Повесть об уголовном розыске

      Коля, ничего не понимая, послушно протянул Коломийцу свой револьвер.
      – Смотри. - Коломиец достал из кармана и заменил в барабане кольта один из патронов. - Я поставил холостой. Проворачиваем барабан так, чтобы первый выстрел был боевым, а второй - холостым, ясно тебе?
      Коля все понял, но решил дослушать до конца.
      – Первый выстрел в попа, второй - в меня, - сказал Коломиец. - Не перепутай, иначе их задание ты выполнишь вдвойне: все-таки я - уполномоченный ГПУ, стало быть, - выше участкового уполномоченного милиции.
      – Ты еще можешь шутить, - оторопело сказал Басаргин. - Ну и башка у тебя, Коломиец. Тебе бы академиком, научно сказать, быть.
      – Или папой римским, - поддержал его Коля. - Не обижайся, план изощренный, на грани дозволенного.
      – Время теперь, можно сказать, за все грани перешло, - рассуждал Коломиец. - Говорю сразу: на преступление тебя не толкаю, все будет в рамках закона.
      В дверь постучали. Коломиец и Басаргин отскочили за портьеру, Коля открыл. Это был Тихон.
      – Лукича… - начал он, давясь от рыданий. - Лукича убили и Платониду… На глазах мальчонки убили, гады…
      Басаргин вышел из-за портьеры:
      – Иди, Тихон. Нельзя тебе быть здесь, иди. В руках себя держи.
      Тихон ушел.
      Коломиец вздохнул:
      – Брат его двоюродный этот Лукич. Жаль мужика. Нашенский был по всем статьям! Пойдем, Басаргин, нужно все выяснить.
      Коля долго сидел в своей комнате и размышлял над предложением Коломийца. Что ж. Ему не раз приходилось убивать врагов-бандитов в открытых вооруженных схватках. Но теперь… "Маша у них, - думал Коля. - Разве они на моем месте раздумывали бы? Убили бы Машу без всяких-яких, при малейшем подозрении… И еще убьют, не дай бог! - Коля даже вздрогнул от такой мысли. - Ну нет. Нет, Кондратьев, никаких колебаний. Не я - так меня. А Серафим - бандит и трижды заслужил свою участь".
      …Утром, когда Коля умывался, у колодца появился Тихон, повернул в сторону кладбища. Коля двинулся следом. Когда последние дома околицы скрылись за боярышником, пышно разросшимся среди могил, Тихон сказал:
      – Думаешь, я тебя сюда так привел? - Он подошел к двум осевшим холмикам, провел по ним рукой. - Поговорить мы в любом месте могли бы… Это могилы твоих родителей, ты их искал, но не нашел. Вот, смотри.
      Коля опустился на колени. Холмики были едва видны - давно осели, заросли высокой травой.
      – Мне Коломиец настрого запретил тебе говорить, - голос Тихона дрожал. - Но я скажу, я для того тебе и показываю эти могилы. Серафим их убил, родителей твоих… Феденька дом поджег, а двери колом подпер. Серафим ему приказал.
      – Я догадывался. - Коля встал. - Говори суть дела.
      – Пусть у тебя рука каменной станет, - глухо сказал Тихон. - Читай… - Он протянул Коле лист бумаги. Это был приговор. За активную, доказанную свидетельскими показаниями борьбу против Советской власти, массовые убийства советских активистов, поджоги, бандитские налеты и грабежи коллегия Псковского ГПУ приговорила служителя культа Серафима Воздвиженского к высшей мере социальной защиты.
      – Исполню, - Коля вернул приговор и хотел уйти, но Тихон остановил его.
      – Лукича знаешь кто убил? Сам Серафим. - Тихон заплакал. - Детей наших крестил. Родителей отпевал. Тать, места ему на земле нет! - Тихон помолчал несколько мгновений, взял себя в руки и продолжал: - Они к нему в дом ночью ворвались… Всех выгнали на улицу. Главный был с завязанным лицом - сидел в седле, командовал. Велел Лукичу отходную молитву читать, а тот задиристый, плюнул ему в лицо. Ну, главарь и расстрелял его собственноручно. А Платонида главаря узнала: Серафим это был. - Тихон снова замолчал, потом добавил: - Так что ты не сумлевайся. - Он заморгал, сгоняя слезы, высморкался в огромный холщовый платок. - Твое дело правое. Исстари заведено: бешеную собаку убей без пощады!
      Коля слушал Тихона и вспоминал свою встречу с Лукичом и Платонидой. Тогда - сами полуголодные - они радушно напоили его и Машу молоком. Лукич суетился около трактора, вел бесконечные разговоры о будущей артели. И вот их нет. Они прожили недолгую жизнь, прожили ее в голоде, холоде, бесконечных заботах о хлебе насущном, о полене дров, об одежонке. Потолок в избе - углом вниз. Пол в избе - углом вверх. Всегда больные, золотушные дети - теперь последний сын остался сиротой. Всегда горе, нужда, долгие зимние вечера, бесконечные, выматывающие душу ночи, когда нечем укрыться, а утром нечем разжечь печь. И вот теперь, когда пришли, наконец, иные времена и впереди, пусть далеко, но забрезжил рассвет и стало ясно, что стоит жить на земле, и счастье - это не поповские проповеди, а земля, которая принадлежит тебе и кормит вдосталь, платя добром за стертые руки, сбитые ноги и спину, которую к заходу солнца уже не разогнуть, - вот теперь, когда все стало так обнадеживающе хорошо, - бандитская пуля обрывает жизнь, а рассвет снова сменяет ночь, уже навсегда.
      "Нет им пощады… И не должно быть, - подумал Коля. - Пусть получат полной мерой, ибо сказано справедливо: "какой мерой меряете - такой и вам отмерено будет"…
 

***

 
      – Как знаешь, - Коля повернулся, чтобы уйти. - Если потом начнутся провалы - я тебя предупредил, на меня не вали!
      – Подожди, - Феденька разгладил записку, еще раз прочитал. - Тут сказано - в десять… Давай так: я пошлю тебя, ты посмотришь…
      – А ты скажешь, что я все придумал? - спокойно возразил Коля. - Нет уж. Пойдешь со мной.
      – Если ты, не дай господь, прав. - Феденька жалко сморщился и всхлипнул: - Я, Коляча, от разрыва сердца кончусь! Ты меня пожалей! Я Скуластого пошлю, лады?
      – Твое дело. Веришь ему - посылай, - нехотя согласился Коля и удивился тому, как неожиданно совпала кличка бандита с тем прозвищем, которое он, Коля, дал ему при первой встрече. - И второго кого-никого пошлю, - оживился Феденька. - Если ты, не дай господь, не обмишулился, - вот и выйдет из вас троих трибунал! - Феденька захохотал. - Ну, уж вы сами там решайте. А в случае, если ты, не дай господь…
      – Завел шарманку, - перебил Коля. - Как там маруха моя?
      – Да ничего, - вздохнул Феденька. - Еще двоих приложила - ходють с опухшими харями. Зверь она у тебя, не любит людей.
      – Если что - я из тебя, блаженный, кирпичей для храма наделаю, - пообещал Коля.
      Феденька помахал рукой и скрылся в лесу.
      Нужно было придумать, как выманить бандитов на встречу Серафима с Коломийцем.
      И Коля придумал. На листе ученической тетради Коломиец по просьбе Коли написал: "Встретимся у вас в 10 вечера. Необходимо обсудить очередное задание. Обеспечьте сохранение интимности". Потом Коля скомкал записку и поджег. На обгорелом обрывке читалось следующее:
      "… ретимся у вас в 10… обсудить очередное… сохранен…"
      – Представлю записку Феденьке, - сказал Коля. - Я посмотрю, как он откажется это проверить.
      – Согласен, - кивнул Коломиец. - Он не откажется. Будь начеку.
      …Феденька бесновался, выходил из себя и каждые три секунды выдергивал из кобуры наган.
      – Не верю! - вопил он истерично. - Это ты, Коляча, придумал! Да мало ли какая записка? Серафим? Отец? Нет!!!
      Встреча была назначена на десять, и главной заботой Коли было сделать так, чтобы Серафим к этому времени никуда не ушел. Коля то и дело заглядывал в горницу, но все шло по плану - Серафим водрузил на нос очки и старательно шелестел страницами библии.
      Без четверти десять Коля вышел во двор - его уже ждали Скуластый и Лысый, из руководства банды.
      – Веди, - приказал Лысый.
      – Из моей комнаты я в горницу дыры провертел, - сказал Коля. - Все видно и слышно. Занимайте места, я пойду ему скажу, что посланный приходил, Федя меня в лес зачем-то требует…
      Все прошло гладко: Скуластый и Лысый уселись у наблюдательных отверстий, Серафим без малейших подозрений отпустил Колю. Пробило десять. Коля осторожно влез в окно своей комнаты и занял место рядом с гостями. Прошло еще пять минут. Внезапно с улицы осторожно постучали в ставень. Серафим удивленно выглянул:
      – Кто там?
      – Я, - послышался голос Коломийца. - Откройте, Черный.
      Серафим покачнулся, схватился за сердце. Потом заметался по горнице. Коля торжествующе посмотрел на бандитов, те переглянулись в растерянности.
      "Только бы он вошел, только бы он успел, пока Серафим не схватился за маузер. В комоде маузер, в верхнем ящике", - лихорадочно соображал Коля.
      Коломиец вошел вовремя:
      – Одни, как и условились?
      Серафим хватал ртом воздух - он был настолько обескуражен, настолько не мог ничего сообразить, что Коля с радостью понял: первый раунд схватки выигран.
      – Давайте сразу к делу, Черный, - продолжал между тем Коломпец. - Сообщение ваше мы получили, это гражданский ваш подвиг, мы считаем, что вы за него заслуживаете всяческой похвалы теперь и снисхождения в будущем. Если вы на самом деле сдадите нам вашу группу, мы гарантируем вам немедленный отъезд за границу, в любую страну по вашему желанию, и даже сохраним вам это, - Коломиец снял икону "Смоленской богоматери", вскрыл тайник и высыпал на скатерть содержимое.
      Серафим застонал и повалился на стол лицом вниз. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось, он только мычал.
      – Чтобы дать вам возможность легальной деятельности, церковь в Грели решено не закрывать, - сказал Коломиец.
      – Ну, хватит! - пробормотал Лысый. - Тут и недоумку все ясно. - Он взвел курок нагана.
      – Нет, - повернулся к нему Коля. - Нет, уважаемый. Поп не верил - мне. Мента пришить велел - мне. Жизнь под пули ставил - мою. А сам кто? Предатель, гнида, ссучившийся поп!
      Коля выдернул из-за пояса кольт, с криком ворвался в горницу; он играл, ломал, что называется, комедию, но вдруг в какой-то момент подумал, что этот крик и искаженное лицо - это не комедия, а самая настоящая ненависть.
      – Бей продажных! Бей!
      У Серафима было узкое, белое, иконописное лицо. Он вяло прикрывал его обеими руками и что-то бормотал - неразборчиво и быстро. Коля выстрелил. Серафима отбросило к столу, он упал на него и остался лежать, раскинув черные рукава рясы, как крылья.
      Коломиец рвал застежку кобуры. Она не поддавалась, и тогда Коломиец бросился навстречу Коле, и в этот момент Коля выстрелил второй раз. Коломиец закричал что-то и покатился в угол избы. Коля сгреб драгоценности в карман:
      – Керосин тащите, он в коридоре! Торопись, фраера…
      Лысый и Скуластый послушно приволокли бидон с керосином. Лысый посмотрел на Серафима, потом ногой перевернул Коломийца:
      – Знакомый… Да никак это… - он восторженно взглянул на Колю и взмахнул пухлыми ручками: - Это же сам… Коломиец! Ге-пе-ушник! Н-да, молодой человек… Далеко пойдете, это я, бывший жандарм, вам говорю. И бывший офицер контрразведки. Позвольте руку пожать…
      – После! - уже спокойнее сказал Коля. - Чего ждете? Поливайте керосином и айда отседова!
      Выплеснули керосин. Скуластый чиркнул обломком напильника по кремню, раздул фитиль и швырнул его на пол. С ревом взвилось пламя.
      – Рвем когти! - крикнул Коля.
      Побежали к лесу. Коля все время оглядывался и думал: "Только бы он выскочил… Только бы ничего с ним не случилось…" Опасения эти были далеко не напрасны. Сильный и ловкий Коломиец успел выпрыгнуть в окно в тот самый момент, когда Коля и бандиты покинули избу Серафима, и едва сумел погасить загоревшуюся одежду.
      На опушке Коля оглянулся в последний раз. Дом священника скрыло яркое пламя с черной шапкой густого дыма, порыв ветра донес яростный звон колокола.
      – Ну, все, - Скуластый отер пот со лба и устало опустился на траву.
      – Позвольте еще раз, от всей души, - сказал Лысый и с чувством пожал Коле руку.
      А Коля мысленно в это время был далеко. Казалось ему, что видит он сыплющие искрами бревна родного дома и жалкий, обгоревший комочек около собачьей будки - все, что осталось от верного пса, и белый-белый холст, которым было накрыто нечто очень страшное и непонятное. "Родители твои", - будто говорит ему кто-то в спину. "Нет, - про себя отвечает Коля. - Там, под этим холстом? Нет…"
      Черная стена дыма встала над тем местом, где был поповский дом.
      – Какой мерою меряете, такой и вам отмерено будет, - тихо сказал Коля. - Пошли.
      В бандитском лагере Коля первым делом попросил собрать главарей банды, а когда все чинно расселись за дощатым столом в избушке лесника, высыпал на столешницу клад Серафима. Несколько камней и монет упали на земляной пол, и все, кроме Феденьки, бросились их поднимать. Феденька молча выслушал восторженно-красочный, с мелкими подробностями рассказ Лысого и долго молчал. Коля то и дело ловил на себе его цепкий, изучающий взгляд.
      – Вели привести мою маруху, - Коля с усилием выговорил последнее слово.
      Феденька кивнул, через минуту в дверь избушки вошла Маша. Коля испугался, что она не выдержит, бросится к нему и заплачет, но Маша остановилась на пороге и, глядя куда-то в сторону, спросила:
      – Ну чего? Доказал портяночникам, почем что?
      – Доказал, - кивнул Феденька. - Идите, милуйтесь… Заслужили. Два слова только. Выйди пока.
      Маша вышла.
      – Я понимаю, Коляча, какая глупость получается. Набей мне морду, я разрешаю. Но я кишками чувствую - есть во всем этом деле тухлятина. Прости, если не так сказал. Ты нынче - герой. Всех нас спас.
      – Ты что же, - вдруг вступил в разговор Скуластый. - Сомневаешься? В ком! В ём? Гад ты ползучий. Не в ём! В нас, выходит дело… Слышь, Лысый… Скажи ему!
      – В самом деле, - откликнулся Лысый. - Ты же не подозреваешь нас в сговоре с твоим приятелем? Все видели собственными глазами, слышали собственными ушами…
      – Ты вот что, - сказал Скуластый. - Подозрения свои при себе держи. Еще раз его… - он кивнул в сторону Коли, - обидишь: видит бог, я тебя на тот свет отправлю.
      – Ладно, - кивнул Феденька. - Давайте только Никодима спросим, так, для политесу. Он как-никак член нашего штаба, неловко без него. Я послал за ним.
      Сели за стол. Коля закрыл глаза и сделал вид, что задремал от усталости. "Никодим… - вспоминал он. - Тот, на мужика похожий, молчаливый. Помнится, он еще сомневался при первой встрече в избушке, стоит ли Коле платить золотом за помощь бандитам. А зачем Феденьке нужен его совет? Затевает что-то Феденька".
      Влетела Маща, зло крикнула с порога:
      – Ну, хватит лясы точить! Отдай мне моего мужика, и баста! - Она села на лавку у стены, всем своим видом давая понять, что больше не уйдет.
      Вошел Никодим. Не здороваясь, уселся к столу, навалившись на него всем телом.
      – Ты все знаешь, Никодимушка, - сладким голосом пропел Феденька. - Вот твоего совета просим - как быть?
      Никодим тяжело посмотрел на Лысого:
      – Вам, сударь, стыдно. Жандарм, контрразведчик, а глупый! Не почуяли во всей этой оказии руки ГПУ!
      Коля вскочил, схватился за кольт.
      – Не рыпайся, петушок, - тихо сказал Никодим. - За стеной мои люди. Сиди тихо. Я не утверждаю, что ты агент ГПУ. Я это пока предполагаю. То, что случилось со священником, - это вполне может быть комбинацией органов. Надо проверить. Решим так: тебя и твою бабу запрем, все расследуем, тогда и высветлится.
      Коля переглянулся с Машей. Она ответила на его взгляд взглядом, полным ужаса и тоски. "У нее сейчас сдадут нервы, и тогда провал неминуем, - пронеслось в голове у Коли. - Надо что-то предпринять сию же секунду".
      Он посмотрел на Лысого, потом на Скуластого. Лысый едва заметно пожал плечами, а Скуластый подмигнул, косясь на свою кобуру с наганом. И тогда Коля решился.
      – Запирайте, - сказал он покорно. - Воля ваша, только обидно. - Коля продолжал сидеть. Фраза отвлекла внимание Никодима и Феденьки, и Коля успел выдернуть из-за ремня кольт. Он стрелял от бедра, сквозь доски стола. Пули шли снизу вверх, выбивая щепки из столешницы. Феденька даже не успел схватиться за свой маузер, а Никодим успел, но так и упал - с наганом в руке.
      Ворвались люди Никодима.
      – Тихо! - яростно крикнул Лысый. - Назад, паскуды! Вся головка нашего отряда продалась ГПУ! Час назад мы казнили попа, а сейчас - его сообщников! Если у вас мозги, а не каша, - не дурите!
      Шли секунды, и было неясно, как поступят бандиты. Наконец, кто-то сказал:
      – Начальство всегда продает - рано или поздно. Должность у них такая, братва… Я верю.
      – Ладно, верим, - загалдели бандиты. - Решайте, чего делать будем.
      – Молчать! - крикнул Коля. Инициатива бесповоротно перешла к нему. - Как я говорил? Собраться всем вместе и ударить! Посылайте делегатов к паханам! Времени нет! Если поп успел выдать - нам и так и так хана! Торопиться надо! Может, мы еще и погуляем напоследок.
      Бандиты ответили дружным ревом.
      …Вышли за черту бандитской стоянки. Маша прислонилась к шероховатому стволу березы, бессильно опустила руки.
      – Маша… - сказал Коля. - Маша…
      – Помолчим, Коля. - Она глубоко вздохнула. - Давай помолчим.
      Из лагеря доносились пьяные выкрики, ударил выстрел.
      – Скоро все кончится, Маша. Потерпи.
      – Каждый раз, когда мы расстаемся, мне кажется, я вижу тебя в последний раз, - сказала она. - Нам нужно уходить отсюда. Немедленно.
      Коля покачал головой:
      – Я взял на себя слишком много. Уйти мне нельзя, это сорвет операцию. Теперь фактически я во главе этих сволочей - ты сама видела. Сделаем так: я напишу записку Басаргину и пошлю кого-нибудь из них на связь. Ты - проводишь. Не спорь - тебе оставаться здесь больше нельзя. У тебя могут сдать нервы. Не спорь, Маша. Ты свое дело сделала, и скажу тебе прямо: дай бог любому из нас так его сделать.
      – О какой связи ты говоришь? - удивилась Маша. - Какая связь может быть у Басаргина с ними? - Она кивнула в сторону лагеря.
      – Мы подготовили отряд, нечто вроде ЧОНа. Этот отряд - как бы мои сообщники. Бандиты. Посланный приведет его на встречу главарей, и мы одним ударом покончим со всеми.
      – На этот раз ты действительно рискуешь, - сказала Маша. - Можно я останусь?
      – Нет, - жестко ответил Коля. - Ты сделаешь, как я сказал. А что касается риска… Это моя профессия, ты знаешь…
 

***

 
      К следующему вечеру, предупрежденные гонцами, главари "повстанческих групп", как их громко именовал Лысый, должны были собраться в избушке лесника. Вместе с Машей решили поехать и Скуластый с Лысым. Коля пытался их отговорить - понимал, что даже случайная встреча бандитов с Басаргиным или Коломийцем может свести на нет все усилия уголовного розыска, но не смог этого сделать и только успел предупредить Машу: в избе Тихона следует проявить особую осторожность, сделать все, чтобы Лысый и Скуластый не столкнулись с Коломийцем или Басаргиным.
      Маша в сопровождении Лысого и Скуластого в Грель отправилась верхом и добралась только поздно вечером. Около избы Тихона Маша спрыгнула с коня и предложила бандитам подождать. Лысый и Скуластый переглянулись.
      – Дело тонкое, важное, - усмехнулся Лысый. - Не женское, одним словом. Вы, Мария Ивановна, нас представьте, а уж дальше мы, с вашего позволения, сами.
      – Не спорь, - Скуластый положил ей руку на плечо. - Будет, как он сказал. Идите. Я подержу лошадей.
      В ту минуту, когда Маша и Лысый остановились у порога, Коломиец собрался уходить - с минуты на минуту должны были прибыть на помощь сотрудники из Пскова, их надо было встретить, ввести в курс дела, разместить.
      В дверь постучали. Коломиец ушел за занавеску, кивнул Тихону:
      – Открывай.
      Коломиец был в напряжении, нервничал и поэтому допустил ошибку: он не учел, что керосиновая лампа, которая освещала избу, стоит именно за занавеской таким образом, что любая тень отбрасывается на эту занавеску, словно на экран.
      Лысый вошел и сразу же увидел: на другой половине избы сидит еще один человек. Увидела это и Маша. Тихон тоже заметил тень Коломийца на занавеске, но было уже поздно, и, сдерживая внезапно подступившую дрожь, он сказал:
      – С чем пожаловали?
      – Мир дому сему, - улыбнулся Лысый. - Я из лесу, по известному вам делу, она подтвердит.
      – Вот мандат, верьте ему. - Маша протянула записку Коли.
      Тихон прочитал, кивнул:
      – Верим. Говори, что к чему?
      – Извините. - Лысый спокойно подошел к занавеске, раздвинул ее. Увидев Коломийца, узнал его сразу и все понял. В отличие от уполномоченного ГПУ, Лысый всю свою жизнь посвятил политическому сыску и пополнил "образование" в контрразведке. Лесная жизнь приучила его сдерживать любые эмоции, не обнаруживать своих истинных чувств в самых невероятных ситуациях. Поэтому, мельком и внешне равнодушно взглянув на Коломийца, Лысый сказал:
      – Извините, если помешал. Темновато было. Так вот: я проведу ваших людей в лес. Вы готовы?
      – Отряд на месте, можем ехать, - сказал Коломиец. Вначале он испугался, но, убедившись, что бандит на его присутствие не среагировал, - успокоился.
      – Я пойду у коней подпруги подтяну, - Лысый направился к дверям.
      Маша стояла в тени, в углу. Лысый не мог видеть выражения ее лица, зато Маша видела бандита очень хорошо. Лысый шел к двери, на его лице была такая неуемная, такая жгучая ненависть, что Маша едва не закричала. "Он догадался, - в ужасе думала она. - Он обо всем догадался".
      Коломиец заметил беспокойство Маши. Чутье опытного оперативника подсказало ему: что-то здесь не так.
      – Подожди! - крикнул он Лысому.
      Тот остановился у порога.
      – Я хочу представить тебя нашему командиру, - сказал Коломиец. - Но к нему не положено входить с оружием. Дай твой револьвер.
      Лысый молча кивнул и начал медленно вытаскивать из кобуры малый маузер. Маша стояла рядом с ним - чуть сзади и сбоку. В тот момент, когда Лысый вытащил пистолет и протянул его Коломийцу - дулом вперед, - Маша инстинктивно шагнула к бандиту.
      – Командиру представить хочешь? - переспросил Лысый. - А почему ты живой, Коломиец? - он выстрелил, но мгновением раньше Маша изо всех сил ударила его по руке и маузер с грохотом упал на пол. На Лысого навалились все вчетвером, но он вырвался, прыгнул на крыльцо:
      – Стреляй, чего ждешь! Засада!
      Из темноты ярко сверкнуло пламя - раз, другой, третий. Скуластый прикрывал отход. Бил раскладной маузер, пули с шипением застревали в толстых бревнах избы. Басаргин и Коломиец ответили. Маузер смолк.
      – Готов… - Басаргин перевернул убитого ногой и вложил наган в кобуру. - А второй утек, трясця его матери!
      – Утек… - Коломиец в бессильной ярости стукнул кулаком по стояку крыльца. - А что теперь с Кондратьевым будет? Ты об этом… - он натолкнулся на отчаянный Машин взгляд и смолк.
      – Я на оперпункт, - тихо сказал Басаргин. - Там уже должны быть все наши. Может, и успеем, как считаешь?
      – Давай… - Коломиец поставил ногу в стремя, тяжело поднялся в седло. - Попробую догнать.
      Он дал коню шенкелей и растаял в темноте.
      – Срежь по Заячьей балке! - крикнул вслед Басаргин и посмотрел на Машу. - Он догонит… - Басаргин отвел глаза, ложь была слишком очевидной…
      Коломиец воспользовался советом Басаргина и срезал несколько километров по Заячьей балке. Но Лысый имел значительное преимущество во времени, и когда Коломиец миновал распадок и под копытами снова пружинисто забил хорошо утоптанный проселок, - было уже поздно: Лысый пылил на версту впереди.
      Коломиец дал коню шенкелей и сократил расстояние до полуверсты, но и Лысый пришпорил своего коня и снова оторвался от Коломийца. Уполномоченный выдернул из деревянной кобуры маузер. Прицельная планка была рассчитана на 1200 метров, и дальность полета пули примерно соответствовала этому расстоянию, но для меткого выстрела требовался упор. "Бесполезно, - подумал Коломиец и вложил маузер в кобуру. - Мне его не догнать. Ни за что не догнать. И это значит, что через полчаса Кондратьев будет расстрелян, бандиты покинут лагерь, и встреча главарей не состоится. И снова начнутся поджоги, погромы, выстрелы из-за угла. Снова будут голосить бабы, снова будет гореть хлеб, и отравленные коровы будут кричать от дикой боли - надсадно и страшно…"
      Не щадя коня, Коломиец изо всех сил ударил его шенкелями, пожалев - уже в который раз, что нет на нем шпор и нет при нем друзей по эскадрону, и не атака теперь на окопы деникинцев, а безнадежная скачка по лесу.
      Делая последние предсмертные скачки, лошадь Коломийца выиграла еще полуверсту и остановилась, дрожа. Прежде чем она упала, Коломиец успел спрыгнуть и, с ходу растянувшись в пыли, поднял маузер. Маленький всадник плясал на кончике мушки - так далеко и так безнадежно, что Коломиец в отчаянии закричал и начал нажимать на спусковой крючок резко и зло. Маузер враз выплеснул все свои десять зарядов, а Лысый исчез, словно его никогда и не было - только пыльное облако постояло еще несколько мгновений на повороте дороги, а потом растаяло и оно.
 

***

 
      Коля спокойно сидел в избушке лесника. Он был один. Он не сомневался в успехе - оставалось только терпеливо ждать.
      А Лысый мчался к лагерю. Он уже слышал условную перекличку бандитских часовых - крик кукушки, он уже чуял запах варева - наверное, убили кабана, он думал о том, как всего через несколько минут он выпустит всю обойму в ненавистную харю этого большевистского комиссара, этого гепеушника, этого негодяя, который сумел так ловко втереться в доверие и обмануть - что там лесных мужиков с их куриными мозгами, - его, человека, который десять лет служил в охранном отделении в Москве и всю гражданскую успешно плел сети в контрразведке одного из врангелевских подразделений.
      "Что ни говори, они чему-то научились, - горько подумал Лысый. - И тем, кто примет эстафету от нас, будет еще труднее. А будет ли эта эстафета? - внезапно подумал он. - Чего заблуждаться? Все равно у любой веревочки есть конец, и, похоже, этот конец уже виден…"
      У въезда в лагерь он назвал пароль и уже совсем было решил самолично рассчитаться с Колей, но в последний момент передумал. "Может быть, стоит попытаться выжать из него план? - думал Лысый. - Конечно, он - большевик, я их знаю, не одного отправил на луну. Он наверняка ничего не скажет, но ведь всякое может быть. Боль - очень сильное средство".
      Уже на самом пороге избушки он снова подумал о том, что ГПУ и милиция наверняка знают от Коли точные координаты лагеря, и раз операция сорвана - чекисты и сотрудники УГРО вот-вот будут здесь, но жажда мести пересилила. Лысый вошел в избушку, с порога крикнул:
      – Руки на затылок! И не вздумай шутить, - он упер дуло браунинга Коле в грудь и добавил: - Ты владеешь приемами, я - тоже. Не рыпайся. Я успею выстрелить раньше. Ко мне! - закричал он.
      Вбежали бандиты.
      – Свяжите его!
      Коле завели руки назад и скрутили. От боли помутилось в глазах. "Еще вчера они кричали мне "ура", - думал Коля, - они мне верили больше, чем богу. Сегодня - послушно вяжут и убьют не задумываясь".
      – Мужики, - сказал Коля. - Как же так? Я же свой в доску!
      – Нам все едино, - отозвался один из бандитов. - Скорее бы к одному концу.
      И Коля понял, что у этих людей, уставших от бесконечного страха, не может быть убеждений и им действительно все равно - кому подчиняться и что делать, лишь бы еще на мгновение продлить привычное ощущение безнаказанности, еще на секунду окунуться в кровавое забытье насилия и не задумываться, только не задумываться ни о чем, потому что раздумье ведет к петле.
      – Времени - в обрез, - сказал, Лысый. - Расскажи, кто еще тебе помогает, и ты легко умрешь. Лег-ко! - подчеркнул он. - Потому что если через пять минут ты не назовешь своих сообщников, я прикажу нарезать ремней - сначала из твоей спины, а потом - из живота. И ты будешь кричать от боли, ты станешь седым, будешь молить о смерти, как о глотке воды. Говори.
      – Есть люди, - кивнул Коля. - Ты только не вздрагивай, они стоят за твоей спиной.
      Лысый оглянулся, придвинулся вплотную к Коле:
      – Не надо, Коляча, или как тебя там. Время шуток уже прошло. Свертывайте лагерь, мы уходим немедленно, - приказал он бандитам и добавил: - У тебя осталось пятнадцать минут - ровно столько, сколько нам нужно, чтобы уйти отсюда.
      Коломиец шел по следам Лысого. Пригодилась служба в Буденновской коннице, умение безошибочно читать отпечатки лошадиных копыт. Коломиец понимал, что его затея безнадежна. В лагере триста вооруженных до зубов бандитов. У него - маузер без единого патрона. Лагерь тщательно охраняется. Он не знает даже пароля. Конечно же, Басаргин приведет отряд, и от банды останется одно воспоминание, но это уже никак не повлияет на судьбу Кондратьева: он будет мертв. Как попасть в лагерь? Как выручить Кондратьева? - в сотый раз задавал себе Коломиец этот вопрос и не находил ответа.
      Где-то неподалеку заржала лошадь, лязгнул затвор винтовки. Коломиец умерил шаг, пошел осторожнее. В кустах прямо перед собой он увидел бандитский секрет: два парня, вооруженные винтовками, притаились всего в нескольких метрах…
      Ему ничего не стоило подкрасться к ним, попытаться обезоружить или убить. А что потом? Допустим, он сумеет пройти по территории лагеря и не привлечет к себе внимания. Допустим даже, что ему удастся обнаружить Колю и прийти к нему на помощь. Сколько они продержатся вдвоем? Пять минут? Десять? Конец все равно неминуем… А еще через полчаса, когда придет отряд, начнется тяжелейший бой и десятки красноармейцев и милиционеров сложат здесь свои головы только потому, что он, Коломиец, оказался неумелым, не смог перехитрить противника, не смог найти точное решение, которое привело бы к максимально бескровной победе.
      Часовые лежали в трех метрах перед ним. Ни о чем не догадываясь, положив головы на стволы изготовленных к бою винтовок, они лениво переругивались. И Коломиец решился. Он вышел из кустов, негромко сказал:
      – Спокойно, не стрелять!
      Бандиты вытаращили глаза, не в силах опомниться от неожиданности, и, не давая им прийти в себя, Коломиец продолжал: