Повесть об уголовном розыске

      – Кто же это? - с любопытством спросила старуха.
      Маша задумалась: что ответить? А вдруг эта бабка появилась не случайно, неспроста?
      – Уж не власть ли его кокнула? - подсказала бабка.
      – Да блатной он вроде, - сказала Маша. - Ну, с другим блатным повздорил, тот его и пришил. А ты, бабка, канай отсюда, поняла?
      – Ухожу, милая, - старуха скользнула по Маше взглядом, словно бритвой полоснула. - Ты из города? Правду бають, что в городе голод, из покойников варят? Котлетов и этих, как их! Хрикаделек?
      – У меня жратвы от пуза, - улыбнулась Маша.
      – А-а… - с уважением протянула старуха. - Ну, покедова, касатка. - Бабка ушла.
      Маша подождала несколько секунд и помчалась на станцию. Коля сидел в оперпункте линейной охраны и разговаривал с длинным, нескладным мужиком в потертой милицейской форме.
      – Моя жена, Маша, - сказал Коля. - А это, представь себе, - Анисим Оглобля, мой напарник по дракам!
      – Не может быть! - искренне удивилась Маша. - Анисим - в милиции?!
      – Лихо же ты меня аттестовал, - неторопливо сказал Анисим и протянул Маше руку. - Басаргин моя фамилия. А он, знаете, даже и понятия не имел… Здорово, говорит, Оглобля! - Анисим засмеялся. - Долгая это история, Маша, почему я в милиции. На досуге расскажу.
      – Не будет у вас… у нас досуга, - угрюмо сказала Маша. - Только что какая-то бабка выпытывала у меня, кто же это приложил твоего покойничка. - Она посмотрела на Колю.
      – Кстати, - нахмурился Коля. - Ты почему ушла?
      – Тебя предупредить. Сдается мне, эта бабка из одной компании с твоим Феденькой и убитым!
      – Феденька - это точно, бандит, - кивнул Анисим. - Правда, улик у нас нет, просто люди нам сообщают по секрету. А убитого, как Коля его обрисовал, я не знаю. А бабка как выглядит? Косоротая? Шамкает?
      – Она, - кивнула Маша.
      – Зовут эту бабку Потылиха, промышляет гаданьем, с попом, отцом Серафимом, якшается. Других данных нет. Но чтобы невзначай нам не вляпаться, сделаем так: я выеду за станцию, ты проверься и, если хвоста нет, я тебя подвезу до Грели, отдыхай… А если хвост - тебе лучше в моем обществе не показываться. Узнают, кто ты, и полушки я за твою житуху не дам. Пошел я.
      – А труп? - спросила Маша.
      – В самом деле? - удивился Коля. - Его же надо опознать, протокол составить. Давай понятых и займемся, а?
      – Протокол, опознание, - усмехнулся Анисим. - Да ты, мил друг, не мысли здесь столичными, как это сказать по-научному, - категориями. Триста квадратных верст, а я - один, ясно тебе? Жара-то какая. Пока я организую все это, - он в кисель превратится, понял?
      – И другой милиции у вас нет? - удавилась Маша.
      – Представьте себе, - нет, - развел руками Басаргин. - Я да еще уполномоченный ОГПУ Коломиец, вот и все!
      – А почему же нельзя собрать народ на опознание? - настаивала Маша. - Послать повестки, вот и все!
      – Бездорожье, - буркнул Анисим. - Да и не пойдут смотреть.
      – Заставь, ты - власть, - спокойно сказал Коля.
      – А вот поживешь у нас, осмотришься, - ответил Басаргин, - тогда поймешь, что ты глупость сказал. Я запрягать пойду, догоняйте.
      Коля и Маша вышли из оперпункта, осмотрелись.
      Вдалеке, у края перрона, Басаргин что-то объяснял трем здоровым мужикам. Они подняли убитого, унесли.
      – Идем. - Коля зашагал к опушке леса. Маша послушно двинулась за ним. Вокруг не было ни души.
      – Давай-ка в лес пойдем, - сказал Коля.
      – Зачем? Что мы скрываемся? - возмутилась Маша.
      – Ты что сказала бабке? Кто убил мужика? - усмехнулся Коля.
      – Блатные… - Маша догадалась, что задумал Коля, и сразу скисла.
      – Сама все сообразила, сама меня на эту затею натолкнула и сама же куксишься. Нелогично!
      – Тебе волчья шкура не пойдет, Коля, - грустно сказала Маша.
      – Да я еще ничего и не решил, - попытался успокоить ее Коля. - По обстоятельствам сообразим, а ты раньше времени с ума не сходи!
      Подъехал Анисим Басаргин:
      – Садись, не то… Путь долгий, если еще помнишь.
      – Помню, - кивнул Коля. - Он, понимаешь, отвозил меня тогда на станцию, - объяснил он Маше. - И теперь везет! Есть судьба, черт возьми!
      – Я после твоего отъезда в Псков подался, - сказал Анисим. - На фабрику поступил - котлы для паровозов клепать. Ну, а оттуда, по путевке, в милицию. А ты, значит, едва под расстрел не попал? - Анисим засмеялся. - А уж мне твой Арсений тогда так на сердце лег, так лег! Я тебе, брат, завидовал до смерти!
      – Вот мой рапорт о случившемся в поезде, - сказал Коля, протягивая бумажку. - Бандиты хотели убить меня и мою жену. Приобщи к делу в качестве доказательства.
      Анисим повертел рапорт в кривых, узловатых пальцах и порвал его. Вынул зажигалку, сделанную из патрона, и запалил клочки.
      – Ты… ты, часом, не болен? - обозлился Коля. - Это же документ, доказательство. Я же тебе русским языком объяснил! На суде…
      – До суда еще дожить надо, - перебил Анисим. - Это раз. Второе - поймать их надо. Это два. Я, брат, если бы всю эту бухгалтерию разводил, - давно бы покойником был. Я, Коля, их и без этого рапорта поймаю, увидишь. К концу твоего отпуска - "четыре сбоку и ваших нет!" Н-но, радёмые, - ом потянул вожжи, лошади заковыляли по вязкому проселку. Копыта смачно чавкали в жирной грязи. Маша прислонилась к плечу Коли и задремала.
      – Как твоя рана, - осведомился Анисим, - не беспокоит?
      – Засохла уже, - беспечно отозвался Коля. - Слышь, Анисим, - тихо продолжал он. - Есть у меня план.
      – Какой? - сонно спросил Анисим.
      – А такой, что Феденька этот у тебя под носом орудует без всяких, я это собственными глазами видел.
      – Ну и что? - оживился Анисим. - Я ведь не отрицаю.
      – А то, что я тебе уже говорил: якшался в свое время Феденька с попом! С Серафимом!
      – Эва, - вздохнул Басаргин. - Когда это было. Теперь они и близко не знакомы. Феденька из наших мест исчез лет пять назад и с тех пор не видать его. А в чем план-то?
      – План такой. Приеду я к Серафиму…
      Коля не договорил. Впереди упала ель и загородила дорогу. Басаргин натянул вожжи, телега остановилась.
      – Что такое? - проснулась Маша.
      – Тише, - укоризненно шепнул Коля. - Не дома.
      Маша притихла. Басаргин вытащил из кобуры наган, направился к завалу. Осмотрел его и углубился в чащу. Коля достал кольт.
      – Банда? - напряженным голосом спросила Маша.
      – Завал, - ответил Коля. - Хорошо, если случайный.
      – Поди-ка, - позвал Басаргин.
      – Не бойся. - Коля ободряюще улыбнулся жене и подошел к Басаргину.
      – Ель подпилена, - сказал Басаргин. - Подсоби.
      Сдвинули ель на обочину. Басаргин вытер пот, направился к телеге.
      – Банда? - снова спросила Маша.
      Басаргин кивнул:
      – Стрелять умеете?
      – Умеет, - сказал Коля.
      – Отдай ей свой кольт, у него спуск легкий, - продолжал Анисим и протянул Коле наган. - У меня в кармане - второй, бери, не Сомневайся…
      Маша привычно прокрутила барабан револьвера, проверяя патроны, щелкнула предохранителем. Басаргин одобрительно хмыкнул:
      – Н-но… - Лошадь снова зачавкала по грязи.
      – Не понимаю я чего-то, - недоумевал Коля. - Завал был? Был? Чего они нас из засады не перестреляли?
      – Не так все просто, - сказал Басаргин. - Видать, есть у них свой интерес.
      – Какой? - спросил Коля.
      – Поймаем - узнаем, - усмехнулся Басаргин и серьезно добавил: - Может, думали, я один, а увидели - нас трое, и отступили. Кто их узнает.
      Начинало темнеть.
      – Нелегкое у тебя свидание с юностью получается, - грустно улыбнулась Маша. - Я читала, что в полиции средний возраст был сорок пять - пятьдесят лет.
      – Что значит "средний"? - уточнил Басаргин.
      – Умирали они в этом возрасте, - сказала Маша.
      – Так они еще взятки брали и сладкое ели, а мы на гнилой картошке и до тридцати не дотянем, - невесело пошутил Басаргин.
      – Мы до ста лет жить будем, - сказал Коля. - И нас ни пули бандитские не возьмут, ни ножи. Потому что мы за правое дело жизнь отдаем, а это, я считаю, главное!
      – Ну, помитинговали, теперь давайте о деле, - устало сказал Басаргин. - Засветло не доедем, это уж так. А в лесу ночевать…
      – Костер разведем? - оживилась Маша. - Я ни разу не ночевала в лесу у костра!
      – Ничего хорошего, - махнул рукой Басаргин. - Сыро, гнус жрет и вообще.
      – Страшно? - Маша поежилась.
      – Не дети, чтобы страшно было. Опасно, вот и все.
      Анисим выпряг лошадей, начал собирать сухой валежник. Коля помогал ему. Лес шумел вокруг протяжно и печально. Коля прислушался к неясным шорохам, настороженно повернулся на подозрительный треск сучка. Нет… Это не "они". Пока не "они". Ночь спустилась над лесом. После дневной духоты и дождя вызвездило, потянуло прохладой. Ветерок угнал тучи гнуса, стало легче дышать. Постепенно Коля успокоился, расслабился. Потрескивали сучья в догорающем костре, то тут, то там вскрикивала дурным голосом ночная птица. Вспомнилась тихая, вязкая после частых дождей дорога - улица в родной Грели, толпы мужиков, идущие к площади ладить стенку… И Феденька - слюнявый, с колючими глазками и слова его: "Сон вспомни, Коля: зовешь родителей, а дозваться не можешь". Почему он так сказал? Что имел в виду?
      – Ужинать идите! - крикнула Маша.
      Подошел Басаргин, прищурившись, осмотрел нехитрую снедь:
      – Не балуют вас в Питере.
      – А вас? - усмехнулась Маша.
      – И нас тоже. Не пришло еще время. А придет. Вот уж тогда мы себе позволим. - Он широко, открыто улыбнулся - первый раз за все время. - Я ведь грешник, люблю поесть. - Он развел руками: судите, мол, меня как хотите, а уж так. - Ну, вы спите, а я посижу.
      Молча поели. Маша, собирая остатки ужина, обратилась к мужу:
      – Ты не сердись.
      – За что? - удивился Коля.
      – Я постараюсь не быть тебе обузой, - робко сказала она. - Я все время думала. Знаешь, меня учили готовить, шить, воспитывать детей. Потом - десять лет с тобой. И вот я сижу в лесу, у костра, и горжусь, что в случае чего смогу убить человека. - Она тронула рубчатую рукоять кольта, который лежал рядом с ней, на подстилке.
      – Человека? - переспросил Коля. - Врага, - уточнил он. - Спи.
      – Человека, милый! - оживилась Маша. Представилась возможность поспорить, ее нельзя было упустить. - С двумя ногами, двумя руками, с мозгом, который весит шесть фунтов. Всажу в него девять граммов свинца, и весь этот идеальный механизм жизни превратится в колоду. А зачем?
      – Ты меня в этот пустой спор не втягивай, - нахмурился Коля. - Давай спать.
      – Не знаешь! - торжествующе заявила она. - Эх ты!
      – Затем, чтобы одни не пили кровь из других! - зло сказал Коля.
      – Это ты говоришь! - подхватила Маша. - А они, между прочим, верят в свою правду. Кто же прав?
      – Ну что с тобой говорить? Ты политически незрелый человек.
      – Это не ответ, - обиделась Маша. - Ну да! Я воспитана в институте благородных девиц, я изменила своему классу, я знаю, что ты мне скажешь.
      – Изменила? - удивился Коля. - Чушь! Ты осознала правду революции и присоединилась к ней.
      – Хорошо! - кивнула Маша. - А в чем же правда? Объясни мне! Чтобы убить за нее человека, - в нее нужно верить! Ты в нее веришь? И знаешь ли ты ее? - Маша разгорячилась.
      – Верни кольт, - сказал Коля. - С такими мыслями ты мне не помощник.
      – И снова не ответ! - обрадовалась Маша. - Муженек, ты уходишь от ответа. Значит, его нет? Или ты и сам не знаешь?
      – Такие вопросы десять лет назад надо было задавать, не ко времени разговор, - отрубил Коля. - Спохватилась.
      – Есть ответ, - сказал Басаргин, подходя к костру. - Я вот раньше во что верил? В серебренники. Мы с Колей за них покалечить человека могли. Ну, не в прямом смысле - чтобы их добыть, их нам давали в уплату за побоище, да вы знаете. А вот побыл среди рабочих на котельном - так они не за деньги, а за товарища жизнь отдавали. Я это собственными глазами видел. Дошло и до меня, что не для себя человек должен существовать, вернее, не только для себя.
      – А они? - спросила Маша. - Вы убеждены, что они заблуждаются? Что они только для себя?
      – Убежден, - кивнул Басаргин. - Истина простая. Как вы говорите, кулак хочет только для себя. А большевик - для всех. Может, и бывает такой кулак, который в голодную зиму не пожалеет соседским ребятишкам куль зерна, - допускаю, говоря научно. Но сам не встречал таких. Может, и бывают примазавшиеся к нашему делу падлы, которые берут взятки, воруют, где могут, и гребут под себя, - таких видел, одного мы у себя в ячейке сами шлепнули, без долгих слов - это еще в двадцатом было. Так ведь в чем тут закавыка? Кулак-то этот - он же ненастоящий! Его перевоспитать - за раз-два! И снова полезный человек! А примазавшийся - разве он большевик? Он только временно носит это звание, до разоблачения. А вывод какой? Все должны жить, как люди. Кулаки против этого. Мы - за. Так чья же правда?
      – Понял? - Маша ехидно посмотрела на Колю. - Учись!
      Треснула ветка. Все, словно по команде, откатились от костра. Басаргин крикнул:
      – Кто? Стоять на месте!
      – Да это я, Анисим, - послышался хрипловатый голос. - Подь сюда.
      В неверном отблеске костра обозначился неясный мужской силуэт. За плечами - винтовка.
      – Посидите. - Басаргин спрятал наган в кобуру, подошел к неизвестному, оба скрылись в чаще.
      – Это же наверняка бандит! - тревожно сказала Маша. - А если он убьет Анисима! Чего же ты сидишь? Иди!
      – Не убьет, - уверенно сказал Коля, разгребая сгоревшие угли. К небу взвились искры, запахло гарью. - Это не бандит.
      – А кто? Что у тебя за дурацкая привычка говорить загадками? Пойми, наконец, это неприлично.
      – Маша, я не в бакалейной лавочке служу, - обиделся Коля. - Это ты, наконец, пойми: есть вещи, о которых я не имею права говорить даже с тобой. Что такое служебная тайна, представляешь?
      Вернулся Басаргин, прикурил от уголька:
      – Впереди еще один завал, посерьезнее. И засада.
      – Что решил?
      – Поедем в объезд, через Сосновку.
      Затоптали костер, Коля запряг лошадь. Подсохло, ехать было гораздо легче, чем днем, копыта бойко цокали по затвердевшей дороге.
      – Слышь, - сказал Коля и тронул Басаргина за плечо. - А должно быть все наоборот.
      – Что? - обернулся Басаргин.
      – Мы их должны за горло держать. А не они нас.
      – Дай срок, - кивнул Басаргин. - Ты о своем плане не договорил, прервали нас тогда. Что за план?
      – Теперь не торопи, - улыбнулся Коля. - Придет время - узнаешь. Додумываю я кое-какие вопросы.
      В Сосновку въехали на рассвете. Орали петухи, шли по воду самые хозяйственные бабы, под крышами тянул голубоватый дымок. Избы были бедные, под соломой, вместо заборов - частоколы из хвороста. У самой нищей, наполовину вросшей в землю, Басаргин придержал лошадей. Вышла пожилая женщина, поклонилась:
      – Здоров, Анисим. Чего в наши края занесло? Или беда какая?
      – Здравствуй, Платонида. Нет беды, однако ружьишко, что я Лукичу дал, в порядке?
      – Стрелял из него, - улыбнулась Платонида. - Лупит почем зря! А Лукич - вон он, с гостями.
      На лужайке тарахтел старенький, видавший виды "фордзон". Около него суетились три человека в замасленных рабочих спецовках, а рядом с ними - низкорослый мужичонка в драной поддевке - Лукич. Неподалеку стоял и упоенно ковырял в носу мальчишка лет семи.
      – Эй, Лукич! - крикнул Басаргин. - Чего это у вас? Танк?
      – У-у, Анисим! - обрадовался Лукич. - А я, уж загоревал - у нас слух пустили, будто тебя лесные ухлопали, ан - шалишь! Целый наш заступник! Мужики, - повернулся он к рабочим, - знакомьтесь: это власть нашенская, а это, Анисим, аж с самой Москвы, с завода АМО мужики приехали, говорят: будем таперича вашими… этими… - Лукич замялся и с тоской посмотрел на рабочих.
      – Шефы ихние мы теперь будем, - улыбнулся рабочий. - Вот трактор собрали. Артель надо делать!
      – Надо! - подхватил Лукич и взял лошадь Басаргина под уздцы. - Заворачивай ко мне без никаких! Эй, Платонида! Тащи гостям по кружке молока! Без никаких! Ну-ка, сынок, - обратился он к мальчонке, - дуй к матери, одна нога здесь, другая - там!
      – Да у тебя самого дети, не надо молока, - сказал Басаргин. - Что у тебя за манера - ровно околоточному подношения вечно делать?
      – Околоточному мы не молока, мы ему штоф водки ставили, - улыбнулся Лукич. - А ты - наш, плоть, можно сказать, от плоти, тебе молочка поднести - нам одно удовольствие!
      Мальчик убежал, а Лукич продолжал тараторить:
      – Ну чего там насчет артели говорят? Даешь или как? Ты знак только дай - я деревню вмиг подыму, сообща через год сыты будем, уж я уверен! Если же все подымутся, да в поле, да и по кулачью разом - это о-ё-ён! От кулачья мокро останется!
      – Будет артель, Лукич, - улыбнулся Басаргин. - Дай срок с бандами управиться.
      – Э-э-э… - Лукич махнул рукой. - Хоть тебя и Оглоблей кличут - толку нет! Нешто ты один много наработаешь?
      – Ну, ты помоги, - улыбнулся Басаргин. - Ружье я тебе на что дал?
      – И помогу! - задористо крикнул Лукич. - Укажи, куда бить, - и я в лучшем виде! И общество подыму! Нешто против общества они сила? Солома они! - Довольный своей речью и впечатлением, которое произвел на Колю и Машу, Лукич, наконец, замолчал.
      Мальчик принес крынку молока и кружку. Басаргин налил Маше, потом Коле, потом выпил сам. Вернул кружку Лукичу, сказал:
      – А насчет подмоги - я без шуток. Если можешь людей поднять, - ничего, кроме спасибо, не будет.
      – Трудное дело, - посерьезнел Лукич. - Боятся некоторые. Пули, они и в кулацких обрезах полновесные. Опасаются, одним словом.
      – Дурак не опасается, - заметил Басаргин. - Я между прочим, тоже опасаюсь. Шефов побереги, - он кивнул в сторону рабочих.
      – Будь в надежде, ружьишко хорошее дал. Да у них у самих наган есть, - сказал Лукич. - А насчет деревенских ты не куксись: я их обратаю - слово и дело!
      – Бывай! - Басаргин подошел вплотную к Лукичу, тихо спросил: - Слышь, Потылиха косоротая у вас не появлялась?
      – Не видать. Дней пять, как не было.
      – А пять дней назад? - оживился Басаргин.
      Коля подошел поближе, прислушался.
      – Забегала, воду пила. В город зачем-то ездила. Она, вправду сказать, мне не докладалась, да я у ей в солопе билет с железки нашел…
      – По карманам лазишь? - погрозил пальцем Басаргин.
      – Случайно, - покраснел Лукич. - Платонида клопа у ей на солопе углядела, пошла трясти, ну, билет и выскочил…
      – А Феденьки не видать?
      – Это грельского дурачка, что ли? - уточнил Лукич. - Не-е. Этого лет несколько, как нету.
      – Ну, все. - Басаргин развернул лошадей. - Бывай.
      Лукич долго стоял и махал рукой - до тех пор, пока лесная чаща не скрыла и телегу, и сидящих в ней людей.
      – Славный у него пацан, - вздохнул Коля. - А у нас с тобой. Н-да… - он посмотрел на Машу.
      – Не я так решила, - в свою очередь вздохнула Маша. - Это твоя теория, дорогой.
      – Какие еще теории? - рассмеялся Басаргин. - Рожайте, пока молодые, вот вам и вся теория, сказать по-научному.
      – Лукич - боевой мужик. - Коля ушел от опасной темы.
      – Все такие, - кивнул Басаргин. - Что в Питере про артели говорят? Скоро ли?
      – Пятнадцатый съезд решил, значит, скоро, - сказал Коля. - Будем, как говорится, осуществлять кооперативный план товарища Ленина.
      – Слышь, Коля, мне мужики другой раз такой вопрос задают: ну, допустим, сообща. Трудиться, значит. А делить?
      – Кто сколько наработал, тот столько и получит.
      – Это правильно, - согласился Басаргин. - А станут люди для всех, понимаешь, не для себя лично, а для всех трудиться так же горячо, как для себя? Это же как много о жизни понимать надо, чтобы в первую голову о людях болеть! - Басаргин даже головой закрутил от невероятности такого предположения.
      – Я тоже очень сомневаюсь, чтобы в одночасье переделались людские души, - сказала Маша. - Авантюризм это.
      – Ладно, - обиделся Коля. - В одночасье никто души переделывать не собирается; мы себе отдаем отчет, что дело это длительное, постепенное, так что не представляй нас дураками.
      – Ты же сам рассказывал: едва начинаете вы реализацию какого-нибудь серьезного дела - сразу звонит Кузьмичев и требует "доложить" или как это? "Рапортовать" о том, что все в порядке. А сколько у нас любителей "рапортовать", ты считал?
      – Не так много, как ты думаешь, - сказал Коля.
      – Но и не так мало, как думаешь ты, - парировала Маша. - Самое страшное, если Кузьмичевы серьезную работу подменят бесконечным словоблудием и парадными рапортами по начальству.
      – Я с ней согласен, - кивнул Басаргин. - Однако Грель через три версты будет, мне желательно про твой план наконец узнать.
      – Тут нужен меткий выстрел, - сказал Коля. - Один ты что? Ничто, прямо скажем. Ну, узнаешь, где какая шайка-лейка была вчера. Где она будет завтра. Да ведь не одна шайка эта - много их. Смысл в том, чтобы попытаться собрать их в кучу, да и кокнуть разом!
      – Легко сказать, - протянул Басаргин.
      – Мы поможем тебе. Сейчас мы сойдем и пойдем пешком. Явимся к Серафиму - после долгой разлуки, попроведать. Представимся ему блатными. Если Серафим то, что я о нем думаю, а я, брат, десять лет о нем думаю, то Потылиха уже сообщила ему, что бритого в поезде убил неизвестный блатной. Это же подтвердит и Феденька. А мы с Машей попытаемся влезть к Серафиму и в доверие, и в душу, ясно?
      Басаргин почесал в затылке:
      – Лихо задумано. Ну, а если Серафим ни при чем? Такой вариант, говоря научно, ты предусмотрел?
      – При чем, - задумчиво сказал Коля. - Прежде чем родителям сгореть, Феденька мне сказал: "Сон вспомни, Коля… Зовешь родителей, а дозваться не можешь". Он мне за десять минут до пожара это сказал.
      – А откуда он про твой сон узнал? - удивился Басаргин.
      – Мать про свой сон рассказала Серафиму, а Феденька, видать, от попа узнал и перевернул. Зачем ему поп об этом рассказал? И другое было. Накануне предрекал Серафим матери большие перемены. Так и случилось. В колдовство я не верю. Значит, Серафим знал! И готовил эти перемены. А Арсений? Бандит! А ведь он давний знакомый Серафима. Я тебе прямо скажу: подозреваю я, что Серафим Феденьке велел моих родителей спалить, чтобы корень мой вырвать, чтобы меня Арсению продать в помощь - прохожих промеж глаз лупить и деньги у них отбирать. Только доказательств у меня пока нет.
      – Если ты прав - будут доказательства, - сказал Басаргин. - Условимся о связи. На южной околице Грели - изба в три окошка, а на крыше жестяной петух. Хозяина Тихоном кличут. Каждый вечер после семи жду тебя там. Тебя или твоих сообщений. Тихону верь, как мне, надежный человек.
      – Серафим может приделать мне хвост, - сказал Коля.
      – Понял, - кивнул Басаргин. - Если что - набрось пиджак на плечо, покажись на крыльце, - я приму меры.
      – Ну, прощай, - сказал Коля. - Пошли, Маша.
      Он взял с телеги чемодан, мешок. Басаргин поехал по дороге, а Кондратьевы свернули на узкую лесную тропинку.
      Коля и Маша вышли на площадь. Здесь ничего не изменилось за десять лет, только церковь показалась Коле маленькой и убогой.
      – Вот его дом, - Коля повел взглядом в сторону Серафимовой избы.
      – Не сказать, чтобы дворец, - скептически заметила Маша. - Пойдем?
      – Помни, - сказал Коля, - Серафим умен, хитер, потому держи ушки на макушке, говори меньше, чтобы невзначай не сболтнуть лишнего. Легенду помнишь?
      – Ты "Иван", работал с Пантелеевым, я - твоя "маруха"… Работаем под интеллигентов - с моей, конечно, помощью.
      – Продаем себя Серафиму не враз, - уточнил Коля. - А сообразно с обстоятельствами. Пошли.
      …Серафим в старенькой, заплатанной рясе колол дрова. Увидев Колю и Машу, поднес ладонь к глазам:
      – Господи! Царица небесная! Да не возвратится униженный посрамленным!
      – Возвратится человеком, - улыбнулся Коля. - Здравствуйте, батюшка.
      – Здравствуй, раб божий. Здравствуйте, барышня. Как поживаете? Эх, сапоги у тебя, - сверкнул глазками Серафим. - В начальство, поди, выбился?
      – В Иваны попал. Не понимаете? Знакомьтесь. Это моя… Как бы сказать, - жена. Маша.
      Священник галантно поцеловал Маше руку.
      – Вы, святой отец, никак кадетский корпус кончили, - пошутила Маша.
      – Бог с вами, - рассмеялся Серафим. - Только семинарию. Ну, что же мы стоим? Пожалуйте, милости прошу.
      Вошли в горницу. Коля и Маша словно по команде повернулись к иконам и забормотали молитву.
      – Душевно рад, - сказал Серафим и подвинул гостям стулья. - Не обессудьте.
      Коля смотрел на Серафима. Тот постарел, однако приобрел неожиданную благообразность, стал сдержаннее, спокойнее. А Серафим смотрел на Колю.
      – Повзрослел ты, что ли? - вздохнул Серафим. - Не такой ты, как раньше, не такой.
      – Десять лет прошло, - сказала Маша. - Шутка ли.
      – Не шутка, - кивнул Серафим. - Но я не в том смысле. Был мне Коля ясен, как чистое стекло божьей лампадки. А сейчас, чувствую, отгородился он от меня семью барьерами, семью замками.
      – Что вы, батюшка? - Коля искривил уголки рта. - Я весь тут, как на ладони. Напротив скажу: вы, батюшка, словно в скорлупу спрятались. Не чувствую вас. Однако зашли мы вас поблагодарить, поклониться.
      – За что же, господи? - удивился Серафим.
      – Скажу прямо, не обессудьте, - Коля придвинулся к священнику. - Арсений ваш, царствие ему небесное, мне свое дело передал.
      – Какое дело? - фальшивым голосом спросил Серафим.
      – Будто не знаете, - вмешалась Маша. - Гоп-стоп, не вертухайся, батюшка. Вот какое дело.
      – Арсений что… умер? - спросил священник.
      – Комиссары шлепнули, - умильно улыбнулся Коля. - Да что мы все вокруг да около ходим? Мы с ней, - он положил руку на плечо Маши, - на пару работаем. Если я в тебе, Серафим, не ошибся, - прими с миром. А обознался - мы дальше пойдем.
      – Подумать надо, - вздохнул Серафим. - Ты только ерунды разной на мой счет не думай, это я так, в том смысле, что Арсений был для меня человек загадочный, я кое-что вспомнить должен, сообразить…
      – Соображайте, батюшка, - сказала Маша, - только помните, что время посева уже прошло и настает время собирать плоды. Вы ведь любите плоды?
      – Погуляйте пока, - улыбнулся Серафим. - Коля, покажи барышне нашу деревню, в поле сходите - там жаворонки волшебно поют. - Серафим закатил глаза и зачмокал губами. - А я пока насчет обеда распоряжусь и вообще.
      Спустились с крыльца, вышли на площадь.
      – Здесь я дрался в последний раз, - грустно сказал Коля. - Ровно вчера это было.
      – Не в последний раз ты дрался. И страшно мне что-то, откровенно тебе говорю. Только ты не обращай внимания, это я так, по-бабьи.
      – Хочешь уехать?
      – По-моему, ты хочешь меня оскорбить, - надменно сказала Маша.
      – Ну ладно, ладно, - отступил Коля. - Как тебе Серафим?
      – Ты не слишком круто берешь быка за рога? - спросила Маша.
      – Нет, - Коля задумался. - Если бы я начал чересчур осторожно, он бы понял, что я его щупаю не как сообщник Арсения, а как "человек в сапогах". Дались им эти сапоги.
      – Деталь, которая сработает в твою пользу, - сказала Маша. - Если бы ты был "оттуда", разве бы ты надел сапоги?
      – Ты опять права. Все правильно. Я знаю, кто был Арсений, я его преемник, а Серафим понимает: если он будет отрицать, что знал истинное лицо Арсения, это слишком недостоверно, и я ему не поверю. Сейчас дело в другом: Серафим лихорадочно ишет причину, по которой мы у него появились. Зачем мы пришли, - вот в чем все дело!
      Они вышли за околицу. Впереди темнела небольшая роща. Это было сельское кладбище. Под вековыми деревьями, в высокой траве прятались едва заметные холмики. Коля долго ходил среди полусгнивших, покосившихся крестов, потом остановился. Маша видела, что он мучительно вспоминает о чем-то, но никак не может вспомнить, и поэтому нервничает. Маша поняла, что он ищет могилы родителей, и пришла ему на помощь. Она нежно провела ладонью по его плечу:
      – Они здесь, Коля, в этой земле. Это главное. Ты не горюй.
      Коля благодарно взял ее за руку:
      – Забыл, где могилы. Да уж их, наверное, и нет. Кому было ухаживать?
      – А я даже не знаю, где похоронены мои отец и мать, - вздохнула Маша. - Как ты думаешь, Коля: у меня когда-нибудь были родители?
      – Не нужно, Маша. - Он притянул ее к себе. - Мы вместе, мы живы и здоровы, и все еще опереди, целая жизнь, ты в это верь!
      – Я верю, - кивнула Маша. Она оглянулась. - Нас ждут какие-то люди.
      – Приготовься. - Коля нащупал кольт. - Идем.
      У кладбищенской калитки стояли два бородатых мужика в папахах с черными ленточками. Они молча смотрели на Колю и Машу. Один из них, которого Коля сразу же про себя окрестил Скуластым, сказал:
      – Бог в помощь. Родных ищешь?
      – Искал, - кивнул Коля. - Что скажете?
      – Да вот, ельна собирается, балешник хотим учинить, - растягивая слова, сказал второй. - Приходи, погорчим…
      – Не на что, - развел руками Коля. - Я, вишь, в полусмерть укутался…
      – У марухи займи, - сказал Скуластый. - Она у тебя тоже, небось, по музыке ходит?
      – По рыжью работаем, - улыбнулась Маша. - А вы - по портянкам?
      – Ишь… - обиделся второй. - Она нас ни во что не ставит, стервь.
      – А ты ведешь себя, как рогатик, - сказала Маша. - Чего мне с тобой куликать? Пошли, Коля.
      – Свидимся еще, - многообещающе сказал Скуластый. - Так придете?
      – Как дело позволит, - отозвался Коля.
      Бандиты ушли.
      – Шмакодявки паршивые, - выругался Коля. - А Серафим не Спиноза, ей-богу. Послал проверить, знаем ли мы жаргон. Уж мог сообразить: если подосланы, то и обучены…
      – Он так и думает, - спокойно сказала Маша. - Ты его недооцениваешь. Пока идет самая примитивная, поверхностная проверка. Главное - впереди.
      Серафим встретил их на пороге горницы - сладкий, улыбающийся, в новой рясе, с золоченым наперсным крестом.
      – Милости просим, - он галантно подвинул Маше стул, протянул чашку: - Будьте хозяйкой.