Парус любви

Перси женился на леди Энн только ради денег. Он и Кейт уже давно истратили все, что досталось ей от покойного мужа, и отчаянно нуждались в деньгах. Но его женитьба не спасла их, ибо все, чем располагала леди Энн, быстро растаяло в Венеции. И как же поступила эта мышка, жена Перси, когда наступили трудные времена? Бежала обратно в Англию, под крылышко семьи, предоставив Перси и Кейт самим бороться за свое существование. В сущности, Кейт была рада бегству этой английской мисс, прихватившей с собой и своих маленьких сопливцев. Она никогда не могла понять, почему Перси их усыновил. Кейт усмехнулась при мысли о том, что отныне беглянка стала вдовой, но узнает об этом лишь по прошествии долгого, очень долгого времени.

Они с Перси были людьми сильными и сумели пережить эти первые длинные венецианские зимы. Однако Кейт всегда помнила, что их судьба должна была бы сложиться совсем по-другому. Не родись Люсьен на свет Божий, они с Перси были бы законными наследниками Камарея. Купались бы в золоте, обладали большим влиянием. Но нет, они остались бедными кузенами, которым выделяют лишь жалкие гроши. Кейт смотрела в зеркало, словно загипнотизированная, не в силах оторвать глаз от обезображенного лица. Она вспоминала, какую мучительную боль испытала в тот день в убогой английской гостинице, когда пистолет, за обладание которым боролись Перси и Люсьен, случайно выстрелил. Пуля рикошетом вспорола ей щеку, и, обливаясь кровью, она упала. Пролитая в тот день кровь должна была принадлежать не ей, а Люсьену.

Все произошло совсем не так, как они задумали, – обычная, впрочем, история, когда дело касается Люсьена. Он словно был заговорен. Кейт хрипло рассмеялась, вспомнив, сколько раз они покушались на жизнь дорогого кузена. Но ничто не брало его, как кота с девятью жизнями. Прошло уже семнадцать, даже восемнадцать лет с тех пор, как она в последний раз видела Люсьена, и, должно быть, он израсходовал почти все свои жизни. Вероятно, даже все, кроме одной-единственной, последней.

Вздохнув, Кейт медленно подошла к кровати и, усталая, легла на мягкий мех. Ей хотелось спать. «Нет, спать еще не время, – подумала она. – Я должна поразмыслить». Перси мертв, уже в который раз напомнила она себе. Ее милый Перси мертв, а Люсьен жив. Ее близнец-брат мертв, а Люсьен родил близнецов.

Оглядывая свою разгромленную спальню, Кейт растирала пульсирующие виски. Ее глаза потускнели от невыносимой боли. Надо что-нибудь изобрести, говорила она себе. Должен же быть какой-нибудь способ заставить Люсьена заплатить за все, что он совершил против них с Перси. Нельзя допустить, чтобы Люсьен ушел от мести. Да, решила Кейт, зарываясь обезображенным лицом в шелковистый мех, Люсьен заплатит – и заплатит дорого. Она придумает, как покарать его, но пока... пока лучше всего уснуть. Завтра будет достаточно времени, чтобы обдумать, как отомстить Люсьену Доминику, герцогу Камарейскому.

Глава 4

Окончен яркий день,

Нас ожидает тьма.

Шекспир «Антоний и Клеопатра». Действие III, сцена 2.

В туманных небесах над широко раскинувшимся Лондоном начинали расползаться сумерки поздней осени. Из тысячи труб, сложенных из красного кирпича или отлитых из портлендского цемента, поднимались клубы темно-серого дыма. Поддерживая огонь в каминах, лондонцы боролись с сыростью и холодом, наползавшими с Темзы. В преддверии вечера окончательно улетучивалось последнее тепло дня. Согреться мечтали все: бедные семьи, жители индустриальной восточной части города, бережно тратящие скудные запасы угля, добродушный домовладелец, потирающий руки перед потрескивающим огнем в гостинице или таверне в Уайтчепле или Лаймхаусе, в приречных районах, деловитая служанка, топившая камин в изящно обставленном салоне в одном из особняков в таких модных местах, как Расселл, Беркли или Хановер. И все они вносили свою долю в этот толстый слой маслянистой сажи, которая опускалась на город.

По улицам все еще сновали уличные торговцы, расхваливая свои товары, позвякивая колокольчиками, чтобы привлечь внимание прохожих. Острый запах свежих устриц, которых по дешевке продавали с тележек, не менее едкий запах вчерашних креветок, продаваемых на каждом углу, смешивались со стойкий вонью отбросов, скопившихся в открытых сточных канавах, откуда только сильный ливень мог унести их в Темзу. Более приятные запахи – горячих булочек и пирогов – соперничали с запахами ослиного молока, свежих фруктов и овощей, которые продавали разносчики, сновавшие по узким булыжным улочкам Лондона.

Вдоль длинных, протянувшихся на много миль причалов возвышался целый лес мачт – они покачивались в такт с прибойными волнами. На поверхности извилистой Темзы виднелись бесчисленные корабли, принадлежавшие большим и малым приморским народам, которые вели торговлю со все расширяющейся, достигающей отдаленных рубежей Британской империей. Здесь были видавшие виды торговые суда под иностранными флагами, с низкой осадкой, барки с увязанным сетями грузом, люгеры, пустые шхуны, ожидавшие загрузки, перед тем как отправиться в путь, легкие рыболовецкие суда и речные баржи, хорошо изучившие и русло, и течение Темзы. Причалы были загружены до предела ящиками, тюками, бочками и сундуками всевозможных размеров и с самым различным содержимым. Экзотические ароматы кофейных зерен и бобов какао, мускатного ореха, чеснока, мелассы и кайенского перца из Индии, табака из колоний, а также всевозможных сортов китайского чая сливались с запахом пота докеров и матросов, которые таскали на себе тюки тончайших шелков, генуэзского бархата, тонких кружев из французских монастырей, мягких мехов с северо-западной территории для благородных дам, бочки с мукой, строевой лес из-за Атлантики и бочонки с выдержанным вином и бренди из подвалов континента.

Лондонский порт походил на оживленный пчелиный улей. Как бы усугубляя это впечатление, упряжки низкорослых, крепко сбитых кобовили более высоких суффолкских битюгов тащили тяжело груженные подводы. С реки стал наползать влажный клубящийся туман; рабочий день явно подходил к концу. Вскоре все рабочие удалились в тепло своей любимой таверны; воцарившаяся на пристани тишина казалась такой же оглушительной, как и недавний шум и грохот. В этой тишине можно было слышать лишь приглушенные голоса и смех, доносившиеся из дымных, хорошо освещенных таверн, поскрипывание мачт и плеск воды о деревянные сваи.

Пришедшее из Венеции торговое судно «Стелла реале» уже давно успело пришвартоваться, разгрузиться и освободиться от всех пассажиров. Последней на берег сошла странная троица: одетая во все черное женщина в плотной вуали, громадный лакей, двигавшийся с необычным для людей такого роста изяществом, и невысокая дряхлая старуха. Женщина и лакей хранили странное молчание, в то время как старуха непрерывно тараторила что-то на каком-то иностранном языке.

Троица села в наемный экипаж, который покатил по узким, извилистым, мощенным булыжником улочкам в старейшей части города. Время от времени ворчливый кучер прохаживался кнутом по развевающимся гривам своих серых коней. Из-под нависших бровей он бросал любопытные взгляды на сидящую рядом с ним на облучке молчаливую фигуру, которая, казалось, ничего не видела, ничего не слышала, не обращая внимания даже на царящий в воздухе холод.

– Эта ваша госпожа, – начал кучер, откидывая голову назад, – до чего странная женщина, даже на англичанку не похожа. Уж как я старался ей угодить. Добро, мол, пожаловать в Лондон. – Тут он с презрением сплюнул на мостовую. – А госпожа хоть бы взглядом меня удостоила. Только цедит этак свысока: «Я, мол, тебе, добрый человек, не дура какая-нибудь, поэтому говори со мной как подобает, если только ты способен на это, в чем я сильно сомневаюсь. Я, видишь ли, англичанка и говорю по-английски в тысячу раз лучше тебя. И не пытайся содрать с меня лишнее, потому что я знаю Лондон куда лучше, чем ты». – Кучер говорил как бы от имени богатой пассажирки, затем с плохо скрываемым осуждением фыркнул: – Вот я и спрашиваю вас: если она знает Лондон лучше меня, почему хочет объехать город? Может быть, у нее не все дома? И надо же такому случиться, чтобы мне досталась свихнувшаяся пассажирка, да еще в такую поганую ночь, как эта. Не поняла ни одного слова из всего, что я тут наболтал? – спросил он, окинув оценивающим взглядом свою безмолвную соседку. – Ну и ладно. Ну и плевать. Больно нужно с тобой связываться. Скажу только, что я человек честный. И не позволю, чтобы меня обвиняли во всяких там плутнях. Мне все равно, кто она там, англичанка или итальянка. Сколько положено, столько я и беру. И кто знает, что лопочет эта старуха на своем странном языке. А теперь, – добавил вконец расстроившийся кучер, поднимая к небу свои тяжелые брови, – надо бы остановиться, купить цветочки. Скоро уже стемнеет, и прежде чем мы поедем дальше... Смотри, куда прешь, сукин сын! Чтоб тебя черт побрал! Тебя и твою бабушку! – завопил кучер, грозя кулаком в перчатке паланкину, который пересек им дорогу перед мощными передними ногами лошадей.

Прислушиваясь изнутри экипажа к знакомым голосам Лондона, леди Кэтрин Андерс усмехалась под своей вуалью. Ругательства, извергавшиеся на головы не только лакеев, которые несли паланкин, но и на головы членов их семей, звучали в ее ушах, словно музыка, ибо нигде в мире не услышишь и не увидишь того, что можно услышать и увидеть только в Лондоне. «И как же я по всему этому соскучилась», – думала Кейт, отодвигая кожаную штору с окна и всматриваясь во все окружающее горящими глазами, не в силах наглядеться до такой степени, чтобы заглушить мучительную боль в душе.

Переполненные экипажами и пешеходами улицы были с обеих сторон окаймлены аккуратными рядами узких магазинов с витринами и красочными вывесками над стеклянными дверями. Начиная с аптекарей, плотников и продавцов гравюр и эстампов и кончая издателями, шорниками и окантовщиками – все надеялись услышать звон колокольчиков, возвещающих о приходе покупателей и заказчиков.

Когда экипаж остановился у перекрестка, Кейт увидела запряженную шестеркой лошадей великолепную карету; на запятках у нее, крепко держась, чтобы не свалиться, стояли лакеи в ливреях, а впереди, расчищая путь, скакали всадники. Кейт узнала герб на дверях кареты; интересно, пощадило ли время его носителей? Откинувшись назад на кожаную спинку сиденья, она попробовала догадаться, куда направляются ее старые знакомые. Раплегх и Воксхолл, увеселительные парки, на зиму обычно закрыты; будь они открыты, их завсегдатаи могли бы слушать музыку Генделя в павильоне, ужинать в полночь в уединенных альковах или встречаться на темных дорожках.

Когда кучер пересек дорогу и большие колеса скользнули по булыжникам, голова Кейт метнулась. Она прятала лицо среди мягких лепестков роз, купленных сю у худой замарашки возле собора Святого Павла. Купол этого великолепного собора возвышался над городом, как драгоценная корона. С глубоким удовлетворением вдыхала Кейт сладостный запах английских роз – наконец-то она в Англии.

Экипаж покатил по Стрэнд, старой улице, соединяющей тщательно распланированные во времена Георгов площади и скверы со старыми частями города, с извилистыми улочками, где множество лавочек в стиле тюдор. Кучер, как ему было ведено, остановил экипаж напротив домов времен королевы Анны, в небольшом укромном сквере около парка. Хотя сквер этот был не столь изысканно красив, как некоторые из тех, что побольше, но все же обращал на себя внимание.

Кейт немигающим.взглядом смотрела на дом из красного кирпича, с крутой крышей и двумя рядами подъемных окон. В самом центре строгого фасада была единственная парадная дверь красного дерева. Кейт знала, что за этой дверью находятся холл с мраморным полом и массивная лестница с резной балюстрадой.

В конце холла – дверь, выходяшая в сад. В ее сад, где росли розы. Большинство комнат в этом комфортабельном доме отделано дубовыми панелями, и только в ее спальне и будуаре стены обтянуты тонким китайским шелком. Кейт помнила, что из окна ее спальни виднелся небольшой парк, на который в те времена она почти не обращала внимания. Куда больший интерес вызывал у нее парк Сент-Джеймс, где было очень важно показываться, потому что там прогуливались люди из высших слоев общества. Они с Перси могли поехать и в Гайд-парк, где его величество охотился на оленей, и она могла бы перемолвиться словечком с... Хотя нет, сосредоточенно нахмурив брови, припомнила Кейт, теперь в Гайд-парке уже не охотятся на оленей. Она где-то об этом слышала. Кейт прижала тонкие дрожащие пальцы к бьющейся жилке на виске, ей было неприятно думать, что что-то изменилось после ее последнего приезда в Лондон. Ей хотелось видеть город прежним, впрочем, изменился он мало. Дом, где она жила вместе с Перси и семьей, выглядел так же, как встарь. Появилось несколько новых домов, расширили некоторые старые улицы. Королем был другой Георг, по ее глаза улавливали лишь незначительные перемены.

Пока Кейт осматривалась, к кирпичному дому подъехал экипаж, дверь красного дерева отворилась, и из нее выбежали несколько лакеев. Мгновение спустя появились владельцы дома – люди, совершенно ей незнакомые, сели в ожидавший их экипаж И тут же ускакали. Вероятно, поехали обедать к друзьям, затем посмотрят какую-нибудь пьесу в «Друри-Лейн», после чего поужинают, потанцуют, заедут к кому-нибудь переброситься в карты – словом, вечерние их развлечения только-только начинаются.

Кейт резко постучала в крышу экипажа, кучер стегнул лошадей, и они отправились дальше к гораздо большему дому на Беркли-сквер. Этот дом был и всегда останется резиденцией вдовствующей герцогини, даже если Люсьен останавливается здесь, когда бывает в Лондоне. И тут тоже не заметно никаких перемен, подумала Кейт, когда экипаж остановился перед темнеющим домом. Какой же ведьмой была эта вдовствующая герцогиня и как они ее презирали! Что бы они с Перси ни делали, старая карга тотчас узнавала об этом и устраивала им выволочку. Препятствовала им во всем. Уж очень любила играть роль важной дамы, вмешиваться в жизнь внуков. Даже Люсьен не был свободен от докучливой опеки их бабушки. Но Люсьену никогда не приходилось переносить того, что терпели они, ибо он был Домиником, а они всего лишь Ратбурнами. Только тот, кто носил гордое имя Домиников, их титул, мог рассчитывать на особые милости. Сколько, любопытно, раз вдовствующая герцогиня давала Люсьену возможность загладить свою вину? Любой другой на его месте был бы отлучен от ее светлости, но только не золотоволосый Люсьен.

Кейт слегка улыбнулась, вспомнив тот единственный раз, когда ей удалось одержать верх над дорогим кузеном Люсьеном. Воскресив в своей памяти его худое ястребиное лицо, она как бы воочию увидела шрам, которым его изуродовала. Они с Перси были еще совсем детьми, на несколько лет моложе Люсьена. Но когда они действовали сообща, им удавалось справиться с более сильным противником. Пока Перси отвлекал внимание Люсьена, размахивая перед его носом кулаками, она подобрала осколок фарфоровой чашки и этим острым черепком изуродовала и Люсьена на всю жизнь.

Но по иронии судьбы именно он искалечил ее и погубил. В последующие годы Люсьен процветал, шрам на щеке не портил его, а лишь придавал ему некую таинственность, способствовал укреплению за ним репутации человека не слишком разборчивого в средствах и опасного. Люсьену, герцогу Камарейскому, никогда не приходилось выносить столько тяжелых страданий, сколько выпало на ее долю. Невзирая на все их с братом ухищрения, Люсьен унаследовал Камарей. Он обладал богатством и властью, о которых она могла лишь мечтать. А вот теперь у него еще родились и близнецы. Люсьен имеет все, а она, Кейт, ничего, отныне с ней нет даже Перси.

– Ну, чего ты там расселся? – крикнула Кейт терпеливо ожидавшему кучеру. – Или ты думаешь, я намерена торчать здесь, пока ты размышляешь над злом, царящим в мире? – Внутреннее нетерпение придало ее голосу особую резкость. – Отвези меня в гостиницу «Королевский гонец». Надеюсь, ты знаешь, где она находится?

– Да, миледи, – коротко ответил кучер. Его подмывало сказать, что у него такая работа – знать все гостиницы, таверны и кофейни в Лондоне, и он знает их еще с тех времен, как ходил под стол пешком, но он придержал язык. Однако желание поскорее освободиться от странных пассажиров заставило его подхлестнуть лошадей, которые поскакали по Пиккадилли сквозь наступившие сумерки и густой туман, едва позволяющий видеть их головы.

Гостиница «Королевский гонец» была небольшим, очень опрятным заведением, уютно располагавшимся на боковой улочке около переулка Сент-Мартина. Это было излюбленное место всех прибывающих в Лондон путешественников. Ее популярности способствовала близость к «Ковент-Гардену» и «Друри-Лейн», к торговому центру, находившемуся на Оксфорд-стрит, а также к скверам и паркам Вест-Энда, где любили прогуливаться знатные и богатые люди. Однако вопреки всем этим преимуществам гостиница «Королевский гонец» была не из самых модных, именно поэтому Кейт выбрала ее: здесь ей почти не угрожала возможность встретиться со старыми лондонскими знакомыми или венецианцами, которые могли бы ее узнать. Именно здесь предпочитал останавливаться Никколо, граф Расгьери, когда приезжал в Лондон. Граф часто упоминал об этой гостинице, рассказывая о своих поездках; а она бережно хранила в памяти каждое его слово о любимом отечестве. И теперь для нее было странным утешением знать, что именно тут останавливался граф, что он ел и спал под этой самой крышей.

Когда Кейт вошла в гостиницу, ее сразу же обдало волнами тепла, вокруг нее заструился свет. Из ресторана слева от входа доносились звуки, свидетельствовавшие о том, что там трапезничают: слышался веселый смех, звенела фарфоровая посуда и столовые приборы. Мимо, высоко держа тяжелый поднос с наполненными до краев кружками эля, торопливо прошла официантка. Держать поднос одной рукой было довольно рискованно, тем не менее она успешно с этим справлялась. С несколько озабоченным выражением лица она обходила всех посетителей, наполнявших небольшой холл.

– Я таскаю эти кружки быстрее, чем их могут выпить, – сказала через плечо официантка, исчезая в дымном зале ресторана. Ее появление там вызвало приветственные крики и грубоватые шутки.

– Вам, вероятно, нужен номер? – спросила, подплывая к Кейт, невероятно тучная женщина. Ей лишь с трудом удалось протиснуться через узкую дверь в задней стене холла. Ее напудренные кудри венчал чепец с лентами, завязанными под двойным подбородком. На талии, если, конечно, это можно назвать талией, был повязан широкий передник; когда она жестикулировала, на пальцах ее – толстых обрубках – вспыхивала богатейшая коллекция драгоценностей.

«Тяжелая, должно быть, у нее ручища!» – подумала Кейт, заметив, как возвращавшаяся с пустым подносом официантка вильнула в сторону от своей госпожи, видимо, опасаясь, что та может ударить ее по неприкрытым плечам.

– Деньги вперед, такое у нас правило. И никаких иностранных монет, – предупредила хозяйка гостиницы, тыча пальцем себе в ладонь, где у нее лежало несколько английских шиллингов. – Английские деньги. Компреневу?– спросила она, положив руки на свои огромные бедра и устремив презрительный взгляд на старую служанку, которая что-то говорила на непонятном ей языке. Между тем великан, возвышавшийся над двумя женщинами, продолжал молча смотреть куда-то мимо всех. – Ох уж эти мне иностранцы, – пробормотала она, – хотят, чтобы я поняла, что они лопочут на своем языке здесь, в Лондоне!

– Но я вас прекрасно понимаю, добрая женщина, – с подчеркнутым высокомерием ответила Кейт; каждое отчетливо произнесенное ею слово было словно сочащийся кубик льда. – Конечно же, я заплачу только английскими деньгами, никакими другими.

– О, – тихо выдохнула хозяйка, и ее лицо побагровело от досады. – Извините, миледи, – быстро проговорила она. Хозяйка отнюдь не была глупа и сразу поняла, что перед ней настоящая леди. – Ваша служанка говорит на каком-то тарабарском наречии, вот я и подумала, что вы тоже иностранка. Почти все мои постояльцы – с той стороны Ла-Манша, и если бы вы знали, сколько труда мне стоит втолковать им, чтобы они платили нашими английскими деньгами. Разрешите мне вам сказать...

– Не стоит. Поскольку в этом смысле никаких проблем у нас не предвидится, остальные ваши заботы меня не интересуют. Я только что из Венеции и хочу отдохнуть с дороги, – протянула Кейт скучающим тоном. Повелительным жестом остановив затянувшиеся излияния словоохотливой женщины, она спросила: – Так есть ли у вас комнаты, которые я могла бы снять?

– Разумеется, миледи. Пожалуйста, следуйте за мной – «Королевский гонец» славится своей чистотой и порядком, – похвасталась она, с трудом поднимаясь по лестнице, которая трещала и скрипела под ее тяжестью. – Все наше белье хорошо проветрено и высушено. Вина подают самые лучшие. И не сочтите меня нескромной, но я – одна из лучших поварих во всем Лондоне. Даже умею готовить некоторые иностранные блюда, – великодушно добавила она, не остановившись, даже когда навстречу им, с мышью в зубах, кинулся полосатый кот. – Сам раздобыл себе обед. Хороший мышелов, этот кот... А вот и ваши апартаменты. Самые лучшие, с видом на улицу. Со стороны двора слишком шумно. Я подумала, что вам нужны тихие и спокойные апартаменты, – добавила она, ибо от ее острых глаз не ускользнуло, что гостья в трауре. – Вы приехали на похороны? – с сочувствием прищелкнув языком, спросила она.

Кейт улыбнулась под своей плотной вуалью.

– «Не восхвалять я Цезаря пришел, а хоронить[13]...» – со смехом процитировала она.

– Цезаря? Странное имя. Он был итальянцем? – спросила хозяйка гостиницы. Услышав смешок, она как-то странно покосилась на Кейт, но тут же пожала плечами, видимо, решив, что, пока у Кейт есть деньги, она желанная гостья в «Королевском гонце». – Сейчас пришлю служанку. Она хорошенько растопит камин. Чтобы у вас тут было повеселее и потеплее. Где вы будете ужинать – здесь или внизу? – спросила она, осматривая номер, чтобы лишний раз убедиться, что все в порядке.

Кейт стояла перед небольшими окошками со средниками, устало опустив плечи.

– Я буду есть только у себя в номере, – сказала она. И тоже осмотрела комнату, уютная обстановка которой не произвела на нее особого впечатления. – Сегодня на ужин я съела бы что-нибудь типично английское. Это мой первый ужин у себя на родине, и я хотела бы, чтобы вы приготовили что-нибудь особенное.

– Мы все сделаем, как вы хотите, миледи, – обещала хозяйка, не без некоторого беспокойства оглядывая громадного лакея, который, как плененный зверь, расхаживал взад и вперед по комнате. – Парень, видать, не очень-то разговорчивый, – сказала она, показывая головой в чепце на безмолвного лакея.

– От него и не требуется, чтобы он много разговаривал, – ответила Кейт. – Главное, что руки у него очень сильные. Вы знаете, – пряча улыбку, доверительным топом произнесла Кейт, – однажды он так разозлился на крестьянина, который избивал бедного беззащитного ослика, что одним движением открутил ему голову.

– Не может быть! – ахнула хозяйка, с присвистом втягивая воздух. Она как зачарованная с ужасом смотрела на большие ручищи Рокко, словно в этот самый момент они кого-то душили. – Да поможет нам Господь. Кто бы мог подумать, что он способен на такое. А ведь вид у него очень смирный. Вы не боитесь, что рядом с вами такой человек? – спросила она, многозначительно притрагиваясь к голове.

– Нет, конечно. Рокко очень предан мне, в его присутствии я чувствую себя спокойнее, – будничным тоном произнесла Кейт.

– Ну что ж, я всегда говорю, каждому – свое, – пробормотала хозяйка, осторожно делая шаг к двери. – Если у вас будут какие-то вопросы или что-нибудь понадобится, спросите Нелл Фаркар, это я. Я распоряжусь, чтобы вам скорее принесли ужин, – обешала она, направляясь к двери с быстротой, казалось бы, немыслимой для женщины столь тучной.

Кейт грелась перед камином, когда две служанки принесли ей ужин. Обе они нервно поглядывали в угол, где, не отрывая своего сонного взгляда от камина, сидел Рокко. Кейт сразу поняла, что Нелл Фаркар поспешила сообщить всем, кому могла, о чудовищной силе Рокко. Именно на это и рассчитывала Кейт. Страх перед чьим-либо непредсказуемо вспыльчивым характером всегда держит людей на расстоянии, отбивает у них желание совать нос в чужие дела. Кейт посмотрела на Рокко с такой любовью, с какой смотрят на преданного пса, ибо у него, казалось, была всего лишь одна цель в жизни – служить ей. Вот уже много лет он был ее лучшим лакеем, его сила и беспрекословное послушание приносили ей большую пользу, поэтому-то она и привезла его с собой в Лондон, зная, что он будет в точности исполнять все ее приказания, никогда не задавая никаких вопросов, никогда не осуждая, беспрекословно повинуясь ее воле.

– Простите, миледи, – робко сказала одна из служанок, худыми руками прижимая поднос к своей груди, точно защищалась щитом. – А где будут есть ваши слуги? Может быть, принести им чего-нибудь?

Кейт махнула рукой:

– Я не в состоянии съесть все это. Они смогут доесть что останется. Не беспокойтесь, Рокко не будет спускаться вниз. Но конечно, – Кейт помолчала, словно бы обдумывая что-то, – если вы хотите, чтобы он спустился к вам, я думаю, это можно устроить, – сказала она, садистски наслаждаясь их явной тревогой.

– Нет, миледи, – дружно взвизгнули обе служанки. Пятясь к двери, они стукнулись друг о дружку. – Мы спрашивали просто так. Мы не собирались приглашать его к столу. Да у нас и нет особого времени на ужин. Мы обходимся тем, что нам удается перехватить. Вы понимаете, что мы хотим сказать?

– Очень хорошо. Мне надоело с вами говорить, тем более что еда остывает. – В скрытых вуалью глазах Кейт сверкало раздражение. – Похоже, Рокко, только госпожа твоя может мириться с твоим присутствием, – бросила она вдогонку дрожащим служанкам, которые поспешили ретироваться.

Кейт оценивающим взглядом посмотрела на ростбиф в собственном соусе, лежавший на блюде. Хозяйка верно угадала ее желание, подумала она: ростбиф, пирог с голубятиной и пудинги, один из которых, как она знала, представляет собой вкусную смесь из говядины, почек, птичьего мяса, а также несколько овощных и десертных блюд: кремы, пирожные и желе.

Впервые с того времени, как выехала из Венеции, Кейт с удивлением ощутила голод. Она налила себе в кубок вина из одной из заказанных ею бутылок, откинула вуаль и осмотрела странную, хотя и знакомую обстановку. Если на ее лице и мелькали какие-либо чувства, они были надежно скрыты маской. «Как странно, – подумала Кейт, – когда я жила в Лондоне, то предпочитала французскую кухню, а вот в Венеции готова была заплатить целое состояние за некогда презираемый английский пудинг».

Кейт принялась уже за вторую бутылку, когда в дверь постучала Нелл Фаркар и, попросив разрешения войти, остановилась посреди комнаты, тяжело и неуклюже переминаясь с ноги на ногу. С открытым от изумления ртом она смотрела на женщину в маске, которая в небрежной позе сидела перед ревущим огням. На коленях ее лежал соболиный коврик. В полупустом кубке играли огненные искры.

– Вы хотели меня видеть, миледи? – спросила Нелл, беспокойно кося глазами на Рокко и старую служанку, которые доедали остатки ужина. Оба то и дело смачно облизывали пальцы.

– Да, миссис Фаркар. Надеюсь, я не ошиблась? – вежливо спросила Кейт, поблескивая голубыми глазами из-под маски.

– Нет, у меня было три мужа, последний – Джонни Фаркар. Это была его гостиница, но я пережила их всех, – гордо заявила Нелл Фаркар.

– В самом деле? Какая вы молодчина, миссис Фаркар. Такое случается очень редко, – сделала комплимент Кейт, отдавая должное изворотливости хозяйки. – Мне нужен ваш совет, миссис Фаркар.

– Плохо представляю себе, какой совет я могу дать такой, как вы, женщине, но, в конце концов, от моего совета никому никакого вреда не будет, – с подобающей скромностью заявила Нелл Фаркар, упирая руки в бока по своей любимой привычке.

– Дорогая миссис Фаркар, – сказала Кейт, точно так же проявляя великодушие, – вы необычайно добры, но, конечно, я щедро вознагражу вас за оказанную помощь и любые полезные сведения.

Круглое лицо Нелл Фаркар все лучилось.

– Я буду просто счастлива помочь вам, миледи, – ответила она с широкой улыбкой.

– Я думаю, вы в самом деле сможете мне помочь, – тихо пробормотала Кейт. И уже более громко произнесла: – Я думаю, мы сможем хорошо с вами поладить.

– Да, миледи, – подхватила Нелл, – я вижу, что у нас с вами похожие взгляды на жизнь.

– Весьма возможно. Пока же у меня к вам такая просьба. Не могли бы вы порекомендовать кого-нибудь, на чье благоразумие и осторожность я могла бы положиться? – сказала Кейт почти фамильярным тоном. – Вовсе не нужно, чтобы он... – Кейт вздохнула, а затем проговорила: – Как бы мне выразить свою мысль, чтобы вы правильно меня поняли?

– Чтобы он обладал совершенно безупречной репутацией, миледи? – закончила за нес Нелл Фаркар.

Кейт рассмеялась, хотя и не совсем довольная тем, что хозяйка так легко смогла угадать ее мысль.

– Совершенно верно, миссис Фаркар. Мне нужна кое-какая помощь в моих личных делах, дорогая, – сказала она уверенным голосом. – Буду совершенно откровенна с вами. Я хотела бы кое-кого разыграть, для этого-то мне и нужна помощь. Но боюсь, что слишком честный человек испортил бы всю мою затею.

Нелл Фаркар смотрела в упор на странную леди в черной маске и в трауре и, хотя, как женщина опытная, она не раз сталкивалась с жестокостями этого мира, вдруг почувствовала некоторое опасение. Затевалась какая-то странная игра, и Нелл Фаркар отнюдь не была несмышленой девицей, чтобы дать себя легко обмануть этой леди в черном с ее неприятными причудами. Эта женщина замышляет что-то дурное против какого-то бедолаги, и ей, Нелл, лучше держаться от всего этого лодальше. Но гостиница не так уж густо заполнена постояльцами, а приличной женщине надо ведь как-то жить.

На стол брякнулся кошель с монетами, и Нелл Фаркар сразу же вся обратилась во внимание.

– Назовите мне имя, миссис Фаркар, – вежливым, но твердым голосом потребовала Кейт.

Нелл Фаркар колебалась всего лишь мгновение, прежде чем жадной рукой схватить небольшой кошель с деньгами.

– Эдуард Уолтхэм. Если заплатить достаточно, он и родную свою матушку отправит на виселицу.