Парус любви

Данте откинул голову на мягкий подголовник, думая о той беде, которая поставила под угрозу само существование «Морского дракона» и его команды. Все произошло по воле случая, ибо он несметное число раз плавал на «Морском драконе» между Чарлз-Тауном и Вест-Индскими островами. За это время у него не разбилось ни одной бочки с мелассой, не расплескалось ни одного кубка с вином. К югу от города Саванны неожиданный сильнейший шквал едва не опрокинул «Морского дракона». Снасти и паруса оказались порванными, одна мачта – сломана, и все же корабль сумел доплыть до порта, прежде чем его настиг другой, следовавший за ним по пятам шторм. Последняя часть плавания далась Данте тяжело: оторвавшаяся нижняя кромка паруса с зашитым в ней тросом подхватила капитана и, словно щепку, швырнула его вдоль борта на ют. Его счастье, что он отделался несколькими сломанными ребрами и вывихнутой лодыжкой, ибо крюк на самом конце паруса вполне мог снести ему голову.

Пострадал не только он, но и еще несколько членов экипажа, в частности сломал себе руку Барнаби Кларкс, штурвальный, который как раз в это время нес вахту. Вырвавшийся штурвал своей рукояткой переломил ему кость надвое. Сеймус Фицсиммонс был сбит с ног упавшим на него куском перекладины; его помощники утверждали, что от удара о его могучий череп перекладина раскололась. Аластер Марлоу был даже смущен, что вышел из этой передряги со сломанным мизинцем.

Пока пострадавшие лечились, «Морской дракон» стоял в доке, где ему поставили новую мачту и оснастку. Через месяц судно снова сможет выйти в море и с первым же рейсом, с попутным ветром, отправится в Вест-Индию.

Размышляя о злополучном шквале, Данте подумал, не означает ли это, что отныне удача ему изменит. В сломанных ребрах он усматривал и некое благословение, ибо это был веский повод отклонять в изобилии сыпавшиеся на него приглашения. Своей неожиданной популярностью он был обязан некой молодой женщине, которая, вернувшись из Лондона, раззвонила своим длинным языком половине жителей Чарлз-Тауна о тамошних своих приключениях, а заодно и о том, что канитан Данте Лейтон является титулованным аристократом, маркизом Джакоби. Странно, а если вдуматься, пожалуй, и не так странно, что титул так много значит в чьих-то глазах. «А ведь я, – скривив губы в циничной усмешке, думал Данте, – остался тем же человеком, который пользовался не слишком хорошей репутацией среди добропорядочных горожан». Его даже не считали раньше достойным здороваться с их целомудренными дочерьми.

Однако Данте куда больше устраивала прежняя репутация, ибо, к своей большой досаде, он стал теперь желанной добычей для всех охотниц за мужьями, не говоря уже об их грубовато-прямолинейных мамашах. У него было такое чувство, что куда безопаснее безоружным войти в пиратское логово, чем в гостиную, где с ним хотят породниться многие семьи. Никогда прежде не слышал он столько клеветнических измышлений в адрес высокопоставленных членов общества. При нем постоянно втаптывали в грязь и чернили чье-либо доброе имя. Его устрашал не только стальной блеск в глазах женщин, стремившихся стать его тещами. Данте замечал также устремленные на него пристальные взгляды надменных отцов семейств, видимо, оценивающих, каким влиянием он пользуется при дворе и сколько выгоды и пользы может принести как зять.

Но хотя Даптс продолжал отклонять вес приглашения, отговариваясь необходимостью покоя для полного выздоровления, его настойчиво осаждали молодые искательницы мужей. Они задаривали его чем могли и, невзирая на постоянные отказы, не теряли надежды. Но Данте говорил, что не отвечает за себя, если ему принесут еще какое-нибудь целебное растирание, или бальзам, либо специально приготовленное для него сладкое блюдо. И одним из первых испытывал на себе его гнев кривоногий коротышка-стюард, если пропускал в дом одну из этих жеманных мисс.

У него было немало злобных завистников, ибо стоило ему захотеть, и он взял бы в жены любую женщину, даже из самых недоступных. Все это отнюдь не тешило его тщеславия, только забавляло, так как он знал, что, окажись на его месте любой другой – Аластер Марлоу, Хаустон Ке'рби или даже шлюпочный Лонгакр, – ситуация была бы точно такой же. Ведь именно его титул заставлял трепетать всех незамужних леди Чарлз-Тауна.

Хватало и людей, считавших, что удача действительно изменила Даптс Лейтону, и свидетельство тому – не только последнее злосчастное плавание «Морского дракона». По слухам, «Морской дракон» занимался поисками сокровищ. Эти люди не сомневались, что Данте Лейтон выиграл за ломберным столиком карту с отмеченным на ней местонахождением затонувшего галеона. Говорили, что капитан отличается таким же суровым нравом, как и то мифическое чудовище, в честь которого он назвал свое судно. И если капитан Данте Лейтон ищет сокровища, то можно не сомневаться, что у него есть для этого достаточные основания. Но на этот раз судьба зло посмеялась над капитаном и экипажем «Морского дракона»: вместо желанных сокровищ они нашли немного почернелой серебряной посуды, обломки фарфоровых тарелок, ржавую астролябию и компас в сгнившем деревянном футляре, а также остатки груза: ящиков и бочек, где некогда хранились специи, теперь поглощенные морем. Вместо галеона, груженного испанскими дублонами, команда «Морского дракона» нашла обломки голландского торгового судна, в трюмах которого не было никаких сокровищ.

«Морской дракон» слишком часто испытывал судьбу, говорили старые матросы, сидевшие у дока, – люди бывалые, не раз видевшие, как море, во всей его красоте и ярости, словно хрупкую веточку, переламывало надвое гордый корабль, отправляя надменного капитана и дерзкую команду на дно, откуда еще никто никогда не возвращался.

Данте Лейтон странно улыбнулся, припоминая передаваемые ему Кёрби и Аластером ходившие по всему Чарлз-Тауну слухи относительно последнего рокового плавания «Морского дракона». В светло-серых глазах Данте, смотревшего на огонь, плясали лукавые искорки. Что бы сказали эти старые морские волки, если бы им удалось заглянуть к нему в душу? Скорее всего заподозрили бы, что капитан «Морского дракона» заключил сделку с самим дьяволом, с улыбкой мрачного удовлетворения подумал Данте Лейтон.

– Милорд, – сказал стюард Хаустон Кёрби, стоявший за большим креслом, где сидел капитан. – К нам пожаловал гость, милорд, – доложил он глубоко задумавшемуся Лейтону.

По его презрительному тону Данте сразу же понял, что неожиданный посетитель не пользуется уважением Хаустона Кёрби.

– О, милорд, – добавил Кёрби, прежде чем Данте успел осведомиться, кто же к нему пожаловал. – От этого кота все ваши прекрасные бриджи будут в волосах. Уж если он усядется, его не сгонишь, – проворчал Кёрби, глядя на благодушно разлегшегося кота, лениво взиравшего на него своим единственным зеленым глазом.

– Ты говоришь, к нам пожаловал гость, Кёрби, – напомнил Данте коротышке. – Полагаю, тебе следует его выпроводить... – Однако Данте так и не закончил фразы, ибо двери кабинета широко отворились и внутрь ввалился весело ухмыляющийся человек.

– Капитан Лейтон! Рад вас видеть. Я заметил, как вы разъезжаете на этом своем большом жеребце по Трэдд-стрит, и сказал себе: «Ты должен навестить капитана Лейтона». Не то чтобы я сам сел на такую животину. Нет, сэр. Только не Берти Мак-Кей. Он малый не дурак. Никогда не сядет на жеребца. И как вы умудряетесь кататься верхом? – выразил недоумение контрабандист, соперник капитана «Морского дракона». Он задумчиво прищурил глаза. – Но я сказал себе: Берти, этот капитан Лейтон любит преподносить всякие сюрпризики. Судить об этом джентльмене по внешнему виду – дело пустое. Я признаю, что он хороший морской капитан, ибо Берти Мак-Кей не такой человек, чтобы недооценивать других. Лейтон не только прекрасный'моряк, но и прекрасный наездник. И ешс я слышал, что он очень меткий стрелок и смелый фехтовальщик. Наверное, вы участвовали не в одной дуэли и, как я вижу.выжили, капитан. Ах да, прошу прощения, – с преувеличенной учтивостью извинился Берти Мак-Кей. – Наверное, я не должен называть вас капитаном. Не так ли, милорд? – поправился он со смешком, который тут же перешел в глубокий грудной раскатистый смех. – Разрази меня Господь, ну куда мне до вас! Подумать только, капитан «Морского дракона» – маркиз! Я уж было совсем приуныл. Но, – добавил он, помахав пальцем, – я не из тех, кто легко падает духом... Честно сказать, я очень хотел бы выпить чего-нибудь покрепче и потолковать с вами, – не слишком прозрачно намек-пул капитан «Анни Жанны», поглядывая на бокал с бренди, который небрежно держал в руке хозяин дома.

– Сделайте одолжение, капитан Мак-Кей, – пригласил Данте, небрежным жестом показывая на кресло около камина. – Выпейте со мной бренди. Кёрби, подай бокал капитану «Анни Жанны», – велел он, не обращая внимания на сердитое сопение маленького стюарда.

– Спасибо за гостеприимство, капитан, – широко ухмыляясь, поблагодарил Берти Мак-Кей. Затем легким движением подтолкнул кресло с ножками в виде веретен ближе к камину и опустился в него всей своей довольно солидной тяжестью. Кресло издало протестующий скрип. С довольным выражением на лице Берти Мак-Кей взглянул на Данте Лейтона, но его улыбка тут же потускнела, ибо он услышал злобное пофыркивание большого кота, лежащего, свернувшись, на коленях Данте. – Злая, видать, тварь. Похоже, я не очень-то ему понравился, – с принужденной улыбкой произнес Берти Мак-Кей. Хотя ему ничего не стоило своей могучей рукой вышвырнуть кота за дверь, он почему-то нервничал. «Не выношу треклятых котов!» – вздрогнув, подумал он про себя.

– Вероятно, он чувствует, что вы питаете антипатию ко всему его племени, – сухо заметил Данте, поглаживая слегка вздыбившийся мех Ямайки.

– Что верно, то верно. Терпеть не могу этих хитрых бестий. Мне всегда кажется, будто они знают что-то такое, чего я не знаю, и еще мне очень не нравится, как они совершенно бесшумно подкрадываются сзади. А я предпочитаю слышать, как ко мне подходит человек или зверь, тогда я знаю, чего ожидать и куда стрелять, – сказал Берти с улыбкой, которая бросала в дрожь слабодушных. Эта улыбка не предвещала ничего хорошего тому, кому предназначалась. – Ах, – удовлетворенно вздохнул Берти Мак-Кей. Он уже осушил половину бокала, врученного ему не слишком-то любезным Хаустоном Кёрби. – Это питье разогревает старые кости куда лучше, чем любой огонь. Спасает от любого холода, – добавил он, отбивая большими пальцами какой-то беспорядочный мотив по подлокотнику. – Я слышал, вы хотите сменить оснастку на «Морском драконе». Уж не собираетесь ли продать судно? – с любопытством спросил он, покачивая головой, ибо заранее знал, каков будет ответ Данте Лейтона. – Нет? Так я и предполагал. Жаль. Мне всегда нравился «Морской дракон». Отличное маленькое судно, – пробормотал он.

– Спасибо на добром слове, капитан Мак-Кей. Я думаю, вы пришли не для того, чтобы отпускать комплименты по поводу моего судна, – сказал Данте, решив, что пора уже покончить с пустой болтовней и выяснить, какая именно причина привела к нему Катберта Мак-Кея.

Поняв его намерение, Берти Мак-Кей заухмылялся еще шире.

– Конечно, капитан. Но пожалуйста, зовите меня Берти. Я настаиваю, чтобы все друзья звали меня так, – сказал он Данте, хотя тот много лет не проявлял к нему никакого дружелюбия. – Я человек откровенный и, смею думать, не дурак. И хотел бы, – добавил он с предостерегающим блеском в глазах, мгновенно сменившим открыто-радушное выражение его багровой физиономии, – чтобы другие придерживались обо мне такого мнения.

– Я уверен, что ни один человек в здравом уме не может даже предположить иное, – тихо проговорил Данте, непрерывно продолжая гладить шерстку Ямайки.

– Рад слышать ваше мнение. Да, сэр, я отнюдь не дурак, и Сдается мне, мы могли бы быть добрыми друзьями, – предположил Берти Мак-Кей с явной лукавинкой во взгляде.

Сощурив светло-серые глаза, Данте Лейтон пристально рассматривал столь непривычно радушного Берти Мак-Кея. Он знал, что, если с лица капитана «Анни Жанны» не сходит широкая улыбка, это не предвещает ничего хорошего. Его вкрадчивая улыбка и заразительный смех внушали многим простодушным людям ложное чувство безопасности. Тем сильнее оказывалось их изумление, когда они обнаруживали, что отечески-ласковый Берти Мак-Кей может с такой же легкостью вонзить вам нож в сердце, как и пожать руку. Его внешность была крайне обманчива, ибо никто не подозревал, что этот веселый краснощекий капитан не гнушается пиратством, а коли уж говорить откровенно, то и способен на самые гнусные убийства. Но большинство добропорядочных горожан, особенно те из них, кто получал товары от мнимо добродушного контрабандиста, отказывались верить, что Берти Мак-Кей, любящий муж и нежный отец пяти маленьких маккейчиков, совершил немало злодейских убийств. Если капитан «Анни Жанны» и может кого-либо убить, думали они, то исключительно в целях самозащиты.

В Чарлз-Тауне капитан Катберт Мак-Кей был одним из столпов городского общества, образцовым представителем трудолюбивого среднего класса, разделяющим его ценности.

По субботам он сопровождал свою семью в церковь; все знали, что он щедро помогает бедноте и никогда не шатается по многочисленным городским тавернам. И еще все знали, что он верный и преданный муж Анни Жанны, своей жены-шотландки. Супруги отправились в колонии еще новобрачными в надежде нажить там состояние. Он часто повторял, что на свете нет второй такой жены, как его Анни, и любой, кому случалось видеть это воплощение добродетели, так преданно любимое своим мужем, вряд ли стал бы оспаривать, что Анни Жанна Мак-Кен и в самом деле обладает красивым лицом и стройной фигурой, равно как и веселым нравом, картавым шотландским акцентом и даром сразу же завоевывать все симпатии.

Если Берти Мак-Кей и страдал какой-нибудь слабостью, то это была его неумеренная любовь к красивой одежде. Камзол и бриджи ему шили лучшие лондонские портные, и дважды в год он посещал Лондон, чтобы одеться по последней моде. И сейчас на нем был прекрасный камзол с широкими кружевными обшлагами. Золотое шитье шелкового жилета перекликалось с золотыми пуговицами на камзоле. Черные бархатные бриджи, возможно, были не совсем уместны, но Берти Мак-Кей любил бархат. Полотняный воротник был совершенно безупречен, как и аккуратно подвязанные чулки и башмаки с застежками в стиле барокко.

– Что же могло такого случиться, что побудило бы к союзу двух закоренелых соперников, капитан? – лениво спросил Данте.

– Вы сразу схватываете самую суть, капитан, – одобрительно просипел Берти Мак-Кей, которого ничто так не вдохновляло, как разговор с проницательным собеседником. – Но я думаю, что наше соперничество уже в прошлом. Если у меня и были какие обиды на вас, капитал Лейтон, я готов их забыть, – великодушно предложил Берти Мак-Кей. – Я человек богобоязненный, всегда готовый прощать, и я не таю против вас никакого зла, капитан. Помните это. Данте Лейтон слегка улыбнулся.

– Хорошо, буду помнить. Но признаюсь, я и понятия не имел, капитан Мак-Кей, что мне посчастливилось завоевать ваше доброе расположение... Хотел бы только знать, капитан, – добавил Данте с чуть заметной циничной усмешкой, – чего вы ожидаете от меня взамен?

Берти Мак-Кей воздел руки к потолку, всем своим видом показывая, что задет за живое.

– Ах, капитан Лейтон, это удар ниже пояса. Я к вам с предложением истинной дружбы, а вы подозреваете, что у меня есть какие-то тайные мотивы, – сказал он, качая головой в парике, – вы меня обижаете, сэр, честное слово, обижаете.

Сузив свои святло-серые глаза, Данте продолжал хранить молчание, ожидая дальнейших драматических тирад, а среди них, возможно, и кое-каких откровенных высказываний.

– Вообще-то говоря, капитан, речь идет о большой услуге, которую я могу оказать вам, а не наоборот, – самодовольно сказал Мак-Кей, и всегдашняя расчетливость, таившаяся в глубине его обманчиво-ласковых синих глаз, сменилась удовлетворенностью.

– Вы меня заинтриговали, капитан, – заметил Данте, не проявляя, однако, особого любопытства по поводу предлагаемого Мак-Кеем способа покончить с их враждой.

– Вы никогда не слышали басни о собаке и кости? Ну что ж, капитан, у этой басни есть важная мораль, – сказал Берти Мак-Ксй, поудобнее усаживаясь в скрипящем под его тяжестью кресле. И чтобы развязать себе язык, отхлебнул бренди. – Жила-была собака. Она почти всегда была голодная. Жалко было смотреть, как, поджав хвост, она бродит по переулкам, уворачиваясь от ударов сапог, которыми ее стремились наградить прохожие. Казалось, она доживает последние дни, но вдруг удача улыбнулась ей, она услышала, что мясник собирается выбросить какие-то обрезки. Вместе с этими обрезками была и волшебная кость, которой она могла бы кормиться до конца своей жизни. Заполучи она эту кость, сэр, ей никогда не пришлось бы больше голодать. Собака ужасно обрадовалась. Но как частенько случается на свете, об этой волшебной кости узнали все блохастые дворняги и, естественно, принялись за ней охотиться. Наша маленькая бедная собачка не знала ни минуты покоя, капитан. Вы представляете себе, какому преследованию подвергалась несчастная псина! Стоило ей поднять ногу, как какой-нибудь щенок с рычанием вцеплялся ей в пятку. Но заветный день приближался, и – совсем неглупая – собака поняла, что не сможет завладеть этой костью, если по пятам за ней все время будет следовать безумная свора. Однако у нее было одно важное преимущество: она знала, какой именно мясник должен выбросить обрезки. Так вот, эта хитрейшая псина повела всю свору по всем лавкам города. А когда волшебную кость так и не удалось отыскать, вернулась домой, очень довольная собой. Однако, – продолжал Берти Мак-Кей уже вполне серьезным тоном, – был и еще один пес.

Данте Лейтон с интересом поднял брови, в его глазах замерцали веселые искорки.

– Еще один пес, капитан? Без сомнения, шотландский терьер. Берти Мак-Кей понимающе ухмыльнулся.

– Капитан, вы один из самых сметливых людей, с которыми мне приходилось встречаться в последнее время. Вы никогда не разочаровывали меня, сэр. Схватываете все с полуслова, капитан Лейтон, – хохотнул он, ударяя ладонью по колену. – Этот другой пес, будучи от природы подозрительным, решил, что первой собаке не стоит доверять, ибо сам он подумывал, не сбить ли ему со следа всю свору. А заодно и проследить за первой собакой. И что же этот пес обнаруживает? – простодушно спросил Берти Мак-Кей. – Он видит, как первая собака, – продолжал он, – терпеливо ожидает чего-то у мясной лавки, куда свора до сих пор не удосужилась заглянуть. Я думаю, чего же ждала эта собака? Волшебной кости? Но ведь все городские собаки уверились, что никакой кости нет, они ведь обегали все мясные лавки в городе, только нагуляли себе аппетит, поэтому дружно решили, что эта собака – просто дура, растрачивающая время на пустую беготню. Итак, у другого пса остались две возможности, капитан, какой именно он решит воспользоваться, зависит от первой собаки... – Тут Берти улыбнулся своему давнишнему сопернику.

– В самом деле? – вежливо заметил Данте. – Как вы это себе представляете, капитан Мак-Ксй?

– Второй пес мог бы договориться с первой собакой о том, чтобы сообща воспользоваться костью, или же, – он сделал многозначительную паузу, – он натравит на нее дикую свору, и тогда первая собака останется ни с чем. Может даже жизни своей лишиться, – заключил Берти Мак-Кей, и в комнате воцарилось выжидательное молчание.

Данте Лейтон улыбнулся; в его глазах зажглись зловещие огоньки.

И как же все-таки поступил этот другой пес?

– Присоединился к первой собаке в поисках кости. Я же вам сказал, это был умный пес. Лучше поделить кость, чем не получить ничего. Верно, капитан?

– Возможно, – уклончиво отозвался Данте. – Но в конце концов, – добавил он с намеренно загадочной улыбкой, – все зависит от того, о какой добыче идет речь, не так ли, капитан?

Радушно-веселое выражение исчезло с лица Берти Мак-Кея, как звезды на утренней заре.

– Весьма интересная басня, капитан, – сказал Данте со скучающим вздохом. – Но я не вижу, каким образом она может способствовать смягчению вражды между нами. Да, кстати, – прибавил он, словно вспомнил что-то важное, – вы так и не сказали, капитан, какова мораль этой басни. А ведь мораль должна быть, я уверен. – Данте явно вызывал на откровенность капитана «Анпи Жанны». Его улыбка, однако, отнюдь не поощряла к подобной откровенности.

– Да, тут есть своя мораль, капитан Лейтон, – поджав губы, ответил Мак-Кей. – Гораздо лучше поделиться с другом, который может стать вашим союзником, чем восстановить против себя множество врагов, рискуя потерять все, что имеешь.

Наклонив голову, Данте задумчиво смотрел на огонь, пожирающий поленья на каминной решетке, и на его каштановых кудрях играли мягкие отблески.

– Замечательная философия, капитан. К сожалению, я не принадлежу к тем, кто любит делиться, и не так уж много имеется людей, которым я безоговорочно доверял бы. При этом еще весьма сомнительно, – проговорил он тихо, и Берти пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать его слова, – что стая волков способна затравить большую добычу, чем одинокий волк, к тому же одинокий волк может пробраться незамеченным там, где стая привлечет к себе всеобщее внимание. Одинокий волк может передвигаться быстро и бесшумно, капитан. Он набрасывается на свою добычу и тут же бесследно исчезает, – сказал Данте.

Голос его звучал так буднично, что Берти с трудом уловил скрытую в нем угрозу, хотя достаточно было заглянуть в холодные серые глаза Данте, чтобы убедиться, что он отнюдь не шутит.

– Разумеется, все это одни предположения, – продолжал Данте, – ибо у меня нет ничего ценного, чем бы я мог с вами поделиться. Своими женщинами я, во всяком случае, не привык делиться, к тому же вы – счастливый семейный человек, капитан. Вряд ли вам может понадобиться и какая-нибудь из моих лошадей, ибо вы не умеете ездить верхом, не правда ли, капитан? – Данте, продолжая размышлять, посмотрел на своего собеседника. – Хотя вы и высказали желание приобрести «Морской дракон», мы с вами оба знаем, что на борту может быть лишь один капитан, и поскольку я являюсь также владельцем судна... – Данте не договорил, после чего последовало тяжелое молчание.

Неожиданно Берти Мак-Кей разразился громким взрывом хохота, который спугнул Ямайку с коленей капитана. Сердито фыркая, кот проехался по вощеному полу и, бросившись в ноги Кёрби, опрокинул маленького стюарда с его подносом и графинчиком. Хотя Кёрби и сумел удержать графинчик, его содержимое обрызгало ему чистые бриджи и рубашку.

– Похоже, мне не удастся выпить с вами еще бренди, – сказал Берти Мак-Кей, с веселым смехом глядя на попавшего в столь комичное положение коротышку-стюарда.

Устремив гневный взгляд на капитана «Анни Жанны», Хаустон Кёрби с трудом поднялся с пола, искристые голубые его глаза искали злосчастное существо, которое так опозорило его перед презираемым врагом. Но тщетно, рыжего кота нигде не было заметно: темные тени под стоявшим у стены секретером надежно укрывали убежище Ямайки. Что-то бормоча себе под нос, униженно ссутулившись, Хаустон Кёрби вышел из комнаты.

– Ах, капитан Лейтон, и на этот раз вы не разочаровали меня, ибо я подозревал, что вы человек упрямый. Наше соперничество в прошлом доставило мне немало приятных минут.

– Вы говорите таким тоном, капитан, точно я уже покинул этот мир, – заметил Данте. По выражению его лица было невозможно догадаться, о чем он думает.

– Ничего подобного, ничего подобного, – запротестовал Берти Мак-Кей. – Конечно, ни один человек не может быть уверен, что вернется из очередного плавания. С океаном шутки плохи. И каких только неожиданностей не случается. Стоит не так поставить паруса – и, глядишь, беда! На вашем месте я вел бы себя очень осторожно, капитан Лейтон, особенно теперь, когда «Морской дракон» плавает в одиночку. Здесь, в Чарлз-Тауне, у него нет друзей. По крайней мере таких, каким можно доверять, – разглагольствовал Берти Мак-Кей. – Ну что ж, мне пора идти. Я должен встретиться в порту с несколькими капитанами. Мы решили объединить наши усилия, образовать нечто вроде совместной компании. Все мы люди честолюбивые, но контрабандная торговля начинает нам надоедать. Да и риск, откровенно говоря, становится слишком велик, – сказал он. – Вот мы и подумали: не поработать ли нам сообща? Мы могли бы набить паши мошны на много лет вперед. Это походит на мою басню, верно, капитан? Ну а теперь я должен с вами проститься. Жду не дождусь, когда «Морской дракон» вновь развернет паруса и пойдет полным ходом. Всего доброго.

И капитан «Анни Жанны», ухмыляясь, простился со зло посмеивающимся капитаном «Морского дракона».

После ухода Берти Мак-Кея Данте Лейтон еще долго сидел перед камином. Слегка нахмурившись, он обдумывал слова гостя. Ему брошена перчатка, он сознавал это и к тому же знал, что капитан «Алии Жанны» имеет обыкновение доводить начатую схватку до конца.

– Я уже издали чувствую, что у вас какие-то неприятности, – мрачно заметил Кёрби Хаустои, подходя к капитану.

Данте искоса бросил взгляд на стюарда, уголки его губ слегка дрогнули, когда он заметил наспех застиранные штаны и рубашку.

– Похоже, ты изрядно нахлебался, – сухо заметил Данте, втягивая расширившимися ноздрями винные лары, которые шли от Хаустона Кёрби. – На твоем месте, Кёрби, я старался бы дышать неглубоко.

– Во всяком случае, я достаточно трезв, чтобы поймать рыжего, – ответил Кёрби, быстро оглядывая каюту в поисках своего врага.

– А я-то думал, что вы с Ямайкой будете ладить, потому что оба инстинктивно недолюбливаете капитана «Анни Жанны», – заметил Данте обозленному коротышке-стюарду.– Ямайка фыркал и даже шипел на нашего развеселого капитана.

–.Шипел на Берти Мак-Кея? – повторил Хаустои Кёрби и сразу немного утихомирился. – Гм-м... Я всегда говорил, что кот неглуп. Он способен унюхать крысу не хуже меня.

– Сдается мне, ты прав, Кёрби, – согласился Даптс. – Берти Мак-Кей не из тех, кому можно доверять. Только что он, кажется, предупредил меня, чтобы я воздержался от поисков сокровищ.

– Значит, не поверил байке о голландском торговом судне?

– Нет. Но я и не ждал, что он поверит. На его месте я тоже не поверил бы. Он раскусил наш хитрый ход, но ведь я сделал этот ход отнюдь не ради него. Я хотел сбить со следа всю остальную свору собак, и нам это удалось, —.как бы размышлял вслух Данте. Он вспомнил, с какой неохотой лгал экипажу «Морского дракона», но другого пути сохранить в тайне местонахождение затонувшего испанского галеона не было. Сходя на беpeг, матросы начинали куролесить и тотчас же распускали языки. Данте понимал, что, если он хочет найти сокровища и благополучно вернуться домой, у него нет иного выхода, кроме как лгать экипажу. Если экипаж уверится, что поиски оказались неудачными, его ложь не вызовет сомнений и у других искателе! сокровищ. А уйти от целой флотилии судов с командами, составленными из самых отъявленных головорезов, шакалов и отчаянных людей, которые следовали бы за «Морским драконом» в оптимистической надежде, что Данте Лейтон с готовностью приведет их к сокровищам, было делом очень и очень нелегким. Знай они мысли капитана «Морского дракона», они бы поуспокоились, ибо Данте Лейтон намеревался допустить некоторых из этих малых к местонахождению сокровища – не ранее, однако, чем он утвердится в этом своем намерении.

Данте подозревал, что Лонгакр разгадал его замысел, ибо, когда «Морской дракон» стоял у берегов Тринидада, шлюпочный смог хорошенько разглядеть карту с отмеченным на ней местом, где покоился на дне испанский галеон. Лонгакр плавал по Карибскому морю совсем еще мальчиком – будучи даже моложе, чем Конни Брейди, он служил юнгой на пиратском корабле. И видел слишком много подобных карт, чтобы испытывать чрезмерное при этом возбуждение; одного внимательного взгляда ему было достаточно, чтобы тщательно изучить карту. С того времени Данте не раз ловил на себе испытующие взгляды бывалого старого моряка. По всей видимости, он терпеливо ожидал своего времени, внимательно наблюдая за капитаном.

Аластер Марлоу, с другой стороны, был посвящен в тайну с самого начала, ибо суперкарго уже много лет знал о потонувшем голландском судне. Более того, они вместе обнаружили его, когда искали удобное, безопасное укрытие на Багамских островах, где «Морскойдракон» мог бы залечь на некоторое время для необходимого ремонта, если бы пострадал от внезапного шторма, или спрятаться от большого количества «Юнион Джеков» на горизонте.

«Морской дракон» встал на якорь в лагуне с чистой бирюзовой водой, с подветренной стороны небольшого необитаемого острова. Обойдя поросший пальмами остров в поисках пресной воды, они с Аластером возвращались на ялике к «Морскому дракону», когда у небольшого мыса под кормой увидели среди коралловых зарослей облезлый бушприт со статуей. И при внимательном рассмотрении заметили покоящиеся на песчаном дне остатки судна.

Аластер разделся и нырнул. Когда он обследовал обломки, его фигура странно забилась в спокойной глубине. Даже со своего места в ялике Данте мог определить, что затонувший корабль был построен в семнадцатом столетии, его величественная корма все еще оставалась почти неповрежденной. Вокруг остова судна, полупогрсбенные в зыбучем песке, валялись несколько бронзовых пушек.

Уже задыхаясь, Аластер вынырнул и бросил несколько облупившихся предметов в ялик. Затем с помощью протянутой руки Данте вскарабкался в него. Едва набрав полные легкие воздуха, он, широко ухмыляясь, поднял свое сокровище со дна лодки и показал его капитану. Вест-индское солнце беспощадно высветило горсть почерневших серебряных голландских монет и ржавую рукоятку шпаги. Это была единственная добыча, с которой согласилось расстаться голландское судно.

Ненужная рукоятка от шпаги была возвращена в свою водяную могилу, тогда как голландские монеты, по настоянию капитана, Аластер положил себе в карман как справедливое вознаграждение за находку. С тех пор они ни словом не обмолвились о своей находке – по крайней мере до самого последнего времени, когда смогли воспользоваться голландским судном как ложной приманкой.

Данте улыбнулся, вспомнив, как они с Аластером, чтобы уйти от докучливых расспросов, начертили копию хранившейся у них карты. На этой копии они слегка сместили крестик к северо-запад!', как раз к тому месту, где мирно покоился на дне голландский корабль. Данте знал, что в случае разоблачения обмана у них с Аластером потребовали бы объяснений – если бы, конечно, им предоставили время на таковые.