Для Кокера Хью был опасным врагом. Казалось бы, именно его, должны были оставить на Земле устроители юбилея, а он оказался среди приглашенных и приглашение принял.
Лайт вызвал его по внутренней связи, они увидели друг друга и обрадовались. Когда-то они были друзьями, но никогда не были единомышленниками. Несколько встреч на симпозиумах еще в те времена, когда Лайт в них участвовал, свелись к ожесточенным перепалкам, не оставившим никаких шансов на примирение. Но здесь, в Кокервиле, они потянулись друг к другу, как потянулись бы два здоровых человека, встретившись на территории психиатрической больницы в толпе сумасшедших.
— Гарри! — с присущей ему экспансивностью воскликнул Хью. — И тебя приволокли! Или ты сам? — спросил он, помрачнев от подозрений.
— Зайди ко мне, Хью, — пригласил его Лайт. — Раз мы уж здесь, можем посидеть рядом.
Плайнер явился минут через десять — тощий, с выпученными, сверкающими глазами и двухдневной рыжей Щетиной на впалых щеках.
— Ты сам? — заорал он, повторяя уже заданный вопрос.
— Я тебя не понимаю, — сказал Лайт, действительно не разобравшись в смысле вопроса.
— Я спрашиваю: ты сам сюда прилетел или тебя похитили, как и меня?
— Разве ты не получил приглашения?
— Наплевал я на приглашение этого двуногого динозавра! Велика радость! Стодвадцатилетний мешок с дерьмом еще дышит вставными легкими и шевелит своими высохшими мозгами!
Лайт был уверен, что каждое слово их разговора записывается. Не сомневался в этом и Плайнер. Но, может быть, именно поэтому он распалялся все больше и больше.
— Сто двадцать лет жадности, глупости, коварства. Есть что праздновать! Этот престарелый болван, видимо, считал, что оказывает мне честь, приглашая на свой вонючий юбилей.
— Ты ему так и ответил?
— Именно так. Не ему, конечно. Эту образину я ни разу не видел. Ответил его респектабельным холуям.
— И что произошло затем?
— Сам видишь. Заставили дыхнуть какой-то мерзости, и очнулся я здесь.
Все прояснилось. Кокер, разумеется, тут ни при чем. Он скорей всего и представления не имеет о Плайнере как ученом. Это Торн включил Хью в список. И, наверно, не он один доставлен сюда силой.
— Такое преступление мог совершить только окончательно спятивший субъект, — продолжал возмущаться Плайнер. — Но даже состояние невменяемости не поможет этому дегенерату. Я привлеку его к суду. И его, и всю его шайку. Немедленно! Как только вернусь на Землю! Я хочу послать заявления своему адвокату и в печать. Но мне не дают связаться с Землей.
Плайнер остановил взгляд на пульте связи и спросил:
— А твой узел действует? Может быть, выключили только у меня?
— Попробуй, — пригласил Лайт, уверенный, что Хью ни с кем соединять не будут и никакие его заявления до адресатов не дойдут.
Все попытки Плайнера вызвать Землю ни чему не привели. Экран имитировал помехи и показывал что угодно, кроме Земли. Плайнер разразился проклятиями; Потом вдруг спросил:
— А ты вызывал Землю?
— Да.
— И получил связь?
— Да.
— Постой… Так ты здесь добровольно?!
— Да.
— Сам, по своей воле прилетел к этой стодаадцатилетней скотине?
— А почему мне не следовало прилетать?
— Ты… ты… — Плайнер искал и не находил слов, которые передали бы всю силу его возмущения. — Ты же ученый! Хотя и с искривленными мозгами, но ученый! Как ты мог добровольно освятить своим присутствием этот космический вертеп?!
— Успокойся, Хью, присядь. Хочешь выпить?
— Не хочу успокаиваться и не хочу у тебя выпивать. Ты для меня союзник этих бандитов, похищающих людей. Меня тошнит от твоей самодовольной морды.
— Не будем ссориться, Хью. Я прошу тебя побыть со мной. Ты мне нужен.
Плайнер, уже повернувшийся было к выходу, подумал и остался.
— Давай лучше включим музыку, посидим, послушаем… — Не давая Плайнеру времени, чтобы разразиться новым залпом ругани, Лайт приложил палец к губам, призывая его к молчанию, и включил передачу недавно вошедшего в моду ансамбля «Зоофон», игравшего на голосовых связках различных животных.
На экране в клетках сидели кошки, собаки, шакалы, медведи, даже молодой лев. По специальной партитуре электронные раздражители возбуждали то одно животное, то другое, а то и всех сразу, заставляя их издавать свойственные им вопли. Юноши и девушки, также входившие в команду «Зоофона», старательно им подпевали, усиливая мяуканье, лай и рев особыми инструментами-гибридами: барабанофлейтой, фаготолитаврами и прочими. Эффект был ошеломляющим. Оглушенные слушатели начинали чувствовать себя исполнителями, становились на четвереньки, бросались друг на друга и кидались к решеткам клеток, чтобы вырвать хоть клок шерсти своих любимцев. Крупнейшие искусствоведы провозгласили «зоомузыку» новым этапом в эстетическом развитии человечества.
Из крошечного футляра, вмонтированного в браслет личной связи, Лайт извлек две едва видимые капсулы. Подойдя к Плайнеру, он одну капсулу ввел в слуховой канал правого уха, а вторую приклеил к мякоти большого пальца его левой руки.
— Вот теперь мы поговорим, не боясь, что нас услышат. Эти нашлепки, которыми я тебя вооружил, — удобный пустячок, сделанный в моей лаборатории. Благодаря им мы можем говорить в ультразвуковом диапазоне, недоступном никаким записывающим устройствам. И прошу тебя не кричать, не беситься, пока не выслушаешь меня до конца. Если же станет невмоготу и захочешь высказаться, приложи большой палец к гортани. Это очень важно. Через несколько минут ты сам поймешь, как это важно.
В глазах Плайнера, кроме удивления, читались еще недоверие и подозрительность. Но он послушно молчал.
— Ты пробовал задуматься над тем, — спросил Лайт, — почему тебя насильно привезли и терпят твои ругательства? Отвечая, не забудь приложить палец к гортани.
— Не пробовал и не буду. И над чем тут задумываться? Просто каприз выжившего из ума подонка, уверенного, что миллиарды сделали его властелином мира.
— Я ожидал от тебя большей проницательности, Хью. Если бы ты вчитался в список гостей, то фамилии приглашенных навели бы тебя на более плодотворные мысли. Кроме нас с тобой Кокер пожелал убрать с Земли еще не одну тысячу самых крупных ученых. Зачем они ему понадобились? Ведь ты знаешь, что Кокер ни к одной науке, кроме науки получения прибылей, отношения не имеет. Следовательно, кто-то помогал ему отобрать интеллектуальную элиту страны. Для чего? Чтобы ты и другие омрачили юбилей сквернословием и проклятиями по его адресу?
Плайнер отвернулся и молча смотрел на воющего шакала, исполнявшего сольную партию.
— Теперь, когда ты задумался, я объясню суть дела. Объясню не для того, чтобы удовлетворить твое любопытство, а чтобы получить помощь, в которой я нуждаюсь.
— А какая у меня гарантия, что ты сам не служишь этому золотому идолу?
— Выслушай.
Лайт раскрыл подоплеку юбилея и привел факты, подтверждавшие реальность военной провокации. По мере того как до Плайнера доходил смысл заговора, он все больше бледнел и вжимался в спинку кресла.
— Когда все было бы кончено, — заключил Лайт, — Кокеру и его сообщникам понадобились бы люди, способные построить на пепелище новую кокеровскую цивилизацию. Решили, что пригодишься и ты.
— У меня там остались дети, — неожиданно дрогнувшим голосом сказал Плайнер, и лицо его смяло страдание.
— Не только у тебя, Хью. Своих детей они привезли сюда, остальных оставили в жертву. Потому-то мы и должны действовать. Времени у нас немного. Мы должны сорвать этот каннибальский проект.
— Что мы можем сделать?
— Никто лучше тебя не знает конструкцию энергетических комплексов орбитальных баз. В свое время ты консультировал строительство силовых установок Кокервиля.
— Все расчеты и чертежи на Земле, у ДМ.
— Мне не нужны расчеты. Ты должен мне подсказать, как проникнуть в сердце комплекса, чтобы вывести его из строя.
— Это невозможно.
— Это необходимо, Хью.
— Если бы можно было взорвать его ценой своей жизни, я сделал бы это без колебаний. Но туда не проникнуть, Гарри. Даже если бы удалось перешагнуть барьеры внешней защиты и достичь горячей зоны, человек погибнет раньше, чем сможет сделать хоть один разумный жест.
— Кто и как охраняет подходы к силовому центру?
— Ни в какой охране он не нуждается. Система автономна во всех отношениях. Топливом и запасными частями обеспечена не меньше чем на сто лет.
— Где она находится? Какие к ней подходы?
— Не знаю. Мне известно только, что она занимает отдельный блок, висящий где-то на периферии этого гнусного логова. Я занимался расчетами только его начинки.
— Что тебе известно о начинке?
— Внутри блока кроме реактора и энергетической оснастки еще диспетчерская. Ее обслуживают и контролируют работу всех механизмов четыре ДМ и два мэшин-мена, способных регулировать и ремонтировать любой агрегат, в том числе и себя.
— Еще вопрос. Как ты думаешь, смог бы я нарушить запрограммированный цикл, если бы проник в диспетчерскую?
— Идиотский вопрос. Ни проникнуть внутрь, ни находиться там живому человеку невозможно. Спроси еще, как вскипятить чай, сидя на солнечной короне.
— И все-таки ты мне ответь. Нет ли там механизмов, которые могут помешать мне взять на себя управление энергетикой?
— Никогда ни о каких механизмах такого типа не слышал. Они и не могли быть предусмотрены проектом за полной ненадобностью. Я тебе еще раз говорю: вмешательство со стороны исключено.
— Хорошо. Теперь как можно детальней опиши управление гравитацией, связью, электропитанием.
— Без чертежей ты ничего не поймешь.
— Говори, я пойму и запомню.
Плайнер с недоверием посмотрел на Лайта и сначала неохотно, а потом, увлекшись, все с большей проникновенностью стал растолковывать схемы и взаимодействие отдельных узлов. Только когда он кончил свою лекцию, его снова охватили отчаяние и безнадежность.
— Зачем я все это тебе говорю? Не разумней ли будет останавливать сейчас каждого, кричать хотя бы по внутренним каналам о преступлении, которое тут готовится, бить и ломать все, что подвернется под руки.
— Глупей ничего придумать нельзя. Ты только угодишь в изолятор для психических больных. Это в лучшем случае.
— А что ты собираешься делать?
— Узнаешь позже. А пока познакомься со списком ученых, попавших сюда по своей воле или так же, как ты, и посоветуй мне, кто еще может быть полезен и заслуживает доверия.
Плайнер долго вчитывался в перечень имен, что-то вспоминал, морщился.
— Есть в нашем кемпе один сукин сын. Он мог бы тебе помочь, но ничего не скажет.
— Кто это?
— Эд Молроу. Главный архитектор Кокервиля. За деньги не только продаст душу, но еще сам запакует и доставит по адресу.
— Спасибо, Хью. Обещай мне, что ты не обратишь мое доверие во зло — ни одним словом ни с кем не по делишься.
— Обещаю, — с трудом проговорил Плайнер.
22
Прежде чем связаться с Эдом Молроу, Лайт справился, приехал ли он один или с семьей. Компьютер не промедлил с ответом. Как и предполагал Лайт, архитектор прибыл без сопровождающих. Это упрощало задачу.
Лайт нашел Молроу в баре, представился и сказал, что ему нужно с ним побеседовать наедине. Имя Лайта не произвело на Молроу никакого впечатления, и он согласился не сразу.
— Надеюсь, вы не собираетесь обсуждать архитектурные проекты. А для других разговоров лучшего места, чем эта стойка, не найти.
— Уверяю вас, Молроу, что разговор достаточно серьезный и вы не пожалеете о времени, которое на него потратите. А к этой стойке мы сможем вернуться в любой момент.
Молроу вертел в руках рюмку со спиртным и молча разглядывал назойливого незнакомца. Чем-то ему не нравился этот долговязый, небрежно одетый доктор Лайт, смотревший в упор светлыми немигающими глазами. Но сообразив, что в Кокервиле не может быть случайных людей без значительного веса в своей области, Молроу спросил:
— Где же предлагаете уединиться?
— Если не возражаете, в моем номере.
Молроу нехотя выбрался из-за стойки и последовал за Лайтом, не забыв прихватить с собой рюмку и бутылку.
— Я вас слушаю, но недолго, — предупредил он, усаживаясь.
Лайт в течение одной секунды проделал операцию с капсулами ультразвука и, не дав Молроу времени выразить свое возмущение, сказал:
— Только теперь мы действительно наедине. То, что я говорю, никто, кроме вас, не слышит. Захотите меня ругать, прикладывайте большой палец к гортани — тогда не услышат и вас. Вот сюда… Как вы вскоре убедитесь, эта предосторожность была не лишней.
— К чему эта комедия, черт вас возьми?! — заорал Молроу, не считая нужным пользоваться рекомендован ной манипуляцией.
— У вас есть семья, мистер Молроу? Жена, дети, любимые люди?
— Как у всех нормальных людей. Все у меня есть, в том числе и отвращение ко всякого рода тайнам, секретам и прочей чертовщине.
— А если вы узнаете, что от некоторых тайн и се кретов зависит, увидите ли вы своих близких или нет, вас они тоже не заинтересуют?
— Что вы имеете в виду? — с прежним подозрением, но и с пробудившейся тревогой спросил Молроу.
— Продолжение нашего разговора состоится только в том случае, если вы выполните мое требование. — Лайт указал, куда нужно прикладывать большой палец левой руки.
Молроу помотал головой, брезгливо посмотрел на кончик пальца, ничего на нем не увидел, но подпер им гортань.
— Все время держать его в таком положении необязательно. Только когда будете говорить. А теперь слушайте. Вы были главным архитектором Кокервиля. Благодаря Кокеру вы стали богатым человеком. Естественно, вы ему благодарны и преданы. И вы, вероятно, считаете, что он вас пригласил на свой юбилей из глубокого к вам уважения. А в действительности причина совсем другая.
— Какая еще? — спросил Молроу, с опозданием под нося палец к горлу.
Лайт повторил все, что уже рассказывал Плайнеру, объяснил, по какому принципу подбирались гости, и добавил:
— Вас пригласили только для того, чтобы вы создавали такие же проекты, как тот, по которому воздвигнуто это великолепное убежище для избранных. Создавали потом, когда по их планам Земля будет испепелена, а все архитектурные шедевры превратятся в руины. После этого вам поручили бы строить новые города для процветания кокеровского царства.
Молроу, как и полагалось ошарашенному человеку, изменился в лице и молчал, не находя подходящих слов. А Лайт продолжал уточнять, подбирая такие детали, которые возбудили бы нужные нейронные группы у его слушателя. Он хотел вызвать у Молроу ужас и помочь коренным эмоциям самосохранения подавить все другие: самодовольство, беспечность, честолюбие, недоверие… Нужно было расшатать привычную для Молроу систему умозаключений малого круга, связанную только с его профессиональными интересами и личным благоденствием.
— А какие у вас доказательства? — шепотом спросил Молроу, не забыв про свой палец.
— Множество. Попробуйте понять, почему ни вам, ни другим ученым не разрешили взять с собой даже жен, а в нашем же кемпе вы можете встретить мультимиллионеров, прибывших не только с детьми, но и младенцами-внуками? Очень они нужны, эти детки, для участия в юбилее?.. Другой факт. Если бы вы вздумали сейчас покинуть Кокервиль под любым предлогом, даже если бы у вас на Земле умирал ребенок, вас бы отсюда не выпустили. Можете проверить по моему узлу. Пока еще он действует, но пройдет час-другой, и всякая частная связь с Землей вообще прекратится. Вся она будет сосредоточена в руках генерала Боулза. Достаточно?
Молроу молчал долго. Крупные капли пота выступили на его высоком лбу. Он посмотрел в глаза Лайта, отвел взгляд в сторону и словно выдавил из себя вопрос:
—Что вы от меня хотите?
— Я хочу попытаться помешать злодеям. Хочу сорвать их план. Спасти многих людей, и ваших детей в том числе. Для этого мне нужна ваша помощь.
— А что я могу сделать?
— Мне нужно знать планировку главного корпуса.
Помедлив, непослушными руками Молроу на первом попавшемся экране набросал замысловатую схему.
— Вас, наверно, интересуют личные апартаменты Кокера? — спросил он.
— Интересуют, но не в первую очередь, — улыбнулся Лайт. — Если вы думаете, что моя цель — добраться до этого старого пройдохи, то вы ошибаетесь. Гораздо важнее для меня расположение энергетического корпуса и пути подхода к нему.
Молроу поднял удивленные глаза.
— Он абсолютно недоступен.
— Не имеет значения. Покажите его.
Молроу от одного из крайних отсеков отвел в сторону короткую линию, а на конце ее, как мыльный пузырь на соломинке, возник расцвеченный шарик.
— Это галерея, — объяснял Молроу, указывая на линию, — единственное звено, связывающее энергетический центр с остальными корпусами Кокервиля.
— Каково ее назначение?
— Здесь проходят волноводы, передающие все виды энергии на местные распределительные подстанции. И еще… В случае крайней необходимости через галерею можно пройти в диспетчерскую. В ней сосредоточено все управление.
— Чем?
— Этого я не знаю. Но думаю… Если вы правы и действительно готовится… Все программы и исполнительная аппаратура должны находиться там. Думаю так, потому что более подходящего, недоступного и засекреченного места в Кокервиле нет.
— А как проникают в диспетчерскую в случае край ней необходимости?
— Галерея перекрыта двумя щитами. Ни пробить, ни прожечь их невозможно. Сложнейший шифр, открывающий их, известен только Боулзу.
— И других путей нет?
— Это единственный.
— Подумайте хорошенько. Может быть, можно добраться туда через космос?
Впервые за время беседы Молроу издал хриплое подобие смеха.
— Конечно… Добраться до вентиляционных шахт, прогуляться по горячим зонам, а там уж рукой подать.
— Не смейтесь, Молроу. Покажите, где выходы в космос.
— Вы серьезно? — Молроу с вновь возникшим подозрением посмотрел на Лайта. Мелькнувшая было в самом начале их беседы мысль о том, что перед ним психически больной человек, снова появилась. Но сразу же отпала. Слишком логичным, страшным и убедительным было все, что он услышал. — Выходов несколько. Только для ремонтных бригад роботов на случай исправления повреждений обшивки… Ну, если удар метеорита или что-нибудь вроде этого.
— Где они? Покажите.
Молроу в трех местах галереи поставил крестики.
— Шифр от этих люков тоже у Боулза?
— Нет. Такая предосторожность не предусмотрена, потому что только самоубийце может прийти мысль воспользоваться этими выходами. Довольно простая система запоров, требующих только физической силы роботов. Человеку, конечно, с ними не справиться.
Лайт внимательно изучал схему, запоминая каждую деталь.
— Самый близкий к шахтам выход вот этот? — уточнил он, указывая на один из крестиков.
— Ближе нет.
— Какое расстояние от него до входа в шахту?
— Метров тридцать. Но повторяю, доктор, в самой шахте даже самый совершенный робот обречен на уничтожение, — адская температура и весь набор гибельной радиации. Выход — только для работы на поверхности.
— Это я понял, Молроу. Теперь покажите мне внутреннюю планировку помещения, ведущего из шахты в диспетчерскую.
Перестав чему бы то ни было удивляться, Молроу точными штрихами начертил лабиринт ходов.
— Вы ни черта не запомните.
— И это пусть вас не беспокоит. Теперь все ясно, можете стирать. Вы забыли про свою бутылку. Советую выпить, — уж очень плохо вы выглядите. Не знаю вашей нормы, но напоминаю: если вы опьянеете настолько, что потеряете контроль над своим языком, и вас и меня могут убрать до того, как примутся за Землю. Жизнь ваших детей теперь зависит еще от вашей выдержки, от умения молча ждать дальнейших событий.
— Вот что, доктор Лайт… Не знаю, что вы задумали и как собираетесь провернуть задуманное, но если вам удастся… Я… Можете на меня положиться во всем.
— Спасибо, Эд, вы мне очень помогли. Поверьте, что все будет хорошо.
На этом они расстались.
23
— Если тебе не позволят меня сопровождать, я сего дня же улетаю на Землю.
— Никуда ты не улетишь, Рэти.
— Ты сомневаешься в моем упрямстве?
Лайт подошел к ней, ласково отвел прядку волос и коснулся ее правого уха. Так же нежно взял ее за руку и пожал большой палец.
— Что ты делаешь?
— Молчи и слушай внимательно. В этих благословенных владениях твоего пра-пра прослушивается и записывается каждое слово. Но только в том случае, если слова произнесены обычным голосом. Сейчас я говорю с тобой в ультразвуковом диапазоне выше двадцати килогерц. Ты меня хорошо слышишь?
— Как всегда.
— И это только потому, что я оснастил твое прелестное ушко одной хитрой штуковиной. На вид и на ощупь она так же неприметна, как наши датчики биотоков, но обладает свойством преобразования звуковых частот. Никто, кроме тебя, сейчас не слышит меня в Кокервиле.
— Это чудесно, Гарри!
— Молчи! Ты не выслушала меня до конца. Я хочу, чтобы подслушивать не могли не только меня, но и тебя, когда я с тобой разговариваю. Поэтому, когда будешь отвечать на мои вопросы или захочешь сообщить мне нечто, не подлежащее оглашению, приложи палец к гортани… Покажи, как ты это сделаешь… Правильно. Теперь говори.
— Я люблю тебя, Гарри.
— Спасибо. Но это ты можешь говорить обычным голосом. Теперь продолжим разговор, начатый ранее. Не забудь только про палец, когда будешь возражать.
— Не забуду.
— Ты уже допустила ошибку. Точнее — мы допусти ли, и не одну, а две. Твоя первая реплика «как всегда» и последняя «не забуду». Они прозвучали как обычно и записаны. Причем записаны после моих объяснений, которые зафиксированы у них как длинные паузы. Теперь охранники будут ломать голову над тем, что означают твои слова и чем они были вызваны. Приложи палец и скажи, понятна ли тебе механика нашего общения.
— Ты мне надоел со своими наставлениями, — ответила Рэти, прижимая палец к горлу. — А разве полное молчание не вызовет у охраны подозрения?
— Когда мы с тобой вдвоем, не вызовет. Каждому дураку известно, что любящие друг друга люди могут довольно долго общаться, не сообщая всему миру о своих переживаниях. Выскажи еще раз нормальным голосом свои чувства ко мне и потом уж не отрывай пальца.
— Я тебя ненавижу.
— Тоже годится. Итак…
— Погоди, — прервала его Рэти. — А почему ты не держишь палец на горле?
— У меня другое, более совершенное устройство.
— А что похуже, то мне. Спасибо. Продолжай.
— Итак, я сказал, что ты никуда не улетишь. Могу объяснить почему. Тебя не выпустят.
— Меня?! — Рэти возмущенно всплеснула руками, и только гневный жест Лайта заставил ее вернуть большой палец на должное место. — Не было на свете человека, который мог бы меня куда-нибудь не пустить или откуда-нибудь не выпустить.
— На этот раз такие люди нашлись. Все обратные рейсы из Кокервиля прекращены. Ни один человек, попавший сюда, не сможет вернуться к своим пенатам, пока твой прапрадед со своей бандой не закончит задуманную операцию.
— Ты бредишь, Гарри. Через пятнадцать минут мой корабль будет готов к отлету.
— Нет.
Рэти нажала кнопку на пульте связи. Сразу же появилась спокойная физиономия мими-диспетчера.
—Слушаю вас, мисс.
— Через пятнадцать минут я вылетаю на Землю. За правьте мой корабль и подайте к центральному при чалу.
— Не могу, мисс, — не раздумывая, ответил дис петчер.
— Ты знаешь, кто я?
— Конечно, мисс Маргарэт.
— Как же ты смеешь говорить мне «не могу»?
— Все рейсы на Землю без исключения отменены до особого распоряжения.
— Кем отменены?
— Центром охраны Кокервиля.
Рэти со злостью смахнула изображение диспетчера и стала колдовать над тончайшими ободками своего перстня. Совмещение двух из них включало прямую связь с Кокером.
Лайт смотрел на нее улыбаясь. В его памяти хранились многие ее голограммы, и он сейчас отчетливо представлял себе, что происходило под шапкой ее каштановых волос. Пелена возмущения затянула все ступени Инта. Импульсы, которые в эти мгновения разлетаются по радиусам малого круга, образуют пунктирные линии — обрывки мыслей. Рэти ищет достойный выход из нетерпимого положения. Никогда не знавшая никаких ограничений для своих желаний, легко преодолевая любые препятствия силой фамильного авторитета и несметного богатства, она воспринимала это первое столкновение с неодолимым запретом как болезненное насилие. Естественно, что ничего, кроме всепоглощающего гнева, она сейчас испытывать не могла.
Раздался голос Кокера:
— Здравствуй, крошка!
— Я хочу видеть твое лицо, пра-пра! — потребовала Рэти.
Кокер послушно включил свое изображение. Он улыбался, показывая молодые зубы.
— Почему ты такая сердитая, девочка?
— Ты еще спрашиваешь. Я не хочу больше находиться у тебя ни одной минуты.
Кокер озабоченно сморщился.
— Что случилось, детка?
— Мне нужно на Землю. Немедленно! А эти кретины из твоей охраны меня не выпускают.
Кокер поводил пальцем по верхней губе, будто разглаживая несуществующие усы, и виновато сказал:
— Это я запретил выпускать кого бы то ни было.
— Я не «кто бы то ни было»!
— Именно потому, что ты Рэти, я не могу позволить тебе находиться на Земле в ближайшие дни.
— Это значит, что я у тебя в плену?
— Девочка моя! Я у тебя в плену все время, побудь немного и ты в моем.
— Если ты меня сейчас же не выпустишь, я больше никогда не появлюсь в твоей летающей тюрьме.
— Не могу, дорогая. Даже если бы я сам хотел вы лететь, меня не выпустили бы.
— Врешь! Можешь ты мне, по крайней мере, сказать, чем вызван этот запрет?
— Ты все узнаешь дня через три и сама поймешь, как мудро я поступил, не разрешив вернуться на Землю. А пока успокойся, крошка, и развлекайся со своим спутником. Весь Кокервиль к твоим услугам.
Рэти так же резко отключилась и с незнакомым ей чувством бессилия повернулась к Лайту. Глаза ее как будто наполнились сухими слезами. Лайт предупредительно поднес палец к гортани, напоминая ей правила беседы.
— Ты оказался прав… Но если ты знал о запрете, ты должен знать и о его причине.
Пелена гнева медленно расплывалась. Вошел в строй ее немалый интеллект. Теперь она вновь стала способной думать. Она требовательно ждала ответа.
— Знаю, Рэти, и поделюсь с тобой. Но ты должна осознать, глубоко осознать, что если ты хоть одним словом обмолвишься о том, что узнаешь, я погибну. И не только я…
— Ты стал такой же занудой, как мой пращур. Мне начинает казаться, что я попала в большой сумасшедший дом.
— Ты близка к истине, Рэти.
— Говори наконец! Мне надоело зажимать пальцем горло! Все надоело! Какую треклятую тайну ты скрываешь?
— Это не моя тайна, и не я ее скрываю. Скрывает ее твой пра-пра, в чем ты только что убедилась. А кроме него знают о ней лишь несколько человек.
— А как ты о ней узнал?
— Вот это уже не имеет значения. Слушай и ни на секунду не отнимай пальца. Это на тот случай, если какое-нибудь слово вырвется у тебя непроизвольно.
Лайт медленно и внятно рассказал ей правду о юбилее. Он следил за выражением ее глаз, за тем, как менялось ее лицо, и остался доволен. Он не ошибся. Рэти не только все поняла. Достаточно выразительно проявились и охватившие ее эмоции. Конечно, прежде всего вспыхнула тревога за своего будущего ребенка, но, видимо, дошла и потрясла ее чудовищность задуманного преступления.
Когда прозвучали последние слова Лайта, оба долго молчали.
— Это правда, Гарри? — робко спросила Рэти, видимо сама понимая, что места для сомнений нет.
— Правда, дорогая. После голограмм своего пра-прадеда и Боулза, которые ты видела, эта правда не должна тебя удивлять.
— Как же ты можешь, зная все это, спокойно жить, улыбаться?
— И ты должна жить, улыбаться.
— Нет! Я выброшусь в космос.
— Ты мне нужна.
— Чтобы наш ребенок стал новым Адамом?
— Нет. Чтобы он жил как человек среди людей, на цветущей планете. Я прилетел сюда не для того, чтобы праздновать этот кровавый юбилей. Я хочу помешать им.
— Ты считаешь это возможным?
— Уверен. Но ты мне должна помочь.
— Чем угодно! Хочешь, я сама убью своего бешеного предка?
— До этого, я надеюсь, не дойдет. Такой акт все равно не остановил бы хода событий.
— Скажи, что мне делать. Я никогда так не любила тебя, Гарри, как сейчас.
— И я тебя, Рэти, очень люблю. Тем больше осторожности нам нужно на это время. Малейшее подозрение со стороны охраны может погубить нас. Мне нужно попасть в главный корпус Кокервиля.
— Это проще всего.
— И не только попасть туда на несколько минут. Мы должны заглянуть во все его уголки, даже туда, куда посторонним вход запрещен.
— Ты забываешь, что у меня пропуск «Всюду!».
— Есть места, куда даже с таким пропуском могут не допустить. Да и пропуск только у тебя, а быть там нужно и мне.
— Будем вместе. Ты сам слышал, как он сказал: «Развлекайся со своим спутником. Весь Кокервиль к вашим услугам». Весь! Пусть попробует взять свои слова обратно.
— Я тоже рассчитываю на то, что он чувствует себя виноватым перед тобой и не откажет тебе в такой просьбе. К тому же он полагает, что ты примирилась со своим пленением. Он знает, что ты никуда не денешься до конца операции и ничего никому выдать не сможешь. Потребуй от него, чтобы охрана не мешала нашему путешествию по Кокервилю. Смени гнев на милость, стань с ним особенно ласковой — старик растает и наденет намордники на своих сторожевых псов.
— Я готова висеть у него на шее. И вообще, он не посмеет отказать мне в том, что не связано с возвращением на Землю.
— Не играй слишком грубо. Резкая смена настроения тоже может насторожить. Все должно быть психологически оправдано.
