Гарри Босх - Поэт

Постучав в дверь и не услышав ответа, этот закончивший несение службы офицер открыл дверь и вошел в дом, по его словам, оказавшийся незапертым. Позже, на слушаниях, Гомес под присягой заявил, что обнаружил фотографии разбросанными на кровати. Быстро покинув дом, он сообщил о находке детективам, получившим в дальнейшем официальное разрешение на обыск.

Вернувшись в дом позже, тем же днем и с ордером на обыск, полиция арестовала Гладдена, обнаружив фотографии спрятанными в туалете. На суде Гладден настаивал, что, покидая жилище, вовсе не оставлял дверь открытой и что фотографии не были разбросаны по кровати. Кроме того, утверждал он, независимо от двух этих обстоятельств появление Гомеса в доме явилось нарушением его конституционных прав на защиту от незаконного обыска и посягательства.

Суд тем не менее счел действия Гомеса скорее поступком отца, нежели офицера полиции. Суд не признал нарушением конституционных прав случайное обнаружение фотоснимков.

Впоследствии апелляционный суд, назначенный по требованию Гладдена, утверждал, что Гомес, в силу собственных, полученных во время работы в полиции знаний, не мог не понимать смысла производимых им действий и знал о необходимости получить ордер. Позже Верховный суд штата Флорида отказался аннулировать это решение апелляционного суда, открыв Гладдену дорогу к новому разбирательству, в котором фотографии не считались юридически значимым доказательством.

Столкнувшись со сложной задачей выиграть дело при отсутствии ключевой улики, власти приняли заявление Гладдена о добровольном признании вины в непристойном поведении по отношению к ребенку.

Максимальным наказанием за преступление такого рода считается пять лет тюрьмы и еще пять лет полицейского надзора. К этому моменту Гладден отсидел в тюрьме тридцать три месяца, и такой же срок ему скостили за хорошее поведение. В итоге, получив максимальное наказание по принятому обвинению, он покинул суд свободным человеком, если не считать серьезным ограничением надзор полиции.

— Это был настоящий спурт в попытке избежать правосудия, — вспоминает бывший прокурор Хоунчел. — Мы знали, что он преступник, но не имели права использовать попавшие к нам улики. После окончательного вердикта я с трудом мог смотреть в глаза родителям тех детей и самим детям. К тому же я понимал: этот человек на свободе и, возможно, снова попытается совершить подобное.

По прошествии года с момента своего освобождения Гладден исчез и был объявлен в розыск за нарушение режима надзора. На поверхность он выплыл на этой неделе в Калифорнии при обстоятельствах, которые местные власти назвали «поистине ужасающим итогом».

Гладден прочитал статью еще раз. Произвели хорошее впечатление обстоятельность и внимание, уделенное ему лично. И еще понравилось, что между строк ставился под сомнение рассказ копа, Гомеса. Того лжеца, как мысленно называл его Гладден. Он вмешался сам, и он взорвал это расследование. Он сделал все как положено. Хотелось снять трубку и позвонить репортеру, сказать ей спасибо за статью. Хотя слишком опасно. Он вспомнил о Хоунчеле, о том молодом прокуроре.

— Финишный спурт! — вслух произнес Гладден.

И повторил, закричав что было силы:

— Финишный спурт!

Мозг буквально закипел, и его охватила бешеная радость. Они еще не знали почти ничего, а он уже на первой полосе! Придется их кое-чему научить. Они узнают! Придет время его истинной славы. Очень скоро!

Гладден встал с дивана и прошел в спальню, собираясь за покупками. Лучше пойти туда пораньше. Он снова посмотрел на Дарлену. Склонившись над кроватью, он взял ее руку и попытался поднять вверх за кисть. Трупное окоченение сделало свое дело. Внимательно посмотрел на тело. Лицевые мышцы сжались, растянув губы в подобие безобразной улыбки. Глаза смотрели в потолок, уставившись на собственное отражение в зеркале, висевшем над кроватью.

Он снял с ее головы парик. Настоящие волосы оказались рыжеватыми и коротко остриженными, довольно отталкивающего вида. На нижней кромке парика обнаружилось немного запекшейся крови, и Гладден отнес его в ванную, собираясь отмыть кровь и тем закончить наконец приготовления. Потом опять вернулся в спальню, чтобы собрать вещи. Обернувшись на тело, он вдруг подумал, что так и не спросил, что означала ее татуировка. А теперь поздно.

Прежде чем закрыть дверь и выйти, он поставил кондиционер на полную мощность. В гостиной, уже одеваясь, Гладден мысленно наказал себе купить какой-нибудь ароматизатор вроде ладана. Лучше всего потратить на это ее семь долларов. Она создала проблему, ей и платить, подумал Гладден.

Глава 24

В субботу утром нас ждал вертолет, на котором мы долетели от Квонтико до Нешнела, где погрузились в небольшой реактивный самолет, принадлежавший бюро, который вскоре доставит нас в Колорадо. Именно там умер мой брат. Именно там остался самый свежий след. Именно туда отправили меня, Бэкуса, Уэллинг и еще одного специалиста, по судопроизводству, с громкой фамилией Томпсон, которого я приметил на вчерашнем совещании.

Под куртку я надел светло-синий пуловер с эмблемой ФБР с левой стороны груди. Его утром подарила мне Уэллинг, постучав в мою дверь с милой улыбкой. Приятный жест, однако я не мог дождаться, когда попаду в Денвер и смогу наконец переодеться в свою одежду. В самом деле, не носить же одну и ту же рубашку по два дня.

Перелет прошел гладко. Я сидел в самом хвосте, тремя рядами позади Бэкуса и Уэллинг. Томпсон расположился сразу за ними. Время в полете я провел, читая биографический очерк По, найденный в купленной книге, и делал понемногу заметки на своем компьютере.

Примерно на полпути Рейчел покинула свое место и пришла в хвост навестить меня. На ней были джинсы, зеленая вельветовая куртка и черные походные ботинки. Сев в кресло рядом, Рейчел поправила прическу, заведя волосы за уши, что сделало ее красивое лицо еще более выразительным. Она была по-настоящему прекрасной, и я подумал, что менее чем за двадцать четыре часа прошел расстояние от ненависти до желания обладать этой женщиной.

— О чем это вы думаете здесь в одиночестве?

— Да, в общем, ни о чем. Разве что вспоминаю о брате. Если найдем преступника, то я, возможно, узнаю, как все произошло. С трудом верится.

— Вы были с ним близки?

— Почти всю жизнь. — Я не хотел бы продолжать эту тему. — Впрочем, в последнее время нет... Так случалось и раньше. Что-то вроде сезонных изменений. Мы разлучались и сразу начинали от этого страдать.

— Он был старше или младше?

— Старше.

— На сколько лет?

— Минуты на три. Мы близнецы.

— Не знала об этом.

Я кивнул, и она нахмурила брови, как будто то, что мы с братом близнецы, делало утрату какой-то особенной. Хотя, может, и так.

— Этого не было в протоколах.

— Наверное, это не важно.

— Да, но помогает понять, почему вы... Я всегда хотела узнать, что чувствуют близнецы...

— Хотите знать, получил ли я некий импульс тем вечером, когда его убили? Нет, ничего. С нами никогда не происходило подобного. Если это и было, я ничего не чувствовал, да и Шон такого тоже не рассказывал.

Она кивнула, а я отвернулся и несколько секунд смотрел в окно. Я чувствовал в ней что-то очень хорошее, несмотря на вчерашнее жесткое начало. Кажется, я начинал понимать, что у Рейчел Уэллинг легкий характер.

Чтобы перевести разговор в иное русло, я попытался расспросить о ее жизни. Она мельком упомянула замужество, о котором я уже слышал от Уоррена, однако о бывшем муже не сказала ничего. Вспомнила, как поступила учиться психологии в Джорджтауне, где на последнем курсе ее нашли люди из бюро.

Став агентом, Рейчел начала работать в нью-йоркском управлении, изучая по ночам право и собираясь получить степень в Колумбийском университете. Скоро она поняла, что быть женщиной, да еще с дипломом правоведа, означало сделать в бюро быструю карьеру. Назначение в службу ФБР, занимавшуюся изучением мотивов поведения, пришло как желанная награда.

— Семья может тобой гордиться.

Она покачала головой.

— Что, не так?

— Мама оставила меня в еще детстве. Мы не виделись уже очень много лет. И обо мне она не знает совсем ничего.

— А отец?

— Умер.

Я понимал, что должен остаться в рамках светской беседы. Да только во мне уже проснулся инстинкт журналиста, и он требовал задать следующий вопрос — тот, что обычно не задают. И еще я почувствовал: она хочет рассказать, но не сделает это, пока я не спрошу ее сам.

— Что произошло?

— Он служил в полиции, и мы жили в Балтиморе. Застрелился.

— Ох, извините, Рейчел, мне не следовало...

— Нет, ничего. Я подумала, вы должны это знать. По-моему, его заслуга в том, кем я стала и что делаю... Возможно, это как с вашим братом и историей, которую вы пишете. И поэтому должна сказать: если вы обиделись на то, что было вчера, простите, пожалуйста.

— Не стоит беспокоиться.

— Спасибо.

Мы некоторое время молчали, однако я понял, что тема еще не закрыта.

— А ваше участие в изучении самоубийств, это потому...

— Да, именно потому.

Последовала новая томительная пауза, теперь мне стало как-то не по себе. Кажется, Рейчел испытывала то же самое. Наконец она прошла в хвостовой отсек и принесла всем минералки. После того как Бэкус прошелся на тему, какая превосходная стюардесса выйдет из Уэллинг, она снова села рядом со мной.

Продолжая диалог, я старался увести разговор подальше от воспоминаний об отце.

— Вы никогда не жалели, что не пошли в практикующие психологи? Разве не за этим поступают учиться?

— Ничуть. Здесь я на своем месте. Получаю больше опыта работы с социопатами, чем любой из практикующих психологов.

— А ведь вокруг вас одни лишь агенты ФБР.

Она легко рассмеялась:

— Знали бы вы, мальчики...

Может, потому, что в ней заговорила женщина, но я почувствовал, что Рейчел несколько отличается от других агентов. За долгие годы мне приходилось общаться со многими из них. Она казалась не такой резкой. Скорее слушала, чем рассказывала. В большей степени рассуждала, нежели действовала. Казалось, что с ней можно поделиться тем, что думаешь, в любой момент и совершенно не опасаясь последствий.

— Да, агенты, такие как Торсон... — заметил я мимоходом. — Похоже на то, что его крыша основательно сдвинута.

— Определенно, — сказала она, напряженно улыбнувшись.

— И что с ним такое?

— Он зол.

— На что?

— На все. У него тяжелый багаж. Включая и меня. Он был моим мужем.

Новость не особенно удивила. Меж ними и вправду существовало напряжение, заметное невооруженным глазом. Первое впечатление от этого человека подтверждало, что он явно подходит для афиши с названием «Все мужики — сволочи». Не думаю, что Уэллинг случилось увидеть в нем иное.

— Да, зря затронул эту тему. Мои акции упали?

Она засмеялась.

— Все нормально. Такое впечатление он производил на всех.

— Должно быть, трудновато работать вместе? Как случилось, что сейчас вы в одной команде?

— Не совсем в одной. Он работает в отделе особых ситуаций. Я болтаюсь где-то между этим отделом и службой изучения поведения. Оказываемся вместе лишь в ситуациях вроде нынешней. К, тому же давно привыкли быть партнерами, еще до женитьбы. Мы работали вместе в программе прогнозирования особо тяжких преступлений и много времени проводили в поездках. Потом расстались.

Она пригубила минералку, и я решил, что больше не буду ни о чем спрашивать. Правильных вопросов в голову не приходило, и пора немного поостыть. Но Рейчел продолжила разговор сама:

— Когда развелись, я ушла из группы по прогнозированию и стала больше работать над изучением поведения. Сначала профилирование, потом другие задачи. Он переключился на особые ситуации. Иногда мы сталкиваемся в кафетерии или на совещаниях вроде вчерашнего.

— Почему не переведетесь отсюда?

— Потому что, как я уже говорила, назначение в Национальный центр — это большая удача. Я не хочу уходить отсюда, так же как не хочет и он. Или Торсону нравится быть рядом, чтобы постоянно меня доставать. Как-то с нами решил поговорить Боб Бэкус, и он высказал мнение, что кому-то одному лучше перевестись. Никто из нас не моргнул глазом. Гордона они не переведут, потому что он ветеран центра и здесь с самого основания. Если переведут меня, то потеряют одну из трех женщин, а они понимают, что в этом случае я сделаю из них отбивную.

— А что можно сделать?

— Достаточно заявить, будто они убирают меня потому, что я женщина. Например, могу настучать в «Пост». Центр всегда оставался особым местом. Знаете, Джек, приезжая на помощь местным полицейским, мы всегда выглядим героями. Пресса ловит каждое слово, так что бюро невыгодно разрушать свой имидж. Именно поэтому мы с Гордоном продолжаем делать унылый вид, сидя на противоположных сторонах стола.

Самолет упруго качнулся и пошел на снижение. В окно я увидел линию горизонта. Далеко на западе показались знакомые горы из массива Рокиз. Мы находились почти у цели.

— А вы участвовали в создании психологических портретов Банди, Мэнсона или им подобных?

Я уже слышал раньше или что-то читал о таком проекте центра изучения поведения. По всей стране они брали интервью у каждого серийного убийцы или насильника, отбывающего свой срок в тюрьме. Из тех бесед составили банк психологических данных. При помощи собранной информации центр составлял профили других, еще не пойманных преступников. Столь обширный проект мог длиться несколько лет, и, как я помнил, говорили, что он оказал определенное влияние на всех участников.

— Да, веселое путешествие... Я, Гордон и Боб, мы все в этом поучаствовали. Я еще получаю письма от Чарли, даже теперь. Обычно под Рождество. Как преступник он наиболее тонко манипулировал женщинами. Так что, полагаю, если он и хотел вызвать симпатии у одного из нас, им должна была оказаться женщина. То есть я.

Такую логику я не мог не оценить.

— Что касается насильников, то в смысле патологии они похожи на серийных убийц. Даже так: некоторые могли казаться приятными людьми, и все же я чувствовала, как они примерялись ко мне, стоило войти в камеру. Думаю, они сами прикидывали, сколько времени получат до момента, когда охрана сможет их заблокировать. Ну, чтобы заполучить меня в том самом смысле... и пока не подоспеет помощь. Реальная демонстрация одной особенности: преступник мыслит только в терминах внешней помощи, не предусматривая, что жертва может и защищаться. Что я способна защитить себя сама. Они смотрят на любую женщину примитивно и только как на жертву. Или добычу.

— Хотите сказать, что разговаривали с ними одна? Без барьера?

— Беседы проходили в неформальной обстановке, обычно в комнате для адвокатов. Без барьера, при открытом окошке. Правила...

— Что за окошко?

— Через него внутрь смотрит охранник. По правилам при каждом интервью должны были участвовать два агента, но в жизни все не так. Таких преступников слишком много. Поэтому в тюрьмах мы работали порознь почти всегда, что сильно ускоряло процесс. Комната для собеседований всегда просматривалась, но даже сейчас, вспоминая о некоторых, просто мороз идет по коже. Как и тогда. Словно я действительно была одна. А я не могла даже взглянуть в окно наблюдения, чтобы удостовериться: посмотри туда я, и он бы посмотрел тоже. И если там случайно не оказалось бы никого, дальше знаешь...

— Опасная работа.

— Да, и лишь в некоторых случаях, с самыми жестокими из них, мы общались вместе с напарником. Гордоном, Бобом или кем-то еще. Работая порознь, мы экономили много времени.

Я вдруг представил, какой психологический груз можно накопить за пару лет такого общения. Не этот ли груз она имела в виду, говоря о крахе своего замужества?

— Вы носили одинаковую одежду? — спросила Рейчел.

— Что?

— Вы и ваш брат. Ну знаете, как это бывает у близнецов.

— А-а, чтобы нас не могли отличить... Слава Богу, нет. Наши родители никогда не одевали нас одинаково.

— А кто был в семье белой вороной? Вы или он?

— Определенно я. Шон был сама святость, а я нечестивец.

— И в чем именно?

Я взглянул на Рейчел.

— Много в чем, всего не упомнишь...

— Неужели? А в чем ваш брат оказался святым?

Только тут с моего лица сползла улыбка. Я понял, что должен отвечать, когда самолет резко переложил влево, развернулся в противоположном направлении и стал снова набирать высоту.

Рейчел немедленно забыла о своем вопросе и, высунувшись в проход, стала наблюдать за происходящим впереди нее. Наконец я увидел Бэкуса, шедшего по проходу, руками перебирая подголовники кресел, чтобы сохранить равновесие. Махнув Томпсону, чтобы тот следовал за ним, Боб приблизился к нам.

— Что случилось? — спросила Рейчел.

— Меняем курс, — сообщил Бэкус. — Только что я получил сообщение из Квонтико. Утром на нашу рассылку отозвалось управление в Фениксе. Неделю назад нашли мертвым еще одного детектива, тоже в собственном доме. Предполагали самоубийство, да что-то там не склеилось. Кажется, Поэт сделал ошибку.

— Теперь в Феникс?

— Да, пойдем по свежему следу. — Он посмотрел на часы. — Нужно спешить. Детектива похоронят через четыре часа, а я хочу начать с осмотра тела.

Глава 25

В международном аэропорту Феникса, сразу после приземления самолета, нас встретили две машины бюро и четыре агента из местного управления. По сравнению с тем местом, откуда мы прилетели, погода показалась очень теплой. Сняв куртки, мы уложили их вместе с остальными вещами и компьютерами.

Томпсон нес чемоданчик со своим оборудованием. Я поехал в одной машине с Уэллинг, и, кроме нас, там находились еще два агента, Матузак и Миз, белые парни из местных. Как мне показалось, они вряд ли прослужили в бюро десять лет. И из их обращения с Уэллинг было ясно почтительное отношение к центру изучения мотивов поведения.

Меня или заранее представили им как обычного репортера, или к выводу, что я не агент, они пришли самостоятельно, по бороде и прическе. Короче, они не обращали на меня никакого внимания, несмотря на эмблему, пришитую к моей куртке.

— Куда едем?

Уэллинг задала свой вопрос, как только наш серый «форд» без опознавательных надписей, вместе с таким же «фордом», в котором сидели Бэкус и Томпсон, выехал за ворота аэропорта.

— В похоронную контору Скоттсдейла, — ответил Миз, сидевший на месте переднего пассажира. Машину вел Матузак.

Миз посмотрел на часы.

— Погребение назначено на два. Скорее всего у вашего специалиста будет не более получаса для экспертизы, а потом тело оденут и положат в гроб.

— Вскрытие делали?

— Да, вчера вечером, — откликнулся Матузак. — Тело уже бальзамировали и гримировали. Не знаю, что вы ожидаете найти.

— Мы ничего не ожидаем. Просто хотим осмотреть тело. Полагаю, агент Бэкус уже проинформирован о деталях? А вы, двое, не введете ли в курс дела и нас?

— Это что, сам Роберт Бэкус? — удивился Миз. — Выглядит молодо.

— Роберт Бэкус-младший.

— А-а. Ясно.

Миз понимающе закачал головой: понятно, мол, почему молодой, а уже при должности.

— Что вам ясно? — сказала Рейчел. — Да, имя досталось от отца, но вдобавок он сам трудяга и самый знающий агент, с которым мне приходилось работать. И свое положение он заработал. Возможно, ему было бы проще носить другую фамилию, например Миз. А теперь не мог бы один из вас доложить ситуацию?

Я увидел, как Матузак изучающе посмотрел на нее в зеркало, затем перевел взгляд на меня, и Рейчел моментально отреагировала:

— С ним все нормально. У него есть допуск от высшего руководства. Ему известно, что мы делаем. Какие проблемы?

— Никаких, если их нет у вас, — ответил Матузак. — Джон, расскажи ты.

— Фактов не так много. Нам мало что известно, поскольку дело не наше. Мы знаем, что полиция обнаружила тело, что парня звали Уильям Орсулак и нашли его в понедельник. Полицейский из отдела по расследованию убийств. Копы считают, что смерть наступила за три дня до того, как нашли тело. В пятницу он на работе не показывался, что следует из данных компьютера, а живым его в последний раз видели в баре, в четверг вечером.

— Кто нашел тело?

— Кто-то из его группы, когда в понедельник детектив не вышел на службу. Орсулак разведен и жил один. В любом случае они гадали целую неделю. В смысле — самоубийство или убийство? Ну и пришли к заключению, что убийство. Это было вчера. Думаю, в версии самоубийства достаточно нестыковок.

— Что обнаружено на месте преступления?

— Как ни обидно признаться, но лучше прочитать это в местных газетах. Как я и говорил, полиция Феникса не захотела ввести нас в суть дела, так что их данные нам неизвестны. Лишь после того как из Квонтико пришел факс, Джеми Фокс, он сейчас в головной машине, заметил совпадение некоторых обстоятельств с информацией из газетной статьи. Заметив, он позвонил вам. Потом мы пообщались с Бобом, но пока не знаем, что к чему, как я и сказал.

— Что ж, неплохо.

Голос Рейчел показался расстроенным. Я подумал, что ей хочется сидеть в первой машине.

— Уверена, все станет ясно в похоронной конторе. Что с местными?

— Они нас встретят.

* * *

Мы оставили машины на заднем дворе конторы Скоттсдейла, располагавшейся на Кэмелбекском шоссе. Площадка оказалась сплошь заставленной машинами, хотя до церемонии еще оставалось часа два. Несколько человек кругами слонялись по двору, другие стояли, прислонившись к своим автомобилям. Детективы, решил я. Вероятно, ожидают услышать, что скажет ФБР. Здесь же, в дальнем углу стоянки, я заметил фургон местного телевидения со спутниковой тарелкой на крыше.

Выйдя из машины, мы с Уэллинг присоединились к Бэкусу и Томпсону, а затем через служебный вход нас провели в морг.

Мы оказались в просторном помещении, почти до потолка облицованном белой плиткой. Здесь же стояли два блестящих стола из нержавейки, предназначенные для тел, с пристроенными над ними шлангами и рассекателями, как в душе. Вдоль стен размещались прилавки с инструментом и разным оборудованием.

В комнате уже находились пятеро мужчин, и как только они направились к нам, я увидел тело, лежавшее на дальнем столе. Как я понял, это и был Орсулак, хотя сначала показалось, что никаких повреждений на трупе нет. Орсулак лежал обнаженным, и кто-то прикрыл гениталии жертвы куском бумажного полотенца длиной в ярд, отмотанным от рулона.

На дальней стене я обнаружил вешалку с погребальным костюмом, висевшую на крюке.

Мы обменялись рукопожатиями с коллегами покойного, затем Томпсон со своим чемоданчиком направился к телу и сразу же приступил к осмотру.

— Не думаю, что вам удастся найти что-то, чего не знаем мы, — произнес один из полицейских по фамилии Грейсон. Из местных именно он отвечал за расследование. Грейсон оказался коренастым человеком, уверенным и с хорошими манерами. Загорелый, как и все его коллеги-полицейские.

— Мы на это и не рассчитываем, — доброжелательно сказала Уэллинг, выдерживая установку на политкорректность. — Вы не зря потратили на него достаточно времени. К тому же тело обмыли.

— Однако нам придется делать свое дело, — отозвался Бэкус.

— Почему бы не сказать, что это за расследование? — снова задал вопрос Грейсон. — Возможно, мы смогли бы что-то прояснить.

— Логично, — сказал Бэкус.

Пока он коротко излагал суть дела Поэта, я внимательно наблюдал за работой Томпсона. Рядом с телом эксперт был как дома, действуя без смущения, касаясь, проверяя, сжимая. Довольно долго Томпсон думал, перебирая седоватые волосы на голове покойного, а затем аккуратно вернул их в прежнее положение, воспользовавшись собственной расческой, которую достал из кармана. Далее он перешел к исследованию полости рта и глотки при помощи увеличительного стекла со встроенной подсветкой. В какой-то момент, отложив стекло, эксперт вынул из чемоданчика фотокамеру. Делая снимок глотки, он сверкнул фотовспышкой, что привлекло внимание полицейских.

— Просто документирую свою работу, джентльмены, — пояснил Томпсон, даже не посмотрев в их сторону.

Потом он перешел к конечностям, начав с правой руки и кисти, затем изучил и левую. При этом, исследуя левую руку, он снова воспользовался лупой, подробно осмотрев каждый палец. Сделал еще два снимка, на этот раз — кисти, и дважды сфотографировал указательный палец. Присутствовавшие не придали его возне особого значения. Вероятно, они посчитали это таким же рутинным делом.

Я не видел, чтобы Томпсон делал фотографии правой руки, и понял, что левая была выбрана неспроста. Выложив четыре сделанных его «Полароидом» снимка на стеллаж, он вернул камеру в чемодан. По мере продолжения осмотра эксперт больше не фотографировал.

Прервав Бэкуса, он попросил его помочь. Вдвоем они перевернули тело, и осмотр был вновь продолжен, подробно, с головы до ног. Я увидел кусок воскообразного материала, располагавшегося на задней части головы, и понял, что именно там находится выходное отверстие. Фотографировать его Томпсон не стал.

Он закончил с телом почти в одно время с окончанием доклада Бэкуса. Я заподозрил, что это было намеренное совпадение.

— Есть что? — спросил Бэкус.

— Нет, ничего такого, — ответил Томпсон. — Если можно, я бы хотел взглянуть на заключение о вскрытии. Надеюсь, оно здесь?

— Как заказывали, — сказал Грейсон. — Здесь копии всех документов.

Он подал Томпсону папку, и эксперт отошел к стеллажу, чтобы изучить бумаги обстоятельно.

Бэкус произнес, обращаясь к полицейским:

— Итак, джентльмены, я рассказал то, что знаем мы. А теперь хотел бы услышать, что в этом деле такого, что заставило вас отбросить версию самоубийства?

— Собственно, я не отбрасывал ее полностью до того момента, как услышал вашу информацию, — сказал Грейсон. — А теперь думаю, что этот гребаный подонок — простите меня, агент Уэллинг, — этот человек из наших. Во всяком случае, вопрос уже возникал, и мы отнесли дело к разряду убийств по трем соображениям. Во-первых, когда мы обнаружили Билла, его волосы оказались причесаны неправильно. Все двадцать лет, которые он провел в нашем офисе, пробор находился слева. Найдя тело, мы обнаружили, что пробор справа. Мелочь, конечно, но таких мелочей мы обнаружили еще две, а это уже система. Далее пошли рассуждения. Наш специалист взял из полости рта пробы на следы выстрела, так что мог утверждать, что оружие в момент выстрела находилось во рту либо на небольшом расстоянии от него. Судя по данным экспертизы, там были продукты выстрела, частицы ружейного масла и еще одна, третья субстанция, определить которую мы не смогли. Пока мы не поняли, как это объяснить, то, естественно, не могли считать происшедшее самоубийством.

— Что вы можете рассказать про эту субстанцию? — спросил Томпсон.

— Вещество вроде жира животного происхождения. И еще там присутствовал мелкодисперсный силикон.

Я заметил, как Томпсон быстро посмотрел на Бэкуса и затем куда-то в сторону, будто говоря: «Знаю, знаю».

— Что-то знакомое? — спросил Грейсон, словно уловив его реакцию.

— Никаких экспромтов, — ответил Томпсон. — Я возьму образцы и исследую их в лаборатории, в Квонтико. Результаты вам сообщат.

— Какая третья причина? — спросил Бэкус, сразу оставив тему.

— О ней сообщил Джим Бим, в прошлом напарник Орсулака. Теперь он в отставке.

— Джим Бим — это действительно его имя? — спросила Уэллинг.

— Точнее, Бимер. Он позвонил мне из Тускона, когда узнал о смерти Билла, и спросил, нашли ли мы пулю. Конечно, нашли. Так я и ответил. Ее вынули из стены напротив головы. И тогда он спросил, не золотая ли эта пуля.

— Золотая? — переспросил Бэкус. — Из настоящего золота?

— Именно так. Золотая ли пуля. Я ответил, что нет, пуля свинцовая, как и остальные в обойме. Как та, что мы вынули из пола. Мы решили, что первый выстрел, в пол, понадобился Биллу «для храбрости». И тут Бимер заявил, что это не самоубийство, а убийство.

— Откуда ему знать?

— Они с Орсулаком работали вместе много лет, и Джим знал, что иногда тот... Черт, наверное, нет такого копа, кто не думал бы раз или другой...

— ...чтобы убить себя.

Уэллинг произнесла это с утвердительной, а не вопросительной интонацией.

— Да. И Джим Бим рассказал, что как-то Орсулак показывал ему эту золотую пулю. Не знаю уж, где он ее достал, наверное, заказал по почте. И заявил он при этом Бимеру так: «Мой золотой парашют. Если я больше не смогу, тогда воспользуюсь им». Так что, по словам Бима, раз пуля не золотая, это не самоубийство.

— Вы нашли его золотую пулю? — спросила Уэллинг.

— Да, разумеется, нашли. Как только поговорили с Бимом. Пуля лежала в ящике стола, рядом с его кроватью. Видимо, он держал ее под рукой.

— Что убедило вас окончательно.

— В совокупности эти три детали приводят нас к версии убийства. Однако, как я уже сказал, полной убежденности не было. Пока не пришли вы и не рассказали свою историю. У меня уже «стоит» на этого Поэта. Впрочем, извините меня, агент Уэллинг.

— Ничего. Мы все сильно им озабочены. Скажите, записка была?

— Да, и учитывая этот факт, трудно согласиться с версией об убийстве. Записка была, и я могу поклясться, что она написана рукой Билла.

Уэллинг кивнула, как бы соглашаясь с его словами.

— Что говорилось в записке?

— Ничего особенно внятного. Что-то вроде стиха. Там говорилось... погодите минуту. Агент Томас, позвольте мне папочку, на одну секунду.

— Томпсон, — поправил тот, передавая документы.

— Простите.

Грейсон поискал немного и затем нашел нужную страницу. Текст он прочитал вслух:

Горы рушатся, безгласно,

В глубину морей всечасно.

Вот так.

Уэллинг и Бэкус посмотрели на меня. Раскрыв блокнот, я листал страницы со стихами.

— Строки я встречал, хотя не помню точно, откуда они.

Найдя стихи, уже использованные Поэтом раньше, я стал быстро читать. Совпадение обнаружилось в стихотворении «Страна сновидений», в том самом, которое убийца цитировал уже дважды, включая и лобовое стекло в машине брата.