Морская война

К рассвету 23 июля было почти туманно; оба флота в беспорядке находились друг от друга на расстоянии 17 миль. Британцы были стеснены присутствием двух пленных испанских кораблей, которые были повреждены, и одного собственного — «Виндзор Кастл», также пришедшего в негодность. Туман был до того еще густ, что Кальдер едва мог определить действительное положение своего флота. Его движение с целью сомкнуть корабли было принято Вильневом как признак слабости, и последний возымел намерение возобновить бой, но не привел его в исполнение. Будучи с наветренной стороны, Вильнев если бы захотел, то всегда имел возможность опять начать действия. Кальдер тоже мог бы сделать такую попытку, но он был в невыгодных обстоятельствах.

Однако Вильневу по необходимости пришлось отступить от полученных приказаний в сторону решительного способа действий. Его задача была бы выполнена гораздо лучше, если бы он совсем не встретил Кальдера, и даже в том случае, если бы теперь он совершенно разбил его.

Кальдер, со своей стороны, не должен был забывать, что на него могли напасть с тыла из Ферроля 14 и из Рошфора 5 неприятельских кораблей. Соединенный флот обладал все-таки 18 кораблями, тогда как его эскадра, из-за повреждения «Виндзор Кастл», дошла до 14 кораблей. Шансы были неравны, в особенности принимая во внимание, что по рассеянии тумана могли появиться на горизонте еще 19 свежих неприятельских кораблей.

24 июля противники разошлись и потеряли один другого из вида. Вильнев отправился к Виго и 26-го числа стал там на якорь [77]. Кальдер провел пленные корабли к Каналу и затем пошел обратно в Ферроль. По прибытии к порту 29 июля он увидел, что Вильнев не пошел туда, а потому возобновил блокаду и стал ожидать приказаний.

На следующий день, 30 июля, Вильнев отправился из Виго в Ферроль, но теперь уже только с 15 кораблями, оставив 3 в Виго [78]. 1 августа задул шторм от юго-запада, который отогнал Кальдера к северо-востоку и позволил войти незамеченным в Ферроль. Итак, несмотря на все неудачи и затруднения, французский адмирал встал во главе флота (29 линейных кораблей), настолько численно превосходившего все силы, могущие ему встретиться, что будь качество этого флота в соответствии с количеством, то все происшедшее до сих пор можно бы было считать только случайными обстоятельствами, нисколько не мешавшими и не затруднявшими главную задачу того великого плана, который приходил теперь к развязке [79].

Кальдер отрядил Стерлинга с 4 линейными кораблями для возобновления блокады Рошфора, и теперь, когда ветер стих, он появился перед Ферролем 9 августа всего с 9 линейными кораблями. При виде 29 неприятельских кораблей, готовых к выступлению из порта, ему оставалось только одно — отступить и присоединиться к лорду Корнуоллису, что он и исполнил к 14-му числу.

Прежде чем идти к Бресту, с целью отогнать блокирующий флот, Вильневу оставалось для выполнения всех распоряжений еще одно дело — освободить Гантома и вместе с ним вступить беспрепятственно в Канал. Когда Стирлинг подошел к Рошфору, то без сомнения нашел его пустым, потому что Аллеманд вышел в море почти месяц тому назад, сейчас же после снятия блокады. Вильнев должен был, если мог, захватить с собой Аллеманда, прежде чем идти дальше, и, по-видимому, он предполагал сделать это около мыса Ортегаль [80].

Как бы то ни было, но Вильнев вышел 11 августа, 13 и 14-го он был около мыса Ортегаль. Рошфорская эскадра была тогда близко от него, но, не встретив и не увидев его, пошла на Виго, где и бросила якоря 16 августа. Последние приказания Наполеона побудили Вильнева идти в Брест и рискнуть дать сражение английскому флоту около этого порта, даже рассчитывая на потери в своем собственном флоте, ради того только, чтобы дать Гантому возможность выйти в море. По мнению императора, это было все, что необходимо для обеспечения переправы через Канал 150 000 человек на 2000 судов, стоявших уже наготове между Этаплем и мысом Гризнец. Я должен привести собственное объяснение французского адмирала в оправдание того факта, что 15 августа он повернул обратно и направился на Кадис.

«В тот день, как я покинул Ферроль, а также и на следующее утро за мной наблюдали фрегаты и два линейных неприятельских корабля, за которыми я гнался на самых быстроходных судах моего флота, но не мог их догнать. Заметив, что NO установился, я продержал курс на WNW в течение 14 и 15-го числа без всякой перемены. Не имея доверия к состоянию вооружения моих кораблей, а также к быстроте их хода и ловкости маневрирования, зная о соединении неприятельских сил и о том, что им известны все мои действия со времени моего прибытия к берегу Испании, — я потерял надежду на способность выполнения мною той великой задачи, для которой мой флот предназначался. Продолжая бороться с неблагоприятными ветрами, я подвергал бы свои суда неисправимым повреждениям и весь флот неизбежному разделению. Испанский корабль „Сан-Франциско де Азис“ потерял уже грот-стеньгу. Я был убежден, что положение дел существенно переменилось с тех пор, как его величество отдал свои приказания, которыми он, направляя морские силы в колонии, имел в виду разделить силы неприятеля, привлекая его внимание к отдаленным владениям, с тем чтобы поразить и нанести удар в сердце неожиданным возвращением в Европу и общим соединением сил… Этот план не удался, расстроенный с течением времени расчетами неприятеля, его соединенные силы в это время были больше, чем когда-либо бывали, и могли превзойти наши соединенные силы в Тулоне. Не видя шансов на успех при таком положении вещей и согласно данным мне наставлениям, я решил на третий день после моего отплытия, вечером 15-го числа, будучи в 80 лигах на WNW от мыса Финистерре, повернуть обратно в Кадис» [81].

Изложим теперь окончательно, одно за другим, все последние события так, чтобы лучше понять весь ход дела вплоть до развязки.

22 июля. Флот Вильнева и Кальдера в сражении к западу от Ферроля; эскадра Аллеманда на расстоянии одного дня пути от этого пункта. Нельсон бросает якорь в бухте Мацарри.

24 июля. Вильнев и Кальдер теряют друг друга из вида. Нельсон выходит из бухты Мацарри.

26 июля. Вильнев стоит на якоре в Виго. Кальдер конвоирует пленные суда к северу. Аллеманд ищет в море Вильнева. Нельсон около португальского берега, идет на север.

29 июля. Вильнев в Виго. Аллеманд в море, следит за ним. Кальдер близ Ферроля с 13 судами; Нельсон ниже широты Лиссабона, направляясь к северу.

1 августа. Кальдер отброшен от Ферроля штормом к NO. Вильнев идет из Виго с 15 кораблями и останавливается в Корунне; флот его увеличивается здесь до 29 кораблей. Аллеманд все еще в море, в поисках за Нельсоном, который все еще южнее Лиссабона.

9 августа. Вильнев все еще в Корунне. Аллеманд в море. Кальдер, прибыв с 9 кораблями к Ферролю, видит Вильнева и отступает, чтобы присоединиться к Корнуоллису около Бреста. Нельсон в шести днях пути от Уэссана.

11 августа. Вильнев покидает Корунну с 29 кораблями. Аллеманд близ мыса Ортегаль с 5 кораблями. Нельсон в четырех днях пути от Уэссана.

13 августа. Вильнев около мыса Ортегаль, в направлении WNW от него, с 29 кораблями. Аллеманд вблизи, но не видит его. Нельсон с 11 кораблями в 2 днях пути от Уэссана. Кальдер с 9 кораблями на расстоянии однодневного пути от Уэссана.

15 августа. Вильнев, будучи в 240 милях от мыса Финистерре, при NO ветре, идет обратно в Кадис. Аллеманд — на расстоянии одного дня пути от Виго. Нельсон присоединяется к Корнуоллису около Бреста.

16 августа Вильнев на пути к югу. Аллеманд бросает якорь в Виго. Нельсон на пути домой только с «Виктори» и «Сьюпербом».

Пока совершались эти передвижения и занятия позиций на море, Наполеон был, по-видимому, твердо убежден в конечном успехе своих планов и твердо решил переправить армию, как только покажутся корабли соединенного флота. Он прибыл 3 августа в Булонь и, осмотрев линию пехоты в 9 миль длиной, сказал: «Англичане не знают, что ожидает их. Если мы приобретем возможность переправы только хоть на 12 часов, та Англия больше не будет существовать». О сражении Кальдера он услыхал около 13 августа и в этот же день написал Вильневу ободрительное письмо (уже упомянутое), в котором говорил:

«Англичане вовсе не так многочисленны. Они везде в состоянии неуверенности и беспокойства. Если вы появитесь на три дня — нет, даже на 24 часа, — ваша задача будет исполнена. Дайте знать о времени вашего выступления адмиралу Гантому через экстренного курьера… Еще никогда ни одна эскадра не несла такого риска ради цели более великой, чем эта… Переправить десант против той державы, которая в течение шести веков теснила Францию… Да ради этой цели мы все можем умереть, не сожалея о пожертвовании жизнью… Англия имеет в Даунсе только 4 линейных корабля, которые мы ежедневно тревожим нашими прамами и флотилиями».

14-го он писал Лауристону, который все еще оставался на флагманском судне Вильнева:

«Мы везде готовы. Достаточно одного вашего присутствия в Канале в течение 24 часов».

22 августа прибыл в Булонь курьер, отправленный с известием о том, что Вильнев оставил Ферроль. Император и морской министр имели разные квартиры, недалеко одна от другой, и каждый из них получил отдельно письмо с флагманского корабля Вильнева. Император выносит из письма Лауристона полное убеждение, что флот находится на пути к Бресту. Министр Декре, опираясь на письмо Вильнева, имеет полное основание думать, что последний никогда в Бресте не появится.

Не увидевшись еще с Декре, Наполеон написал Гантому и Вильневу в Брест, предполагая, что оба они еще там; первому: «Выступайте и идите сюда», а Вильневу: «Я надеюсь, что вы в Бресте. Выступайте, не теряйте ни минуты. Приведите мой соединенный флот в Канал, и Англия принадлежит нам! Мы все готовы; посадка войск на суда завершена. Будьте здесь только 24 часа, и все кончено».

Но вскоре после того к императору явился Декре и выразил не только свои сомнения о Вильневе и убеждение, что он пойдет в Кадис, но и свой личный взгляд на то, что весь проект был ошибкой «страшно опасной». Наполеон, очевидно взбешенный, размышлял в течение суток и затем, приняв убеждение министра за факт, послал за своим секретарем Дарю. Явившись к Наполеону, Дарю застал его бегающим взад и вперед по кабинету, в полном исступлении, с вырывающимися восклицаниями: «Что за флот! Какие жертвы, и ни для чего! Что за адмирал! Пропала вся надежда! Этот Вильнев, вместо того чтобы идти в Канал, укрылся в Кадисе. Он будет блокирован там! Дарю, садитесь и пишите». То, что было там и тогда написано, послужило предварительными указаниями к началу Аустерлицкой кампании и окончательным отречением от проекта вторжения в Англию [82].

Анализируя сущность и перспективы этого последнего и, по-видимому, гигантского и сложного усилия Франции, я затрудняюсь совладеть с сомнением, которое пустило крепкие корни в уме моем: действительно ли Наполеон думал отважиться на вторжение? Тьер совершенно убежден, что это было его действительное намерение.

Да, оно, конечно, так и казалось. Но при анализе соображений Наполеона, человека так твердо убежденного в значении обмана, никогда нельзя ручаться, что не впадешь в ошибку. Всякий, кто прочтет «Pieces justificatives», которые Дюма напечатал в одиннадцатом томе его «Precis des Evenements Militaries», где в полной последовательности приведен непрерывный ряд распоряжений и замечаний Наполеона, относящихся к движениям франко-испанских флотов, вплоть до 26 июня, — нельзя не удивиться, как много отведено места распоряжениям, касающимся Вест-Индии, и как мало — идеям о приобретении обладания Каналом.

И затем эти перемены и планах и недостаточная их полнота тоже требуют некоторого объяснения, если предположить, что император серьезно задумывал исполнить то, что желал. Окончательный план соединения Вильнева с силами, сосредоточенными в Ферроле и Рошфоре, а затем переход в Канал на выручку Гантома в Бресте были исполнены только тогда, когда сделалось очевидным, что Брестская эскадра не может выйти в море.

Наконец, мы имеем два объявления самого Наполеона: первое, что половина его флотилии была организована ради демонстрации (обмана), а потом, что и вся она была только демонстрацией. В записке, продиктованной после возвращения из Булони, он говорит, что весь состав вооруженных кораблей, прамов, канонерских лодок и плоскодонок совершенно бесполезен, что это только маска для введения англичан в заблуждение; что он собирается переправиться, не имея флота для прикрытия, — дело, которое, он очень хорошо знал, не могло быть выполнено.

Князь Меттерних в своей автобиографии говорит:

«Более половины всех политических пророков смотрело на Булонский лагерь как на приготовление к высадке в Англию. Другие, более проницательные, наблюдатели видели в этом лагере французскую армию, приготовленную для переправы через Рейн… Таково было и мое мнение. В одну из более продолжительных моих бесед с Наполеоном по дороге в Кембрэй, куда я сопровождал императора в 1810 г., разговор наш перешел на те большие военные приготовления, которые он делал в 1803-1805 гг. в Булони. Я ему откровенно сознался, что и тогда я не мог признать те наступательные меры за приготовления к действиям против Англии. „Вы — совершенно правы, — сказал, улыбаясь, император, — я бы никак не мог сделать такой глупости, как высадка десанта в Англию, пока там внутри страны не разгорелась революция. Армия, собранная в Булони, была всегда предназначена против Австрии. Ни в каком другом месте я не мог собрать ее, не давая соблазна; но так как где-нибудь надо было ее сформировать, я выбрал Булонь, где мог, стягивая ее, тревожить в то же время Англию. Если бы в Англии вспыхнуло восстание, я в тот же день переслал бы туда отряд моей армии, чтобы поддержать возмущение. Я бы в то же время пошел и на вас, потому что для этой цели мои силы были разбиты на эшелоны… Видите, как в 1805 г. Булонь была близка к Вене!“»

Есть еще другой побочный аргумент, говорящий в пользу взгляда князя Меттерниха, — это то разнообразие и неопределенность, с которыми Наполеон говорил о промежутке времени, необходимом ему для обладания морем, чтобы переправить свои силы. В июле 1804 г. он сказал: «Если мы будем господами пролива в течение шести часов, мы будем владыками всего мира» [83]. В письменных наставлениях Вильневу 8 мая 1805 г. он говорит: «Если ваше присутствие сделает нас господствующими на море около Булони в течение трех дней, мы будем иметь возможность совершить нашу экспедицию, т.е. переправить через Канал 160 000 человек на 2000 судов». Во втором письме в тот же день времени назначено 4 дня, а численность армии определена в 150 000 человек.

С другой стороны, беспокойное состояние духа Наполеона, так резко выразившееся, когда подошло время прибытия Вильнева в Брест, должно, кажется, взять перевес над этими «показаниями». Но если верить тому, что Наполеон одинаково серьезно смотрел как на дело высадки на берега Англии, так и на дело сосредоточения сил около Ульма, то мы должны, я думаю, сказать, что Наполеон просто растерялся, смущенный двойственностью своего плана, который был слишком сложен, слишком разнообразен и слишком неопределенного характера, чтобы обещать действительную надежду на успех. Мы обыкновенно привыкли слышать, что Наполеон «заманил» Нельсона в Вест-Индию, и думаем, что Коллингвуд точно проник в намерения императора. Но Вест-Индские экспедиции не были только ложной демонстрацией, хотя в них и была идея отвлечь силы неприятеля от Европы; не уверены мы и в том, что Наполеон ясно представлял, что неприятель пойдет в Вест-Индию вслед за его адмиралами. Кроме того, если предположить, что главной целью Вильнева в его плавании в Вест-Индию было увлечение за собой Нельсона, то выходит, что стратегия этого маневра не богата верными идеями. Это доказывается тем фактом, что Нельсон, как мы видели, на возвратном пути обгоняет Вильнева. Если главную задачу представляло отвлечение британской эскадры, то плавание в Вест-Индию должно было быть действительно мнимым, и Вильневу следовало, приняв меры к тому, чтобы Нельсон своевременно узнал об его назначении туда, повернуть обратно, идти против небольшой Феррольской блокирующей эскадры и, уничтожив ее, соединиться с кораблями этого порта. То же самое следует сказать и относительно эскадры Миссиеси. Если бы с самого начала стремились к достижению обладания Каналом, то для рандеву с Вильневом в море следовало бы назначить более подходящий пункт, а не отдаленный Суринам.

Вообще я думаю, что так или иначе, но можно было наперед предсказать неудачу этих экспедиций, которые были слишком сложны, слишком обширны и слишком рискованны. Одна только посадка на суда войск не обещала успеха дальнейшим действиям, потому что, по имевшимся условиям, можно было ожидать болезней и недостатка провизии. Обсуждая дело беспристрастно, мы не можем не сделать замечания, что Наполеон, по-видимому, действовал все время наперекор своему военно-морскому совету. Мы знаем, что и Вильнев и Декре — оба возражали, и нельзя забыть, в каких резких выражениях ответил морской министр Наполеону 22 августа:

«И сказать всю правду, так морской министр, подчиняющийся вашему величеству в морских делах, служит плохо вашему оружию, если в действительности даже не вредит ему».

Таким образом, еще раз, но уже окончательно, мы извлекаем тот урок из этого последнего усилия Франции, что положительно не стоит пытаться приобрести обладание морем какими-либо другими средствами, кроме как прямо сражаясь за него, и что борьба за достижение этого обладания представляет уже сама по себе предприятие столь глубоко серьезное, что оно не допускает попыток достигнуть одновременно еще какой-либо другой цели.

Глава X

Условия, при которых нападения на территорию с моря бывают успешны или неуспешны

В последних четырех главах я сделал исторический обзор наиболее серьезных попыток одной из морских держав вырвать из рук другой — но только на время и преследуя частную цель — обладание морем, которым обороняющаяся держава владела. Мы видели, что эти попытки ведут к неудачам, главным образом, потому, что внимание, долженствующее быть сосредоточенным на операциях только одной первостепенной важности, отвлекается и истощается в преследовании двух целей одновременно.

Ясно также, что раздельная линия между попытками приобрести обладание морем с целью облегчить высадку на берег и между высадками на берег при предполагаемой необеспеченности обладания морем очень тонка. Главным отличием служит только количественная сторона морских приготовлений нападающего, более значительная при преследовании первой цели.

А затем еще следует заметить, что термин «обладание морем» в применении его к обозначению правоспособности препятствовать проходу неприятеля, имеющего намерение сделать высадку на берег, по необходимости заключает в себе некоторую неопределенность. Обладание морем может быть абсолютно полным не только для этой цели, но и для всякой другой. Оно может быть достаточно полным для обеспечения экспедиции, отправляющейся через море для нападения на территорию, от всяких других препятствий как на пути, так и на месте атаки; но оно может быть при этом совершенно недостаточным, чтобы обеспечить сообщение базы с пунктом атаки. Весьма постепенными градациями можно последовательно дойти до все менее и менее совершенного обладания морем, пока оно совсем не будет утрачено, и тогда неприятельские суда свободно могут бороздить воды по всем путям, ведущим к пункту атаки.

В истории мы имеем один только пример абсолютного обладания морем — это наше положение в Крымской войне. Оно отчасти было следствием особенного положения неприятельских морских портов на берегах морей, которые суживаются в так легко охраняемые проливы Босфор, Дарданеллы, Зунд и Бельты. Эти узкие проходы похожи на внешние ворота тюрем, в которых заключен неприятель и которые предостерегают его о двойном риске в случае попытки к побегу. Вполне возможно, что это абсолютное обладание морем, удержанию которого помогало географическое положение, могло бы оказаться неполным, если бы в наших руках не было начавшей тогда развиваться силы пара. Пока корабли двигались ветром, природа постоянно вмешивалась и расстраивала планы; она передавала в руки одной стороны преимущества, на которые последняя и не рассчитывала, тогда как другая сторона считала их для себя обязательными. Можно прямо сказать, что если бы в русском флоте пар имел такое же применение, какое он имел у союзников, то очень возможно, что даже в Балтийском и Черном морях влияние враждебных России флотов могло бы быть до некоторой степени оспариваемо.

От этого абсолютного, неограниченного обладания морем, которое позволило союзникам во время нападения на Крым быть совершенно спокойными за безопасность их сообщений, мы перейдем к франко-германской войне, в которой обладанию морем, по крайней мере, угрожали и в которой операции на коммуникационных линиях если и были незначительны, то все-таки имели место [84]. В междоусобной американской войне морские силы конфедератов, хотя и никогда не были настолько велики, чтобы воспрепятствовать федеративным штатам нападать на их порты со стороны моря, все же иногда имели возможность действовать на морские сообщения федератов с их базой. Если они этого не сделали, то это произошло благодаря соображениям о балансе между риском и выгодами. В чили-перуанскую войну мы видим, что слабейшая морская держава, хотя и не будучи в состоянии оспаривать обладание морем, в одном случае действовала на сообщения неприятеля в высшей степени успешно [85]. В австро-итальянской войне 1866 г. обладание морем итальянцами было столь незначительно, что австрийский флот мог расстроить намерение неприятеля овладеть островом Лисса победой над превосходящим его по силе итальянским флотом.

Оставив эти современные примеры, вернемся назад к тому времени и к тем условиям, когда каждая из воюющих сторон удерживала за собой одновременно обладание морем в пределах непосредственной сферы операций ее флотов, но не за ними. Каждая из сторон имела свои силы в открытом море — неприкосновенные и угрожающие. Если при таких условиях с той или другой стороны должны были совершаться нападения на территорию, то они предпринимались слабейшими морскими силами, уклонявшимися от прямых столкновений с флотом неприятеля неожиданно и так быстро, чтобы превосходящие силы врага не успевали появиться на выручку; или же упомянутые нападения делались под прикрытием превосходящей неприятеля местной морской силы — такой, которая «презирала» вмешательство последнего на море.

Мы увидим в истории морской войны массу примеров, иллюстрирующих эту фазу обладания морем, и во многих из них будем сравнивать способы пользования этим обладанием по отношению к нападению на территорию.

Проходя через этот период стратегической позиции моря, рассматриваемого как территория, по которой двигаются военные силы с целью завоевания намеченных местностей, мы приходим к той первоначальной фазе, которую я описал в первой главе и при которой ни одна из сторон не имела обладания морем или не пыталась иметь его, или когда воду можно было сравнить с пустыней — нейтральной территорией, не служащей целью для наступательных и оборонительных операций, но лишь средством сообщения или дорогой для передвижения военных сил с какого-нибудь одного пункта на другой.

В первой главе я пытался показать, что переход от этой начальной фазы нейтрального моря ко второй фазе, в которой обладание морем может быть оспариваемо всегда и везде, зависел главным образом от возраставшего развития морокой архитектуры. Здесь полезно несколько остановиться на этом вопросу, чтобы лучше понять, что такая зависимость не только имела место раньше, но существует и теперь, как и будет существовать всегда.

Для морской силы, превосходящей силы неприятеля, возможность иметь контроль на море, с целью ли облегчить свое собственное движение для успешной высадки войск на берег неприятеля или с целью воспрепятствовать высадкам этого последнего на свой берег, — приближается к вероятности и уверенности при каждом усовершенствовании в способности корабля пересекать море и удерживать данное на нем положение. Так оно и было, когда усовершенствование шло равномерно с обеих сторон.

Когда при парусных судах начала развиваться морская война, первенствующая морская держава была лишена возможности держать свои силы в постоянной угрозе столкновения с силами слабейших морских держав. Качества военных кораблей были таковы, что всякие действия военного характера должны были прекращаться на зимние месяцы в европейских водах.

В войне, следовавшей за восшествием на престол Вильгельма III, которую так же, как и «войну за наследство», чрезвычайно полезно изучать для разъяснения таких вопросов, как настоящий, были явные возражения против отправления судов первого и второго рангов в море до 7 мая и столь же сильные возражения против оставления их в море после 1 августа. Более мелкие суда могли отправляться раньше и возвращаться позднее, но даже и для них зимние месяцы считались опасными. Отсюда следовало, что каждый год с наступлением весны предупреждение выхода в море одного флота против другого разрешалось только случайностью. Уже один тот факт, например, что английский флот мог (часто так случалось), подойдя к неприятельскому порту, найти его пустым, потому что флот, зимовавший там, уже выступил в море, должен был отодвинуть (для Англии) далеко на задний план идею об обладании морем.

Без сомнения, существовало опасение за большие корабли, тяжело нагруженные орудиями на слабых палубах, которые настилались на очень слабые бимсы; зимний шторм мог расшатать их. Но все-таки не эта опасность пугала тогдашние власти. Суда первого и второго рангов, а может быть, и третьего, т.е. главная сила всякого флота, были совершенно беспомощны под парусами в штормовую погоду. Было небезопасно оставлять их в море в таком положении, при котором им не хватало места для лежания в дрейфе в течение 48 часов. Время определялось пространством при предположении, что корабль находится как раз посередине Английского канала. Из опыта уже было известно, что во время северного шторма южный берег по причине дрейфа судна делался надветренным через 6 часов; если же дул южный шторм, то северный берег становился подветренным по прошествии того же срока.

Это бросает поток света на положение дел. Если корабли не могли держаться ближе к берегу, как на середине Канала, то их и не ставили к неприятельскому порту ближе, чем на это расстояние, за исключением разве каких-нибудь особенных обстоятельств. Именно это мы и наблюдаем. Главная опасность нашему обладанию морем угрожала из Бреста, и в войны раннего периода, когда надо было идти навстречу опасности, положение блокирующего флота никогда не было ближе 30 миль от Уэссана, кроме тех случаев, когда существовало намерение атаковать французские корабли в их собственных портах. Тогда английские корабли шли в Камаретскую и Бертомскую бухты и становились там на якорь. При таких условиях моря, на пространстве от устья Английского канала до линии, соединяющей мыс Клир с мысом Финистерре, были долго в индифферентном состоянии [86]; но, несмотря на это, географические условия были таковы, что территориальные атаки с моря с той и другой стороны бывали редки.

Долго после того как европейские воды вследствие усовершенствования в кораблестроении перешли от периода индифферентного, государства, которым они принадлежали, враждовали между собой; они разделялись узкими полосами индифферентных вод. Время не имело большого значения. Если экспедиция была достаточной силы и управлялась надлежащим образом, она непременно достигала своей цели. Если же сила ее была недостаточна или в неумелых руках, то сухопутные силы атакованного острова отбрасывали ее обратно на суда.

Но положения дел в европейских водах и вест-индских в то время, когда не существовало морской силы в настоящем значении этого понятия, различались между собой. Экспедиции могли направляться с одного острова на другой с целью завоевания. Военные силы были вообще незначительны; атакуемая территория тоже невелика и соответственно своей величине обыкновенно легче завоевывалась. Пока воды были действительно индифферентны, вторжение с одного острова на другой было делом вполне возможным и, как мы увидим ниже, случалось нередко.

Экспедиции, которые могли бы иметь успех, если бы море было действительно индифферентным, откладывались, часто и совсем расстраивались при появлении небольшого неприятельского флота. Нередко только одно известие о близости морских сил противника служило поводом к расстройству предприятия, и нам предстоит еще встретиться со случаями, когда войска, уже высадившись на неприятельский берег и пробившись несколько в глубь страны, снова садились в суда при появлении какого-нибудь слуха о приближении неприятельского флота.

Когда делалось известным о нахождении в каком-либо пункте неприятельских морских сил, то вопрос о времени становился очень важным. Во взятом нами для примера случае, о котором мы уже говорили, а именно в проектировавшемся вторжении войск с острова Мартиника на остров Сент-Люсия, в то время как на Ямайке находились крупные неприятельские силы, экспедиция могла быть предпринята только при условии, что можно было серьезно рассчитывать покончить ее в четыре недели. Конечно, в случае простого набега с целью потревожить неприятеля, размеры экспедиции были бы гораздо меньше; она не могла бы задаваться попыткой, требующей времени, потому что именно время дало бы возможность собраться превосходящим ее силам с острова Сент-Люсия, которые и расстроили бы цель набега. Но если объектом экспедиции поставлено завоевание острова, то она должна быть не только закончена раньше, чем пройдут четыре недели, но в этот срок завоеванный остров должен быть еще настолько подготовлен в боевом отношении, чтобы можно было отбить все попытки взять его обратно. В этом отношении есть разница между абсолютно и относительно индифферентными водами.