Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Москва в улицах и лицах

ModernLib.Net / Архитектура и зодчество / Колодный Лев / Москва в улицах и лицах - Чтение (стр. 31)
Автор: Колодный Лев
Жанр: Архитектура и зодчество

 

 


      Вместе с архитектором, автором проекта, Павлом Штелеллером полдня ходил я в 1967 году по маршруту будущего "Новокировского". Начали мы путь от гостиницы "Ленинградской", прошли по Домниковке, где теперь громоздятся банки. За бульварами дорогу преграждали многоэтажные дома бывшего Училища живописи с мемориальными досками, старинная усадьба... Путь преграждали "дом Черткова", бывшие палаты Долгоруких. И все это собирались стереть с лица земли...
      Дров наломали много. На пустыре против почтамта был дом, куда ходил на службу Николай Васильевич Никитин, главный конструктор Останкинской телебашни.
      - Долго ли простоит ваша башня?
      - Пока не надоест, - ответил, склонный к парадоксам, Никитин.
      Он нарисовал на память, на подвернувшемся под руку листке, несколькими линиями - силуэт башни, и обзначил два размера - у основания и вершины бетонного ствола, изобразив таким образом сюжет гениального инженерного сооружения ХХ века, оказавшегося в одном ряду с башней Шухова.
      Самая высокая в мире - 533 метра - железобетонная башня по проекту Никитина опирается на пятачок фундамента, заложенного всего на несколько метров в глубину. Не падать на семи ветрах ей позволяют туго натянутые стальные тросы внутри бетонного ствола. Он подобен луку, за концы стянутый тетивой.
      Начав рыть котлован, строители ушли с площадки, потому что нашлись специалисты, утверждавшие: на фундаменте Никитина башня рухнет.
      Не рухнула... Академия наук СССР присудила ему без защиты диссертации звание доктора технических наук. Вскоре после триумфа инженер умер. А башня стоит, пока не надоест...
      (Если на Шухову башню и на Меншикову башню поднимался я однажды, то на Останкинской бывал столько раз, сколько писал о ней - много. Поднимался в будни, когда она медленно росла, и в праздники, когда сравнялась в росте с Эйфелевой башней, потом - с Эмпайром стейт билдингом, после чего выросла выше всех до проектной отметки - 533 метра. Высота притягивает, вдохновляет, на высоте работают умелые, смелые и добрые люди. Они меня представили к ордену по случаю окончания строительства. Его получил покойный начальник, ни разу не побывавший на башне.)
      Трудно поверить, но вернули художникам "дом Юшкова", захваченный у них во время войны, плотно заселенный учреждениями. Казалось, пребывать им на насиженном месте вечно. И не мне одному так казалось, писавшему статьи в "МП" о печальной судьбе исторического здания.
      - Томский не сумел, Вучетич не смог, брось гиблое дело, побереги себя, - советовал Илье Глазунову ректор Суриковского художественного института, правопреемник училища, помещавшегося на Мясницкой.
      Неистовый Глазунов нашел союзников. Побывал в Кремле на приеме у генсека КПСС Горбачева, премьера Рыжкова, главного идеолога Яковлева, который перед аудиенцией удостоверился, будущий ректор не имеет, как о том шептались, никакого отношения к черносотенному обществу "Память". Решение прорабы перестройки приняли, деньги дали. Даже награду первую в жизни получил Илья Сергеевич, когда Михаил Сергеевич, беседуя с художником, узнал, что у того на груди нет ни ордена и ни самой захудалой медали. Но окопавшиеся в "доме Юшкова" арендаторы, за каждым из которых стояли министерства с министрами, членами ЦК, не отдавали художникам строение.
      Решительный удар по засевшим в здании конторам нанес кулаком Егор Лигачев, член тогда всесильного Политбюро. Он после беседы с Глазуновым приехал на Мясницкую, посмотрел на хлев, в который превратили советские учреждения дворец, возмутился увиденным и принял "волевое решение". Кому звонил, кому что говорил - не слышал. Только после его визита конторы вылетели с Мясницкой.
      Сегодня "дом Юшкова" возрождается. В отремонтированные корпуса по утрам приходит несколько сот студентов академии, основанной автором "Мистерии ХХ века". В Актовом зале на стене восходит солнце и Аврора, богиня утренней зари, приветствует молодых художников в тот день, когда они получают из рук Ильи Глазунова дипломы живописцев, скульпторов, архитекторов, искусствоведов...
      ...Один за другим восстанавливаются старые дома, предназначавшиеся на снос, в жертву утопии. Реставрирован в стиле барокко особняк Арсеньева-фон Мекк, принимавший Пушкина, Листа, Дебюсси, Чайковского. "Дом Черткова" в лесах. Строят деловой центр на месте Евпла, что очень даже нехорошо. Надо бы городской Думе принять закон, запрещающий на месте сломанных храмов воздвигать любые подобные сооружения.
      Тургеневская библиотека въехала в обновленный дом в Бобровом, бывшем Юшковом, переулке. На месте шахты Метростроя появится еще одна станция метро у Мясницких ворот. Жизнь продолжается, и улица обновляется, возвращаясь в лучшие времена.
      Глава девятнадцатая
      МАРОСЕЙКА
      Питейный двор. - Государева дорога. - Обет
      Ивана III. - Никола в Блинниках. - Школа пастора Глюка. - Гимназистка Мария Ульянова.
      Граф Румянцев-Задунайский. - Поэт и министр Иван Дмитриев. Резиденция маршала Мортье.
      Сенатор Салтыков, тесть Дельвига. - "Живет себе на Маросейке..." "Двадцать писем к другу", Алексею Каплеру. - Контора инженера Красина. Церковь
      Матвея Казакова. - Врач-профессор Лодер.
      Физик Петр Лебедев.
      Маленькая Маросейка хранит в названии память о питейном дворе и подворье для "малороссийских городов казаков и мещан, которые будут к Москве приезжать для всяких своих дел и с товарами". Рядом с подворьем торговала фартина, прозванная "Маросейка". От нее название перешло улице, при советской власти именовавшейся - Богдана Хмельницкого. Однако ни великий гетман, ни другие высокие гости с Украины сюда не наведывались, останавливаясь в более престижных палатах.
      Точно известно, на Маросейке проживало в средние века много "немцев", иностранцев, иноверцев, в один для них невеселый день царским указом Алексея Михайловича переселенных в Немецкую слободу. Там, вдали от Кремля, на окраине Москвы, они могли чувстовать себя как дома, имели право построить кирху, палаты, как в "фатерланде". Сюда зачастил царь Петр Алексеевич, нашедший в слободе и дружбу, и любовь, и измену любимой...
      До его воцарения на престоле Маросейка служила дорогой государевой. Царь со свитой ездил по ней в подмосковные резиденции в Покровском, Измайлово, Преображенском. Простой народ ходил по удице из Китай-города в Огородную, Казенную и Басманную слободы. До царей великие князья следовали по улице в загородные усадьбы среди цветущих садов. По этой причине один из переулков улицы называется Старосадским.
      Во время большого пожара Иван III дал обет, что построит церковь, если всевышний избавит Кремль от беды. Огонь заглох у Ильинских ворот Китай-города. В благодарность Богу князь выстроил в начале улицы "обетную" церковь Симеона Дивногорца.(Проповедовал на Дивной горе у Антиохии, обращал в христианство окрестных жителей, давал советы византийским царям Феодосию Младшему и Маркиану, умер в 459 году.) К этому храму пристроили в 1657 году каменную церковь Николая Чудотворца. Храм стали называть Никольским, "что у решетки", так как возле него улица по ночам загораживалась сторожами от лихих людей. Церковь с колокольней сохранилась, и мы видим над квадратными окнами подклета двусветный, в два окна, четверик в стиле московского барокко, под одной главой. С севера примыкает к храму Казанский придел.
      Среди сорока других московских церквей, посвященных Николаю Чудотворцу, этот Никола привязывается к "Блинникам", лавкам, торговавшим блинами. В возвращенном Русской православной церкви храме особо почитается икона Сергия Радонежского с частицей его мощей.
      При советской власти в начале Маросейки воздвигли в стиле конструктивизма серую бетонную коробку Дома трестов, набравших силу при нэпе. Это здание перед войной передали ЦК комсомола, в чьих рядах партия воспитывала смену, кадры функционеров. Они пошли, начиная с 1985 года, "другим путем", отличным от того, что проложил Ленин. Сегодня бывшие функционеры комсомола руководят правительством, крупнейшими банками. Из рядов Центрального комитета на Маросейке в большую политику вышел член бюро ЦК Геннадий Янаев. Его трясущиеся от волнения пальцы видели миллионы людей на экране ТВ, когда будучи несколько дней "и. о. президента СССР", он возглавил неудавшийся правительственный переворот. Этот демарш завершился роспуском не только партии, но и комсомола.
      Вблизи великокняжеских "старых садов" и загородной резиденции появились дворы знатных фамилий - Салтыковых, Собакиных, Куракиных, Шереметевых, Нарышкиных... Войдя под арку дома 11, во дворе видишь фасад в стиле барокко, высокие окна, из которых выглядывали в далеком прошлом во двор головы школяров, учеников пастора Эрнста Глюка. Ученый богослов и лингвист до Москвы жил в Мариенбурге, переводил Библию на латышский и русский, изучал восточные языки. В его семью в услужение поступила рано осиротевшая девочка по имени Марта, росшая с детьми пастора. Глюк воспитал ее в духе лютеранства, но читать и писать не научил. Из взятого русскими Мариенбурга пастор и его бывшая служанка, успевшая выйти замуж за драгуна, последовали в Россию.
      Судьба обоих сложилась так. Марта полюбилась победителям, Шереметеву, Меншикову, потом Петру Первому, плененному ее красотой и умом. Марту Скавронскую короновали в Москве в 1712 году под именем Екатерины Алексеевны, что не помешало ей изменять мужу, за что фаворит поплатился головой, преподнесенной императрице на блюде.
      Пастора Глюка Петр в 1703 году назначил начальником учрежденной им школы при семи учителях. На царской службе Глюк время зря не терял, составил славяно-латино-греческий словарь, написал русские учебники по географии и граматике. Программа его школы поражает обилием предметов. В ней учили семь языков: латинский, греческий, еврейский, сирийский, халдейский, немецкий и французский. Постигали философию, риторику, арифметику, географию, танцы, верховую езду, учились объезжать лошадей. Таким образом воспитывали детей, способных послужить России молодой в армии, дипломатии, вести дела с иностранцами.
      В прочных стенах старого дома, которые перешли в ХIX веке Человеколюбивому обществу, помещались богадельня, лечебница, училище для бедных. Спустя два века после гимназии пастора Глюка открылась Елисаветинская женская гимназия. Аттестат зрелости с большим трудом получила в ней младшая сестра государственного преступника, повешенного за покушение на императора, Мария Ульянова. В отличие от других детей в семье Ульяновых, Мария училась плохо, пятерок, как любимый брат Володя, не получала, переживала из-за плохих отметок в выпускном классе. Брат, живя за границей, утешал 16-летнюю сестру, как мог: "С твоим взглядом на гимназию и занятия я согласиться не могу... Мне кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить. А для этого совсем не резон усиленно работать... Что за беда, если будешь получать тройки, а в виде исключения двойки?.. Иначе расхвораешься к лету не на шутку. Если ты не можешь учить спустя рукава - тогда лучше бросить и уехать за границу. Гимназию всегда можно будет кончить..."
      Выпускница гимназии Вера Марецкая, великая актриса советского театра и кино, осыпанная золотыми медалями лауреата Сталинской премии, в фильме "Член правительства" сотворила миф о советской Золушке, непохожий на американский, творимый в Голливуде, где бедные провинциалки перерождались в королев. Героиня Марецкой из забитой деревенской женщины волею партии превращалась в депутата советского парламента, трибуна, произносящего перед вождями и народом речь в Кремле.
      История этого владения на Маросейке прослеживается со времен Михаила Романова, когда оно принадлежало голландскому купцу Рутцу. Его двор за долги перешел в казну, стал Посольским. Снова попал в частные руки. После пожара школы пастора Глюка, строением завладел пожалованный в графы потомок боснийских князей Савва Рагузинский, известный русский дипломат. Он представлял Россию в разных европейских странах и Китае, составил записки об этой далекой и загадочной стране, карты Восточной Азии.
      Другой знаменитый хозяин дома - Николай Репнин, екатерининскй орел, победитель турок, генерал-фельдмаршал, с именем которого связаны Кючук-Кайнарджийский мир и Ясский договор, давшие России после многих войн широкий выход к Черному морю.
      Как одно из самых замечательных строений Москвы фасад и план дома попали в "Архитектурные альбомы" Матвея Казакова. Попал в эти альбомы дворец на Маросейке, 17, построенный купцом первой гильдии М. Р. Хлебниковым в 1780-х годах. Творца здания Казаков не назвал, поэтому по косвенным внешним признакам его архитектуру приписывают Василию Баженову, как это принято в отношении ряда замечательных строений, авторство которых точно не установлено. Такое мнение утвердилось благодаря академику Игорю Грабарю, автору монографии "Неизвестные и предполагаемые постройки В. И. Баженова", написанной в разгар борьбы Сталина с "космополитизмом" и "преклонением перед Западом". Выводы Грабаря оспариваются авторитетными искусствоведами.
      Приобрел этот большой дом в конце царствования Екатерины II генерал-фельдмаршал Петр Румянцев-Задунайский. Титул Задунайского получил в 1775 году за победы над турками за Дунаем. Новаторские идеи в области военного искусства сформулированы фельдмаршалом в "Инструкции", "Обряде службы" и "Мыслях". Эти труды, повлиявшие на уставы и реформы русской армии, изучаются в офицерских академиях в ХХ веке.
      Пожить долго на Маросейке вышедшему в отставку графу не удалось, он умер в том же году, что и императрица, высоко ценившая Румянцева-Задунайского за успехи на поле боя. Дворец перешел сыновьям графа Румянцева-Задунайского погодкам, Сергею и Николаю, двум творцам политики империи. Первый из них известен как дипломат, инициатор закона о свободных хлебопашцах, почетный член Акадмии наук. Второй - руководил и внешней, и внутренней политикой, заслужил высший гражданский чин канцлера. Но обессмертил свое имя - Румянцевским музеем. Пора бы вернуть имя Румянцева, предававшееся забвенью, национальной библиотеке, обязанной ему больше всех.
      В доме Николая Румянцева в окружении книг замечательной библиотеки хозяина после пожара Москвы поселился поэт Иван Дмитриев. И жил на Маросейке до тех пор, пока не построил на Спиридоновке собственный дом, по своему проекту, где главенствовали книги и эстампы. Песни на слова поэта "Стонет сизый голубочек" и "Ах, когда б я прежде знала" стали в прошлом веке народными. Популярными были его сказки "Модная жена", а также "Причудница", написанные в шутливой манере, живой речью:
      В Москве, которая и в древни времена
      Прелестными была обильна и славна,
      Не знаю подлинно, при коем государе,
      А только слышал я, что русские бояре
      Тогда уж бросили запоры и замки,
      Не запирали жен в высоки чердаки,
      Но следуя немецкой моде,
      Уж позволяли им в приятной жить свободе...
      Современники знали стихотворца как преуспевавшего сановника, занимавшего высшие посты в столице. Император назначал его обер-прокурором Сената и министром юстиции. Уходя в отставку, Дмитриев покидал столицу и переселялся в любимую Москву. "С самой нежной молодости моей въезд в Москву бывал всегда для меня праздником", - признавался он во "Взгляде на мою жизнь", изданном после его смерти в 1837 году, в том самом, когда погиб его младший друг на дуэли.
      В каком ты блеске ныне зрима,
      Княжений знаменитых мать!
      Москва, России дочь любима,
      Где равную тебе сыскать?
      Последние две строки из этих стихов, написанных Иваном Дмитриевым после освобождения Москвы в 1812 году, Пушкин взял в качестве эпиграфа к VI1 главе "Евгения Онегина". Что лучше всяких слов говорит, как уважал он почтенного поэта, с которым всю жизнь поддерживал добрые отношения.
      Работая над "Историей Пугачева" Пушкин ввел в нее свидетельство Дмитриева, очевидца казни Емельяна Пугачева, От него в детстве пришлось вместе с родителями бежать в Москву. Тем не менее ненависти к поверженному предводителю вольницы поэт не испытывал, дал его словесный портрет, вполне объективный, примерно такие портреты составляют современные профессионалы-криминалисты.
      " Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд, он был сорока лет; роста среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый; волосы, помнится, черные, и небольшую бороду клином".
      На столбе ворот усадьбы Румянцевых каменотесы выбили надпись: "Свободен от постоя", то есть от размещения солдат. Чтобы заслужить такое право и не превращать дом в филиал казармы, следовало заплатить налог на строительство казарм, что, конечно, было под силу титутованным владельцам дома.
      С Маросейкой, 15, связано имя еще одного сына XVIII века, археографа и историка Николая Николаевича Бантыш-Каменского-старшего. До нашествия Наполеона ему принадлежало владение, где сейчас тянется вдоль улицы трехэтажный дом, вобравший в себя средневековые палаты. На первом этаже здесь давным-давно существует популярная в Москве гомеопатическая аптека. Она, как ни стремилась Академия медицинских наук СССР раздавить "лже-науку" - гомеопатию, пережила три революции и две мировые войны.
      Бантыш-Каменский спас в 1812 году бесценный Московский архив Коллегии иностранных дел, вывез документы на подводах в Нижний Новгород. Тридцать лет не только управлял архивом, но привел в порядок и описал огромное количество дел, его четыре тома "Обзора внешней политики России" считаются классическими.
      Бантыш-Каменский-младший, Дмитрий Николаевич, с которым мы встречались на Большой Никитской, пошел по стопам отца, спас на Украине многие летописи и документы, на их основе написал в четырех томах "Историю Малой России". Ему принадлежит известный каждому любителю истории "Словарь достопамятных людей Русской земли". В него вошло 631 биография, они не дадут никогда забыть о многих сынах России и Украины, между которыми отец и сын не делали различия.
      Пожар 1812 года прошелся по правой стороне Маросейки. Огонь не затронул крайний дом (№ 2) графини В. П. Разумовской. Его ротонда двести лет видна на углу с Лубянским проездом. Как выглядел он перед нашествием Наполеона, мы можем представить по альбомам Матвея Казакова. Описывая Москву перед взятием города французами, Лев Толстой помянул дом в романе "Война и мир":
      "У угла Маросейки, против большого, с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленых людей в халатах и оборванных чуйках".
      В доме с ротондой жил маршал Мортье, назначенный Наполеоном военным губернатором. Тогда он провел в Москве больше месяца, по его приказу взорвали Кремль. Но дом на Мясницкой и другие городские строения не уничтожил. После отступления из сожженной русской столицы Мортье прожил годы, полные потрясений. Ему пришлось подписать акт о капитуляции Парижа. Перейдя на сторону Бурбонов, маршал получил звание пэра Франции. Но изменил королю, когда свергнутый Наполеон вернулся на "сто дней" во Францию. Спустя несколько лет Мортье простили, вернули звание пэра. В этом звании и в должности посла Франции в России он возвратился в непокоренную страну. Участник многих сражений погиб в дни мира. Будучи военным министром, маршал был убит во время покушения на короля Луи Филиппа.
      А где было Малороссийское подворье и фартина "Маросейка" Эти исчезнувшие строения XVII века, а также помянутые в документах "харчовые лавки" XVIII века занимали современное владение, чей номер 9. В более близком нам ХIX веке, в пушкинские годы, в центре участка находился двухэтажный особняк, принадлежавший "нежинскому греку Ивану Павлову сыну Бубуки". В его доме квартировал сенатор Михаил Александрович Салтыков, добрый знакомый Пушкина со времен "Арзамаса". В этом дружеском литературном объединении каждый член наделялся шутливым прозвищем. Салтыков получил их сразу два: "природного члена" и "почетного гуся". Последняя кличка, очевидно, связана с тем, что Салтыков был почетным опекуном Воспитательного дома.
      Сенатор Салтыков слыл одним из образованнейших людей. Как свидетельствует современник, он превосходно знал литературу, язык, философию и публицистику французов, изумлял их знанием Парижа, и при этом столь же отлично владел родным языком и литературой. Чего не могли о себе сказать многие аристократы его круга, получившие принятое тогда французское воспитание.
      Пушкину пришлось посетить сенатора по печальному поводу, чтобы сообщить весть о смерти Дельвига, друга поэта и зятя сенатора. То была первая угасшая звезда пушкинской плеяды. Антон Дельвиг умер в 33 года. В истории литературы он известен идиллиями, подражаниями древним, стихами в духе народных песен. Этот путь привел его к таким шедеврам как "Соловей", "Не осенний мелкий дождичек", положенным на музыку Алябьевым и Глинкой. Именно Дельвиг, а не его гениальный друг (как пишут), основал, редактировал и издавал "Литературную газету" до тех пор, пока по высочайшему повелению ему было запрещено заниматься редактированием.
      Весть о смерти друга застала Пушкина в Москве, и он отправился на Маросейку. Но сообщить сенатору то, что намеревался, не смог.
      "Вчера ездил я к Салтыкову обьявить ему все - и не имел духу, сообщал Александр Сергеевич в Петербург другу П. А. Плетневу 21 января 1931 года. - Вечером получил твое письмо. Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная".
      Маросейку, как Тверскую и Мясницкую, Пушкин не помянул в стихах, но это сделал его друг, поэт пушкинского созвездия, князь Петр Вяземский, переживший всех друзей. Во второй половине ХIX века, в 1862 году он писал:
      Русь в кичке, в красной душегрейке,
      Она как будто за сто лет,
      Живет себе на Маросейке,
      А до Европы дела нет.
      История улицы сложилась так, что с петровских времен роль связующего звена Кремля с загородными царскими резиденциями взяла на себя Мясницкая. Она же позднее, как мы знаем, стала торговать импортными товарами европейских фирм. В отличие от соседки Маросейка битком была набита лавками и магазинами, но иного свойства, чем на Кузнецком Мосту и Мясницкой. Здесь развернулся русский капитал. Многие купцы торговали на первых этажах домов в лавках, а жили над ними, в квартирах на втором этаже. Эти купеческие двухэтажные, а также надстроенные третьим этажом строения, не сломаны. Именно они определяют лицо маленькой улицы, особенно в ее начале, где появились в XVIII-ХIX веках. Это дом 4, бывший "мясной ряд", лавки XVII века, дом 6, бывшие "харчовые лавки", дома 8, 15, бывшие каменные палаты...
      Как ни странно, коренной житель Арбата, Александр Герцен, будучи в эмиграции, вспоминая родной город, в мыслях мечтал поселиться не среди арбатских милых переулков. Живя в Париже, он писал о желании купить дом... на Маросейке!
      "Я помню, возле дома Боткина на Маросейке удивительные дома".
      Герцен имеет в виду особняк друга в Петроверигском переулке, "удивительными" называет сохранившие масштаб двухэтажные строения улицы, которым, быть может, в наши дни вернут утраченные черты ампира, сглаженные утюгом времени. Но и Маросейка познала на себе удары молота молодого капитализма, лишенного ностальгии по прошлому, сокрушавшего на пути доходных и торговых домов любые памятники истории и культуры, даже если они относились к явлениям уникальным.
      К числу потерь относится дом, попавший в числе шедевров в альбомы Матвея Казакова. То был трехэтажный дворец в стиле барокко, каких очень мало осталось в Москве. В руках знатных фамилий - Салтыковых, Шаховских и Щербатовых - земля под ним была до начала ХХ века, когда разбогатели другие люди. На углу с Большим Златоустинским переулком они снесли обветшавший дворец перед первой мировой войной. На его месте архитектор Адольф Эрихсон, мастер эклектики и модерна, построил для Ивана Сытина шестиэтажный с большими окнами доходный дом. Вверху - квартиры, внизу - контора, склад и книжный магазин.
      После возвращения из лагеря в этом доме на Маросейке, 7, поселился вернувшийся после десяти лет мучений в сталинском ГУЛАГе Алексей Каплер. Он нашел в себе силы начать новую жизнь. Миллионы телезрителей запомнили его лицо, ведущего популярной "Кинопанорамы", которую Алексей Яковлевич вел в не свойственной советскому ТВ свободной манере, без пафоса и административного восторга. Ему адресовала "Двадцать писем к другу" Светлана Аллилуева, дочь Сталина, описав в них историю растоптанной отцом любви... Эта рукопись опубликована была за границей после бегства дочери вождя из СССР.
      Отличился до войны Каплер как сценарист шедших с триумфом на экранах страны фильмов "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году". Играл в обеих картинах заглавную роль актер театра Вахтангова Борис Щукин, заслуживший признание не только зрителей, но здравствовавшей тогда жены вождя и его соратников. Это два краеугольных камня культа Ленина и культа Сталина, представшего на экране правой рукой Ильича. За талантливые лжеисторические картины кинодраматург получил в 1941 году Сталинскую премию.
      Отечественная война началась, когда ему шел 37 год. Спустя полтора года офицер, военный корреспондент "Правды", друг Василия Сталина, на правительственной даче знакомится с его сестрой-школьницей Светланой. Между шестнадцатилетней девушкой и без малого сорокалетним мужчиной возникло притяжение. "Нас потянуло друг к другу неудержимо", - написано в 16 письме к несчастному другу, заплатившему десятью годами страданий за несколько месяцев платонической любви.
      Когда шли кровопролитные бои на Волге, в "Правде" появился очерк специального корреспондена Алексея Каплера "Письмо лейтенанта Л. из Сталинграда", адресованное не только миллионам читателей органа ЦК, но и любимой. Под инициалом Л., скрывался Люся, как звали в дружеском круге баловня судьбы - артиста, режиссера и писателя Алексея Яковлевича Каплера. То было беспрецедентное по смелости признание в любви, достойное памяти. За стихи: "Я помню чудное мгновенье..." Александр Сергеевич ничем не рисковал, публикуя послание Анне Керн. Алексей Яковлевич за свои прозаические строчки рисковал головой, поскольку внимательным читателем газеты был Верховный Главнокомандующий Сталин. Ему успели доложить о прогулках несовершеннолетней дочери с офицером. "Письмо" в газете заканчивалось словами, от которых сжалось от страха сердце девушки в квартире грозного отца: "Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля".
      После возвращения с фронта окрыленного лейтенанта Л. роман начал набирать усиленные обороты. Участились свидания, удлинились разговоры по телефону, прогулки по Москве, хождения в музеи, театры, на выставки. За каждым шагом пары следил чекист, ходивший по пятам, он же нес службу за раскрытой дверью, когда влюбленные решились, будь что будет! в первый и последний раз поцеловаться... Это случилось в день 17-летия Светланы.
      - Уж не могла найти русского! - оскорбился выбором дочери бывший нарком по делам национальностей, решивший принять меры против зарвавшегося искусителя. Его увезли на Лубянку и предъявили обвинение в ...шпионаже. Пыл влюбленного Каплера умерила стужа лагерей...
      Сталину фатально не везло на браки детей. Старший сын женился на еврейке, которая родила внучку и попала в тюрьму, когда ее муж, артиллерист Яков Сталин, оказался в плену. Светлана после романа с Каплером вышла замуж за сокурсника, еврея, Григория Иосифовича Морозова. В браке родился внук Сталина, Иосиф. К мальчику дед привязался, но зятя видеть не пожелал. По версии "Двадцати писем к другу" развод произошел по личным причинам. По версии Григория Морозова, публично обнародованной, Сталин и здесь показал характер. Видеть сына до смерти вождя Морозов не мог, пропуск в Кремль у него забрали. Деда, отца Григория, арестовали, в квартире Морозовых произвели обыск, изъяли переписку со Светланой, паспорт со штампом о регистрации брака...
      (...Имя Светланы Иосифовны Сталиной я прочитал на Моховой, на площадке чугунной лестницы Старого здания университета. У входной двери вывесили "молнию". Фамилия Сталина сияла среди фамилий Асмуса, Радцига, Гудзия и других профессоров, щедро подписавшихся на очередной государственный заем. Рядом с их именами стояли четырехзначные цифры. Студенческая стипендия равнялась 290 рублям. Меня, студента-заочника и такелажника на стройке университета, подписали на месячный заработок, 800 рублей. Были энтузиасты, отдававшие две-три зарплаты. Демобилизованный матрос Тихоокеанского флота на митинге, рванув на груди тельняшку, призвал бригаду обуздать Америку, чьи линкоры, (Братва, я их, гадов, видел!), нацелили пушки на Владивосток. Кто мог после такой речи отказаться от подписки?)
      Еще одно строение XVIII века на Маросейке, 12, сломало "Товарищество резиновой мануфактуры "Треугольник", построив в неоклассическом стиле здание по проекту архитектора М. С. Лялевича. ( Такой же дом по его проекту, но для другой фирмы, украсил Невский проспект.) В галошах "Треугольника" ходила вся Россия, профессора и дворники. И советские люди помнят блестящие черные, как смола, с малинового цвета подкладкой галоши со штампом "Красного Треугольника" на подошве.
      Как водилось, старинные дома на Маросейке с течением времени либо вписывались в новые более крупные здания, либо рушились, а на их месте сооружались более высокие и крупные. Там, где жил сенатор Салтыков, тесть Дельвига, во второй половине ХIX века выросли два четырехэтажных здания. На одном из фасадов сохранилась латинская буква D. Таким образом, не имея герба, отметилась фирма Дютфуа, торговавшая посудой. В этих же стенах располагался высокого класса гастроном А. Д. Белова, магазин люстр и бронзы Р. Кольбе, а также "Маросейская аптека".
      Бывший графский дом Румянцевых перешел в конце ХIX века в руки братьев Грачевых. Их инициал "Г", нечто вроде фамильного герба, предстает на фасаде перестроенного в конце прошлого века дворца, где сейчас посольство Белоруссии.
      В 1912 году сюда по адресу: Маросейка, дом Грачевых - по утрам в одно и тоже время подъезжал на лихаче стройный, подтянутый, одетый по последней моде в дорогой костюм, господин директор Московского отделения германской фирмы "Сименс и Гальске". Это был дипломированный инженер Леонид Борисович Красин. Он же - член ЦК партии большевиков.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34