Джек Райан (№10) - Медведь и Дракон

Зато он был личным представителем высокопоставленного американского чиновника, входит во внутренний круг его приближённых, и это делает его очень важным. Не исключено даже, что он личный советник этого Ратледжа — а по китайским правилам это может означать, что именно он будет фактически вести переговоры вместо номинального главного дипломата, потому что китайцы часто так и поступали. Ганту пришло в голову, что он может изрядно запутать их представления об иерархии в составе американской делегации… но как это сделать?

— О да, я всю жизнь был капиталистом, — сказал Гант, решив создать у этого китайца впечатление о себе как о богатом американском бизнесмене и говорить с ним как с человеческим существом, а не как с коммунистическим дипломатом. — Так же как министр Уинстон, да и как наш президент, понимаете?

— Но мне говорили, что он по профессии разведчик?

Пришёл момент воткнуть занозу сомнения:

— Полагаю, отчасти это соответствует действительности, но его сердце всегда принадлежало бизнесу. Когда он уйдёт с правительственной службы, Джек вместе с Джорджем займутся бизнесом, и они захватят весь мир. — «Это почти правда», — подумал Гант, вспомнив, что самая лучшая ложь всегда близка к правде.

— А вы работали несколько лет с министром финансов Уинстоном. — Это был не вопрос, а скорее констатация факта, заметил Гант. Какой дать ответ? Что они в действительности знают о нем… или он является «тёмной лошадкой» для китайских коммунистов? Если дело обстоит именно так, то можно попробовать повернуть ситуацию в свою пользу…

Мягкая многозначительная улыбка.

— Да, конечно. Мы с Джорджем сделали немало денег в совместных операциях на бирже. Когда Джек пригласил его занять пост министра финансов, Джордж попросил меня присоединиться к нему и оказать помощь в формировании правительственной политики. Особенно это касалось налоговой политики. Там раньше был полный беспорядок, и Джордж поручил мне заняться этим. Представляете себе, не исключено, что мы сумеем все это упорядочить. Похоже, что конгресс сделает то, чего мы хотим от него, и это совсем неплохо, мы заставим этих идиотов исполнить наше поручение, — заметил Гант, намеренно глядя на искусно вырезанное украшение из слоновой кости на деревянном шкафчике, стоящем у стены. Какой-то ремесленник с острым ножом потратил массу времени, чтобы создать такое произведение искусства… Итак, мистер Китаец, теперь я выгляжу для тебя достаточно важным? Одно можно сказать об этом китайском парне — из него вышел бы отличный игрок в покер. Его глаза не выражали ничего, совсем ничего. Гант снова посмотрел на китайца. — Извините меня, я слишком разговорился.

Чиновник улыбнулся.

— В такое время это случается. Почему, по вашему мнению, все хотят немного выпить? — Насмешка в его взгляде заставила Ганта подумать: а кто, собственно, ведёт этот разговор?..

— Да, наверно, — неуверенно заметил Гант и пошёл дальше, сопровождаемый младшим — а он действительно младший? — чиновником.

Тем временем Ратледж пытался выяснить, известно ли китайской стороне о том, какие инструкции он получил. В средства массовой информации просочилось несколько намёков, но Адлер так искусно организовал эту утечку, что даже внимательный наблюдатель — а посол КНР в Вашингтоне был одним из них — не мог понять, кто организовал утечку и с какой целью. Администрация Райана использовала прессу с большим искусством, вероятно потому, подумал Ратледж, что министры кабинета руководствовались указаниями главы администрации Арни ван Дамма, очень опытного политического специалиста. В новом кабинете не было обычного набора входящих и уходящих политических деятелей, которые нуждались в поддержке прессы для укрепления намеченных ими целей. Райан выбирал главным образом людей, совсем не имеющих собственных целей, что являлось далеко не простым достижением, особенно потому что большинство были компетентными специалистами и хотели, как и сам Райан, покинуть Вашингтон, сохранив свою добродетель, и вернуться к обычной жизни, как только закончится их непродолжительный срок служения стране. Профессиональный дипломат даже не представлял себе, что можно так радикально изменить правительство его страны. По мнению Ратледжа, заслуга в этом принадлежит безумному японскому пилоту, сумевшему уничтожить так много представителей официального Вашингтона одним отчаянным поступком.

В этот момент в зале появился Ху Кун Пяо со своей официальной свитой. Ху был Генеральным секретарём Коммунистической партии КНР и Председателем Политбюро, хотя в средствах массовой информации его называли «премьером». Этот термин неправильно применялся в отношении к Ху, но его приняли даже в дипломатической среде. Ему был семьдесят один год, и он относился ко второму поколению китайских вождей. Участники Великого похода давно умерли, хотя было несколько высокопоставленных чиновников, утверждавших, что принимали участие в нём. Однако проверка цифр показала, что если они и были участниками Великого похода, то провели все время, прильнув к соскам своих матерей и нельзя воспринимать их слова всерьёз. Нет, современное поколение китайских политических лидеров состояло из сыновей или племянников первоначальных вождей, их вырастили и воспитали в обстановке привилегий и относительного комфорта. Тем не менее они никогда не упускали из вида, что их место в жизни является шатким и ненадёжным. С одной стороны, были и другие дети бывших политических вождей, стремящиеся занять посты более высокие, чем те, которые занимали их родители. С этой целью они стали более преданными католиками, чем местный коммунистический папа. Они высоко поднимали маленькие красные книжки, подражая взрослым во время Культурной революции, а до этого закрывали рты и держали открытыми уши во время мертворождённой и жестокой кампании «Сотни Цветов» в конце пятидесятых годов, когда засветили массу интеллектуалов, которые пытались укрыться в течение первого десятилетия маоистского правления. Их убедили выйти из укрытия заявления самого Мао, якобы поддерживающего либеральные идеи, которые они так безрассудно провозгласили. В результате они только положили свои шеи на плаху в ожидании топора, опустившегося через несколько лет во время зверской и человеконенавистнической Культурной революции.

Современные члены Политбюро уцелели в результате двух путей спасения. Во-первых, их оберегали отцы и тот ранг, который относился к отпрыскам столь высокопоставленных родителей. Кроме того, их тщательно обучили тому, что они могут говорить и что говорить не следует. В ходе всей Культурной революции они проявляли максимальную осторожность, громко заявляя, что Китаю нужны идеи председателя Мао и что остальные идеи, может быть, интересные в узком интеллектуальном смысле, представляют опасность, потому что отвлекают рабочих и крестьян от единственно верного пути, начертанного председателем Мао. Так что когда опустился топор, который сжимали руки молодёжи, не расстававшейся с маленькими красными книжками, они оказались в авангарде тех, кто высоко нёс книжки с изречениями Мао и демонстрировали их всем остальным. Вот так большинство детей высокопоставленных отцов избежало гибели, хотя, разумеется, кое-кто и был принесён в жертву. Однако все умные приспособленцы остались в живых и теперь заседали в составе Политбюро. Это был жестокий дарвинистский процесс выживания сильнейших, и все они прошли через него, проявив немного больше ума и находчивости по сравнению с теми, кто окружал их. Теперь, на вершине власти, завоёванной их умом и осторожностью, наступило время, когда они могут наслаждаться плодами своих усилий.

Новое поколение вождей воспринимало коммунизм с такой же преданностью и верой, с какой другие люди верят в бога, потому что они больше ничему не научились и не воспользовались своей интеллектуальной ловкостью, чтобы направиться на поиски другой веры или даже пробовать искать ответы на многие вопросы, ответы, которые не дал им марксизм. Их вера была скорее верой смирения и покорности, чем проявлением энтузиазма. Получив воспитание в пределах, чётко очерченных идеологическими границами, они не пытались покинуть эти пределы, поскольку боялись того, что могут обнаружить, зайдя за невидимую идеологическую черту. В течение последних двадцати лет им пришлось позволить капитализму пустить корни внутри их собственной страны, поскольку стране были необходимы деньги, чтобы вырасти в более мощное государство, чем Корейская Народно-Демократическая Республика со своими обанкротившимися идеями «чучхе». Китай испытал убийственный голод в 1960 году и извлёк важные уроки. С другой стороны, китайцы использовали голод как исходную точку для Культурной революции, извлекая, таким образом, политический капитал из результатов катастрофы, вызванной их собственными «усилиями».

Они хотели превратить свою страну в великое государство. Вообще-то они уже считали Китай великим государством, но соглашались с тем, что другие страны ещё не признают его таким. Тогда они взялись за поиски методов, направленных на то, чтобы исправить это ошибочное представление, которого так глупо придерживался остальной мир. Для этого им были нужны деньги, деньги означали развитие промышленности, а для этого они нуждались в капиталистах. Китай пришёл к этому выводу раньше глупого Советского Союза, расположенного к северу и западу от него. В результате Советский Союз распался, а Китайская Народная Республика уцелела.

По крайней мере, им так казалось. Они бросали взгляд за границы Китая, когда им приходила в голову такая мысль, и смотрели на мир, который, думали они, им понятен.

Они чувствовали превосходство над этим миром, причём чувство превосходства основывалось, не более и не менее, на цвете их кожи и языке, на котором они говорили.

Идеология имела всего лишь второстепенное значение в этой оценке собственной важности; amour propre исходит изнутри. Они ожидали, что окружающий мир признает их главенство, и прошедшие годы почти не изменили их точку зрения.

Но в этом они пали жертвой собственных иллюзий. Генри Киссинджер приехал в Китай в 1971 году по поручению президента Ричарда Никсона не для того, чтобы установить нормальные отношения с этой самой населённой страной в мире, как было объявлено в средствах массовой информации, а скорее чтобы использовать КНР в качестве дубинки, с помощью которой принудить к повиновению Советский Союз. По сути дела Никсон положил начало такому продолжительному процессу, что он рассматривался как выходящий за пределы западных возможностей — он больше походил на то, что, по мнению западных стран, могли придумать только сами китайцы. С подобными идеями люди просто демонстрируют те или иные этнические предубеждения. Типичный глава тоталитарного государства слишком эгоистичен, чтобы задумываться над тем, что случится после того, как он умрёт, а люди во всем мире живут примерно одинаковое количество лет. По этой простой причине все они думают о программах, которые могут быть закончены в течение их жизни, может быть, спустя несколько лет после кончины, потому что, приходя к власти, они разрушают статуи предшественников, а такие люди не лелеют особых иллюзий о судьбе собственных памятников. Лишь чувствуя приближение смерти, они оглядываются назад и оценивают то, чего им удалось добиться. Недаром Мао уныло заметил в разговоре с Киссинджером, что всё, что он сделал, это несколько улучшил жизнь крестьян, живущих в нескольких милях от Пекина.

Однако люди в этом церемониальном зале были ещё не так близки к смерти, чтобы думать таким образом. Они являлись повелителями своей страны. Они создавали правила, которым следовали другие. Их слово было законом. Их капризы выполнялись со сказочной быстротой. У них было все, чего мог пожелать человек. Но самое главное, они владели властью. Эта огромная и древняя страна управлялась их желаниями. Их коммунистическая идеология являлась всего лишь магией, определявшей форму, в которую облекались их желания, правила игры, на которые все они согласились в прошлые годы. Главной была власть. Они могли казнить или миловать простым росчерком пера — или, более реалистично, продиктованным словом, записанным личным секретарём для передачи исполнителю, нажимающему на спусковой крючок.

Ху был средним человеком во всех отношениях — рост, вес, цвет глаз, лицо… и интеллект, по мнению некоторых. Ратледж прочитал все это в своих инструктивных документах. Подлинная власть находилась где-то ещё. Ху являлся всего лишь номинальным главой государства, выбранным отчасти из-за своей внешности; его способности произносить речи, несомненно; а также его готовности выдвигать время от времени чужие идеи на Политбюро, чтобы имитировать единогласие. Как актёрам Голливуда, от него не требовалось быть умным, чтобы играть роль умного.

— Товарищ премьер, — приветствовал его Ратледж, протягивая руку, которую пожал китайский руководитель.

— Мистер Ратледж, — ответил Ху на более или менее разборчивом английском языке. Рядом находился переводчик, для перевода более сложных мыслей. — Добро пожаловать в Пекин.

— Это большая честь для меня, и мне доставляет огромное удовольствие снова посетить вашу древнюю страну, — сказал американский дипломат, «демонстрируя должное уважение и смирение», — подумал китайский лидер.

— Мне всегда приятно приветствовать у нас хорошего друга, — продолжал Ху, в точности как его проинструктировали. Ратледж приезжал в Китай и раньше в своей официальной должности дипломата, но ещё ни разу не возглавлял американскую делегацию. Китайский министр иностранных дел знал его как высокопоставленного сотрудника Государственного департамента, который вскарабкался по лестнице своей бюрократии, как делали и в Китае, — это простой мастер своего дела, но поднявшийся довольно высоко. Председатель Политбюро поднял свой стакан. — Я пью за успешные и дружественные переговоры.

Ратледж улыбнулся и поднял свой стакан.

— Как и я, сэр.

Камеры засняли это. Представители средств массовой информации тоже расхаживали по залу. Операторы вели главным образом съёмку того, что они называли кадрами обстановки, как это делает дилетант со своей дешёвой видеокамерой. На кадрах будет виден зал с искусственного расстояния, для того чтобы зрители могли увидеть цвета, с несколькими снимками крупным планом кресел и диванов, на которые никто не должен садиться, крупные планы основных участников со стаканами в руках, приятно улыбающихся друг другу. Цель такой съёмки заключалась в том, чтобы показать телезрителям атмосферу на большом формальном и не слишком радостном приёме. Настоящие новости, связанные с открытием переговоров, будут передаваться людьми вроде Барри Вайса и другими «говорящими головами», которые расскажут телезрителям о том, что нельзя показать на телекадрах.

Затем репортаж поступит в вашингтонскую студию CNN недалеко от Юнион Стейшн, где другие говорящие головы будут обсуждать, что просочилось или не просочилось к ним, после этого примут решение, руководствуясь своей дальновидностью и «мудростью», что следует показать Соединённым Штатам Америки. Президент Райан увидит все это за завтраком, одновременно читая газеты и набор вырезок из различных газет под названием «Ранняя птичка», составленный правительственным агентством.

Во время завтрака Джек Райан будет делать собственные краткие замечания для своей жены, которые станут предметом обсуждения с её коллегами в больнице Джонса Хопкинса. Те, возможно, обсудят их внутри своих семей, откуда они не пойдут дальше.

Таким образом, мысли президента часто оставались тайной.

Официальный приём закончился в положенное время, и американцы поехали обратно в посольство в своих официальных автомобилях.

— Итак, что вы можете сказать мне для общей ориентировки? — спросил Барри у Ратледжа.

— Вообще-то немного, — ответил заместитель Государственного секретаря по вопросам внешней политики. — Мы выслушаем их, потом они выслушают нас, и затем работа пойдёт дальше.

— Они хотят получить статус страны наибольшего благоприятствования. Им это удастся?

— Не я решаю такие вопросы, Барри, и ты хорошо это знаешь. — Ратледж слишком устал после столь продолжительного перелёта и смены такого количества часовых поясов, чтобы вести важный разговор. Он не мог позволить себе говорить при таких обстоятельствах, и надеялся, что Вайс это знает. Репортёр знал и давил на дипломата именно по этой причине.

— Тогда о чём будут вестись переговоры?

— Совершенно ясно, что мы хотим, чтобы китайцы предоставили нам более широкий доступ к их рынкам. Кроме того, обсудим некоторые вопросы, такие как нарушения патентного права и закона об интеллектуальной собственности, на которые жалуются американские бизнесмены.

— Проблема компьютеров «Делл»?

Ратледж кивнул.

— Да, эта тоже. — Он широко зевнул. — Извини, Барри. Такой продолжительный перелёт… ты знаешь, как я себя чувствую.

— Я был на том же самолёте, — напомнил Барри Вайс.

— Ну, может быть, ты легче переносишь такие перелёты, — заметил Ратледж. — Давай отложим этот разговор на день-другой, а?

— Если вы так считаете, — согласился репортёр CNN. Ему не нравился этот высокомерный сукин сын, но он был источником информации, а Вайс занимался информационным бизнесом. Как бы то ни было, но поездка оказалась короткой. Официальная делегация осталась в посольстве, а сотрудники службы новостей вернулись на посольских автомобилях в свои отели.

Посольство могло разместить всех членов официальной делегации у себя, главным образом чтобы их разговоры не были записаны «жучками» Министерства государственной безопасности, которые находились в каждом номере всех отелей Пекина.

Нельзя сказать, что комнаты в посольстве были роскошными, хотя для Ратледжа нашлась весьма комфортабельная комната. В этом протокол подвёл Марка Ганта, но у него тоже была удобная кровать в его маленькой комнате, а туалет и душевую ему пришлось делить с соседом. Вместо этого он отыскал ванную комнату и принял горячую ванну, после чего проглотил таблетку снотворного, которую получил от врача, сопровождавшего делегацию. Предполагалось, что он проспит целых восемь часов, что позволит ему к утру согласовать свои биологические часы с местным временем. Затем будет большой рабочий завтрак, похожий на тот, который получают астронавты перед стартом «шаттла», и являющийся такой же американской традицией, как звёздно-полосатый флаг над Фортом МакГенри.

* * *

Номури увидел прибытие торговой делегации по китайскому телевидению, которое он смотрел главным образом для того, что отточить своё знание языка. Постепенно ему удавалось овладеть языком, хотя тональный характер мандаринского наречия сводил его с ума. Когда-то ему казалось, что трудно овладеть японским языком, но по сравнению с мандаринским наречием японский язык был лёгкой прогулкой в парке. Он смотрел на лица, пытаясь понять, кто приехал для участия в переговорах. Ему помог китайский переводчик, хотя и он с трудом выговорил имя Ратледжа. Ничего странного, американцы тоже уродуют китайские имена, за исключением простых, таких как Минг и Ванг. Номури едва не стошнило, когда он как-то увидел, как американский бизнесмен пытается объяснить что-то местному жителю. Комментатор продолжал говорить о китайской позиции на торговых переговорах, о том, что Америка должна пойти на целый ряд уступок КНР — в конце концов, разве Китай не проявил неслыханную щедрость, позволив американцам покупать ценные товары Китайской Народной Республики за бесполезные доллары?

При этом мнение Китая звучало очень похоже на то, которое когда-то выдвигала Япония, пока новое японское правительство не открыло свои рынки для американских товаров. Несмотря на то что торговый баланс все ещё оставался в пользу Японии, справедливое соревнование на игровом поле торговли ослабило американскую критику, хотя японские автомобили по-прежнему не пользовались такой популярностью в Америке, как раньше. Но это пройдёт, не сомневался Номури. Если у Америки и была слабость, она заключалась в том, что американцы слишком быстро забывали и прощали причинённое им зло. В этом отношении Номури восхищался евреями. Они все ещё не забыли Германию и Гитлера. И они совершенно правы, подумал он. Его последняя мысль перед тем, как лечь в постель, была о том, как действует новое программное обеспечение на компьютере Чаи, сумела Минг установить его или нет. Затем он решил проверить это.

Встав с кровати, Номури включил свой лэптоп и… да! У системы, установленной на компьютере Чаи, отсутствовала программа транскрибирования, как на компьютере Минг, но она передавала то, что было в ней. Отлично, в Лэнгли есть лингвисты, способные разобраться в этом. Что до него, то Номури просто загрузил информацию и лёг в постель.

* * *

— Проклятье! — выругалась Мэри-Пэт. Почти весь материал не поддавался чтению, но это был второй источник информации в операции «ЗОРГЕ». Это было очевидно по магистрали, по которой прошла информация через Интернет. Она подумал, а не пытается ли Номури похвалиться своими достижениями, или ему удалось залезть в трусы ещё одной секретарши китайского министра? Нельзя сказать, что такое случилось впервые с оперативником, ведущим весьма активную сексуальную жизнь, но, с другой стороны, это происходило не так уж часто. Она отпечатала переданный материал, сохранила его на жёстком диске и вызвала лингвиста, чтобы тот поднялся к ней в кабинет и перевёл полученную информацию. Затем она загрузила в память компьютера текущую информацию, полученную по каналу «Певчей птички». Этот материал поступал так же регулярно, как «Вашингтон Пост», и был намного интереснее. Мэри-Пэт поудобнее устроилась в кресле и начала читать перевод последних заметок Минг, полученных ею от министра Фанг Гана. Она надеялась, что он будет говорить о торговых переговорах, сейчас посмотрим, действительно он говорит…

«Это кажется важным», — подумала заместитель директора ЦРУ. Скоро она будет удивлена тем, каким ошибочным было это впечатление.

Глава 23

Ближе к делу

Яичница с беконом, поджаренный хлеб и жареная картошка, а также колумбийский кофе. Гант был евреем, но не соблюдал кошерный закон и любил бекон. Все уже встали и выглядели очень бодрыми. Чёрные капсулы, розданные врачом Госдепа (все называли их чёрными и выпускаемыми правительством, по-видимому, это была какая-то традиция, о которой Гант ничего не знал), благоприятно подействовали на всех, потому что у всех канцелярских крыс были яркие глаза и пышные хвосты. Он заметил, что главной темой разговора были матчи Национальной баскетбольной ассоциации. «Лейкерс» снова набрали форму. Ратледж увидел, как Гант сидел во главе стола и дружески беседовал с послом Хитчем, который казался образцом американского гражданина. Затем появился взволнованный сотрудник посольства с папкой, на краях которой красовались белые и красные полосы. Он передал папку послу Хитчу, тут же открывшему её.

Гант сразу понял, что в папке секретные материалы. В Министерство финансов секретные материалы попадали редко, но всё-таки попадали, и у него был допуск к совершенно секретной информации и специальному ознакомлению. Это составляло часть его работы как личного помощника министра Уинстона. Значит, из Вашингтона поступает разведывательная информация, связанная с торговыми переговорами. Что содержится в папке, Гант не знал и не был уверен, что его ознакомят с её содержимым. Он подумал, а не стоит ли ему напрячь свои профессиональные мускулы и потребовать допуска к поступившему материалу, но решение об этом будет принимать Ратледж, и ему не хотелось дать шанс этому госдепартаментскому хмырю продемонстрировать, кто является главным быком в этом стаде. Гант привык пользоваться терпением как одной из основных добродетелей и решил снова прибегнуть к нему. Он вернулся к своему завтраку, затем встал и пошёл к буфетной стойке за добавкой. Ланч в Пекине вряд ли будет особенно вкусным, даже в здании китайского Министерства иностранных дел, где хозяева вылезут из кожи вон, чтобы продемонстрировать свои самые экзотические национальные блюда, а жареный пенис панды со сладким бамбуком не был его любимым блюдом. По крайней мере, вкус чая, предлагаемого после ланча, не такой уж плохой, но даже в самом лучшем случае чай — это не кофе.

— Марк? — Ратледж поднял голову и помахал рукой, приглашая к себе сотрудника Министерства финансов. Гант подошёл к начальству со своей тарелкой, снова наполненной яичницей с беконом.

— Да, Клифф?

Посол Хитч подвинулся, чтобы освободить место для Ганта, и стюард тут же подошёл с новым столовым прибором. Правительство могло относиться к человеку подобострастно, когда в этом возникала необходимость. Гант попросил стюарда принести ещё картошки и кофе. Свежий кофе появился как по мановению волшебной палочки.

— Марк, это только что поступило из Вашингтона. Информация с допуском по «кодированному слову» и…

— Да, я знаю. Мне даже не разрешено знакомиться с таким материалом, равно как и запоминать его. Итак, ты хочешь показать мне этот документ?

Ратледж кивнул и подвинул к Ганту листы бумаги.

— Как ты истолковываешь эти цифры иностранной валюты?

Гант сунул в рот кусок бекона и тут же перестал жевать.

— Черт побери, неужели они упали до такого уровня? На что китайцы растрачивают свою валюту?

— Что это значит?

— Клифф, когда-то доктор Самуэль Джонсон[50] сказал: «Сколько бы денег у тебя ни было, трать меньше». Так вот, китайцы не прислушиваются к этому совету. — Гант перевернул страницу. — Здесь не говорится, на что они тратят деньги.

— Мне говорили, они тратят деньги главным образом на военное снаряжение, — вклинился посол Хитч. — Или на продукцию, предназначенную для военного применения, в особенности на электронику. Как на готовые товары, так и на оборудование, которое выпускает электронику. Мне представляется, что инвестиции в эту область требуют денег.

— Да, вполне вероятно, — согласился Гант. Он перевернул страницы обратно и принялся читать с начала. Он увидел, что информация передана с помощью шифровальной системы «Чечётка». Значит, это действительно важное сообщение. «Чечётку» использовали только для самых серьёзных материалов из-за некоторой технической сложности в её применении… это, должно быть, разведывательный материал, подумал «Телескоп». И тут он понял почему. Кто-то, должно быть, сумел установить «жучок» в офисе очень высокопоставленного китайского чиновника, чтобы получить такую информацию… — Боже мой!

— Так что это означает, Марк?

— Это означает, что китайцы тратят деньги быстрее, чем они поступают в их казну, и они расходуют их главным образом в некоммерческих областях. Черт побери, они ведут себя подобно некоторым идиотам в нашем правительстве. Китайцы считают, что деньги появляются по мановению руки. Затем ты расходуешь их как можно быстрее и щёлкаешь пальцами, чтобы деньги появились снова… Эти люди живут в выдуманном ими самими ирреальном мире, Клифф.

Они не имеют представления, как и откуда появляются деньги. — Гант сделал паузу. Он зашёл слишком далеко. Брокеры с Уолл-стрит поймут его, но этот Ратледж — вряд ли. — Позволь мне перефразировать. Они знают, что источником денег является отсутствие торгового баланса между ними и Соединёнными Штатами. По их мнению, этот дисбаланс представляет собой естественный феномен, что-то, чем они, по сути дела, могут распоряжаться, потому что таково их положение. Они считают, что весь остальной мир в долгу перед ними. Другими словами, нам предстоят трудные переговоры.

— Почему? — спросил Ратледж. Посол Хитч, заметил Гант, уже кивает головой. По-видимому, он лучше понимает этих китайских варваров.

— Люди, которые мыслят таким образом, не понимают, что торговые переговоры состоят из уступок и предложений. Здесь они будут настаивать на том, что хотят получить всё, что им нужно, потому что все якобы должны уступать им. Это похоже на поведение Гитлера в Мюнхене. Я хочу, ты уступаешь, и тогда я доволен. Неужели мы собираемся отступить перед этими мерзавцами?

— У меня иные инструкции, — ответил Ратледж.

— Тогда попытайся догадаться: у кого такие же инструкции? Это инструкции, которые получил твой китайский коллега. Более того, их экономическое положение, по всей вероятности, намного хуже, чем нам дают понять. Передай ЦРУ, что им нужно подобрать более знающих людей в свой департамент финансовой разведки, — заметил Гант. Затем Хитч перевёл взгляд через стол на человека, который возглавлял, по-видимому, местное отделение ЦРУ.

— А они понимают, насколько серьёзно их положение?

— Да и нет. Да, они знают, что им нужна твёрдая валюта, чтобы осуществить мероприятия, которые им хочется осуществить. Нет, они считают, что могут продлить такое положение до бесконечности, что дисбаланс является естественной ситуацией для них — потому что… почему? Может быть, потому, что считают себя расой хозяев Земли? — спросил Гант.

И снова кивнул посол Хитч.

— Это называется комплексом Среднего Царства. Да, господин Гант, именно так они смотрят на себя, ожидают, что люди придут к ним и дадут им все, в чём они нуждаются. Они не хотят обращаться к другим людям в качестве просителей. Наступит время, когда это приведёт к их краху. У них существует профессиональное… скорее расовое высокомерие, которое трудно описать и ещё труднее определить количественно. — Затем Хитч посмотрел на Ратледжа. — Клифф, тебе предстоит интересный день.

Гант сразу понял, что это не было благословением для заместителя Государственного секретаря по внешней политике.

* * *

— Сейчас они, наверно, завтракают, — сказал Государственный секретарь Адлер в Восточной комнате, держа в руке бокал с брэнди «Хеннесси».

Приём прошёл хорошо — вообще-то Джек и Кэти Райан считали подобные приёмы скучными и утомительными, вроде повторных показов кинофильма «Остров Гиллигена», но они являлись такой же неотъемлемой частью обязанностей президента, как речь о состоянии нации, произносимая каждый год. По крайней мере, ужин был превосходным — на что всегда можно положиться в Белом доме, так это на качество кухни, — однако приглашённые были людьми из Вашингтона. Даже это, подумал Райан, значительно улучшилось за последние годы. В своё время конгресс был населён главным образом людьми, чьей целью в жизни была «служба обществу», фраза, благородный смысл которой был узурпирован теми, кто считал жалованье в 130 тысяч долларов в год «королевским», хотя на самом деле это было намного меньше, чем зарабатывал студент, бросивший учёбу в колледже ради разработки программного обеспечения в компании, выпускающей компьютерные игры, и уж несравнимо с тем, что получали брокеры на Уолл-стрит.