Дэверри (№3) - Заклятье рассвета

– Вы еще не видели Белиан? – спросила она, как бы невзначай.

– Я знал о ребенке еще до моего отъезда, я собираюсь к ним на ферму за сушеными яблоками, тогда и посмотрю, как она поживает.

– Я не сомневаюсь, что она легко все переживет. Ей можно позавидовать, она рожает как кошка. – Она какое-то время поколебалась, бросая на старика хитрый взгляд, потом все-таки проговорила: – Любезный Невин, здесь некоторые говорят, что у нее этот ребенок от одного из ваших духов.

Невин так расхохотался, что от смеха захлебнулся пивом, Игрейна выглядела разочарованной: такое хорошее предположение разбилось вдребезги.

– Уверяю тебя, что парень был вполне настоящий, из крови и плоти, и исходя из того, что вышло, кровь у него довольно таки горячая. А то, что она ничего не говорит, так она никогда не отличалась разговорчивостью.

Белиан родила ребенка несколькими днями позже. Невин прибирался в пещерах, когда прибежал ее старший сын и сказал, что Ма рожает нового ребенка. Пока Невин уложил некоторые травы и спустился в деревню, сбылось предсказание Игрейны: Белиан уже родила сына и так же легко, как обычно. Пока повитуха обмывала ребенка и устраивала Белиан поудобнее, Невин и Баннек сели у очага.

– Ну и как ты на это смотришь? – спросил Невин.

– Если ей так уж хотелось ребенка, я бы предпочел, чтобы она вышла замуж, но Белл всегда была своевольной. Повитуха сказала, что ребенок здоровый, так что это уже неплохо. На ферме никогда не помешает лишняя пара рук.

Тяжело вздохнув, Баннек пошел к загону для коз. Невин вытянул ноги поближе к огню и задумался о Мэтене. Вскоре его образ появился в огне, сначала это была крошечная фигурка, затем она начала увеличиваться пока Невин не смог хорошо рассмотреть все место действия. Мэтен сидел в грязной таверне с десятком таких же как и он людей, все они много пили и смеялись. У каждого из них на поясе висел кинжал, их рукоятки были украшены тремя одинаковыми серебряными шарами. Один из сидящих за столом людей от нечего делать вынул из ножен кинжал и вырезал на крышке стола полукруглое углубление, Невин увидал, что клинок был сделан из какого-то особого металла. – Что-то наподобие серебра, – подумал он, но видимость была недостаточно четкой, и он не мог с уверенностью определить, что же это все-таки было. Что было очевидным, так это то, что Мэтен нашел себе место в отряде наемников. На первых порах Невин почувствовал сожаление по этому поводу, но затем, поразмыслив, он пришел к выводу, что это и к лучшему; такой отряд, который не принадлежит постоянно никому, может быть в будущем полезен. Он сделал в памяти заметку, чтобы не терять след Мэтена и его отряда.

Немного погодя он пошел взглянуть на Белиан, которая, сидя в постели, держала у груди ребенка. Младенец был крупным, он весил не меньше восьми фунтов, головку Даумера покрывали мягкие, светлые волосики, он жадно сосал грудь, время от времени причмокивая от удовольствия.

– Скоро у меня будет много молока, – сказала Белиан, – иначе этого звереныша не выкормить.

– Вне всякого сомнения. Ты скучаешь об его отце?

Белиан ответила не сразу, поднося ребенка к другой груди, она о чем-то раздумывала.

– Немного, – ответила она наконец. – Все это время на ферме было так много работы, что мне некогда было особо об этом задумываться. Но теперь, когда почти наступила зима, я поймала себя на мысли, что думаю о нем. Надеюсь, что он в безопасности и у него все в порядке. Лучше думать о том, где он сейчас находится, чем ходить на его могилу.

– Да, с этой стороны ты права.

Улыбаясь, Белиан нежно погладила пушок на голове у ребенка. – Он немного отличается от остальных моих детей, когда они были новорожденными. Он похож на Мэтена с его кудрявыми волосами, но со временем, когда он вырастет, он будет такой же, как мы. Растить ребенка немного схоже с рукоделием – вы шьете платье теми нитками, которые у вас есть, но то, какую выкройку сделать, это зависит от вас самих.

Невин неожиданно улыбнулся. Она только что, сама того не ведая, дала ему недостающий кусочек его плана. Что может быть правильнее мысли: чтобы иметь истинного и благородного короля, надо сначала вырастить принца. Марен был еще столь мал и податлив, что ему необходим был домашний учитель, который отвечал бы за его должное воспитание.

– Один из нас должен найти путь во дворец, – подумал Невин. Без сомнения мальчик вырастет достойным человеком, если мы заложим нужный фундамент.

Этой ночью, когда Невин шел на свой холм, луна как раз была в зените. Со стороны озера надвигались облака, отбрасывая на спящую округу движущиеся тени. Темные тени уже давно убили в Дэвери всю радость. Невин сам себе улыбнулся. В глубине своего сердца он чувствовал приближение мира и победу Света.

3

Год 837-й. Весной умирает верховный жрец Олейт. Конклав северных храмов избирает верховным жрецом Ретека Хендерского. Летом в храм приносят маленького мальчика больного падучей. Во время припадка он упал у ног Ретека и кричал, что с запада идет король, но он не мог объяснить, почему кричал это. Ретек объявил эти слова истинными…

Святая Летопись Лагхарна.

На возвышении в центре большого зала стояло кресло с высокой резной спинкой, на кресле сидел король всего Элдифа и небольшой части Дэвери, которую в состоянии были удерживать его войска. Позади него висел прекрасной работы гобелен изображающий сидящую на лошади Эпону в окружении свиты. По обе стороны гобелена висели длинные голубые знамена, расшитые серебром с вышитым зеленым драконом, гербом Элдифа. У ног короля лежал голубой с зеленым ковер, прикрывающий инкрустированный аспидным сланцем пол. Рядом сидел его бард; за спиной стояла стража; в ожидании с золотыми кубками и кувшинами меда в руках стояли пажи. Король же, между тем, спал, завалясь набок и похрапывая, из его беззубого рта стекала слюна по морщинистому, обвислому подбородку. В стороне от него в круглом пространстве зала продолжали пировать со своими воинами лорды, стараясь не замечать своего сеньора.

Отряд наемников, как им и полагалось, сидел в самом конце зала, из двери их обдавало сквозняком, а из камина – дымом, но откинувшись на спинку кресла Мэтен мог видеть возвышение и спящего короля. Через несколько минут на возвышение поднялся наследник престола принц Кадлу и нерешительно склонился над отцом. Принц Кадлу был тощим, сухопарым, с вытянутым лицом, мускулы у него были тугие и крепкие от долгих лет проведенных в седле. Его цвета вороного крыла волосы часто перемежались с сединой, а василькового цвета глаза были в паутине морщин. Но он продолжал оставаться одним из лучших в искусстве владения мечом.

Кадлу взял короля за руку и потряс ее, пытаясь разбудить. В окружении стражи, с растеряно идущими позади пажами с подносами в руках, принц увел отца из зала. Все с облегчением вздохнули. Карадок наклонился к Мэтену и прошептал:

– Бьюсь об заклад, что множество людей предпочли бы увидеть сидящим на этом причудливом кресле нашего принца.

– Навряд ли бы ты проспорил. Послушай, я изнываю от любопытства. Что тебе сказал принц, когда он позвал тебя к себе после обеда?

– Предложил принять нас в свое войско. Я отказался.

– Что ты сказал?!

– Я отказался от его предложения. – Карадок замолчал и отхлебнул мед. – Я поблагодарил его за честь, но я предпочитаю наниматься каждое лето к кому-нибудь другому, чем присягать на верность одному хозяину.

– Ах, будь ты проклят!

– Послушай, Мэто, я знаю, что снова относиться к разряду благородных людей и всему, что с этим связано – это звучит великолепно, но обладатель серебряного клинка должен быть свободен в выборе, на чьей стороне сражаться, если не хочет оказаться после поражения повешенным.

– Да, ты прав, мы слишком часто меняли противников, чтобы с нами обращались с почтением независимо от того, что говорит о нас принц.

– Совершенно верно, и имей в виду, никому об этом разговоре ни слова.

– Я на твоем месте не волновался бы об этом, ты должен знать, что все мы готовы идти за тобой на смерть.

Карадок отвел взгляд в сторону, в глазах у него стояли слезы. Мэтен смутился и счел за лучшее прекратить разговор.

Прихлебывая мед, Мэтен размышлял об отряде: семьдесят пять сильных, как демоны сражающихся воинов, которых пьянит вид крови. На его формирование у Карадока ушло три года, он не пожалел на это труда, с трудом собирая подходящих людей, заключая с ними сделки, пока не добился таких результатов, что даже принц задумал включить его отряд в свое войско. У каждого воина их отряда на поясе висел неповторимый кинжал Ото. Лучшие кузнецы королевского двора на коленях умоляли его раскрыть секрет металла, но тот не соглашался сделать это ни за какие сокровища. Однажды Ото заметил Мэтену, что когда-нибудь, когда он встретит достойного парня, он передаст ему свой секрет, но покаместь кузнеца достойного этой тайны, не встречалось.

После тяжелых летних боев все войска Элдифа, и связанные обязательством, и наемные расположились на зимних квартирах в королевском дворце Абернаут. Сражения затянулись до самой осени; в горах продолжались мелкие стычки с отрядами Кермора, или же предпринимались рейды к границам Пайдона, который Элдиф упорно продолжал называть мятежной провинцией. Ходили слухи, что весной будет предпринята настоящая атака на Пайдон, но такие слухи были каждую зиму. Дело было в том, что Элдиф не имел возможности собрать столько людей и продовольствия, чтобы завоевать Пайдон, имея в два раза больше врагов на восточных границах. По правде говоря, Мэтену было совершенно безразлично, с кем они будут воевать весной. Что для него имело значение – так это чтобы зиму они провели в сытости и тепле.

Чтобы избежать пьяных драк между своими людьми и людьми короля, Карадок еще до завершения грандиозного празднества повел серебряных клинков в свои казармы. Когда они проходили через стражу, Мэтен замедлил шаг, приноравливаясь к темпу Каудера, который на своих искалеченных ногах не поспевал за остальными. С топотом копыт и клацанием подбитых гвоздями подметок в ворота вошел личный отряд охраны короля. Не один час простояв на страже, они были голодны и горели желанием попасть на празднество. Несмотря на то, что им предстояло пройти еще множество комнат, стражники принялись ругаться и кричать на Мэтена и Каудера, чтобы те отошли в сторону. Они оба не имели ничего против этого, но Каудеру не было места куда отступить, и ему ничего не оставалось, как медленно прихрамывать вперед. Один из всадников наклонился из седла:

– Эй ты, кролик, двигай вперед, не валяй дурака! Они вынуждены бегать на таких же искривленных от рождения ногах!

Раздался смех. Мэтен в бешенстве оглянулся вокруг и схватился за меч, но Каудер удержал его руку.

– Не стоит, я привык, что надо мной насмехаются.

Они продолжали путь, Каудер пытался идти быстрее.

– Ты посмотри, как он подпрыгивает! – закричал другой стражник, – ты совершенно правильно сравнил его с кроликом.

В ответ на этот выпад командир отряда, ехавший впереди, повернул коня и рысью вернулся назад. – Придержите языки, ублюдки!

Это был молодой Овайн, он был в ярости.

– Кто вы такие, чтобы насмехаться над человеком обиженным богами?

– Эй, послушай, парень!

Овайн подобно стреле, выпущенной из лука, вылетел из седла. Он подбежал к стражнику, стащил его с лошади и опрокинул на булыжник, прежде чем тот успел как-то среагировать. Охранник с проклятиями вскочил с земли и бросился на Овайна, но тот одним ударом свалил его с ног. Смех и свист внезапно смолкли.

– Я не желаю больше слышать никаких насмешек над человеком, который ничего не в силах изменить!

Мертвую тишину нарушали лишь лошади, нервно перебирающие ногами. Приятно пораженный Мэтен задержал взгляд на Овайне. Ему едва ли было семнадцать, но несмотря на столь юный возраст он уже три года участвовал в войне. Он был самым высокомерным человеком, из тех, с кем доводилось встречаться Мэтену. Ему было недостаточно эмблемы Элдифа – дракона, вышитого на рубахе, на его одежде, клинке, седле – на всем его снаряжении был изображен его личный девиз: атакующий сокол. Он лучше всех при дворе, а может быть и во всем королевстве, владел мечом и его товарищи-воины знали об этом. Спешившимся всадникам оставалось только поднять с земли бесчувственного воина, положить его поперек седла и продолжать свой путь. Отрывисто, по-дружески кивнув Каудеру, Овайн последовал за отрядом.

– Что-то невероятное, – сказал Каудер. – Овайн тот человек, от которого я меньше всего ожидал этого.

– Так же как и я. Я знаю, что Карадок всегда был высокого мнения об этом парне. В конечном счете, он, по всей вероятности, прав.

В казармах несколько человек развели в каменном очаге огонь. Другие сидели у ряда коек и говорили об игре в кости. Бледный, с волосами мышиного цвета Арген, наиболее хладнокровный и злобный убийца в отряде, уже спал, но, несмотря на то, что он храпел с шумом, подобно летнему урагану, никто не тревожил его. Длинная комната была наполнена запахами пота, дыма и лошадей, в особенности, лошадей, так как, так прямо под ними находилась конюшня. Что касается Мэтена, ему был приятен этот запах, после стольких лет войны он напоминал ему о доме. Он сел на кровать и вынул из кожаного мешка арфу.

– Послушай, Мэто! – крикнул ему Эйтхан, – ради всего святого, не пой эту проклятую песню о скотском походе короля Брана, ладно?

– Ах, помолчи. Я пытаюсь разучить ее.

– А что, мы не знаем об этом? – бросил Карадок, – я прямо заболеваю, когда ты снова и снова распеваешь этот станс до середины и обратно. Прими это как приказ командира, но только не надо отрывать мне за это голову, а то я никогда не услышу твоих новых песен.

К всеобщей досаде он отложил арфу в сторону и зашагал из казармы, сопровождаемый небольшой группой разочарованного дикого народца, которые дергали его за рукава и бригги, пытаясь заставить вернуться в казарму и петь. Видя, что Мэтен не обращает на них внимания, они все одновременно исчезли, но взгляд их при этом выражал укоризну. Мэтен направился прямо на кухню, работавшая там посудомойкой девушка по имени Клуна проявляла к нему благосклонность, и благосклонность эта распространялась настолько, что время от времени она ускользала из кухни и шла с ним на сеновал. По его расчетам, девушка должна была уже управиться с работой. Дверь в кухню была приоткрыта, оттуда падал свет, освещая булыжники и собравшихся у двери охотничьих собак короля, безнадежно ожидающих объедки. Мэтен пинками проложил себе дорогу среди своры собак и стал в дверях кухни. Мальчишки-судомойки мыли у очага последние котлы, а сама повариха, седовласая женщина с огромными мускулистыми руками, сидела на табурете и ела свой обед из деревянной чашки.

– Я знаю за чем ты пришел, серебряный клинок. Клуна уже ушла, и не сомневаюсь, что с одним из ваших парней.

– Не сомневаюсь. С любезного разрешения леди, я немного подожду ее здесь.

Повариха фыркнула и убрала со лба прядь седых волос.

– Ты, серебряный клинок, странный парень. Большинство мужчин взвыли бы от ярости, если бы их девушка ускользнула с другим парнем.

– Мы делимся тем, что смогли получить. Я только рад, что Клуна здравомыслящая девушка.

– Здравомыслящая, ха! Если ты называешь здравомыслием, что она знает, что известна как женщина одного из серебряных мечей. Я достаточно беспристрастна, чтобы говорить о чувствах девушки.

– Вот те на! Как вы можете так жестоко отказывать нам в некотором комфорте после того, как мы сражались во славу Элдифа?

– Вы его только послушайте! Петух возвел глаза к небесам, взывая к богам. Вон из моей кухни, бард! Ты подаешь плохой пример мальчишкам-посудомоям.

Мэтен насмешливо поклонился поварихе и пошел назад, прокладывая путь среди собак. Идя мимо стражи, он вспомнил, что когда он уходил из казармы, весь отряд был на месте. Хотя он добровольно делил Клуну с остальными серебряными мечами, мысль о том, что он делит ее еще и с посторонними, угнетала его. Он нырнул в боковую дверь большого зала, налетев на укрепленный в нише факел и с все возрастающим чувством раздражения оглядел стражу. После пира вокруг оставалось еще полно народа: слуги, носящие дрова и бочки с пивом, насытившиеся рыцари, медленно бредущие назад в казармы или в уединенные места, девушки-прислуги, настроенные на флирт или же бегающие по поручениям своих госпож с этими же целями. На полпути к конюшням Мэтен увидал свою добычу – Клуна шла под руку с одним из воинов королевской стражи. По измятому платью и небольшому количеству соломы в волосах, Мэтен понял, что его подозрения оправдались. Увидев его, Клуна вскрикнула.

– Так! – Мэтен поднял вверх факел, как глава семьи, поймавший вора. – И что все это значит, девушка?

Клуна жалобно пискнула и застыла, прижав ко рту костяшки пальцев. Положив руку на рукоятку меча, в круг света шагнул Овайн.

– Леди предпочла настоящего мужчину рабу с мечом.

Мэтен еле сдержался, чтобы не швырнуть в лицо Овайну горящий факел. Ослепленный яростью, он едва ли сознавал, что они собрали вокруг себя толпу, но слышал, как Клуна снова и снова жаловалась сочувствующим ей слушателям. Губы Овайна искривила самодовольная улыбка, он явно смеялся над Мэтеном.

– Продолжай, старик, – сказал он наконец, – ты ведь что-то хотел сказать мне? – О, мне есть много о чем сказать тебе, малыш. Ты забыл, что разговариваешь с бардом. Я очень давно не сочинял соответствующих песен.

– Ты не посмеешь! – его голос был похож на детский протестующий рев. – Это нечестно!

Окружавшие их кольцом зрители взорвались хохотом; несмотря на свою славу искусного фехтовальщика, он был похож сейчас на обиженного мальчика, как, усмехнувшись про себя, отметил Мэтен; с трудом верилось, что он только что спал с Клуной в сене. Мэтен уже собрался было сказать парню что-то успокаивающее, как Овайн вдруг залился краской гнева, расстегнул пряжку пояса, державшего меч и швырнул его на булыжник.

– Ну что ж, бард, – прорычал он, – я бы нарушил Гейс, напав на тебя, если бы не эта рука, направляющая на кое-кого факел, я разобью твою морду о эти камни!

– О, ради всех небесных богов, Овайн, – утомленно проговорил Мэтен, – едва ли она стоит того…

Овайн бросился на него с растопыренными руками, Мэтен едва успел увернуться. Послышались вопли, несколько человек из толпы бросились вперед и схватили парня. Осыпая всех проклятиями, он попытался вырваться, но его оттащили назад и крепко держали. По эмблемам на их рубахах Мэтен сделал вывод, что эти люди тоже из стражи короля. Вскоре выяснилась причина этой неожиданной любезности. Проталкивая себе дорогу среди зрителей, вперед вышел капитан королевской стражи Уервел.

– Что происходит? – спросил он. – Овайн, леший тебя побери! Клянусь, что Неприятности – твоя дама, а Двойные Неприятности – твоя гранд-дама! Что он с тобой сделал, бард?

– По правде говоря, ничего, если не считать, что глупо себя вел.

– Прими мои извинения.

Тут в разговор с плачем и причитаниями ворвалась Клуна:

– Я не собиралась доставлять никаких неприятностей, Мато. – Она снова разрыдалась. – Правда, я не хотела сделать ничего плохого.

– О, все из-за девушки, не так ли? – раздраженно спросил капитан. – Все те же старые жеребячьи игры? О, боги, а еще только осень! А что вы, ребята, будете вытворять зимой? А? Ладно, бард, забирай свою девушку. А что касается тебя, Овайн, то завтра утром получишь пару плетей. Я не хочу иметь неприятности еще и из-за этих кухонных сук.

Лицо Овайна стало мертвенно-бледным. В толпе послышались смешки.

– Послушайте, капитан, – сказал Мэтен, – если вы собираетесь пороть его из-за меня, то в этом нет никакой необходимости.

– Не ради тебя, а ради мира в форте. Ты можешь получить подобное в своем отряде. Я не потерплю таких драк. Попридержите свой пыл до весны и потратьте его на наших врагов.

На следующее утро, когда Овайна секли на глазах у всей стражи, Мэтен не пошел смотреть на это зрелище, хотя многие серебряные клинки были там, также, как и половина всего форта. Это было своего рода развлечение. Взяв с собой за компанию голубую фею и двух гномов, Мэтен побрел за конюшни и растянулся там на кипе соломы, греясь в лучах осеннего солнышка. Там и нашел его Карадок.

– Уже закончилось? – спросил его Мэтен.

– Да. Уеврел сказал мне, что Овайн с его первой битвы не доставляет ему ничего, кроме неприятностей, проявляя повсюду хвастовство и чванство, так что он решил, что пора поставить парня на место. У меня сердце ноет. Ты посмотри, они ставят эту молодую горячую голову в королевскую стражу, так как он лучший фехтовальщик из тех, кого они до сих пор встречали, и что он там делает? Большую часть года сидит во дворце и наблюдает, как спит король. Не удивительно, что он вспыхивает, как сухое дерево. Для него было бы лучше, если бы он был с серебряными клинками.

– Ты что-то задумал, если говоришь это. Ну да если он не оставит свое проклятое высокомерие, ты еще имеешь шанс завербовать его.

Говорят, что барды обладают даром пророчества. На протяжении ближайшей недели, Мэтен не видал никаких следов Овайна, его не было даже за обедом в большом зале. По-видимому, он уединился, заживляя свои раны, но дело было не только в ранах телесных, как решил Мэтен, более всего юношу донимало чувство стыда. Так как каждый серебряный клинок знал, что значит испытывать чувство стыда, то когда Овайн снова появился, они обращались с ним, словно ничего не произошло. Молодые отборные рыцари королевской стражи не имели такого тяжелого жизненного опыта и не были столь сострадательны. Когда мрачный Овайн в первый раз занял свое место за столом, он был встречен свистом и по-настоящему злобными замечаниями по поводу выпоротых собак и конуры. Так как Уеврела не было видно, на правах старшинства его заменил Карадок и пресек дальнейшие насмешки. Кровь бросилась в лицо Овайну, он с трудом глотал пиво и не отрываясь смотрел на крышку стола.

Вернувшись, Карадок сел рядом с Мэтеном.

– Это как небольшие гнойные фурункулы, которые могут прорваться, – заметил капитан. В самом деле глупо так обращаться с человеком, от которого в очередной стычке может зависеть твоя жизнь.

– Тем более глупо, если этот человек без особых усилий может изрубить тебя на кусочки.

– Увы, но это так.

Позже, этим же утром, когда Мэтен чистил лошадь перед конюшней, к нему бочком, нервно улыбаясь и отводя в сторону взгляд, подошла Клуна. Не будь она такой худой и бледной, она была бы привлекательной девушкой, но и в этом случае от ее светлых волос постоянно бы пахло жареным мясом, а под ногтями был бы жир.

– Ты еще не простил меня, Мэто?

– О, давным-давно. Будешь сегодня ждать меня на сеновале?

Она захихикала, прикрывая рот ладошкой, как это делали придворные леди, жест, который почему-то у нее выглядел умилительно.

– Послушай, я сегодня поеду в город, – сказал Мэтен. – Я куплю для тебя у портного ленты. Какого цвета ты хочешь?

– Ой, спасибо, голубую и зеленую, если можно. Какой ты милый, Мэто. Я люблю тебя больше всех.

– Ха! И скольким парням ты говорила это?

– Только тебе. Ну, может быть, еще Эйтхану, но всего несколько раз. Он иногда пугает меня. – Она бессознательно поднесла руку к горлу. – Иногда он так смотрит на меня, что мне кажется, что он собирается меня ударить, но он лишь говорит что-нибудь незначительное и уходит.

– Когда он так ведет себя, он думает о другой женщине, девушка, а совсем не о тебе. Будь от него подальше, пока он в таком настроении.

– А я так и делаю. Она вдруг посмотрела через плечо и вся напряглась: – О, боги…

Мэтен оглянулся на гогочущих стражников, среди которых был Овайн. При виде Клуны они начали подталкивать друг друга и хихикать.

– А она девица ничего себе, Овайн, правда, при дневном свете она не выглядит и наполовину так аппетитно, как ночью. А как она, стоящая, а Овайн?

Высоко подняв голову и плотно сжав губы, Овайн быстро зашагал прочь. Клуна разрыдалась и убежала. Мэтен хотел было догнать ее, но потом решил, что ей тоже следует получить урок.

Этой ночью с Южного моря пришел первый из хлещущих зимних дождей. Сидящие взаперти и не имеющие других развлечений, кроме игры в кости и пива, королевская стража продолжала безжалостно издеваться над Овайном. Мэтену казалось, что когда бы он ни встречал парня, он постоянно подвергался насмешкам своих товарищей. Это были остроты по поводу Клуны, отхлестанных собак, шуточки по поводу его вызова барду и так далее, и так далее, и каждый раз это звучало все более надоедливо и ничтожно. Мэтен мог только предполагать, что Овайн уже не один год раздражал своим высокомерием товарищей; несомненно, они тоже и завидовали ему. Мэтен заметил, что Карадок внимательно следит за происходящим. Когда насмешки и приставания становились слишком уж злобными, Карадок частенько вмешивался и утихомиривал разошедшихся товарищей Овайна.

Наконец, на четвертый день непрерывного дождя, события достигли апогея. Этим вечером Карадок задержался после обеда в большом зале, оставив вместе с собой Мэтена, в то время как остальные серебряные клинки отправились в казарму. Они выхватили у служанки две кружки темного пива и направились к стоящему в углу столу, там, в тени, их почти не было видно, но сами они прекрасно видели Овайна, сидящего у края стола, за которым обедала стража.

– Завтра должна закончиться эта дьявольская буря, – заметил Карадок. – Я надеюсь, что кто-то еще совершит очередную глупость, и это случится вскоре. Это даст им новую пищу для шуток.

Разговаривая и попивая пиво, они просидели еще часа полтора. Королевский бард мужественно старался перекрыть своим пением стоящие в зале смех и разговоры. Из-за этого шума Мэтен не заметил, когда началась драка. Вскочив одновременно на ноги, Овайн и остальные парни из стражи принялись яростно выкрикивать что-то друг другу. Карадок сорвался с места и помчался к спорящим, но было слишком поздно, мечи уже были обнажены. Мэтен не успевал следить за движениями Овайна. В свете факелов блестел металл, противник Овайна пошатнулся, кровь залила его лицо. Подбежавший Карадок схватил его за плечи и осторожно положил на солому как раз в ту минуту, когда к месту поединка подоспел Мэтен. Зал наполнился криками и воплем. Овайн швырнул свой меч на стол и уставился на него невидящим взором, с открытым в шоке ртом. Когда его обхватили сзади, он обвис в держащих его руках. Мэтен опустился рядом с Карадоком и окровавленной жертвой.

– Рана тяжелая?

– Рана? Он мертв.

Не в силах повторить сказанное, Мэтен уставился на лежащий на полу труп. Овайн в беспамятстве почти пополам разнес лицо парня, рассек ему горло. Крича и ругаясь, вокруг столпились люди; Карадок и Мэтен оставили им труп и, протискиваясь сквозь толпу, направились к выходу; в это время они увидели как стража выводит из зала Овайн, он рыдал.

– Ах, куча дерьма! – прорычал Карадок, – просто он дьявольски хорошо владеет клинком. Будь на его месте кто-нибудь другой, я успел бы остановить его. Ах, куча дерьма!

– Да еще и вонючая. Готов ли ты поспорить, что он даже не понял, что убил этого парня, пока не услыхал это от тебя?

Карадок в ответ лишь прорычал что-то нечленораздельное и пошел искать их пивные кружки.

На протяжении долгих часов Мэтен и Карадок вместе с напряженной толпой ожидали решения принца Кадлу. Наконец появились два пажа с горящими от возбуждения глазами и объявили, что принц собирается завтра повесить Овайна. Так как погибший парень первым затеял драку, никто не считал это решение справедливым, но в то же время никто не мог оспаривать приговор принца. Те же самые ребята, которые довели Овайна до такого состояния, с раскаянием защищали его, а молодые служанки плакали, говоря что такой красивый и молодой юноша должен умереть. Карадок не переставая пил, затем вдруг швырнул кружку на стол. – Я не собираюсь так это все оставить! Как ты думаешь, Мэто, должен я вызволить его шею из петли?

– Во что бы то ни стало, но как?

– Посмотришь. Найди мне одного из этих жалких пажей.

Получив соответствующую взятку, паж согласился передать принцу послание с просьбой об аудиенции. Спустя несколько минут паж вернулся и повел их в приемный покой, это была роскошная комната, уставленная резной дубовой мебелью, устланная толстыми бардекскими коврами в голубых и зеленых тонах и окнами с настоящими стеклами. Кадлу стоял у камина с золотой чашей меда в руках. Когда Мэтен и Карадок встали перед ним на колени, он приветливо кивнул им.

– Встаньте. Можете изложить свою просьбу.

– Премного благодарны, ваше высочество, – сказал Карадок. – Давно, еще в середине лета, вы милостиво обещали мне выполнить любую мою просьбу.

– Да, я обещал это. Я помню эту битву, которую ты провел великолепно. Я могу дать тебе в награду множество лошадей, или драгоценные ножны для твоего клинка. О, послушай, тут у нас есть новые мечи из Бардека, они изготовлены из особо хорошей стали.

– О, нет, мой синьор, я прошу у вас гораздо меньшую ценность, чем эти, и, будь я проклят, если не думаю, что лишился ума, прося вас об этом вместо тех щедрот, которые вы мне тут предлагали.

– В самом деле? – коротко усмехнулся принц. – Приятно видеть, что даже у серебряных клинков есть свои причуды. Излагай свою просьбу.

– В таком случае, мой синьор, отдайте мне жизнь молодого Овайна, не вешайте парня.

Пораженный до глубины души этой просьбой, принц поднял кубок и отпил небольшой глоток, затем безразлично-вежливо пожал плечами.

– Согласен, но при одном условии: ты забираешь его от меня в свой отряд. С меня достаточно неприятностей.

– Покорно благодарю, ваше высочество. И пусть не тревожится ваше королевское сердце, рано или поздно, парень войдет в нужные рамки.

– Не сомневаюсь, капитан, что вы в состоянии вогнать в должные рамки и дьявола, и, скорее раньше, чем позже. Скажите, чтобы вызвали стражу, я не имею понятия, куда они поместили парня.

Стражники с факелами в руках повели Мэтена и Карадока к расположенным за наружной стеной группе круглых каменных складов. Здесь же находился крошечный сарай с железной дверью, без единого окна. Подойдя к стоявшему опершись о стену стражнику, они сообщили ему новость, услышав которую, тот с радостью отступил в сторону.