Дэверри (№3) - Заклятье рассвета

– Знахарь всегда у нас желанный гость. Показывайте ваш товар, господин хороший. Я думаю, что вон тот стол у окна подойдет вам, там достаточно света и свежего воздуха.

Пока Невин выкладывал пакеты с сушеными целебными травами, корой деревьев и высушенными кореньями, Гроден привел своего ученика Каудера. Это был молодой человек с волосами цвета соломы, узкими голубыми глазами и таким остро очерченным подбородком, что казалось, им можно было резать сыр. Парень косолапил, отчего походка у него была как у моряка. Двое хирургов рассортировали товар Невина и для начала отложили в сторону все его запасы валерианы, девясила и корня окопника.

– Сомневаюсь, что вы когда-нибудь спускаетесь к морскому побережью, – нарочито небрежно сказал Гроден.

– Да, этим летом я подумываю о том, чтобы проскользнуть сквозь линию военных действий. Обычно бойцы не очень-то обращают внимания на старика. А вам что-нибудь там надо?

– Красная ламинария, если вы сможете достать ее, и немного морского мха.

– Они облегчают боль в желудке и в кишечнике. – Невин на мгновение заколебался. – Послушайте, до меня дошли слухи об особенном так называемом ранении нашего короля.

– Так называемом? – переспросил Гроден, внимательно рассматривая пакет с корой бука.

– Ранение в грудь, после которого необходима специальная диета.

Губы Гродена слегка тронула кривая усмешка.

– Несомненно, это отравление. Рана великолепно зажила. Когда король был еще слаб, кто-то подложил в мед яд. С большим трудом мы спасли его, но его желудок покрыт язвами и кровоточит, как вы уже, наверное, догадались; кровь есть и в его стуле. Но мы стараемся держать все это в тайне от простого народа.

– О, от меня никто ничего не узнает, заверяю вас. У вас есть какие-нибудь мысли по поводу, что это был за яд?

– Ума не приложу. Вы знаете целебные травы. Как вы думаете, что это могло быть? Когда его рвало, ощущался сладковатый запах, что-то наподобие того, как если бы розы смешали с уксусом. Смешно звучит, что яд пахнет как духи, но вот, что еще странно: паж короля пробовал мед, но у него не было ни малейшего болезненного эффекта. Я знаю, что яд был в меде, потому что осадок в бокале был странного розового цвета.

Невин на некоторое время задумался, мысленно перебирая цепочку своих профессиональных знаний.

– Так, – сказал он наконец, – я не могу назвать это растение, но могу поклясться, что оно из Бардека. Я слышал, что тамошние отравители часто используют две эссенции одновременно, губительны они только в сочетании друг с другом, в то время как каждая сама по себе безвредна. Несомненно паж попробовал только одну из составных частей, находящуюся в меде, стоящем на столе, второй паж попробовал мед из другой чаши, находящейся в спальне. Король же, увы, пил из обеих чаш и два ингредиента в его желудке превратились в яд.

Когда Невин излагал свою догадку, Гроден выглядел потрясенным, в его глазах был такой неподдельный гнев, что старик тут же мысленно снял с него малейшее подозрение. Каудер также выглядел крайне встревоженным.

– Я занимался специальным исследованием известных со старых времен растений, – сказал молодой хирург, – но мне так и не удалось обнаружить этот мерзкий яд. Если он и в самом деле появился из Бардека, то это все объясняет.

– Так оно и есть, – сказал Невин. – Ладно, господа хорошие, я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам красную ламинарию и другие смягчающие средства, но я вернусь только к осени, не умрет ли до этого времени король?

– Нет, если не получит никакого нового яда. – Гроден швырнул пакет с корой бука на стол. – О, боги, вы даже не можете представить себе, насколько беспомощным я себя чувствую! Я борюсь, чтобы уничтожить последствия одного яда, а в это время кто-то несомненно замышляет второе преступление!

– Кого-нибудь допрашивали в связи с этим отравлением?

– Разумеется. – Внезапно Гроден насторожился. – Хотя ничего не выяснили. Мы подозреваем, что это шпион из Кермора.

– О, я готов был поклясться, что ты скажешь именно это! – подумал про себя Невин; тем не менее, может быть и так, если в Керморе есть Боары. Покончив с делами, Невин с интересом осмотрел место, где живет король, в этом он не отличался от любого другого посетителя. Каудер, оказавшийся добросердечным парнем, провел ему обзорную экскурсию по полу-народным садам и внешним постройкам. Невин лишь слегка использовал Двуумер и почувствовал, что дворец был наполнен разложением, предзнаменование пришло к нему в виде запаха гниющего мяса и ползающих по камням мясных червей. Он как можно быстрее отогнал от себя это видение; ему все было ясно.

Идя по направлению к воротам, они увидели группу возвращающихся благородных охотников: гвербрета Тибрена Боарского со свитой слуг и идущими позади него егерями, рядом с гвербретом ехала его вдовствующая сестра. Отводя своего мула в сторону, с дороги благородных господ, Невин заметил, каким тоскующим взглядом следил за леди Меротой Каудер. Ей едва исполнилось двадцать, длинные светлые волосы молодой женщины были скручены в свободный узел под черным вдовьим шарфом. У нее были широко открытые зеленые глаза и совершенные черты лица. Вдова была поистине прекрасна, но глядя на нее, Невин испытывал чувство отвращения, никогда ранее не встречалась ему столь отталкивающая женщина. У Каудера же, по всей видимости, было совершенно противоположное мнение. К большому удивлению Невина, проезжая мимо Каудера, леди Меротой одарила молодого человека ослепительной улыбкой и махнула ему своей изящной, одетой в перчатку, ручкой. Каудер низко поклонился ей в ответ.

– Послушай, парень, – со смешком сказал ему Невин, – ты слишком высоко замахиваешься.

– Разве я сам не понимаю этого? Не будь я калекой, я был бы таким же благородным, как и она.

– О, прости меня, я совсем не это имел в виду.

– Я знаю, добрый господин, знаю. Боюсь, что годы насмешек сделали меня слишком чувствительным.

Каудер поклонился старику и заспешил прочь своей переваливающейся походкой, приволакивая за собой ногу. Невин корил себя за досадный промах; жестокая штука, иметь физический недостаток в мире, где все, и мужчины, и женщины, поклоняются воинам. Но как выяснилось этим же днем, Каудер не держал на него зла. Сразу же после захода солнца он пришел к Невину на постоялый двор, настоял на том, чтобы угостить его большой кружкой пива. Они сели за стол неподалеку от входа.

– Я хочу узнать о ваших запасах лечебных трав, добрый господин, – обратился к Невину Каудер, – у вас нет случайно коры северного вяза?

– Вот это да! Я не торгую травами, вызывающими выкидыш, парень.

Каудер вздрогнул и начал пристально изучать содержимое своей кружки.

– Ну что же, – сказал он наконец, – по крайней мере, действие коры более безвредно, чем белены.

– Вне всякого сомнения, но встает вопрос, а зачем вообще делать аборты? Должен сказать, что в теперешнее время каждый новорожденный – драгоценность.

– Не совсем так, если он не от своего мужа. И, пожалуйста, не надо презирать меня за это. Много знатных женщин проводят лето при дворе, месяцами их мужья отсутствуют, принимая участие в военных баталиях, за это время, как вы знаете, многое случается… потом они приходят ко мне в слезах, и…

– Несомненно, предлагают вам серебро.

– Это не деньги!

– В самом деле? Что же тогда? Это единственный случай в вашей жизни, когда женщины о чем-то умоляют вас?

Глаза молодого человека наполнились слезами, и Невин пожалел о своей жестокости. Он отвел взгляд, чтобы дать Каудеру возможность незаметно вытереть слезы с лица. Супружеская неверность заботила Невина больше, чем аборты. Думая о знатных женщинах, об их однообразной, монотонной жизни, полной всевозможных бесконечных ограничений, когда в основном ценилась только их гордость и безупречная репутация, некоторые не выдерживали такого монотонного существования и, в поисках развлечений, начинали сперва заниматься недозволенными делами, вынужденные потом скрывать результаты своих приключений, приводили Невина к мысли, что королевство загнивает изнутри. Что же касается абортов, Двуумер учит, что душа приходит в утробный плод только на четвертый-пятый месяц после зачатия; любые аборты, произведенные до этого времени, это лишь удаление комка плоти, а не живого ребенка. Вряд ли знатные дамы ждали до пятимесячного срока, когда результаты их неблаговидного поступка были налицо, несомненно Каудер разрешал их проблемы задолго до того, когда утробный плод становился живым существом.

– Погоди-ка! – Невина внезапно пронзила одна мысль. – Ты никогда не использовал спорынью, маленький дуралей?

– Никогда! – искренне воскликнул Каудер, голос его при этом сорвался на писк.

– Хорошо. Это могло привести к тому, что одна из твоих знатных пациенток могла умереть или сойти с ума и ты был бы по шею в дерьме.

– Я знаю это. Но если я не сумею найти снадобий для этих дам, они будут брошены их мужьями и, скорее всего, попытаются избавиться от ребенка каким-нибудь другим способом, обратясь к старым ведьмам или деревенским знахаркам, и тогда они наверняка умрут.

– Ты обладаешь такой силой убеждения, что тебе впору быть жрецом.

Каудер попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло, он выглядел как ребенок, которого только что несправедливо выбранили.

Неожиданно Невин почувствовал, как вокруг него сгущаются силы Двуумера, вкладывая в его уста слова:

– Ты не можешь спокойно продолжать заниматься такими делами. После смерти короля его убийцам потребуется козел отпущения. Им окажешься ты, так как ты занимаешься этим подпольным врачеванием. Будь готов скрыться при первом же признаке того, что король умирает. Может Тибрен Боарский узнать о том, чем ты занимаешься?

– Он мог, леди Меротта… Я думаю… о, боги! Кто вы такой?

Неужели ты не можешь распознать влияние Двуумера, слыша эти слова? Боар использует свидетельства своей сестры, обернет их против тебя и должен будет колесовать тебя, чтобы отвести подозрения от самого себя. На твоем месте я бы скрылся заранее, до того, как они выследят тебя как цареубийцу.

Каудер так резко вскочил на ноги, что опрокинул обе пивные кружки, и свою, и Невина, и бросился к двери.

Хотя старик Драут бросил при этом вопросительный взгляд на Невина, он одновременно пожал плечами, как бы давая понять, что это его не касается. Невин поднял с пола кружки, затем обернулся лицом к камину, в котором тлели торфяные брикеты. Как только он мысленно обратился к Адерину, тут же возник образ его старого ученика с его огромными темными глазами и вздымающимися надо лбом остроконечными прядями седых волос, похожих на рожки серебряной совы.

– Ну и как продвигается твой план? – послал ему мысль Адерин.

– Довольно успешно, я полагаю. Я узнал одну очень важную вещь. Я скорее умру, чем посажу на трон любого короля из Кантрэйя.

– Все настолько плохо?

– От дворца исходит зловоние как от самой большой навозной кучи в самый знойный длинный летний день. Я не представляю, как здесь может вырасти юная душа без того, чтобы не быть подвергнутой разложению с самого рождения. Я не хочу даже тратить время, на разговор со здешними жрецами, они разложены, как и все остальные, их развращению нет предела.

– Уже лет сто я не видел тебя таким разгневанным.

– На протяжении сотни лет еще ничто так меня не раздражало. Наиболее порядочный человек изо всех, кого я здесь встретил – подпольный акушер. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Плавающий среди пламени образ Адерина в отвращении закатил глаза.

Вскоре после того, как к отряду наемников примкнул Мэтен и Эйтхан, отряд покинул заброшенный охотничий дом. Хотя каждый строил предположения относительно того, куда они направляются, капитан ничего не говорил до самого утра отъезда. Когда все оседлали лошадей и выстроились безупречными рядами, которые сделали бы честь королевской гвардии, Карадок тщательно осмотрел их, затем осадил свою лошадь перед отрядом.

– Отправляемся в Элдиф, ребята. Среди нас слишком много людей, которые не могут позволить себе, чтобы их увидали в районе Форта Дэвери, где можно было наняться на службу Слумару, а я не осмелюсь показаться в Керморе. За зиму я скопил некоторое количество монет, так как жилье нам ничего не стоило, так что я думаю, мы можем прямо сейчас отправляться в путь.

Хотя никому не улыбалась перспектива покидать родные места и отправляться в чужую сторону, тем не менее, никто не высказал недовольства. Карадок помолчал, как бы ожидая ропота, потом пожал плечами и поднял руку.

– На дороге нас встретит с фургоном Ото. Вперед… марш!

Позвякивая широкими шляпками гвоздей на подковах, отряд четко развернулся, перестроился и начал гуськом, пара за парой выезжать из ворот. Как знак уважения барда, Мэтен ехал следующим за Карадоком во главе шеренги.

На протяжении нескольких последующих дней, по мере того, как они продвигались на юго-запад, стараясь делать это как можно быстрее, у Мэтена было более чем достаточно возможностей изучать их нового командира. Более всего его мучил вопрос, благородного происхождения Карадок, или нет. Это было чисто бардовское любопытство. Когда капитан обсуждал некоторые вопросы королевского законодательства или властно отдавал приказы, Мэтен был уверен, что он должен быть младшим сыном лорда. Когда дело касалось денег, он проявлял такую цепкую практичность, как старая крестьянка, что было совершенно несвойственно человеку благородного происхождения. Изредка Мэтен ронял намеки или полувопросы относительно прошлого во время их бесед, но Карадок никогда не попадался на эту приманку. Когда отряд останавливался на привал, Карадок ел в одиночестве, как лорд, а Мэтен делил костер с Эйтханом и небольшой группой дикого народца.

После недели путешествия, отряд пересек Авер Требек, это было в сотне миль западнее Форта Дэвери. Карадок приказал, чтобы все держали оружие наготове и были готовы ко всяческим неожиданностям. Так как они приближались к границе между территориями Кермора и Кантрэя, он послал вперед отряд разведчиков. Принятые меры предосторожности дали совершенно неожиданный результат. На второй день езды с оружием наизготовку, когда они, наконец, стали приближаться к границе Элдифа, отряд остановился для дневного отдыха на покрытом густой травой лугу, никогда не знавшем ни плуга, ни стад. Вернувшись, дозорные привели с собой путешественника, он был не вооружен, в богатой одежде, на великолепном скакуне, с ним был чудесный вьючный мул; и скакун и мул были, по всей вероятности, лучших кровей. Мэтен был удивлен, что бедняга до сих пор еще не раздет. Молодой рыжеволосый парень выглядел настолько испуганным, что Мэтену показалось, что он задается мысленно тем же вопросом.

– Он говорит, что идет из Форта Дэвери, – сказал дозорный, – поэтому мы и привели его сюда, может быть мы узнаем от него какие-нибудь новости.

– Хорошо, – сказал Карадок. – А теперь послушай, парень. Мы не собираемся ни перерезать тебе горло, ни даже грабить. Идем поедим со мной и Мэтеном.

В ответ незнакомец тяжело вздохнул, оглядел хорошо вооруженный отряд и снова вздохнул, на этот раз покорно.

– Хорошо, меня зовут… а… Клейт.

Карадок и Мэтен с трудом сдержали усмешки, видя эту неуклюжую ложь. Когда он слез с лошади, Мэтен увидел, что у него изуродована ступня, которая, казалось, теперь болела после долгого путешествия в седле. Во время еды, состоящей из хлеба с сыром, мнимый Клейт рассказал им то немногое, что он знал о движении отрядов в районе Святого Города. По свежим слухам силы севера планировали нанести сильный удар вдоль восточных границ Керморского королевства.

– Если это и в самом деле так, – задумчиво сказал Карадок, – нам незачем ехать наниматься в Элдиф. По всей вероятности, король Элдифа захочет предпринять попытку совершить рейд на Пайдон.

– О! – воскликнул Клейт, – так вы вольнонаемный отряд! Это легче.

– О, даже так? Большинство людей так не считают, – покачал головой Карадок, будто бы в изумлении перед наивностью парня.

– Ну и прекрасно. Кто за тобой охотится? Можешь сказать мне это не опасаясь? Я конечно опустился, но не настолько, чтобы предавать человека, надеясь получить награду за его голову.

Клейт принялся сосредоточенно крошить в руке хлеб.

– Если не хочешь, можешь ничего не говорить, – помолчав, сказал Карадок, – но подумай о том, чтобы продолжить путешествие вместе с нами, это будет для тебя гораздо безопаснее. Тебе хотелось когда-нибудь побывать в Элдифе?

– Как раз туда я и пытался добраться, и вы правы, говоря, что с вами будет безопаснее. Я никогда не держал в руке меча, я… а… ученый.

– Великолепно. Может, в один прекрасный день мне понадобится написать письмо.

Клейт выдавил из себя слабое подобие улыбки, но лицо у него оставалось мертвенно бледным. Тем не менее, когда отряд тронулся с места, он отправился вместе с ними. Он ехал на лошади в стороне от всех позади фургона Ото. Во время ночной стоянки Мэтен, сжалившись над ним, пригласил к своему костру. Хотя Клейт вынул из навьюченного на мула мешка еду, ел он мало, он просто сидел тихонько у костра и наблюдал затем, как Эйтхан полирует свой меч. Когда после еды Карадок пригласил их пройтись, чтобы поговорить, Клейт опять же почти ничего не говорил, в то время как капитан и бард лениво переговаривались о своих планах относительно Элдифа. Но, в конце концов, запинаясь, Клейт начал говорить.

– Я обдумал ваше предложение, капитан. В вашем отряде нужен хирург? Я всего год назад закончил обучение, но у меня огромная практика по уходу за ранами.

– Разрази меня гром! – воскликнул Мэтен, – так ты же на вес золота!

– Чертовски верно. – Карадок, склонив набок голову, пристально рассматривал молодого хирурга. – Я не любопытный человек и обычно не вмешиваюсь в личную жизнь моих ребят, но что касается тебя, то хочу задать тебе вопрос. Что может делать такой ученый человек как ты один на дороге, что могло заставить тебя отправиться в далекое путешествие?

– Вы имеете право знать правду. Во-первых, мое имя Каудер, я работал при дворе в Форте Дэвери. Я готовил снадобья для знатных дам, для того, чтобы избавить их от… а… ну… пятна… э… волнений, время от времени.

Карадок м Эйтхан изумленно переглянулись.

– Он имеет в виду аборты, – с усмешкой сказал Мэтен, ничего такого, что может беспокоить нас.

– Это может быть даже на руку в этой моей своре собак, – засмеялся Карадок. – Ну и прекрасно, Каудер, если ты докажешь мне свое искусство лекаря, то будешь получать свою долю как воин. Я знаю, что хирурги лордов в первую очередь оказывают помощь людям лорда, а наемникам – лишь если это придет кому-нибудь в голову. Мои люди умирали от потери крови, в то время как могли бы остаться в живых, окажи им своевременную помощь.

Мэтен случайно взглянул на Эйтхан и увидел, что тот с угрюмой подозрительностью пристально смотрит на Каудера.

– Говоришь, что ты из Форта Дэвери? – пересохшим голосом, почти шепотом спросил он Каудера. – Была ли среди твоих знатных леди Мерота Боарская?

Не требовалось никакого ответа, достаточно было видеть, как вздрогнул и залился краской Каудер. Эйтхан замер на мгновение, словно колеблясь, и стремглав бросился в темноту.

– Что, черт побери, произошло? – резко спросил Карадок.

Не отвечая, Мэтен кинулся за Эйтханом, через весь лагерь, в лунную ночь, к берегу реки. Наконец остановился и Мэтен схватил его. Так они стояли рядом, тяжело дыша и глядя на посеребренную лунным светом воду текущей мимо них реки.

– Имея дело с такой сукой, как эта, как ты можешь знать, что это твой ребенок?

– Я как ястреб не спускал с нее глаз на протяжении всей зимы. Если бы она хотя бы взглянула на другого мужчину, я убил бы его, и она это знала.

Вздохнув, Мэтен сел на землю, Эйтхан опустился рядом с ним.

– Нам неплохо иметь своего собственного хирурга, – сказал Мэтен, – ты сможешь примириться с Каудером?

– А кто его винит? Я убил бы ее. Иногда я мечтаю об этом, я представляю себе, как сжимаю в руках ее хорошенькую шейку и душу ее.

Неожиданно Эйтхан обернулся к Мэтену и бросился ему на грудь. Мэтен крепко обхватил его, давая возможность ему выплакаться, это были ужасные сдавленные рыдания мужчины, стыдящегося своих слез.

Двумя днями позже отряд пересек границу Элдифа. В то время северная часть провинции была почти что пустынной, леса и дикие луга, лишь изредка встречался форт какого-нибудь незначительного лорда или деревня свободных фермеров. Многие лорды с радостью нанимали военные отряды, так как подвергались постоянной опасности во время вооруженных рейдов, проходящих через их территорию – то с Пайдонского королевства на север, то с Дэвери на восток. Тем не менее, никто не мог платить столько, сколько, как считал Карадок, стоило его войско. В количестве тридцати семи воинов, с собственным кузнецом, хирургом и бардом, отряд Карадока был больше многих войск лордов северного Элдифа. Когда Карадок уже начал проклинать свое решение идти в Элдиф, отряд достиг нового города, Каменвейна. Город стоял на берегах реки со странным названием Эл, как раз на том месте, где с северо-востока в Эл вливала свои воды Авер Кантериел, имевшая еще более странное название.

Несмотря на то, что на этом месте на протяжении веков стояла деревня, всего двадцать лет назад гвербрет в Элрете решил, что королевству необходим город на слиянии рек. Так как война с Пайдоном могла вспыхнуть в любое время, он хотел создать для своих войск укрепленный город, окруженный защитными стенами. Найти поселенцев для города не составляло трудностей, так как множество младших сыновей благородных лордов горели желанием рискнуть двинуться с места, чтобы получить в собственное владение земли, сюда также стремилось множество подневольных людей, так как покинув землю, где они были рабами, они становились свободными людьми. Въехав в Каменвейн, отряд Карадока обнаружил здесь большой город, за крепостными стенами находилось с тысячу круглых домов, на стенах стояли орудийные и сторожевые башни.

Примерно в миле отсюда находился каменный форт тиэрина Мейноика, там Карадок нашел подходящие для его отряда условия найма, такие, которые искал. Хотя Мейноик и получал поддержку от гвербрета с юга, он ощущал нехватку воинов в своих огромных владениях, кроме того у него на руках была еще и личная война. Так как его род был относительно молодым и не имел должного авторитета, ему досаждали частные бунты. Уже на протяжении не одного года представителем смутьянов был некий лорд Пагвел.

– И вокруг себя он собирает таких же ублюдков, как он сам, – сказал Мейноик. – Они заявляют, что обратятся к гвербрету с просьбой назначить тиэринами их, чтобы не подчиняться мне. Я не могу с этим мириться.

Он и в самом деле не мог мириться с таким положением дел, так как в случае проигрыша он не только терял половину своих земель, но и становился посмешищем в глазах каждого элдифца. Крепкий, мускулистый, с густой проседью в иссиня-черных волосах, Мейноик так и пылал гневом, энергично расхаживая перед отрядом, сидящем в седлах позади ворот Форта Мейноика. Карадок и Мэтен следовали за лордом на почтительном расстоянии, в то время как лорд внимательно осматривал проницательным взором лошадей и снаряжение воинов.

– Очень хорошо, капитан. По серебряной монете в неделю на человека, ваше содержание, ну, и конечно, я заменяю каждую павшую лошадь.

– Очень великодушно с вашей стороны, милорд, – сказал Карадок. – Для мирного времени.

Мейноик бросил на него хмурый взгляд.

– Вторую серебряную монету каждому воину за каждую битву, – продолжал Карадок, – и такая же плата за каждого убитого.

– Это слишком много.

– Как вам угодно, ваша светлость. Я могу тотчас уехать с моим отрядом. А что касается ваших врагов, то вопрос зависнет на неопределенное время.

Мейноик тихонько выругался и предложил:

– Договорились, второй серебряный за каждую схватку.

Карадок поклонился лорду с широкой, невинной улыбкой.

Вновь построенный форт Мейноика был достаточно большой, в стены были встроены два барака и конюшни, это была удача, так как таким образом наемный отряд мог быть надежно отделен от высокомерного войска лорда. Тем не менее, во время еды им приходилось делить стол, и воины лорда делали трудно переносимые замечания по поводу сражающихся за деньги людей и совершенно непереносимые комментарии относительно происхождения и характеристик тех, кто способен на это. За два дня до того, как армия, наконец, была готова к выходу, Карадок и Мэтен выделили из них семерых самых задиристых.

После того, как Мейноик собрал своих союзников, он смог выставить против бунтовщиков более двухсот пятидесяти человек. На марше отряд Карадока шел в самом конце, даже позади фургона с провиантом. Всю дорогу они вынуждены были глотать пыль. Ночью они устроили свой лагерь немного в стороне от воинов лорда, благородных рыцарей. Тем не менее на военный совет Карадока пригласили. Он вернулся с хорошими новостями и собрал вокруг себя своих людей, чтобы рассказать им обо всем.

– Завтра мы увидим первую схватку. Так обстоят дела, ребята. Мы направляемся к реке, там есть мост. Мейноик требует, чтобы за него платили пошлину, но Пагвел противится этому. Лазутчики донесли, что Пагвел собирается не пропустить тиэрина через мост, так как если тот пройдет через мост, то из этого будет следовать, что это его собственность, во всяком случае, так это будет выглядеть у всех в глазах. Конечно же, мы будем на острие битвы.

Все согласно кивнули, осознавая, что в конце концов они всего лишь наемники. Мэтен ощутил странное чувство холода и тяжести. Он долго не мог понять, что это элементарное чувство страха. Этой ночью ему снилась последняя битва в Кантрэе, и он проснулся в холодном поту. – Ты трус, – говорил он сам себе; – ты мелкий, отвратительный трус! Чувство стыда проникало в самую его душу, но в ту последнюю свою битву он чуть не умер, и теперь он знал, что при этом чувствуешь, что значит умирать. Страх душил его так явственно, как будто он проглотил комок овечьей шерсти. Что было хуже всего, так это то, что это было то, чем он никогда не смог бы поделиться с Эйтханом.

Всю ночь, все следующее утро его мучил такой отвратительный страх, что к тому времени, когда армия достигла моста, Мэтен был рад до истерики, что битва близка и что скоро все будет кончено. Он тихонько то напевал, то насвистывал про себя, пока армия преодолевала последний невысокий подъем, поднявшись, они увидели то, что и ожидали: на берегу выстраивались войска лорда Пагвела и его союзников. Но тем не менее была и неожиданность, кроме этой армии, которая едва достигала сотни воинов, их встречали выстроенные двумя большими квадратами копьеносцы из простолюдинов, они стояли так, что преграждали доступ к мосту.

– Вот те на, – выдавил из себя улыбку Мэтен. – Пагвел сглупил, организовывая мятеж, если все это воины, которых ему удалось наскрести.

– Бред сивой кобылы! – огрызнулся Карадок. – Его светлость знает, что делает. Я уже видел раньше подобные битвы, копьеносцы охраняют закрепленные позиции. Черта с два, парень, мы просто так прорвемся сквозь них.

В то время как войско Мейноика в смущении кружило на месте, Карадок спокойно повел своих воинов к линии обороны. Враг выбрал идеальное место. Перед мостом был длинный зеленый луг, окаймленный рекой, здесь было сосредоточено войско, по другую сторону реки тянулись разрушенные, осыпавшиеся земляные укрепления, где когда-то располагались фермерские загоны для скота. Щит к щиту, стояли выстроенные в три ряда копьеносцы, над овальными цвета мела щитами блестели острия копий. По одну сторону ощетинившейся копьями стены из щитов стояли всадники, готовые тотчас ринуться в битву и зажать людей Мейноика между копьеносцами и рекой.

– Куча дерьма, – пробормотал Карадок, – мы не можем обойти этих ублюдков без того, чтобы не свалиться в проклятую реку!

Мэтен лишь молча кивнул в ответ, у него так сдавило горло, что он не в состоянии был говорить. Он словно вновь ощущал, как металлическое копье вонзается ему в бок. Лошадь под ним тоже вскидывала голову и беспокойно била копытом, как бы тоже вспоминая свою последнюю битву. Карадок осадил лошадь рядом с Мейноиком, чтобы обсудить дальнейшие действия отряда, Эйтхан остановился позади Мэтена; он уже приготовил щит и вынул джавелин, оружие, напоминающее дротик. Мэтен последовал его примеру, но во время этих военных приготовлений он с трудом сдерживал лошадь. Мэтен вдруг сообразил, что бедное животное в самом деле помнит последнюю битву. Под ним была лошадь, боящаяся предстоящего сражения, но времени, чтобы сменить ее не было.

Копьеносцы насмешливо начали выкрикивать язвительные замечания, ветер доносил лишь разрозненные, непонятные обрывки слов. Некоторые из людей Мейноика тоже принялись в ответ выкрикивать оскорбления, отряд же Карадока продолжал спокойно сидеть в седлах, все ждали, когда их капитан, наконец, закончит разговор с лордом и вернется к ним.

– Все в порядке, ребята, атакуем.

Раздался встревоженный крик, и все бросились к Карадоку. Люди Мейноика держались позади, остальная армия была выдвинута вперед, готовая бросится в атаку на позиции врага. Перестраиваясь, войска издавали странные позвякивающие звуки, похожие на клацанье металлических предметов, нагруженных на движущуюся телегу. Карадок развернулся в седле, увидел Мэтена и закричал, стараясь перекрыть стоящий вокруг шум:

– Отойди назад! Сегодня вечером я хочу слушать пение нашего барда, отойди в последний ряд!

Еще никогда Мэтену не хотелось подчиниться приказу так, как в этот раз, но он лишь мгновение боролся с собой, прежде чем крикнуть в ответ:

– Я не могу, если я сейчас не пойду в атаку, у меня уже никогда не хватит мужества на другую!

Карадок склонил к плечу голову, словно размышляя.

– Ну что ж, парень, наверное, это к лучшему. В крайнем случае, все мы, и исполнители, и слушатели можем встретиться в Мире Ином.

Карадок развернул лошадь, поднял джавелин и галопом ринулся прямо на вражеские ряды. С воинственным кличем за ним через луг устремился отряд. Мэтен видел, как по рядам ожидавших пехотинцев волной прокатился страх, но они не двинулись с места.

– За мной! – закричал Эйтхан. – На прорыв!

Копьеносцы все ближе, в воздухе стоят клубы пыли, выбитые лошадиными копытами комья земли вперемежку с травой, пехота сбилась вместе, прикрываясь известково-белыми щитами – и вот на эти щиты обрушился металлический дождь ударов джавелинов. Раздались проклятия, пронзительные крики, всадники рвались вперед, ряды копьеносцев были смяты. Мэтен услышал воинственные вопли резервных отрядов, атаковавших кавалерию Пагвела. Храпя и обливаясь потом, лошадь Мэтена рванула поводья, и они оба едва не оказались в реке. Мэтен вытащил меч, шлепнул им плашмя по лошади и резко повернув ее голову, вонзил в бока шпоры, понуждая животное вернуться назад к отряду.