Король мошенников

Началось все это очень давно, когда Бино было лет шесть и он начал помогать папе с мамой проворачивать «аферы с починкой крыши». Семейство Бейтс представ­ляло собой огромное, широко разветвленное криминаль­ное предприятие. В ФБР, а также в Национальном ин­формационном центре по борьбе с преступностью пола­гали, что оно насчитывает больше трех тысяч членов, которые работают по всей территории Соединенных Шта­тов. Бино не мог этот факт ни подтвердить, ни опровер­гнуть, потому что сам встречался примерно с сотней своих двоюродных братьев, сестер и прочих родственников, но в каждом крупном городе, в котором он когда-либо бы­вал, в телефонной книге имелись номера его родствен­ников, и отец говорил ему, что все они так или иначе «бомбят». Семейным бизнесом было мошенничество и шулерство. Причем родственников можно было легко отыскать в любой телефонной книге, поскольку в ини­циалах каждого посередине присутствовала буква «экс». Большинство Бейтсов занимались махинациями с почин­кой крыш и устройством подъездных дорожек, подняв эти два незамысловатых мошенничества до уровня ис­кусства.

Родители Бино были вынуждены постоянно скры­ваться от закона. Они меняли города, переезжали с мес­та на место и жили в трейлерных парках. Обычно это происходило так. Они въезжали на своем потрепанном трейлере «виннебаго» в новый городок и медленно дви­гались по улицам, высматривая дома с кровлями, требу­ющими ремонта. Выбрав какой-нибудь подходящий, отец ставил трейлер так, чтобы намеченный дом был в поле зрения, затем вытаскивал козлы для пилки дров, молот­ки, прочий инструмент и посылал миловидного шести­летнего Бино постучаться в дверь к лохам.

– Сэр, – говорил он своим прелестным голосочком мальчика из церковного хора, – мой папа вон там начинает ремонт крыши в доме вашего соседа. – Он показывал коротенькой пухлой ручкой на трей­лер, около которого уже вовсю кипела какая-то работа. Лох (он или она) улыбался и вытягивал шею, желая по­смотреть. – Папа заметил, – продолжал Бино, глядя в. глаза лоха своими чистыми детскими глазками, – что на вашей крыше прохудилась дранка. У нас дранки больше, чем нужно для ремонта крыши вашего соседа. Если хо­тите, мой папа может недорого починить и вашу крышу. За этим обычно следовал вопрос:

– Мальчик, а почему ты сейчас не в школе?

И маленький шестилетний Бино подступал чуть ближе.

– Понимаете, моя младшая сестра, она так болеет, и этим летом нам очень нужно заработать денег, чтобы можно было начать для нее химо… химо… забыл, как это называется.

– Химиотерапия? – подсказывал лох, и Бино пе­чально кивал. Редко когда ему не удавалось «взять лоха на зимовку»[10].

К обеду в доме появлялся его отец, Джейкоб, и с серьезным видом осматривал крышу. От пожертвований на химиотерапию несуществующей сестры Бино он ка­тегорически отказывался, разыгрывая из себя гордеца.

– Большое спасибо за доброту и благословит вас Гос­подь, но пока мы еще можем зарабатывать, а не соби­рать милостыню, – говорил Джейкоб, обычно выдавли­вая из себя слезу и неловко размазывая ее по щеке. За­тем он взбирался на крышу, почесывал подбородок и соглашался сделать всю работу за две тысячи долларов, что было невероятно дешево. Новая крыша в этих мес­тах стоила где-то между пятью и десятью тысячами. Вот тут-то и пробуждалась алчность лоха. Страдающая сест­ра Бино немедленно забывалась. «Эти провинциалы явно не знают, что почем, и значит, крыша обойдется мне дешевле, чем стоит материал», – думал он и сразу же попадался на крючок.

На следующий день семейство Бейтс прибывало рано утром. Бино стаскивал с крыши трейлера козлы и лест­ницу и заносил в дом. Хозяева, глядя в окно, восхища­лись этой славной семьей, особенно трудолюбивым маль­чиком. В девять Джейкоб поднимался на крышу и начи­нал громко стучать молотком в надежде выкурить хозяев из дома. Обычно это удавалось. Как только они удаля­лись, Бино с матерью, Конни, поднимался к Джейкобу на крышу. Они прибивали оторвавшиеся куски дранки и быстро покрывали их густым моторным маслом номер девять. Лохи возвращались домой и в восторге обнару­живали, что их «новая» крыша уже готова, она темно-коричневая и блестит. Джейкоб Экс Бейтс получал от благодарного хозяина деньги вместе с добрыми пожела­ниями выздороветь умирающей дочери. Затем семейство Бейтс быстро сматывалось. Правда, после первого же сильного дождя гостиная лоха оказывалась вся залита моторным маслом, но они к этому времени были уже в следующем штате.

Подрастая, Бино обнаруживал недюжинные способ­ности. Он быстро научился проворачивать крупные мо­шенничества со своим дядей Джоном Бейтсом по прозвищу Бумажный Воротничок. Они открывали внебир­жевые маклерские конторы по продаже по телефону не­зарегистрированных ценных бумаг, занимались жульническими махинациями с недвижимостью и фаль­шивыми бумажными деньгами, мошенническими опе­рациями с товарами. На счету у Бино было три крупных дела с «универмагами». Он в совершенстве владел искус­ством переодевания, изменения внешности и мог стать кем угодно. У него был чуткий слух, он мог подделать почти любой акцент и диалект. Он прекрасно играл в гольф, еще лучше в карты и почти никогда не проигрывал.

И вот теперь, в тридцать четыре года, когда Бино дос­тиг вершины славы в избранной профессии (все слышали, как сам Джон Уолш по национальному телевидению даро­вал ему титул короля мошенников), он вдруг насмерть пе­репугался. В это трудно было поверить, это казалось не­возможным, но Бино Бейтсу изменило мужество.

– Перестань на меня пялиться, – строго заметил он темно-коричневому терьеру, который внимательно смот­рел на него, сидя на переднем сиденье «эскорта». – По крайней мере, если я завяжу, тебе больше не придется срать по моей команде, – с жаром продолжил Бино. – И не надо будет выдавать себя за баунчатрейнского терь­ера стоимостью в пять тысяч долларов.

Роджер был явно разочарован. Он бросил взгляд в окно на светящуюся арку «Макдональдса», без интереса понюхал свое пиво, после чего, прежде чем положить морду на лапы, трижды покрутился на одном месте. Те­перь он лежал, не сводя глаз с Бино, наблюдая за ним, как встревоженный родитель за непутевым отпрыском.

Глава 3

СЕЛА В ЛУЖУ

– Подождем экспертов, но я думаю, мы здесь круп­но влипли, – мрачно проговорил чернокожий детектив из отдела по расследованию убийств, обращаясь к двум стоящим у двери полицейским в форме. – Ванная ком­ната тщательно вымыта. Обычно здешние уборщики при­меняют лизол, но тут пахнет чем-то похожим на хлор­ную известь. Так что найти какие-то улики надежды нет. По коврам прошлись портативным пылесосом. Видите его отметины на ворсинках?

Это происходило во вторник утром, и детектива звали Рон Джонсон. Когда позвонили в управление, он оказался на месте и потому был вынужден первым начать расследование дела номер Н32-35-497. Формально оно было возбуждено в связи с пропажей людей, но ему сразу же присвоили номер отдела по рас­следованию убийств и передали туда. Убийства пока еще зафиксировано не было, но все знали, что это вопрос времени. Из «спецквартиры» на четырнадцатом этаже «Трентонской башни» исчезли двое полицейских из уп­равления штата и очень важная свидетельница. Прибыв­шие технические эксперты возились здесь уже примерно час, искали следы крови или спинномозговой жидкости, отпечатки пальцев и вообще хотя бы какие-нибудь ули­ки. Квартира была чиста, как внутренняя поверхность яичной скорлупы. Место преступления подвергли тщательной санитарной обработке.

Ни на один вопрос ответа пока найти не удавалось. Как сюда проникли убийцы? Как им удалось избавиться от трупов? Как случилось, что ни Маннинг, ни Королло не произвели ни единого выстрела? Никто не говорил, что эти два копа погубили дело и потеряли важную сви­детельницу процесса против крупного мафиози, а заодно и свою жизнь, но именно так все и думали.

Виктория Харт прибыла в восемь сорок. Она совер­шала утреннюю пробежку по выложенному красным кир­пичом бульвару Милл-Хилл с его декоративными газо­выми фонарями, когда рядом остановился светло-голу­бой автомобиль и из него вылезли двое полицейских в форме. Ей сказали, что охранники, явившиеся в восемь утра сменить Маннинга и Королло, застали «спецквар­тиру» на четырнадцатом этаже «Трентонской башни» пустой. Кэрол Сесник и двое полицейских исчезли. Вик­тория стояла в шортах и ежилась. Ее жутко знобило – то ли от холодной не по сезону погоды, то ли это была нерв­ная реакция на ужасную новость. Ошеломленная, Вик­тория думала только об одном: как бы поскорее добраться до места. Потом она поняла, что зря не

переоделась, потому что перед зданием уже собрались журналисты, ведущие в газетах и на телевидении поли­цейскую хронику. Взбегая по ступенькам – кроссовки «Найк» противно скрипели по бетону, – она услышала щелчки затворов фотокамер. Теперь в шестичасовых «Но­востях» ее покажут явившейся на место возможной ги­бели свидетельницы и двух полицейских в костюме ин­структора фитнес-клуба.

Черт побери, тактическая ошибка!

Виктория уныло слонялась по небольшой кварти­ре. Ее сознание уже примирилось с самым худшим, но не сердце, «Неужели это я убила Кэрол?» – спрашива­ла она себя, прекрасно понимая, что ее роль в случив­шемся ключевая. Она была ответственна за все. Вы­брала именно эту «спецквартиру» как самую надежную, фактически руководила охраной и прочее. А то, что трупы пока не были обнаружены, не имело никакого значения. Достаточно того, что из ванной комнаты ра­зило хлорной известью. Она ненадолго задержалась у столика в коридоре: журналы, газеты, недоеденные булочки, которые она накануне принесла Тони и Боб­би, – и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. «Держи себя в руках, Виктория, – приказала она себе. – Помни, ты здесь на службе. У тебя еще будет время оплакать этих ребят».

Виктория предупредила одного из экспертов, что на многих предметах здесь могут быть отпечатки ее паль­цев, и обещала прислать образцы сразу же, как только придет к себе в кабинет. Она зашла в ванную комнату – чистую, без единого пятнышка, воняющую хлоркой. Ря­дом с раковиной на полу валялось золотисто-коричне­вое платье с подколотым булавками низом. Как кукла, которую обронил ребенок на месте трагического несчаст­ного случая, подумалось ей. Это платье наверняка знало правду о случившемся, потому что в момент гибели Кэрол держала его в руках.

В девять тридцать позвонил ее начальник Гил Грин. Она по-прежнему бесцельно бродила по комнатам, об­мениваясь натянутыми улыбками с озабоченными детек­тивами. В голове все время крутилось: «Прости меня, Кэрол, прости». Эту фразу Виктория мысленно повто­рила уже столько раз, что она потеряла свой смысл и превратилась в мантру, немного успокаивающую совесть и нервы.

Все собрались в кабинете судьи Марри Гоулдстона. Кабинет этот был обставлен с большим вкусом и распо­лагался на Стейт-стрит, в викторианской части города, в солидном здании суда, построенном в колониальном сти­ле. Его окружали обсаженные кленами жилые дома.

Виктории едва хватило времени на то, чтобы добе­жать домой и переодеться в темно-синий деловой костюм и туфли на низком каблуке. Она знала, что ее дело разва­ливается. Судья Гоулдстон назначил экстренную встречу по предложению защиты. Адвоката Джералда Коэна, как обычно, окружала группа помощников, выпускников Йельской школы права[11]. Они следовали за ним повсюду, как фанаты за рок-звездой. Это были молодые юристы, окончившие один из университетов «Лиги плюща»[12], но­сящие высокие звания соадвокатов. Они столпились в одной части кабинета, похожие на уверенных в победе футболистов перед началом матча. Причем их команда имела явное численное преимущество. В другой части ка­бинета стояла Виктория с молодым Дэвидом Франфурктером. Обе команды ждали, когда вбросят мяч.

Судья Марри Гоулдстон, одетый в розовую спортив­ную рубашку с короткими рукавами и рыжеватые брю­ки, вошел в боковую дверь в сопровождении судебного секретаря Бет Лидз и устроился за своим столом. Он вы­глядел отдохнувшим и, как обычно по утрам, распростра­нял вокруг себя аромат дорогой туалетной воды. Лысую голову обрамляла кайма седых волос, напоминающая лав­ровый венок греческого атлета. Бет села на стул в противоположном конце кабинета, установив перед собой сте­нографический аппарат.

– Где ваш клиент? – спросил судья, повернувшись к Джералду Коэну.

– Он должен быть здесь, ваша честь. Вчерашнюю ночь я провел в его номере в отеле «Хилтон». Мы допоз­дна готовились к судебному заседанию. Я ушел в восемь утра, Джо еще был там. Потом позвонил ему, когда уз­нал, что назначено совещание. Он собирался принять душ и, видимо, прибудет сюда к одиннадцати. – Коэн посмотрел на часы. – Может быть, дадим ему еще де­сять минут?

– Вы провели с ним всю ночь? – спросила Викто­рия, глядя на Джерри Коэна. Она едва сдерживала злость.

– Это верно, Виктория. Всю ночь. И не только я, там были все. – Адвокат сделал жест в сторону ребят из «Лиги плюща», выступающих у него на подпевках, и те грустно закивали.

– То есть создавали алиби этому убийце?

– Понимаю, Виктория, вы расстроены, – медлен­но проговорил Джерри Коэн, – но я был бы очень признателен, если бы вы не занимались инсинуация­ми. Я служу правосудию и не способен на преступле­ние ради того, чтобы выиграть дело. Я действительно был с Джозефом Рина с шести вечера до восьми утра… в отеле «Хилтон», в номере шестьсот восемьдесят семь.

И этот факт могут подтвердить достаточное количество свидетелей.

– А как насчет его брата, Томми? Его алиби вы тоже можете подтвердить?

– Томми Рина не является моим клиентом, так что относительно его ничего не знаю. Если у вас есть к нему какие-то претензии, пожалуйста, занимайтесь.

Дверь из коридора отворилась, и в викторианский кабинет судьи вошел Джозеф Рина, одетый в серые слаксы и темно-синюю рубашку с галстуком в тон. На ногах изящные мокасины. Двигался он, как обычно, слегка на цыпочках.

Виктории следовало бы признать, что Джозеф Рина упакован прекрасно. И к тому же красив так, что глаз не оторвешь. Чистая, оливкового оттенка, кожа, умные свет­ло-голубые и одновременно чуть зеленоватые глаза (цвет океанской воды в тропиках, у рифов), а какая выдержка! Эту дьявольскую самоуверенность Виктория ненавидела больше всего.

– Извините за опоздание и позвольте поинтересо­ваться; в чем дело? – произнес он с невинной улыбкой. Несколько секунд Джо смотрел на судью, после чего кивнул Джерри Коэну, затем Виктории.

Судья Гоулдстон выпрямился и чуть подался вперед.

– У нас очень короткая повестка дня, включающая вопросы процедурного характера. Мисс Харт, давайте начнем с вашей свидетельницы. Мне утром позвонил Гил, и… насколько я понял, у вас возникли проблемы с ее присутствием в суде.

– Проблемы? Ваша честь, моя свидетельница похи­щена.

– Вы можете это доказать? – с пафосом произнес Джерри немного в нос, с каким-то подвыванием. Было видно, что он шокирован.

– Из «спецквартиры» в «Трентонской башне» ис­чезли свидетельница и двое охранников-полицей­ских. Это произошло в промежуток времени между

девятью вечера и восемью утра. От них не осталось ни­каких следов. А ведь никто из них даже ни разу не вы­шел, чтобы купить мороженого.

– Ваша честь, – прервал ее Джерри, – очевидно, обвинитель предполагает, что совершено преступление. Тогда нужно привести хотя бы какие-то доказатель­ства. Но в данный момент вообще никто не знает, что там случилось. Лично я со всей ответственностью ут­верждаю: мой клиент всю ночь находился в своем но­мере в отеле «Хилтон». Там также были Тревор Сен-Джон, Калвин Лепон и Баррет Брокингем. Все они здесь присутствуют и готовы это подтвердить. – Он сделал движение в сторону помощников, и они, как вокальная группа фирмы звукозаписи «Мотаун», тут же задвигали ногами и в хорошем темпе закивали го­ловами. – Повторяю, если мисс Харт хочет предъявить моему клиенту обвинение в похищении, то следует, видимо, представить нечто большее, чем просто некие предположения.

Виктория вскочила.

– Ваша честь, Джозеф Рина – крестный отец ма­фии. Это общеизвестно.

– Это еще нужно доказать, – запротестовал Джерри,

– Он у них главный, но не в этом дело, – продол­жила она. – У меня была свидетельница, видевшая своими глазами, как он почти до смерти забил чело­века.

– Жаль только, что у вас нет этого человека, – про­изнес Джо Рина мягким, почти нежным голосом. – Я всегда думал, что это необходимая часть судебного про­цесса – наличие жертвы преступления. Если меня кто-то в чем-то обвиняет, я хотел бы видеть его лицо.

Виктория нахмурилась. Она знала, что, хотя манеры Джо Рина изысканные, как у принца крови, в душе он похож на ведущего низкопробного игрового шоу «Телемундо».

– Потерпевший нам не нужен, – продолжила она храбро. – Факт избиения Фрэнка Лемея, – возможно, у него другие имя и фамилия, но это не важно, – мы можем подтвердить со всей определенностью. У нас име­ются письменные показания врачей «скорой помощи», которая его забрала. Там указаны нанесенные ему трав­мы. Есть свидетельства врачей и сестер приемного по­коя, а также отделения травматологии больницы округа Мерсер Трентона. Этот человек находился в коме двое суток. У нас также была свидетельница, которая виде­ла избиение. Она видела, как мистер Рина бил этого человека клюшкой для гольфа. Для обвинения этого было достаточно, и Джо Рина это знал. Это знал и Джерри. И вы знали это, ваша честь. И вот теперь, когда свидетельница и два полицейских неожиданно исчезли из охраняемой «спецквартиры», мне предла­гают считать, что никакого преступления совершено не было? Нет, преступление имело место, причем на­верняка. И это не предположение. Обещаю, что скоро все выяснится. И потом, какая разница, есть у него алиби или нет? Разумеется, такие вещи не обязательно делать лично. Достаточно снять трубку и отдать прика­зание своим людям.

– Я думаю, мисс Харт нужно успокоиться. То, что она сейчас говорит, звучит неразумно, – сказал Джо Рина, повернув к ней свое лицо киногероя. Впрочем, улыбался он приветливо, зеленоватые глаза, подобно фильтрам, маскировали внутреннюю жестокость.

– Давайте все-таки подведем итоги, – вставил су­дья Гоулдетон. – Мисс Харт, вы считаете, что будете способны представить свидетельницу и поддержать в суде свое дело?

– Не знаю. Мне нужна Кэрол Сесник. Без нее или потерпевшего я поддержать обвинение не смогу. Поэтому прошу отложить судебное разбирательство на две недели.

– Еще две недели? – Джерри Коэн театрально вздох­нул. – А почему не два месяца или два года? Наверное, Гилу Грину потребовалось еще некоторое время кормить этим прессу. Может быть, мы затянем дело до всеобщих выборов в ноябре? К чему беспокоиться о Джо Рина и его гарантированном конституцией праве на безотлага­тельное рассмотрение дела судом? К черту Джо Рина, чего с ним церемониться! Давайте установим новые пра­вила, раз уж так получилось. Он не в счет. У него нет никаких прав. Давайте называть его крестным отцом, хотя единственное, чем он занимается, – это продажа продо­вольственных товаров, и никогда ни в чем противоза­конном не обвинялся. Это дело тянется уже целых девять месяцев, И что даст отсрочка еще на полмесяца?.. Просто абсурд какой-то.

– Чего вы хотите, Джерри? – спросил судья Гоулдстон. – Чтобы все это было занесено в протокол?

– Мы хотим сегодня же закончить подбор присяж­ных и начать судебное разбирательство. Мы имеем кон­ституционное право на безотлагательное рассмотрение дела судом.

– Ладно, я согласен, – сказал судья. – Суду тоже хотелось бы начать. И здесь у нас возникает еще один процедурный вопрос. Как только будет утвержден последний член жюри присяжных, вступает в силу закон о подсудности.

Это была проблема, о которой Виктория не пере­ставала думать все утро. При рассмотрении уголовных дел существует следующее правило: после утвержде­ния полного состава жюри присяжных тут же вступает в силу закон, согласно которому нельзя кого-либо пре­давать суду дважды за одно и то же преступление. Это означало, что, если к тому времени, когда будет вы­бран последний член жюри присяжных, обвинение не выстроит свою линию, Джо Рина может успокоиться. Он никогда больше не будет привлечен к ответственности за данное преступление, даже если позднее обнаружатся пропавшие Фрэнк Лемей и Кэрол Сесник, готовые свидетельствовать по делу об избиении. Виктория знала, что во что бы то ни стало нужно уговорить судью Гоулдстона предоставить ей от­срочку раньше, чем будет выбран последний член жюри присяжных. Другого выхода нет. Она знала, что сильно рискует, но попытаться стоило.

– Ваша честь, – медленно начала Виктория, – по­жалуйста, вначале дайте нам отсрочку. Членов жюри при­сяжных, тех, кого мы уже выбрали, можно отправить на две недели по домам, а потом снова собрать. Потому что, как только начнет действовать закон о двойной под­судности, никакого жюри вообще не потребуется. Дело придется» закрыть.

– Сколько можно тянуть время? – проворчал Джер­ри. – По этому показателю вы, наверное, занимаете вто­рое место после видеоигр. Поимейте совесть! Уже три месяца, как мы находимся в стадии подготовки к судеб­ному разбирательству. Ваша честь, обвинение умышлен­но затягивает дело. Так не пойдет. Все это время мой клиент был вынужден сносить нападки в средствах мас­совой информации, а наш окружной прокурор чуть ли не каждую неделю в вечерних «Новостях» проходится по его адресу. Единственное преступление моего клиента состоит в том, что он родился с итальянской фамилией. С этим пора кончать. Мы хотим сегодня же иметь пол­ный состав жюри. Если в деле имеется хотя бы крупица доказательств, в чем я сомневаюсь, то мы бы хотели на­чать судебное разбирательство.

Судья Гоулдстон размышлял, вычисляя вероятность отмены решения апелляционным судом. Стоящие в углу кабинета старинные часы тикали, отсчитывая секунды. Наконец Марри Гоулдстон откашлялся.

– Мисс Харт, я понял вашу проблему, но нам нужно начинать. Мистер Рина обвиняется в попытке убийства. Если вы хотите предъявить ему еще об­винение в похищении или убийстве первой степени в отношении Кэрол Сесник и двух полицейских, я приму это к рассмотрению позднее.

– Пока я этого доказать не могу. Полиция только начала расследование.

– В таком случае извините. Сегодня мы продолжим выбор членов жюри присяжных, а по окончании я пре­доставлю вам отсрочку на семьдесят два часа для подго­товки материалов дела. Если в указанный срок они пред­ставлены не будут, мне придется принять к рассмотре­нию ходатайство о прекращении дела.

Пока судья произносил эти слова, Виктория внима­тельно наблюдала за Джо Рина, пытаясь оценить его ре­акцию. Он был неколебим как скала. И уж разумеется, никакой радости на его красивом лице не отразилось. Напротив, он смотрел на судью с легкой печалью, как если бы его действительно заботила пропажа свидетель­ницы.

«Он хорошо держится, – подумала Виктория. – И вообще я, кажется, основательно села в лужу».

Деревья рядом со зданием суда штата шелестели ли­ствой. Ярко светило апрельское солнце, хотя день вы­дался довольно прохладный.

Две минуты назад пискнул пейджер. Виктория по­смотрела на маленький дисплей и увидела знакомое «911-GG», что означало: «Быстро возвращайтесь в офис. Гил Грин». Она знала, что, должно быть, ему уже сообщили о решении судьи Гоулдстона и он соби­рается закатить по этому поводу одну из своих тихих истерик. Виктория уже подошла к «ниссану», вставила ключ в замок, но, почувствовав запах мятного одеко­лона, резко повернулась. Сзади стоял Джо Рина. Это ее даже немного испугало. Как он ухитрился подойти так близко, что она не заметила? Они

были почти одного роста, и Виктория смотрела прямо в его бездонные глаза.

– Ты из кожи лезла вон, сделала все возможное и невозможное, но я на тебя не в обиде, – мягко произнес он, как будто они были не жестокими врагами, а близ­кими друзьями.

– Что значит «не в обиде»? Ты, может быть, и нет, а вот я в обиде. И очень большой. Поэтому пошел отсюда прочь, ты, убийца.

Он ласково улыбнулся.

– Сейчас уйду, только скажу, что я обо всем этом думаю. Мне хочется, чтобы ты знала: это твоя вина, что пропала она и двое копов. Это ты их потеряла.

– Неужели? Ты что, Джо, все-таки решил признать­ся, что имеешь к этому отношение?

Он улыбнулся и помолчал. Его густые черные воло­сы чуть шевелил ветерок.

– Это как посмотреть. Вот, предположим, ты при­ходишь на концерт. Так ведь качество музыки нередко зависит от того, какой ты купила билет, то есть на каком месте в зале ты сидишь. Верно? Вот так и со всякими признаниями.

– Пошел ты… – Виктория ненавидела его сейчас настолько остро, что едва могла сдерживаться. Подумать только, этот негодяй убил троих близких ей людей и те­перь стоит здесь улыбается и треплет языком, изображая из себя музыкального критика!

– Мисс Харт, прошу вас, успокойтесь и перестаньте употреблять нецензурные выражения. Не надо уподоб­ляться людям, которые умеют выражать чувства не ина­че, как в сквернословии.

– Ай-ай! Какая скромность. Прекрати пудрить мне мозги, придурок. Ты как был дерьмом, так им и оста­нешься, даже если будешь правильно строить фразы и употреблять приличные слова. Ты такой же тор­говец продовольственными товарами, как я балерина. Убийца, вот ты кто. Понял? А теперь оставь меня в покое.

– Это твоя ошибка, Виктория. «Трентонская баш­ня» была выбрана крайне неудачно. Если бы ты помес­тила ее в «Берлингтон-Плейс», всего в двух кварталах оттуда, на верхнем этаже, то можно было бы запереть двери лифта. Можно было бы контролировать вход и выход. Там у них сидит охрана с телевизионными мониторами. Я это знаю, мне приходилось прятать в этом здании несколько человек. Может быть, в следующий раз ты выберешь его.

– Значит, ты все-таки раскололся.

– А хотя бы и так. И что ты будешь с этим делать? Понесешь в суд? Кто там будет слушать твои необосно­ванные обвинения?

– А ты действительно гигант, – призналась она, горя ненавистью.

– Ты тоже, Виктория. Извини, но, видимо, так по­лучилось, что теперь тебе придется наконец отстать от меня до следующего душещипательного приключения. – Он снова ласково улыбнулся, затем развернулся и, граци­озно ступая на цыпочках, направился к своему автомо­билю, где его ждал за рулем Тексако Филлипс.

– Я еще с тобой не закончила! – крикнула она ему вслед.

Он повернулся и с улыбкой посмотрел на нее. Безу­коризненно белые зубы сверкнули на солнце.

– Да, не закончила. И если бы я был азартным иг­роком, то обязательно съездил бы в букмекерскую кон­тору и поставил на то, что ты больше никогда не уви­дишь свою свидетельницу. Так что не советую тратить время на ее поиски. Хотелось бы закончить наш разго­вор традиционной фразой: «Увидимся в суде», но боюсь, этого тоже не случится.

Он влез в машину и уселся рядом с Тексако. Когда длинный, сияющий лаком черный

лимузин проезжал мимо нее, она на мгновение увиде­ла свое отражение в его блестящей поверхности, как в кривом зеркале.

Они встретились наверху в кабинете Гила, увешан­ном металлическими, фарфоровыми, деревянными и пласт­массовыми декоративными тарелками. Виктории так и не удалось заставить окружного прокурора, а также кан­дидата на должность вице-губернатора штата хотя бы раз посмотреть на нее.

– Ответственность за жизнь свидетельницы лежала на вас, – произнес Гил, глядя в окно на медленное дви­жение автомобилей по Стейт-стрит.

Он был одет как обычно: строгий серый кашемиро­вый костюм с темно-бордовым галстуком, который был самой яркой вещью во всей одежде. То есть готов для вечерних «Новостей». Гил Грин по всем параметрам был человеком крайне неприметным. Виктория даже одна­жды подумала, что из окружного прокурора мог бы по­лучиться хороший шпион: его бы наверняка никто не выделил из ряда других людей. Он не имел никаких ха­рактерных отличительных черт, кроме непомерного чес­толюбия и связанных с этим политических амбиций.

– Гил, ее охраняли двое полицейских…

– Вы прокурор, поддерживающий обвинение в суде. Вы выбрали это здание, поместили туда свидетельницу, вот и отвечайте. Я не могу вас выгородить в этом, даже если бы хотел.

Жизненное кредо окружного прокурора сокращенно можно было бы обозначить как ПСЖ – каждый должен сам «прикрывать свою жопу». Поэтому Гил прежде всего прикрывал свою. О том, чтобы пойти на какие-то жерт­вы, в чем-то разделить вину, не могло быть и речи.

– Сесник исчезла, – продолжил он. – Даже если бы я имел три трупа, кому, спрашивается, предъявлять обвинение в убийстве? У Рина железное алиби. А без наличия трупов я могу квалифици­ровать это только как пропажу людей. Как вы знаете, таких дел у нас до черта. И нераскрытых. При наличии трупов было бы легче, но, насколько мне известно, ни­каких улик не обнаружено. Значит, это верный висяк. А к, Рина цепляться бесполезно, его врасплох не застанешь. У них там целая группа бойскаутов-адвокатов, не говоря уже о Джерри Коэне.

– Как насчет Томми? – спросила она.

– А что у нас есть против него? Ровным счетом ниче­го. Не удивлюсь, если, например, за него поручится карди­нал католической епархии. Заявит, что Томми всю прош­лую ночь готовил для него облатки для причастия. – Гил по-прежнему не поворачивал лица в ее сторону. – Мы сели в лужу. Или, позвольте поправиться… вы сели в лужу.

Виктория это понимала. Совсем недавно она имен­но так и подумала, но ей хотелось, чтобы он по крайней мере почувствовал себя неловко.

– Так что же, Гил, вы оставляете меня совсем одну?

– Мы сделали с вами большое дело, привлекли Джо Рина к суду. Но сейчас для меня наступает самый на­пряженный период – на носу выборы. Дело развали­лось, и вам, Вики, придется принять то, что положено. Извините, но такова спортивная жизнь. Каждый отвечает за свой неправильный пас или пропущенный мяч.