Дух Огня

      - Тереза, дорогая, мы с Директором только что обсуждали проблему женских платьев и моды в свете благопристойности.
      Тереза чуть подалась к Директору, как бы приглашая в конфиденты.
      - Мой муж так беспокоится по поводу того, что я ношу! А вы что думаете, Директор Линскотт? Вам одобряете мое платье? - Тереза гордо просияла. - Оно вам нравится?
      Линскотт лишь на мгновение опустил глаза.
      - Очень мило, моя дорогая. Очень мило.
      - Видишь, Далтон? Я же тебе говорила! Мое платье гораздо более консервативное, чем у других. Я просто счастлива, что столь глубоко уважаемый человек, как вы, Директор Линскотт, его одобрил.
      Тереза отвернулась к проходящему мимо виночерпию, чтобы наполнить бокал, а Далтон одарил Линскотта "почему-же-ты-мне-не-помог" взглядом. Линскотт, пожав плечами, наклонился к уху Далтона.
      - Ваша жена - очень милая, привлекательная женщина, - прошептал он. Я не мог унизить и огорчить её.
      Далтон изобразил тяжкий вздох.
      - Вот и у меня та же проблема.
      Линскотт выпрямился, улыбаясь.
      - Директор, - уже более серьезно продолжил Далтон, - С Клодиной чуть раньше случилось несчастье. Прогуливаясь на улице, она оступилась и ударилась.
      - Добрые духи, - взял Линскотт женщину за руку. - Вы сильно ушиблись, дорогая?
      - Пустяки, - пробормотала Клодина.
      - Я знаю Эдвина много лет. И уверен, что ваш муж все правильно поймет, если я провожу вас в ваши апартаменты. Вот, возьмите меня под руку и я доставлю вас до постели в целости и сохранности.
      Потягивая вино, Далтон следил за сценой поверх бокала. Ее глаза бегали по залу. Они горели желанием принять предложение. Возможно, она будет в безопасности, если согласится. Линскотт - могущественный человек и охотно примет её под свое крыло.
      Этот маленький эксперимент должен был показать Далтону то, что ему было необходимо знать. К тому же в этом не было большого риска. В конце концов, люди, случаются, бесследно исчезают. Он ждал, когда Клодина покажет ему, как пойдет дело дальше. Наконец разрешит стоящую перед ним проблему.
      - Спасибо за заботу, Директор Линскотт, но со мной все в порядке. Я так ждала этого пира, так хотела посмотреть на гостей. Я буду вечно сожалеть, если пропущу его и не услышу речи Министра Культуры.
      Линскотт отпил глоток вина.
      - С тех пор, как Эдвина избрали представителем, вы с ним крепко поработали над новыми законами. Вы работали вместе с министром. Какого вы о нем мнения? Только честно, - подчеркнул он жестом последние слова.
      Клодина отпила вина. Она перевела дыхание и, уставясь в пространство, заговорила.
      - Министр Шанбор - человек чести. Проводимая им политика идет на пользу Андериту. Он с уважением отнесся к законам, предложенным Эдвином. Она сделал ещё глоток. - Нам повезло, что Бертран Шанбор стал Министром Культуры. Мне трудно даже вообразить себе другого человека, который бы справился со всем тем, с чем справляется он.
      - Довольно громкое одобрение из уст такой женщины, как вы. - Поднял брови Линскотт. - Нам всем прекрасно известно, Клодина, что ваша лепта в написании этих законов не меньше, чем Эдвина.
      - Вы слишком добры, - пробормотала она, глядя в бокал. - Я всего лишь жена высокопоставленного человека. Вряд ли обо мне стали скучать и быстро забыли бы о моем существовании, сверни я себе шею нынче вечером. А Эдвина будут помнить долго и добрым словом.
      Линскотт озадаченно уставился на её макушку.
      - Клодина слишком низкого о себе мнения, - встрял Далтон. Он заметил безупречно одетого в длиннополый красный сюртук мажордома, открывающего двойные двери. За этими дверями гостей поджидали чаши для омовения рук. В каждой плавали лепестки роз.
      - Полагаю, вам известно, кто сегодня почетный гость? - Обратился Далтон к Директору.
      - Почетный гость? - Нахмурился Линскотт.
      - Представитель Имперского Ордена. Высокопоставленный имперец по имени Стейн. Приехал передать нам слова императора Джеганя. - Далтон отпил вина. - Суверен тоже прибыл, чтобы услышать послание.
      Услышав новость, Линскотт вздохнул. Теперь он понял, зачем его пригласили вместе с другими Директорами на то, что они посчитали не более чем самым обычным пиром в поместье. Суверен, в интересах безопасности, редко заранее предупреждал о своем появлении. Он прибыл со своей личной охраной и большим штатом прислуги.
      Тереза просияла и лучисто улыбнулась Далтону, с нетерпением ожидая развития событий. Клодина смотрела в пол.
      - Дамы и господа, ужин подан! - Провозгласил мажордом.
      Глава 21
      Она воздела руки-крылья и сильным глубоким голосом запела старинную балладу, древнюю, как сам миф.
      Явились они из страны леденящего мрака,
      Настолько прекрасны, насколько ужасна их власть,
      Исчадия смерти, исчадия тлена и праха,
      Пришли в этот мир, чтобы здешнюю магию красть.
      Колокола прозвонили трижды, и на зов их явилась смерть.
      Не всякий способен увидеть их странные игры,
      Когда путешествуют, сидя верхом на волне,
      Роятся над пламенем как бестелесные искры
      Иль в ивовых лозах таятся, скитаясь во тьме.
      Колокола прозвонили трижды, и на зов их явилась смерть.
      На грани меж воздухом, огненной плазмой, волною
      Они существуют. И смертный любой обречен,
      Едва лишь пленится безмерной красой ледяною,
      Едва их увидит, - с могилой навек обручен.
      Колокола прозвонили трижды, и на зов их явилась смерть.
      В охоте расставшись, но вновь собираясь для танца,
      Для гибельной пляски, незримой коварной игры,
      Любого введут в состоянье прекрасного транса,
      Готовясь насытить своей королевы костры.
      Колокола прозвонили трижды, и на зов их явилась смерть.
      Когда же ушел с водопадов Он, жаждущий тризны,
      Когда прозвонили охранные колокола,
      Когда Он призвал и потребовал плату и трижды
      Пропели набаты, и на Гору гибель пришла,
      Колокола прозвонили трижды, и на зов их явилась смерть.
      Пытались они ускользнуть, не поддаться заклятью,
      Пытались прельстить, откупиться или очаровать,
      Но черной связал, обессилил Он их благодатью,
      И черные души пришлось им Ему отдавать.
      Колокола смолкли, и Гора убила их всех. И Гора похоронила их всех.
      Молодая певица завершила свою зачаровывающую песню на невероятно длинной ноте, и гости разразились шквалом аплодисментов.
      Это была древняя баллада о Йозефе Андере и лишь по одной этой причине её любили все. Далтон как-то однажды перелопатил древние тексты в попытке узнать смысл песни, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на значение слов баллады, которые к тому же варьировались, поскольку версий баллады существовало несколько. Это была одна из тех песен, смысл которых никто толком не понимает, но все очень любят, потому что в ней совершенно очевидно отражалась какая-то победа, одержанная когда-то всеми глубоко уважаемыми основателями Андерита. По традиции эта чарующая мелодия исполнялась лишь в особо торжественных случаях.
      По какой-то страной причине Далтону показалось, что вот сейчас слова песни более понятны ему, чем прежде. У него было ощущение, что он вот-вот поймет их смысл. Но это ощущение исчезло так же быстро, как появилось, и Кэмпбелл переключился на другое.
      Длинные рукава платья певицы коснулись пола, когда она поклонилась Суверену и а затем аплодирующим гостям, сидящим за головным столом, расположенным рядом со столом Суверена. Расшитый золотом шелковый балдахин прикрывал оба головных стола. Откинутые края балдахина поддерживали сделанные вдвое больше обычных андерские копья. Это создавало эффект, будто головные столы находятся на подмостках - что, по мнению Далтона, было недалеко от истины.
      Певица поклонилась остальным гостям, сидящим за длинными столами по обе стороны длинного приемного зала. Рукава её наряда были отделаны белыми совиными перьями и поэтому, когда она во время исполнения воздела руки, то походила на крылатую женщину, этакое странное существо из тех времен, о которых говорилось в её песне.
      Стейн, сидевший рядом с Министром и его женой, вяло аплодировал и явно прикидывал, как молодая певица будет выглядеть без перышек. Сидящая по правую руку Далтона Тереза хлопала исполнительнице, сопровождая свои аплодисменты криками "браво!". Далтон, тоже хлопая, подавил зевок.
      Певица удалилась, приветственно помахав раздающемуся ей вслед одобрительному свисту. Когда она исчезла, в зал вошли четыре оруженосца с платформой, на которой возвышался марципановый корабль, плывущий по марципановым волнам. Надутые паруса корабля были, судя по всему, сделаны из сахара.
      Естественно, сие произведение служило лишь для того, чтобы объявить, что следующие блюда будут рыбными, как преследуемый пряничными гончими пряничный олень, прыгающий в кусты остролиста, за которыми прятался желейный кабан, анонсировал мясные блюда, а фаршированный орел, с крыльями, распростертыми над бумажной панорамой города Ферфилда, предшествовал дичи. На галерее звон фанфар и барабанная дробь возвестили о прибытии следующей перемены.
      Перемен было уже пять, и каждая состояла как минимум из дюжины блюд. Сие означало, что предстоит ещё семь перемен, и в каждой по крайней мере по двенадцать блюд. Между переменами гостей развлекали музыканты, жонглеры, трубадуры и акробаты, а по столам по кругу пускалось дерево с засахаренными фруктами. В подарок гости получили, к всеобщему вящему восторгу, механических лошадок.
      Среди разнообразия мясных блюд было и обожаемое Терезой мясо молодняка - она съела трех крольчат - молочные поросята, телята, оленята и медвежонок, стоящий на маленьких лапках. Медвежонка переносили от стола к столу, и за каждым столом шкура, прикрывающая зажаренную тушку, отодвигалась в сторону, чтобы слуги могли отрезать куски мяса гостям. Дичь - пудинг из лебяжьих шей, воробьи, столь любимые министром за их афродизийный эффект, горлицы, орлы и запеченные павлины, которых снова оперили и при помощи проволоки закрепили так, что казалось, будто летит стая.
      Никто не рассчитывал, что такое количество пищи будет съедено. Нет, такое разнообразие было не только для того, чтобы у гостей имелся обширный выбор, но и для того, чтобы поразить их изобилием. Визит в поместье Министра Культуры был знаменательным событием, а для многих даже становился предметом разговора на многие годы.
      Отведывая предложенные блюда, гости поглядывали на головной стол, где сидел министр, двое богатых пекарей, которых он пригласил за свой стол, и ещё один объект всеобщего интереса - представитель Имперского Ордена. Стейн прибыл раньше под всеобщие приглушенные охи и ахи, вызванные его военным облачением и плащом из человеческих скальпов. Стейн был сенсацией для многие женщины, у которых колени подгибались от перспективы заполучить в постель такого мужчину, и они одаривали его весьма недвусмысленными взглядами.
      Бертран Шанбор являл собой яркую противоположность воину из Древнего Мира. На пир министр облачился в обтягивающий пурпурный дублет без рукавов, украшенный великолепной вышивкой, золотой нитью и серебряной канвой, надетый поверх простого короткого камзола. Этот наряд придавал его довольно таки округлой фигуре более подтянутый мужественный вид. Белый стоячий кружевной воротник выглядывал из-под низкого ворота дублета. Такие же кружева украшали грудь и рукава.
      Поверх дублета с плеч свисал великолепный темно-пурпурный, отороченный по вороту и груди мехом охабень. Рукава охабня украшали полосы красного шелка с нашитыми между полосками рядами жемчуга.
      Ясноглазый, улыбчивый - его улыбка всегда казалась предназначенной собеседнику - и копной темных седеющих волос, Бертран Шанбор представлял собой внушительную фигуру. Все это и личность Шанбора - точнее, власть, которой он был облачен как Министр Культуры - вызывало восхищение у мужчин и страстное желание у многих женщин.
      Гости, если не глазели на стол министра, то исподволь поглядывали на соседний с министерским, где сидел Суверен с супругой, тремя взрослыми сыновьями и двумя взрослыми дочерьми. Смотреть открыто на Суверена не осмеливался никто. Ведь, в конце концов, Суверен - наместник самого Создателя в мире живых - не только правитель страны, но и святейший религиозный вождь. Многие в Андерите - и андерцы и хакенцы - боготворили Суверена до такой степени, что, когда проезжала его карета, с рыданиями падали на землю и каялись в грехах.
      Суверен, жизнерадостный и внимательный несмотря на ухудшающееся здоровье, был облачен в сверкающее золотое одеяние. Красный камзол подчеркивал круглые рукава одеяния. Длинная расшитая шелковая стола, ярко-желтые чулки, пришитые разноцветными шнурами на середине бедер к бриджам. Перстни с каменьями на каждом пальце. Голова Суверена свисала между круглыми плечами, будто золотой медальон с инкрустированными бриллиантовыми горами на нем стал со временем настолько тяжел, что под его тяжестью у Суверена согнулась спина. Руки владыки были усыпаны не уступающими по размеру перстням старческими пятнами.
      Суверен пережил четырех жен. Нынешняя жена с любовной заботой стерла платочком остатки еды с подбородка мужа. Далтон сомневался, что она перешагнула двадцатилетний рубеж.
      К счастью сыновья и дочери Суверена, хоть и прихватили с собой своих супругов, детей оставили дома. Внуки Суверена были совершенно невыносимыми отродьями. Никто не осмеливался сказать милым крошкам ничего, кроме ласковых поощрительных слов, когда они носились без присмотра. Некоторые из них были значительно старше их нынешней бабушки.
      Далтон сидел по одну руку от министра, а по другую восседала госпожа Хильдемара Шанбор в элегантном серебряном платье с вырезом столь же низким, как у прочих присутствующих дам. Она шевельнула пальцем и арфистка, сидящая перед головным столом, но ниже платформы, на которой тот располагался, перестала играть. Жена министра правила пиром.
      На самом деле ни в каком управлении пир не нуждался, но она настаивала но том, чтобы её считали истинной хозяйкой величественного действа, и в этой связи она время от времени принимала участие в процессе, воздевая палец, чтобы в нужное время остановить арфистку, дабы все знали и оценили её общественное положение. И люди на это покупались, считая, что весь пир вертится по мановению пальчика госпожи Шанбор.
      Арфистка, безусловно, знала, когда ей следует прекратить играть перед предстоящим важным событием, но тем не менее ждала, когда возденется благородный перст, не осмеливаясь сама прекратить игру. Пот выступил у неё над бровью, пока она не сводила глаз с госпожи Шанбор, опасаясь пропустить повелительный жест.
      Хотя её повсеместно превозносили как яркую красавицу, Хильдемара была довольно полной женщиной с крупными чертами лица и всегда вызывала у Дальтона ассоциации с женской скульптурой, которую ваял ремесленник, обладающий больше рвением, чем талантом. Далеко не то творение, которым хочется любоваться подольше.
      Арфистка воспользовалась паузой, чтобы взять стоявший подле её золотой арфы кубок. Она наклонилась и министр тут де воспользовался случаем заглянуть ей за корсаж, одновременно подтолкнув Далтона локтем, на тот случай, если помощник вдруг упустил открывшееся зрелище.
      Госпожа Шанбор заметила хищный взгляд мужа, но не выказала никакой реакции. Она никогда не реагировала. Хильдемара осознавала, какой властью обладает и охотно соглашалась платить за это требуемую плату.
      Впрочем, оставаясь наедине с супругом, госпожа Шанбор иногда лупила Бертрана чем ни попадя, но, скорее за какой-то светский проступок в отношении нее, чем за супружескую измену. У неё не было действительных оснований возражать против его похождений, поскольку сама она тоже не являлась образцом добродетели и временами скрытно наслаждалась обществом любовников. Далтон хранил в уме их список.
      Далтон сильно подозревал, что, как и любовниц её мужа, партнеров Хильдемары тоже привлекала власть, которой она обладает и надежда получить какие-либо привилегии. Большинство людей представления не имело, что происходит в поместье и представляли её всего лишь верной любящей женой представление, которое она сама бережно культивировала. Народ Андерита любил Хильдемару, как в других странах любят королеву.
      И во многих смыслах она и была скрытой властью. За пределами кабинета Министра. Хитрая, владеющая информацией, целеустремленная. Частенько, когда Бертран развлекался, Хильдемара за закрытыми дверями издавала приказы. Министр зависил от опыта жены, часто обращался к ней за советом, не интересуясь, какому мерзавцу она оказывает покровительство или какой культурный разгром оставляет после себя.
      Независимо от того, что она думает о своем муже, Хильдемара трудилась, не покладая рук, чтобы сохранить его власть. Если он рухнет, она, несомненно, упадет вместе с ним. В отличие от супруга Хильдемара редко напивалась и потихоньку потягивала несколько бокалов вина, растягивая их до середины ночи.
      Далтон ни коим образом не недооценивал её. Хильдемара плела собственную паутину.
      Гости ахнули от удивленного восторга, когда из марципанового корабля выскочил "моряк", наигрывая на дудочке веселый рыбацкий мотивчик, аккомпанируя себе на прикрепленном к поясу бубне. Тереза засмеялась и радостно захлопала в ладоши, как и многие другие.
      - Ой, Далтон! - Сжала она под столом ногу мужа. - Ты когда-нибудь мог подумать, что мы будем жить в таком прекрасном месте, познакомимся с такими великолепными людьми и увидим чудесные вещи?
      - Конечно.
      Она снова засмеялась и нежно толкнула его плечом. Далтон смотрел, как за столом справа аплодирует Клодина. Слева Стейн подцепил ножом кусок мяса и не церемонясь принялся есть прямо с клинка. Он жевал с открытым ртом, наблюдая за представлением. Судя по всему, развлечения были не того сорта, что предпочитал Стейн.
      Слуги начали разносить подносы с рыбными блюдами, сперва заливая их подливкой и накладывая гарнир. У Суверена были собственные слуги, дегустировавшие и готовящие ему блюда. Чтобы отрезать лучшие куски Суверену и членам его семьи они пользовались принесенными с собой ножами. Для того, чтобы нарезать блюдо на тарелке у них имелись другие ножи. В отличие от остальных, тарелки Суверену меняли после каждой перемены.
      Министр наклонился поближе, держа в руке кусок свинины, который он макнул в горчицу.
      - До меня дошел слух о женщине, которая собирается распространить неприятную ложь. Может, тебе следует заняться этим делом.
      Далтон двумя пальцами взял с тарелки, которую разделял с Терезой, кусок груши, вымоченной в миндальном молоке.
      - Да, министр, я уже разобрался. Она не хотела проявить неуважения.
      Он кинул грушу в рот.
      - Ну, вот и отлично, - выгнул бровь министр.
      Он ухмыльнулся и подмигнул через голову Далтона. Тереза, улыбаясь, приветственно склонила голову.
      - Ах, Тереза, дорогая, говорил ли я вам уже, как божественно вы выглядите сегодня вечером? А прическа просто чудесна! Она придает вам вид доброго духа, пришедшего облагодетельствовать мой стол. Не будь вы замужем за моим помощником, я бы позже пригласил вас танцевать.
      Министр редко танцевал с кем-то, кроме жены и - в виде протокольной обязанности - с заезжими важными дамами.
      - Почту за честь, министр, - заикаясь, пролепетала Тереза. - Как и мой муж, я уверена. Я не могу оказаться в более надежных руках в танцевальном зале. Или в любом другом месте.
      Несмотря на обычное умение держаться со светской невозмутимостью Тереза вспыхнула от оказанной Бертраном высокой чести. Она взволнованно спрятала лицо за волосами, отдавая себе отчет о завистливых взглядах, наблюдающих за её беседой с самим Министром Культуры.
      По гневному взгляду, сверкнувшему из-за спины министра Далтон понял, что не стоит опасаться, что этот танец - в процессе которого министр, несомненно, прижмет к себе полуобнаженную грудь Терезы - состоится. Госпожа Шанбор не позволит Бертрану демонстрировать отсутствие тотальной верности супруге.
      Далтон вернулся к делам, разворачивая разговор в нужном ему направлении.
      - Один из городских должностных лиц очень озабочен той ситуацией, о которой мы говорили.
      - Что он сказал? - Бертран знал, о каком Директоре идет речь и мудро воздерживался от упоминания имен, но глаза его гневно сверкнули.
      - Ничего, - заверил его Далтон. - Но он настойчив. Он может предпринять расследование - потребовать объяснений. Есть люди, тайно нам противодействующие, и они с радостью поднимут крик о неприличном поведении. Если нам придется отбиваться от беспочвенных обвинений в нелояльном поведении, это будет опасная потеря времени и уведет нас в сторону от выполнения нашего долга перед народом Андерита.
      - Да вся эта идея совершенно абсурдна! - Ответил министр, придерживаясь двусмысленного стиля разговора. - Ведь не веришь же ты на самом деле, что наш народ действительно устраивает заговор, чтобы противостоять нашим добрым деяниям?
      Фраза прозвучала очень гладко, поскольку Бертран не раз её произносил. Обычная предосторожность требовала, чтобы разговоры на публике велись крайне осторожно. Среди гостей вполне могли оказать люди, владеющие волшебным даром, надеющиеся с его помощью услышать что-то, не предназначенное для посторонних ушей.
      Далтон и сам прибегал к услугам женщины, обладающей таким даром.
      - Мы посвятили наши жизни службе народу Андерита, - произнес Далтон, и все же остаются завистники, жаждущие остановить прогресс и помешать нам улучшать положение трудящихся масс.
      С тарелки, которую разделял с женой, Бертран взял жареное лебединое крылышко и макнул его в мисочку с пряным соусом.
      - Значит, по-твоему, подстрекатели, возможно, постараются создать нам проблемы?
      Госпожа Шанбор, внимательно прислушивающаяся к разговору, наклонилась ближе к мужу.
      - Всякие агитаторы мгновенно ухватятся за возможность уничтожить отличную работу Бертрана. И охотно помогут любым смутьянам. - Она пристально посмотрела на Суверена, которого кормила с ладони юная супруга. - Нам предстоит серьезное дело и совершенно не нужно, чтобы всякие противники мельтешили у нас на пути.
      Бертран Шанбор был наиболее вероятным кандидатом на пост Суверена, но у него имелись и враги. Суверен избирался пожизненно. Любая малейшая промашка в столь критический период могла выбросить министра из списка кандидатов. И многие просто спали и видели, чтобы министр допустил такой промах, и пристально следили за ним и прислушивались к каждому слову.
      Как только Бертран Шанбор станет Сувереном, можно будет перестать волноваться, но до той поры нужно быть крайне осторожными.
      - Вы отлично понимаете ситуацию, госпожа Шанбор, - одобрительно кивнул Далтон.
      - Из чего, надо полагать, следует, что у тебя есть конкретное предложение, - хмыкнул Бертран.
      - Верно, - Далтон понизил голос едва не до шепота. Крайне невежливо шептать при посторонних, но выхода у него не было. Необходимо начинать действовать, а шепота никто не услышит. - Думаю, что наилучшим выходом будет, если мы нарушим существующее равновесие. То, что я имею в виду, поможет не только отделить зерно от плевел, но и не даст произрасти другим сорнякам.
      Искоса поглядывая на стол Суверена, Далтон объяснил свой план. Госпожа Шанбор, улыбнувшись краем губ, приосанилась. Рекомендации Далтона пришлись ей по душе. Бертран, бесстрастно наблюдая за Клодиной, кивком выразил свое согласие.
      Стейн вогнал кинжал в стол, демонстративно распоров тончайшую льняную скатерть.
      - Почему бы мне просто не перерезать им глотку?
      Министр огляделся по сторонам, проверяя, слышал ли кто предложение Стейна. Хильдемара побагровела от ярости. Тереза побелела, услышав подобную речь, особенно из уст человека, носившего плащ из человеческих скальпов.
      Стейна уже предупреждали. Если подобное заявление услышат и сообщат в соответствующие инстанции, то за этим немедленно последует полоса расследований, которая наверняка привлечет внимание самой Матери-Исповедницы. И она не успокоится, пока не выяснит всю правду, а ежели таковое случится, то она вполне может использовать свою магию, чтобы отстранить министра. Навсегда.
      Далтон одарил Стейна убийственным взглядом, сулящим молчаливую угрозу. Стейн ухмыльнулся, демонстрируя желтые зубы.
      - Дружеская шутка.
      - Мне наплевать, насколько велика армия Имперского Ордена, - прорычал Министр специально для тех, кто мог услышать слова Стейна. - Если вас не пригласят - что ещё предстоит решить - вся она поляжет перед Домини Диртх. Император знает, что это так и есть, иначе он не предлагал бы на наше рассмотрение столь щедрые условия мира. Я уверен, что он будет крайне недоволен, если один из его людей оскорбит нашу культуру и законы, по которым мы живем.
      Вы здесь представляете императора Джеганя и прибыли, чтобы изложить нашему народу позиции императора и его щедрое предложение, не более того. Если понадобится, мы можем потребовать, чтобы эти предложения изложил кто-нибудь другой.
      Стейн лишь ухмыльнулся этой пламенной речи.
      - Да я только пошутил, конечно. Такая пустая болтовня в обычаях моего народа. Там, откуда я прибыл, такие слова вполне обычны и никто не обижается. Заверяю вас, что просто хотел вас повеселить.
      - Надеюсь, вы будете лучше выбирать выражения, когда станете говорить с нашим народом, - буркнул министр. - Вы прибыли для обсуждения крайне серьезных дел. Директоры вряд ли правильно оценят столь грубый юмор.
      - Мастер Кэмпбелл объяснил мне нетерпимость вашей культуры к таким заявлениям, - хрипло засмеялся Стейн, - но моя грубая натура вынудила меня забыть его мудрые слова. Пожалуйста, извините мое плохое чувство юмора. Я никого не хотел обидеть.
      - Ну, ладно. - Бертран откинулся на спинку стула. Внимательный взгляд скользил по гостям. - Народ Андерита очень плохо воспринимает жестокость, и не привык к таким разговорам, не говоря уж о действиях.
      Стейн склонил голову.
      - Мне ещё предстоит усвоить образцовые обычаи вашей великой культуры. Я с нетерпением жду возможности узнать ваши наилучшие порядки.
      После столь обезоруживающих слов мнение Далтона об имперце возросло. Всклокоченная голова Стейна производила обманчивое впечатление. То, что скрывалось внутри этой головы было куда как упорядочено.
      Если госпожа Шанбор и уловила злобную сатиру в тираде Стейна, то никак этого не продемонстрировала и на лице её снова появилось обычное приторное выражение.
      - Мы все понимаем и восхищаемся вашим искренним стремлением узнать то, что кажется вам...странными обычаями. - Она кончиками пальцев подтолкнула к Стейну его кубок. - Пожалуйста, попробуйте нашего лучшего вина из долины Нариф. Нам всем оно очень нравится.
      Если госпожа Шанбор не уловила скрытого сарказма в словах Стейна, то Тереза поняла все точно. В отличие от Хильдемары Тереза всю свою сознательную жизнь провела на линии фронта женской социальной структуры, где слова использовали как оружие, способное пустить противнику кровь. И чем выше уровень, тем острее оружие. В такой ситуации ты либо быстро учишься понимать, когда тебя укололи и пустили кровь, либо выбываешь из игры.
      Хильдемаре не требовалось уметь разить словом. Ее защищала власть. Андерские генералы редко скрещивают мечи.
      Потягивая вино, Тереза с прагматичным уважением наблюдала за Стейном, опорожнившим кубок одним большим глотком.
      - Отличное вино! Вообще-то говоря, я бы сказал, лучшее, что мне доводилось когда-либо пить.
      - Мы рады слышать такую оценку из уст столь много путешествовавшего человека, - ответил министр.
      Стейн поставил кубок на стол.
      - Я сыт по горло. Когда я смогу произнести свою речь?
      - Когда гости насытятся, - поднял бровь Министр.
      Снова ухмыльнувшись, Стейн принялся есть с ножа очередной кусок мяса. Жуя, он нагло встречал пылкие взгляды, которыми его одаривали некоторые женщины.
      Глава 22
      Музыканты на галерее исполняли морскую мелодию, а слуги спустили вниз длинные голубые транспаранты. Транспаранты колыхались, создавая эффект волны, по которой плыли нарисованные на транспарантах рыболовецкие суда.
      Пока слуги Суверена обслуживали хозяина, оруженосцы, облаченные в ливреи цветов поместья, сновали вокруг стола министра, поднося серебряные тарелки с разнообразными рыбными блюдами. Министр выбрал крабовые ножки, балык, жареных миног и угрей в шафрановом соусе. Оруженосцы поставили выбранные блюда между министром и его женой.
      Министр Шанбор макнул большой кусок угря в шафрановый соус и предложил жене. Хильдемара, нежно улыбнувшись, взяла кончиками пальцев с длинными ногтями угощение, но вместо того, чтобы поднести к губам, положила на тарелку и повернулась к Стейну, чтобы спросить с внезапной заинтересованностью о кулинарных обычаях его страны. За то короткое время, что Далтон пробыл в поместье, он успел выяснить, что больше всего на свете госпожа Шанбор ненавидит угрей.
      Когда один из оруженосцев предложил их вниманию блюдо с лангустами, Тереза сказала Далтону, с надеждой подняв бровки, что охотно съела бы одного. По требованию Далтона оруженосец ловко очистил лангуста, вынул нежное мясо и сдобрив маслом, положил на крекер. Далтон же отрезал себе кусок мяса морской свиньи с блюда, которое протягивал ему на вытянутых руках оруженосец с низко склоненной, как и положено, головой. Оруженосец преклонил колени, как все они, затем грациозно поднялся и удалился танцующей походкой.
      Сморщенный носик Терезы поведал, что угря ей вовсе не хочется. Далтон взял одного себе, и то лишь потому, что кивок усмехнувшегося министра сказал ему, что он должен это сделать. Министр наклонился к его уху и прошептал:
      - Угорь полезен для конца, если ты понимаешь, о чем я.
      Далтон лишь улыбнулся, прикидываясь, что оценил совет. Мозги его были заняты насущными проблемами, а кроме того, проблем с "концом" у него не было.
      Тереза поглощала карпа в чесноке, а Далтон, лениво ковыряя жареную селедку с сахаром, наблюдал за хакенскими оруженосцами, которые, как оккупационная армия, сновали между столами.