Игра до победы

      – Я рада за него, – сказала она. – Именно так и должно быть.
      – Честно говоря, я отчасти и приехала так рано, чтобы успеть посмотреть на своего новорожденного братца. А сюда заглянула, чтобы взять свою машину. – Триша замялась и глянула на чемоданы, которые Рауль оставил стоять в гостиной. – Думаю, будет лучше, если я останусь на выходные у папы.
      – Уверена, что он будет рад. – Лес огорчало, что Триша испытывает подобные чувства, но она понимала: дочери понадобится немалое время, чтобы свыкнуться с новой ситуацией. – Когда увидишься с Эндрю, передай ему мои поздравления.
      Вскоре после того, как Триша уехала, в сводчатом проходе в гостиную появилась Эмма Сандерсон.
      – Здравствуйте, Эмма. Были за мое отсутствие какие-нибудь звонки? – спросила Лес, гадая про себя, как много из ее разговора с Тришей успела услышать секретарь.
      – Ничего важного.
      Негромко стукнули створки французских дверей, Лес оглянулась и засмотрелась на то, как Рауль входит в гостиную. Она увидела на его лице вопросительное выражение и, спохватившись, вспомнила о стоящей рядом секретарше.
      – Рауль, ты, конечно, помнишь вашу встречу с Эммой в Париже, не так ли? Она мой секретарь и мажордом – могу сказать, мой Эктор…
      – Помню. Как поживаете, миссис Сандерсон? – кивнул Рауль.
      – Благодарю вас, отлично. Добро пожаловать во Флориду, мистер Буканан, – с вежливой улыбкой ответила Эмма.
      – Я разберусь со своими звонками попозже, Эмма, – сказала Лес, давая понять, что та может идти, подождала, пока секретарша вышла из комнаты, а затем повернулась к Раулю.
      – Я видел, как Триша уезжала на своей машине, – сказал тот.
      – Да, она останется на этот уик-энд у своего отца. Однако со временем все это уладится. Мы расстались с ней в относительно хороших отношениях, – добавила она быстро, чтобы показать Раулю, что не огорчена и не озабочена.
      Внезапно ее охватило беспокойство. Понравится ли Раулю место, где он будет теперь жить? Лес нервно сложила ладони, слегка потерев их одна о другую.
      – Что тебе сейчас хочется? Выпить немного? Или, может быть, лучше я сначала покажу тебе дом, чтобы ты мог сразу расположиться?
      – Посмотрим дом. – Рауль поднял чемоданы, стоящие у его ног.
      – Там столовые, а позади – кухня.
      Лес указала в сторону комнаты, через раскрытую дверь которой виднелись полированный стол и стоящие возле него стулья, затем быстро двинулась ко входу в бывший кабинет Эндрю.
      – Это библиотека.
      Она открыла дверь, чтобы Рауль мог взглянуть вовнутрь. Без юридических книг Эндрю и без прочих его вещей и безделушек библиотека выглядела немного пустынной и голой.
      – Я подумала, что ты, может быть, захочешь использовать эту комнату как кабинет, где ты мог бы работать.
      И не дожидаясь, пока он ответит на ее предложение, Лес отошла от двери и поспешила в фойе. Ее одолевало детское нетерпение. Хотелось побыстрее показать Раулю свой дом. Отчасти из гордости за свое жилье, а отчасти из потребности убедиться, что оно ему понравилось. Пусть он ничего не говорит, покуда не увидит все…
      – Ты можешь оставить свои вещи внизу у лестницы, мы вернемся за ними потом, – предложила она, подождала, пока он поставит чемоданы у резной балясины перил, затем взяла за руку и повела в холл, над которым возвышалась галерея.
      Не входя в двери «утренней» комнаты, Лес остановилась, мельком глянув на седовласую женщину, сидящую за письменным столом в алькове.
      – Эту гостиную мы зовем «утренней», и ты, как правило, можешь найти меня здесь. Мы с Эммой используем ее как кабинет. Эммины комнаты вон там – в конце этого холла.
      Все еще держа Рауля за руку, она повела его дальше, к сводчатому выходу.
      – Спальни Триши и Роба находятся вон там, под другой галереей. Там же и спальни для гостей.
      Они вернулись обратно к дубовой лестнице, и Лес выпустила руку Рауля, чтобы он смог взять свой багаж. Она легко взбежала по ступенькам впереди него и открыла дверь, ведущую в ее собственные комнаты. Войдя в гостиную, остановилась и придержала дверь, пока Рауль вносил в комнату свои чемоданы.
      – Вот здесь я и живу. – Лес пошла прямо в свою комнату, словно второй спальни, принадлежавшей прежде Эндрю, вовсе не существовало. – Я освободила шкафы, чтобы было место для твоих вещей. И два выдвижных ящика в комоде – пустые. Если тебе понадобятся еще ящики, я велю передвинуть сюда комод из другой спальни…
      Лес вдруг сообразила, что тараторит без остановки, и разом умолкла. Обернувшись, она увидела, что Рауль оглядывает комнату. Медленно опустил чемоданы на пол. Затем перевел взгляд на ее кровать, и Лес впервые за это утро ощутила неловкость.
      – Я никогда не думала… Тебя это смущает, Рауль? Ты считаешь, что это дом другого мужчины?
      До сих пор такая возможность ни разу не приходила ей на ум. Мужчины – такие гордые существа, с таким развитым чувством собственной территории. Может быть, он откажется спать в постели, в которой она лежала с другим.
      Рауль не спеша подошел к Лес и обнял ее за плечи.
      – Если бы я так думал, то мне пришлось бы считать тебя женщиной, принадлежащей другому мужчине, а?
      – Видимо, так… – Она с облегчением прижалась к нему, обняв Рауля за талию и откинув назад голову. – Я соскучилась по тебе, Рауль.
      – А я соскучился по тебе. – Рауль обнял ее, и его губы прижались к ее губам, рассказав о том, как сильно он соскучился, гораздо выразительнее, чем любые слова.
      Лес нашла этот способ объяснения чрезвычайно вдохновляющим.
      Когда они наконец оторвались друг от друга, Лес осталась в кольце его рук. Прильнув к Раулю и обводя кончиком пальца чувственный абрис его губ, она спросила:
      – Тебе понравился дом?
      – Очень удобный, но я знал, что он таким и окажется.
      – Обед начинается в восемь. Не хочешь ли ты чего-нибудь перед едой?
      Она говорила без всякой задней мысли, вовсе не предлагая Раулю любовные ласки вместо съестного или спиртного, и только потом сообразила, что могут значить ее слова. Рауль рассмеялся глубоким гортанным смехом.
      – Это очень соблазнительно, но вначале я хотел бы принять душ и переодеться после перелета на такое расстояние в грузовом отсеке с лошадьми.
      Лес принюхалась к открытому вороту его рубахи, вдыхая знакомый запах Рауля, который без труда отличала от всех прочих грубых ароматов, которыми пропиталась его одежда.
      – От тебя и вправду пахнет лошадьми, – согласилась она, затем подняла голову и всмотрелась в складки под его глазами. – Ты, должно быть, устал после полета. Нам просто придется лечь сегодня пораньше.
      – Превосходная мысль, – лукаво усмехнулся Рауль.
 
      Те две ночи, проведенные в отеле в Буэнос-Айресе, напомнили Лес о том, каково это спать в одной постели с мужчиной. Они с Эндрю все последние годы спали в разных спальнях. А теперь она вот уже неделю просыпалась и чувствовала, что ее обнимает рука Рауля, или сама она уютно свернулась возле него в клубочек, или же нога его закинута на нее – и Лес явно предпочитала такое пробуждение тем многочисленным утрам, когда она открывала глаза и видела рядом с собой только пустую подушку. Ее беспокойный сон, раздражавший некогда Эндрю, казалось, вовсе не был помехой Раулю. Пару раз разметавшаяся во сне Лес невольно будила Рауля. И каждый раз он привлекал ее к себе поближе и сонно рычал на ухо: «Лежи спокойно». И всякий раз она обнаруживала, что ей не хочется двигаться.
      Во время этой первой недели они, что называется, притирались – взаимно приспосабливаясь к повседневным привычкам друг друга. Как-то само собой установилось, кто первым идет в ванную, где в шкафах и комодах лежат чьи вещи… Постепенно они выработали общий распорядок. Это была та степень интимности с мужчиной, которой Лес не наслаждалась уже много времени – с самых первых лет своего замужества с Эндрю. А это происходило так давно, что теперь она уже и не помнила, было ли тогда по-другому или лучше, чем теперь.
      Она мало бывала в обществе, сосредоточившись главным образом на домашних делах и на конюшнях. Она и не подумала бы менять образа жизни, если бы не приближался День Благодарения. Ее не удивило, когда Триша позвонила, чтобы сказать, что улетает в Аспен кататься на лыжах с несколькими своими новыми друзьями по учебе. Несмотря на то, что Триша смирилась в конце концов с нынешней ситуацией, она все еще чувствовала себя неловко, находясь в обществе Рауля и матери. Однако дочь, кажется, не питала никакой непрязни к ней, что давало Лес надежду, что со временем эта неловкость исчезнет.
      Когда позвонила Одра, чтобы подтвердить время, в которое состоится праздничный обед, Лес была почти уверена, что мать исключит Рауля из числа тех, кто приглашается на семейное сборище, поскольку решительно не одобряла любовной связи дочери. Однако Лес забыла способности матери смотреть сквозь пальцы на нескромные поступки своей родни.
      – Ты приведешь своего друга? – спросила Одра.
      Лес поняла, что отныне с этого момента мать будет именовать Рауля именно так. Она никогда не признает, что он – любовник дочери, живущий в ее доме. Она будет притворяться, что ничего не знает, точно так же, как притворялась, что ничего не знает о любовницах Джейка. Все это казалось Лес очень печальным, но теперь она, по крайней мере, была уверена, что к Раулю будут относиться как к другу.
      В этот год на Новую Англию обрушилась ранняя снежная буря, помешавшая братьям Лес и их семьям приехать в Палм-Бич на праздники, так что на обед соберутся только Мэри с пятью детьми, все еще живущими дома, и Лес с Робом и Раулем. Лес была этому рада. Собрание всего семейства Кинкейдов могло произвести на неподготовленного человека ошеломляющее впечатление.
      И вот настал День Благодарения. Точно в два часа все они сели за тщательно приготовленный праздничный обед. Лес знала обыкновение Одры разъединять пары, рассаживая гостей, и потому ожидала, что ей придется сидеть за одним концом стола, а Раулю – за другим. Однако она оказалась приятно удивлена, обнаружив, что он занимает место напротив нее.
      После супа молодая служанка внесла огромное деревянное блюдо, на котором красовалась жирная индейка, зажаренная до золотистой корочки. Одра сделала девушке знак поставить блюдо перед Россом Карпентером, мужем Мэри. Теперь, когда Джейка с ними не было, на этот второй после его смерти День Благодарения на обеде не оказалось ни одного из его сыновей, и обязанность разрезать индейку перешла к зятю.
      – В вашей стране не празднуют что-то подобное Дню Благодарения, мистер Буканан, не правда ли? Это исключительно американская традиция. Но я считаю, что хорош всякий повод, который собирает всю семью вместе. Моя семья очень важна для меня, и я уверена, что вы, как испанец, сумеете меня понять. – Одра, сидевшая во главе стола, выглядела подлинным матриархом.
      – Я аргентинец, – вежливо поправил ее Рауль. – И у меня нет семьи, поэтому я, возможно, не испытываю по поводу праздника и общего сбора столь сильного чувства, как вы.
      – Как это прискорбно, что у вас нет никого, кроме себя самого, – искренне сказала Одра.
      – При моей профессии я нахожу в этом даже некоторое преимущество. Играя в поло, мне приходится очень много путешествовать, а это значит, что я провожу немало времени вне дома. Для семьи, будь она у меня, это было бы нелегко.
      – Но, насколько мне известно, у вас есть ранчо в Аргентине.
      – Есть, но я провожу там только три или четыре месяца в году, не более.
      – И все же, насколько я понимаю, ранчо – это ваш дом, – слегка нахмурилась Одра.
      – Это место, куда я приезжаю, – ответил Рауль, и Лес решила, что он дал очень точное определение своему поместью. Хотя старинный, неуклюжий каменный особняк более всего приближался к тому, что можно было бы назвать домом Рауля, он вряд ли по-настоящему был привязан к этому месту.
      – Как печально. Мой дом и семья всегда имели для меня большое значение. Мои дети знают, что двери этого дома всегда открыты для них. У них всегда есть место, куда прийти. Это и их дом тоже. – Одра села на своего любимого конька и начала подробно развивать тему, пока служанка вносила тарелки с различной снедью, сопутствующей жареной индейке на столе.
      – Это то, что делает мою семью крепкой. За эти годы, кроме кровной родни, к нам присоединились и другие. – Одра благосклонно улыбнулась пухлому Россу, а затем многозначительно посмотрела на Рауля. – Но никто или ничто никогда не встает между нами…
      – Хорошо сказано, бабушка Кинкейд, – вставил Роб.
      С тех пор как Рауль приехал во Флориду, Роб в первый раз позволил себе хоть намеком показать, что по-прежнему считает, что любовник матери может присвоить себе любовь Лес, предназначающуюся ему, Робу. Его бабка высказалась более тонко – она дала понять, что Рауль может присоединиться к ним, но она не позволит ему отделить Лес от семьи, и в особенности от самой Одры.
      Когда обед закончился, взрослые перешли в гостиную, а молодежь – Роб и дети Мэри – направилась к крытой лестнице, ведущей к домику на берегу океана, где они собирались всласть послушать музыку, не опасаясь, что родители начнут шикать и требовать, чтобы убавили громкость.
      – Роб, – окликнула Лес сына.
      На лице юноши промелькнуло возмущенное, обиженное выражение.
      – Я догоню вас, – сказал он остальным и, когда на лестнице затих удаляющийся громкий топот ног и шутливая перебранка его кузенов и кузин, повернулся к матери. – Я так и знал, что ты начнешь мне что-нибудь выговаривать за то, что я сделал это замечание.
      – Если ты знал, зачем же говорил? Я думала, что ты понял…
      – Я понимаю. Я просто хотел убедиться, что и он понимает, – с вызовом ответил Роб. – В чем дело? Неужели я должен следить за каждым своим словом, которое произношу в его присутствии?
      – Разумеется, не должен.
      – Тогда за что ты на меня набросилась? Я сделал всего лишь одно невинное замечание, а ты превращаешь это в дело государственной важности, – запротестовал Роб.
      – Я всего лишь хочу, чтобы вы с Раулем ладили. Я думала, что вы…
      – А мы и ладим. Мы с ним настоящие закадычные приятели – товарищи по поло, о'кей? Удовлетворена? – это был уже сердитый и нетерпеливый вызов.
      – Хорошо, Роб…
      Нет, совсем не то хотела она услышать, но Лес понимала, что не добьется ничего, пытаясь и дальше обсуждать эту тему. По крайней мере, он смирился с нынешним положением. Не только ей одной, но и сыну приходится привыкать к тому, что в доме теперь находится мужчина. Надо просто дать им – и Робу, и всем прочим – больше времени, чтобы все встало на свои места.
      – Тебя ждут в домике. Иди побыстрее, а не то пропустишь еще одну ссору из-за пустяков, которую наверняка затеяли сейчас твои кузены.
      – Сколько мы собираемся здесь пробыть? Мне скоро нужно возвращаться в конюшни.
      – Одра рассчитывает, что мы останемся у нее по крайней мере еще на час. Поедем домой так скоро, как сможем.
      Лес заботливым движением поправила воротник его рубахи. Как ей хотелось сказать своему болезненно уязвимому сыну что-нибудь такое, что могло бы успокоить его мятущуюся душу.
      – О'кей. – Роб повернулся и направился к лестнице.
      Лес смотрела, как он бежит вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и, когда сын скрылся, вздохнула, смутно обеспокоенная. Роб в последнее время стал такой обидчивый и раздражительный, и не только с ней, но и вообще со всеми. И все же еще вчера она встретила его в конюшне счастливого, как жаворонка. Лес надеялась, что эти резкие перемены настроения вызваны просто юношеским периодом созревания. Наверное, все дело именно в этом. Будь здесь что-нибудь другое – что именно, она даже боялась подумать, – все выглядело бы намного хуже.
      – Что-нибудь случилось? – спросила Мэри.
      Лес, обернувшись, покачала головой.
      – Нет. Это просто Роб…
      И этим было все сказано. Она намеренно переменила тему разговора.
      – Ты не собираешься сказать мне, что думаешь о Рауле? – сухо спросила она.
      – Он мне понравился и, говоря честно, гораздо больше, чем я ожидала. Он довольно хорошо оборонялся против Одры. Я помню, как в первый раз привела домой бедного Росса. Одра устрашила его гораздо сильнее, чем Джейк.
      – А разве она нас всех не устрашает? – пробормотала Лес.
      – Я оставила Одру одну в гостиной. Лучше нам вернуться к ней, пока она не решила, что все семейство дезертировало. Ты идешь? – Мэри задержалась в дверях.
      – А где Рауль?
      – Вышел на веранду выкурить сигару. Может быть, нам стоит начать курить, как ты думаешь, Лес? Я еще никогда не пробовала прибегать к такому оправданию, чтобы сбегать из комнаты. – По лицу сестры скользнула усмешка.
      – И всякий раз выслушивать лекции об опасности заболеть раком? Нет уж, избавь меня, – насмешливо подхватила Лес. – Скажи Одре, что я скоро приду. Хочу пойти взглянуть, как там Рауль.
      Мэри двинулась назад к гостиной, а Лес прошла через стеклянные двери, ведущие на открытую веранду. Рауль стоял возле перил, рассеянно глядя на волны, накатывающиеся из океана. Услышав шаги, приближающиеся к нему по деревянному полу веранды, он повернул голову к Лес. Она подошла и встала рядом с Раулем, опершись руками о перила.
      – Хороший был обед, – сказал Рауль.
      – Еда была отменной, – поправила Лес, не вполне уверенная, что определение «хороший» можно отнести также и к атмосфере за столом. – Кинкейды временами оказывают подавляющее впечатление, – отважилась она вызвать его на откровенность.
      – Вот, значит, в чем твой секрет. – Складки у рта Рауля стали глубже.
      Лес рассмеялась, внезапно успокоившись.
      – Наконец-то ты понял, что считаешь меня такой неотразимой именно из-за кинкейдовской породы.
      Рауль вынул руку из кармана и, обняв Лес вокруг талии, привлек ее к себе.
      – И из-за этого тоже среди многого прочего.
      Лес легонько поцеловала Рауля, затем отстранилась, чтобы погладить пальцами кончик его подбородка.
      – Нам совсем не обязательно задерживаться здесь слишком надолго.
      – Ты хочешь уехать?
      – Считаю, что уже вполне достаточно демонстрировала тебя Одре.
      – Эктор назвал бы ее грозной женщиной, – улыбнулся Рауль. – А тебя он однажды сравнил с тигрицей, защищающей своих тигрят.
      – Эктор?
      – Ты в этом отношении точь-в-точь как твоя мать, – сказал он.
      – Мне надо еще хорошенько подумать, прежде чем я решу, можно или нет считать это комплиментом, – с упреком проговорила Лес.
      – Это правда, а правда никогда не льстит или не оскорбляет. – Рауль поцеловал уголок ее рта, чтобы вернуть мягкость обиженно надутым губам. – Нам пора возвращаться в дом, а не то твоя мать сочтет меня невежливым…
      – Да, пора, – вздохнула она.
      – Почему ты приезжаешь сюда, если тебе здесь не нравится? – нахмурился Рауль.
      Вопрос удивил Лес, заставив задуматься над ответом.
      – Думаю, что, говоря по правде, мне нравится навещать мать. Внешне мы все протестуем против собственнической требовательности Одры, но все равно приезжаем к ней. Вся наша семья очень близка между собой, и именно она является хранительницей ее устоев. Может быть, мы видимся и не слишком часто, но, когда нам нужна помощь, мы обращаемся только друг к другу и никогда к посторонним. Мы, Кинкейды, – очень тесный союз. Я знаю, что Эндрю иногда чувствовал себя лишним на семейных собраниях. Это ощущают многие из мужей и жен, приходящих в нашу семью. Но никто не показывает им этого намеренно. Думаю, я вышла сюда, чтобы сказать тебе это.
 
      Всю следующую неделю Рауль устраивал пробные матчи, решая, кто из игроков войдет в их с Робом будущую команду. С большинством из кандидатов он переговорил, еще находясь в Аргентине, и теперь должен был сделать окончательный выбор.
      – Так что ты собираешься предпринять? – спросила Лес, когда они пешком возвращались из конюшен к дому, чтобы поесть. Рука Рауля тяжело лежала на ее плече, свидетельствуя об усталости, которую Лес и без того читала на его лице.
      – Думаю, что сейчас я больше всего нуждаюсь в горячей ванне и хорошем растирании.
      – Нет! Я имела в виду отбор игроков. Я думаю, что Брубейкер, когда ты поставил его в защиту, играл очень неплохо.
      Она наблюдала большую часть утренних тренировок, в ходе которых Рауль испытывал игроков в разных позициях, иногда меняя их местами после каждого чуккера и время от времени ставя каждого то на одну, то на другую сторону.
      – Надежный парень. Может стать сильнейшим в команде. – Однако Рауль не был готов к тому, чтобы связывать себя обещаниями. – Мне понравился и Мастерсон в качестве игрока под первым номером. У него много огня. Он может зажечь команду. Тем не менее Роб против него. Он утверждает, что Мастерсон желает заграбастать всю славу себе. Признаю, что он действительно выказывает подобную склонность.
      – У Лоулза очень хороший подбор пони, – заметила Лес.
      – Да, решение – дело не из легких… – Морщинки вокруг глаз Рауля сбежались веселой паутинкой, когда он увидел, как она пытается взвесить вклад, который может внести в команду каждый из игроков. – Надо учесть многие факторы – мастерство игрока, стиль его игры, сочетается ли он с другими, каковы у него пони или может ли он дополнить свой состав лошадей, чтобы быть во всеоружии. Но самое главное из всего, является ли он simpatico? – Они подошли к французским дверям, и Рауль снял руку с плеча Лес, чтобы она смогла пройти впереди него. – А после всего этого мы должны решить, как много мы будем им платить.
      Лес кивнула. Она только недавно начала понимать, что подготовка к соревнованиям влечет за собой гораздо больше дел и хлопот, чем она думала прежде.
      – Не хочешь ли поработать сегодня днем и выбрать, в каких турнирах мы будем принимать участие? Тогда мы смогли бы набросать примерное расписание поездок и прикинуть расходы, – сказала она.
      – Да, и нам надо убедиться, что у пони будет достаточно времени для отдыха, если придется перевозить их в трейлерах на большие расстояния…
      Войдя в дом, они направились через гостиную прямо в фойе.
      – Да, меня тоже беспокоит, что из Техаса сразу придется отправляться в Нью-Йорк. Может быть, гораздо разумнее принять участие в турнире «Оук-Брук». Я…
      – Лес, извините меня, – прервала их разговор Эмма Сандерсон, вышедшая в прихожую из холла с галереей. – Я услышала, что вы пришли, а только что позвонила Конни Дейвенпорт. Она хочет узнать, почему вы не ответили на ее приглашение на прием. Она опасалась, что вы просто не получили его. Что мне ей ответить?
      Лес остановилась и взглянула на Рауля.
      – Конни – это моя подруга, и она ежегодно устраивает предрождественский прием с угощением в миллион калорий. Не могу сказать, что мне хочется идти туда, но не могу же я вечно скрывать тебя ото всех и наслаждаться твоим обществом в одиночку, не правда ли? – Лес улыбнулась Раулю и повернулась к Эмме: – Скажите ей, что мы приедем.
      – Очень хорошо. Я запишу в ваш календарь на субботу, – сказала секретарша и ретировалась в коридор.
      – Надеюсь, ты не возражаешь? – Ладонь Лес скользнула в руку Рауля, и они двинулись вверх по огромной дубовой лестнице. – Я знаю, что ты не большой охотник до приемов.
      – Некоторые из них бывают не так уж и плохи. Это зависит от компании.
      – Я знаю точно, что они скажут, когда увидят меня с тобой. «Ох уж эта счастливица Лес Томас. Она-то, будьте уверены, непременно найдет себе кого-нибудь вроде этого парня. Еще бы, она – из Кинкейдов», – насмешливо проговорила Лес. – Языки будут работать вовсю.
      Внезапно ей отчаянно захотелось, чтобы этот прием состоялся поскорее. После тех жалостливых взглядов, которые ей пришлось вынести, когда ее бросил Эндрю, Лес не терпелось упиться сладостью мести. Она не могла дождаться, когда увидит, как лица знакомых вытянутся при виде Рауля. Никто больше не сможет назвать ее «бедной Лес».
      Войдя в их общую спальню, она подтолкнула Рауля к ванной.

– Прими горячий душ. А потом мы посмотрим, что можно придумать насчет растирания. 27

      Вдоль подъездного пути выстроилась шеренга автомобилей. Огромный дом сиял огнями. Белые колонны фронтальной галереи были увиты гирляндами, а над входной дверью висел гигантский венок из сосновых веток, украшенный лентами. Лес решила не дожидаться в одиночестве у входа, а остаться в автомобиле вместе в Раулем, пока он искал место, где можно было бы припарковать машину. Все равно она не собиралась входить в наполненный гостями зал без него.
      Наконец они оставили машину и подошли ко входной двери. Из дома до них доносился приглушенный гул голосов – прием был в самом разгаре. Рауль позвонил в дверной звонок. Лес окинула его восхищенным взглядом, любуясь, как ладно сидит на нем темный вечерний костюм, и повернулась к двери, ощущая гордость и уверенность в себе.
      Один из наемных служителей, приглашенных специально для этого приема, впустил их в дом. Лес отдала ему свое длинное манто. Она не посмотрелась в зеркало, но и без того очень хорошо представляла, как сверкают блестки на ее красном, сшитом в виде туники, платье из шелкового жоржета, кокетка которого была как бы разграфлена на квадраты бисерными строчками. Она намеренно выбрала этот наряд, сразу же бросающийся в глаза.
      – Лес! Я, кажется, не видела тебя целые столетия! – радостно воскликнула полная, округлая хозяйка дома Конни Дейвенпорт, выходя им навстречу. – Ты в этом платье выглядишь просто ошеломляюще – сверкаешь, как рождественская елка. А это кто? – спросила она, не переводя дыхания, а затем заговорщицки прошептала: – Это он?
      Губы Лес невольно расплылись в улыбке, которую она не сумела сдержать.
      – Конни, это Рауль Буканан… Рауль, познакомься с хозяйкой этого дома Конни Дейвенпорт…
      – Клянусь, я собираюсь начать ходить на все матчи по поло в клубе. Кажется, я единственная, кто вас не знает. – Конни вцепилась в руки Рауля своими пухлыми пальчиками. – Ах, Лес, ничего удивительного, что ты скрывала его все это время. Он вос-хи-ти-те-лен!
      – Вы очень любезны, миссис Дейвенпорт, – Рауль мягко отнял у нее свою руку.
      – Боже мой, какой голос! – Конни даже задрожала от наплыва чувств. – Так и чувствуешь себя, словно тебя обволакивает сливочная помадка…
      Зазвонил дверной колокольчик, извещая о прибытии новых гостей.
      – Уверена, Лес, что ты знаешь здесь всех, – затараторила Конни. – Я пригласила Эндрю, но он в последнюю минуту позвонил и извинился, что не может прийти. Не может найти человека, который посидел бы с ребенком. Ну разве не истерическое поведение? В его-то возрасте! – Она попятилась к двери. – Запомните правило, которое установлено у меня на приемах. Если вы сидите на диете или придерживаетесь ограниченного питания, то можете сразу же уезжать. Вся еда здесь переполнена калориями и холестерином. Коктейль со взбитыми яйцами, сахаром и ромом приготовлен на чистых сливках. Лакомьтесь вовсю!
      – Она не шутит. У нее все на самом деле так, – вполголоса предупредила Лес, взяв Рауля за руку и направляясь в центральную гостиную. – В каждой крошке – или уж, по крайней мере, в каждом глотке – не меньше тысячи калорий. Еда – это ее страсть. Чем жирнее и сдобнее, тем лучше. Конни единственная женщина из всех, кого я знаю, которая выражает желание забрать с собой остатки еды, когда уходит домой из гостей после вечеринки.
      Большая комната была по-рождественски украшена. Надо всем главенствовало громадное дерево, с густых ветвей которого свисали пряничные человечки, леденцы и серебряные гирлянды. На каждой плоской поверхности в комнате, за исключением пола, стояли блюда и тарелки всех форм и размеров, наполненные всевозможными сладостями. Гости, окруженные этими сладкими соблазнами, толпились в гостиной, стоя или сидя небольшими группками.
      Не успели Лес и Рауль войти, как их тут же остановила высокая, худощавая женщина в зеленом, отделанном бисером, платье, которое весило, казалось, больше, чем его обладательница.
      – Лес, дорогая, осмелюсь ли спросить, где ты скрывалась все это время? – Это приветствие, произнесенное гортанным голосом, сопровождалось лукавым, понимающим взглядом.
      – Здравствуй, Вероника. Удивительно, как это Конни разрешила тебе прийти?
      – Я объяснила, что доктор велел мне набрать вес, и она тут же загорелась идеей откормить меня.
      – Я не уверена, что ты знакома с Раулем, – начала Лес.
      – На самом деле знакома, хотя не уверена, помнит ли он меня. – Она вложила свои длинные, тонкие, как косточки, пальцы в его руку. – Мы встречались в прошлом году на приеме у Чета Мартина, когда тот выиграл кубок Кинкейда. Я – Вероника Хамптон.
      – Разумеется, помню. – Рауль слегка поклонился.
      На его невозмутимом лице была написана одна лишь вежливость и ни малейшего признака того, что он ее узнает.
      – Это было нечто предначертанное судьбой, не так ли? – сказала Вероника, обращаясь к Лес. – Когда ты решила задержаться так надолго в Аргентине, я сразу догадалась о причине. Да и кто бы на твоем месте не задержался, если бы возник шанс привезти домой кого-нибудь вроде твоего кавалера. Я не стану спрашивать тебя, довольна ли ты.
      Лес поболтала еще несколько минут с Вероникой, а затем извинилась:
      – Мы с Раулем еще не побывали в баре, чтобы выпить по чарке рождественского напитка. Поговорим позже.
      – Присматривай за ним получше, – предостерегла Вероника.
      Когда они отошли, Лес наклонилась поближе к Раулю и прошептала:
      – Надеюсь, она все же послушается своего доктора и наберет немного веса. Иначе ей удастся доказать, что слово die «умирать» образовано от diet – «диета».
      Она сознавала, что все головы в гостиной повернулись в их сторону, чтобы рассмотреть вызывающую общее любопытство пару. И ей был приятен гул голосов, который она вызвала, появившись под руку с Раулем. Она понимала, что улыбается как довольная кошка. Ну что же, примерно так она сейчас себя и чувствовала. Когда они проходили мимо небольшой кучки гостей, стоящих вокруг буфетного стола, Лес узнала пламенно-рыжие волосы одной из женщин.
      – Есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить, – она легонько потянула Рауля за руку, чтобы подвести его к своей знакомой. – Билли Рей, как поживаете?
      Та, которую она окликнула, отделилась, извинившись, от собеседников и обняла Лес.