Игра до победы

      Когда они поравнялись еще с троими мужчинами, стоящими под фонарем, Лес обратила внимание на одного из них, одетого в особенно красивое платье. Однако шелковый шарф, повязанный как обычный шейный платок, явно выделялся из стиля и портил все впечатление от изысканного наряда.
      – Остановите машину, – сказала она.
      – Мадам…
      – Halte! – крикнула Лес.
      Ее рассердило, что водитель встречает в штыки каждую ее просьбу. Тот с большой неохотой подчинился и затормозил.
      – Что вы собираетесь делать? – строго спросил Рауль, но Лес вовсе не собиралась объясняться с ним.
      Она открыла дверцу и начала выбираться из машины. Рауль схватил ее за руку, чтобы остановить, Лес высвободилась и выскочила из лимузина.
      – Подождите здесь, – приказала она водителю. – Я скоро вернусь.
      Когда она захлопывала дверь, из машины донеслись новые проклятия, на этот раз уже по-испански.
      Глянув, нет ли на дороге машин, Лес двинулась на другую сторону, направляясь к троице в женских платьях, стоящей под фонарем. Она ускорила шаги, когда услышала, как сзади хлопнула автомобильная дверца и раздался топот бегущих ног. И прежде, чем Рауль успел ее догнать, подошла к трансвеститам, которые с подозрением смотрели на нее во все глаза.
      – Un moment, – сказала Лес и указала на того в белокуром парике, что стоял слева. – L'echarpe, – она указала на шарф, завязанный узлом вокруг его шеи. – L'echarpe n'est pas chic comme ca .
      Шаги остановились где-то подле нее, но Лес, не обращая на Рауля внимания, дотронулась до шелкового узла, чтобы показать трансвеститу, как надо его завязать. Тот отпрянул, недоверчиво глядя на нее из-под накладных ресниц.
      – S'il vous plait , – настойчиво повторила Лес и опять потянулась к шарфу.
      На этот раз «бразилец» не отстранился. Лес умело распустила узел и стала расправлять узорную шелковую ткань, пока шарф не лег вокруг шеи мягким кольцом. Она перевязала узел заново, не так туго, и перебросила один конец шарфа ему на спину, а другой оставила спереди.
      – Viola . – Лес отступила на шаг и жестом пригласила остальных полюбоваться своей работой. Те одобрительно кивнули.
      – Merci , – пробормотал «бразилец». Однако он все еще, кажется, был смущен ее действиями и не видел в исправлениях особого смысла.
      – De rien , – пожала плечами Лес, отметая его благодарность, и двинулась прочь. – Bonsoir, mesdames . – Она поняла свою ошибку и рассмеялась. – До свидания, господа.
      Когда Лес повернулась, чтобы вернуться к машине, Рауль стоял в шаге от нее. Его пальцы крепко сжали ее руку. Вырваться из этой хватки было невозможно, и Рауль потащил ее через дорогу к лимузину, ожидавшему их с включенным двигателем.
      – Idiota, – пробормотал он, и хотя Лес знала всего лишь несколько слов по-испански, перевода ей не потребовалось.
      Водитель выскочил из машины и распахнул дверцу, тревожно оглядываясь на трансвеститов, которые вполголоса беседовали под фонарем. Рауль убедился, что Лес села в машину, захлопнул за ней дверь и, обойдя лимузин сзади, уселся с противоположной стороны.
      Когда он оказался на сиденье рядом с ней, Лес сказала:
      – Если они хотят одеваться по-женски, им следует знать, как делать это правильно.
      Рауль ничего не ответил.
      – В отель, – приказал он водителю. – И больше никаких остановок.
      – Слушаюсь, месье, – с видимым облегчением ответил шофер.
      – Во всяком случае, я не понимаю, почему вы так рассердились? – Лес метнула на Рауля недовольный взгляд. – Чего вы боялись? Что они могли сделать? Ограбить меня? Я оставила сумочку в машине, и единственное, что «бразильцы» могли забрать, это драгоценности, но они застрахованы. А изнасилование в данном случае мало вероятно. Я уверена, что они знают: для того чтобы стащить трусики, требуются две руки, но при этом становится довольно трудно удержать жертву.
      Ответом ей было только молчание.
      Тяжело вздохнув, Лес откинула голову на спинку сиденья.
      – Ладно, может быть, это действительно был глупый поступок.
      Автомобиль вырвался из парка на оживленные парижские улицы. Лес закрыла глаза, желая… Она не знала сама, чего ей хочется. Вероятно, быть не такой смущенной и такой одинокой? В глазах у нее мелькали огни уличных фонарей, свет которых проникал сквозь полусомкнутые веки. Она отпустила мысли свободно блуждать, не сосредоточиваясь ни на чем, кроме убаюкивающего покачивания автомобиля.
      Когда они приехали в отель, Рауль вошел вместе с ней, взял у портье ключ и проводил Лес до лифта. Она подумала, что следовало бы отказаться от его эскорта, однако ее тронула настойчивая забота Рауля о том, чтобы она благополучно добралась до своей комнаты. Боль, гнев и желание вести себя нарочито вызывающе пропали и сменились какой-то легкой неясной тоской и печалью.
      Подойдя к ее номеру, Рауль отпер замок и распахнул перед Лес дверь. Она прошла прямо в гостиную и бросила сумочку на стул. Затем привычным, бессознательным жестом подняла руки и начала вынимать заколки, чтобы распустить волосы, уложенные во «французскую косу».
      – Ключ на столе.
      Обернувшись, Лес взглянула на дверь. Рауль все еще стоял на пороге ее номера. Он указывал в направлении темного полированного бюро возле стены, где оставил ключи от номера.
      – Отлично.
      Лес смотрела на него, не в силах оторвать глаз, зачарованная привлекательностью Рауля, которую при всем желании не могла отрицать. Она видела, как ладно сложено его стройное мускулистое тело, как ярко блестят его голубые со стальным отливом глаза. Он выглядел таким мощным и полным жизни.
      – Если нет больше ничего…
      – Нет.
      Она резко отвернулась, опять поворотясь к нему спиной, и высыпала шпильки на сиденье стула рядом с сумочкой. Взгляд ее остановился на двери спальни. Нет ничего горше, чем одной тащиться к кровати, залезать в постель и лежать там в одиночестве. Лес было необходимо, чтобы кто-нибудь обнял ее, чтобы ее любили, чтобы она была кому-нибудь нужна. Обхватив себя руками, чтобы унять нахлынувшее на нее чувство пустоты, она сжала пальцами плечи.
      – Я хочу, чтобы кто-нибудь был рядом со мной в постели и любил меня.
      Это заявление, казалось, отозвалось эхом в тишине гостиной.
      – Вы всегда получаете то, что хотите? – резко, даже грубо спросил Рауль.
      Лес обернулась к нему лицом.
      – Я родом из Кинкейдов.
      До сих пор она всегда добивалась всего, чего желала.
      – Мне следовало бы догадаться. И вы ожидаете, что люди будут выполнять все, что вы им приказываете. Так ведь? – с вызовом спросил он, и болезненно обострившаяся чувствительность Лес различила в ледяном выражении его лица отказ.
      Глубоко уязвленная, она сердито выкрикнула:
      – Убирайтесь прочь! Уходите и оставьте меня в покое.
      И метнулась через комнату к небольшому холодильнику, где хранились миниатюрные бутылочки со спиртным.
      – Может, мне позвонить горничной, чтобы она помогла вам?
      – Нет! – она хотела, чтобы в постель ее уложил он, а не горничная. Пальцы Лес крепко сжали бутылку с джином, другой рукой она ухватилась за верх холодильника, стараясь устоять на ногах. – Вы мне не нужны. Мне никто не нужен. Сейчас же убирайтесь прочь.
      Какой-то миг в комнате не раздавалось ни единого звука, кроме ее собственного хриплого дыхания. Затем Лес услышала, как закрылась дверь, и затряслась от безмолвных рыданий. Взгляд ее упал на маленькую бутылочку со спиртным, которую она держала в руке. Она смела ее прочь вместе со стаканами и емкостью для льда. Все это посыпалось на застланный ковром пол и с приглушенным грохотом раскатилось в разные стороны. Лес опустилась на колени, цепляясь руками за верх холодильника.
      – Боже милостивый! Что здесь происходит? – Эмма выбежала из своей комнаты, пытаясь на ходу запахнуть свой длинный хлопчатобумажный халат. Голова ее была обмотана атласным шарфом, чтобы не растрепать волосы во время сна. – Лес, с вами все в порядке?
      – Да. – Она прижала ладони к щекам, чтобы вытереть слезы, затем с трудом встала.
      Нога Эммы в ночной туфле случайно задела стакан, и тот покатился по ковру и остановился у ножки стула.
      – Откуда этот разгром? – подозрительно сузив глаза, спросила секретарь.
      – Совсем не то, что вы предполагаете, Эмма. Хотя, знает Бог, я дала вам достаточно поводов думать, что я превратилась в алкоголичку. Но сейчас я вдруг расхотела пить. Выпивка совсем не помогает. От нее становится только хуже. Я поняла это и… – Она небрежно и безразлично махнула рукой в сторону бутылки и бокалов, раскатившихся по полу. – Все, что видите, это результат моего открытия.
      Она смотрела, как Эмма поднимает с пола разбросанные осколки и целые бокалы и ставит их на верх маленького холодильника.
      – Где Триша?
      – С Чандлерами. Я… уехала пораньше. – В душе у Лес все щемило от боли. – Трудно привыкать к одиночеству, Эмма. Не знаю, что я буду делать, если Роб и Триша тоже перестанут меня любить.
      – Это невозможно. Вы же их мать. А вот что вам сейчас нужно – так это хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее. Проснетесь, и все ваши печали покажутся вам не такими уж страшными.
      Но Лес думала об Одре. Любила ли она сама свою мать? Или их связь держалась только на признательности и чувстве долга? Есть ли между ними настоящая близость? Триша и Роб – единственные, кто у нее остался. И мысль о том, что она может потерять их, была Лес невыносима. Они обязаны заботиться о ней так же сильно, как она заботилась о них. Она не хочет, чтобы они обижались на нее так, как она иногда обижалась на Одру. Это было бы ужасной иронией.
      – Вы ложитесь спать? – Эмма закончила прибирать в гостиной и остановилась на пути к своей комнате.
      – Да.
      Одна. Она будет спать одна, как и всегда.
 
      Лес, медленно просыпаясь, перекатилась на спину и несколько секунд лежала неподвижно. Она ожидала, что сейчас на голову обрушится и застучит невидимыми молоточками тупая боль похмелья, но боль не приходила. Сознание было слегка затуманено, но как после сна, а не от алкоголя. Она потянулась, раскинув руки и прогнув спину. Затем расслабилась и открыла глаза, оглядывая по-лутемную спальню с занавешенными шторами. Полежала еще немного неподвижно, потом спустила ноги на пол. Шурша простынями, потянулась к шелковому халату, лежавшему в ногах кровати.
      Солнечные лучи пытались пробиться сквозь складки плотных штор и ослепительно сияли в щелях между занавесями. Лес набросила на себя халат. Как приятно ощутить всей кожей прохладу легкой гладкой ткани и мягкую податливость плюшевого ковра под босыми ногами. Лес подошла к окну, нащупала шнур, раздвигающий шторы, и в комнату хлынуло яркое утреннее солнце.
      Внизу, на площади Согласия, приглушенно гудели, как пчелы в улье, рои автомобилей. Глядя на восьмиугольную площадь, которую с одного края огибала Сена, Лес завязала на талии внутренние завязки халата и принялась за шелковый поясок.
      Оглядывая классические пропорции площади Согласия, Лес с трудом могла представить себе кровавый террор, который когда-то видела знаменитая площадь. Сооруженная как площадь Людовика XV, чтобы утвердить его славу, она была переименована затем в площадь Согласия, символизирующую согласие и мир между людьми, и в ее центре на месте, где прежде стояла статуя Людовика XV, был воздвигнут обелиск. Лес невольно подумала: а когда она сама сможет наконец достигнуть в своей жизни согласия и внутреннего покоя?
      В дверь, соединявшую спальню с другими комнатами номера, постучали.
      – Гостиничное обслуживание!
      Лес узнала голос Триши и улыбнулась.
      – Входите.
      Она окончательно затянула поясок халата и повернулась к открывающейся двери. Дочь в домашнем халатике вкатила в комнату столик на колесах, застеленный белой льняной скатертью и уставленный едой: кофейником с чашками, кувшином с соком и корзиной с круассанами. Здесь же красовался миниатюрный набор джемов и мармеладов и небольшая ваза со свежими цветами.
      – Я услышала, что ты зашевелилась, и подумала, что, возможно, захочешь выпить кофе, – сказала Триша и подкатила столик к креслу в стиле Людовика XV.
      – Захочу. – Лес подошла к столику и наполнила чашку дымящимся кофе из серебряного кофейника.
      Отставив чашку в сторону, чтобы кофе немного остыл, она принялась за сок.
      – Как ты себя чувствуешь? – Триша взяла один из круассанов.
      – У меня нет похмелья, если ты спрашиваешь именно об этом, – сухо ответила Лес, запустив пальцы, как гребень, в спутавшиеся после сна волосы и убирая их с лица.
      Триша уселась на кровать, скрестив ноги, и впилась зубами в слоеный рогалик. Лес взяла чашку с блюдцем и отнесла их к дамасскому стулу.
      – Что вчера ночью случилось с Раулем? Он ушел, чтобы проводить тебя, и больше не вернулся.
      Лес охватило сладкое оцепенение. Опустив глаза, она изучала темную жидкость в своей чашке, так похожую по оттенку на цвет волос Рауля.
      – Он приехал вместе со мной в отель. А куда он пошел после этого, я не знаю.
      – Во всяком случае, в ресторане он так и не показался. Мы ждали его почти целый час, а потом решили, что он не вернется. – Триша собирала крошки, упавшие на колени. – Кажется, вчера вечером ты поладила с ним лучше, чем прежде. Он наконец начал тебе нравиться?
      Лес резко подняла голову и посмотрела на дочь, пытаясь понять, догадалась ли Триша, что мать вчера вечером соперничала с ней из-за Рауля. Но вопрос, видимо, и в самом деле был задан столь же небрежно и ненамеренно, как и прозвучал.
      – У меня нет к нему никакой неприязни, – сказала Лес и отхлебнула горячего кофе, надеясь, что Триша никогда не узнает о ее ревности.
      – Ну, тебе надо признать, что он – сама мужественность, – заявила Триша, широко улыбаясь. Было видно, что ей приятно даже подшучивать над тягой, которую она к нему испытывает.
      – Да, этого у него не отнимешь, – согласилась Лес. Она знала это слишком хорошо. – Но я по-прежнему считаю, что он для тебя не пара. И это материнская привилегия и обязанность – сказать тебе об этом, – добавила она, предупреждая возражения, которые готовы были уже сорваться с губ дочери. – Я не хочу видеть, как ты ставишь себя перед ним в дурацкое положение. Это слишком больно ранит. Уж мне-то, как ты знаешь, это известно.
      Наступило молчание. Лес, не глядя на дочь, чувствовала, что Триша изучает ее, но так и не подняла глаз от чашки с блюдцем, которые держала в руках.
      – Ты имела в виду Эндрю, когда это сказала, не правда ли? – спокойно спросила Триша. – Я понимаю, что ты должна скучать по нему.
      И Лес в который уже раз попыталась проанализировать и понять, какие чувства испытывает сейчас к бывшему мужу. Нет, она не скучает. Слишком сильны горечь и боль от развода, чтобы она могла чувствовать что-либо, кроме них.
      – Не думаю, – сказала она. – Больше всего мне не хватает уверенности в том, что принесет завтрашний день. Я всегда знала, что собираюсь делать, что должно случиться, чего ждать. Теперь я не ведаю даже приблизительно, каково будет мое будущее. Иногда это пугает меня, – призналась Лес.
      – Если у него ничего не получится с Клодией, вы с папой сойдетесь опять вместе?
      Лес тяжело вздохнула.
      – Тяжелый вопрос, – ушла она от прямого ответа. Да и можно ли вообще прямо ответить? Может, пару месяцев назад она и могла бы без колебаний сказать «да», но теперь это маловероятно. – Слишком много здесь замешано гордости и болезненных чувств… Да и кроме того, он женат.
      – Я знаю, что па любит тебя и всегда будет любить. Он сам мне это сказал. Разве ты все еще не любишь его? – нахмурилась Триша.
      Хотя Лес совершенно ясно понимала мечту, которую лелеяла ее дочь, она не верила, что мечта эта когда-либо исполнится. Слишком многое было разрушено, и она сама не знала, много ли любви к Эндрю осталось в ее душе.
      – Ты всегда очень трезво смотрела на вещи, Триша. И ты, конечно же, не можешь верить, что мы с Эндрю сможем начать все сначала, если у них с Клодией что-нибудь пойдет не так.
      – Я считаю, что сможете. – Триша с отсутствующим видом оторвала кусочек от круассана.
      Лес наблюдала за ней, боясь, что каким-то образом не оправдывает ожиданий Триши, что она не может вести себя с ней полностью так, как должна вести себя мать с дочерью, – возможно, потому, что слишком во многом похожа на свою мать. А о прошлой ночи лучше вообще не вспоминать – она на самом деле относилась к дочери как к сопернице.
      – Я понимаю, Триша, что у нас с тобой в прошлом были свои трудности, – начала она нерешительно. – И я не всегда понимала тебя. Но я очень сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь, не так ли?
      – Да.
      Какой-то порыв, казалось, словно столкнул Тришу с кровати. Она вскочила на ноги и, шагнув к столику на колесах, смахнула на него крошки с ладоней.
      – Иногда мне просто хочется, чтобы ты дала мне возможность стать взрослой, – проговорила она. – Позволь мне принимать самостоятельные решения хоть в чем-нибудь. Лес, пусть я порой и ошибаюсь, но я должна делать свои собственные ошибки.
      – Такие ошибки, как Рауль, полагаю? – голос Лес сделался жестче.
      – Если Рауль – это ошибка, то – да, такие, – упрямо заявила Триша, а затем решительно попыталась разрядить атмосферу. – Уже далеко за девять. В любую минуту может приехать из аэропорта Роб. Пойду, пожалуй, оденусь.
      Она двинулась к двери.
      – Спасибо за утренний кофе.
      – Ладно.
      Вряд ли это можно было назвать удовлетворительным завершением беседы. Лес поставила на столик чашку с блюдцем, спрашивая себя, почему ей никогда не удается в разговорах с дочерью найти верный тон. Иное дело – Роб. Они понимают друг друга. Но после любых объяснений с Тришей у Лес всегда остается чувство, что она опять не сумела ясно выразить то, что хотелось.
 
      Выйдя из комнаты матери, девушка остановилась, задумавшись. Она была убеждена: что бы мать ни говорила, единственная причина, по которой Лес настроена против Рауля, – это то, что он старше Триши. Это несправедливо. Может быть, Лес сама того не замечает, но ее мнение окрашено горечью и обидой на Эндрю за то, что отец женился на более молодой. Все эти рассуждения о материнской привилегии – это просто ревность к любым взаимоотношениям между юной девушкой и зрелым мужчиной. В каком-то смысле Триша даже жалела мать, но она не собирается идти ей на уступки и будет добиваться Рауля так же решительно, как и прежде.
      Щелкнул замок, и входная дверь в люкс открылась. В гостиную вошел Роб, а за ним – портье с чемоданами. Трише сразу же бросилось в глаза, какой у брата раздраженный и раздосадованный вид. Он нетерпеливо подошел к Трише и, не здороваясь, требовательно спросил:
      – Какая из комнат моя?
      – Вот эта, – указала она на дверь. – И здравствуй, наконец, дорогой братец.
      – Извини. Здравствуй. – После этого более чем краткого приветствия Роб повернулся к носильщику и махнул в сторону двери, на которую указала Триша. – Отнесите чемоданы туда.
      Затем отвернулся и с усталым видом пробежал рукой по волосам и крепко потер затылок.
      – Тяжелая ночь? – спросила Триша.
      Роб слегка кивнул, продолжая потирать шею. На лице его промелькнуло недовольное выражение, а рот юноши скривился жалобно и удрученно.
      – Можно сказать и так, – пробормотал он.
      – Не рассказывай. Дай-ка я угадаю сама. Минувшей ночью вы с леди Син устроили прощальную пирушку, и ты отведал грешных наслаждений сверх всякой меры.
      Роб искоса, с подозрением посмотрел на сестру.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Да брось ты, Роб, – насмешливо бросила Триша. – Ты ведь был с ней, не так ли?
      – Да, с ней. Ну и что из того? – с вызовом спросил Роб.
      – А то, что если хоть половина из того, что я слышала о ней, – правда, то ты вряд ли сидел сложа руки и вел с ней вежливые разговоры. Держу пари, она даже научила тебя кое-чему новенькому, – поддразнила она брата.
      – Да, кое-чему научила, – признался Роб с таким видом, словно ему вспомнилось нечто такое, о чем лучше умолчать.
      – Она действительно такая извращенка, как утверждают? – спросила Триша.
      Роб посмотрел на сестру, замявшись в нерешительности.
      – Если ты имеешь в виду хлыст, цепи и все такое, то она этого не употребляет. И я не нашел ничего особенно извращенного в том, как она трахается, – проговорил он, как бы оправдываясь.
      – Роб, но ты ведь не относишься к ней серьезно, правда? – встревожено нахмурилась Триша.
      – Вряд ли, – глумливо пожал плечами Роб. – Она показала мне, как можно хорошо поразвлечься, и научила меня кое-чему новому. Мы с ней немножко покайфовали и отлично провели время. Вот и все. – Он решительно прервал обсуждение темы. – Где Лес? Она уже проснулась?
      – Да. Завтракает в своей комнате, – кивнула Триша на дверь позади себя.
      – Пойду-ка скажу ей, что я уже здесь.
      Триша посмотрела ему вслед, а затем пошла принимать душ.
 
      В Сене отражались здания и зеленые деревья, стоящие на берегах. По воде весело бежали прогулочные суденышки, bateaux mouches, наполненные туристами. Лес шагала по мощенному камнем причалу. Триша шла рядом, а Роб обогнал их и держался впереди. Они только что вкусно и сытно перекусили в ресторане, стоящем рядом с причалом, и теперь решили прогуляться пешком до отеля.
      Взгляд Лес скользнул с реки на массивные каменные блоки, прикрывающие берега и образующие нечто вроде мощных стен. По верху стен росли деревья и кустарники, делавшие набережную похожей на парк. То тут, то там по каменным откосам карабкались заросли плюща, прикрывая огромные плиты зеленой накидкой. В стены были вделаны громадные железные кольца, напоминавшие о прошлом веке, когда Сена была рекой, по которой в Париж доставляли торговые грузы.
      – Который сейчас час? – Роб остановился и подождал, пока они догонят его. Он был весь натянут, как струна, от нетерпения.
      – Почти два, – Лес посмотрела на ручные часики.
      – Ты не думаешь, что нам пора возвращаться в отель? – спросил Роб, когда они подошли к ступенькам, ведущим наверх, к улице, возвышавшейся футов на тридцать над набережной.
      – У нас еще много времени, – успокоила его Лес, неторопливо поднимаясь по ступенькам. – Рауль придет не раньше трех, так что нам нет нужды спешить. А отсюда до гостиницы не более, чем пятнадцать или двадцать минут ходу.
      – Ты успела изучить все, что говорится в проспекте, который он нам оставил? Я сумел только взглянуть на эту книжицу, и тут же вы утащили меня на ленч, – пожаловался Роб.
      – Да, я прочитала его от корки до корки.
      – И что ты об этом думаешь? – спросил Роб.
      – Думаю, что все это очень интересно – Лес хотелось бы отложить разговор с Раулем на потом, хотя она и понимала, что оттянуть его надолго вряд ли удастся. Во всяком случае, она все равно полностью готова к деловым переговорам, и личное ее отношение к Раулю никак не будет влиять на решение, которое она примет.
      Триша остановилась около одного из киосков, разглядывая книги и журналы.
      – Взгляни-ка на эту, – сказала она, и Лес задержалась, чтобы посмотреть юмористическую книгу, которую взяла в руки дочь. Перелистав несколько страниц, Триша вернула книгу продавцу, заявив, что не собирается ее покупать, и перешла к следующему киоску, рассматривая на ходу названия выставленных напоказ изданий.
      – Что же, мы так и будем останавливаться у каждого лотка? – запротестовал Роб.
      – А почему бы и нет? – мягко укорила его за нетерпение Триша. – Смотри, какие забавные книжки. И все с картинками.
      – Ты прожила в Париже целую неделю. Разве ты не могла раньше пересмотреть всю эту макулатуру? Почему это надо делать именно сегодня! И я не понимаю, зачем мы вообще вышли в город, – хмуро проворчал Роб. – Мы могли бы поесть и в отеле. Мне не показалось, что этот ресторан настолько уж хорош, что дальше некуда. И меню было на французском. Я даже не смог его прочитать.
      – Ресторан-то был французским. Мы – в Париже, – напомнила ему Лес.
      – Мой брат – великий путешественник, объехавший весь мир, – насмешливо протянула Триша.
      – Ну и что из того, что в Париже? Мне до этого нет дела, – упрямо сказал Роб, с мятежным видом засунув руки в карманы. – И я по-прежнему не понимаю, зачем нам понадобилось выходить из гостиницы.
      – Роб, ты приехал в отель в девять часов утра. А наша встреча с Раулем назначена на три. Ты же наверняка не ожидал, что мы проведем пять часов, не высовывая носа из своего номера, – попыталась убедить его Лес.
      – Твоя ошибка, Лес, в том, что ты не предложила нам пойти на поле для поло в Булонском лесу. Тогда бы Роб сменил гнев на милость, – сказала Триша.
      – Если бы мы остались в отеле, я смог бы изучить проспект, который оставил тебе Рауль. Может быть, для тебя это ничего и не значит, но для меня это очень важно. Вы поступайте, как хотите – мне до этого нет дела, а я возвращаюсь обратно в гостиницу. – И Роб, не дожидаясь ответа, решительно пошел прочь.
      – Иной раз, когда на него находит дурное настроение, он становится таким дерганым, – проговорила Триша, глядя вслед удаляющейся фигуре брата. Ее раздражало его детское поведение.
      – Для него очень важна встреча с Раулем, – вступилась за сына Лес. – Роб хочет доказать нам всем и себе самому слишком многое.
      – А разве мы не хотим того же? – пробормотала Триша.
      Лес с любопытством посмотрела на дочь, удивленная ее замечанием. Она прежде даже и представить себе не могла, что Триша когда-нибудь почувствует потребность кому-то что-то доказывать.
 
      Ровно в три часа зазвенел дверной звонок.
      – Я открою.
      Триша быстро вскочила на ноги и побежала к двери люкса, выходящей в коридор.
      Лес осталась сидеть на стуле с позолотой и парчовой обивкой, скрестив ноги. Ее платье-рубашка с пуговицами впереди было слегка распахнуто снизу, так, что виднелись колени и узкая полоска бедер. Она сложила руки на коленях и попыталась принять позу невозмутимого спокойствия.
      Триша широко распахнула дверь и радостно приветствовала Рауля:
      – Здравствуйте.
      Когда Рауль вошел в номер, Лес невольно устремила на него глаза. Высокий и стройный аргентинец двигался с непринужденной грацией наездника. Его мягкие и вместе с тем густые волосы были гладко зачесаны назад, их темный цвет подчеркивал черноту бровей и ресниц Рауля и яркую голубизну глаз. Широкое угловатое лицо, покрытое темным загаром, оставалось совершенно невозмутимым и бесстрастным, когда он ответил на приветствие Триши.
      Однако Лес заметила, что Рауль немедленно перевел взгляд прямо на нее, и пожалела, что не нашла времени уложить волосы во «французскую косу», вместо того чтобы просто связать их сзади черным шарфом. Тогда к намеренно свободной позе прибавился бы и более изысканный вид. Лес сейчас в этом очень нуждалась – сердце ее неистово билось, и она никак не могла его успокоить.
      Между ними встал Роб.
      – Как хорошо встретиться с вами снова, Рауль. – Он протянул Буканану руку, но тут же отдернул ее назад. – Я забыл о вашем запястье. Триша рассказала мне, что вы его повредили. Как ваша рука?
      Рауль согнул и разогнул пальцы правой руки, показывая, как она работает. Сгибались они довольно свободно, но из-под манжета рукава виднелась белая повязка, туго обхватывающая запястье.
      – Рука? Намного лучше, – сказал Рауль.
      Триша закрыла дверь и, подойдя к Буканану, остановилась рядом.
      – Что с вами произошло прошлой ночью? Мы ждали-ждали вас в ресторане, но вы так и не вернулись.
      Женский интерес, который так явно читался на лице Триши, еще раз укрепил Лес в принятом решении. Она не собирается соревноваться с дочерью из-за мужчины. Кто бы он ни был. Их с Тришей связь слишком ценна для нее, чтобы можно было рисковать ею из-за простого физического влечения. Между ними никогда нe встанет ни один мужчина. Конечно, Лес сделает все, что в ее силах, чтобы отвадить Тришу от Рауля, но совсем не из-за того, что ревнует и хочет заполучить его для себя. Независимо ни от чего, она по-прежнему считала, что разница в возрасте и опыте между ними слишком велика. Если Лес сумеет удержать дочь от того, чтобы та не наставила себе синяков и шишек, то она непременно попытается это сделать.
      Опустив взгляд, она слушала, как Рауль отвечает Трише низким голосом с едва различимым акцентом.
      – После того как я проследил, чтобы ваша матушка благополучно добралась сюда, я счел, что нет никакого смысла возвращаться в ресторан, а потому поехал в свой отель. Сожалею, если заставил вас волноваться без нужды.
      – Пожалуй, заставили, – дерзко сказала Триша.
      – В таком случае примите мои извинения, – сказал Рауль и вновь посмотрел на Лес.
      – Прошу вас, садитесь, – вежливо пригласила она, указав на кушетку в стиле Людовика XV под стать стулу, на котором сидела.
      – Не уверена, что поблагодарила вас как следует за то, что вы вчера вечером проводили меня до отеля.
      – В этом нет нужды. – Он подошел к софе на витых ножках и сел. Триша уселась на противоположном конце кушетки.
      Лес поймала Рауля на слове: раз он считает, что нет нужды благодарить его, то и не надо. Она была только рада оставить эту тему.
      – Могу я предложить вам кофе? – Лес глянула на полуседую женщину, скромно державшуюся на заднем плане. – Эмма, вы не нальете?
      – Разумеется, – ответила секретарша и подошла к инкрустированному бюро, на котором стоял наготове поднос с чашками и серебряным кофейником. – Вам со сливками или с сахаром, мистер Буканан?
      – Благодарю вас, ни с тем ни с другим.
      – Эмма, а я вообще не буду никакого кофе, – сказал Роб, пододвинул свой стул поближе к софе и сел, наклонившись вперед в нетерпеливом ожидании беседы.
      Эмма поставила две чашки, наполненные кофе, на круглый столик с мраморным верхом перед кушеткой – для Рауля и Триши, а затем вернулась за третьей.
      – Что вы хотите, чтобы я еще рассказал о своей школе? – Рауль потянулся за своей чашкой.
      – Уверена, что после того, как Роб просмотрел вашу брошюру, у него возникли кое-какие вопросы, – Лес приняла у Эммы чашку с блюдцем. – Спасибо.
      – Так что вас интересует? – Рауль повернулся теперь уже к Робу.
      Они начали разговор. Лес отпила кофе, но горячая жидкость обожгла ей язык, и она отставила чашку в сторону, чтобы остыла, а сама принялась разглядывать носки своих туфель, избегая смотреть на Рауля, пока тот говорит. Она слушала разговор Роба с Букананом, не вникая в содержание того, что они обсуждали. Роб может говорить о поло часами, если его не остановишь. Она слышала, какая увлеченность звучит в его голосе. Мальчик полностью ушел в разговор. Он умирает от жажды узнать побольше об этой школе, о которой мечтает с тех пор, как впервые о ней услышал.