Игра до победы

      Затем повод, который она держала в руке, натянулся – лошадь повернула голову в сторону. Что-то привлекло ее внимание. Триша лениво глянула туда же: не приближается ли еще один автомобиль. Когда ведешь лошадей в таких оживленных местах, надо зорко следить, чтобы никто ненароком не задел животных. Но это был всего лишь какой-то всадник. Девушка уже было отвернулась, но тут узнала этого человека. Игрок в черной рубахе с номером «четыре». Аргентинец.
      Его лошадь шла неспешной рысью, и всадник натянул поводья всего в нескольких ярдах от Триши. Рыжая лошадь встала совсем рядом с девушкой, чуть ли не касаясь ее плеча, и седло оказалось на одном уровне с головой Триши. Все, что она видела, – это начищенный коричневый сапог, вставленный в стремя, и бедро всадника в белых бриджах. Чтобы увидеть его целиком, ей пришлось откинуть голову назад. Триша уже забыла, как устрашающе выглядит человек на лошади для того, кто смотрит на него, стоя на земле. Когда рыжая лошадь норовисто затанцевала на месте, жуя удила, девушка испытала пугающее ощущение исходящей от животного безмерной и грубой силы – ведь вес лошади в шесть раз превосходит вес сидящего на ней всадника. Ее блестящие бока поднимались и опускались, натягивая подпругу, при каждом шумном вдохе и выдохе, а кожаная упряжь мерно поскрипывала.
      Взгляд девушки скользнул вверх, задержался на белом шлеме для поло, который всадник держал у бедра, затем двинулся выше по мускулистой загорелой руке. Черная спортивная рубаха с короткими рукавами была скроена так, что одновременно и ладно облегала мощный торс аргентинца, и вместе с тем давала полную свободу движениям. Затем Триша глянула в лицо наездника, и праздное любопытство, с каким она начала осматривать нечаянного соседа, сменилось вполне определенным женским интересом.
      Широкое угловатое лицо аргентинца, сильное и мужественное, с квадратным подбородком, было покрыто коричневым загаром. Пронзительные голубые глаза обрамлены темными бровями и густыми ресницами. Усталость после игры углубила складки у рта и морщинки в уголках глаз, но даже и теперь от этого лица веяло скрытой жизненной силой. Влажные темно-каштановые волосы взъерошены – видно, что всадник небрежно прошелся по ним пальцами, оставив борозды в примятой шлемом прическе. Голубые глаза удивили Тришу. Она привыкла считать, что аргентинцы бывают испанского или индейского происхождения. Впрочем, вспомнила она, фамилия этого человека – Буканан: может быть, это дает ключ к объяснению необычного цвета его глаз. Всадник словно почувствовал, что его изучают, и посмотрел на девушку.
      – Хорошая была игра, – сказала она.
      – Спасибо. – Ответ был отстраненно-вежливым, а в голосе слышался какой-то неуловимый акцент.
      Всадник тут же отвернулся, надменный, равнодушный и полностью ушедший сам в себя. Но это явное отсутствие интереса не обескуражило Тришу. Девушка перенесла внимание на его лошадь – ту самую, которая так удачно выступала в пятом чуккере.
      – У вас прекрасный конь, – заметила она. – Он завоевал звание «Лучшая лошадь для поло», не так ли?
      Всадник опять взглянул на нее:
      – Да.
      – Он это заслужил.
      Уголки рта аргентинца приподнялись в усталом подобии улыбки, когда он услышал эту похвалу. В это время водитель застрявшей на выезде машины завел мотор, но тревога оказалась ложной – густой поток идущих по шоссе машин не давал ни малейшей надежды вклиниться в него со стороны. А обойти преграждавший путь автомобиль было невозможно: мешали ограда и стоящий рядом трейлер с лошадьми.
      – Похоже, нам придется провести здесь весь день, – сказала Триша. – Никто не собирается пускать его на дорогу.
      – Кто-нибудь пустит.
      Аргентинец спешился. Конь попятился, но хозяин удержал его на месте, нагнулся и прошелся рукой по груди рыжего, проверяя, нет ли каких-нибудь вздутий или неестественно горячих участков.
      Жеребец стоял смирно, пока хозяин не закончил свой осмотр, затем повернул голову и стал внимательно разглядывать кобыл Триши, тихо пофыркивая и раздувая ноздри, чтобы лучше ощутить их запах. По его морде шла узкая белая полоса, резко выделявшаяся на темно-рыжей шерсти. Триша обратила внимание, что у коня умный взгляд.
      – У вашего коня добрые глаза, – сказала она.
      Триша знала, что это качество наездники очень ценят и специально разыскивают лошадей с таким взглядом. Нервные, взвинченные животные редко становятся хорошими лошадьми для поло. Девушка поднесла ладонь к морде коня, чтобы тот почувствовал ее запах, – для первого знакомства…
      – Как его зовут?
      Настойчивые попытки Триши завязать разговор заставили Рауля взглянуть на девушку более внимательно. Обычно он предпочитал проводить время после матча в одиночку, заново прокручивая в памяти всю игру и анализируя свои ошибки, но болтовня навязчивой незнакомки не давала ему сосредоточиться. «Почему эти девицы-конюхи так помешаны на лошадях?» – с неудовольствием подумал он.
      – Я зову его Криолло.
      Рауля не удивляло, что в этой девице чувствовались воспитание и хорошая порода, – среди чудачек, работающих на конюшнях, встречаются особы всех возрастов, видов, размеров и любого происхождения… Однако он никак не ожидал, что она станет разглядывать не лошадь, а его самого.
      – По-испански это, кажется, означает «местный уроженец», не так ли? То есть, попросту говоря, Креол, – сказала девушка.
      Она протянула руку, чтобы погладить коня, однако не отрывала взгляда от Рауля.
      Ему уже приходилось и раньше встречаться с чем-то подобным. За многие годы, что Рауль играл в поло, он не раз сталкивался с женщинами, которые переносили сексуальные чувства, которые испытывали к коню, – на наездника. Хотя на этот раз, кажется, было что-то другое. По-видимому, девушку действительно интересовал не столько рыжий Креол, сколько его хозяин. Была она молода и привлекательна, и Рауль вполне оценил вид ее юных тугих грудей, обтянутых белой майкой так плотно, что можно было различить соски. Некоторые женщины давно уже не носят лифчиков, в особенности – chicas , которым нет нужды беспокоиться об обвисших грудях.
      – Вы говорите по-испански?
      Рауль посмотрел девушке в лицо. В глаза ему бросилась голубая с золотом налобная повязка на коротко стриженных каштановых волосах, окружавших девичью головку гривой непокорных завитков.
      – Знаю всего лишь несколько слов и фраз. Как-то приходилось помогать одной из подруг готовиться к экзамену по языку. А сама я учу французский.
      Она не попыталась приукрасить своих знаний или дать понять, что ей довелось попутешествовать по свету, и это показало Раулю, насколько уверена в себе эта девушка.
      В это время в потоке автомобилей появился просвет и преграждавшая им дорогу машина выехала наконец-то на основное шоссе. Путь был свободен. Триша и аргентинец двинулись дальше, ведя за собой своих лошадей. Кони шагали по высокой траве, которая с шелестом расступалась под их ногами. Привычные звуки – глухой топот конских копыт и тихие позвякивания удил уздечки – отзывались для Рауля эхом недавней игры, и он опять углубился в свои мысли, перебирая в памяти события матча.
      – Что вы думаете об игре? – его думы вновь прервал девичий голос.
      Рауль сразу узнал лошадей, которых вела его случайная неугомонная спутница. Их трудно было не узнать – в особенности серого мерина. Лошади Джейка Кинкейда… Рауль много раз играл против Кинкейда, но ни разу не выступал за его команду. В прошлом Джейк неоднократно приглашал Рауля к себе, когда подбирал игроков для каких-нибудь особых турниров, но всякий раз получалось так, что Буканан уже был занят в это время в какой-нибудь другой игре. А жаль… Старик был крутым соперником и в свои шестьдесят играл отлично, а когда не смог больше играть, продолжал оставаться спонсором команды. Лошадей он подобрал превосходных. Сегодня его внук выступал на лучшей из них. Да и сам он играл хорошо… Однако что можно сказать об игре, когда тебя спрашивает о ней кто-то с проигравшей стороны?
      – Хорошее вышло состязание, – вежливо проговорил Рауль.
      – Оно было бы хорошим, если бы не пятый чуккер, – с добродушной иронией подхватила девушка. – Вы помешали Робу провести Бог знает сколько бросков. Ну конечно, ваши лошади лучше его лошадей.
      – У него превосходные пони, особенно этот серый, – сказал Рауль, а про себя подумал: «Самый лучший, какого только можно купить или воспитать за деньги».
      – Боюсь, что старина серый уже не тот, что был прежде, – покачала девушка головой. – Ему уже семнадцать лет.
      – Вот, значит, почему ваш Роб боялся ездить на нем! – Рауль скорее утверждал, чем спрашивал.
      – Роб? Боялся? – Девушка резко остановилась, и в ее темных глазах вспыхнул внезапный гнев. – Что вы хотите этим сказать? Мой брат не боится ездить хоть на самом черте!
      Рауль удивленно приподнял бровь. – Ваш брат? Так вы, стало быть…
      – Да, из клана Кинкейдов. – В резком и решительном ответе девушки помимо негодования слышалось еще что-то: казалось, ее возмущает самое это имя. – А вы что обо мне подумали?
      – Думал, что вы просто конюх. – Рауль сухо усмехнулся над своей ошибкой.
      Несколько мгновений девушка хранила ледяное молчание, затем ее недовольство улетучилось так же внезапно, как вспыхнуло. Она посмотрела на свою грязную одежду.
      – Думаю, что я и на самом деле выгляжу как рабочий с конюшни. Я пообещала Робу помочь ему сегодня с лошадьми. Во всяком случае, это намного забавнее, чем сидеть в ложе со всем семейством. – Она вновь зашагала вперед. – Кстати, меня зовут Триша. Триша Томас. А вы – Рауль Буканан. – Затем, полуобернувшись, она смерила Рауля взглядом: – Почему вы сказали, что мой брат боится?
      На этот раз в вопросе слышалось больше любопытства, чем требовательности.
      А раз уж Рауль сделал критическое замечание, он вынужден был его обосновать:
      – Я заметил, что в конце каждого чуккера он позволяет лошади разворачиваться по более широкой дуге и не использует ни шпор, ни хлыста. Бережет пони.
      – Некоторые из лошадей уже не молоды. Они быстро уставали. – Она стеной встала на защиту брата. – Я не считаю, что Роб поступал неверно.
      – Нельзя выиграть игру, оберегая пони. Это соревнования. Всадника не должно заботить, устала ли его лошадь. Как и всякий член команды, лошадь обязана подчиняться общим интересам, а если она протестует, наездник должен заставить ее слушаться. Необходимо, чтобы кони, как и люди, заставляли себя сделать большее, чем то, на что они, как кажется, способны. Напрасно ваш брат думал: мои лошади слишком устали, чтобы подгонять их. Коли лошадь устала, чтобы играть во всю мощь, надо менять ее, не дожидаясь конца чуккера. – Рауль умолк и посмотрел на девушку. – Уверен, что для вас все это звучит слишком грубо и резко.
      – Да, – честно созналась она. – Но это совпадает с тем, как играете вы сами. Сегодня днем вы были немилосердны и к себе, и к лошадям.
      Рауль почувствовал, что Триша сама точно не знает, одобряет она это или нет. Они приближалась к конюшням, где происходила обычная после всякой игры суета. Одних лошадей прогуливали, чтобы дать им остыть после трудной работы. Других – грузили в трейлеры. Третьи стояли в стороне, и конюхи усердно надраивали их скребницами. И Триша сама сменила тему разговора.
      – Что вы делаете сегодня вечером? – спросила она.
      У Рауля была назначена на шесть часов встреча с массажистом в оздоровительном центре, но он понимал, что девушка интересуется вовсе не его распорядком дня.
      – Сегодня вечером Мартин Чет устраивает прием, чтобы отпраздновать выигрыш кубка, – сказал он.
      – Вернее сказать: чтобы позлорадствовать по поводу выигрыша кубка, – поправила Триша, а затем прибавила: – Вам это не понравится. У Мартина всегда бывают ужасные вечеринки. Почему бы вам не улизнуть оттуда пораньше? Мы могли бы где-нибудь встретиться.
      – Сколько вам лет?
      Сам он точно определить ее возраст не мог. Ему доводилось встречать девушек, которым он давал на вид восемнадцать лет или более того, а потом узнавал, что им всего лишь четырнадцать. Совсем еще дети. А дети его не прельщали.
      Триша слегка поколебалась, затем пожала плечами:
      – Семнадцать. Думаю, вы не считаете меня слишком старой?
      – Нет. Слишком юной.
      Рауль был старше ее на двадцать лет. Ему льстило, что девушка находит его привлекательным, но он давно уже решил: самое мудрое и благоразумное – это вообще не связываться с хорошенькими юными девицами из богатых семейств.
      Триша замедлила шаги, и лошади почти уткнулись мордами в ее спину.
      – Наш трейлер стоит вон там, – показала она, имея в виду, что дорожки их расходятся. – Скажите, а изменилось бы что-нибудь, скажи я вам, что мне восемнадцать? Именно столько мне будет через два месяца. Вы мне нравитесь, и я хотела бы встретиться с вами опять.
      Она не просила Рауля передумать, а бросала ему открытый вызов.
      – В этом нет ничего плохого.
      – Ну а раз так, то вечером в следующую субботу мои родители устраивают прием. Вы придете?
      Она вызывающе склонила голову набок, сверкая темными глазами.
      – Я профессионал, – напомнил ей Рауль. – На следующей неделе я буду играть с командой в Бока-Ратоне. Так что, видимо, придется быть там.
      – А если сможете, то придете?
      – Посмотрим.
      – Буду вас ждать.
      Одна из лошадей толкнула девушку сзади, торопя ее к конюшням.
      – Вы можете разочароваться, – предупредил Рауль.
      – Нет, не разочаруюсь. Приходите.
      Триша повернулась и повела лошадей к стоящему неподалеку трейлеру.
      Все минувшие пятнадцать лет Рауль жил среди богачей. Из них последние десять – среди богачей из многих стран мира. Он обедал за их столами, ночевал в их домах, играл в поло с ними или для них, ездил с ними верхом на охоту, сидел в барах. Он вел с ними занятия, обучая играть в поло, и продавал им пони. Он встречался с их друзьями, детьми, родителями и наемными рабочими. И он понял, что они ничуть не отличаются от всех прочих людей. Среди них были свои хвастуны и ничтожества, избалованные щенки и болезненно застенчивые дети. Некоторые из них были хорошими людьми, честными и порядочными, а встречались и такие, которым нельзя верить ни на грош. Так что Рауль не мог сразу понять, к какой категории отнести Тришу – он не стал бы так вот, с лету, причислять ее к избалованным, своевольным и взбалмошным особам, какой она казалась на первый взгляд. Он даже не знал, хочется ли ему увидеться с ней опять.
      Есть свои преимущества в том, чтобы входить в число лучших в мире игроков в поло. Люди считают за честь то, что он играет с ними. Он не обязан любезничать с их дочерьми и спать с их женами. Поло дает ему независимость и свободу. Он ездит на своих собственных лошадях и приходит и уходит, когда захочется.
      Это так непохоже на те голодные дни в пампе, когда он был тощим мальчишкой, слишком маленьким, чтобы взобраться на лошадь, которую он водил на водопой в estancia . Затем постепенно его научили убирать в конюшнях и ходить за лошадьми. Потом он работал конюхом на ипподроме Палермо в Буэнос-Айресе. Затем его взял один коннозаводчик, который по выходным играл в поло. Тогда-то, заменив одного из игроков, в последнюю минуту не вышедшего на поле, Рауль впервые почувствовал вкус игры. После этого он при каждом удобном случае замещал недостающих игроков и тренировался, выезживая лошадей своего хозяина.
      Да, ему пришлось пройти долгий путь к успеху. И все же он до сих пор еще не исполнил своей мечты – не добился рейтинга в десять голов, что сделает его мастером. Пока еще цель ускользала от него. Рауль постучал по ноге шлемом, который держал в руке, и направился к секции, где стояли его лошади, ведя за собой в поводу рыжего пони.
 
      Вдоль края поля потоком текли легковые автомобили и грузовики с лошадьми, наполняя воздух ровным гулом двигателей. Его перекрывали порой смех и возгласы немногих игроков, оставшихся на поле, чтобы побеседовать с друзьями и родными. Конюхи разводили лошадей по конюшням, перекликаясь между собой. За всем этим веселым праздничным шумом Роб не услышал шагов приближавшейся к нему Лес.
      Она постояла немного, глядя, как он вытирает мокрую от пота гнедую лошадь. Казалось, юноша был полностью поглощен своим занятием, но Лес заметила, с какой силой он проводит куском замши по лошадиным бокам и спине. Мысли его были где-то далеко. Как бы ей хотелось знать, что сказать сыну, чтобы слова ее не прозвучали слишком банально или жалостливо. Когда он был маленьким, она утешала его в горестях, сажая к себе на колени и уверяя: все уладится, все будет хорошо. И он ей верил. Но время это прошло. Роба не успокоишь просто одними словами без всяких доводов, да и мать перестала быть для него наивысшим авторитетом.
      Породистый гнедой пони повернул голову и насторожил уши, прислушиваясь к шагам Лес, а затем, узнав, заржал. Роб поднял голову и заметил мать. Лес улыбнулась, шагнув ему навстречу.
      – Привет, – сказала она и увидела, как сын понурил голову, отказываясь принимать любые знаки симпатии и сочувствия. Этот отпор больно кольнул Лес, и она опустила подбородок так, что широкие поля соломенной шляпы затенили ее лицо.
      Она подошла к лошади и погладила ее по морде. Хоть этот-то не чурается ее ласки.
      – Ну как ты, моя детка? – проворковала Лес.
      Гнедой уткнулся носом в вязаный рукав ее свитера, откликаясь на ласку и приветливый голос.
      – Жаль, Копер, у меня на этот раз нет для тебя сахара. – Лес потерла бархатистый нос коня и глянула на сына: – Он играл сегодня очень хорошо.
      – Да. – Роб не смотрел на мать, лицо его оставалось совершенно невыразительным.
      – Тяжелая выдалась игра. – Лес внимательно изучала сына. – Ты не хочешь поговорить о ней?
      – Нет. Игра закончена, и мы проиграли.
      Но Лес-то понимала, что для Роба ничего не закончилось и он продолжает переживать игру так же сильно, как на поле.
      – Где Триша? – спросила она.
      – В трейлере. Скоро должна вернуться за остальными лошадьми.
      Роб безучастно глянул через плечо, словно ожидая, что увидит сестру.
      Лес в последний раз потрепала солового по холке и неторопливо, словно прогуливаясь, подошла поближе к Робу и остановилась в небрежной позе, засунув руки в карманы брюк.
      – Я только вот о чем подумала: почему бы нам не принять приглашение дяди Майка и не провести ваши каникулы на его даче в Гистаад? А там мы могли бы поехать в Швейцарию покататься на лыжах.
      – Нет, не поеду, – безучастно отказался Роб. Он в последний раз с силой провел по лоснящемуся лошадиному боку и сложил замшу вдвое.
      – А почему бы и нет? Если мы уедем, тебе не придется играть в турнире, и у тебя пройдет то ощущение слабости и беспомощности, которое ты сейчас испытываешь. Зачем тебе надо изводить себя понапрасну, когда мы можем отлично провести время в горах? – убеждала его Лес.
      – Потому что я хочу играть! – Роб бросил на мать раздосадованный взгляд: никто его не понимает – даже она!
      Лес слегка улыбнулась.
      – Я это помню. Ты хочешь играть, несмотря на результат.
      Парень вскинул голову и сердито нахмурил светлые брови.
      – Да, – процедил он сквозь зубы. – Думаю, что именно этого я и хочу.
      – Я очень рада, – сочувственно проговорила Лес. – Хотя и понимаю, что тебе от этого не легче.
      – Нет, – признал Роб, хмуро понурившись.
      К ним приближалась галопом какая-то лошадь. Лес узнала располневшую пегую кобылу, на которой когда-то учились ездить верхом и Роб, и Триша. Она давно уже вела легкую жизнь домашней любимицы на заслуженном отдыхе и не участвовала ни в каких соревнованиях. Триша натянула поводья, остановила лошадь рядом с Лес и Робом и спрыгнула на землю. Глянула на брата, затем перевела взгляд на мать.
      – Вижу, Лес, ты добилась того же успеха, что и я, пытаясь расшевелить этого унылого юношу, – сухо заметила она.
      – Ты сама знаешь, как бывает больно, когда не получаешь того, чего так сильно хотелось. – Лес попыталась тактично призвать дочь проявить хоть немного больше понимания.
      Триша склонила голову в сторону и с любопытством нахмурилась.
      – А ты когда-нибудь не получала хоть что-то, Лес? Из того, что действительно тебе очень хотелось?
      – Ничего такого, что теперь может показаться важным.
      Лес на самом деле не могла ничего припомнить. У нее было все, чего ей хотелось. Ей не довелось испытать ни переживаний, от которых «разбивается сердце», ни неразделенной любви. И, говоря по совести, она не могла включить в список невосполнимых потерь даже смерти сестры и братьев или отца.
      Ее ответ оставил Тришу ни с чем. Тут не о чем было больше спорить, нечего выспрашивать. Девушка пожала плечами и перешла к другой теме.
      – Я встретила Рауля Буканана. У него есть свой ответ на вопрос, почему ты потерпел поражение в этой игре, Роб.
      – Ну и что же это такое? – скептически спросил Роб. Ответ его мало интересовал.
      – Он говорит, что ты начинаешь беречь пони с того момента, когда они проявляют признаки усталости. И считает, что, если лошадь не может работать на настоящей скорости, надо тут же пересаживаться на свежую.
      – Возможно, он и прав, – недовольно признал Роб. – Я несколько раз думал об этом, но боялся, что к последнему чуккеру останусь без единой полностью отдохнувшей лошади.
      – Наконец-то ты чему-то научился, Роб, – сказала Лес.
      – Да, в следующий раз я это учту.
      – Может быть, Рауль сможет дать тебе еще несколько советов, – предположила Триша. – Я пригласила его на прием в субботу. – Она повернулась к Лес с запоздалым извинением: – Думаю, ты ничего не имеешь против.
      «Ну вот, – подумала Лес, – вначале Эндрю без ее спроса приглашает новых гостей, а теперь еще и Триша». Она почувствовала приступ раздражения.
      – Ну а ты как, Роб? Ты тоже успел пригласить кого-нибудь, о ком я не знаю?
      – Нет, – хмуро пробормотал тот.
      Лес тяжело вздохнула.
      – Ну ладно, это не имеет значения. Вы оба знаете, что можете когда угодно приглашать гостей в дом. – Она предприняла решительную попытку отмести в сторону свое раздражение. – Вам нужна какая-нибудь помощь с лошадьми?
      – Нет, – ответила Триша. – В трейлере за ними присматривает Джимми Рей.
      – Присматривает? – Роб напряженно застыл на месте.
      – Да. – В сузившемся взгляде, которым Триша одарила брата, светилось подозрение. – А мне казалось, ты сказал, что он на эти выходные собирался уехать из города.
      – Он и уезжал, – сказал Роб. – Думаю, он рано вернулся.
      – Не нравится мне он, – решительно заявила Триша.
      – Триша! – осуждающе произнесла Лес. – Джимми Рей Тернбулл – лучший работник и конюх из всех, какие у нас когда-либо были. Не думаю, что ты сумеешь найти кого-нибудь, кто бы лучше знал, как ухаживать за лошадьми.
      – Мне до этого нет дела. В нем есть нечто такое, от чего меня воротит, – стояла на своем Триша.
      Роб сосредоточенно хранил молчание, делая вид, что беседа о Рее его не интересует.
      – Всякий раз, как я его встречаю, – продолжала Триша, – на нем всегда напялена одна и та же рабочая одежда цвета хаки. И готова держать пари, он никогда не снимает своей обвисшей шляпы потому, что у него на голове нет ни единого волоска. Но что меня особенно достает, это его постоянная бледная улыбочка и трубка, свисающая из уголка рта. Он же никогда ее не раскуривает.
      – Если бы он закурил, я бы его мигом выставила на улицу, – заметила Лес. – Курить в конюшнях очень опасно. – Она с легким недоумением покачала головой. – Никак не могу понять, Триша, почему ты недолюбливаешь такого доброго, мягкого человека…
      – Не знаю. Просто он слишком спокойный, – бросила девушка, сделав ударение на последнем слове.
      – Может быть, люди вроде тебя заговорили его до смерти, – предположил Роб, мысленно вздохнув с облегчением: кажется, удалось увести разговор от опасной темы – курения в конюшне…
      – Думаю, он напоминает мне Эшли Уилкса из «Унесенных ветром», – решила Триша. – Мне всегда казалось, что Рей такой же скучный, неинтересный и безжизненный тип.
      – Ты уже достаточно полно высказалась об этом человеке, Триша, так что, думаю, пора и закончить, – подвела итог Лес. – Ну что ж, раз уж Джимми Рей здесь и присмотрит за лошадьми, почему бы вам, дети, не принять душ и не переодеться к обеду? Поедем всей семьей в ресторан.
      – На меня не рассчитывайте, – сказала Триша. – Наша кучка собирается опробовать новое заведение здоровой пищи.
      – Наша кучка… Кучка чего? Камней или картошки? – ледяным голосом осведомилась Лес.
      – Наша обычная толпа: Дженни Филдз, Кэрол Уэнтуорт и все остальные. – Вопрос матери вызывал у Триши раздражение, и она не пыталась его скрыть.
      – И куда же вы собираетесь потом?
      – Не знаю, – губы девушки неожиданно раздвинулись в улыбке.
      Ох уж эта знакомая улыбочка! Роб никогда ей не доверял.
      – Я подумала, что было бы забавно вломиться без приглашения на прием к Чету Мартину… Но не беспокойся, Лес. Я не хочу, чтобы прошел слух, что на приемах у Мартина бывает порой весело. Вероятнее всего, мы вернемся в клуб и потанцуем или поиграем в теннис.
      – Когда ты приедешь домой?
      – В десять или одиннадцать, – пожала плечами Триша.
      – Но не позднее, – приказала Лес, а затем повернулась к сыну: – А ты что решил, Роб? Ждать тебя к обеду?
      – Вернее всего, нет. Я не вытерплю, если весь вечер ко мне будут подходить люди и говорить, как им жаль, что мы проиграли.
      Лес попыталась скрыть разочарование от того, что никто из них не хочет побыть вместе с родителями.
      – Хорошо. Увидимся позже.
      Она повернулась и двинулась к трибунам.
      – Пошли, – подтолкнул сестру Роб. – Давай отведем остальных лошадей и отнесем снаряжение к трейлеру.
      – Чур, я привожу лошадей! – Триша перебросила поводья через шею пегой кобылы. – Помоги мне сесть.
      Роб подошел к сестре и помог ей взобраться в седло. Усевшись поудобнее, Триша устремила на него сверху вниз встревоженный взгляд.
      – Скажи честно, Роб, а тебе нравится Джимми Рей?
      Он отвел глаза, не выдержав ее испытующего взора.
      – Пока он делает работу, за которую ему платят, совершенно неважно, нравится он мне или нет.
      – Думаю, что так, – протянула Триша.
      Ответ явно ее не удовлетворил, и Роб невольно спросил себя, а нет ли у сестры конкретной причины не любить Джимми Рея.

3

      Над просторной конюшней спускались ранние сумерки. Серое зимнее небо быстро темнело. В конюшне стояла тишина. Слышны были лишь обычные негромкие звуки – шорох сена и приглушенный топот копыт, когда лошади переминались с ноги на ногу. Роб стоял около серого со стальным отливом жеребца, привязанного двумя канатами, растянутыми меж стенок ярко освещенного стойла. Юноша рассеянно гладил лошадиную челку, поглядывая на человека, согнувшегося возле жеребца и внимательно ощупывающего его распухшую переднюю ногу. Лицо человека скрывали поля выцветшей коричневой шляпы, так что о его выражении можно было только догадываться. Впрочем, Роб знал, по лицу Джимми Рея все равно ничего не прочитаешь.
      Прошло несколько минут, показавшихся Робу бесконечными, и он наконец не выдержал:
      – Что-нибудь серьезное?
      Человек повернулся к нему и процедил сквозь сжатые зубы, стискивавшие мундштук трубки:
      – Нет.
      Затем неторопливо разогнулся, вынул изо рта незажженную трубку и снизошел до более подробного ответа.
      – Ноги распухли от того, что Стоуни скакал по твердому грунту. Но ничего, есть у меня одна мазь. Намажу – и опухоль как рукой снимет. Так что с лошадкой все будет в порядке.
      В его тихом голосе было что-то успокаивающее, почти гипнотизирующее. Из-за свободно висящей на нем одежды Джимми казался человеком худым и высоким, но это было обманчивое впечатление. Конюх был намного ниже Роба и шире его в плечах.
      – Отлично. – Роб сосредоточил все внимание на Стоуни и попытался отвлечься от сладкого напряжения, пробежавшего по нервам, когда Джимми посмотрел на него. Ох уж эти добрые, все понимающие глаза!
      – У тебя ведь тошно на душе после этого проигрыша, не так ли? – Джимми Рей держал трубку возле рта, готовый вновь стиснуть ее зубами, когда кончит говорить. – Настроение-то хуже некуда, так ведь?
      Роба захлестнуло возмущение.
      – Мне ничего не надо! – резко выкрикнул он, и серый жеребец, почуяв повисшую в воздухе атмосферу внезапного гнева и страха, зафыркал и попятился, натягивая державшие его канаты.
      – А я и не говорил, что тебе что-то надо, – спокойно проговорил Джимми Рей, успокаивающе похлопал коня по шее и вновь занялся его ногой, не обращая более на Роба никакого внимания.
      Юноша отошел в сторону и прислонился к яслям, вцепившись рукой в гладко обструганную доску. Он боролся с собственной слабостью и одолевавшим его острым желанием. Сознание его разрывалось между жаждой уступить и стремлением устоять перед искушением. И все же он знал, что сейчас произойдет, ждал… и хотел этого. Роб провел рукой по волосам и медленно повернулся к конюху.
      – Сколько стоит? – Голос его был так же безжизнен, как и выражение лица.
      – А сколько тебе надо? – Джимми Рей безмятежно жевал мундштук своей трубки.
      Роб, пряча возбуждение, опустил глаза к покрытому соломой полу стойла.
      – Всего лишь одну. И все.
      Джимми Рей в последний раз потрепал серого по лоснящейся шее.
      – Подожди-ка здесь немного. Сейчас я принесу тебе кое-что, чтобы ты поправился.
      Эти лениво произнесенные слова были, казалось, обращены одинаково и к жеребцу, и к Робу.
      Джимми неспешным шагом – не быстро и не медленно – вышел из стойла и направился к помещению, где хранился инвентарь. Роба охватило еще большее нетерпение, чем прежде, – он ждал, прислушиваясь к каждому шороху и вышагивая по стойлу взад и вперед, чтобы унять лихорадку и хоть как-то скоротать время. Как ему хотелось взять свои слова обратно! Эх, проклинал он себя, не надо было просить «дурь» у Джимми Рея! Но как только он услышал, что Джимми возвращается, раскаянье мигом улетучилось, и Роб чуть ли не бросился ему навстречу.