Игра до победы

      – Уверена, вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что моя дочь очень сильно вами увлечена. Я буду чрезвычайно вам признательна, если вы не станете поощрять этот интерес. Вы совершенно ей не подходите, а я не хочу, чтобы Трише пришлось страдать. Это все, мистер Буканан.
      Она отпустила его царственным жестом и, отвернувшись, пошла к детям.
      Ошеломленный, Рауль смотрел ей вслед, чувствуя, как в нем медленно закипает гнев. Она говорила с ним как со слугой. Словно он не ровня ей, а в чем-то ниже ее по положению. Она сообщила, как само собой разумеющееся, что он недостаточно хорош для ее дочери. Рауль резко повернулся на каблуках и широким шагом вышел из отеля.
 
      На следующее утро они медленно катили в автомобиле по забитым транспортом улицам. Однако Лес не жалела о том, что пробки на дорогах не позволяют прибавить скорости – это давало возможность разглядеть Буэнос-Айрес при дневном свете. Город был расчерчен словно по линейке – строго распланированные площади и прямые широкие проспекты. Порой просторные бульвары, по которым они проезжали, казались слишком «правильными». Лес не могла подобрать другого слова для определения, как ни старалась. Здесь не чувствовалось того отпечатка времени, который придает особое очарование старинным бульварам и улицам европейских городов. Лес попыталась представить, как выглядит город, когда цветут палисандровые деревья, наверняка смягчающие холодную и строгую прямизну его линий. До сих пор им еще не встретилась ни одна узкая или извилистая улочка. Все проспекты, по которым они проезжали, казались чередой бесконечных кварталов, убегающих к какой-то отдаленной, исчезающей за горизонтом цели.
      Большинство зданий выглядели современными, выстроенными несколько десятилетий, а не столетий назад. Внимание Лес привлек старый кафедральный собор с коринфскими колоннами, возвышающийся на одной из площадей. Его архитектурный стиль напомнил ей церковь святой Магдалины, украшающую площадь Согласия в Париже. Она сказала это вслух, и Рауль объяснил, что собор – одно из самых старых зданий в Аргентине, выстроенное в восемнадцатом веке. В нем покоятся останки генерала Хосе Сан-Мартина, освободителя Аргентины, который возглавил восстание против испанцев за национальную независимость у себя на родине, а также в Чили и Перу.
      Это было одно из редких мгновений, когда Рауль заговорил. С тех пор как они выехали из отеля ровно в десять утра, он не произнес почти ни слова. Лес понимала, что в этой его холодности повинен не кто иной, как она сама. Вчера вечером она напрямик выложила свои требования, не дав ему ответить. Она не хотела, чтобы страстная влюбленность Триши стала предметом обсуждения. Возможно, ей следовало вести себя с ним как мать, озабоченная благополучием дочери, и привлечь Рауля себе в союзники, но теперь было слишком поздно. Кроме того, она не хотела иметь его в союзниках. Она просто желала, чтобы он держался от Триши подальше, и прямо и ясно высказала ему это накануне.
      Ее взгляд скользил по его профилю. Неожиданно Рауль повернул голову и их глаза встретились. И Лес почувствовала, что за вежливым и спокойным выражением его лица скрывается гнев. Глаза Рауля сверкали холодной голубизной, как ледник в горах. Они бросали ей вызов, но Лес не раскаивалась в том, что сделала, хотя ее действия и создали нарастающее напряжение.
      – Вы, кажется, хотели что-то сказать, мистер Буканан? – проговорила она.
      Сзади раздался автомобильный гудок, вновь привлекший внимание Рауля к дороге.
      – Вероятно, вы уже читаете мои мысли, – спокойно предположил Рауль.
      – Возможно, и читаю, – нахмурилась Лес, вздернув подбородок.
      – В таком случае нет необходимости объяснять, что я думаю, – ответил он. – Это уже ваша забота, а не моя.
      – Рауль, что вы сказали? – Триша, сидящая на заднем сиденье, наклонилась вперед. – Я не расслышала.
      – Может быть, потому что он говорил не с тобой, – предположила Лес, отлично отдавая себя отчет в том, что Триша пришла бы в ярость, если бы узнала об их вчерашнем разговоре.
      С тех пор как Триша стала свидетельницей спора между Лес и Эндрю, ее отношения с матерью так и не наладились. Возможно, Лес не следовало вмешиваться в то, что происходило между дочерью и Раулем, но она не могла праздно стоять в стороне и смотреть, как Триша совершает ошибку. Когда Лес было столько, сколько сейчас Трише, Джейк дважды предупреждал ее, чтобы она не встречалась сначала с одним, а потом с другим своим ухажером. Все дело было в их более чем сомнительной репутации. Так и должен поступать отец. Но, поскольку Эндрю отказался вмешаться в сердечные дела дочери, у Лес не оставалось иного выбора, как управиться с этим самой, на свой страх и риск.
      – Я думала, что вы, может быть, показывали что-нибудь. – Триша перегнулась через спинку переднего сиденья так, что лицо ее оказалось возле плеча Рауля. – Мы не проезжали мимо места, где вы жили после того, как переехали в Буэнос-Айрес?
      – Я жил во многих местах…
      Они только что миновали нарядные, просторные кварталы особняков с садами в английском стиле и живыми изгородями, и теперь по обеим сторонам дороги тесно сгрудились многоквартирные дома.
      Триша скрестила руки на спинке переднего сиденья и положила на них подбородок.
      – Я думала о том времени, когда вы были маленьким, и старалась представить себе, как выглядел дом, в котором вы тогда жили. Сейчас очень трудно вообразить вас щупленьким мальчишкой в испачканных на коленках штанах и с лягушками в карманах. Мне почему-то кажется, что у вашей матери было с вами немало хлопот.
      – Ваша мать жива? – спросила Лес.
      – Нет.
      – А отец?
      – Не знаю. В один прекрасный день он уложил свои вещи и уехал неизвестно куда, и мы его с тех пор никогда не видели.
      Это слишком сильно напомнило Лес ее собственную покинутость. С ней случилось то же самое. От нее отказался и бросил муж, которого она любила. И это до сих пор причиняет слишком сильную боль. Вот чего Триша никак не может понять. Горькое чувство, которое Лес испытывала по отношению к Эндрю, стало поводом для раздора между ней и дочерью. Но сейчас не время думать об этом. И тем более показывать Раулю, что между ней и Тришей что-то не так.
      – А в какую школу вы ходили? – Триша склонила голову набок, лукаво глядя на Рауля. – Держу пари, вы пользовались большим успехом у девочек.
      – Я понимаю, Триша, что тебе это может показаться невероятным, – сказал Роб, – но в жизни, кроме секса, есть еще много всего прочего.
      – Да, есть еще масса всяких важных вещей, но именно секс делает существование настоящей жизнью, – ответила девушка с вызывающей откровенностью.
      Лес с трудом удержалась от замечания, напомнив себе те дерзкие высказывания о сексе, которые она сама произносила в Тришином возрасте, чтобы шокировать окружающих и доказать свою зрелость и опытность.
      – Откуда ты набралась таких умных мыслей, Триш? – насмешливо спросил Роб. – Из какого-нибудь сборника мудрых изречений?
      – Я-то по крайней мере хотя бы читаю, чего нельзя сказать о тебе, – парировала Триша. – Ты в своей жизни не открыл ни одной книги, если там только не говорится о том, как ухаживать за лошадьми, или о поло.
      – Полагаю, мистер Буканан, что у вас нет ни братьев, ни сестер? – спросила Лес с притворным спокойствием.
      – Нет, никого.
      – Тогда вы лишились возможности вести бесконечные родственные ссоры и перепалки…
      Ее замечание заставило умолкнуть пикирующуюся пару – во всяком случае, на некоторое время.
      Чем дальше на юг двигалась машина, тем реже становились шеренги многоквартирных домов. Теперь их сменили лачуги, росшие по краям дороги как сорная трава. Лес не отрываясь смотрела на раскинувшееся за окном море крыш из ржавых металлических листов, покрывавших покосившиеся хибарки, которые были, казалось, сооружены из строительного мусора: обрезок досок, каких-то палок и прочего хлама. Неприглядные хижины кучились, словно взбираясь одна на крышу другой, и перед каждой виднелся участок в несколько квадратных футов, огороженный проволокой, листами покоробленной жести или кривыми прутьями. В одних из этих двориков играли дети, в других были разбиты огороды. Кое-где Лес видела женщин, несущих корзины, за которыми ковыляли пухлые малыши.
      – Разве это не грустно? – пробормотала Триша.
      – Напоминает мне лагеря для беженцев, – сказала Лес, не в силах оторвать взгляда от неприглядной картины за окном.
      – Отчасти это верно, – сказал Рауль. – Все эти люди campesions, сельские жители, приехавшие в Буэнос-Айрес в поисках работы на фабриках. Но у них нет жилья. Правительство строит дома, но их не хватает для такого количества приезжих.
      – И им удается найти работу? – удивилась Лес.
      – Некоторым. У иных достаточно денег, чтобы жить в коттеджах или многоквартирных домах, если бы можно было найти жилье. Вглядитесь и вы увидите над многими крышами хижин телевизионные антенны. Но найти работу зачастую бывает нелегко. Многие из portenos – жителей Буэнос-Айреса, имеющих пристанище, – работают на двух, а то и на трех работах, чтобы добыть денег на приличную жизнь. Но это далеко не всем удается. Работы мало. Особенно для тех, кто не имеет никакой профессии. – Взгляд Рауля рассеянно скользил по трущобам, проплывавшим за окном, но выражение его лица оставалось непроницаемым. – И все-таки они приезжают сюда. На что-то надеются. Это называется villas miseria .
      – Но разве им больше некуда поехать? – спросила Лес.
      – Вы, должно быть, помните, что Буэнос-Айрес – самый большой из наших городов. Здесь обитает каждый третий житель Аргентины. У нас есть и другие города, но их население исчисляется сотнями тысяч, а не миллионами, как в Буэнос-Айресе. Вам трудно понять, какое это имеет значение, но попробуйте представить себе землю, которая раскинулась от канадских провинций Альберта и Манитоба до полуострова Юкатан в Мексике и где есть только один большой город. А именно такова Аргентина. Так что естественно, что житель из сельской местности смотрит с надеждой на Буэнос-Айрес и говорит себе: «Там для меня найдется какая-нибудь работа».
      – Думаю, это естественно, – согласилась Лес.
      Она почувствовала облегчение, когда мрачные трущобы остались позади. Автомобиль свернул на асфальтовое шоссе, тянущееся среди полей и пастбищ на юго-восток. Монотонный пейзаж начал убаюкивать Лес. Посевы люцерны и пшеницы, да порой распаханная земля, ожидающая весеннего сева.
      И надо всем распростерлось огромное чистое небо. Его голубые просторы были стенами и крышей для этой земли, ровным столом тянущейся на целые мили без единого деревца.
      – Это и есть пампа? – спросила Лес.
      – Да, – ответил Рауль.
      Ни одно из описаний этой степи, которая как веер раскинулась от Буэнос-Айреса на три или четыре сотни миль, не подготовило Лес к подобному приводящему в трепет зрелищу. Пампа была необъятной, как океан, где не видно берегов. Бесконечная плоскость – ни холмика, ни речки. Ровная, тянущаяся до горизонта степь. Лес глубоко вздохнула, наполнив легкие воздухом, но, казалось, не могла выдохнуть – так потрясла ее громадность этих земель.
      Внезапно она заметила где-то вдали длинный ряд деревьев, стоящих как шеренги одиноких стражников. Они постепенно приближались, и Лес различила за деревьями, посаженными как барьер от ветра, остроконечные крыши зданий. Жилье и деревья казались здесь такими же неожиданными, как зеленый островок, возникающий среди океана.
      – Что это за здания впереди? – спросила она Рауля.
      – Estancia.
      Когда они проезжали мимо поместья, Лес увидела двойной ряд деревьев по краям дороги, ведущей в большому особняку, рядом с которым виднелись конюшни и прочие хозяйственные постройки. За ровно подстриженной живой изгородью промелькнул огромный газон, поросший, насколько она сумела заметить, высоченной – чуть ли не в восемь футов – пампасной травой. В конце лета эти высокие купы длинных острых листьев будут увенчаны белыми плюмажами.
      – Узнали пампасную траву? – спросил Рауль.
      – Да.
      Это была трава, которую часто использовали в качестве декоративного растения во многих южных штатах, в том числе и во Флориде.
      – Более ста лет назад этой высокой травой была покрыта вся пампа.
      Это замечание поразило воображение Лес. Она представила себе бескрайние просторы, где под ветром колышутся высокие травы, делая пампу даже более похожей на океан, чем ныне. Зеленые волны с белыми гребнями…
      Но estancia была уже позади, и их вновь окружали только высокое бескрайнее небо и плоская безбрежная земля. Им не раз еще встречались по пути и маленькие фермы, и огромные поместья, но каким бы ни было человеческое жилье, всякий раз оно казалось Лес уединенным и заброшенным. Ее не покидало чувство восхищения размахом аргентинской прерии, безупречную сглаженность которой не нарушал ни единый овраг.
      На полпути они остановилась в одном из маленьких городков, встречавшихся им по дороге, чтобы перекусить и немного размять ноги. Лес обнаружила, что все эти деревушки похожи друг на друга как две капли воды. Во всем явно чувствовалось испанское влияние: в облике главной площади в центре каждого поселка, по краям которой непременно стояли церковь и здание местной администрации, обязательные кинотеатр и кафе, и всегда поодаль – железнодорожный вокзал. В городках побольше в центре площади красовалась также конная статуя генерала Сан-Мартина.
      В маленьком кафе, где они заказали себе ленч, Лес была поражена количеством еды на своей тарелке.
      – Аргентина известна как страна, где пояс распускают пошире, – напомнил ей Рауль. – Как и вы, американцы, мы привыкли накладывать себе побольше и поэтому неохотно затягиваем пояса даже тогда, когда экономика в упадке.
      Отдохнув, они ехали еще часа два с половиной и наконец свернули с главного шоссе на дорогу, обсаженную высокими эвкалиптами. Их светлые стволы сбросили большую часть своей волокнистой коры и стояли как бледные колонны, а ветви переплелись в вышине, образовав над дорогой подобие зеленой арки. И до тех пор, пока они не подкатили к дому, единственное в estancia, что Лес сумела разглядеть сквозь стены этого живого тоннеля, – это смутную массу из серого камня. Это и было главное здание усадьбы. Двухэтажный монолит с двойным рядом квадратных окон. На фотографии в проспекте, которым снабдил их Рауль, дом казался просто веселым и нарядным по сравнению с тем голым, ничем не украшенным холодным жилищем, каким он предстал теперь перед Лес. Ничто не смягчало суровости его прямых линий.
      Когда Рауль остановил машину, Лес немного помедлила перед тем, как выйти. Она старательно пыталась удержаться от каких-либо замечаний по поводу дома, хотя и подозревала, что хозяин этого каменного чудовища догадывается о ее чувствах. Рауль повел их за собой в дом. Глаза Лес не успели еще привыкнуть к полумраку огромной прихожей, как она услышала стук костылей по твердому деревянному полу, обернулась и увидела приближающегося к ним калеку с седыми волосами.
      – Добро пожаловать в «Ле-Буэн-Вьенто», – с широкой дружелюбной улыбкой произнес человек на костылях.
      – Позвольте представить вам Эктора Геррера, – сказал Рауль и тут же добавил: – Эктор покажет вам ваши комнаты. А теперь вы, надеюсь, извините меня. – Он вежливо склонил голову, собираясь уйти.
      – Конечно, – пробормотала Лес, хотя и понимала, что он вовсе не спрашивает у нее разрешения. Это просто вежливый оборот.
      Секундой позже хлопнула закрывшаяся дверь, и Эктор Герреро взял на себя обязанности хозяина.
      – Прошу следовать за мной, – сказал он. – Я провожу вас в ваши комнаты. Дом большой и старый, но в нем трудно заблудиться.
      Он развернулся, опираясь на один костыль, и направился к массивной деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Пока они шли, Лес успела мельком глянуть на некоторые из комнат на первом этаже. Все было обставлено просто и строго, даже аскетично. Голые стены и тяжелая громоздкая мебель. И все же Лес не оставляла слабая надежда, что их комнаты окажутся получше. Но надежда ее не оправдалась.

18

      – Доброе утро, Эктор, – Лес остановилась на пороге большой столовой. За длинным столом сидел лишь один человек – худой усатый мужчина. – Кажется, я встала последней.
      – Buenos dias. Добрый день, сеньора. – При виде Лес морщинистое лицо Эктора, напоминающее седло, на котором слишком долго ездили и под палящим солнцем, и под проливным дождем, расплылось в широкой улыбке. – Хорошо поспали, не так ли?
      – Да.
      Лес увидела, как он собирает свои костыли, готовясь встать, и услышала, как скребут по полу металлические шины, охватывающие его ноги.
      – Эктор, пожалуйста, не вставайте, – попросила она и направилась к кофейнику, стоящему на серванте. Рядом с кофейником возвышалась стопка блюдец, стояли чашки, кувшинчик со сливками и сахарница.
      Однако старик не слушал ее и с трудом поднялся, опираясь всем весом на костыли, а не на парализованные ноги. Потянувшись вниз, он закрепил шины в несгибаемом положении, позволяющем ему передвигаться.
      – Вам, конечно, захочется позавтракать, – сказал он, выпрямляясь. В его густых и курчавых волосах, как и в жесткой щетке усов, пробивалась обильная седина. – Я прикажу Анне принести вам тарелку с чем-нибудь съестным.
      – Нет, Эктор, спасибо, – быстро сказала Лес, чтобы остановить эти раскачивающиеся движения каждого бедра, выталкивающего вперед прямую ногу в шине в то время, как калека опирается на оба костыля, чтобы сохранить равновесие. Затем костыли переставляются и в ход идет вторая нога. Передвигался Эктор довольно быстро, хотя смотреть на него было неудобно и тягостно.
      – Сегодня утром я ограничусь одним кофе, – проговорила Лес, чувствуя себя немного неловко из-за того, что подняла его на ноги.
      Она взяла кофейник и принялась наливать кофе в чашку.
      – Сеньора, мне это совсем не в тягость, – ответил Эктор, словно догадываясь о причине ее отказа.
      – Честно говоря, я все еще сыта после вчерашнего вечера, – сказала Лес, наливая себе кофе. – Обед был таким плотным, а еда просто замечательной.
      – Gracias, senora. Рамон, повар, будет очень рад это услышать. – Эктор сменил направление и вразвалку заковылял к Лес. – В воскресенье, когда приедут остальные, мы устроим торжественный обед и приготовим асадо. Вам уже доводилось его пробовать?
      – Нет, не доводилось. – Лес взяла свою чашку и добавила к крепкому кофе сливок.
      Говоря об остальных, Эктор имел в виду учеников, которые вот-вот начнут прибывать в школу поло. Насколько поняла Лес, всего их будет десять человек, включая и Роба. Некоторые из них проведут в школе только две недели, другие останутся на месяц. Учитывая стоимость программы обучения, доход они принесут внушительный.
      – Асадо – это жареное мясо, приготовленное на открытом огне. – Эктор поднес к губам кончики пальцев и поцеловал их, показывая, насколько это вкусно. Жест скорее итальянский, чем испанский. – Вам понравится.
      – Судя по описанию, должно быть очень вкусно. – Лес отхлебнула дымящегося кофе, все еще горячего, несмотря на обилие густых сливок.
      Она до сих пор не могла толком понять, какое положение занимал на estancia Эктор Геррера. Когда день назад ее познакомили с этим калекой, она решила, что дело в простой жалости. Рауль скорее всего держит Эктора из сострадания и придумал для него какое-нибудь занятие, чтобы тот чувствовал себя полезным. Однако то, что она успела увидеть с тех пор, говорило, что первое впечатление оказалось ошибочным. Эктор, вероятно, был кем-то вроде помощника на все руки – главным распорядителем в доме и управляющим конюшнями, или, во всяком случае, мог чрезвычайно хорошо и умело действовать и тут и там.
      После того как Эктор вечером показал Томасам их комнаты и объяснил, что где находится, он рассказал о заведенном в доме порядке – когда завтракают, обедают и ужинают, когда горничные убирают в комнатах и так далее, – а затем проследил, чтобы один из конюшенных рабочих разнес багаж по их комнатам. Он обедал вместе с ними за одним столом и вел с Раулем длинную беседу о состоянии лошадей в школьной конюшне. Не то чтобы Рауль был мало осведомлен о том, что творилось в его собственном поместье. Вовсе нет. Просто, как поняла Лес, лошади находились не в его ведении.
      Ясно, что, когда Рауль в отъезде, кто-то должен приглядывать за порядком. И Лес очень удивил его выбор, хотя за то недолгое время, что она наблюдала Эктора, ее мнение о нем немало изменилось. Он был дружелюбен, разговорчив и хорошо владел английским. Угадать его возраст было невозможно, но Лес подозревала, что ему около шестидесяти.
      – Куда все запропастились? – спросила она.
      По расписанию в поместье завтракали между семью и восьмью утра, а сейчас еще не было и восьми.
      – Сеньору Робу не терпелось посмотреть на лошадей. – Эктор повернулся на костылях и заковылял к столу, таща за собой закованные в шины ноги. Он остановился возле одного из стульев и, опираясь на костыль, отодвинул стул, чтобы Лес могла сесть. – Senora, por favor .
      – Gracias. – Это было одно из немногих испанских слов, которые знала Лес.
      – Они ушли в конюшни, – объяснил Эктор, усадив Лес и отодвинувшись от стола. – Если пожелаете, сеньора, я могу отвести вас туда, когда вы позавтракаете.
      – Да. Я тоже хотела бы посмотреть лошадей, – сказала Лес.
      Как жаль, что Роб такой нетерпеливый. Они договорились пойти в конюшню все вместе, и поэтому Лес оделась с утра в брюки для верховой езды, сапоги и толстый свитер – Рауль говорил, что по утрам здесь холодно.
      Эктор двинулся к серванту за кофейником, поочередно со стуком переставляя костыли и подтаскивая парализованные ноги.
      – Видимо, Роб пошел туда с Раулем… я хотела сказать, сеньором Букананом.
      – Рауль выговаривается легче, не так ли? – Эктор налил себе кофе и потащился назад, еще медленнее, чем прежде, из-за чашки, которую нес в руке.
      Лес подавила желание вскочить и помочь ему донести кофе до стола. Как ей уже доводилось наблюдать прошлым вечером, Эктор предпочитал делать все сам, независимо от того, насколько неуклюже у него это выходило.
      – Я зову его просто Раулем, – продолжал калека. – А он меня – Эктором. Все мы здесь – друзья.
      – В таком случае зовите меня Лес, – сказала она, отвечая на его призыв завязать дружеские отношения.
      Эктор поставил чашку на стол, поколдовал над своими шинами, переключая запор, позволяющий им сгибаться, и уселся, отставив в сторону костыли.
      – Моя дочь пошла в конюшню вместе с ними? – спускаясь вниз в столовую, Лес не стала заглядывать в комнату к Трише.
      – Да, сеньорита тоже захотела посмотреть лошадей. – Эктор шумно прихлебывал обжигающе горячий кофе, с силой втягивая в себя воздух, чтобы остудить напиток. – А кофе-то хороший.
      – Хороший, – согласилась Лес и тоже отпила крепкой ароматной жидкости.
      – Но когда кто-то сидит вместе с тобой за столом по утрам, все кажется еще вкуснее. Когда Рауль в отъезде, я пью не так уже много кофе. Всего чашечку-другую.
      – Вы давно знаете Рауля?
      – Уже много лет. Еще до того, как отказали ноги. – Он хлопнул ладонями по парализованным бедрам, как бы показывая, насколько они безжизненны.
      – А что случилось? – спросила Лес и тут же пожалела о невольно вырвавшемся вопросе. – Если вам не хочется об этом говорить, то не отвечайте.
      – No importa , – махнул рукой Эктор. – Один человек захотел, чтобы я объездил для него молодую лошадь. Она была совсем дикой, эта лошадка. Когда я сел на нее верхом, она просто упала на спину, чтобы сбросить меня. – Он изобразил жестами, как лошадь падет, переворачиваясь на спину, а затем пожал плечами. – Я успел соскочить, но не на ту сторону. Лошадь свалилась мне на ноги, и им пришел каюк.
      – Для вас это, должно быть, очень тяжело. – Лес с чувством неловкости сжала чашку в ладонях, не зная, что сказать, чтобы в словах не звучала жалость.
      – Да, уж это верно.
      – Не могу себе представить, каково это не иметь возможности ездить верхом, не говоря уже о ходьбе на костылях…
      – Я по-прежнему могу ездить верхом, сеньора… Лес, – поправился Эктор с широкой улыбкой. – Мне приходится привязывать эти бесполезные ноги к седлу, но я могу ездить верхом. Правда, я уже не способен тренировать лошадей для игры в поло, но для меня достаточно уже и того, что я сижу в седле.
      – Вы тренировали лошадей? Стало быть, вы, наверное, играли в поло вместе с Раулем. Тогда-то вы, должно быть, и познакомились?
      – Я играл в поло с Раулем, когда с ним еще никто не играл. Я был отличным entrenador – тренером, – но не очень хорошим игроком. Тренировать необученных молодых лошадей – для этого тоже нужно иметь особый талант. Хороший игрок может оказаться не в состоянии обучить коня, чтобы из него вышел хороший пони для поло. Хотя игрок знает, как управлять конем. Понимаете?
      – Да. Обучение требует терпения. А оно есть далеко не у всякого мастера игры, – улыбнулась Лес. Ей никогда еще не приходило в голову посмотреть на игру в поло с этой стороны. – Так как вы встретились с Раулем?
      Эктор несколько секунд изучающе смотрел на нее. В глазах его играли темные огоньки, словно он пытался что-то оценить. Стоит рассказывать или нет?
      – Мы вместе работали на одного человека, – сказал он наконец. – Я тренировал его лошадей. А Рауль был конюхом в его конюшнях. Это было много лет назад.
      – Еще до того, как он начал играть в поло, – догадалась Лес.
      – Si. Затем позднее, когда он добился высокого рейтинга и люди стали платить ему большие деньги за то, чтобы он играл в их командах, Рауль купил своих собственных лошадей, и я тренировал их. Много раз отправлялся с ним в поездки в Северную Америку и Англию, чтобы присматривать за пони. Потом Рауль решил купить землю, чтобы держать и выращивать лошадей для поло. Мы стали искать подходящий участок и нашли вот этот. Мы хотели купить только землю, а не этого огромного серого слона. – Он повел рукой вокруг себя, давая понять, что имеет в виду дом, в котором они находились, и Лес улыбнулась: Эктор нашел удивительно точное определение для неуклюжего особняка. – Но владелец не согласился продать одну только землю без дома, а потому Раулю пришлось купить и его. Он давал уроки игры в поло для начинающих игроков в клубе, а потому мы решили открыть здесь и школу.
      – Да, это действительно целая история, но наверняка все было намного сложнее. Вы обрисовали мне лишь самые общие черты. – Лес сомневалась, что на самом деле им удалось добиться успеха так легко, как изображал Эктор.
      – Это история Рауля. Мне не следует рассказывать ее за него, – поколебавшись, сказал Эктор. Казалось, он раскаивается, что и без того уже выложил слишком многое.
      В камине с негромким шумом осело горящее полено, и сразу же с треском заплясали вновь ожившие язычки пламени. Лес посмотрела на тяжелую дубовую каминную доску, увенчивавшую каменную кладку. Горящие в камине дрова давали достаточно жара, чтобы уберечь столовую от ночного холода, и придавали суровому аскетическому убранству комнаты какое-то подобие уюта.
      Камины были во всех комнатах, которые видела Лес, в том числе и в спальнях. Это были единственные источники тепла в огромном каменном доме, выстроенном по старинке без центральной системы отопления. Впрочем, в нем не было особой нужды: в мягком климате здешних мест большую часть года тепло. Теперь, когда Лес осмотрела дом, она вполне поняла предупреждение Рауля о спартанской обстановке в жилых помещениях школы. В доме имелись все удобства, но не более того. Роскоши не было.
      Все комнаты были обставлены скудно. Только самое необходимое, без чего нельзя обойтись. Так, как, скажем, в этой столовой. Длинный стол, за которым может уместиться двадцать человек, и массивная стойка у стены, на которой расставляются тарелки и блюда перед подачей на обеденный стол. Стены до половины прикрыты мрачными деревянными панелями, выше идут серые обои. Ни единой картины, никаких украшений, за исключением широкого зеркала и камина, сложенного из грубого камня. Даже громадная люстра, свисающая с потолка на тяжелой медной цепи, выглядела какой-то простой и голой: изогнутые деревянные рожки с оправленными в медь шарами-абажурами из матового стекла. На каминной доске – никаких украшений или безделушек. Рядом только латунная подставка для кочерги, совок для золы и метелка.
      Такая же простота и строгость царили во всем доме, и все это вместе создавало впечатление какой-то безликости. Особенно примечательным, как подумала Лес, казалось отсутствие призовых кубков, наград и фотографий. Хотя Рауль и проводит в этом жилище немалую часть года и работает здесь, но по всему видно: он не чувствует, что этот допотопный особняк – его дом. Лес вспомнила, как Эндрю окружал себя своими вещами: в шкафах – длинные ряды книг по юриспруденции, на письменном столе – золотые метки для мяча, постоянно напоминающие ему о гольфе, в углу – клюшка для гольфа, на стенах – фотографии детей и расставленные на полках теннисные призы. Он вносил в облик комнаты свою индивидуальность. А Рауль этого не делал. В этом Лес чудилось что-то загадочное. Во всяком случае, ей непонятное.
      А после того, что рассказал Эктор, ее любопытство еще больше усилилось. Лес допила последний глоток кофе и поставила чашку на блюдце.
      – В этом доме так много места, и я ожидала, что Рауль выделит какую-нибудь комнату, чтобы выставить все призы, которые он завоевал за годы игры, и фотографии знаменитостей, с которыми ему доводилось играть. Может быть, такая комната есть, и я ее просто еще не видела?
      – Никакой комнаты с трофеями у нас нет и в помине, – покачал головой Эктор. – Я сказал Раулю: ты должен сам сознавать, что ты хороший спортсмен, а выставляться напоказ совсем ни к чему.
      – Это верно, – согласилась Лес, но про себя подумала: странно, что Эктор воспринимает естественную гордость достижениями как бахвальство.
      – Конечно, Рауль не удовлетворен тем, как играет. Он должен добиться совершенства, и не на йоту меньше, – сказал калека и вздохнул.
      – Не понимаю, – нахмурилась Лес.
      – Он гоняется за десяткой, сеньора, – объяснил Эктор спокойно, почти печально. Он имел в виду самый высокий уровень, какого только может добиться игрок в поло, – рейтинга в десять голов.