И вот они все собрались – дети, внуки, а теперь еще и правнуки. Весь день был расписан до минуты, начиная от утренней, на восходе солнца, службы, традиционных поисков всей семьей спрятанных пасхальных яиц, обильного завтрака, игры в волейбол на пляже, в которой принимали участие все, невзирая на возраст, и в каждой команде непременно имелось несколько подростков, плавание, а затем – во второй половине дня, ближе к вечеру, – приготовление барбекю на свежем воздухе. К этому времени все настолько уже уставали, что ни у кого не оставалось сил на что-либо другое, кроме разговоров.
Лес часто думала, что мать не случайно выбрала именно Пасху для общего сбора. Это своего рода символ, представляющий возрождение семьи как некоего союза – смеющегося, играющего, едящего… Все заодно. Это было буйное, шумливое, громогласное общество – иногда даже слишком громогласное. Лес слегка устала от общего шума и потихоньку ускользнула на широкую открытую веранду с видом на океан и пляж, где одни увлеченно играли в волейбол, другие храбро барахтались в набегающих на берег волнах, третьи сидели в тени под большими зонтами. Сюда на веранду крики, визг, хихиканье и разговоры доносились лишь отдаленным, приглушенным шумом, давая Лес передышку от всей этой суеты и непривычного скопления людей, пусть даже ей и близких.
– Ага, вот я тебя и поймала. Как это ты от всех ускользнула? – шутливо упрекнул ее чей-то голос.
Лес быстро обернулась, но сразу же успокоилась, увидев Мэри.
– Стыдно прятаться от семьи, – продолжала сестра. – Всякий может подумать, что тебе не нравится наша компания.
– Я просто немного устала. Слишком много шума и суеты, – слегка улыбнулась Лес. – Ну а ты почему сбежала? Или ты собираешься уверять, что искала меня?
– Именно это я всем и сказала, – парировала Мэри, облокотившись на перила веранды. – Но я была готова соврать что угодно, лишь бы на минутку оказаться где-нибудь в тишине и спокойствии. Ну разве это не чудесно – побыть вдали от всего этого? – Она кивнула на бурно веселящееся на пляже семейство.
– Верно, – согласилась Лес.
– Смотри-ка, маленькое чудовище Джулии направляется к воде…
На пляже малыш, только начавший ходить, ковылял к набегающим волнам так быстро, как только мог, но не успел он даже намочить ноги, как один из подростков, которым поручили следить за маленькими, подбежал и подхватил беглеца на руки.
– Ты помнишь, Лес, каково приходилось, когда дети были маленькими? – продолжала Мэри. – Клянусь, нужно было иметь десять пар глаз, чтобы уберечь мой выводок от всяких несчастий.
– Помню. Хорошо, что мы тогда были молодыми, а не то несколько раз на день каждую из нас мог бы хватить сердечный удар.
Свежий океанский ветер растрепал волосы Лес и залепил ей рот одной из прядок. Она повернула голову навстречу соленому дуновению, чтобы волосы смахнуло в сторону.
– А где Эндрю? Я не вижу его, – спросила Мэри.
– Вон он плавает.
Даже на этом расстоянии Лес без труда отыскала голову мужа среди множества других голов, прыгающих как поплавки в волнах прибоя.
– Ты выглядишь необычно притихшей, Лес.
Иногда сестры бывают слишком наблюдательными.
– Почему ты решила, что я здесь? – спросила Лес, чтобы переменить тему.
Но Мэри не отступалась.
– Я не то имела в виду. Весь день, даже в самой гуще веселья, ты казалась немного замкнутой. Какие-нибудь неприятности? – Она искоса посмотрела на Лес, затем ее осенило: – Тебя все еще тревожит то замечание, которое сделала Триша?
– Замечание? Ах да… Я совершенно о нем забыла. Ну разве это не странно? – вслух подивилась Лес.
– Тогда в чем же дело?
Лес всегда делилась с сестрой своими секретами. И хотя она не стала бы специально отыскивать Мэри, чтобы рассказать о том, что произошло, но раз уж та заговорила сама, Лес не стала уклоняться в сторону.
– У Эндрю была любовная связь с этой женщиной, Клодией Бейнз. Это произошло, когда они были в Нью-Йорке. Я узнала совершенно случайно. Теперь это уже не имеет значения. Эндрю заверил меня, что все кончено.
– И ты ему поверила?
– Не знаю. – Лес грустно вздохнула. – Все это просто отвратительно.
– Я никогда не могла понять, почему женщина становится любовницей женатого мужчины. С одной стороны, на ней, конечно, не лежат ни ответственность, ни обязанности, ей не приходится выполнять нудную работу и ежедневно жить с ним бок о бок. Но, с другой стороны, в такой любовной связи слишком много отрицательных сторон. Женщина редко видит своего любовника по выходным и никогда по праздникам. Пусть он ложится с ней в постель, но спать-то он неизменно отправляется домой. Жена, дети и работа – все это ставится превыше ее. Она стоит в самом низу списка, и видится с ним только тогда, когда он сам этого захочет. У женщины, которая готова со всем этим смириться, есть, должно быть, в душе какая-то мазохическая струнка.
– Эндрю говорит, что потерял из-за нее голову.
– Думаю, что ты можешь считать это утешительным, – сказала Мэри. – Люди не теряют голову навечно. Всякая бурная страсть когда-нибудь кончается.
– Но подумай о том, как многое будет сломано к тому времени, когда она пройдет. – Лес больно было думать о том, как далеко они разошлись с Эндрю уже сейчас. Она повернулась к Мэри, сама не понимая, почему решилась ей обо всем рассказать. – Об этом не известно ни одной живой душе. Я не вынесу, если Роб и Триша узнают, что между нами происходит.
– Я не скажу никому, даже Россу. Не хочу сама подавать ему подобную идею, – беспечно пошутила Мэри.
– Спасибо, – слабо улыбнулась Лес.
Она вновь посмотрела на пляж. На то место, где только что видела Эндрю. Он уже выходил на берег. Лес наблюдала, как муж развернул махровое пляжное полотенце, вытерся досуха, затем перекинул полотенце через шею и зашагал к расположенному поблизости от дома строению – домику для отдыха, где имелись душевые.
Заметив Лес, стоящую на веранде, он помахал ей рукой, а затем, сложив ладони рупором у рта, прокричал:
– Я хочу принять душ и переодеться! Давай потом выпьем по рюмочке!
Лес помахала ему в ответ, и Эндрю исчез в душевой.
Кажется, сейчас ей стоит попытаться сделать шаг к примирению.
– Я приготовлю что-нибудь выпить и отнесу ему вниз, – сказала Лес.
– А я просто постою здесь и еще немного понаслаждаюсь спокойствием, – ответила Мэри.
Смешав пару коктейлей в баре, помещавшемся в игротеке, Лес начала спускаться по крытой внешней лестнице, соединявшей домик на берегу с главным домом. На ногах у нее были пляжные сандалии на резиновой подошве, и она почти бесшумно ступала по широким ступеням, стараясь идти как можно медленнее и осторожнее, чтобы не расплескать стаканы, которые держала в руках.
Она добиралась до домика для отдыха почти целую минуту. Открыв заднюю дверь и войдя, Лес приостановилась, чтобы закрыть за собой дверь, и тут услышала, что Эндрю с кем-то разговаривает. Но, как ни странно, когда он замолкал, никто ему не отвечал. Говорил он один. Озадаченная Лес оставила дверь приоткрытой и спустилась дальше по ступеням, покрытым толстым ковром и ведущим в комнату для отдыха.
Эндрю стоял к ней спиной. Он был одет в махровый халат, с плеча свисало полотенце. Лес бросилась в глаза телефонная трубка в его руке, и она тут же поняла, почему слышала только его голос. Невольно она стала прислушиваться к тому, что он говорит.
– Конечно, – проговорил Эндрю, помолчал немного, затем добавил: – Непременно буду. Пока.
Теплота его голоса, интимность тона сказали Лес гораздо больше, чем ничего не значащие слова, которые он произносил. Когда он повесил трубку, Лес пылала от ярости.
– С кем это ты только что говорил?
Ее требовательный голос резко прозвучал в тишине, и Эндрю, вздрогнув от неожиданности, обернулся с виноватым видом. Однако он быстро нашелся.
– Кто-то ошибся номером. Звонили и спрашивали каких-то Карлайлов.
– Лживый негодяй! – вне себя от гнева выкрикнула Лес и бросила стакан ему в голову. Брызги спиртного и кубики льда разлетелись в разные стороны. Эндрю увернулся, и пустой стакан с грохотом разбился о стенку, осыпавшись на пол стеклянными осколками.
– Лес, Бога ради…
Но она не хотела слушать ничего из того, что он собирался сказать.
– Ты звонил ей, так ведь? Это была Клодия, верно? – Лес вся дрожала от переполнявшего ее возмущения.
– Лес, я говорил тебе…
– Я знаю, что ты мне говорил.
Через стеклянную переднюю стену комнаты отдыха до нее, как сквозь вату, доносились отдаленные детские крики и смех. Эти звуки вернули Лес к действительности. Она вспомнила, где они находятся, и сообразила, что в любую минуту к ним сюда может войти один из родственников, решивший выпить или принять душ. Усилием воли Лес взяла себя в руки.
– Ладно! В любом случае сейчас не время и не место обсуждать наши отношения. Подождем, пока уедут Роб и Триша. Тогда мы и поговорим.
– Думаю, это разумно, – осторожно согласился Эндрю.
– Но только помни одно, Эндрю. Если ты не можешь избавиться от нее, то я смогу.
Она поставила второй стакан на стол, не расплескав его содержимое, и, держась напряженно и прямо, подошла к раздвижным дверям, ведущим на пляж. Наполовину раздвинув их, Лес остановилась и обернулась через плечо.
– Позвони одной из служанок, чтобы прибрала разбитое стекло.
Она вышла из душевой и зашагала вниз к воде. Соленые морские брызги, доносившиеся с океана с ветром, жгли ей глаза.
9
Лес вышла из конюшни и двинулась через внутренний дворик с бассейном посредине. В руках она держала перчатки для верховой езды, шляпу и хлыст. Как приятно было чувствовать физическую усталость, расслабленность во всем теле… Лес приподняла над шеей массу тяжелых светлых волос, чтобы теплый ветерок освежил кожу, затем потрясла головой, и волосы вновь свободно упали ей на плечи.
Ранний вечер, пока солнце не зашло и выпадающая к ночи роса еще не сделала траву скользкой, – пожалуй, самое лучшее время для тренировки лошадей Роба. А работать с ними приходится много. Даже с самыми лучшими пони для поло, получившими отличную подготовку, необходимо постоянно снова и снова повторять основы – остановки, попятное движение и повороты, – чтобы исправить любые дурные привычки, которые может приобрести лошадь. Занятия вроде сегодняшнего требовали от Лес полного сосредоточения и не оставляли времени думать о своих проблемах или испытывать жалость к себе. Работа с лошадьми стала для нее в последнее время чем-то вроде своеобразной терапии.
А сегодня она нуждалось в подобном лечении еще более, чем когда-либо. Нынешним утром Роб и Триша разъехались по своим школам, а это означает, что сегодня вечером ей придется выяснять отношения с Эндрю. Надо наконец расставить точки над «i». Тем или иным путем Клодии Бейнз придется уйти из их жизни.
Французские окна в гостиной были открыты, и Лес вошла в дом через них. Она уже успела пройти по комнате три шага, когда услышала позвякивание льда в стакане и краем глаза уловила какое-то движение. Лес резко остановилась и обернулась. Войдя с улицы, где полыхал слепящий свет заходящего солнца, она не сразу освоилась в относительно темной комнате.
– Эндрю? – Она с удивлением различила знакомую фигуру. – Что ты делаешь дома так рано? – Затем ей в голову неожиданно пришел вопрос: – Где твоя машина? Ее не было в гараже.
– Я оставил ее перед домом. – Эндрю так и остался стоять за баром, где она его застала. Его загорелое лицо озабоченно нахмурено. В руке он держал стакан, раскручивая его содержимое круговым движением.
– Ах так… – во всяком случае, это объясняет, почему Лес не видела его коричневого «Мерседеса».
– Настало время наконец нам поговорить, Лес, – объявил Эндрю.
– Согласна, – Лес бросила свои принадлежности для верховой езды на мягкий стул и подошла к бару, засунув руки в карманы бриджей. – Так больше продолжаться не может.
– Я тоже пришел к такому решению. – Он отпил из своего стакана. – Кстати, я отослал повара домой. И я знаю, что у Эммы сегодня выходной день, так что считаю, что нам лучше поговорить, пока мы дома одни.
– Да, так, возможно, лучше. – Лес надеялась, что их разговор не превратится в бурную перепалку с криками и битьем посуды.
Эндрю оперся руками о стойку бара.
– Лес, я хочу получить развод.
Ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Она заранее представляла себе их разговор и перебрала в уме многое из того, что он мог бы, как ей казалось, сказать, но подобное даже не приходило Лес в голову. И сейчас, ошеломленная, она недоверчиво смотрела на Эндрю, не в силах произнести ни слова.
– Нет, – вырвалось у нее так тихо, что он, наверное, даже и не услышал.
– Это самое трудное из того, что мне когда-либо приходилось говорить, Лес. Я никогда не желал причинить тебе боль, – настойчиво продолжал меж тем Эндрю. – Я люблю тебя. И всегда буду тебя любить. Это никогда не переменится.
– Тогда… почему? – Немота прошла, и в душу ей хлынула боль. Это безумие. Это лишено всякого смысла. В эти последние недели, с тех пор, как она узнала о любовной связи Эндрю, Лес говорила себе, что у нее не осталось никаких к нему чувств, что все прошло и что нет больше ничего, что могло бы теперь причинить ей страдания. Но мука, которую она испытала, когда услышала его слова, превзошла все предыдущее. Четыре простых слова – «Я хочу получить развод» – разрывали ее на части.
– Почему? Потому что я влюблен в Клодию. Я не могу от нее отказаться. Не могу позволить ей уйти. Поверь мне, я пытался. – Он подчеркнул это заявление решительным жестом. – Нас с ней объединяет нечто очень особое, очень редкое. Я и не надеюсь, что ты поймешь, как сильно я ее люблю.
– Боже мой, Эндрю, но она же так молода, что годится тебе в дочери. Не будь глупцом! – выкрикнула Лес, протестуя.
– Разница в возрасте… не имеет значения. Может быть, в самом начале она меня и тревожила, но теперь, когда мы вместе, никто из нас о ней даже не думает. Это давным-давно стало совершенно неважным.
– А как быть с теми двадцатью годами, что мы провели вместе? – безнадежно спросила Лес. Она была в тревоге, панике, почти в ужасе. – Бога ради, Эндрю, подумай о том, что ты говоришь!
– Я уже подумал. Все эти последние несколько недель я почти ни о чем другом не думал. И мне очень нелегко далось решение. Пожалуйста, пойми это.
– Понять! – У Лес даже голос перехватило при этом слове и слезы готовы были хлынуть из глаз. Она едва сдерживала их. – Ты отбрасываешь, как ненужный хлам, двадцать один год нашей совместной жизни! Разве все эти годы ничего не значат для тебя?
Эндрю понурился и медленно покачал головой. Две серебряные прядки на его висках, похожие на два белых крылышка, словно насмехались над Лес.
– Ты вовсе не пытаешься сделать наш разрыв менее болезненным.
– Бессердечный болван! – Лес была так уязвлена, что у нее перехватило дыхание, и она разразилась упреками с дикой яростью раненого животного. – Неужели ты думаешь, что я должна сама помочь тебе бросить меня и уйти к этой темноволосой суке, у которой течка?
– Лес, давай-ка оставим всякие ругательства. Это недостойно тебя.
Его агрессивно выпяченный подбородок, казалось, предостерегал Лес, что Эндрю не потерпит никаких оскорблений в адрес Клодии.
– А как же мне еще ее называть? – Лес сама слышала визгливые, почти истерические нотки в своем голосе, но ничего не могла с ними поделать. Внутри ее словно взрывались, набегая одна на другую, волны боли, отчаяния и гнева. – Как прикажешь именовать эту очаровательную молодую женщину, которая украла моего мужа? Она и есть лукавая, коварная, похотливая сука! Она может одурачить тебя, но не меня. Она добилась тебя тем же самым образом, каким добилась юридической степени, – лежа на спине!
Пальцы Эндрю крепко стиснули стакан. На какое-то мгновение Лес показалось, что он готов ее ударить. Но в следующую секунду выражение его лица изменилось и стало каменно-спокойным.
– Именно такого отношения мне и следовало ожидать от тебя. Ты не можешь смириться с тем, что Клодия достаточно умна, чтобы суметь самостоятельно добиться чего-то в жизни, потому что самой тебе не пришлось ничего завоевывать. Ты уже с самого начала имела все. Потому-то ты и боишься всех женщин, у которых есть профессия, – таких, как Клодия. Потому-то ты и пытаешься подорвать их репутацию. Кстати, к твоему сведению, она закончила университет magna cum laude
. А этого не добьешься, охмуряя профессоров.
Он унижал и принижал ее. Лес отвернулась, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Она не знала, что сказать, – как пробиться через его неприступную броню и прекратить этот кошмар. Должен же быть какой-нибудь способ сохранить их семью.
– Не делай этого, Эндрю, – еле слышно проговорила она умоляющим, дрожащим голосом. Слезы текли по ее щекам. – Ты мне нужен.
– Нет, я тебе не нужен. И ты никогда во мне не нуждалась.
– Но это же неправда.
Она не могла поверить, что он действительно в этом убежден. Однако, взглянув на Эндрю, Лес увидела на его губах сардоническую усмешку, подтверждающую: он на самом деле считает, что не нужен ей.
– Меня просто ярость разбирает, когда я думаю о том, сколько раз мне напоминали, как мне повезло, что я женился на одной из дочерей Кинкейда. Многие годы мне звонили по телефону и спрашивали: «Это вы тот адвокат, у которого тесть Джейк Кинкейд?» Но я наконец сам завоевал свою репутацию. Тебе никогда не было нужно мое имя, и, видит Бог, у тебя гораздо больше денег, чем я сумею заработать за всю свою жизнь. Ты прекрасно обойдешься и без меня.
– Но ты мой муж.
– Ты говоришь это так, как сказала бы «моя норковая шуба» или «мои бриллианты». Я не вещь, которую можно взять в руки или надеть на себя, – строго сказал Эндрю. – А кроме того, после сегодняшнего дня я перестаю быть твоим мужем. Ты можешь оставить себе дом и все, что в нем находится, кроме моих личных вещей. Свою машину я возьму. А что касается остального, советую тебе нанять Артура Хилла. Он долгие годы представлял интересы семьи Кинкейдов. Или любого другого, кого выберешь сама, чтобы составить соглашение о разводе и разделить все прочее имущество и капиталовложения, которые мы накопили за нашу совместную жизнь. Пусть этот человек свяжется с моим партнером Биллом Торндайком. Он готовит для меня все бумаги, нужные для развода.
Все это звучало окончательным приговором, но никак не хотело укладываться у Лес в голове. Она не могла поверить, что Эндрю на самом деле решился на развод… что он может после стольких вместе прожитых лет вот так вот просто и холодно повернуться и уйти прочь. Ее мир распадался на части, и Лес не знала, что сделать, чтобы сохранить его.
– Дети… – Она в отчаянии хваталась за соломинку. – Как быть с ними? Ты подумал о том, какое наш развод окажет на них влияние?
Ей был ненавистен сожалеющий взгляд, который устремил на нее Эндрю.
– Как ты сама недавно сказала, они практически взрослые. Дети уже достаточно выросли, чтобы понимать, что иногда в жизни случается и такое. Постоянно распадаются какие-то семьи.
– Но только не моя, – запротестовала Лес, захлебываясь от рыданий, сотрясавших все ее тело.
– Все кончено, Лес. И что бы ты ни сказала, ничего уже не переменить. – Он выплеснул остатки спиртного и решительно опустил стакан на стойку, словно ставя последнюю точку. – Для всех будет лучше, если ты просто смиришься с этим.
– Как я могу смириться? – Лес смахнула слезы, текущие по щекам, и попыталась призвать Эндрю к благоразумию. – Ты сказал, что любишь меня, Эндрю. Если это действительно так, то зачем спешить с разводом? Сейчас ты считаешь, что влюблен в… нее. Ну а что, если нет? Что, если окажется, что это всего лишь временное увлечение? Не думаешь ли ты, что прежде, чем разрушать нашу семью, следует подождать и посмотреть, как долго продлится твое чувство? Может быть, не минет и года, как ты будешь с удивлением спрашивать себя, что ты вообще нашел в ней необычного. Наваждение пройдет. Вот сам увидишь. И тогда у нас будет все по-прежнему, как было.
Сейчас Лес казалось, что у нее осталась только одна надежда – оттянуть время.
– Нет, Лес. Ты не понимаешь. – Ее доводы ни на йоту не поколебали Эндрю. Лес видела это по непреклонному выражению его лица. – Даже если бы у меня были какие-то сомнения в своей любви к Клодии – а у меня их нет, – это все равно не изменило бы моего решения. Клодия беременна. Она носит моего ребенка.
– Нет, – в шоке отпрянула Лес, чувствуя, как внутри у нее все тошнотворно сжалось.
– Я не собирался рассказывать тебе об этом до сегодняшнего дня, потому что не считал, что это настолько уж важно. Я хочу развестись и жениться на Клодии, потому что люблю ее, а не потому, что у нее будет от меня ребенок. Но я желаю, чтобы ты раз и навсегда поняла: даже если бы я не женился вторично и мы остались бы вместе, ничего не осталось бы по-прежнему. Это было бы невозможно для каждого из нас – и для тебя, и для меня – забыть, что где-то в этом мире у меня есть незаконный ребенок.
Голос Эндрю доносился до Лес словно издали, с огромного расстояния. Голова шла кругом от тех унижений, затруднений и сложностей, которые сулило это заявление… и ей самой, и детям, Робу и Трише…
– Она… она могла бы сделать аборт… или уехать куда-нибудь подальше, чтобы там родить ребенка, а затем усыновить его…
– Она сама себе хозяйка, и ей решать, хочет она или нет делать аборт. Во всяком случае, не тебе находить за нее решение, Лес. И не мне, – проговорил Эндрю ровным голосом.
– Но ведь ты юрист. Убеди ее.
– Не буду даже и пытаться. – Он отошел от бара. В том, как он держался, в каждом его движении сквозила спокойная осмотрительность. – Она хочет ребенка.
– Она хочет тебя!
– А я хочу ее. И я воспитаю ребенка сам, а не позволю кому-то другому растить его, – сказал он.
Лес почудилось, что в доме сейчас обрушатся стены. Она не отрываясь смотрела на Эндрю и чувствовала себя совершенно несчастной, абсолютно бессильной. И это страшило ее. Сейчас она походила на потерявшегося ребенка, который не знает куда идти, чтобы самому отыскать дорогу, слишком испуганного, чтобы плакать.
– Мне очень жаль, Лес. – Эндрю помолчал, затем отвернулся от нее. – Мне правда жаль нас обоих за то, что все так обернулось.
Прошла целая секунда, прежде чем Лес осознала, что он направляется к двери. Она бросилась за ним.
– Куда ты идешь? Ты не можешь уйти!
– Я не могу остаться здесь.
Хотя он и остановился, между ними возник какой-то невидимый барьер, который мешал Лес подбежать к Эндрю и удержать его силой.
– Я упаковал свою одежду. Она в машине. Как-нибудь в другой раз я заеду, чтобы забрать все остальное… До свидания, Лес.
Она стояла, прикованная к полу, не в силах двинуться, а Эндрю прошагал ко входной двери и открыл ее.
Значит, он приехал заранее и приготовился к отъезду. И его одежда была уже в машине, когда Лес пришла домой. Следовательно, не было никакого шанса, что он переменит свое решение. Хотелось умереть, когда Лес вспоминала, как она, отбросив всю свою гордость и самоуважение, умоляла его одуматься.
– Ты едешь к ней домой, не так ли? – громко и горько проговорила она. – Собираешься жить с этой дешевой сукой, которую ты обрюхатил.
Эндрю на миг замер у раскрытой двери и, обернувшись, бесстрастно посмотрел на Лес.
– Если я тебе зачем-нибудь понадоблюсь, свяжись с моим офисом. Служба ответов всегда знает, где меня найти.
– Мерзавец! Убирайся прочь! Вон из моего дома!
Лес схватила первую попавшуюся под руку безделушку и швырнула ее в закрывшуюся за мужем дверь. За ней полетели цветочные вазы и керамические фигурки, журналы и зонтики – все, что Лес могла найти и что ей было под силу метнуть в эту ненавистную цель – дверь, за которой исчез Эндрю. Наконец силы покинули ее, ноги подкосились, и Лес опустилась на ступеньки лестницы, прислонясь головой к одному из столбиков перил.
– Не делай этого, Эндрю, – прошептала она прерывающимся голосом. – Не оставляй меня.
К горлу подступили рыдания, вначале тихие, но затем они набрали силу, и плечи Лес затряслись от бурного плача. Все кончено. Эндрю полностью отверг ее. Раз и навсегда. И боль от осознания этого была безысходной. Лес плакала до тех пор, пока не довела себя до состояния какого-то онемелого измождения.
Стемнело. Весь дом погрузился во тьму, и Лес была рада окутавшему ее черному кокону. В нем можно спрятаться от всего мира, а именно этого она хотела сейчас больше всего.
Тишину разорвал пронзительный звук, и Лес не сразу поняла, что звонит телефон. Это на миг привлекло ее внимание, но она тут же вернулась в состояние апатии, пытаясь отгородиться от его несмолкающего звона.
Затем ей с запозданием пришло в голову: может быть, это звонит Эндрю, чтобы сказать, что он передумал. Лес поспешила к телефону, оступаясь на осколках керамики и стекла в темноте прихожей. Больше всего она боялась, что Эндрю повесит трубку до того, как она успеет добежать до аппарата.
– Алло? – тревожно спросила Лес осипшим голосом, подняв наконец трубку и сжимая ее обеими руками.
Она с замиранием ожидала, что услышит голос Эндрю. Но это был не он.
– Я уже начала думать, что никого нет дома, – с оттенком раздражения ответила ей какая-то женщина. – Это Конни Дэвенпорт. Могу я поговорить с Лес?
Несколько секунд Лес не могла ответить ни слова.
– Алло, вы меня слышите? – требовательно произнесла женщина.
– Ее нет дома. – Лес нащупала в темноте телефон и опустила трубку на рычаги, резко прекратив разговор со своей подругой, прежде чем та успела еще что-то сказать.
Темнота в доме внезапно сделалась чужой и пугающей. Лес осторожно двинулась к стене, нашарила выключатель и зажгла верхний свет. Телефон начал звонить вновь. На этот раз Лес шарахнулась от него в сторону. Стекло, хрустя, крошилось у нее под ногами. Из задней части дома послышался какой-то шум, и Лес резко повернулась в смутной тревоге. Телефонные звонки внезапно оборвались, словно в соседней комнате кто-то поднял трубку. Краешком сознания Лес отметила: вернулась Эмма. Она не хотела видеть секретаршу. Она не хотела видеть никого. И ни с кем не желала говорить. Лес двинулась к дубовой лестнице наверх, пытаясь избежать вопросов, на которые не была готова ответить.
– Лес, миссис Дэвенпорт на проводе. Она хочет… – Эмма Сандерсон застыла на пороге прихожей. Ее неизменные спокойствие и деловитость на этот раз ей изменили – женщина растерянно уставилась на царивший вокруг разгром. – Боже милосердный, что случилось? Позвонить в полицию?
– Нет, – тупо ответила Лес и, опять повернувшись к лестнице, хотела спастись бегством. Она не знала, что сказать Эмме. Она не знала, как объяснить им всем, что Эндрю бросил ее… ради более молодой женщины… ради более умной…
– Вы… вы уверены, миссис Томас? – неуверенно спросила секретарь. – Вы не пострадали?..
«Пострадала!» Определение было настолько мягким, что Лес чуть не расхохоталась. «Уничтожена» – вот что надо было сказать.
– Нет, Эмма. – Она задержалась, поставив ногу на первую ступеньку. – Я не хочу говорить ни с кем… кроме Эндрю.
Лес надеялась, что он одумается, придет в чувство и пощадит ее, избавит от всех этих унижений.
– Если он позвонит, я буду наверху, – сказала она.
– Может, мне попытаться связаться с ним?
– Нет, – с силой ответила Лес.
Что было, то было: она умоляла Эндрю не бросать ее. Но она не станет просить его вернуться.
Лес поднялась по лестнице в гостиную и закрыла дверь, надеясь хоть на какое-то время отгородиться от мира. Она отважилась даже дойти до порога спальни Эндрю. Ящики в одежном шкафу были выдвинуты, двери распахнуты, а внутри – пусто. В комнате не осталось ни одной личной вещицы мужа. Бывшего мужа. Спальня казалась голой и покинутой – такой же покинутой, как и сама Лес. Она вернулась в свою спальню и заперла за собой дверь.
Три дня Лес не решалась выйти из своего убежища, отказываясь отвечать на все телефонные звонки и возвращая поднос с едой практически нетронутым. Никто из штата ее прислуги ни единым словом не обмолвился об отсутствии Эндрю или исчезновении его одежды. Даже Эмма. Но Лес знала: они догадываются, что он ее бросил. Иногда она часами просиживала не шевелясь и невидяще глядя в пространство. Иногда она плакала, хотя казалось, что слез больше не осталось. По ночам она рыскала по комнате, обуреваемая горечью и гневом, ненавидя Эндрю и клянясь себе, что никогда не примет его обратно, даже если он приползет к ней на коленях.
Каждый раз, когда Лес видела свое отражение в зеркале – бледное и вытянутое лицо с морщинками вокруг глаз, углубленными бессонницей, – ее негодование и обида на Эндрю вспыхивали с новой силой. Он наплевал на все эти годы, что они провели вместе, пустил их по ветру просто из-за того, что нашлась девица помоложе. Какому мужчине будет теперь нужна она, Лес, – сорокадвухлетняя женщина с двумя взрослыми детьми? Всем им подавай двадцатилетних нимф, которые заставляют их чувствовать себя вновь молодыми и полными мужских сил. Лес доводилось видеть этих одиноких разведенок средних лет, изнывающих по ласке, и она не хотела быть одной из них.
А потому она ждала, наполовину надеясь – Эндрю вернется назад прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что он ее бросил. Она оттягивала тот миг, когда придется признаться окружающим в том, что произошло. Ее страшили неизбежные встречи с подругами. И ужаснее всего была необходимость рассказать обо всем Робу и Трише.
В дверь ее спальни постучали.
– Убирайтесь прочь!
Но на этот раз резкий приказ был проигнорирован, и дверь открылась. Лес возмущенно посмотрела на возникшую на пороге Эмму:
– Я же говорила вам, что не хочу, чтобы меня беспокоили по любой причине.
