Темная сторона света

Зазвенел телефон, висящий на стене.

— Вероятно, это мисс Грин, — объявила Лэйси. Ее лицо побледнело, веснушки проступили ярче.

— Ты в полном дерьме, крошка О'Нил, — закатил глаза Клай.

Алек встал и снял трубку.

— Доктор О'Нил? — Женский голос звучал сухо, официально.

— Да.

— Говорит Дженет Грин, школьный психолог.

Алек сразу мысленно представил ее себе. Темные волосы, распущенные по плечам, кричаще-розовая помада на губах, широкая неискренняя улыбка. Слишком холодная, слишком чопорная, чтобы работать с подростками.

— Лэйси предупредила меня о вашем звонке. — Его дочь сделала это в последнюю минуту, но мисс Грин вовсе не обязательно знать об этом. Алек видел, как Лэйси, понурив голову, ест хлопья, и ее длинные рыжие волосы падали словно занавес по обе стороны миски.

— Я живу недалеко от вас, — продолжала Дженет Грин. — Я бы хотела заехать к вам во второй половине дня и поговорить с вами о Лэйси. Вы не против? Тогда вам не придется ехать в школу.

Алек оглянулся. Не вымытая с вечера посуда, засохшие пятна кетчупа на шкафчике рядом с мойкой. Кастрюля, в которой варились спагетти, так и осталась стоять на плите. Одна макаронина прилепилась к внешней стороне, изогнувшись, как вопросительный знак. Рабочий стол завален старыми газетами, письмами, рекламными листовками. Повсюду валялись фотографии маяка, которые он сделал.

— Не могли бы мы поговорить по телефону? — предложил Алек.

— Что ж… Лэйси сказала вам, почему я хотела бы встретиться с вами?

— Дочь говорила, что у нее не слишком блестящие отметки.

— Это так. Видите ли, ее успеваемость резко снизилась. У нее нет ни одной оценки выше тройки, а по биологии и алгебре ее вообще не аттестовали.

— Не аттестовали? — переспросил Алек, бросая гневный взгляд на Лэйси.

Девочка сорвалась с места, словно ее дернуло током, схватила рюкзачок с книгами и рванулась к двери. Алек прижал трубку к груди и окликнул ее:

— Лэйси! — Но он увидел только облако рыжих волос, когда Лэйси пробежала под окном и выскочила на улицу. Алек снова поднес трубку к уху. — Она убежала, — сказал он.

— Я знаю, что Лэйси очень огорчена этим. Ей придется летом заниматься алгеброй и биологией», чтобы ее перевели в следующий класс.

Алек покачал головой.

— Ничего не понимаю. Она всегда получала только отличные оценки. И разве я не должен был узнать об этом раньше? Как насчет ее дневника? Я бы заметил, если бы ее оценки изменились.

— В дневнике Лейси одни тройки. Он нахмурился.

— Вероятно, дочь мне его не показала. Это так на нее не похоже. — Алек ни разу не видел троек ни у сына, ни у дочери. Да что там, он и четверок почти никогда не видел.

— Ваш сын справился с шоком после смерти матери, верно? Я слышала, что именно он будет произносить речь от имени выпускников.

— Это так. — Алек вдруг ощутил страшную усталость. Если бы не заседание комитета «Спасем маяк», он бы снова лег.

— И он собирается учиться в колледже в Даке? — уточнила мисс Грин.

— Да. — Алек смотрел, как его сын поднимается из-за стола. Клай взял персик из вазы с фруктами и помахал отцу, выходя из кухни.

— Мне кажется, Лэйси не по себе оттого, что после отъезда брата вы с ней останетесь в доме вдвоем.

Алек снова нахмурился.

— Она так сказала?

— Нет, это только мое предположение. Девочке явно приходится очень трудно после смерти матери.

— Я… Да, думаю, это так, раз ее оценки снизились… — Его дочь плохо учится, а он и не подозревал об этом. — Я не заметил ничего необычного. — Он ни на что и не смотрел. Алек не занимался детьми, решил, что они справятся сами.

— Вы ветеринар, доктор О'Нил, я не ошибаюсь?

— Да, я ветеринар.

— Лэйси говорила, что вы сейчас не работаете.

Алек хотел ответить мисс Грин, что это ее не касается, но ради Лэйси прикусил язык.

— Я взял небольшой отпуск.

Он был уверен, что несколько свободных недель после смерти Анни пойдут ему на пользу, но недели превратились в месяцы. Эти месяцы пролетали с головокружительной скоростью, а у Алека так и не возникло желания вернуться к работе.

— Понимаю, — сказала Дженет Грин. В ее голосе прозвучало явное снисхождение. — Кстати, вы в курсе, что за последние несколько месяцев Лэйси дважды задерживали после уроков за то, что она курила в школе?

Алек хотел было возразить, что Лэйси не курит, но эта женщина определенно знала его дочь лучше, чем он сам.

— Нет, этого я не знал, — ответил он. — Спасибо, что сказали.

Закончив разговор, Алек сел к столу, совершенно опустошенный. Его всегда отличала неуемная энергия, неспособность усидеть на месте даже пару минут. А теперь у него не было сил, чтобы вымыть кастрюлю из-под спагетти.

Они ели макароны несколько раз в неделю. Это было просто: вскипятили воду, сварили спагетти, открыли банку с соусом. Иногда дети по очереди готовили что-нибудь, но их кулинарная изобретательность тоже не отличалась разнообразием.

Раньше все готовила Анни. Даже хлеб. Каждую субботу она выпекала две буханки из золотистой пшеницы. Кухня оживала, дом наполнялся упоительным запахом. Анни всегда оставляла на виду что-нибудь яркое, красивое. Овощи или фрукты на столе, цветные упаковки из-под экзотического чая на подоконнике. Она любовалась ими, когда готовила.

Анни всегда возвращалась домой раньше Алека и принималась творить что-нибудь в кухне. И часто — как вспоминалось Алеку, почти каждый день — он приходил и звал ее в спальню. И тогда Анни поручала присматривать за ужином кому-нибудь из детей. Те ворчали и смирялись с перспективой позднего ужина. Анни, с разгоревшимися от желания щеками, говорила им: «Помните, мои дорогие, поздний ужин — это элегантно».

Так они и жили до смерти Анни. Она исповедовала стихийность во всем. «Это дом без правил, — говорила она. — Мы должны доверять себе и нашему телу. Оно подскажет нам, когда спать, когда есть, когда проснуться утром и когда заняться любовью».

Только совсем недавно дети сообразили, что в их доме множество правил, но они отличаются от распорядка в домах их приятелей. Эти необычные правила придумывала Анни. В их доме не было будильника и настенных часов, хотя Алек всегда имел наручные. Только год назад Клай начал носить часы, похожие на хронометр Алека. До этого дети частенько опаздывали на школьный автобус или, крайне редко, приходили на остановку слишком рано. Клаю и Лэйси никогда не указывали, в котором часу вернуться домой, поэтому им завидовали друзья. Даже в совсем юном возрасте им дозволялось отправляться в постель тогда, когда захочется. Они не докучали своим родителям и укладывались спать в приемлемое время. Вероятно, это было связано с тем, что в доме О'Нилов не было телевизора.

Лэйси и Клая никогда не наказывали за проступки, но часто поощряли без особого повода, просто в знак любви. В самом начале Алек чувствовал себя сторонним наблюдателем, потому что именно Анни решала, как воспитывать сына и дочку. Он быстро наверстал упущенное и скоро понял, что если к детям относиться с уважением, то они будут вести себя разумно. Лэйси и Клай всегда служили живым примером действенности и правильности их методов воспитания. «Самое важное, чтобы вы веселились от души и не подвергались опасности», — всегда напутствовал их Алек. Он наслаждался своим доверием, тогда как другие родители взваливали на плечи своих отпрысков груз запретов и наказаний.

Алек резко встал и направился в комнату Лэйси. Он открыл дверь и, не сдержавшись, покачал головой. В комнате царил кавардак. Кровать стояла незастеленная, всюду валялась одежда, хомячиха бегала по давно требующей уборки клетке. На письменном столе высились горы тетрадок, учебников, кассет. Стены скрывались под постерами с изображением неприглядных на вид музыкантов. На деревянной полке, которую Алек сколотил собственными руками пять лет назад и огибавшей три стены комнаты на уровне его плеча, на равном расстоянии друг от друга восседали старинные куклы, коллекция Лэйси. Изящные фарфоровые личики резко контрастировали с физиономиями модных певцов. Кукол было тринадцать. Анни каждый год дарила дочери новую куклу на день рождения. Они смотрели на Алека с улыбкой, демонстрируя безупречные зубки.

Его дочь курит. Проклятье! Надо ли ему поговорить с девочкой об этом? Как бы Анни поступила на его месте? Это наверняка был бы общий разговор за ужином, никаких обвинений, никаких упреков, никаких требований. Алек вздохнул. Нет, он на такое не способен.

Трехлапый перебрался через порог и тяжело привалился к ноге Алека. Он почесал пса за ухом. Они оба смотрели на хаос, царящий в комнате Лэйси. Анни никогда не была хорошей хозяйкой, но она умела молниеносно распихивать вещи по ящикам и шкафам, и в доме всегда царила видимость порядка. Когда Анни была жива, комната Лэйси наверняка так не выглядела. Но Алек не находил в себе мужества упрекнуть дочь, потому что во всех остальных комнатах порядка тоже не было.

Он прислонился к косяку и закрыл глаза, чтобы спрятаться от круглых кукольных глаз, полных упрека.

— Я не справляюсь, Анни, — признался Алек и почувствовал, что Трехлапый поднял голову. Пес услышал нотки отчаяния в голосе хозяина и сочувственно посмотрел на него.

В двадцать минут одиннадцатого Алек остановил машину на стоянке у «Морской утки», аккуратно проехав между «БМВ» Нолы Диллард и старым фургоном Брайана Кэсса. Он снова опоздал, но на этот раз у него было наготове оправдание. Сначала позвонила психолог Лэйси. Разговор с мисс Грин не занял слишком много времени, но потом он целый час размышлял о своей жизни.

Потом позвонила Рэнди. Она уговаривала его вернуться на работу. После его ухода она первое время справлялась сама и сначала проявила понимание. Алек всегда раньше критиковал молодую женщину за излишнюю отзывчивость. Рэнделл Олвуд позволяла людям использовать ее, и вот теперь Алек делал то же самое. Что ж, Рэнди начала принимать меры. Это был уже третий звонок на этой неделе, но Алек не собирался сдаваться. Он в который раз объявил ей, что не готов возвратиться к работе. Алек уже и сам не знал, будет ли он когда-нибудь готов к этому.

— Вот и он. — Нола Диллард двинулась ему навстречу, как только Алек вошел в заднюю комнату ресторанчика, где проходили заседания комитета по спасению маяка. Она улыбнулась. Когда Нола взяла его за руку, тяжелый цветочный аромат ее духов заполнил пространство между ними. Она шепнула ему на ухо: — У нас проблемы, дружок.

— Мы думали, что ты заблудился, Алек. — Уолтер Лискотт встал и отодвинул ему стул во главе стола.

— Простите за опоздание. — Алек сел на стул, предложенный Уолтером.

Перед ним сидели все члены комитета. Двое мужчин и две женщины, успевшие как следует подкрепиться кофе и пончиками. Они уже привыкли к его опозданиям. Сондра Картер, владелица маленького бутика в Даке, предположила, что это его дань памяти Анни, которая никогда не приходила вовремя.

Вошла официантка с кофейником и налила Алеку кофе.

— Пончик возьмите сами, доктор О'Нил, — сказала она. Алек кивнул и посмотрел на Нолу, гадая, что она собирается им сказать.

— Что ж, — начал он, — сегодня мы попытаемся придумать, как нам собрать деньги.

Уолтер провел рукой по редеющим седым волосам. Он откашлялся и заговорил низким тягучим голосом:

— Мы кое-что обсуждали перед твоим приходом, Алек. И честно говоря, мы не со всем согласны.

— О чем ты, Уолтер? — Алек напрягся. Придется ему впредь приходить вовремя. Только заговоров ему не хватало.

Видишь ли… — Уолтер сделал паузу и оглядел остальных. Собравшиеся явно отвели ему роль рупора. — Хотя мы все считаем, что целью нашего общества является сбор денег для сохранения маяка, мы не можем договориться о том, как именно должен быть спасен маяк. Возьмем, к примеру, меня. Я не стану бегать, высунув язык, и клянчить деньги ради того, чтобы в результате маяк принялись перевозить на другое место и он в процессе развалился.

— Поддерживаю, — сказала Сондра. — Либо наши деньги пойдут на то, чтобы выстроить заграждение вокруг маяка, либо Служба заповедников их просто не получит.

— Подождите минутку, — Алек поднял руку. — Вы все знаете, что не мы решаем, каким способом будет спасен маяк.

— Это верно, — подтвердила Нола. Она, как всегда, высоко заколола свои светлые волосы. Лацкан строгого серого костюма украшала эмблема риелторской фирмы, в которой она работала. Ее ярко-красный ноготь уставился на Уолтера. — Служба заповедников заинтересована в спасении маяка так же, как и мы. Давайте не будем спорить. Мы здорово потрудились, наконец-то начали поступать деньги. Дело уже близится к завершению, а вы пошли на попятный.

— Я просто боюсь, что они приняли неверное решение, — упрямо сказал Уолтер.

Все собравшиеся любили Киссриверский маяк и понимали, насколько хрупкое это сооружение. До недавнего времени план спасения состоял в том, что вокруг маяка предполагалось возвести защитную стену. Пройдет несколько лет, и маяк окажется на крохотном островке в океане. Эстетически это весьма привлекательное решение. Но неожиданно Служба заповедников изменила свое мнение и всерьез заговорила о переносе маяка на шестьсот ярдов в глубь косы, на что требовалось несколько миллионов долларов. С этим вариантом многим трудно было согласиться. Алек не только понимал тревогу Уолтера, он разделял ее.

— Нола права, — вступил в дисскусию Алек. — Мы должны доверять инженерам. Они найдут наилучшее решение. Мы не вправе сомневаться в них.

В последующий час члены комитета во главе с Алеком обсуждали, где и как найти деньги. Поступили предложения устроить аукцион, издать брошюру, чтобы подогреть интерес к маяку, участвовать в ток-шоу и передачах на радио. Только по дороге домой Алек дал волю собственным опасениям. Инженеры всего лишь люди, они тоже могут ошибаться. А что, если они разрушат маяк, пытаясь его спасти?

Алек сидел в кабинете за письменным столом, когда Лэйси вернулась из школы. Он увидел ее в окно. Девочка стояла на тротуаре и разговаривала с Джессикой Диллард, дочерью Нолы и своей лучшей подругой. Джессика улыбалась, но как-то свысока. Алеку стало обидно за дочь. Джессика стояла, уперев руку в бедро. Ее мягкие белокурые волосы рассыпались по плечам, она элегантно держала сигарету двумя пальцами и была очень похожа на свою мать.

Алек подался к раскрытому окну.

— Тебе надо попробовать, Лэйси, — говорила Джессика. — В этом году ты стала какой-то скучной. Ты забыла, что значит веселиться.

Лэйси что-то ответила, но Алек не услышал, что именно, и повернула к дому. Что должна попробовать его девочка? Алкоголь? Марихуану? Секс? Он повернулся к двери.

— Лэйси! — позвал он дочь.

Она вошла в комнату и остановилась в дверях, сложив руки на груди.

— Ты не поссорилась с Джессикой?

— Нет, — Лэйси тряхнула головой, и густые кудрявые волосы упали ей на лицо, закрыв левый глаз. Она отгораживалась от отца. Что ж, Алек не будет на нее давить. Не сейчас.

— Я записал тебя в летнюю школу, — сообщил он. — Будешь заниматься биологией и алгеброй.

— Только отстающие ходят в летнюю школу.

— Боюсь, у тебя нет выбора.

Лэйси посмотрела на него правым глазом.

— Ты намерен запереть меня?

— Запереть тебя? Нет, конечно. Но я хочу, чтобы впредь ты ставила меня в известность, если у тебя снова начнутся проблемы в школе.

— Хорошо, — Лэйси отбросила волосы назад и повернулась, чтобы уйти. На пороге она замялась и снова взглянула на отца. — Прости меня, пап. Я просто не могла заниматься.

— Я тебя понимаю, Лэйси, — вздохнул Алек. — Я тоже не мог работать.

6

Пол только проснулся, когда услышал интервью по радио. Речь шла о Киссриверском маяке. Сначала ему показалось, что это происходит во сне, но голос звучал настойчиво, и мысли у Пола прояснились. Он открыл глаза и зажмурился от золотого и синего света, лившегося сквозь витраж, установленный в окне спальни. Он лежал, не шевелясь, и внимательно слушал женщину по имени Нола Диллард, которая рассказывала о комитете «Спасем маяк».

— Через три года мы потеряем маяк, если эрозия почвы будет продолжаться такими же темпами.

Когда интервью закончилось, Пол полистал телефонную книгу, нашел нужный номер и позвонил на радиостанцию.

— Как мне связаться с женщиной, которая только что давала интервью по поводу маяка? — спросил он, поудобнее устраиваясь на подушках.

— Миссис Диллард еще в студии, — ответил мужской голос. — Не вешайте трубку.

Ждать пришлось секунд тридцать. Пол слышал в отдалении чей-то голос, смех.

— Говорит Нола Диллард.

— Здравствуйте, миссис Диллард. Меня зовут Пол Маселли, и я только что слушал ваш рассказ о маяке. Мне бы хотелось помочь.

— Отлично! — воскликнула женщина. — Нам больше всего нужны деньги, мистер…

— Маселли. Боюсь, я несколько ограничен в средствах, но у меня есть свободное время и энергия. Я буду рад помочь как-то иначе. Мне и в голову не приходило, что маяку угрожает опасность.

Повисло молчание. Пол понял, что сказал что-то не так. Когда миссис Диллард заговорила снова, в ее голосе слышался явный холодок.

— Вы недавно в наших местах, мистер Маселли?

Вот оно что. Он чужак. Пол решил было рассказать о том, что много лет назад он провел на Внешней косе лето, но передумал. Он никому не говорил о тех месяцах, даже Оливии.

— Да, — ответил он, — я приехал недавно, но я работаю в «Береговой газете». Думаю, я смогу вам чем-нибудь помочь.

Нола Диллард вздохнула.

— Что ж, вот что я вам скажу. По четвергам наш комитет собирается в ресторанчике «Морская утка». Вы знаете, где он находится?

— Да. — Пол отлично знал это место. В «Морской утке» он дважды беседовал с Анни, когда писал о ней статью, и обходил этот ресторан стороной после ее смерти.

— Мы встретимся с вами на парковке у ресторана без четверти восемь. Я поговорю с моими коллегами, расскажу им о вас. Договорились?

Пол поблагодарил Нолу и повесил трубку. К счастью, она не спросила его, почему он так интересуется судьбой маяка. Разумеется, он придумал бы что-нибудь, назвался бы историком-энтузиастом, которому не по душе терять свидетельства прошлого. В определенном смысле это было бы правдой.

Нола Диллард оказалась весьма привлекательной женщиной чуть за сорок. Белокурые волосы заколоты в пучок, огромные серые глаза и очень загорелая кожа. Только морщин многовато.

Она протянула ему руку, и Пол пожал ее.

— Мистер… Пол, правильно? Я Нола. Пойдем.

Пол прошел следом за ней через знакомый ему просторный зал, украшенный в морском стиле, в уютную комнату в задней части здания. Члены комитета сидели за небольшим столом, и их взгляды устремились на него, когда он вошел. Пол оглядел всех и удивился, встретившись взглядом с Алеком О'Нилом. Он сразу узнал его. Пол видел мужа Анни пару раз в ее мастерской и не однажды разглядывал его фотографии, украшавшие стены. Снимки были черно-белые, и они показались Полу мрачными, а в светлых глазах Алека он прочитал угрозу. Таким видела его Анни. И теперь эти глаза не отрывались от Пола, пока Нола вела его к столу. «Может быть, сбежать и выставить себя дураком?» — мелькнула предательская мысль. Пальцы Нолы чуть сжимали его локоть и подталкивали вперед. Алек встал.

— Пол, познакомься с Алеком О'Нилом, нашим председателем. Алек, это Пол Маселли.

Алек О'Нил удивленно поднял брови. Пол пожал ему руку, пробормотал приветствие, потом кивком головы поздоровался с остальными и сел рядом с Нолой. В зал вошла официантка и спросила, что ему принести. Полу захотелось заказать чего-нибудь покрепче, но быстрый взгляд по сторонам заставил его изменить свое намерение, и он заказал чай со льдом. Пол постарался расслабиться, откинулся на спинку диванчика, расстегнул воротничок рубашки.

Алек не сводил с него пристального взгляда, и Пол почувствовал себя уязвимым. Неужели О'Нил что-то знал? Или просто вспомнил фамилию Пола, сообразив, что именно он написал статью об Анни для «Морского пейзажа»?

— Нола сказала, что вы журналист, — наконец заговорил Алек.

— Это так. Я работаю в «Береговой газете», но сотрудничаю и с другими изданиями. Так что если я каким-то образом могу вам помочь, скажите об этом. — Пол нервно рассмеялся и покраснел.

Алек сделал глоток лимонада.

— Полагаю, вы сумеете нам помочь. Нам необходимо сформировать общественное мнение. Я справляюсь с интервью на местных радиостанциях и в местных газетах, но хотелось бы, чтобы о нас узнали и за пределами Внешней косы. Киссриверский маяк — это национальное достояние, так что не только местные жители должны стараться спасти его. Мы решили, что неплохо было бы написать брошюру, рассказав в ней историю маяка. — Алек откинулся на спинку стула. — Как вы думаете, вы сможете нам в этом помочь?

— Разумеется.

Пол опустил глаза и стал смотреть на руки Алека. Пальцы были длинными, загорелыми, сильными. Пол сразу представил, как эти руки ласкали Анни. И ей нравилось их прикосновение. Алек так и не снял обручального кольца. На расстоянии оно казалось простым, без узора, но Пол знал, что на нем есть тот же плетеный рисунок, что и на кольце Анни. Что Алек сделал с ее кольцом? Анни кремировали. Интересно, отдают ли…

— Итак, нам оплатят бумагу и типографские расходы, — продолжал Алек, и Пол поспешно взглянул ему в лицо. Ледяные светло-голубые глаза Алека не отрывались от нового члена комитета «Спасение маяка». — Нам необходимо чтобы вы собрали факты и изложили их.

Есть ли какие-нибудь исторические материалы, которые я мог бы использовать? — спросил Пол, и ему тут же пришла в голову неприятная мысль. А что, если старая смотрительница маяка Мэри Пур еще жива? «Нет, этого не может быть», — сказал он себе. Когда Пол последний раз видел ее, она уже была старухой, а это было много лет тому назад.

— Существует частная коллекция, — ответил Алек. — Я поговорю с владельцем и попрошу для вас разрешения взглянуть на нее. А как насчет того, чтобы написать о наших усилиях в «Береговой газете»?

— Без проблем, — сказал Пол и с облегчением вздохнул, когда внимание собравшихся переключилось с него на Алека, который начал обсуждать организацию аукциона.

7

Мэри Пур исполнилось девяносто, и в свой день рождения она была счастлива. Она сидела на веранде синего двухэтажного здания, которое стало ее домом последние два года, и наблюдала за тем, как рассвет окрашивал лодки в гавани сначала в пурпурный, потом в розовый, а затем в желтый цвет. Она привыкла к этому виду, к мерному ритму кресла-качалки, к тому, что ей приходится делить веранду с другими. Мэри думала, что закончит свои дни в собственном доме, но понимала, что ей повезло, потому что она прожила шестьдесят пять лет в теплом свете Киссриверского маяка.

Она по-прежнему рассказывала о маяке любому, кто хотел ее выслушать. Снова и снова повторяла Мэри истории о штормах, кораблекрушениях, океане. Она понимала, что похожа на других старух, мыслями оставшихся в прошлом и говоривших только о нем, но ее это не волновало. Она сознательно позволяла себе болтать, что на ум придет, считая это привилегией, которая дается с возрастом.

Врач, осматривавший ее накануне, восхищался ее острым зрением, отличным слухом и ее силой, несмотря на сломанное бедро. С ним Мэри Пур говорила о политике, желая показать свою осведомленность. «Вы умнее меня, миссис Пур», — сказал доктор, и Мэри не сомневалась в том, что он говорит искренне.

«Если я в такой хорошей форме, то почему мне нельзя курить?» — спросила его Мэри, но он только рассмеялся и спрятал стетоскоп в чемоданчик.

Мэри редко показывала окружающим, насколько она еще ловкая и сильная. Ей хотелось насладиться преимуществами старости, хотелось, чтобы о ней заботились, чтобы вокруг нее суетились и хлопотали. Она даже позволила Сэнди, одной из девушек, работавших в доме престарелых, обрезать свои белоснежные длинные волосы, хотя сама вполне могла и расчесать их, и собрать в пучок.

Она старалась не отставать от жизни. Мэри регулярно смотрела новости, телевизор по-прежнему оставался для нее диковинкой. У нее был телевизор в доме смотрителя, но там на экране не было ничего, кроме полос. Она обязательно просматривала газеты. И вот теперь у нее на коленях лежала «Береговая газета», и когда лодки в гавани приобрели свой обычный цвет и рассветный спектакль закончился, Мэри развернула газету и начала читать. Больше всего она любила кроссворды, но их оставляла напоследок. Она сначала прочитывала все статьи и только потом принималась отгадывать кроссворды, дожидаясь, пока Труди или Джейн не выйдут на веранду.

Мэри прочитала первую страницу, перевернула ее. И увидела фотографию: белоснежный маяк на фоне черного неба. У нее защемило в груди, но тут же отпустило. В углу снимка она видела угол дома смотрителя, того самого, в котором столько лет жила семья Кейлеба, ее мужа. Теперь дом принадлежал Службе заповедников. Мэри прочитала заголовок: «Киссриверскому маяку угрожает гибель». Статью написал Пол Маселли. Мэри нахмурилась. Пол Маселли? Теперь они позволяют любому писать о маяке. Она прочитала статью до конца. Организован комитет по спасению маяка. Председателем его стал Алек О'Нил. Мэри одобрительно кивнула, когда прочитала об этом. Удачный выбор.

Она опустила газету на колени и стала думать об Алеке О'Ниле. Мэри слишком поздно узнала о смерти Анни, поэтому не попала на похороны. Она оплакивала ее, так и не сумев вспомнить, когда она в последний раз плакала, потеряв кого-то. Но Анни… Добрейшая душа. Почти как дочь для Мэри, хотя ее собственная дочь Элизабет никогда не слушала рассказы матери с таким вниманием. Мэри могла говорить с Анни обо всем, и та от нее ничего не скрывала. «Мэри, — сказала Анни однажды ночью, когда дрова в камине уже прогорели и они пили бренди и кофе, — ты знаешь меня лучше всех».

Мэри любила Анни, была готова отдать за нее жизнь.

Она думала об этом после смерти молодой женщины. Почему вместо нее смерть не забрала Мэри? Она уже достаточно пожила, а у Анни все еще только начиналось. Мэри любила Анни той слепой любовью, которая позволяла ей делать для Анни все, что угодно, заставляла превыше всего ставить счастье Анни и не задумываться о последствиях.

Некоторое время после смерти Анни Мэри не могла себе представить, как будет жить дальше. После того, как Мэри перевезли в дом престарелых, они виделись реже, но Анни все равно приходила пару раз в неделю и почти всегда приносила подарки. Хотя Мэри ничего не было нужно. Но такой была Анни, и Мэри понимала, что спорить с ней бесполезно. Анни ненадолго задерживалась в доме престарелых. Кругом всегда были посторонние люди, и Анни во время бесед тщательно подбирала слова.

Ее последнее посещение никак не выходило у Мэри из головы. Она снова и снова повторяла себе, что Анни умерла и это больше не имеет значения. Но в тот день Анни была в таком отчаянии, когда сидела с Мэри в гостиной, в окружении других стариков и старух. Улыбка ни разу не появилась на ее лице, она едва сдерживала слезы. В конце концов Мэри увела ее в свою спальню и дала ей возможность выплакаться и облегчить душу. Мэри отпустила Анни ее грех, словно священник на исповеди. Когда она думала об Анни после ее смерти, она говорила себе, что та умерла прощенной.

Мэри послала открытку с соболезнованиями Алеку и детям. Сэнди отвезла ее в магазинчик, чтобы купить что-то подходящее к случаю. Мэри заставила девушку объехать с ней четыре или пять магазинчиков, пока не нашла открытку с белоснежным маяком. Мэри не спала целую ночь, обдумывая, что написать. Она составляла в уме длинные предложения о том, какой необычной была Анни, как ей будет ее не хватать, но в конце концов написала что-то совсем простое, банальное и отослала открытку.

Алек О'Нил. Мэри никогда не могла смотреть ему в глаза. «Я не причиню ему боли, — постоянно твердила Анни. — Я никогда не причиню ему боли».

Мэри снова взялась за статью о маяке, перечитала ее еще раз. Комитету требовались исторические сведения о маяке, значит, скоро они обратятся к ней. Кто же придет? Алек О'Нил? Пол Маселли? Или кто-нибудь из Службы заповедников? Это было бы лучше всего. Если же придут Алек или Пол… Что ж, последнее время она стала слишком разговорчивой и может сболтнуть то, что им не стоит слышать.

8

Оливия купила себе клубничное мороженое в вафельном рожке и села на лавочку наискосок от деревянного дома, где раньше размещалась мастерская Анни. На фасаде здания она насчитала десять больших окон, и каждое украшал витраж. С того места, где сидела Оливия, она не могла как следует рассмотреть рисунки на стекле.

Однажды она уже сидела на этой скамейке и смотрела на витражи. Это случилось, когда Анни была еще жива, примерно через месяц после того, как Пол принялся рассказывать о ней при каждом удобном случае. Уже тогда Анни занимала мысли Оливии, поэтому она уселась на этой скамейке, чтобы рассмотреть женщину, от которой был без ума ее муж. Но Анни так и не появилась.

В тот раз Оливии не хватило смелости зайти в мастерскую. Она не поручилась бы за себя, если бы столкнулась с Анни лицом к лицу. Пол был очень привлекательным мужчиной, так что если он пытался соблазнить Анни, то это всего лишь вопрос времени. Оливия представила, как она входит в мастерскую, заводит с Анни разговор. Если у этой женщины есть хоть капля достоинства, то она не захочет причинить Оливии боль. Так рассуждала Оливия почти год назад.

Теперь она устроилась на скамейке совсем по другой причине. Ей захотелось понять, чем Анни так привлекала Пола. Оливия успела почувствовать, как меняется она сама. Ей начала нравиться ее добровольная работа в приюте для женщин в Мантео, хотя раньше она никогда никого не врачевала бесплатно. Медицинская практика всегда была связана для нее с извлечением солидного дохода.

Сначала работа в приюте показалась Оливии тяжелой. Она близко к сердцу принимала истории, которые рассказывали ей эти женщины. По ночам Оливия лежала без сна, лица обитательниц приюта стояли у нее перед глазами. Жалобы несчастных и их детей разбередили в душе Оливии старые раны, которые она считала давно закрывшимися.

Она слишком хорошо понимала, что значит быть жертвой, каково это — чувствовать себя беззащитной и отчаявшейся. Ей до сих пор приходилось напоминать себе, что для нее это уже в прошлом. Она стала хорошим врачом, могла быть уверенной в своем будущем. Но когда Оливия видела в приюте голодных, избитых детей, то сразу же вспоминала те снежные зимы, когда у нее была одна пара туфель на тонкой подошве, или ужины, состоявшие из банки консервированных бобов и единственного горячего хот-дога, которыми она должна была поделиться с братьями.