Темная сторона света

В тот особенный январский вечер Мэри почувствовала, как бренди согрело ее, и именно ее голос, а не Анни, оживлял тишину в гостиной. Потрескивали дрова, совсем близко шумел океан, но голос Мэри звучал ровно, спокойно. Она не знала, почему рассказала обо всем Анни. Она никому не открывала эту тайную часть своей души, но Анни внимательно слушала, ее глаза с любовью смотрели на Мэри.

Мэри рассказывала Анни почти то же самое, что и Полу Маселли — как она стала Ангелом Света за свою любовь к людям и доброту.

— Этим ты напоминаешь мне меня, Анни, — говорила Мэри. — У тебя такое доброе сердце. Ты забываешь о себе, когда помогаешь людям. — Она отпила глоток бренди, набираясь смелости. — Но на этом сходство кончается. Ты куда лучше меня как человек и как женщина.

Анни раскраснелась от жара пламени. Ее глаза не отрывались от лица Мэри.

— Почему вы так говорите?

Мэри пожала плечами, будто следующие ее слова ничего для нее не значили.

— Во мне есть другая сторона, темная, которую я никому не показываю. — Она пристально посмотрела на Анни. — Видишь ли, мой муж был лучшим из мужчин, о таком муже женщина может только мечтать. Кейлеб был терпеливым, добрым, сильным. Но мне этого всегда было мало. Возможно, виной тому наше одиночество. Не знаю. Но мне хотелось… — Мэри поджала губы, глядя на оранжевые языки пламени. — Мне хотелось принадлежать другим мужчинам, — закончила она.

— И вы… сделали это?

— Только в мечтах. — Мэри закрыла глаза. — Это было невероятно сильное чувство, отчаянное желание. Мне стыдно говорить об этом.

— Вам нечего стыдиться. Многие женщины думают о… Мэри отмахнулась от Анни, отметая ее возражения.

— Не так, как я. Я не спала ночами, представляя, что рядом со мной кто-то из знакомых мужчин. Я была с Кейлебом, спала с Кейлебом и представляла на его месте другого Иногда я не могла работать. Я поднималась на башню, чтобы отполировать линзы, и вместо этого сидела на галерее и мечтала. Я махала рукой морякам и представляла, как они возвращаются ночью, приходят к маяку, чтобы провести со мной время. Мысленно я привязывала к перилам красную тряпку, если Кейлеба не было дома, сообщая всем, что я… доступна. Однажды я зашла так далеко, что даже купила кусок красной материи.

Мэри чувствовала, как полыхают ее щеки. Должно быть она выглядит полной дурой. Чтобы семидесятитрехлетняя женщина рассуждала подобным образом!

— Но вы так ее и не привязали к перилам? — спросила Анни.

— Нет.

— Вам должно было быть очень больно, если вы чего-то так страстно желали и думали, что не могли получить.

Мэри улыбнулась. Анни поняла ее.

— Именно по этой причине я хотела работать в службе спасения, — продолжала Мэри. — Тогда бы я оказалась среди мужчин и почувствовала возбуждение от того, что могло бы произойти. Но я приходила в себя каждый раз, когда подходила совсем близко к опасной черте. Я спрашивала себя: какое я имею право чувствовать себя неудовлетворенной? Как я могу желать большего, чем уже имею?

Мэри постучала пальцами по стеклу стакана. Она бы с удовольствием закурила, но знала, как расстраивается Анни, когда видит ее с сигаретой.

— Порой мне удавалось заставить себя перестать думать о других мужчинах, и в такие моменты я чувствовала себя так, словно дала себе отрезать руку или ногу, настолько эти мечты стали неотъемлемой частью моей жизни. Мы ходили в церковь, но даже там я не могла удержаться и не думать о мужчинах. Люди говорили, что Кейлеб недостаточно хорош для меня. Некоторые даже спрашивали, что я в нем нашла. — Мэри покачала головой. — А он был в тысячу раз лучше меня.

Анни понуро сидела в своем кресле, золотые отблески огня играли на ее длинных рыжих волосах.

— Вы слишком суровы к себе, Мэри.

Мэри отпила побольше бренди, тяжелого, словно мед, согревающего нутро. Она подняла на Анни глаза.

— Моя глупость убила Кейлеба, — призналась она.

— О чем вы говорите? Мэри покачала головой.

— Даже в шестьдесят три моя голова была полна этой девчоночьей чепухой. Никто не знает правды. О смерти Кейлеба, я имею в виду. Ты никому не расскажешь? Анни лишь кивнула.

— Когда мне было лет тридцать, я познакомилась с одним рыбаком. Честер его звали. Мы с ним все разговоры разговаривали да поддразнивали друг друга, все рассуждали, когда мы наконец займемся чем-то посерьезнее разговоров. В конце концов он меня убедил. Честер сказал, что я моложе не становлюсь. И тогда я подумала, что он прав, что либо я сейчас решусь, либо будет поздно. Мы договорились встретиться вечером у меня дома, когда Кейлеб уедет. Только Кейлеб не уехал. Вот я и отправилась на берег, чтобы предупредить Честера, что все отменяется.

Он мне не поверил, я так думаю. Решил, что я опять увиливаю. Тогда-то Честер и стал целовать меня прямо на берегу. Я отбивалась, боялась, что Кейлеб на маяке и все сверху увидит. Так оно и вышло. Муж решил, что Честер на меня набросился. Он сбежал вниз, бросился к нам и начал драться с Честером. Ты бы видела, Анни… Два седых старых мужика лупят друг друга. — Мэри со вздохом покачала головой. — В пылу драки они оба оказались в воде. Два глупца набросились друг на друга, как дикие индейцы. Когда Кейлеб все-таки выбрался на берег, он еле дышал. Упал и умер у меня на глазах.

Мэри поморщилась, вспоминая, как не могла поверить в то, что Кейлеб на самом деле мертв, как потом ненавидела себя.

— Мужа я похоронила, а через несколько недель Честер набрался наглости и предложил мне выйти за него. Нечего и говорить, что я отказалась. Наконец-то я нашла лекарство от моих глупых мечтаний, только стоило оно слишком дорого.

Мэри неожиданно почувствовала перемену в Анни. Та сидела слишком тихо, крепко завернувшись в шаль и глядя на огонь. Вскоре они услышали тихий плач на втором этаже.

— Клай проснулся, — негромко сказала Анни. Мэри кивнула.

— Тебе пора домой, девочка.

Анни встала, шаль упала с ее плеч в кресло. Она медленно, тяжело поднялась по лестнице. Мэри слышала, как молодая женщина нежно успокаивает сынишку.

Когда Анни вернулась в гостиную, она усадила ребенка на колени Мэри.

— Позвольте мне перед уходом подбросить дров в огонь, — как обычно, попросила Анни. Положив несколько поленьев в очаг, она помешала угли кочергой. Огонь образовал вокруг ее головы светящийся нимб. Наконец Анни встала, взяла Клая на руки. Ее лицо раскраснелось, от рук и одежды шло тепло. Она избегала взгляда Мэри, и на мгновение Мэри пожалела, что разоткровенничалась. Напрасно она так рисковала. Вот и добилась своего, поставила под удар их дружбу.

Мэри тоже поднялась, проводила Анни на крыльцо. Та обернулась к ней, крепко прижимая к груди сынишку.

— Мэри, — начала она, — ваши желания… ваши фантазии… Из-за них вы не стали плохим человеком.

Мэри облегченно вздохнула. Она смотрела, как Анни идет сквозь ночь к машине. На полпути молодая женщина обернулась и очень тихо, так что Мэри едва могла слышать ее, добавила:

— Мэри, между нами больше сходства, чем вы думаете.

Свет маяка на мгновение упал на нее, Мэри увидела слезы на ее щеках, пухлую ручку мальчика, коснувшуюся подбородка матери, и мир снова погрузился во тьму.

36

Когда в четверг вечером Оливия вернулась домой с работы, машина Пола уже стояла на подъездной дорожке, и она сама не поняла, обрадовало ее это или рассердило. Должен ли бросивший ее муж и дальше свободно приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится? А что, если он зашел в будущую детскую и увидел колыбель?

Оливия переступила порог. С кухни пахло чесноком, оливковым маслом и вином, как это бывало всегда, когда Пол становился к плите. Она вошла в кухню, и он улыбнулся ей, стоя у плиты и колдуя над сковородкой. В руке у него была вилка на длинной ручке, напоминающая дирижерскую палочку. Пол подвязался старым красным фартуком.

— Привет, — поздоровался он. — Я хотел удивить тебя, приготовив креветки с чесночным соусом.

Много лет назад Оливия сказала мужу, что креветки с чесночным соусом — это отличное возбуждающее средство. Она поставила сумку на стол.

— Ты не мог бы в будущем заранее предупреждать меня о своем визите? — спросила Оливия. — Мне не нравится, что ты вот так запросто ходишь по моему дому.

Пол явно удивился, услышав вместо приветствия упрек. Он понял, что Оливия не слишком обрадовалась его появлению.

— Я все еще плачу мою часть по закладной, — ответил он.

— Дело не в деньгах. Ты оставил меня. Так что у меня может быть своя жизнь.

Ей очень хотелось посмотреть на свой живот, чтобы убедиться, что он не слишком красноречиво выдается вперед. Пол положил вилку и повернулся к ней.

— Ты права, об этом я не подумал. Мне просто хотелось сделать тебе сюрприз, доставить тебе удовольствие, Лив. Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она покачала головой.

— Нет. — Ее ответ прозвучал достаточно резко. — Оставайся, — добавила Оливия уже мягче. — Я только переоденусь.

В спальне она вытащила из шкафа джинсы и длинную мешковатую футболку. Совсем скоро ей придется покупать специальную одежду для беременных. Люди все узнают. И Пол все поймет.

Оливия вернулась в кухню.

— Могу я чем-нибудь помочь? — поинтересовалась она.

— Все готово, садись. — Пол жестом указал на стол в кухне. Оливия так и не купила новый стол для столовой.

Она села, Пол поставил перед ней тарелку с жирными креветками в соусе и коричневым рисом. Он был прирожденным кулинаром, одним из тех, кто мог приготовить изысканное блюдо, даже не заглядывая в поваренную книгу. Пол всегда был больше склонен к домашней работе, чем Оливия. Когда-то они планировали, что Пол будет сидеть дома с детьми, а Оливия вернется на работу.

Он собрался налить ей вина, но Оливия поспешно прикрыла бокал рукой.

— Нет, спасибо. — И, отвечая на его удивленный взгляд, добавила: — Я временно не пью.

— Почему?

— Решила немного похудеть.

— А я-то надеялся напоить тебя и соблазнить.

Оливия почувствовала, как вспыхнули щеки, и уткнулась в тарелку.

Пол потянулся к ней через стол, накрыл ладонью ее пальцы.

— Ты и в самом деле на меня сердита, — сказал он.

— На некоторые твои поступки мне трудно не обращать внимания.

Пол кивнул, снова откинулся на спинку стула и налил вина себе.

— Думаю, я не вправе тебя винить. Но сегодня я сделал кое-что, что ты одобришь. Я передал в дар библиотеке три витража, созданных Анни.

— В самом деле? — Оливия искренне удивилась.

Я не могу раздать все сразу и сделать вид, что ничего не произошло, Лив, но я над этим работаю. Я расстался с двумя сценами подводного мира из гостиной и овальным витражом, который был на заднем стекле машины. Библиотекарша пришла в восторг. Теперь, после смерти Анни, ее работы значительно поднялись в цене. — Пол на мгновение сжал губы, словно признавая, что смерть Анни до сих пор не дает ему покоя. — Через пару недель я раздам их все, как только найду, кому отдать.

— Это хорошо, Пол, — Оливия попыталась улыбнуться ему. — Будем мы вместе или нет, ты все равно должен избавиться от этого наваждения.

— Что за игры, Оливия? Ты притворяешься недотрогой или я чего-то не понимаю?

— Я ни во что не играю. — Она посмотрела прямо в его нежные светло-карие глаза. — Я не знаю, как мне вести себя с тобой. Я боюсь доверять тебе, боюсь остаться перед тобой беззащитной. Мне страшно снова связать свою жизнь с твоей, так как я не уверена, что ты сам к этому готов.

— Раньше у нас все получалось, — заметил Пол. — Нам просто необходимо уехать отсюда.

Оливия молча ела креветки и рис. Наконец она снова взглянула на него.

— Мне предложили работу в Мемориальной больнице Эмерсона.

Она пересказала разговор с Кларком Чэпменом, и на губах Пола заиграла улыбка.

Он отложил вилку, снова потянулся к ней, коснулся ее руки.

— Это знак свыше, ты согласна? Хорошее предзнаменование. Мы переедем в Норфолк и начнем все сначала на новом месте. Скажи Чэпмену, что ты согласна, Лив. Позвони ему сегодня же и скажи.

Оливия покачала головой, но руки не отняла.

— Я должна все обдумать. Я не могу решать такой вопрос сгоряча.

После ужина они перешли в гостиную. Пол принес Оливии земляничный мусс. Они сидели на противоположных концах дивана. Оливия размышляла над тем, как ей выпроводить мужа из дома до того, как он решит ее обнять. Но Пол словно и не собирался уходить. Он снял ботинки, положил ноги на пуфик.

— Вчера вечером я перечитывал «Крушение „Восточного духа“, — сказал он.

— Зачем?

Захотелось почувствовать себя ближе к тебе. Я читал и вспоминал свои ощущения в те дни, когда я наблюдал за твоей работой в больнице и влюбился в тебя. Ты помнишь, как это было прекрасно?

— Ив самом деле прекрасно! — Оливия горько рассмеялась. — Погибли сорок два человека. Фантастика, что и говорить. — Она туг же пожалела о своей язвительности. Пол встал, на лице появилось обиженное выражение.

— Ты изменилась, стала жесткой.

— Я просто боюсь снова сближаться с тобой.

— Что же мне делать, Лив?

— Для начала ты мог бы избавиться от оставшихся витражей.

Пол кивнул.

— Согласен. Завтра же найду для них новых хозяев. Оливия вдруг стало страшно, когда она поняла, что, даже если ее муж выбросит все связанное с Анни О'Нил, она может не захотеть жить с ним, потому что он переменился.

— Ты с ней спал, — негромко заметила Оливия. — И это больнее всего. Этого ты выбросить или отдать не сможешь, и мне будет казаться, что эти воспоминания по-прежнему живы в тебе. Если мы будем заниматься любовью, я буду думать, что ты нас сравниваешь. Или представляешь ее на моем месте.

Пол испугался.

— Нет-нет. — Он сел рядом, привлек ее к себе. — Я люблю тебя, Лив. Я просто на какое-то время Потерял рассудок, вот и все. — Пол поцеловал ее, и Оливия ответила на его поцелуй, надеясь, что почувствует нежность к мужу, но ей захотелось укусить его за губу, почувствовать вкус его крови. Она отпрянула от него, неловко скрестила руки внизу живота, чтобы Пол не касался ее.

Он выпрямился.

— Догадываюсь, что ты не хочешь, чтобы я остался на ночь. — Оливия кивнула. — Мне тебя не хватает.

— Я тоже по тебе скучаю, Пол. Мне очень одиноко без тебя, но я должна быть в тебе уверена. Позвони мне, когда избавишься от Анни, когда будешь совершенно уверен, что на все сто процентов покончил с ней.

Оливия осталась сидеть на диване, пока Пол надевал ботинки. Когда он чуть сжал ее колено, не говоря ни слова, не глядя на нее, она поняла, что Пол очень расстроен.

После его ухода Оливия расстегнула «молнию» на джинсах и с облегчением вздохнула. Положив руку на округлившийся живот, она перевела взгляд на телефон. Десять тридцать пять, а Алек так и не позвонил.

Она должна быть честной с собой. Она беременна от мужа и не уверена, что по-прежнему любит его. Она любит мужчину, который все еще любит свою покойную жену.

37

Ребенок шевельнулся у нее в животе, и это разбудило Оливию. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета окрасили небо. Снова легкое движение, похожее на трепет птичьих крыльев.

Она закрыла глаза, положив ладони на живот. Может быть, ей это приснилось? Нет, все было слишком реальным. В ней шевелился ребенок Пола.

Оливия задремала и проснулась, когда солнце было уже высоко и ее спальня была наполнена веселым светом. Она не шевелилась, пытаясь почувствовать хоть что-то. Возможно, это все-таки был сон. Или игра ее воображения.

У Оливии был выходной, поэтому она еще была в халате, когда подобрала на крыльце свежий номер «Береговой газеты». После злополучного интервью Джонатана она не без опаски открывала газету, но в этом выпуске должно было появиться сообщение о том, что Кремер уходит из отделения.

И действительно, заметка об этом оказалась на первой полосе. В ней говорилось, что Джонатан Кремер написал заявление об уходе из отделения неотложной помощи. Далее следовало повторное описание сложившейся неприятной ситуации. Читателям предлагалось сделать собственные выводы о причине скоропалительного ухода доктора Кремера. Оливия испытала острое разочарование, прочитав заметку.

Она доедала рулет с черникой, когда дошла до раздела «Из почты главного редактора». Оливия решила на этот раз не читать опубликованные письма. Обычно половина посланий содержала грубые нападки в ее адрес, обвинения в том, что она убила Анни О'Нил. Оливия собиралась уже перевернуть страницу, когда увидела подпись под последним из напечатанных писем: Алек О'Нил. Она снова расправила страницу и стала читать:

«Я пишу для того, чтобы выразить свое недоумение и возмущение по поводу негативных отзывов и враждебности по отношению к врачу отделения неотложной помощи Оливии Саймон, попытавшейся спасти жизнь моей жены, Анни Чейз О'Нил. Как врачу, пусть и ветеринару, мне известно, насколько трудно принимать решения, особенно в том случае, когда речь идет об огнестрельном ранении. Но все равно я не сомневаюсь в том, что доктор Оливия Саймон сделала все правильно, пытаясь спасти жизнь Анни. Я понимаю гнев моих сограждан, их попытки найти виноватого, потому что последние семь месяцев я и сам испытываю такие же чувства. Люди, знакомые с Анни, знавшие ее великодушие и щедрость, понимают, что она сама никогда бы не причинила вреда другому человеку, не попыталась бы сломать чью-то карьеру. Если вспомнить общественную деятельность Анни на Внешней косе, начиная с защиты смотрительницы Киссриверского маяка Мэри Пур до кампании прошлого года за то, чтобы больному СПИДом ребенку разрешили посещать школу на общих основаниях, становится ясно, что моя жена всегда стремилась помогать другим. Нападки на человека, который, рискуя собственным благополучием, попытался помочь Анни, — это недостойная дань ее памяти.

Доктор Саймон исполнила свой долг, попытавшись спасти Анни в скромных условиях нашей больницы, хотя она могла перестраховаться и отправить мою жену в Мемориальную больницу Эмерсона, обрекая ее на смерть в пути. Доктор Саймон заслуживает нашей поддержки, а не порицания».

Оливия дважды перечитала письмо, забыв о завтраке. Она позвонила Алеку домой, но нажала на рычаг, когда услышала запись на автоответчике, и набрала номер ветеринарной клиники. Оливия запаниковала, когда трубку взяла регистраторша. Ей не хотелось отрывать Алека от работы.

— У меня проблемы с кошкой, — начала Оливия, тут же вспомнив, что при помощи подобной уловки Алек попал на прием к своему тестю. — Могу ли я сегодня попасть на прием к доктору О'Нилу?

— Что с вашей кошкой?

— У нее какое-то раздражение на коже. — Оливия посмотрела на плетеное кресло в гостиной, где Сильвия спала, свернувшись клубочком, довольная и абсолютно здоровая.

— Доктор О'Нил примет вас около половины пятого. Вы сможете приехать в это время?

— Да.

— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.

— Миссис Маселли, — ответила Оливия, побоявшись, что фамилия Саймон покажется девушке слишком знакомой.

В приемной ветеринарной клиники дожидались своей очереди три собаки, и Оливии стало стыдно, что она подвергает Сильвию такому испытанию. Кошка дрожала у нее на руках, но сразу же успокоилась, как только они оказались в небольшой смотровой в ожидании Алека. Оливия подумала, что совершила ошибку. Ей самой определенно не понравилось бы, если бы кто-то помешал ей работать, явившись со своими личными проблемами. Она уже взялась за ручку двери, как дверь на противоположной стене распахнулась и вошел Алек.

— Оливия? — В его голосе слышалось явное изумление. Они не виделись неделю, и его загар стал еще темнее, резко контрастируя с белоснежным халатом. — Что случилось с Сильвией?

— Честно говоря, ничего, — Оливия виновато улыбнулась. — Прости меня, Алек. Я просто хотела поблагодарить тебя за письмо в газету. Я позвонила тебе домой, но мне никто не ответил. А мне не терпелось увидеть тебя.

Алек улыбнулся ей в ответ. Он протянул руку, взял у Оливии кошку, и та уютно устроилась, прижавшись к его груди. Алек поглаживал Сильвию, и та тихонько замурлыкала.

— Тебе незачем было придумывать предлог, чтобы увидеться со мной.

Оливия почувствовала, как краска заливает ей щеки. Она повела себя как подросток.

— Я прочитала твое письмо и испытала огромное облегчение, — призналась она.

— Ты не заслужила публичного осуждения.

— Что ж, не знаю, изменится ли после твоего письма общественное мнение, но я все равно безмерно тебе благодарна за него, за то, как ты оцениваешь случившееся. У меня были сомнения на этот счет.

Алек посмотрел на Сильвию. Она мирно урчала, сунув одну лапу в нагрудный карман его халата.

— Прости, что не позвонил тебе. — Он снова смотрел на Оливию. — Я не сомневаюсь, что ты нуждалась в поддержке, только…

— Не извиняйся. Я пришла не за тем, чтобы ты просил у меня прощения.

— Понимаешь, мы с тобой слишком сблизились.

— Ты, должно быть, думаешь, что я ужасная женщина, раз позволила нашим отношениям зайти так далеко.

— Нет, я так не думаю, — искренне возразил Алек. — Ты давно не общалась с мужем, я потерял жену, и… Ты расстроена из-за этого?

— Смущена.

— Не надо смущаться.

— Ладно, я пойду, а ты занимайся настоящими пациентами. — Оливия потянулась, чтобы взять Сильвию, но Алек уклонился.

— Не спеши. Расскажи, как твои дела.

Оливия вспомнила головокружительный водоворот событий на прошедшей неделе. Пол позвонил из Вашингтона. Пол вернулся. Пол сожалеет о случившемся. Но Оливия не хотела говорить о Поле.

— Я собиралась начать работу над новым витражом, — сказала она, — но Том не может больше давать мне уроки.

— Почему это? — В глазах Алека Оливия увидела неподдельное изумление. — Надеюсь, это не из-за пересудов о смерти Анни?

Оливия кивнула.

— Это нелепо. — Алек нахмурился. — Я с ним поговорю.

— Нет, пожалуйста, не надо. Этим ты только ухудшишь положение.

— И что ты теперь намерена делать? Бросишь заниматься витражами?

— Что-нибудь придумаю.

— В кладовой остались кое-какие инструменты Анни. Почему бы тебе не заехать и не посмотреть, не пригодится ли тебе что-нибудь?

— А у Анни дома был точильный камень? Алек кивнул.

— Заезжай вечером. — Он протянул ей Сильвию, и его пальцы легко коснулись ее груди под блузкой. — Вероятно, дети будут дома. Они исполнят роль дуэньи, удержат нас от глупостей.

Оливия остановилась у двери и обернулась к нему.

— Сегодня утром я впервые почувствовала, как шевелится ребенок.

Алек смотрел на нее без улыбки, и она не могла понять, о чем он думает. Оливия дернула плечом, совершенно смутившись.

— Мне просто хотелось кому-нибудь рассказать об этом, — призналась она и открыла дверь.

— Оливия! — окликнул ее Алек, и она снова повернулась к нему. — Тебе следовало рассказать об этом Полу.

38

Алек вытащил из стенного шкафа чемоданчик с инструментами Анни и ее точильный камень и отнес все это в кабинет. Чемоданчик был сделан из мягкой коричневой кожи. Он запылился, и одного его вида оказалось достаточно, чтобы у Алека защемило в груди. Он вытер пыль тряпкой, потом раскрыл чемоданчик на рабочем столе Анни. Его словно парализовало от знакомого запаха, запаха Анни и ее инструментов.

Инструменты не были разложены по ячейкам и валялись в беспорядке, как оставила их Анни. Стеклорезы, кусачки, рулоны стеклянного припоя и медной фольги, ножницы с тремя лезвиями. Алеку стало неловко, что Оливия увидит этот беспорядок, поймет, что Анни не была ярой сторонницей порядка. Он сразу же представил, как жена сидела в кабинете, поминутно отбрасывая рукой волосы, мешавшие ей работать. Она собирала пряди, скручивала и перебрасывала за спину. Это был бессознательный жест. Алек впервые увидел его, когда они только встретились на берегу у Киссриверского маяка. Пусть Оливия возьмет нужные инструменты, пусть пользуется ими, пусть подарит им вторую жизнь.

— Зачем ты вытащил мамины инструменты?

Алек повернулся и увидел Лэйси, стоявшую в дверях. Ее волосы отрастали, сочетание черных и рыжих прядей было почти комическим.

— Оливия Саймон заедет и возьмет некоторые из них на время.

— Почему она не может пользоваться инструментами Тома?

— Том теперь не дает ей уроки, и Оливии нужны собственные инструменты. Я предложил ей заехать и взять то, что нужно.

— Врачиха приедет сюда? — У Лэйси округлились глаза. — Я думала, ты с ней больше не встречаешься.

— На самом деле я с ней никогда не встречался, то есть не ходил на свидания. Оливия мой друг. Я уже объяснял тебе.

Алек задумался, не совершил ли он ошибку, пригласив Оливию в дом. Он мог и сам завезти ей инструменты, но тут в памяти всплыло то, что произошло между ними в ее гостиной, и покачал головой. Правда, Алек мог забросить их ей на работу.

Зазвенел звонок у двери, и Алек услышал, что Клай открыл дверь и поздоровался с гостьей. С сыном он уже поговорил раньше, предупредил, что Оливия заедет, и объясни; зачем. Клай всем своим видом продемонстрировал отцу мужскую солидарность. Алек услышал голос Оливии в гостиной, ответный смех Клая.

— Мне надо заниматься, — объявила Лэйси и прошла на кухню, а не в гостиную, чтобы подняться по лестнице на второй этаж, не встречаясь с Оливией.

Клай и Оливия вошли в кабинет.

— Я ухожу, папа, — предупредил Клай.

Алек поднял голову от чемоданчика с инструментами.

— Повеселись как следует, — напутствовал он сына.

Оливия с улыбкой смотрела вслед Клаю. Она была в платье с заниженной талией в розовую и белую полоску. Отличная маскировка, оценил про себя Алек. Никто не поймет, что она беременна.

— Твой сын так похож на тебя, совершенно невероятное сходство. — С этими словами Оливия поставила сумку на стул у стены и увидела чемоданчик с инструментами. — Вот это да!

— Здесь некоторый беспорядок, — поторопился объяснить Алек. — Анни бы с легкостью нашла все, что тебе нужно, а я тут совершенно беспомощен.

Думаю, я сама разберусь. — Оливия подняла на него глаза и через открытую дверь кабинета увидела овальные окна гостиной. — О Алек! — Она прошла в гостиную, подошла к витражам. На улице было достаточно светло, чтобы как следует рассмотреть рисунок и игру цвета. — Они прекрасны.

Алек остановился рядом с ней.

— Твой муж тоже был ими поражен.

— В самом деле? — Оливия указала на простое стекло в одном из окон и поинтересовалась: — Почему Анни оставила это окно без витража?

— Это я разбил его пару недель назад. Запустил в него стаканом.

Оливия внимательно посмотрела на него.

— Я не думала, что ты можешь буянить.

— Обычно я на такое не способен.

— Ты в кого-то целился?

— В господа бога, я полагаю. Теперь Том пытается реставрировать его для меня. — Алек направился в кухню. Оливия пошла следом. — Хочешь чаю со льдом? — предложил он.

— Спасибо, с удовольствием.

Алек достал из холодильника кувшин с чаем, а из шкафчика над мойкой — два зеленых стакана из толстого стекла.

— Так как все-таки поживает Оливия? — спросил он, разливая напиток. — Я по-настоящему не разговаривал с тобой после той поездки в Норфолк.

Она взяла у него из рук стакан с чаем и прислонилась к рабочему столику.

— Оливия несколько сбита с толку. — Она опустила глаза, и ее ресницы казались удивительно черными и густыми на фоне светлой кожи. — После нашего последнего разговора произошло много всякого, если не считать того, что я стала самым непопулярным врачом на Внешней косе.

Алек сочувственно кивнул.

— Мне жаль.

— Но позавчера я получила заманчивое предложение. Главный врач Мемориальной больницы Эмерсона в Норфолке предложил мне перейти к ним.

— Правда? — Алек растерялся и не знал, что ей на это сказать. — И ты собираешься принять это предложение?

— Не знаю. Мне нравится здесь и понравится еще больше, когда мне снова станут доверять больные. Но это не все. — Оливия сделала глоток чая и посмотрела на Алека поверх стакана. Ее глаза были такими же зелеными, как толстое стекло ручной работы. — Пол вернулся из командировки совершенно другим человеком. Он был очень внимательным ко мне.

Улыбка Алека застыла.

— Это замечательно, Оливия. Он покончил со своей.. как там ее звали?

— Не думаю, что Пол совсем вычеркнул ее из памяти, но он по-настоящему старается. По его словам, проблема в том, что Внешняя коса все время напоминает ему о ней. Поэтому Пол хочет, чтобы мы отсюда уехали.

— Вот как. Значит, работа в Норфолке становится идеальным вариантом. — Алек взял свой стакан и направился в кабинет. — Я так и думал, что вы помиритесь, — сказал он. Ему хотелось знать больше, знать, занимались ли они любовью. — Ты рассказала ему о ребенке?

— Пока нет.

Они снова стояли в кабинете над чемоданчиком с инструментами Анни, и от их вида Алеку вдруг стало не по себе.

— У вас все получится, Оливия, — бодро сказал он. — Пол такой романтик. Когда ты ему скажешь…

— Я не могу.

— Но твой муж скоро и сам все поймет.

Оливия посмотрела вниз, на розовые и белые полоски своего платья.

— Неужели уже заметно?

— Если только смотреть, то пока ничего не заметно. Но… я думал… Он же твой муж. — Алек смутился и замолчал.

— Пока я не позволяю ему настолько приближаться ко мне.

— Понятно. — Алек переставил сумку Оливии на стол. — Садись, пожалуйста.

И тут зазвонил телефон на письменном столе. Алек снял трубку и узнал, что необходима его срочная помощь. В лечебницу привезли собаку с поврежденным глазом.

Алек закончил разговор, объяснил ситуацию Оливии, улыбнулся.

— Ты сама уговорила меня вернуться на работу, — пожал плечами он. — Не спеши, — Алек махнул рукой в сторону инструментов. — Не знаю, как скоро я вернусь, так что, если задержусь, можешь меня не дожидаться. Если тебе что-нибудь понадобится, Лэйси дома.