Каменная баба

      -Ненадолго... Надо этот день неудачный пересидеть, в себя прийти. Он меня из колеи выбил... Где твоя скамейка?.. Оставь сливы немного. Или не надо: она немытая. И бензином, наверно, пахнет.
      -Не должна: я ее тряпкой прикрыл... Я и забыл совсем: мы ж с утра не емши, как Вениамин говорит. Сейчас, подожди. Долго ли умеючи?..
      Он вытащил из машины ведро со сливой, проводил ее до скамейки, соединявшей широкой доской стволы двух берез, растущих в конце хозяйской делянки, вблизи от Мишкиных владений. Дом был виден отсюда как на ладони, а из него она, за кустами, не просматривалась - Алексей, знакомясь с участком, обратил в свое время внимание на этот зрительный обман, или, лучше сказать, оптическую иллюзию.
      -Будешь? Тут всего понемножку,- предложил он Ирине Сергеевне то, что мог наскрести в своей комнате и в холодильнике.- Шоколад еще московский.
      -Мне б сливы хватило.- Она не стала отказываться, но усовестилась:-Хозяйка тебя видела?
      -Видела.
      -Наверно, бог знает что подумала.
      -Спросила, какой подруге несу. Как это вы все угадываете?
      -А кому вы еще еду в клюве несете?.. Хорошим знакомым если, да и то поначалу?..- Он оценил ее слова как призыв к более решительным поступкам попытался притянуть ее к себе, но она отстранила его: если она, бравируя, и называла вещи своими именами и излагала ясным образом чужие мнения, это еще не значило, что она их разделяла.- Перестань. А то уйду... Дай посидеть спокойно.
      -Не можешь в себя прийти?
      -От чего?
      -От того, как тебя там приняли?
      Она помешкала: ей было до сих пор не по себе, но к этому горю она уже привыкла.
      -Нет, это в прошлом уже.
      -А что тогда?
      -Не пойму, что они скрывают... Что это должно быть, чтоб они все так настроились? Ушли в круговую оборону?..
      Алексей взглянул на вещи с ее конца, сообразил, что она права, но и это не поколебало его жизненных позиций.
      -Этого я тебе сказать не могу... Но тебе-то что до этого?..
      -Как что?- Она поглядела на него с осторожным любопытством.- Я же доктор.
      -Доктор-то ты, конечно, доктор - с этим спорить не станешь, но дело не в этом.
      -А в чем?
      -В чем?.. Знаешь, почему я хочу хирургом быть? Санитарным врачом у нас вообще быть невозможно: скурвишься в два счета, продашься со всеми потрохами, но и другим тяжело: слишком во все втягиваешься. Увязаешь по самые уши... Чем хорошо хирургу? Приходит ко мне человек: нужно ему какой-нибудь чирей вскрыть, как этому секретарю, или грыжу сделать - я делаю: за государственный ли счет, для нищих, или по взаимной договоренности - это уже не важно, но сделал - и разбежались, я о нем забыл, он обо мне тоже. Есть конец и начало, все понятно, без лишней сентиментальности...- Он глянул на нее значительно и с насмешкой.- Все так живут. Иначе невозможно. Каждый о себе думает и спешит о других забыть. В лучшем случае - о своем семействе печется, а все другие ему не в кассу... Все врозь - вместе только гуляют да дерутся. Сближаются на время, до определенной черты, а дальше соваться не следует: можно и по шее схлопотать и на грубость нарваться. А ты лезешь, куда не просят, хочешь собой все дыры закрыть. Детьми еще прикрываешься.
      -А это как?
      -Да вот так. Будто дети не те же люди, что все, а какие-то другие. Расстраиваешься потом, что тебя не слушают. А они тебя вокруг пальца обводят - хотя и оберегают, как я погляжу. Потому как хорошо к тебе относятся... Жизнь - грубая штука, Ирина Сергевна, она учителей и профессоров не любит...
      -Правда?..- Она искоса поглядела на него.- Зачем преподаешь тогда мне все это?
      -Хочу: чтоб ты в разум вошла и за ум взялась... Иди сюда!..- Он снова потянул ее к себе, но, хотя его проповеди и разоблачения и произвели на нее известное впечатление, к любовному сближению не подвинули:
      -Перестань... Хозяева...- У нее была скверная привычка подмечать все вокруг себя и ко всему прислушиваться.
      -Они телевизор смотрят.
      -Выйти могут... Не нужно,- терпеливо повторила она, потому что он был иного мнения.- Задал задачу - думать заставляешь, а потом с глупостями лезешь. Разве так за женщинами ухаживают?.. Вообще ты необычный какой-то. Слова говоришь странные.
      -Не говори. Озноб бьет, и сердце колотится. Сильно влюбился, значит.
      -Сердцебиения не только от этого бывают... Погоди! Есть тут кто-то...
      -Где?- для приличия спросил он, уже пуская в ход длинные, назойливые руки, но тут в кустах по соседству кто-то завозился и шагнул вперед: посчитал дальнейшее свое укрывательство неприличным.
      -Отвык в Москве от людей, а они рядом ходят,- выговорила Ирина Сергеевна Алексею, но ему показалось, что и она не рада неожиданному вторжению...
      Не оттуда, где послышался шум, а чуть в стороне, как бы по течению реки времени, из темноты вынырнула хозяйская дочь Тоня, невинно оглядела обоих и удивилась:
      -Это вы, Алексей Григорьич? И вы, Ирина Сергевна?..- и стала в отдалении, разглядывая то, что не успела увидеть раньше.- Впотьмах не видно...
      Ирина Сергеевна преодолела минутное смущение:
      -Присели после работы... Что на прием не ходишь?
      -Зачем? Я уже к взрослым врачам приписана,- благожелательной скороговоркой, хотя и без особенной уважительности, отвечала та и обратилась, с явным предпочтением, к Алексею Григорьевичу:- Меня мать не искала?
      -Не слышал. Сами недавно здесь.
      -Мы знаем, когда вы пришли,- успокоила она его.- Надо домой идти: обещалась... Или с вами посидеть?
      -Садись. Места всем хватит...
      Тоня присела. Тут же от соседнего дерева, неотступной ее тенью, отделился соседский Миша и остался стоять в стороне. Он не считал себя вправе сесть на скамейку рядом со взрослыми и разыгрывал смирение.
      -На танцах были?- спросил Алексей.- Оркестр издалека слышно было. Веселая музыка.
      -Патруля не было,- сказал Миша.- Играли что хотели. Молодцы вообще ребята.
      -Там ударник - хороший мальчик,- подразнила его подруга.- На барабане хорошо стучит.
      -Коля Шувалов, кореш мой,- объяснил Миша.- Приглашал меня: учись, говорит, на контрабасе играть - у нас контрабаса не хватает.
      -А ты б не смог,- уверенно сказала Тоня.
      -Почему?- не понял он.- Может бы, и выучился. Неплохие гроши, между прочим.
      -Ты в институт сначала поступи! Не занимается совсем!- пожаловалась она старшим.- Ему готовиться надо, а он ко мне ходит! Что тебе от меня нужно? Слышь?..- Она поглядела на него с пристрастием.- Не попадешь в институт, я с тобой встречаться перестану. А что? Интересно с парнем ходить, который в институт попал или в рок-группе выступает, а так что? Сосед - и ничего больше! Никакого интересу!- заключила она, полностью в этом убежденная, и подвела итоги:- Домой пойду.
      Миша не выдержал, взроптал:
      -Что у тебя там, блины на сковородке?!
      -Фильм кончается. Посмотреть хоть, кто играет. С тобой не увидишь ничего - одни ухи твои... Мать вон - меня, небось, ищет...
      Она первая высмотрела Марью Егоровну, вышедшую на крыльцо и близоруко, со света, всматривавшуюся в темноту.
      -Тонька!..- негромко, чтоб не привлекать внимания соседей, позвала она и ругнулась, тоже вполголоса:- Чертова девка! Нет ее и нет, а обещалась к десяти прийти, шалава этакая!.. Иди, Сема, домой - не дождешься ее, видно...- На крыльцо, не дожидаясь повторного приглашения, вышел Сема: как всегда степенный и преисполненный чувства долга.- У подруги она - телевизор глядит: фильм хотела посмотреть, а наш плохо работает... А за книжку спасибо. Я и эту прочту. И она со мной тоже,- прибавила она - уже не так уверенно.
      -Вы ей скажите: она как эту прочтет, я новую принесу.
      Марья Егоровна даже испугалась:
      -Откуда ты берешь их столько?
      -У меня отец "Библиотеку военных приключений" выписывает. Ценные книжки очень. Я тогда завтра вечером приду. Скажете ей?
      -Скажу, непременно скажу... О корень не споткнись... Дошел, не споткнулся? Ну и хорошо: привыкать, гляжу, начал...- прибавила потише: - С худой овцы, говорят...- и полистала наскоро новое позаимствование.
      Сема услышал, приостановился:
      -Вы про меня?
      -Да господь с тобой! Какая ж ты овца? Про нее сказала... Оступился все-таки? Хозяин виноват: не спилит никак...- Она дождалась, когда он закроет калитку, проворчала:- Телевизор она смотрит, жди!.. С Мишкой где-нибудь сидят, целуются...- и ушла в дом.
      -Почему это именно с Мишкой?- приревновала себя же Тоня.- Может, еще с кем?
      -А потому!..- и Миша, выведенный из себя ее нарочитым небрежением, взбунтовался, шагнул к ней и схватил за руки: сжал как клещами или наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище:
      -Адзынь, салага, третий сорт, щас как звиздну по организму, тресну по одному месту!..- и поскольку он не отпускал ее, повторила то же более доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило?
      Алексей встревожился: у него были на то свои основания.
      -Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете...
      И в самом деле: на крыльцо снова вышла Марья Егоровна - на этот раз сопровождаемая хозяином. Миша все держал Тоню за руки: в своего рода объятиях на расстоянии.
      -Да пусти ты!- прикрикнула она и вырвалась на волю.- Схватился, как механик за трактор!..
      Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал.
      -Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь.
      -Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого?
      -Твои же грядки потопчут?
      -Мои грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше завидуешь.
      -Чему?..- Он все вглядывался в темноту, но идти в кусты и шарить там ему не позволяло нравственное чувство.- Этому-то?.. Вчера одна на ферме глаза строила.
      -И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она.
      -Да вот - не сразу понял. Недогадлив стал. Утром укусят, к вечеру почешусь... Не Тонька там?
      -Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься.
      -Какими?- не понял он.
      -Да такими... Доктор, наверно. Хлеб с колбасой понес кому-то... Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел.
      -Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им.
      -Дыши - кто не дает? Умирать, что ль, собрался? Тебя ж никто не торопит?
      -А она всегда рядом.
      -И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет.
      -Думать не думать, а помнить следует.
      -Зачем?- Они привыкли спорить по этому поводу.- Что этим изменишь? Не ты первый, не ты последний.
      -А мне до других дела нет. Я сам по себе.
      -И я тебе никто?
      -Почему? Ты вроде свой кусок... Ладно, захочет, сама придет. Пошли...-Хозяин вернулся в дом, а за ним - Марья Егоровна: воровато оглянувшись напоследок в непроглядную черноту сада.
      Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга.
      -Побегу! Надо и совесть знать. Прощай, Мишенька!..- и на полпути, обернувшись, пропела: -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у нас ступеньки на крыльце скрипучие!..
      Она скрылась в доме. Ирина Сергеевна покраснела, но этого в темноте никто не заметил: у молодых людей были свои заботы. Алексей посочувствовал Мише, заметно приунывшему:
      -Не жалует она тебя?
      Миша думал то же, но выразил иначе:
      -Да мне, понимаешь, ребята сказали: она того, это самое, а я две недели хожу и все без толку,- и помрачнел еще больше.
      -Хочется?
      -А то нет?..- и глянул с неудовольствием: как бедняк на богача, снизошедшего до него вопросами о его материальном положении.- Я отцу говорю: не женишь меня, я тебе диван одним местом сворочу. Это мы шутим, конечно!-спохватился он и поклонился Ирине Сергеевне, пришедшей от его слов в замешательство.- Вы извините, если что не так.
      Алексей отпустил ему грехи:
      -Все так. Мы медики... Знаешь, почему не выходит у тебя? Ты хитришь, а женщины простых любят...- Это он над Ириной Сергеевной теперь потешался.-Они все всерьез любят и надолго. Надо и нам такими быть.
      -Ты научишь,- негромко упрекнула его Ирина Сергеевна, но Миша был другого мнения:.
      -А почему не научить, если знает? Надо делиться опытом...- Он подошел к тому рубежу в жизни, когда обращаются в новую веру.- Надо поведение менять. Я тоже заметил: как от них добиваешься чего, они все наоборот делают...- и не желая обсуждать с чужими людьми столь личные и интимные темы, пошел к себе: не через калитку, конечно, а сквозь забор, в котором давно были проделаны для этого многочисленные прорехи и отверстия.
      -Способный парень,- похвалил москвич и поглядел с легкой насмешкой на коллегу:- Что призадумались, Ирина Сергевна? Миша вас не устраивает?
      -Что, мол, я лечу их, когда из них такие дяди вырастают? - завершила она его мысль.- Нет, не это. Думаю, что все надо делать вовремя. А любовью заниматься - в особенности... Молодых бог опекает и за руку водит.
      -Вовремя - это точно! Минуту упустишь - потом год не воротишь!..- и снова, и решительней, приступился к ней, но она вывернулась из его рук: будто он сделал нечто противоположное ожидаемому.
      -Перестань! Что за манеры у тебя?.. Ты как учитель один. Тоже - теорему Пифагора мне рассказывал, будто я ее не знала, - очень ему "штаны" эти нравились, а потом целоваться полез.
      -Спасибо за сравнение... Когда это было? Теорему Пифагора в пятом классе проходят.
      -В восьмом. Повторяли перед экзаменом. Я тогда видная была, рослая, заметная... Меня все глазами провожали.
      -А ты?
      -А я скромная была - серьезная, как ты говоришь. Как этот Сеня.
      -И чем кончилось?
      Она помедлила:
      -Тебе все знать надо?.. Сам говоришь, не надо в чужие дыры лезть...
      -Своей нет - поэтому.
      -Нахал ты после этого... Не нашего поля ягода, как Торцов говорит... Уеду вот, как два года отработаю, в деревню свою, рязанскую - там молодые люди тихие, мечтательные, про любовь говорят, за руки не хватаются...- и поглядела на него:- Что ж ты так за женщинами ухаживаешь? Наговорил с три короба - и все гадости... Разве можно о таких вещах говорить? Сказал бы что-нибудь легкое, приятное... Поцеловался бы для приличия...
      -Попробовал только что. Не заметила?
      -Было что-то непонятное. Ткнулся в грудь, как кутенок в мамку.
      -Типун на языке вскочил - поэтому. Вообще-то я специалист в этом деле. Обожают.
      -Не очень верится... Что ты вообще болтаешь?
      -Не могу... Рот болит... И чувствую себя нехорошо. Поэтому и развел, наверно, эту антимонию...
      -Не вовремя это у тебя,- успела только сказать она: по инерции.
      -А когда болезнь вовремя?
      Она пригляделась к нему, встревожилась:
      -Что у тебя?.. Тут же не видно ничего. Пойдем на свет. Под фонарь на улице... Что за день сегодня?!.- и поглядев с суеверным чувством ему в рот, обнаружила, при свете фонаря, те же язвы, что и у тарасовских детей, а, пощупав лоб, нашла его потным и дышащим жаром. Со стороны эта врачебная пара производила, наверно, странное впечатление: дикарей, обменивающихся ритуальными приветствиями, или актеров, разыгрывающих немую сцену.
      -Полный набор?- удостоверился Алексей.- А я сам только сейчас понял. Умный слишком стал - самому противно.
      -Помолчи,- сказала она, медленно собираясь с мыслями.- Это все меняет.
      -Что меняет?..- Она отмолчалась.- Что у меня?
      -То же, что у других,- словчила она, уже справившись с собой: будто белый халат надела.
      -А у других что? Это совсем другой интерес принимает: когда сам заболеваешь.
      -То же, что у тебя. Пошли - не разговаривай. А то язвы болеть начнут...- и повела его к дому, затем - по ступенькам, которые вовсе не скрипели: Тоня придумала это ради красного словца или из девической вредности - постучала.- Открывайте!..- крикнула она, не желая входить в дом без спроса, забарабанила в дверь сильнее.
      -Кто колотит так?! - удивилась Марья Егоровна, выйдя.- Кому неймется?
      -Принимайте больного,- сказала Ирина Сергеевна.- Положите его в отдельное помещение.
      -Так он вроде один у нас ночует?
      -Особую посуду ему дадите и полотенце,- распоряжалась Ирина Сергеевна.-Белье потом надо перекипятить будет. Я приду завтра - в больницу его отправлю.
      -Меня на дому надо вести!- заныл тот.- И сидеть со мной. Как с больным ребенком!
      -И вправду заболел?- поняла наконец хозяйка.- Что-то скоро слишком... Я думала, вы не за тем стучитесь.
      -Подцепил заразу местную.- Ирина Сергеевна не обратила внимания на ее игривые намеки.- Нет у них, в Москве, иммунитета.
      -Откуда ж ему там взяться,- рассудила Марья Егоровна,- когда его и здесь днем с огнем не сыщешь? Пойдем, Алексей Григорьич, положу я тебя в комнату отдельную, дам тебе миску особую, железное ведро тебе рядом с кроватью поставлю - будем тебя дезинфицировать...
      38
      Шла вторая неделя болезни Алексея Григорьевича. За это время лихорадка спала, чувствовал он себя сносно - только язвы во рту болели и саднили: трудно было есть и даже разговаривать. В больницу его не взяли: оставили дома до выяснения диагноза, для чего решили непременно уже вызвать профессора, как если бы Алексей, с его московской значительностью и предполагаемыми столичными связями, оказался последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. В ту минуту, когда мы подбираем отложенную на время нить повествования, он находился в своей комнате и возле его кровати, будто она посещала больного в больнице, сидела Марья Егоровна. На ней было недавно вынутое из сундука, еще державшее на себе запах нафталина, старомодное суконное коричневое платье с кружевными оборками, делавшее ее похожей на школьницу: оно не молодило ее, но как бы скачком, минуя юность, возвращало в детство; она говорила что на ум придет и сравнивала, от нечего делать, нынешние времена с минувшими, отдавая теперешним предпочтение.
      -Сейчас, можно сказать, все есть,- доказывала она - без большого энтузиазма, но с искренним убеждением: она была природная оптимистка.- А что? Мяса нет? Колбасу раз в квартал завозят? А вот у нас в тридцать первом году: я тогда на Волге рыбачила - голод был: так трупы по дороге ездили... Не верите? А я как сейчас помню: мой сосед Васька на телеге сидит, лошадь его везет, а он ничего уже не видит - умер, пока ехал. Хорошо - учитель, добрая душа, лошадь остановил и повез на кладбище. Помер, а она не чувствует!..- Она остановилась на этом факте как на особо примечательном.-Это разговор один, что они покойника чуют. Может, и чуют, когда от него дух уже идет, а пока теплый, не ощущают... Чего не ели только? Кору с деревьев толкли, с травой вместе вываривали, а что проку? Ноги сильней пухнут, а есть так же хочется. Поранишь щиколку, а из нее вода течет! Правда!.. Опять не верите?
      -Почему? Голодные отеки называется.
      -Видите! Всему есть название. А сейчас - живи не хочу, все есть, даже неинтересно.
      -А что приоделись? При параде?
      Ей польстила такая наблюдательность.
      -Я ж говорю, у вас глаз зоркий... Это годовщина у нас сегодня. Пятнадцать лет как живем вместе.
      -Отмечать будете?
      -С кем? Этого не знает никто - в газетах об этом не сообщали. Посидим просто, пирога попробуем: как удался он.
      -Значит, праздновать будете.
      -Какой же это праздник? Вторую свадьбу не празднуют. Мы и тогда с ним не отмечали. Помогать друг другу сошлись - как в колхоз вступили. Да я вам это говорила уже, наверно... Говорила или нет?
      -Не помню. У меня от этой инфекции всю память отшибло. Нравились хоть друг другу?
      Она сдержанно усмехнулась.
      -Его надо будет спросить... Вроде не противны были, раз прожили столько вместе.
      -И платье с той поры?
      -Еще раньше куплено. Но когда сходилась с ним, я, верно, его носила.
      -Поэтому и надели сегодня?
      -Да нет, оно у меня как бы выходное, что ли.
      -С того времени?
      -Да я редко на люди выхожу. С тех пор ничего, кажется, не купила.
      -А что так?
      -Да что деньги на пустяки тратить? В моем-то возрасте?.. В молодости, правда, любила принарядиться... Зайдете к нам? От моих борщей отказались может, пирог понравится?
      -Рот болит. Глотать больно. Не болезнь, а наказание.
      -Да что ж это за болезнь у вас такая?!- не в первый раз уже удивилась она.- Как хоть называется?
      -Сами толком не знаем. Бруцеллез, говорят. Сегодня профессор придет, скажет окончательно.
      -Не похоже. Бруцеллез-то мы видели...- Она испытующе поглядела на него, по-своему оценивая его состояние.- Стопочку вам поднести можно, я думаю.
      -Да и я того же мнения. Приду, конечно.
      -Докторша ваша не заругается?
      -А мы ей не скажем.
      -Ладно.- Она приняла заказ к исполнению.- Еще один прибор поставлю. И нам хорошо: не так скучно. Это в будни вдвоем хорошо, а в праздник люди нужны, верно? Не надо вам чего?
      -Все есть.
      -И то сказать - сиделка у вас такая, что мне после нее делать нечего.-Ирина Сергеевна каждый день ходила к Алексею и вела его как больного: то ли оттого, что один врач должен вести всякого пациента до благополучного или иного исхода, то ли потому, что считала себя в какой-то мере виновной в его заболевании. Алексей пытался воспользоваться этим, соблазнить ее и склонить к сожительству, но она только отшучивалась и не думала вступать с ним в иные отношения, кроме чисто дружеских и врачебных.Опять свою книгу читать будете?..- Марья Егоровна с любопытством поглядела на старый том в кожаном переплете, не похожий на привычные ей книги: это были изданные до революции мемуары Казановы. Алексей в последний момент перед отъездом, на проводах, взял почитать их у приятеля, не известив его об этом. Он предлагал Ирине Сергеевне послушать из нее отдельные страницы, которые едва ли не наизусть выучил за время своей болезни.- Интересная?
      -Есть кое-что. Жаль, один том всего. Их, оказывается, девять.
      -Из Москвы привезли? У нас таких нет... Может, мне потом дадите? А то читать нечего. Семка-то теперь не ходит.- Она встала.- Пойду готовить. Тоньку позову. Одна не управлюсь: тоже стала ленивая.
      -Где она?
      -С Мишкой в комнате занимаются. Не попал, гулена, в институт - в технику теперь готовится. Там, говорит, позже экзамены. Тонька!..
      -Что, мам?..- В двери, с легкой заминкой, показалась Тоня, еще больше истончавшая за последние полторы недели, гибкая, как хворостина, в коротком платье, из которого торчали худые загорелые ноги. Глядела она послушно, но невнимательно.
      -Помоги пирог ставить.- Мать пошла на кухню.
      -Приду сейчас,- сказала ей вслед Тоня.- "Горе от ума" дочитать надо.
      -Докуда дошли?- спросил Алексей.
      -Как часы в прихожей бьют. Конец первой картины... Что пришел?-оборотилась она к Мише, которому наскучило сидеть одному, или он приревновал ее к доктору: вышел из темного коридора и стал рядом.- Иди читай дальше.
      -А зачем?- возразил тот.- И так все ясно. Там, оказывается, не Фамусов - типичный представитель, а Чацкий.
      -А у меня сошло,- сказала она.- Фамусов был как типичный.
      -А Семка что не ходит?- спросил Алексей.- Принес бы что-нибудь про разведчиков.
      -Да Мишка запретил. А зачем?- спросила она Мишу.- Так хоть книги носил... Он в институт поступил,- похвасталась она.- В библиотечный.
      -Вот где книг-то будет! - позавидовал Алексей.
      -Обойдешься!- отрезал Миша.- Все равно не читала.
      -Может быть, теперь бы стала? От нечего делать?
      -Тонька!- снова, и настойчивее, позвала мать, и Тоня подчинилась, ушла на кухню: стала, в сравнении с прежним, податливей и сговорчивей.
      Миша проводил ее цепким, сторожким взглядом.
      -Ну что, Михаил? Ты, гляжу, в дом уже вхож? Куда поступаешь?
      Миша присел на стул, освободившийся после Марьи Егоровны, пригладил волосы, отвечал с неприветливой солидностью в голосе:
      -Не знаю еще. Может, на парикмахера... А что? Работа не пыльная и денежки водятся.
      -Зачем тогда "Горе от ума" читаешь?
      -Для Кузьмы Андреича. Он же ходит. Думает, я в инженерный поступаю... Вы ему не говорите только. Неудобно.
      -Морочите ему голову?.. А Тонька тебе, гляжу, понравилась?
      -Есть кое-что...- Миша огляделся и прибавил, веско и неприязненно:- Там про нее говорили всякое. Я справки навел: оказывается, ничего и не было.
      -Навел справки все-таки?
      -А как же? Не корову покупаю.
      -Какой экзамен завалил?
      -Литературу, конечно. Ее читать надо, а мне лень пока. Я, когда старый буду, читать начну. Хорошее вообще занятие. А что? Интересно знать, как раньше люди жили, как теперь при капитализме живут...- Он явно тяготился беседой и косился на дверь, но Алексей не отпускал его: ему, как и его хозяевам, было скучно одному - хотя и не в праздник...
      -Здесь остаться решил? В город же хотел перебираться?
      -А зачем?..- Он прислушался к тому, что делается на кухне.- Везде можно жить. Голову только на плечах иметь надо.
      -Умный стал.
      -А жизнь такая: кого хочешь научит... Кузьма Андреич пришел...- не столько услышал, сколько догадался он - по каким-то косвенным, одному ему известным признакам.- Сейчас ругаться начнет...- и заранее пригнул голову в покорном ожидании...
      Кузьма Андреич вошел без спросу и без стука - как входит преподаватель в класс: он уже чувствовал себя здесь как дома или, верней - как в школе. В этот день он пылал истинным гневом на своего подопечного - или особенно искусно этот гнев разыгрывал: кто знает, что в душе у распекающего вас учителя.
      -Ты здесь, мошенник?!- загремел он, едва увидел Михаила: как лавина с гор сорвалась.- А я его ищу везде!.. Ты почему на экзамен не пошел?! Не стал сдавать, а всем говорит, что провалился! Хотя с учителем занимался!..- и сел к столу в позе изготовившегося к бою стрелка или судебного исполнителя.
      Миша, застигнутый на месте преступления, пустился во все тяжкие:
      -Испугался, Кузьма Андреич! Думал, не напишу! Ошибки в каждом слове делаю! Но все равно - сидим здесь сейчас, "Горе от ума" читаем!
      -Читают,- подтвердил и Алексей, пытаясь спасти соседа, но Кузьме Андреичу не нужны были ни его помощь, ни посредничество:
      -Врешь!..- Он воззрился на Мишу черным, мстительным взглядом.- Я ж тебя насквозь вижу!.. Все-таки есть в тебе что-то коммерческое!.. Тебя ж по дороге сманили! Рыбу пошли глушить, так ведь?!
      -Так,- мрачно признал Миша, решая кончать со всем враньем сразу.
      -А наши занятия - коту под хвост?!.- Тот красноречиво смолчал.- Ответь мне одно только! Ты с самого начала знал, что сдавать не пойдешь, или по дороге так решил?!
      Зачем это нужно было Кузьме Андреичу, знал он один, но Миша, снова пойманный с поличным: уже не в делах, но в глубоких и тайных своих побуждениях - встрепенулся:
      -Почему, Кузьма Андреич?! Разве наперед все знаешь?.. Вот "Горе от ума", к примеру, взять - там, вдуматься если, разные варианты могут быть. После первой картины!..
      -Молчи уж!- припечатал литератор.- В настоящей книге никаких вариантов нет - все вперед прописано! Нигде Чацкий не приживется и никуда Фамусов не денется! Как и в жизни! Как в наших с тобой отношениях!.. Хожу к нему, беспокоюсь, а он мне преспокойно очки втирает! Знал же все заранее,- воззвал он к решету Мишкиной совести,- а со мной так, для форсу, занимался: вот я какой, со мной сам учитель возится! Так ведь?!.
      Миша так не думал: он вообще не заметил, чтобы учитель уделял ему слишком много времени и внимания, и подозревал в душе, что он тоже делает это для форсу, но всякая игра имеет свои правила, и он умолчал об этом лишь изобразил на мосластом лице своем некое подобие траура.
      -Куда пойдешь хоть?- спросил Кузьма Андреич голосом потише и побезразличнее.
      -Трактористом. Уборка вот кончится.
      -Там ведь тоже учиться надо?
      -Зачем? Мотор я знаю, вождение - тем более.
      -А техникумом Тоне голову морочишь?- засмеялся Алексей, но Миша не понял его юмора: Тоня вызывала у него разные и подчас противоречивые чувства, но никак не желание смеяться.
      -Ей, пожалуй, заморочишь! Сама кого хочешь надует... Мне идти, Кузьма Андреич?
      Тот пожал плечами, вынес приговор:
      -Иди. Будь хоть в жизни человеком, если в школе не сумел этого. Бог с ней, с учебой!..
      Мишу он пронял - тот вышел от него пасмурный и взволнованный: не то учитель сумел задеть в нем чувствительную струнку и он проникся торжественностью расставанья, не то рад был, под этой маской, что так легко от него отделался. Кузьма Андреич барабанил пальцами по столу и был похож в эту минуту на Добролюбова, Писарева и Чернышевского, вместе взятых.
      -Тяжело?- посочувствовал ему москвич.
      -Так способный же парень!- с неподдельной досадой выговорил ему тот и поглядел на него так, будто он был в чем-то повинен.- Прочел же первую картину и представил себе разные варианты - многие это могут?
      -Он и в жизни такой, многовариантный,- поддакнул Алексей, но учитель, повторяем, не нуждался в помощниках и подсказчиках и лишь возвысил голос - в надежде на то, что Михаил услышит его из кухни:
      -Читать ему только лень! Или хотя бы в конец книги заглянуть!.. А мы все такие!- еще беспощадней прибавил он и даже не понизил голоса при этом саморазоблачении.- Чем одареннее, тем ленивей! Я бы в институты насильно забривал и отправлял - как Петр Первый детей боярских! Выбирал бы по своему усмотрению и держал на казенном кошту, на казарменном положении!.. А потом знаешь, что больше всего нам мешает? Кто, вернее?!.
      Он глянул ястребом, и Алексей невольно струсил:
      -Не знаю. Я отстал за время болезни. Может быть, и догадался, да ты меня запугал совсем.
      -Женщины!- не давая ему опомниться, трубно возвестил учитель: как пророк библейский.- У нас так - либо они, либо книги: третьего не дано, терциум нон датур! Либо книги в руки, либо к ним на полати! Совмещать так и не научились! А в институт вон Семка попадет. У которого с самого начала никаких вариантов!
      -Да успокойся ты!- Алексей встревожилсяза него не на шутку.- Ничего страшного. Они к старости читать начнут. У них это уже намечено. Семка им еще книги выдавать будет.
      Кузьма Андреич не стал с ним спорить - но не потому, что был с ним согласен.