Волхв-самозванец

— Да. Кстати… Тихо, самогуды, ша.

Инструмент послушно заткнулся.

Царевна Алена обошла отца сзади и, мягко отобрав кота, прижала его к груди и почесала за ушком.

Далдон нервно прижал к себе гусли, словно опасаясь, что и их отберут. Ему явно стало не по себе, наверное, сообразил, что я могу оказаться свидетелем того, как его решение казнить кота-баюна будет опротестовано. И его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, если он отменит свое решение, то тем самым подорвет собственный авторитет, что немыслимо, но, с другой, расстраивать дочь не хочется.

Ой-ей! Кажется, я попал. Ведь и ему известно, что нежелательные свидетели долго не живут. А уж если такая мысль посетила мои не очень закаленные в политических баталиях мозги, то царь и подавно додумается до этого.

— У-у-у, киса, — продолжала гладить котяру Аленка. А тот в ответ все «мур-р-р» да «мур-р-р». Вот ведь хитрая скотина! Я бы тоже замурлыкал.

— Говори, волхв, чего желаешь? Какую награду?

— Угодить вашему величеству — само по себе награда.

— Не лебези, а говори без утайки — чего душа желает.

— Царь-батюшка, не гневайтесь, есть у меня все. А большего — и не надо.

Сам понимаю, что отказываться от вознаграждения глупо, но нет сил бороться с чувством собственного достоинства. Уж очень сильно въелся в душу лозунг о всеобщем равенстве.

Положение спасла Аленушка.

— А правда, что волхвы живут одиноко?

— Да, моя царевна, — подтвердил я.

— Батюшка, — лучезарно улыбнулась царю Аленушка, — подари баюна волхву. Все ему не так одиноко будет.

Царь мгновение раздумывал, взвешивая все «за» и «против», но подобный план сулил решение возникшей проблемы, и он согласился.

— Дочь моя, будь по-твоему.

Она заулыбалась еще шире, озарив горницу ярким светом своего обаяния:

— Возьми, волхв, свой дар.

Я принял из Аленушкиных рук кота, ожидая, что тот будет вырываться и царапаться. Но Васька, вопреки своему свободолюбию, не был самоубийцей. Он лег в мои руки тихо-тихо, как мышка.

— Ну ступай, — милостиво отпустил меня царь.

Я вышел из хором, крепко держа в дрожащих руках палого котяру.

Вот тебе, Аркаша, вместо злата, серебра…

Глава 4

ОБЫЧНЫЙ БЕЗДОМНЫЙ ДОМОВОЙ

Гореть всегда, гореть везде… В. Маяковский

Транспарант над воротами пожарной части

Лишь изрядно удалившись от царской обители, я начал понемногу приходить в себя. Робость отступила, проснулось любопытство. Не каждый день видишь говорящего кота… В смысле, не на экране телевизора — с наложенным звуком, — а самого настоящего, волшебного. Внешне — кот котом, а поди ж ты! Вот только крупноват, но этаких гигантов полно на различных выставках: откормленные, с ухоженной шерсткой и показной леностью движений. Их престижно выгуливать во дворе на коротком поводке.

Вот и я обзавелся котиком… Растет хозяйство.

Хозяйство тем временем успокоилось, сообразив, что казнить его не будут, и осмелело.

— Пусти на землю — пройдусь маленько. Да поаккуратнее!

Я опустил его и отряхнулся; ухоженный — не ухоженный, а вся рубаха в шерсти. Васька с любопытством осмотрел меня и ленивой трусцой двинулся вперед, задрав хвост и игнорируя тявканье уличных шавок. Последние буквально заходились в истеричном лае, но предпринимать какие-либо более активные действия не решались — то ли из-за своей природной трусости, то ли из-за моего присутствия. А скорее всего, по обеим причинам сразу.

Какое-то время из-за шума, поднятого собаками, все прохожие оборачивались и смотрели на нашу странную процессию, но постепенно шавки выдохлись и отстали, а люди перестали обращать на нас излишнее внимание, и мы с котом завели неспешный разговор. Дорога предстоит неблизкая, а за беседой путь кажется короче.

— Скажи мне, волхв, есть у тебя коровы?

— Нет.

— А козы?

— Нет. А что?

— А овцы?

— Тоже.

— Очень плохо.

— Это почему?

— Я молоко люблю.

— А пиво?

— А кто ж его не любит?

— Так, может, за знакомство?

Кот-баюн ухмыльнулся (по крайней мере так можно было понять его гримасу) и согласно промурлыкал:

— Само собой. С р-р-рыбкой.

Не откладывая дело в долгий ящик, мы свернули к ближайшему трактиру. Не бог весть что, но вполне прилично. Не то что у нас на окраине. Здесь, в зажиточном районе, значительно чище и спокойнее — меньше вероятность, что кто-нибудь наблюет в твою кружку.

В трактире царит мягкий полумрак, едва рассеиваемый светом, проникающим сквозь раскрытые двери и окна, затянутые рыбьими пузырями; к естественному освещению прилагается и искусственное — толстые, оплывшие свечи мерцают на столах в массивных канделябрах.

Посетителей всего несколько, да и это удивительно — обычно в дневное время питейные заведения пустуют. Впрочем, в этом районе жители могут себе позволить обед в трактире. Что ж, последуем и мы их примеру.

Подойдя к пустому столику, я с опаской пристроил свой зад на лавку. Но, кажется, беспокоился я напрасно — она была чистая, относительно.

Кот Василий запрыгнул на лавку, а затем и на стол.

Надеюсь, нас не выкинут на пару. Ведь табличек, запрещающих вход с животными, нет.

Появился трактирщик. Он выпал из полутьмы и тотчас преломился в почтительном поклоне.

— Чего желаете, господин хороший?

— Два пива, — начал перечислять я, — копченой рыбки, сыра и блюдечко.

— Блюдечко? — оторопело переспросил трактирщик.

— Ну да. Такую небольшую глубокую тарелочку.

— Исполним сей момент.

Он отвесил очередной поклон и удалился, с тем чтобы вернуться спустя пару минут с заказанной снедью.

На стол опустилось два литровых кувшина с пивом, головка сыра — килограмма на полтора, копченая севрюга и блюдечко с голубой каемочкой и незабудками, нарисованными на донышке.

Я отсчитал трактирщику положенные медяки, накинул пару за расторопность и снисходительность к присутствию кота за столом, хотя нет, на столе.

Кланяясь и излучая благодарность, трактирщик удалился.

— Ну что ж… — многозначительно произнес кот-баюн.

— И не говори, — согласился я, наливая в блюдечко пива и подвигая его к коту.

— За знакомство!

Местное пиво я пью не первый раз, но все время забываю, какая это гадость. Однако притягивает… и шибает неплохо.

Потягивая пивко и пощипывая рыбку вперемешку с сыром, мы завели разговор.

— Вот скажи мне ты, Аркаша, как святой человек…

— Какой я святой?

— Ты ж волхв…

— Да.

— А я про что? Дитя природы, любимец духов и призма астрала.

«Н-да, — подумал я, — а котик-то непрост…»

— Скажи мне как на духу, не страшась резануть правду-матку, — долго ли мы будем терпеть этот произвол?

— Ты пей, — подлил я баюну, надеясь, что он замолчит. Только антицарских разговоров мне не хватало. Голову за такое снимут, только булат свистнет.

Но Ваську уже понесло. То ли пиво по мозгам ударило (сколько их там у него?), то ли так накипело на душе, что нет мочи больше терпеть…

Впрочем, какая мне разница? Главное, что его разговор начал привлекать к нам нездоровое внимание. Посетители засобирались, то ли спеша с доносом, то ли боясь обвинения в слушании крамольных речей. Трактирщик тоже начал нервничать — того и смотри выставит за дверь, если стрельцов не кликнет. Кому нравится терять клиентов? Пока что лишь моя репутация серьезного волшебника удерживала его от решительных действий.

Василий долакал пиво, подтянул рыбину к себе, вгрызаясь в нежное брюхо.

Жри, только молчи… Но молчать он не собирался.

Лизнув лапу, кот вытер усы и принялся приплясывать на столе, двигаясь на задних, а передними отстукивая такт по округлившемуся от обильного возлияния пузу.

— Ты знаешь, за что меня царь казнить хотел?

— Нам пора.

Я начал примеряться, как бы сподручнее схватить разошедшегося кота за загривок.

— Меня! И за что? За правду… Вот послушай.

Кот-баюн топнул лапами и запел. Голос у него, должен сказать, был премерзкий. Если он орал по ночам свои песни под окном царя, то тот мог казнить его просто из нежелания слушать дикие вопли, режущие ухо не хуже скальпеля.

Царь наш батюшка Далдон,

Если трезвый — мудозвон,

Он идет — они звенят,

И чего они хотят? А еще он…

В этот момент произошло три события сразу.

Во-первых, я ухитрился-таки ухватить кота за загривок, хотя и заработал пару царапин и гневный взгляд.

Во-вторых, трактирщик принял решение и, вооружившись кочергой, направился к нашему столу.

И в-третьих, в трактир вбежал какой-то мужичок, с головы до ног перепачканный в саже.

Он принялся сбивчиво рассказывать, что, мол, сгорела такая-то хата, с таким-то, который был пьян, как всегда, и посему остались от него одни косточки, да и те обгоревшие.

Трактирщик переключился на рассказчика, а я, держа вырывающегося кота на вытянутых руках, поспешно ретировался.

— И-ик, — сказал кот-баюн, — никакого уважения. А я… и-ик… между прочим, достояние…

Чье он там достояние, мне узнать не довелось, поскольку в этот самый момент я перепрыгнул через большую лужу, в которой нежились чумазые свинки, и, сдается мне, правдолюб прикусил-таки свой не в меру длинный язык.

Миновав боярские хоромы, я прошел мимо купеческого склада и углубился в район победнее, где более или менее ухоженные хаты соседствовали с откровенными халупами.

В кривом проулке моему взору предстало то, о чем рассказывал неожиданный посетитель трактира, явившийся как по заказу, чтобы спасти меня от неприятностей.

Сквозь повалившийся плетень был хорошо виден сгоревший остов дома. Вокруг печи с покосившейся трубой громоздилась куча золы вперемешку с обуглившимися бревнами. Местами зола, обильно политая из ведер перепуганными соседями (не приведи Ярило, и их хибары займутся), превратилась в грязь, однако в самом центре из-под кучи головешек курился дымок, видимо, в глубине еще тлели угольки. Но волноваться не стоило — все затухнет само собой, сойдя на нет.

Спасши свое хозяйство от посягательства огня, соседи разошлись по своим подворьям. Что им за дело до дальнейшей судьбы погорельца? От него и осталось-то всего ничего — горсть праха да пара костей, уличным собакам на радость.

Кот Василий потянулся и запустил когти мне в предплечье.

Я сердито встряхнул его, но это не помогло — он посапывал, что-то мурлыча себе в усы.

Пора домой.

Но тут послышался тяжелый жалобный вздох.

Кто это может быть?

Опустив кота на землю — дрыхни, скотина болтливая! — я раздвинул доски забора и проскользнул в щель.

Вздох повторился, он шел от уцелевшей печи.

Может, жив хозяин? Укрылся в подполье и пересидел пожар…

Но все оказалось значительно проще и в то же время значительно сказочнее.

На краю печи сидел маленький человечек, весь заросший густой длинной шерстью. В шерсть набился пепел, и от этого он был похож на клубок серой пряжи.

Человечек вздохнул и вытер глаза. Пепел попал ему в нос, он громко чихнул, от резкого движения потерял равновесие и упал на груду дымящихся головешек.

— Ой!

Он забился, лихорадочно пытаясь выбраться, отчего погрузился еще глубже, а в воздух поднялась туча пепла.

Я поспешил на помощь, ухватил его за босую, весьма волосатую ногу и извлек на свет божий. Заодно и рассмотрел.

Роста в нем было сантиметров двадцать, от силы двадцать пять, правильное телосложение: пара рук и ног, голова с необходимым количеством ушей, глаз и прочих органов. Кроме того, бросалась в глаза принадлежность карлика к мужскому полу. Единственным, что это как-то скрывало, был естественный волосяной покров на теле.

— Спасибо, — поблагодарил меня карлик.

В моей голове ролики заходили за шарики, пока я пытался определить видовую принадлежность существа. Что-то до боли знакомое с самого детства. Вот только что? Ну точно… домовой! Если подумать, то кем он еще мог быть?

— Че пялишься?

— Да я это… — Смущенно бормоча что-то в свое оправдание, я вынес домового на чистую землю и опустил на траву.

— А-а, впервой, значицца, с нашим братом встретился?

— Да, в общем-то…

— Не тушуйся, мужик, все будет путем… у тебя.

— А ты-то как?

— Да че я? В лес подамся, к лесным братишкам, дань с прохожих собирать. Проживу…

— Нехорошо это.

— Тоже мне судия отыскался. — Домовой сплюнул сквозь зубы и уставился на меня с явным вызовом. Но что-то в его взгляде было беззащитное, словно у загнанного зверька. Который мечтает о ласковых руках, но понимает, что это будет скорее удавка.

— Домовой без дома — все равно что человек без родины.

— Издеваешься? — Волосатик оскалился.

— Нет. Предлагаю поселиться у меня.

— Правда?

— Разумеется.

— Договорились. Жилье и пропитание я отработаю.

— Значит, пошли.

— Пошли.

Мы пролезли через дырку и остановились у мирно дремлющего кота.

— Василий с нами, — пояснил я домовому.

Тот согласно кивнул и что было мочи пнул спящего котяру под ребра.

От подобной наглости баюн проснулся и обиженно мяукнул, выгибая спину и скаля клыки.

Но домового это не смутило. Он вцепился в кошачье ухо и, выкручивая его, произнес по слогам:

— Хозяин не должен ждать. Вперед.

Может, и будет толк от домового в доме…

Глава 5

ЛИРИЧЕСКАЯ ЧАСТУШКА В СТИЛЕ РОК-Н-РОЛЛА

И почему мне одни шуты гороховые попадаются?

Царевна Несмеяна после очередного сватовства

Как только твоя жизнь вроде бы начинает налаживаться, входит, так сказать, в нормальное русло, сразу появляется сильный искус распланировать свое будущее, что, когда и как. Но, как правило, на этом твое размеренное бытие и заканчивается. На голову начинают сыпаться неожиданности. Чаще всего неприятные, потому что приятные не запоминаются так ярко и четко. А вот неприятности… О-го-го!

Как всегда, они нагрянули оттуда, откуда не ждал, и тогда, когда я только-только расслабился.

А какое утро было замечательное…

Робкий лучик солнца пробился сквозь задернутые занавески и разбудил меня. Мягко, ненавязчиво.

Потягиваясь и сладко хрустя отложениями солей в суставах, я позволил себе понежиться в постели.

Хорошо! Мух нет, жара еще не проникла в остывшую за ночь избушку… А тут еще и кот Василий под чутким, но бескомпромиссным контролем домового принес крынку парного молока и ломоть белого душистого хлеба с тоненьким слоем масла и толстым — икры. Благо ни черная, ни красная разновидности этого деликатеса не возведены пока что в ранг изысканных лакомств и цена их не взмыла до астрономических высот.

Бочонок черной икры, притом не лягушачьей, а отборной, кило на семь-восемь, я давеча выменял на рыбном рынке за мешок проса и чудесное зелье от колик в желудке. Что-что, а снадобье я наловчился готовить будь здоров. И рецепт мой собственный, фирменный. Сам додумался. Отправляюсь в мой — двадцать первого века — мир, достаю с книжной полки справочник «ЛЕЧЕБНЫЕ ТРАВЫ СРЕДНЕЙ ПОЛОСЫ РОССИИ И МЕТОДЫ ИХ ЗАГОТОВКИ ДЛЯ ПОСЛЕДУЮЩЕЙ СДАЧИ В ПРИЕМНЫЕ ПУНКТЫ ГОРОДСКИХ И СЕЛЬСКИХ АПТЕК И СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫХ ПУНКТОВ ПРИЕМА» и малую медицинскую энциклопедию; составляю список, с которым посещаю аптеку: в один пакет (тот, что поменьше) складываю современные фармацевтические препараты, а во второй (значительно вместительнее) разные травы и корешки. Затем наступает самый сложный этап приготовления чудо-зелья: травы измельчаются посредством миксера, дозируются, рассыпаются по коробочкам с соответствующими пометками: от головы, от живота и в том же духе. Проделав необходимую процедуру, я увеличиваю чудодейственные свойства снадобья, добавляя толченые таблетки и пилюли из расчета один к пяти от рекомендованного на упаковке: люди тамошние не избалованы разными антибиотиками и поэтому более чувствительны к воздействию лекарств. Вот таким нехитрым способом я и укрепил репутацию волхва — мастера на все руки. Подумываю выйти на мировой рынок — в стенах стольного града уже тесно.

По поводу удачной торговой операции я и шикую.

Вкуснотища!

Наслаждаясь каждым взрывом вкуса на языке, я мысленно поздравил себя с удачным приобретением — домовым Прокопом. Воистину без этого маленького шустрого и домовитого (извиняюсь за каламбур) духа, или кто там он по иерархии христианской демонологии, в общем, именно благодаря его стараниям в моей избе наметился явный крен в сторону порядка и обжитости. Исчезла паутина из углов — у меня все руки не доходили вооружиться веником и пройтись по потолку. Заблестел самовар…

Кот-баюн терпеливо дождался окончания завтрака и забрал опустевшую тару.

— А я здесь это… — начал он несмело.

— Опять? — строго спросил я.

— Да я не то… не политические…

— Уже лучше.

— Про любовь стихи.

— А что, весна на дворе? Март?

— Какая весна? — удивился кот.

— Ладно, забудь, — отмахнулся я. Не стану же я ему объяснять зависимость активности гормонов от времени года.

— Я прочитаю?

— Конечно, — милостиво согласился я, надеясь, что юное дарование ограничится чтением и не станет петь.

Не суждено было сбыться моим надеждам.

Василий притащил свою двухструнную и позвал домового.

Когда внимательные зрители заняли свои места: я на кровати, то есть без изменения дислокации, а домовой, высунувшись из-за печи и положив косматую голову на крохотные ручки, кот-баюн прокашлялся и ударил по струнам. Причем сразу по обеим.

На окраине лесной — глухой,

Но в стороне все же моей — родной,

Безобразие нарушило устой —

Это все любовь… Там русалочку лешак

Уж и так, и так, и так! Не подступится никак.

Ох, любовь… А она хвостом махнула,

В речку с дерева нырнула,

Упустила счастье — дура!

Вот вам и любовь…

Яростное балалаечное соло, затем лапа прижимает струны, разом обрывая музыку.

Кон Василий выдерживает паузу и кланяется.

Благодарные слушатели, то есть я и домовой, естественно, зааплодировали.

А что делать?

Васька напыжился от гордости за свое гениальное творение. Его шерсть поднялась дыбом, пасть расползлась в довольном оскале, отчего усы встопорщились, и весь его облик буквально вопил: «Хвалите меня, хвалите!».

Переход баюна от похабных антиправительственных частушек к лирике следовало поощрить. Но не сильно…

Я ограничился похлопыванием по загривку и плошкой молока.

Заодно угостил и домового. Он хукнул и залпом опорожнил кружку, затем, шмыгнув носом, выпалил:

— Хозяин, базар есть.

— Ну…

— Вы, конечно, мужик хороший, добрый, даже отзывчивый, корешок надежный…

— Спасибо.

— …. но неженатый.

— И что?

— Как что? В натуре, бабу в дом вести надо.

Я уже открыл рот, чтобы посоветовать ему не лезть в чужие дела, но тут Василий хихикнул и заговорщицки подмигнул.

— Хозяин у нас птица высокого полета. Ему царевну подавай.

— Цыц, волосатый!

— А что я? Я ничего. Сам видел, как вы с царевной Аленкой в садочке лобызались.

— Замолчи, а то на воротник пущу…

— Ой-ей-ей! Испугался…

— Струны порву.

— Молчу, — насупился борец за правду.

— Че, в натуре? — поинтересовался домовой.

— Угу, — подтвердил я.

— Ой, блин, засада, — схватился за голову Прокоп.

— Знаю, нелегко придется.

— Не все-то ведомо и волхву — гласу сил природных.

— А…

— Я тут на зорьке, — начал пояснять домовой, — с соседкой трепался. То, се… Так вот, она новость сообщила, паршивую, как ноне я зырю. К телке твоей сваты нынче ночью подрулили.

— Кто? — несколько сбитый с толку обилием сленговых выражений, поинтересовался я.

— Послы буфа царства тридесятого — Кощея Бессмертного.

— Да сказки это.

— Ну не знаю… Может, и сказки, а только подвалили они ополуночи. Все в черном; кони аки сажа, лишь беньками так и зыркают, вроде как огнем полыхают. Жуть! Сказано, нечисть заморская.

— Что еще?

— Сам Кощей прибыл в карете, золотом обитой и каменьями изукрашенной. Словно фраер в лепне черном, токмо морда как у упыря, белая вся, и мослы выпирают. Советник с ним — Чудо-Юдо. Здоровенный и башковитый.

— Что, умный очень?

— Да не… Бошек у него много, аж шесть. И все клыкасты и глазасты. Такой сожрет вместе с одежкой и лаптями и не поморщится.

— Не стоит беспокоиться, — проговорил я скорее для самого себя, — не отдаст же царь-батюшка родное дитятко в руки урода заморского. Любит он ее.

— Так-то оно так, но уж очень силен женишок незваный, тварь костистая. Может и войной пойти.

— А что делать? — спросил я.

— Замочить гада! — Это домовой.

— Увести невесту, — поддержал его кот-баюн.

— Короче. Вы тут сидите, а я схожу во дворец — разведаю что к чему.

В этот момент в дверь постучали.

Прокоп шмыгнул в устьице печи — лишь сажа закурилась. Васька сунул балалайку под кровать, а сам разлегся на подушке.

Я поспешил в сени и отворил дверь.

Тотчас в хату ввалился ярыжка. Тот самый, который давеча сообщил мне о царском вызове.

— Мира и процветания вашему дому, хозяин, — приветствовал он меня, кланяясь в пояс.

Растет однако же мой авторитет.

— И тебе того же, мил человек. С чем пожаловал?

— По цареву повелению, с наказом тотчас доставить тебя, волхв Аркадий, в царские палаты.

— Случилось чего?

— А то… Беда. Побежали.

— Не спеши, сперва оденусь. Все ж не в баню иду.

— Побыстрее, прошу, поторопись.

Наспех собравшись и сетуя на то, что нет времени побриться, я вышел во двор вслед за царским посыльным.

Ярыжка утер лоб и рванул ко дворцу, да так, что только пыль над дорогой поднялась, словно из-под копыт рысака.

Я тяжело вздохнул и пообещал себе купить коня помоложе моего Борьки, чтобы на нем скакать можно было.

Бег никогда не был моей сильной стороной. А до дворца, как ни крути, километров шесть, не меньше.

Сперва левой, затем правой. Снова левой. Правой… Жарко, однако… Левой, правой…

Раз такой срочный вызов, могли бы и карету прислать…

Глава 6

ЧУДО-ЮДО ШЕСТИГЛАВОЕ

Раззудись плечо, размахнись рука…

Из курса подготовки молодого драконоборца

— Проходи, любимец богов, присаживайся. — Царь Далдон подхватил меня под локоть и проводил до скамьи, где сел сам и велел сесть мне.

Что ж, цари, поди, тоже люди, из той же грязи вылеплены — как нужда придавит, так тотчас становятся запанибрата.

— Чем могу служить? — поинтересовался я.

— Да так, дельце у меня к тебе есть. Сослужи-ка ты мне службу малую, даже не службу — службишку… а я награжу по-царски. Не обижу.

— Не ради корысти личной, а ради отечества родимого готов любой волхв голову сложить, — с жаром произнес я, пытаясь угадать, что же все-таки царю от меня надо.

— Похвально рвение твое, волхв. Весьма похвально. — Далдон похлопал меня по плечу. — Слушай просьбу царскую. Я повелеваю тебе убедить царевну Алену выйти из своих покоев и как подобает встретить сватов и приветить жениха высокородного. А то уже не девичья робость получается, а форменный акт неповиновения власти верховной — то есть мне — выходит.

— А кто жених? — спросил я, прикинувшись валенком.

— Царь тридесятого царства Кощей Бессмертный.

— А Але… о-а-о… легко ли отказать таким сватам?

— В том-то и беда, волхв, в том-то и беда…

— Царевна против этого брака, а вы, царь-батюшка?

— Да что ж, сердце у меня каменное?! Но больно вражина настойчив: войной грозит.

— Не нам, русичам, бояться угроз.

— Ну, не все так плохо… Жених знатен, богат… Все будет у Аленки. Поплачет, да и смирится.

— А любовь?

— Какая любовь? — отмахнулся царь. — Не царское это дело. Пускай вон селяне любовию маются по полянам да прогалинам… Ну ступай, ступай ужо… Коли чего для дел колдовских потребно, зелье приворотное добавить — только кликни кого, мигом найдут и доставят.

Я послушно поднялся и направился за невесть откуда появившейся сенной девкой.

Она зашлепала босыми ногами, лихо выписывая восьмерки литыми бедрами и размахивая тугой косой.

Сенная девка проводила меня до дверей в покои Аленушки и указала на них пальцем. Старательно потупив взор, тяжело дыша, отчего туго набитый лиф затрещал по швам, и залившись краской, она замерла, ожидая моих распоряжений.

Я осторожно постучал о резной косяк костяшками пальцев.

В ответ тишина.

Я повторил стук и окликнул хозяйку этих покоев:

— Царевна Алена, отворите, будьте любезны.

— Кто меня беспокоит? — раздался самый милый для моих ушей голос.

— Волхв Аркадий.

— Один?

— Да, — ответил я, решив, что присутствие сенной девки не считается.

Прошелестели шаги, и дверь немного приоткрылась. Я проскользнул внутрь.

Аленушка закрыла дверь на засов и лишь после этого повисла у меня на шее.

Ее губы жадно впились в мои страстным поцелуем. Я не остался в долгу. Прижав ее к себе, я ощутил жгучее касание острых девичьих грудок. Мои ладони скользнули по плечам, по гибкой спинке, легли на упругие ягодицы и нежно сжали их, одновременно еще плотнее прижимая наши тела друг к другу в попытке слиться воедино. Навечно, навсегда…

К сожалению, вечность слишком скоротечна. И хотя мы ужасно соскучились друг по другу, целоваться-миловаться было некогда, нужно было думать о том, как предотвратить свадьбу.

— Я не могу без тебя, любимый, — шепчет она мне.

— Я без тебя тоже, — отвечаю я.

Вот так началось заседание подпольного комитета по предотвращению свадьбы.

— Значит, так. Моя маленькая девочка попробует уговорить папаню указать сватам на дверь.

Алена с сомнением качает головой:

— Уже пробовала…

— Попробуй еще, а я постараюсь убедить жениха изменить решение.

— Как? — Она взволнованно заглядывает мне в глаза.

— У меня свои методы, — уклончиво отвечаю я, думая о мече-кладенце, оставленном в чулане.

— Будь осторожен, — шепчет Алена и целует меня.

— Это уж точно. Мне есть ради кого жить. — Я весьма циничен по натуре — достойное дитя безумного мира, но… возможно, любовь придумана кем-то свыше, а не нами.

Снова поцелуи, еще нежнее и трепетнее.

Выпустив меня, Алена закрыла двери. Скрипнул засов, сенная девка проводила меня в гостевые хоромы. Некоторое время потолкавшись среди слуг, поскольку отчет царю о ходе переговоров с его младшей дочерью следовало предоставить после обеда, я разузнал кое-какие подробности о предстоящем банкете, на коем будут присутствовать окромя царя и бояр и заморские гости. Столы вынесли в сад. Значит, мне туда дорога.

Миновав застывших у дверей краснокафтанников, которые в ответ на мое пожелание здоровья лихо звякнули алебардами, я нырнул в тень ветвистого дуба.

Легкий ветерок приветственно зашелестел листвой, повеяло прохладой, которой не даст ни один кондиционер в мире.

Челядь закончила накрывать столы и удалилась. Остались лишь стольник, в сотый раз поправляющий блюда и смахивающий несуществующую пыль с лавок, да я.

Подождем.

Первыми появились думные бояре. Они чинно, но кучно вышли к столам и принялись переговариваться, не имея возможности сесть до того, как свое место займет царь.

Я невольно прислушался.

— Нет на земле нашей покоя, — посетовал седовласый, в кумачовой папахе, боярин с бородой по пояс. — И где ей видеть мир, коли нет почтения к былому? В прежние-то времена посмела бы нечисть бледнолицая к царевой дочери свататься?

— Так силен же Кощей, страх как силен, — возразил другой, с хитрыми, непрестанно бегающими поросячьими глазками и нервно подергивющимися руками. Не иначе казначей.

— Мы тоже не из навоза слеплены, — вступил в полемику моложавый боярин. — Есть сила в руках и отвага в сердцах.

— Не много проку от отваги, коли врага вдесятеро.

— А по мне, так гнать надо взашей Кощея с пугалом его да сватами.

— Легко сказать, да кто может сладить с Чудом-Юдом шестиглавым? Он же пламенем дышит и камень в песок разжевывает. А ручищи?

— Да, страшон…

— Боязно супротив выступать, а царевна Алена обвыкнется в хоромах Кощеевых, смотришь, и крутить им начнет. Вот нам и выгода.

— Так не люб он ей… Ох как не люб, — сверкая чистыми глазами, воскликнул молодец боярского роду.

— Люб — не люб… Главное — недостатку ни в чем не будет знать. А то, что лицом уродлив да телом чахл, так свыкнется. Такова женская доля… Сама, поди, тоже не больно сдобная девка. Кто больно на ее худобу-то позарится…

— Ты мене царевну не забижай, а то вдарю, — погрозил кулаком самый грозный на вид боярин. Косая сажень в плечах, пудовые кулаки — он выделялся среди остальных, как медведь средь ежиков.

— А что я? Я говорю, что коли породниться с царством тридесятым, так и связи торговые наладить можно. Злато и каменья, опять-таки, там дешевле.

— За честь, не за живот радеть потребно, — возмутился молодец, чьи речи начали вызывать у меня симпатию.

Что-то гркжнуло, бояре замолчали, и к столам вышел посольский эскорт с Чудом-Юдом во главе.

Они высокомерно прошествовали к столу и уселись.

Бояре возмущенно зароптали, не решаясь все же вслух выразить неудовольствие поведением гостей.

Чудо-Юдо взял кувшин вина и опрокинул в одну из своих пастей, в то время пока остальные пять голов внимательно изучали обстановку.

Наконец его взгляд упал на меня. Я ответил ухмылкой и двинулся к нему.

От одного вида усеянной острыми зубами пасти меня бросило в холод. Но я одолел страх и почувствовал небывалый подъем от собственного безрассудства.

Ко мне повернулась вторая голова.

Еще шаг.

Третья голова обратила на меня свой взор.

Бояре затаили дыхание, почуяв, как что-то назревает.