Волхв-самозванец

И тут сработал главный закон кинематографа: «Хороший герой побеждает, потому что плохой слишком долго наслаждается триумфом над поверженным, но недобитым противником».

Кусок стены с треском отвалился и, рухнув на пол, рассыпался в пыль. В образовавшееся отверстие просунулась небольшая, но страшно грязная рука. Она пошарила в пустоте, затем отломила еще несколько кусков от стены, расширяя отверстие, и наконец показался владелец этой руки. Он спрыгнул на пол, отряхнулся и раскатисто чихнул.

— Что это? — опешило привидение.

— Домовой Прокоп, — представил я новоприбывшего. — Привет, Прокоп.

— Здравствуйте, хозяин. Как вы тут?

— Да вот, лежу, никого не трогаю, казни дожидаюсь, а тут пришло привидение и собирается меня убить, — пожаловался я.

— Да я пошутил, — пятясь, проблеяло привидение.

— Так… — Мой домовой упер руки в боки и насупился. — А ну вали отсюда, пугало заблудшее. Ишь, чего удумал?! Да я тебе…

Привидение поспешно нырнуло в стену и там растворилось под дикий свист и улюлюканье Троих-из-Тени.

— Больше никого нет? — деловым тоном поинтересовался Прокоп.

— Палач ушел куда-то, — сообщил я.

— Вот и прелестно, просто-таки расчудесно. Никто побегу не помешает.

Домовой проворно распутал узлы, освободив меня от опостылевших веревок. Я размял кисти рук, похлопал по ногам и довольно улыбнулся. А жизнь-то налаживается!

— За мной! — скомандовал домовой и юркнул в дыру. Я приблизился к ней, почесал затылок и пришел к выводу, что этот путь для меня недоступен. В вырытый домовым лаз протиснется только моя голова, да и та с риском лишиться ушей.

— Эй, Прокоп!

— Что?

— Ты давай, ползи домой, а я пойду другим путем.

— Это почему?

— Лаз слишком узкий.

— Ой! — хлопнул себя по лбу Прокоп. — А ты попробуй выдохнуть…

— Столько не выдохнешь…

— Что же делать? — пригорюнился домовой, пятясь из отверстия.

— Надо на диету садиться, — посоветовал Гнусик.

— Попробую сбежать через двери, — игнорируя моего теневика, ответил я.

— Не выйдет.

— Это почему?

— На выходе четверо стрельцов в карауле…

— Да прорвусь.

— …и толстая дверь, обитая железом и отворяемая лишь снаружи.

— Это уже плохо. А как же палач выходит? Может, есть потайной ход?

— А он и не ходит никуда — здесь живет. Только для исполнения приговора наружу выбирается. Тяп голову — и обратно, в свое подземелье.

— Отшельник, значицца.

Домовой шмыгнул носом и со злостью пнул ногой стену.

— Да ты не переживай, — сказал я, положив руку ему на плечо. — Отправляйся домой, я что-нибудь придумаю.

— Но…

— Ты ведь уже освободил меня, частично. Остальное я сам сделаю. Вот немного поразмыслю и придумаю.

— Я останусь здесь, — заявил Прокоп. — Вместе прорываться будем.

— Спасибо, но ты лучше сделай кое-что другое.

— Что?

— Мне нужно, чтобы ты пробрался к царевне и передал ей следующее: пусть не волнуется — со мной будет все хорошо, и еще скажешь ей, что я ее люблю.

— Неужели это так важно? Здесь когти рвать нужно, а ты все про сантименталии. Не до соплей нынче, голова дороже.

— Так ты передашь?

— Передам, — насупился домовой.

— А как там баюн поживает?

— Да я его уже несколько дней не видел, — сообщил Прокоп.

— Наверное, сочиняет очередную балладу: «О гибели героического волхва».

— Фраер волосатый. Как глотку рвать — он первый, а как… Писака!

— Отправляйся, пока палач не вернулся проверить, как я здесь.

— Эх! — Прокоп махнул рукой и нырнул в прорытый им ход.

— До встречи, — бросил я ему вслед.

— До встречи, — донесся приглушенный ответ. Вернувшись к столу, я забрался на него и принялся анализировать сложившуюся ситуацию.

Единственный выход, который приходит мне на ум, — побег во время транспортировки на место казни. Рвануться, перелететь через конвоиров, и рысью к дому. С помощью Троих-из-Тени эта часть побега должна удаться. С учетом неширокого распространения в сказочной Руси луков. Все больше для охоты… Затем ныряю в подвал, и через мгновение я уже совершенно недосягаем для преследователей. С этим все понятно, а вот как быть с Аленушкой? Ладно, об этом подумаю после, в более спокойной обстановке, без давящего на сознание дамоклова меча.

Задумавшись, я не сразу заметил, как воздух передо мной начал сгущаться, наполняя полумрак темницы яркими статическими разрядами. Волосы поднялись дыбом, холодок пробежал по спине. Хлоп! Сгусток искрящихся зигзагов лопнул, и на его месте возник голографический мираж. Лицо Бабы Яги с достопримечательным носом, украшенным волосатой бородавкой, некоторое время внимательно рассматривало меня, затем, придя к определенным выводам, скривилось в улыбке и что-то прошамкало. Поскольку читать по губам я не умею, а бегущей строкой ретрансляцию не сопроводили, то мне осталось только развести руками:

— Ничего не понимаю.

Баба Яга с удвоенным старанием принялась мне что-то втолковывать.

— А звук передавать нельзя?

Яга хлопнула себя по лбу и исчезла из поля зрения.

Некоторое время я любовался ленивым бегом мухи по закопченной стене, затем в эфир прорвались вздохи и охи. Кто-то голосом Бабы Яги матерно выругался в адрес наглых червей, которые умудряются забраться в волшебные яблоки, словно им настоящих мало.

Лицо Яги вернулось на место и обеспокоенно произнесло:

— Раз, два. Как слышно?

— Слышимость нормальная, — сообщил я ей.

— Молодцом держишься, голубь, — сказала Яга. — Новости у меня для тебя хорошие есть.

— Какие?

— Нашла я в чулане баночку заветную…

— Поллитру, что ли?

— Да где ж ее столько наберешь?! Но и того, что есть, хватит с лихвой.

— Для чего?

— Голову тебе приживить да воскресить.

— Как?

— Водицей живою.

— А вдруг она просроченная, выветрилась давно.

— Да не должна бы, — неуверенно возразила Яга. — Нужно попробовать.

— Лучше не нужно. Я расставаться с собственной головой и на миг не желаю.

— А что же делать? Казнь-то царевым указом назначена.

— Убегу.

— Не по-молодецки это как-то.

— Зато голова цела.

Баба Яга довольно усмехнулась, обнажив свой единственный зуб:

— Умен. Ну да я на всякий случай водицу с собой захвачу, вдруг пригодится.

Изображение пошло рябью.

— Вот же неугомонный слизняк, опять чего-то там прогрыз.

— До встречи, — крикнул я до того, как связь окончательно прервалась.

— Удачи-и-и…

Да, благосклонность сей ветреной девицы мне нужна как никогда.

Глава 29

КАЗНЬ

А мне летать охота…

Песенка водяного

Если вы спросите, собирался ли я присутствовать на собственной казни, то ответ будет однозначный: «Нет!!!»

А пришлось…

Припершийся ни свет ни заря палач явился не один, а с тройкой крепких стрельцов, кои и должны были отконвоировать меня до самого помоста, где им надлежало передать меня из рук в руки непосредственному исполнителю приговора.

— Не убежал же! — упредил я негодующий возглас одноглазого, узревшего отсутствие веревок на моих руках.

— Отсюда не улетишь, — оскалился он, хитро щуря глаз.

Какое-то нехорошее предчувствие царапнуло сердце, но тут же испарилось, так и не сформировавшись в определенное беспокойство.

— Раздевайся!

— Ага, щас! Извращенцы.

Один из стрельцов дернулся было урезонить меня при помощи кулака, но второй успел перехватить занесенный кулак.

— Я бы на твоем месте этого не делал, — посоветовал он задиристому.

— Это почему? — насупился тот.

— А если ответит?

— Да я его голыми руками…

— Как Чудо-Юдо? — с иронической ухмылкой поинтересовался мой заступник.

Его оппонент мигом сник, а я расправил плечи — как-никак герой.

— На казнь нужно идти в казенном, — уперся палач, тыча мне в живот свернутой в рулон холщовой рубахой, внешний вид которой и запах навевали мысль о сотне немытых тел, встретивших свой последний миг непосредственно в ней.

— Не буду я этого надевать.

— Ну, нет так нет, — подозрительно легко уступил одноглазый палач. — Не очень-то твои вещи мне и нужны. Но руки нужно связать.

Сопротивляться бесполезно — меня элементарно задавят массой, — и я добровольно протягиваю руки. Их связывают. Первый раунд за мной. Окажи я сопротивление, руки заломили бы за спину и там скрутили. А так какая-никакая, а все возможность как-то ими действовать.

А вот об этом мы не договаривались!

Вокруг пояса завязали еще одну веревку, концы которой, метра по три длиной, накрутили на руку двое из стрельцов.

— Пошли! — скомандовал палач.

— Хи-хи, — ударил в спину мерзкий смех.

Я обернулся и успел рассмотреть отступающую в тень фигуру привидения, посетившего меня вчера вечером.

Хорошо же, стукач! Если выживу, приведу из своего мира попа-экзорциста, он тебе покажет.

Стрельцы тоже обернулись, но немного позже и ничего не успели рассмотреть, тем не менее беспокойство охватило их, и они поспешили покинуть неуютное подземелье.

Пройдя через открывшиеся со скрипом двери, мы оказались в царском саду, расположенном за глухой стенкой дворца. Второй раз за свою карьеру волхва я покидаю «гостеприимное» подземелье, куда меня неизменно доставляют в бессознательном состоянии. Что-то не нравится это мне… так и система может выработаться… От земли веет прохладой, и я зябко передергиваю плечами.

Ночи стали заметно холоднее — осень на дворе. А кажется, только вчера мы с Аленкой целовались вот под этим раскидистым вязом… обнимались, забравшись в густые заросли сирени… наполняя короткие минуты встреч безумной страстью и чарующей нежностью. Но как же давно было это вчера…

Затворив за нами вход в темницу, двое стражников остались на посту, а двое других присоединились к нашему кортежу.

— А чего так рано? — поинтересовался я у более расположенного ко мне стрельца. Того, который заступился за меня в подвале. — Казнь-то вроде днем будет?

— Дык заведено так. Чтобы народ насмотрелся, значицца, на злодея, простите, кудесник, это вас не касается, вы-то герой, защитник, токмо, конечно, царев преступник…

Несчастный совсем запутался, не в силах разобраться, кто же я на самом деле: герой или преступник.

Отвлекая его от моральных терзаний, а задал вопрос, ответ на который может подтвердить мои подозрения.

— А что, на казнь всегда с этими веревками ходят?

— Впервые.

— Палач придумал? — догадался я.

— Угу, — кивнул стрелец, смело шлепая по коровьим лепешкам. — Говорит, вроде бы вы улететь надумали, — шепотом сообщил он, доверительно склонившись к самому моему уху.

Все-таки правильно я истолковал злорадный хохот привидения — вот ведь сексот!

Калитка раскрылась с протяжным скрипом давно не смазанных петель. Я-то ей не пользовался, предпочитая проникать в сад через выломанную доску в заборе. Хватило одной пробы, после которой я месяц трясся, ожидая засады.

Тоска накатила с удвоенной силой, захотелось удариться в истерику с набиванием шишек о ближайшую стену и диким криком. До чего же мне страшно… просто ужас. Ощущаю себя втиснутым в куклу для битья в театре абсурда. Занесли же меня черти в это дикое время. Не хочу умирать! Даже зная, что у Яги есть волшебная вода, которая сможет вернуть меня к жизни. Все равно не хочу-у-у!!!

На площади, в центре которой воздвигли лобное место и временную царскую ложу, уже толпятся люди. Несколько местных мальчишек барахтаются в пыли, играя в казаков-разбойников. Парочка нищих облюбовала место а в теньке сцены в ожидании зрелищ и хлеба, ведь многие сердобольные люди, настроенные на философский лад видом смерти, махнувшей саваном перед их глазами, становятся щедрыми и не скупятся на подаяния. Еще на площади стоит небольшая толпа бедноты, слушающая кого-то невидимого за их спинами.

Перевожу взгляд на помост. Контраст черного и красного цветов только подчеркивает своей стильностью показушную сущность всего предстоящего действа.

Еще есть время, утешаю я себя, через час мои стражники ослабят бдительность, и я вырвусь. Главное — выждать удобный момент. Но почему так предательски холодеет в груди и немеют ноги-руки? А взор словно прикипел к простому деревянному чурбаку, иссеченному многочисленными ударами, с облетевшей частично корой. Топора пока нет — и на этом спасибо.

Сместив взгляд себе под ноги, чтобы видеть ступеньки, ведущие на помост, я заметил надпись на черной обивке. Присмотревшись внимательно, так опешил, что умудрился-таки поставить ногу мимо ступени. Корявыми буквами выведено: «Долой самодержавие! Пролетариев на трон! Все объединяйтесь! No pasaran!»

— Вот наш герой! — ударил визгливый возглас в спилу. — Мученик за права простых людей!

Медленно поворачиваюсь, уже зная, кому принадлежит этот голос. Так и есть — кот-баюн. Заметно похудевший, со свалявшейся шерстью, в дырявой черно-красной футболке с надписью: «ШАХТЕР», но точно он.

А Василий тем временем продолжает нагнетать обстановку.

— Для чего вообще тиран, непонятно по какому такому праву занявший трон, устроил эту казнь? А для того, чтобы запугать нас. Но мы не боимся! И не хотим жить по-старому. А он хочет править по старинке, но не может, потому что есть мы. И мы сила, если вместе. Так встанем же на защиту нашего достоинства и чести. Да, у них мечи, но наше дело правое и у нас есть это. — Кот поднял с земли булыжник и потряс им над головой. — Это оружие пролетариата.

Толпа заворчала, щедро одаривая стрельцов недобрыми взглядами. Те плотнее обступили меня кольцом и взяли бердыши наперевес.

Выступление привлекло внимание жителей всех окрестных хат, начали сходиться люди: послушать да поглазеть. Не каждый день, поди, балаган концерты устраивает.

Не иначе как поэт-самоучка затеял учинить революцию. Я-то думал, что он стихи пишет, а он спасает меня в меру своего таланта. Но где он так политически подковался?

— Товаищи! — заметно картавя, возопил баюн. — Скажем решительное «Нет!» мировому империализму в лице отдельно взятого представителя правящей кучки.

Многие вновь прибывшие оказались политически несознательными или просто тупыми. Они принялись хлопать в ладоши и скандировать, притопывая в лад:

— Казнь! Казнь!

Завязалась небольшая словесная перепалка, по хорошей славянской традиции переросшая в потасовку с мордобоем.

Подоспел развод царских стрельцов, который попытался разнять дерущихся.

А вот это зря. Не любит этого наш народ.

— Менты поганые! — Кот Василий рванул на груди майку и затянул: — Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…

Недавние противники объединились против представителей власти, посягнувших на их законное право дать в зубы и получить в глаз.

Поднятый хай поставил на уши всю столицу.

Собаки заливались лаем, сцепившиеся в драке мужики матерно комментировали ход потасовки, бабы принимали во всем происходящем самое живое участие: одни, подобрав юбки и истерично визжа, пытались выбраться из людского круговорота, понимая, что на их попытки упасть в обморок внимания не обратят — затопчут, и поминай как звали; вторые были заняты спасением собственных дражайших супругов, третьи азартно болели, делясь одна с другой мнением о ходе поединка, четвертые, сообразив, что это добром не кончится, поспешили прочь, разнося со скоростью степного пожара весть о побоище.

В процессе увеселительного мероприятия о моей скромной персоне позабыли. Даже мои стражники, и те увлеченно болеют за сборную стрелковую команду. Но произошло это после того, как я оказался намертво привязан к угловым стойкам помоста. Надежда воспользоваться минутной невнимательностью растаяла как снег под струей горячей жидкости. Лишь горький осадок остался.

Я присел на шероховатые доски и принялся наблюдать за сражением, по своему размаху не уступающим эпическим битвам минувшего.

Сидел я, смотрел… плюнул и отвернулся. Революционная ситуация на глазах перетекла в слепой бунт, где главное свернуть челюсть своему противнику, а не добиться чего-либо. Один Василий целеустремленно продолжает свою агитацию, пытаясь направить энергию масс на мое освобождение. Но его игнорируют даже ближайшие сподвижники, не говоря уже про случайных участников.

Взошедшее солнышко начинает припекать. Для осени очень даже… Так и голову напечь может.

— Царь-батюшка едет!!!

Надсадный вопль вырвался из сотен глоток, прокатившись по площади, словно цунами. Потасовка сама собой сошла на нет. Бывшие противники примирились и рухнули ниц пред венценосной особой.

— Слава тебе, царь-батюшка! Слава!!!

Кот-баюн, проявив удивительную для него проницательность, бросил на меня извиняющийся взгляд и поспешно ретировался. И правильно. За подстрекательство к восстанию и антицарские речи его по головке не погладят: укоротят национальное достояние на его уникальную голову, и все. Даже памятника благодарные потомки не поставят.

Царь Далдон величаво поприветствовал толпу ласковой улыбкой и брежневским покачиванием руки.

Человек сто краснокафтанников полукругом охватили Далдона с боярами да советниками, обеспечив безопасный путь до временной царской ложи.

Закончив с поклонами, толпа замерла в ожидании, утирая кровавые сопли и подсчитывая выбитые зубы.

Причина их ожидания стала ясна спустя несколько минут. Грохоча колесами, окованными металлическими ободами, на площадь выехало три груженые телеги. На первой — сдобные калачи да медовые пряники, на второй — колбасы и копченая осетрина и на последней, вызвавшей значительное оживление, — бочонки с первоклассной, из царевых погребов, бражкой.

С тем же рвением, с которым только что били друг другу лица, собравшиеся устремились к поспешно вскрытым бочонкам. На дне телеги отыскались и прототипы одноразовой посуды, изготовленные из дерева с минимальной обработкой.

Брага полилась рекой.

А кто-то говорил, что лозунг «Хлеба и зрелищ» придумали римляне. Ага, как же… Они лишь упростили наш исконный вариант: «Браги, хлеба и зрелищ». Кажется, все компоненты, требуемые для получения толпой удовольствия, на месте. Бесплатные брага и хлеб на телегах, а зрелище будет на десерт. Поскольку, как бы мне этого ни хотелось, главному действующему лицу развлечения — не самому активному, но единственно незаменимому, — сбежать не удалось.

Вот и палач пожаловал. С топором на плече и в куклуксклановском балахоне по самый пуп. Ему тоже налили и заставили выпить. А че? Он не уважает присутствующих? Да… для полноты ощущений мне только пьяного палача на собственной казни не хватало.

Уроды! Ни одна тварь и не подумала мне предложить….

Опорожнив половину бочонков, немного уменьшив горки с рыбой и колбасой, преимущественно рассовав по карманам, народ достиг необходимой кондиции — его потянуло на деяния. А поскольку морды у большинства в весьма плачевном состоянии, то и продолжать драку нет желания, то ли дело казнь. Как секс в резинке — есть и движение, и адреналин в крови, а последствий нет.

Царь-батюшка встал, улыбнулся и сыпанул в толпу горсть золотых монет. И сел на свое место. Ни слова, ни полслова. Скромненько и со вкусом.

Другое дело палач. Вот где человек, лепящий свой имидж своими руками. Он идет грозно, сверкая единственным глазом сквозь прорезь в съехавшем набок балахоне. Массивный топор мерно подпрыгивает на плече в такт шагам. Передник заботливо орошен свежей кровью. Крутанув топор, палач ловко перебросил его из руки в руку и… едва не лишился пальцев, уронив себе на ногу.

Несмотря на явный комизм ситуации, страх сковывает меня. Может, это и смешно, вот только к тому же и смертельно.

— Каково твое последнее желание? — величаво интересуется царь.

— О помиловании речи конечно же идти не может?

— Разумеется.

— Значит, так, хочу золотую рыбку или палочку-выручалочку.

— Нет.

— А мир во всем мире?

— А оно тебе надо?

— Ну… вообще-то я положительный герой.

— Ближе к делу.

— Сто грамм и пончик.

— На здоровье! — взревела толпа, взяв на себя роль тамады.

Я едва не поперхнулся. Своевременное пожелание.

— За дело! — скомандовал царь. Палач поплевал на руки.

Я обежал взглядом лица первого ряда зрителей, вычленяя знакомые. Вот Софон, рядом Баба Яга с Прокопом, вот Яринт и Потапыч, чуть правее Владигор с малознакомым волкодлаком.

Спрессованное в тугую пружину время хлопком начало раскручиваться, набирая обороты. Стрельцы подтащили меня к изрубленному чурбану и припечатали к нему грудью. Комок желчи подступил к самому моему горлу, не давая свободно вдохнуть.

Палач поднял топор, примеривая его к руке.

Я рванулся, ослепленный животным ужасом. Но тело словно окаменело. Лишь мычание сорвалось с моих губ.

— Остановитесь!

Словно прорвав пелену, застившую мозг, до моего сознания долетел звонкий женский крик. И нет голоса милее и чудеснее…

Глава 30

ТРИ УСЛОВИЯ ДЛЯ СЧАСТЬЯ

Что бы ни случилось… случается к лучшему… но от этого бывает только хуже…

Первый закон истории

Аленушка взбежала на помост и набросила мне на голову свою шаль. Я мгновенно лишился возможности наблюдать за происходящим, осталось лишь положиться на слух.

— Что это значит? — гневно воскликнул Далдон. — Отвечай, дочь моя.

— Я беру в мужья этого человека.

Это уже интересно.

Начинаю помаленьку извиваться, пытаясь принять более приемлемую для столь важного мероприятия позу.

— Что?! — Голос Далдона заставляет заледенеть самые храбрые сердца.

— По старинному обычаю, — продолжает гнуть свое царевна, — если приговоренного к казни человека покроет покрывалом и наречет своим суженым невинная дева, то он волею богов становится мужем ей, а не Смерти.

Наконец-то мне удается принять относительно вертикальное положение — остается подняться с колен. Но вот это-то и является проблемой из-за связанных рук и затекших ног. Трое-из-Тени, о которых я из-за волнения позабыл, — подхватили меня под белы рученьки и поставили на ноги.

От резкого движения накидка сползла набок, и я смог обозреть происходящее. Для этого, правда, приходится скашивать левый глаз, но эти мелкие неудобства ерунда по сравнению с тем, что меня ожидает в случае, если Аленушке не удастся настоять на своем.

Царь Далдон гневно сверкает очами и потрясает короной, но пока не отдает никаких приказов. Изрядно захмелевшая толпа растерянно собирается с мыслями: с одной стороны, ее пытаются лишить законного зрелища, а с другой — происходящее вышибает слезу. Бражка способна качнуть толпу из одной крайности в другую. От звериного буйства до умильного всеобщего лобызания и братания.

И тут на арену выступил начинающий шоумен в лице (или морде) кота-баюна Василия. Певец из него, прямо скажем, не очень, но зато оратор…

— Люди добрые! — заорал он, взбираясь на помост. — Судьбы человеческие куются на небесах. И лишь богам ведомо предназначение каждого человека. И не в людской власти становиться на пути высших сил. Нечего и…

Царь сделал стражникам знак убрать с помоста баюна. Думается, и для него найдется плаха и топор, тем паче что Далдон давно собирался это сделать.

— Беги, — посоветовал я коту.

Да он и сам это уже сообразил. Поэтому перешел сразу к делу:

— Горько!

Нахмурившаяся было от обилия ненужных слов толпа воспрянула духом, получив четкие инструкции к дальнейшему действию. Свадьба — это по-нашему.

— Горько!!! — взревел многоголосый хор. — Горько, горько…

Царевна зарделась, зато я не растерялся. Крутанув головой, сбросил покрывало и, оттолкнув стоявшего на пути стражника, запечатлел на ее устах горячий поцелуй.

Собравшимся это понравилось, и они затребовали повторения на бис, подлив бражки и скандируя:

— Горько!

Я с удовольствием повторил.

Далдон досадливо запустил короной в своих советников и хлопнул в ладоши. Шум мгновенно прекратился.

— Я согласен, — как-то уж очень быстро согласился он.

— Ура! — троекратно проревела толпа, и я в том числе.

— Да здравствует самый справедливый и милосердный царь на свете! — перекрывая восторженный рев толпы, провозгласил кот-баюн.

Стражники освободили меня от веревок, и Алена, подхватив под руку, потянула к Далдону. Мы дружно грохнулись ему в ноги и попросили благословения.

— Не так быстро, — охладил наш восторг царь. — Я согласен, но у меня есть три условия. Выполнишь — отдам за тебя дочь, а нет, не взыщи — голова с плеч.

— Какие условия?

— Завтра узнаешь. А сегодня будем пировать. Видишь, народ праздника желает.

Что-что, а праздник испортить он сумел. Неопределенность изматывает похуже ожидания казни. Знаем мы их царскую зловредную натуру. Забросит перстенек в море-окиян, а мне изволь достать его до завтрашнего утра. А у меня, как назло, ни одного ихтиандра знакомого или там команды аквалангистов…

— Что же ты не весел? — добродушно улыбаясь, поинтересовался царь, опорожняя серебряный кубок.

— Да вот мысль меня терзает…

— Какая?

От отчаяния набравшись смелости, ответил:

— Думаю — кого на свадьбу пригласить. Маловат дворец — все не поместятся.

От подобной наглости царь поперхнулся вином. Аленка чувствительно пихнула меня под ребра и прошептала на ухо:

— Не гневи.

Можно подумать, я сам не знаю, как опасно нарываться на царский гнев. Это чревато неприятностями покруче, чем у муравья, застрявшего на слоновьей тропе. Даже если не растопчет, то тряхнет так, что всю жизнь подпрыгивая ползать будешь.

Оставив народ пировать, мы с царевой свитой направились во дворец. Они верхом на конях, я на своих двоих. Что же… мы люди не гордые… можем и пешком пройтись. Особенно учитывая, что альтернативы все равно никакой.

У ворот в царскую слободу Далдон остановил коня и соизволил обратить внимание на мою скромную персону.

— Значицца так, волхв. Слушай мой царев указ. Коли выполнишь три мои поручения — быть тебе моим зятем, Аленушке — мужем. Коли нет — беги куда очи зрят, может, жизнь и спасешь, а вернешься ни с чем — плаха тебя ждать будет. Велю в готовности содержать — для казни лютой. Иди.

— Какие желания?

— Для интересу спросил аль счастия пытать будешь?

— Если это в силах человеческих и угодно небесам — свершу пожелания ваши.

Взмахом руки отослав свиту прочь, царь склонился ко мне:

— Что ж ты упертый такой? Поселись где от столицы подале и не высовывайся — я преследовать не буду.

— Не могу я без Алены.

— Так люба, что голову сложить готов?

— Люба.

Царь вздохнул.

— Вот ведь каков… Эй! — Повысив голос, он огласил свои условия. — Слушайте мой царев указ. Первое желание — Кощея со свету сживи аль в полон возьми, дабы неповадно было на нас войной ходить. Эта служба будет для отечества. Выполнишь — приходи, остальные узнаешь. Для царевны будут и для меня — царя тваво.

Развернув коня, он скрылся за воротами.

— Лучше убеги, — донеслось его пожелание. Аленушкино личико мелькнуло во дворе, и взлетела в прощальном напутствии ручка.

Понурив голову, я опустился на пожухлую траву, вытоптанную копытами и припорошенную пылью. Задал мне царь задачку, впору к ведьмачьему подарку обращаться. Сделать глоток, и прощай-прости, жизнь непутевая. Кощея мне вовек не одолеть. Даже с куклой и иголкой.

Чья-то рука опустилась мне на затылок и ласково погладила.

— Не горюнься, Аркаша, — просипела Баба Яга, — авось придумаем, как пособить горю твоему.

Подняв голову, я с удивлением увидел, что нахожусь в окружении своих друзей. Здесь и волкодлаки, и ведьма, и боевые маги, и домовой с котом Василием… Все собрались здесь. Верные друзья, которые рядом в тяжелую минуту, всегда готовые подставить плечо и подать руку.

— Что мне делать, други? — вопросил я.

— Знамо что, — за всех ответил кот Василий. — Выполнить Далдоново поручение и жениться на царевне. Я, конечно, без сапог, да и не на мельнице родился, но тоже не промах. Пусть только в мышь превратится — мигом съем, даром что сырого и немытого.

— Помолчи, пустобрех, — оттолкнул кота домовой. — Здесь совсем другие навыки нужны. Удавочку под воротник и коленом в хребет — пока язык не вывалится.

— Давайте отложим раздумья на утро — оно вечера мудренее, как говорила одна Кощеева знакомая жаба. На сегодня и так событий достаточно.

Я позволил усадить себя в ступу и оттранспортировать до моего дома, где тотчас провалился в беспокойный сон. Наполненный Кощеевым смехом и бесконечным падением в пропасть, стрекотаньем станкового пулемета, превращающегося в чудо-жезл, способный как по мановению палочки крушить все вокруг, и скрежетом зубов отполированного до блеска черепа, в глазницах которого вращаются чудом сохранившиеся глазные яблоки. Просыпаюсь весь в поту, с бешено колотящимся сердцем и рвущимся наружу криком, обессиленно падаю на влажную простыню и тотчас проваливаюсь в очередной кошмар. Сновидения отступают только под утро, оставив после себя изможденное тело, разметавшееся на скомканной, влажной от пота постели.

Нужно ли говорить, в каком настроении я встретил собственное пробуждение?

В сунувшегося первым кота я запустил подушкой. Благо начинающий поэт поднаторел в политической борьбе и без труда увернулся от летящего предмета. Следом за ним сунулся было домовой… Но поскольку пригодных для левитации посредством мускульной силы предметов под рукой не оказалось, я объяснил ему все на словах. Для краткости воспользовавшись отборными перлами «великого и могучего» и уместив все пожелания в одной фразе.

Меня оставили в покое, дав урвать остатки ускользающего сна. Но упражнение в словесности затронуло кнопку «Пуск» в мозгу, и он начал работать, набирая обороты и сминая пелену небытия.

Ну вот, поспали называется…

Потирая воспаленные глаза и с хрустом потягиваясь, я влезаю в свежую рубаху, натягиваю штаны, кое-как завязываю пояс и выхожу к честному народу.