Волхв-самозванец

Аккуратно сложив куклу, я зашнуровал кармашек и застегнул пояс.

— Разбить… забить… убить… отбить… — бормочет кот. Стараясь не отвлекать работающего поэта, окрыленного посещением величественной и капризной музы, я снимаю плащ и, сложив его вдвое, подкладываю под домового.

— Готово, — сияя, словно фотовспышка, сообщает Василий.

— Так быстро?

— Без лишней скромности скажу — да!

— Рассказывай.

Откашлявшись и приняв соответствующую случаю позу а-ля Цицерон, баюн принялся нараспев декламировать заклинание:

Ты катись, катись клубок,

Через кочку на восток.

Через реки и моря,

В место, где любовь моя.

Отыщи ты мне Кощея,

Душегуба и злодея.

Должен я его побить

И яйцо его разбить…

— Подожди, — перебил я Василия. — Какое яйцо? Я же его уже разбил!

— Может, второе? Впрочем, ладно, пусть будет немного иначе:

Должен я его побить,

Отмутузить, замочить.

Как покончу с супостатом,

С тем бессмертным злобным гадом —

Мне царевна скажет: «Да!»

Уж тогда гульнем, братва.

— Ты думаешь, это сработает? — оторопело спросил я.

— Сам попробуй — повтори.

Взяв клубок в правую руку, я повторил стих, поддавшись на провокацию кота-баюна. Не знаю, что на меня нашло…

— Ква? — сказал клубок и спрыгнул с моей ладони.

— Заработала!!!

От ликующего вопля баюна деревья задрожали, роняя последние листья.

— Ква-ква! — подпрыгнув, клубок устремился в направлении, грозящем мне лишь потерей коня. Которого и так нет.

Успев схватиться за змеившуюся по земле нить, я придержал чересчур прыткого проводника и привязал его к поясу. Мне и в самом деле необходимо поспешить, но это не значит ломиться сломя голову и бросать беспомощных друзей.

Одно вызывало дурные предчувствия: за последнее время кот Василий дважды оказался прав. Дважды! И оба раза в крайне важном деле. Он правильно выбрал направление движения на распутье и создал действующее заклинание.

А теперь оказался прав я.

Неприятности не замедлили свалиться как снег на голову. То есть без зова, но вполне ожидаемо.

Глава 38

ВСЯК ВСТРЕЧНЫЙ ВРАГ

DOOMаю — следовательно, существую.

Новое прочтение избитой истины

Первым делом из-за валуна высунулась петушиная голова. Внешне самая обыкновенная: изогнутый клюв, красный гребешок, почти закрывающий правый глаз, оранжевый пушок, покрывающий тощую шею. Только величиной этот петух, если тело его пропорционально голове, должен быть никак не меньше страуса. Наверное, и несчастные жертвы Буша, не иди их ножки на рынок, достигли бы к пенсии подобных размеров.

Затем по камню заскрежетали острые когти, которыми заканчивались передние (!) лапы, четырехпалые, покрытые перьями, но с густым подшерстком вместо пуха. По-птичьи узкая, сильно выдающаяся вперед грудная клетка и при этом довольно развитые плечи, за которыми виднеются сложенные на спине крылья. Наподобие орлиных, с длинными перьями цвета светлого пива, на самом кончике белая каемка.

— Что это? — поинтересовался голос из моей тени. Если б я знал…

Взгромоздив тело на валун, создание село на задние лапы, словно пес, и обвило их длинным змеиным хвостом, покрытым крупной зеленоватой чешуей, сквозь которую торчали редкие пучки волос.

— Скучно, — проскрежетало существо, широко распахивая клюв и нервно перебирая когтями по камню, отчего последний крошился и сыпал искрами. — Развлекайте меня!

Скосив взгляд на рукоять меча, выглядывающую из-за плеча, я решил не обострять обстановку. К чему лить кровь, если ты не уверен, что она будет чужой? Для начала попробуем договориться по-хорошему. Расскажу ему пару анекдотов, кот-баюн песенку споет — и мирно разойдемся.

— Для начали я хотел бы представиться, — сказал я, засовывая квакающий и рвущийся прочь клубок в карман. — Волхв Аркадий. Кота-баюна зовут Василием, а спящего домового — Прокопом.

— Уже интересно, — перестав крошить нерукотворный пьедестал, сообщило существо с головой петуха. — продолжай!

— Мне бы было легче разговаривать, зная, с кем, собственно, я имею честь…

— Чего?! — вытянув длинную шею, прокаркал петухоголовый мутант.

— Ты кто? — конкретизировал мой вопрос баюн, который осмелел, поняв, что есть его не собираются.

— А что, не видно? — Существо расправило крылья.

— Видно, но непонятно, — признался я.

— Я василиск, — гордо прокаркал мутант, рывком головы откинув гребешок на затылок.

— Правда?

— Правда.

— А не мог бы ты смотреть в сторону?

— Это почему?

— Да разное говорят…

— А что говорят?

— Говорят, что твой взгляд ядовит, он убивает всех вокруг.

— А еще?

— Говорят, петух и ласка имеют иммунитет.

— Чего?!

— В смысле невосприимчивы к яду.

— Какая ласка? — блеснул глазами василиск. — Нежная?

— Да обычная, лесная.

— Какая-какая?

— Ну… зверушка такая. — Я изобразил предполагаемые размеры. — Пушистая, с острыми зубами.

— Не, такую ласку не хочу. Вот как-то одна знакомая почесала мне шейку. Вот это была ласка! Обычно-то она все больше норовит клювом ударить…

— Таковы женщины…

Минутой многозначительного молчания мы выразили мужскую солидарность пред лицом женского коварства.

— Опять скучно! — заявил василиск. — Сейчас взвою с тоски. Лучше развлекайте.

— А сам себя не можешь? Или к подруге своей сходи — развлечетесь.

— Не могу.

— Она далеко? — догадался кот.

— Да нет, близко. Просто однажды, когда мы были вместе, на нас напала скука… я взвыл первый.

— И что?

— Окаменела.

— Кто?

— Подруга. Я же говорил…

— А почему?

— Что почему?

— Почему окаменела?

Наш диалог все более начинал напоминать блиц-игру «Что? Где? Когда?»

— Я же взвыл.

— И… — Ситуация начала проясняться. — Она окаменела?

— Ну да.

— И если ты взвоешь сейчас, то окаменеем мы?

— Ага, — с трудом сдерживая зевоту, подтвердил петухоголовый василиск.

И тут, как назло, из моей головы вылетели не только все анекдоты, но даже более-менее занятные истории. Лишь мысль о том, что я стану сам себе памятником, крутилась в голове: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Главное — принять наиболее подходящую случаю позу. Правую руку раскрытой ладонью вперед, левой вроде бы закрываю глаза от солнца. Это чтобы вездесущие голуби не добрались до лица…

— Загадки любишь? — поинтересовался Василий.

— Наверное, — неуверенно протянул василиск.

— Тогда угадай, — хитро щуря глаза и топорща усы, предложил баюн. — Кто на свете всех белее, всех румяней и нежнее?

— Моя подружка.

— Почему?

— А у нее пушок белый-белый, хохолок нежно-розовый, а уж нежная… я, кажется, вспоминал о ласке.

— Есть вещи и белее, и нежнее…

— Познакомишь? — выпячивая грудь, поинтересовался василиск. И тут же принялся оправдываться: — Подружка все равно окаменела. Скучно…

— Какое скучно? — возмутился Василий. — Отгадывай загадку. У тебя еще две попытки.

— Что же это может быть?

Пока василиск задумчиво теребил хвост, баюн наклонился ко мне и прошептал:

— Сдается мне, это мероприятие грозит затянуться, так что продолжай погоню. Прокопа брось здесь, я присмотрю. Удачи!

— А с вами…

— Нечего не случится, — уверенно заявил кот. — Уж я его развеселю, будь уверен. Только ты там недолго.

— Спасибо. Я пошел.

— Ты куда? — поинтересовался василиск, подозрительно рассматривая квакающий клубок, который я извлек из кармана.

— Пускай идет, — переключил на себя его внимание баюн. — Отгадал?

— Не знаю.

— Ладно. Для первого раза я скажу ответ. Всех белее — это мел. Всех румянее — румяна. А нежнее — материнская ласка.

— Но здесь три ответа! — возмутилась петушиная голова, потрясая гребешком.

— А никто и не обещал, что будет легко. Между загадками сделаем небольшой поэтический перерыв. Я спою тебе.

— А ты и петь умеешь? — удивился василиск.

— Сейчас услышишь, — сказал кот. На его месте я запугивать пернатого мутанта все же не стал бы.

Бросив клубок на землю, я последовал за ним, успев все же услышать первый куплет нового шедевра кота-баюна. Благо чем-чем, а громкостью голоса не уступит никому…

Рассыпались орды, сбежала вся рать.

Да здравствует витязь наш, мать-перемать!

Остался лишь я, мне на битву на…

С трудом поспевая за скачущим клубком, я довольно быстро миновал лесистую полосу и оказался на небольшом каменистом плато, в центре которого застыло мраморное изваяние изящной девушки, сжимающей в кулачках карманные молнии. Одетая в короткую тунику, она напоминала древнегреческую богиню охоты, вот только у ног ее замерли не трепетные лани, а сильные воины, от напряженных фигур которых веяло опасностью. Потрясающий натурализм. Скульптурная композиция, способная украсить собой зал любого музея. Именно там ей и место, а не посреди пустыря, куда заходят лишь редкие путники, гонимые нуждой или любопытством, да редкие местные звери. Именно встреча последних с первыми могла привести к появлению подобной скульптурной композиции. Это даже представить можно. Идет себе красивая молодая леди, сопровождаемая полудикими охранниками, а навстречу им выползает из леса скучающий василиск. Воины группируются вокруг девушки, их тела готовы к броску, но их игнорируют — они не вызывают интереса. Ленивый зевок во весь петушиный клюв. И композиция готова. Быстро и качественно. Отсутствие василисков в нашем мире — благодать. А то у каждого дома стояли бы невероятно натуралистичные статуи. Писающий мальчик, в некоторых странах с заметными признаками национальной принадлежности; девочка, сосущая леденец или чупа-чупс на любой вкус, — как признак эпохи, горлышко бутылки с водкой или что-то еще — как соответствие моральным нормам; дама с собачкой — любая с любой и на любой вкус; мужчина с сигаретой, один спасет лошадь, а второй — табун, причем с каждой затяжкой. Думается мне, что не много времени понадобилось бы находчивым дельцам от искусства, чтобы наладить производство скульптурных композиций под заказ. И заказчики найдутся. Кто-то из жалости закажет китайского паренька — вешалку. Так и он не будет больше голодать, и прихожая выглядит солиднее. Кто-то любит окружать себя красивыми вещами — и пойдут потоком поезда с красивыми девочками со всего света, беленькие с Украины и из Польши, желтенькие из Вьетнама и Кореи, а черненькие из Зимбабве и негритянских кварталов Америки. Хотите азиаточку в позе лотоса — без проблем! Чего еще изволите?

Скрипнув зубами, я отогнал слишком уж реальное видение и подошел к каменным изваяниям.

Нет, слава богу, это всего лишь статуя. Очень тщательно выполненная, но не более того. Чтобы развеять последние сомнения, я наклонился и заглянул туда, где резец мастера при всем желании не смог бы придать камню полной схожести с оригиналом. Не как у живых, но весьма-весьма…

Распрямившись, чтобы залитое краской лицо приобрело нормальный оттенок, я с интересом коснулся камня рукой.

Теплый, приятный на ощупь, и… движется!

— А-а-а!!!

Попытавшись отскочить, я почувствовал, как каменные пальцы сжались на моих ногах. Мышцы пронзила резкая боль. Завалившись на спину, я схватился за рукоять меча. Держащие меня каменные воины отвели для удара свои широкие ножи, похожие на римские короткие мечи, любимое оружие легионеров. Девушка в тунике подняла вверх зажатые в руках молнии, видимо собираясь приколоть меня к земле, как юные натуралисты бабочку к планшетке.

Лягнувшись, я попытался освободить зажатые ноги, но единственным, должен признаться — приятным, результатом этого акробатического номера стал тот факт, что брошенная девушкой молния вонзилась в землю, а не в меня. Нимало не расстроенная промахом, метательница каменных молний нависла надо мной, примеряясь для повторной попытки поставить жирную кровавую точку на моей жизни.

Порыв ветра скользнул по спине, взъерошил волосы и прошептал:

— Прощайте.

Сжимавшая мою правую ногу рука разжалась.

Отпустивший меня воин попытался мечом выбить из рук девушки молнию. Камень столкнулся с камнем. Во все стороны брызнули осколки.

Еще один порыв ветра и «Прощай…».

Более не удерживаемый каменными руками, я извернулся ужом и бросился на каменную молниеметательницу, поскольку воины обратились против нее, стараясь предотвратить мое убийство. Не имея возможности выхватить меч, я попытался весом своего тела сбить ее с ног, но вместо этого попал в каменное кольцо не по-женски сильных рук. С хриплым свистом воздух вырвался из сжатых легких, для вдоха же сил не осталось. Теплый ветерок коснулся покрытого потом затылка. Ни вздоха, ни слова. Внезапно хватка каменной девы ослабла. Она склонила ко мне голову и коснулась теплыми губами щеки. От потрясения я не устоял на ногах, когда ее руки разжались, даря свободу.

— Помогите мне, — попросил я Троих-из-Тени, беспомощно шевеля онемевшими конечностями в попытке отползти подальше.

Они мне не ответили. За спиной была лишь пустота. Угнетающая, рождающая желание затравленно озираться. Я так привык к их постоянному присутствию, порой излишне навязчивому, временами нервирующему их бесцеремонной любознательностью, но всегда дающему уверенность в защищенности спины. И вот теперь…

— Ква… — неуверенно напомнил о себе клубок шерсти, пытаясь выбраться из-под меня.

Хорошо еще, что нитки оказались крепкие и не порвались, а узел не распутался. Иначе искать бы мне Кощея Бессмертного до скончания моего жизненного срока, так как надежды на то, что он помрет раньше, никакой.

— Мир, — предложил я ожившим статуям. Метательница каменных молний прижала руки к груди, опустила взгляд и залилась краской. Отчего мрамор стал из белого пунцовым.

— Вот как оно получается… — растерянно произнес тот из воинов, меч которого разлетелся на куски от столкновения с ручной молнией его госпожи.

— Обалдеть, — гнусавя и растягивая гласные, поддержал его второй, с видимым удовольствием рассматривая себя. Напряг — расслабил мышцы, любуясь игрой волн на поверхности мрамора.

— И как долго это продлится? — спросила почему-то у меня каменная дева, почти безрезультатно пытаясь закрыть свои прелести крохотными ладошками.

— Что? — не понял я.

— Мы, камень… движемся… живые… — принялась перечислять она. — Как назад?

— А зачем? — поинтересовался один из воинов, — мне это нравится.

— Правда, — поддержал его напарник. — Каждому по телу. А то, что оно каменное… так это даже неплохо.

Их голоса кажутся такими знакомыми…

— Пусик? Гнусик? И… — имя сестры Троих-из-Тени напрочь вылетело из моей головы. Хотя, может статься, они и не представляли ее мне.

— Бианка, — склонила голову каменная дева.

— Очень приятно. Аркадий.

— Взаимно.

— А теперь, — я пресек попытку со стороны Пусика и Гнусика заключить меня в объятия, — необходимо продолжать преследование. Вы со мной?

— Да.

— Вперед!

Сопровождаемый сотрясающими землю каменными Троими-из-Тени, я бросился следом за шерстяным проводником, стремительно катящимся по тропинке. Он квакает, нетерпеливо подпрыгивает, когда ему приходится дожидаться, пока мы преодолеем очередное малопроходимое нагромождение камней.

Теперь, с поддержкой Троих-из-Тени, я ощутил прилив сил. Не так страшен Кощей Бессмертный, как его описывают в сказках. Пускай только попробует не отпустить Аленушку — облаченные в мраморные тела братья втопчут его в землю так, что любой асфальтоукладчик позавидует, а уж выковыривать и в голову никому не придет, легче листочками притрусить и сказать, что «так и було».

Словно в подтверждение моих слов, Гнусик с Пусиком, не сбавляя скорости, прошлись по куче сложенных один на другой камней — только каменная крошка шрапнелью брызнула из-под мраморных подошв.

Покинув плато, мы углубились в лес. Тропинка запетляла между деревьями, местами ныряя в густые заросли терновника (ветви его оставили свои автографы на незащищенных участках моей кожи), местами теряясь среди нагромождения бурелома, в недрах которого свободно может разместиться средних размеров медвежье общежитие. Берлог этак на сто…

Несмотря на кажущуюся непроходимость, довольно скоро лес начал редеть, сменившись желто-серым разнотравьем с разбросанными там и сям островками вечнозеленого кустарника и редкими деревцами, тянущимися к небу по большей части голыми ветвями.

Тропинка, которой довольно уверенно держался клубок-проводник, резко свернула влево, с тем, чтобы, обежав вросший в землю валун, слиться с двумя своими подружками и почти тотчас уткнуться в переброшенный через пропасть канатный мост. Волшебный клубок решительно запрыгал, поднимая пыль, прямо к нему.

Внутри меня все нехорошо похолодело, когда я представил себе процесс передвижения по этому болтающемуся в серой бескрайности чуду. Где вы, надежные каменные ступени?

— Плохо дело, — заявил Пусик.

— Премерзко, — подтвердил братец.

Бианка промолчала, стараясь не приближаться к обрыву, с которого видна бесконечная даль. Куда ни посмотри — вверх или вниз.

Вблизи конструкция моста показалась мне еще более хлипкой. С неизвестным сроком годности канаты натянуты параллельно с нашей стороны на ту. На расстоянии в полметра они соединены между собой провисающими веревками, которые свободно колышутся под порывами ветра. Единственным способом передвижения по такому мосту является непрерывное повторение следующих этапов. Первый этап: руки, лежащие на натянутых канатах, удерживают тело от падения, одна нога стоит на провисшей веревке, вторая же тем временем пытается дотянуться до следующей опоры, которую еще надо поймать. Второй этап: руки скользят по шершавой поверхности, немея от неудобного расположения напряженных пальцев, тело наклоняется вперед, перенося тяжесть на ногу, которой удерживается пляшущая веревка. Один шаг сделан. Повторяем оба этапа, только в зеркальном варианте.

И таким способом необходимо преодолеть по меньшей мере метров сто. И это без страховки, не чувствуя за спиной поддержки Троих-из-Тени, которые поддержат, вытянут, если нога оскользнется или веревка лопнет. А учитывая древность моста — это вполне ожидаемое событие.

Впору взвыть от тоски и безнадеги.

А неугомонный клубок прыгает под ногами, квакает, зовя за собой.

— Нас мост не выдержит, — оглашает и без того очевидный факт Гнуси к.

— Может, поищем другой путь? — предлагает Бианка.

— Нет времени, и едва ли другой путь существует.

— Что же делать?

— Пойду один, — решаю я, подхватив клубок и засунув его в карман.

— Мы будем ждать тебя здесь.

— Спасибо. Я вернусь, — пообещал я. Продолжив про себя: «Если не сорвусь с моста и он не оборвется, если одолею Кощея и спасу Аленушку… если…»

Глава 39

ЧТО МНЕ В ВЕЗЕНИИ БЕЗ СЧАСТЬЯ?

Каждой твари — в харю.

Конан-варвар

— Опусти ее, — выходя на лесную прогалину, расположенную у самой пропасти, говорю я Кощею. — И я не стану преследовать тебя.

— Давай договоримся, — соглашается Бессмертный, убрав руку с перекрестья своего меча. Его слова звучат гулко, обрастая многоголосьем эха, отражающегося от внутренней поверхности рогатого шлема.

Бросив быстрый взгляд в сторону сгорбившейся у корневища сухого дуба Аленкиной фигуры, с головы до ног закутанной в пестрый плед, я не замечаю ни малейшего признака того, что она узнала меня.

Ну, если только он обидел ее… — Волна жгучей ненависти захлестывает меня, я готов изрубить его на куски, но благоразумие берет верх.

Остановившись в нескольких шагах от бессмертного злодея, я повторяю:

— Отпусти ее.

— Хорошо, — следует неожиданный ответ. — Но прежде ты выполнишь мои условия.

— Какие? — Если он потребует то, что выполнить в человеческих силах, Ярило свидетель, я сделаю это.

Сверкнув глазами, Кощей Бессмертный раскатисто хохочет. Я терпеливо жду, пока он продолжит, не опуская меча, но и не делая угрожающих движений. Просто неподвижно стою и смотрю.

Отсмеявшись, Кощей примирительно поднимает руки пустыми ладонями ко мне:

— Без обид… просто я рад, что ты оказался именно тем человеком, каким я тебя себе представлял. Почему не спрашиваешь, каким же я тебя представлял?

— И каким?

— Разумным. Да-да… я знаю, многие считают меня бесчувственным маньяком, которого интересует лишь богатство, власть и кровопролитие. Но это же полный бред. Да, меня привлекают власть и то пьянящее чувство, которое дарует раболепие подданных, но основное, что дает власть, — это свобода! Ты со мной согласен?

— Она же налагает и ответственность.

— Совершенно верно. Ты, как разумный человек, способен понять, что моя жестокость — это тяжкая обязанность правителя. Мне не доставляют удовольствия казни, но без них народ не будет трепетать предо мной. Страх — вот один из столпов, на котором зиждется свобода. Кого не боятся, тот становится чужой добычей. Вторым столпом является богатство. Способность окружить себя роскошью — признак сильного.

Увлекшись, Кощей принимается ходить туда-сюда, размахивая руками и с жаром доказывая свою правоту.

— Наше с тобой нынешнее положение — следствие недоразумения. Признаю, в том моя вина. Не смог вовремя рассмотреть твою сущность. Знай я раньше, кто ты, не стал бы зариться на царевну. Я-то как думал: «Третья дочь, кому она нужна? Ведь царства делятся только на две половинки, да к тому же весьма неказиста наружностью, чтобы сама по себе являться приданым». Вот я и решил, что царь будет не прочь пойти навстречу моему выгодному предложению. А оно вишь как обернулось… Да и ты тоже не прав! Мог бы просто объяснить все, а то затеял… только я понимаю — молод, горяч…

Против воли мне стало стыдно. В одном бесспорно прав Кощей: именно я первым проявил агрессию. Не Чудо-Юдо на поединок вызывать нужно было, а попытаться уговорить Далдона вежливо отказать сватам Кощеевым — и вся недолга.

— …ну да что толку в рассуждениях о том, что могло бы быть? Ведь мы не в силах что-либо изменить. Так не лучше ли задуматься о будущем? Как ты считаешь?

Я неуверенно развожу руками:

— Назови свои условия.

— Так ты согласен не биться до смерти?

— Согласен.

— Вот и чудесно! А условия, по-моему, выгодные и для меня, и для тебя. Вернее, условие всего одно…

— И…

— Ты прекращаешь преследовать меня, чинить мне каверзы и прочие неприятности, я тоже не держу на тебя зла. Идет?

— А царевна Алена?

— Я ее не держу… Захочет идти с тобой — так тому и быть. По рукам?

Кощей Бессмертный протягивает мне руку. Бросив взгляд на Аленку, которая сидит недвижимо, я перекладываю меч в левую руку и отвечаю на Кощеево предложение рукопожатием. Которое должно было закрепить наш договор, но вместо этого позволило Кощею обмануть меня. Сжав руку так, что слезы брызнули из моих глаз, он ножом, невесть как появившимся в левой руке, срезал мой пояс.

— Ква! — Клубок выскочил из кармана и стукнулся о Кощеев сапог.

Попытавшись ударить противника мечом, я чуть не выронил оружие, получив резкий удар в грудь. Кольчуга остановила стальное лезвие ножа, но сила удара опрокинула меня навзничь.

Отбросив меня словно тряпичную куклу, Кощей поднимает с земли мой пояс и, закатившись торжествующим смехом, бросает его в бездонную пропасть.

Прощайте, надежды на победу. Без куклы и иглы, которые были спрятаны в потайном кармашке пояса, мне вовек не одолеть Кощея, ибо теперь он действительно бессмертный. Придут за мной герои, они, может, и одолеют его. Я же свой шанс упустил. И Аленушку не спас.

— Прости… — шепчу, надеясь, что она услышит.

— Как мило! — торжествует Кощей, выхватывая свой меч. — Я бессмертный!

— Ква… — увлекаемый нитью, прочно привязанной к поясу, волшебный путеводный клубок соскальзывает с края обрыва.

Медленно поднимаюсь. Беру меч двумя руками и замираю, готовый к поединку с Кощеем. Поединок этот не грозит затянуться, учитывая мое аховое мастерство владения клинком и бессмертие противника. Он тоже не виртуоз, филигранно управляющийся с мечом, его движения скорее напоминают не танец, столь любимый режиссерами, а отлаженную работу лесоруба. Даже такой неумеха, как я, способен добраться до него и нанести теоретически смертельный удар, но… как очень часто бывает в жизни, теория отличается от практики кардинальным образом.

Рассекая воздух, гудит Кощеев меч. Я не пытаюсь блокировать удар. Вместо этого отскакиваю, отступая в сторону леса, где мало места для размаха и больше возможности зайти Кощею за спину. Главное — не споткнуться…

— Я бессмертный! — подняв забрало, хохочет Кощей. Его глаза полыхают огнем, острый рог, выступающий из лобной пластины шлема, угрожающе сверкает, пена, хлопьями падая с губ, оставляет мокрые следы на металле подчелюстной пластины шлема и на нагрудном щитке доспехов.

Зацепившись за ветку, меч Кощея меняет траекторию и с силой обрушивается на ствол векового дуба, войдя в прочную древесину почти на ладонь.

Не теряя времени, я бросаюсь в атаку, не давая противнику возможности освободить застрявшее оружие. Это грязно, нечестно, но… я ведь не на дуэли, где на кону вопросы чести, да и в сэры меня не посвящали.

Мой меч со скрежетом рассекает наплечную пластину Кощея, погружаясь в плоть.

Бессмертный скалится, не обращая внимания на рану, из которой почему-то не течет кровь, и, по всей видимости, не чувствуя боли.

Еще один удар. Лезвие высекает искры, один из шипов, которыми украшены доспехи противника, отлетает.

— Я бессмертный! — Оставив застрявший в дубе меч, Кощей руками закрывается от моего удара.

Обрубленная кисть в кольчужной рукавице падает на землю, а лезвие, продолжая свое смертоносное движение, пропахивает борозду в нагрудной пластине и вонзается ему в бедро.

Игнорируя повреждения, Кощей хватает уцелевшей рукой меня за горло.

Вскрикнув от боли, я напрягаю все свои силы, чтобы разжать смертоносные клещи.

Перед глазами появляется кровавая пелена, в ушах шумит.

Презрительно хохоча, Кощей отталкивает меня и, направив мне в лицо рог своего шлема, бросается вперед.

Продолжая отступать, я попадаю ногой в вырытую каким-то сусликом нору и начинаю падать. Небо кувыркается перед глазами. Что-то тяжело проносится надо мной, с треском врезавшись в дерево.

Пелена, застившая взор, немного проясняется, и я, перевернувшись на живот и приподнявшись, вижу спину Кощея Бессмертного. Мой меч торчит из его бедра, раскачиваясь в такт рывкам. Но он не делает попытки освободиться от него. Вместо этого он, обхватив ствол дерева, пытается вырвать его из земли.

Пошатываясь и утирая пошедшую носом кровь, встаю и иду к бессмертному врагу своему, который продолжает терзать дерево. Берсеркеры в припадке безумства начинали грызть края своих деревянных щитов, Кощей, видимо, решил пойти дальше. Использовать для этого, так сказать, натурпродукт в чистом виде.

Присмотревшись, я понял причину столь странного поведения Бессмертного. Он не грызет древесный ствол в припадке неистовства и не пытается выворотить его из земли — все дело в его шлеме, острый рог которого вонзился глубоко в древесину. Все действия Кощея Бессмертного направлены на то, чтобы освободиться, но дерево держит крепко, не выпуская шлем, который в свою очередь держит владельца.

Поймав раскачивающуюся из стороны в сторону рукоять своего меча, я рванул его, освобождая. Остатки вложенной ведьмами в клинок силы мягко струятся по моим жилам, пощипывая кончики пальцев и проясняя сознание.

Если Кощея нельзя убить, то привести в неопасное состояние можно. Отсечь все конечности и, пока он будет регенерировать их, сбросить его в пропасть. Кто знает, что случится раньше: он достигнет дна бездонной пропасти или отрастит себе руки-ноги? Возможно, второе. Если судить по тому, насколько быстро отросла отрубленная мною кисть руки.

Непрекращающиеся рывки способны расшатать рог раньше, чем я смогу осуществить свой план. Нужно торопиться, хотя от нечеловеческой жестокости предстоящего действа меня бросает в дрожь. Но я пересилю себя, ведь на кону не только моя жизнь…

А пока забью-ка я этот рог поглубже, для пущей надежности.

Размахнувшись, ударяю рукоятью меча по шлему. Загудело так, что зубы заныли.

Кощей разражается бранью, чередуя ее с регулярными сообщениями о собственном бессмертии. Можно подумать, я мог об этом забыть.

Еще удар — для надежности.

Замахиваюсь… и тут Кощей, извернувшись, ударом в грудь отбрасывает меня. Мой меч это не остановило, только удар пришелся не рукоятью по шлему, а лезвием по шее.

Сталь легко рассекла сухую плоть и кости и вонзилась в ствол дерева.

Кощей страшно кричит. Его обезглавленное тело отскакивает на несколько метров, прижимая руки к месту сруба, и колодой падает ниц.

Перерубленные крепления вместе с забралом и нижней частью шлема скатываются на землю, зашуршав в сухой листве.

Голова Кощея, вывалившись из шлема, подкатилась к моим ногам и, плюясь желчью и кровавой пеной, уставилась на меня медленно стекленеющим взором.

Я испуганно отползаю в сторону и в недоумении осматриваюсь. А как же его хваленое бессмертие? Или голова сейчас отрастет? Тогда нужно поспешить и сбросить тело в пропасть.

— Сейчас, — приказываю я сам себе и, ухватив обезглавленное тело за ногу, тащу его к краю парящего в воздухе островка.

Бросается в глаза, что раны, которые я нанес Кощею буквально минуту назад, уже почти полностью затянулись, но только не на шее. Там, словно прочерченная, через серую поверхность среза пролегла пурпурная линия, края которой довольно медленно, но вполне различимо даже невооруженным глазом расплываются. С каждой секундой зона покраснения становится все обширнее и начинает кровоточить, словно плоть обычного человека, а не серая нетленная оболочка бессмертного.