Франческа обратила внимание, что в холле появилась ее секретарша Бесс, и стала прокладывать себе путь к ней через толпу гостей. Что еще случилось? Может быть, ей придется воспользоваться услугами Джимми Хоффа, чтобы утрясти очередную напасть?..

— Я только хотела предупредить вас, что ваша племянница пятнадцать минут назад приехала.

Снова нахлынуло ощущение нависшей над головой угрозы.

— Которая из них?

— Та, что из Бостона. Абигайль. Эмма отвела ее наверх. Бедняжке необходимо чуточку освежиться и переодеться в бальное платье.

— Бедняжка? Почему вы назвали ее бедняжкой? — с любопытством осведомилась хозяйка у Бесс. Та пожала плечами:

— Не знаю. Просто показалась мне такой усталой и осунувшейся. И ужасно нервной. Она сообщила, что покинула Бостон вчера днем и не сомкнула глаз всю ночь, поскольку одна из ее престарелых тетушек потребовала от нее постоянно хранить бдительность и не спускать глаз с кошелька. Девушка ведет себя так, словно боится собственной тени. Я попросила ее спуститься к гостям, как только она будет готова.

Боится собственной тени? Дочь Карлотты?

— Тетя Франческа? — послышался робкий, прерывающийся голосок.

Сердце Франчески учащенно забилось, когда она повернулась, чтобы лицом к лицу встретиться с племянницей. Длинные темные вьющиеся волосы. Темные, влажные, с просительным выражением глаза. Несколько ядовитое по цвету розовое платье, не слишком хорошо сшитое. Да, Бесс была права, когда назвала это юное создание «бедняжкой».

Абигайль подняла руки и развела их в стороны так, что на мгновение Франческе показалось, что та сию минуту бросится ей на шею. Она невольно отступила на шаг назад… чтобы оказаться вне пределов досягаемости объятий девушки. Абигайль безвольно уронила руки, и было похоже, что она вот-вот расплачется.

Нет в этой девушке ничего от Карлотты, подумала Франческа. То есть буквально ничего: ни в лице, ни в фигуре, ни в манере поведения. Она заставила себя улыбнуться племяннице и даже наклонилась к ней, чтобы мимолетным движением коснуться губами ее щеки.

— Здравствуй, Абигайль, душечка! — Даже для самой Франчески фраза прозвучала как искусственная и вымученная.

Что ж, хотя Кеннеди еще не приехали, почин был положен. Количество кузин, находящихся в пути, сократилось до трех.

Франческа переключила свое внимание на Билла — с болезненным любопытством она следила за встречен мужа со старшей дочерью Карлотты. Интересно знать, появится ли на его лице хотя бы тень узнавания. А вдруг он ее поцелует? Или заключит в те родственные объятия?

— Билл! Ты только посмотри, кто к нам приехал! Это Абигайль! — Буквально в ту же секунду она испытала разочарование. Не следовало называть девушку по имени. Пусть бы сам догадался.

Билл широко улыбнулся при виде девушки и вытянул вперед руки, чтобы поймать племянницу сразу за обе ладони.

— Эбби?! Чертовски рад тебя видеть!

Франческа специально подошла поближе, чтобы лучше видеть, и в самом деле увидела нечто в его глазах. Но что? Радость узнавания? Или просто, разочарование, что Абигайль ни в чем не походила на свою матушку?

Но вот она заметила на лице Билла одну из его самых открытых и обаятельных улыбок, но смотрел он, правда, через голову Абигайль.

— Ну держись, Фрэнки. Не видишь разве, кто пожаловал? Не кто иной, как наш любимый президент! Ха! Я так и знал, что он рано или поздно объявится. Но ты только посмотри, сколько их! — продолжал он взволнованно шептать прямо ей в ухо. — Посчитай, почти вся семейка собралась, не считая славных представителей его карманной ирландской мафии!

В этот момент своего триумфа Билл совершенно позабыл про Абигайль, которая осталась стоять совершенно одна.

Итак! Можно с уверенностью утверждать, что не Абигайль ждал Билл сегодня с таким нетерпением, подумала Франческа. Но неужели весь его пыл предназначался членам семейства Кеннеди?

— А мне что сейчас делать, тетя Франческа? — прошептала потерянным голосом Абигайль.

Франческа посмотрела на девушку, отчаянно пытаясь решить, как поступить с племянницей.

— Ну… тебе следует отыскать Д’Арси, дорогая, и познакомиться с ней. Моя дочь просто с ума сходит — до того ей хочется узнать тебя поближе.

— Правда? — переспросила Абигайль таким голосом, словно отказывалась верить в слова своей тети. — Но как мне найти Д’Арси? — взволнованно сказала она, глядя на группу мальчиков и девочек, которые взахлеб болтали и смеялись, не обращая ни малейшего внимания на визит президента их страны.

— Ну, ее-то узнать нетрудно, — сухо произнесла Франческа. — Это девушка в самом центре компании, та, что в юбке колоколом и с фальшивыми локонами.

По-видимому, Д’Арси услышала краем уха слова матери, поскольку она мгновенно напряглась, расправила плечи, словно собираясь войти в клетку со львом, и, вызывающе покачивая бедрами, удалилась. Франческа, признаться, надеялась, что если не она, так, по крайней мере, ее дочь сможет приветить Абигайль. Надеяться-то она надеялась, но, как видно, зря!

Военный оркестр заиграл «Почтение вождю», и Билл, находясь в центре холла, спокойно наблюдал, как президент и сопровождающие его лица сомкнутым строем приближаются к застывшей в почтении вялой шеренге гостей. Вот они наконец сблизились, движение президентской когорты застопорилось. Президенту и тем, кто был с ним, приходилось поминутно останавливаться и приветствовать собравшихся: пожимать руки в одном

углу, разговаривать о чем-то в другом… Джон и Джекки, окруженные со всех сторон громоздкими агентами службы безопасности, профессиональная принадлежность которых была очевидна, несмотря на мешковато сидевшие смокинги и черные галстуки«бабочкой», важно шествовали по мраморным плитам холла. За ними следовали Бобби и мама Роза, словно приклеенная к рукаву сына, а затем двигались Этель и Энди Уильямс-друг семьи. Следом шли сестра Джекки Ли, вместе с Пат и Петер Лоуфорд.

Франческа удивилась, до чего похудела Ли, стала стройной и модной…

Наконец подоспели персонажи, которых Билл окрестил ирландской мафией президента. Франческа даже узнала некоторых из них, хотя многие были ей незнакомы. Блестящую вереницу родственников и придворных высокой особы замыкали младшенькие — брат президента Тед с женой Джоан. Оба невероятно красивые и юные.

Затем в зале снова послышались вопли Д’Арси:

— Что делается, а? Вот неожиданный подарочек! Какая ты милая, просто душенька!

Франческа полуобернулась через плечо и заметила, как Д’Арси с энтузиазмом хлопочет вокруг Абигайль, которая теперь выглядела куда более живой и не такой смущенной. Что же, прекрасно! Франческа почувствовала облегчение. По крайней мере, хоть кто-то из семейства Шеридан выглядел довольным и радостным по случаю приезда «бедняжки» Эбби Трюсдейл из Бостона.

Следом на Франческу нахлынуло острое чувство вины. В который раз уже. Причиной этого ни в коем случае не была Абигайль. Тем не менее, следовало признать, что Франческа Шеридан, дама, считавшая себя женщиной относительно достойной и порядочной, оказалась не в состоянии согреть своим вниманием душу этого одинокого и нескладного ребенка… Даже несмотря на то, что минуло столько лет: шестнадцать — и еще немного…

Франческа пожала руку президенту и сообщила ему, насколько она рада, что он почтил их своим присутствием, а после повернулась к Джекки, чтобы поздороваться с ней. Та, как обычно, чудесно выглядела в белоснежном облегающем платье с глубоким вырезом на груди, открывавшим для всеобщего обозрения редкой красоты жемчужное ожерелье. Этот стиль она сама и ввела в моду. Наверняка платье Джекки было от Гивенчи, а возможно, от Жана Луиса. Так, по крайней мере, показалось Франческе, хотя она где-то читала, что любимым модельером Джекки был Олег Кассини. Впрочем, какая разница, кто придумал и сшил этот великолепный наряд. Сама личность жены президента, то мягкое сияние, которое она излучала, делали ее присутствие в обществе всякий раз праздником. Сегодня вечером Жаклин блистала так же, как в тот день, когда Франческа увидела ее впервые. Это было в Ньюпорте, куда они с Биллом приехали на бракосочетание Джона и Джекки. С тех пор минуло девять лет… Сколько же воды утекло за эти годы! И сколько событий произошло в жизни каждого из них…

— Какую чудесную ночь вы выбрали для своего праздника, — Джекки говорила едва ли не шепотом, но Франческа расслышала и согласилась. Ночь и в самом деле обещала быть великолепной — настоящая тропическая ночь, которые столь часты в Палм-Бич в самом начале сентября. В это время воздух здесь душен, но напитан энергией надвигающихся осенних бурь, что создает дополнительный стимул для бурно развивающихся курортных романов. При этом в атмосфере также накапливается гнетущее ощущение неминуемой беды.

— Я ужасно люблю Палм-Бич в это время года… даже больше, чем в День благодарения или на Рождество, — сказала Франческа, неожиданно вспомнив, как проходили День благодарения в Новой Англии, а Рождество — в Бостоне… как весело звучали тогда праздничные гимны и песнопения в разгар морозной ночи.

Совсем другой мир, который существовал в незапамятные времена. На память, словно это было вчера, пришла картинка из прошлого — яркая и живая. Ей семнадцать лет, рядом Карлотта, недавно справившая свое шестнадцатилетие, но уже явно целованная. Вот они вдвоем выбегают на холодную улицу и присоединяют свои крики к многоголосому хору веселящихся… Как сладко тогда звучал нежный голосок Карлотты — просто незабываемо звучал…

Джекки подалась вперед, будто желая от хозяйки дома большей конфиденциальности:

— Я слышала, вы пригласили латиноамериканский оркестр. Как вы думаете, они в состоянии сыграть конгу? Господи, я так люблю конгу[1]!..

Франческа от души про себя повеселилась: оказывается, не одна она воскрешает в памяти былые денечки. Джекки тоже хранит в душе воспоминания о добрых старых днях.

— Договорились, — тут же сказала она, — конга будет, если вы для нас станцуете. Кто же лучше вас с этим справится?

Бобби только улыбался и кивал. Всем было известно, что он не мастер поддерживать светскую беседу. Но Франческа услыхала, как он произнес, подвинувшись поближе к Биллу:

— Мне кажется, что у вас сегодня удивительно пестрый набор приглашенных, губернатор Шеридан.

Это могло означать только одно: Бобби уже засек Джимми Хоффа в зале, разговаривающего в это время с мэром Чикаго Дейли.

Франческа поинтересовалась у Этель, как идут дела в Хикери-Хилл, и спросила, насколько смелым шагом с ее стороны будет попросить Энди Уильямса исполнить песню «Лунная река» для дочери Д’Арси. Она хорошо знала, что песенка стала одним из самых модных шлягеров Энди во время этого сезона, а Д’Арси обожала ее, особенно после того, как она посмотрела фильм «Завтрак у Тиффани».

— Он такой романтичный, мамочка, — говорила девочка с энтузиазмом. — Клянусь, даже тебе фильм пришелся бы по вкусу.

Франческу тогда покоробили слова дочери — «даже тебе». Интересно знать, что она такого особенного сказала или сделала, что заставило Д’Арси думать, что ее мать напрочь лишена романтики?

— Боже мой, какой же я была романтически настроенной девой когда-то! И беззаветно верила в королей и фей, а особенно — в сказочных принцев…

Она пожелала Тедди удачи в его первых в жизни выборах и лишний раз подивилась, насколько молодо он выглядит. Пожалуй, даже слишком молодо, чтобы бал дотироваться в Сенат. А Джоан! Какие у нее яркие и невинные глаза… Была ли она сама когда-нибудь такой же невинной? Неужели Билл выглядел столь же юным, когда его избрали в Конгресс от штата Массачусетс? Таким же юным, как нарождающаяся весна…

Она справилась у Розы о здоровье супруга, который недавно перенес удар, и перед ее мысленным взором предстал образ Джо Кеннеди, знававшего лучшие дни и до последних остававшегося чрезвычайно сильной, если не сказать, подавляющей личностью. Она не могла заставить себя думать о Джо как о немощном старце, разбитом параличом. С тех пор как Билл и Джон были избраны в Конгресс от штата Массачусетс и стали вполне самостоятельными политиками, Джо многое сделал для карьеры своего сына. Рано осиротевший Билл, поскольку его отец, бедный эмигрант, умер от туберкулеза в душной и сырой палате госпиталя для бедных в Бостоне, всегда отчаянно завидовал Джону, в особенности из-за того, что его опекал любящий и заботливый отец. Ну и конечно, у Джона в семье всегда водились деньги, много денег. Когда дело доходило до предвыборной кампании, рядом с Джоном неизменно появлялся папаша с набитым кошельком, в то время как самому Биллу приходилось по такому случаю буквально побираться, бесконечно унижаться в поисках средств…

Роза, одетая не менее элегантно, чем ее невестка Джекки, несмотря на болезнь мужа, улыбалась и казалась примирившейся с этим миром.

— Мы живем надеждой и уповаем на Господа!

В этот момент Франческа позавидовала матери президента. Как прекрасно жить надеждой на лучшее и уповать на Бога!.. Спокойно ложиться спать, а не думать всю ночь напролет, о ком размышляет твой муж, посапывающий рядом… А вдруг дело просто в том, что Роза умеет взять себя в руки и приказать себе не размышлять на темы, которые ее особенно задевают, и обеспечить себе, таким образом, душевный покой?

Франческа послала Биллу условный сигнал, что уже пора заканчивать рукопожатия и приступать к следующей фазе торжества. Теперь им необходимо вместе с президентом и прочими официальными лицами проследовать в зал для танцев, чтобы открыть наконец бал.

Видно было, что Билл колеблется… По-видимому, подумала Франческа, ему не больно хочется покидать приемную. Так, значит, то, что она подозревала, правда. Значит, не прибытие президента заставило Билла весь вечер вести себя, как кота на раскаленной крыше. И уж тем более не визит Абигайль. Нет, мотивом его странного поведения является некая особа или особы, приезд которых задерживается по неизвестной для него, Билла, причине…

Никакого смысла сообщать Д’Арси о том, что вечер переходит к следующей стадии, не было. Она и ее друзья уже давно покинули холл и теперь носились по всему дому, визжа от удовольствия. Д’Арси подшучивала над Абигайль, которая все еще дичилась и немного сторонилась шумных приятелей Д’Арси. Абигайль обладает врожденной скромностью, решила про себя Франческа. Это вполне соответствовало теории, что среда более чем гены воздействует на развитие ребенка… Уит Трюсдейл, Селена и Джорж Трюсдейл — сторожа Абигайль… Тоже великие скромники и зажатые какие-то. Впрочем, как и все истинные бостонцы. Но Карлотта? Скромность и скованность были ей равно чужды. Ее скорее следовало назвать беспечной, безрассудной и чрезвычайно жизнелюбивой. Как сама жизнь.

Но ей не хотелось сейчас вспоминать о Карлотте и не хотелось думать об Абигайль. Тем не менее, она несколько раз ловила на себе взгляды племянницы, которая, казалось, хотела ей сказать: «Отчего вы не идете с нами, тетя Франческа? Я хочу быть там, где вы…»

Черт бы ее побрал! Ей что, недостаточно, что она здесь? Что этой девочке от нее-то нужно?

На самом деле Франческа кривила душой. Она знала, что нужно Абигайль. Девочке нужна любовь. А разве не все люди ищут любовь в той или иной ее форме?

Как только президент, его сторонники и Шериданы показались на пороге танцевального зала, оркестр Дачина разразился пьесой «Америка — прекрасная страна», — по всей видимости, в честь высокого гостя, — а потом исполнил «Таллахасси» — в честь губернатора Шеридана. Затем на эстраде показалась маленькая женщина в газовой тунике, надетой поверх атласных шальвар, и заговорила в микрофон голосом, от которого рыдала от восторга вся Америка.

— И теперь, дорогие дамы и господа, давайте пожелаем малютке Д’Арси, нашей имениннице, самого счастливого дня рождения в жизни!

После такого вступления оркестр сыграл аккомпанемент нескольких известных песенок, посвященных знаменательной дате, начиная с «Шестнадцати причин, по которым я тебя люблю». Их исполнила Джуди Гарланд, только что пламенно поздравившая Д’Арси. Сама же Д’Арси стояла чуть ли не по стойке «смирно», словно громом пораженная. Для нее Джуди Гарланд была чем-то вроде Дороти из книги «Страна Оз», которая самым сказочным образом перенеслась по небу, чтобы пожелать ей счастливого шестнадцатилетия. Очнувшись от остолбенения, Д’Арси кинулась к отцу, взяла его за руку и припала к ней щекой:

— Спасибо тебе, папочка, за то, что ты пригласил для меня Дороти, то есть я хочу сказать, Джуди… Я даже не знала, что ты с ней знаком.

— А я с ней как раз незнаком. Она приехала сюда по просьбе моего старого друга. Можно сказать, что она подруга друга.

— Но теперь, надеюсь, она станет и нашим другом, правда, папочка? А мамочка даже словом не обмолвилась, что Джуди приедет к нам!

Д’Арси оглянулась вокруг, пытаясь найти мать глазами. Сначала этого не удавалось, но потом она ее увидела… у входа в зал в противоположном конце комнаты. Ее мать стояла спиной к ней и, несколько неестественно выпрямив спину, разговаривала со статной женщиной, одетой в черное. Рядом с гостьей стоял молодой человек, затянутый в белый смокинг. Он был настолько хорош собой, что у Д’Арси перехватило дыхание.

— Папочка! — Д’Арси потянула отца за рукав.

— Не так громко, детка. Как ты себя ведешь! Посмотри, Джуди все еще для тебя поет.

— Я просто хотела выяснить, с кем это болтает мамочка, — прошептала Д’Арси прямо в ухо отцу. — Взгляни, папа, с кем она разговаривает? Какая-то незнакомая дама, а с ней самый очаровательный парень, которого мне когда-либо приходилось видеть…

Наконец Билл лично соизволил повернуть голову и взглянуть на говорящих, при этом его лицо побледнело даже под золотистым флоридским загаром:

— Это не дама, дружок, а твоя кузина Джудит!

— Так, значит, мальчик, что стоит рядом с ней, мой кузен Ред?

— Полагаю, что так, — сказал Билл и провел кончиком языка по внезапно пересохшим губам. — Более того, я просто уверен, что этот молодой человек твой кузен Ред.

— Вот это да! Я и представить себе не могла, что он настолько хорош!

— Да и я, — пробормотал Билл. — Да и я тоже…

Франческа буквально вцепилась в бокал с шампанским, которое разносил на серебряном подносе официант. Выпить ей было просто необходимо!

Она знала, что внешне ее поведение выглядело безуречно… Радушная хозяйка беседует с малознакомой гостьей. Джудит, со своей стороны, держалась с ней подчёкнуто официально, как, впрочем, она держалась и с сётрами Коллинз, и со своими тетушками Франческой и Карлоттой, даже когда все они были детьми одного и того же примерно возраста. Она практически ни раз демонстрировала родственницам, в открытую, к ним зависть, полыхавшую у нее в груди.

Для всех окружающих они болтали весьма дружелюбно, то есть поддерживали обыкновенную светскую беседу, а Ред, стоявший рядом, улыбался им обеим. Он настроен весьма добродушно — так, по крайней мере думала Франческа — и казалось, живо интересовался всем происходящим. Джудит же отчасти изменилась, правда, незначительно — по видимому, сказались годы проведенные ею в обществе политиканов, всегда окружавших ее мужа. По этой причине она легко говорила на любые темы, не слишком задумываясь о смысле сказанного. Да что и говорить, Джудит превратилась в настоящую светскую даму из того подобия гадкого утенка, за которого ее многие принимали в молодости. Конечно красавицей она не стала, но была весьма привлекательна.

Когда-то ломкие и, пожалуй, бесцветные волосы, выглядели сейчас весьма холено и ухожено, отливали перламутровым блеском и были уложены в модную прическу. Тело Джудит, когда-то худое и имевшее впадины на тех местах, где должны были попадаться выпуклости, теперь стало почти изящным и обрело формы, которые, впрочем, являлись итогом физических упражнений особого рода, так же как и строгой диеты. Но вот откуда у нее появились груди? Тут Франческа и в самом деле оказалась в замешательстве, но в конце концов пришла к выводу, что своему бюсту та обязана косметическо-хирургическому вмешательству и парафиновым инъекциям. В этом, собственно, не было ничего особенно шокирующего или необычного, но только не для Джудит. Вернее, той Джудит, которую Франческа помнила столь хорошо. Тогдашняя Джудит чрезвычайно пренебрежительно расценивала подобного рода женские ухищрения и смотрела на них задрав нос. Кстати, о носе. Джудит в этом пункте проигрывала самым определенным образом. Эта часть лица у нее действительно длинновата. Теперь же казалось, что ее нос словно бы укоротился как по мановению волшебной палочки, а вот подбородок, наоборот, увеличился по сравнению с той крохотной выпуклостью, с которой Джудит вступила в пору девичества.

Кто бы сейчас догадался, глядя на блистательную Джудит, что она не всегда была такой? Да, время идет, подивилась про себя Франческа. Впрочем, надо отдать ей должное. Джудит всегда отличалась умом, причем умом острым и изобретательным, который позволил ей, девятнадцатилетней девушке, увлечь и повести вместе с собой к алтарю одного из богатейших людей в стране! Хотя, надо признаться, тот в это время вдовствовал уже восемнадцатый год. Интересно знать, для него ли она старалась и со всем тщанием наводила красоту на лице и теле? Быть может, в ее жизни был еще один мужчина, или она старалась только ради сына? Неужели Джудит надела это кокетливое платье из черного атласа и кружев исключительно ради сына?