Любовницы президента

Д’Арси вышла из своего укрытия и быстрым шагом пошла ему навстречу. Она готова была окликнуть его и верила, что Ред бросится к ней и заключит ее в свои объятия!

Но тут из дома выбежала смеющаяся Эбби. Конечно, с горечью подумала Д’Арси, Эбби имеет все основания для веселья! Ей не о чем беспокоиться!

На Эбби тоже были куртка, шарф и перчатки, причем куртка была такого же ярко-красного цвета, как у Реда. Забавно, подумала Д’Арси, она никогда не видела, чтобы Эбби так беззаботно смеялась. По крайней мере, за те несколько дней, что они провели вместе в Палм-Бич, такого с ней не было. В те дни она лишь изредка грустно улыбалась.

Как сильно изменились все они за эти полтора года! А может быть, никто, кроме нее, не менялся? Д’Арси вспомнила, как целовалась с Редом на диване в библиотеке, как сильно любила она его в свои шестнадцать лет! Сейчас ей было всего семнадцать, но в ее утробе уже жил его сын, и она знала, что никогда уже не будет по-настоящему юной, как тогда. А Эбби, маленькая робкая Эбби! Неужели это она?

Эбби и Ред начали что-то строить из снега. Снежную бабу? Потом Эбби слепила снежок, прицелилась и запустила им в Реда, попав ему в лицо. Ред бросился вдогонку за Эбби, которая еще полтора года назад вообще не умела флиртовать.

Эбби упала на снег. Ред навалился сверху и стал запихивать пригоршни снега ей за воротник. Восторженный визг Эбби был слышен даже с противоположной стороны улицы. Вскоре на пороге появилась Джудит и рассмеялась при виде невинных забав ее милых деток — сына и воспитанницы.

И тогда Д’Арси поняла, что не подойдет к Реду, чтобы рассказать о будущем наследнике Стэнтонов. Теперь ей не хотелось иметь ничего общего с этим человеком! Всего четыре недели назад она лежала в больнице, чудом выжила! А вот сейчас он беззаботно резвится на снегу с Эбби. И Джудит с улыбкой наблюдает за ними. Все трое так веселы, так счастливы! Реду так хорошо, что даже не верится, что совсем недавно из-за него чуть не погибла девушка. Да, порезы на теле оказались неглубокими, они быстро прошли, но раны в душе не зажили и едва ли заживут.

Пошли они все к чертовой матери! Все трое!

На следующий день Д’Арси поехала домой. Она решила рассказать матери о том, что беременна (посвящать в свои проблемы отца она, естественно, не собиралась). Там будет видно, что делать. Д’Арси очень хотела сохранить ребенка, хотя теперь ненавидела его отца. Но одно дело отец, другое — дитя.

Рассказать обо всем матери при первой встрече не удалось. Франческа была и без того расстроена — дочь приехала из Бостона такой истощавшей, такой бледной и угрюмой! Д’Арси не понимала, почему ее внешний вид огорчает мать. Неужели ей хочется, чтобы она всю жизнь оставалась пухленькой дурочкой? Кроме того, было видно, что мысли Франчески целиком заняты политикой: в будущем году она собиралась выставить свою кандидатуру на пост губернатора!

— Но ты же полный ноль в политике, мама! С чего ты взяла, что кто-то пойдет голосовать за тебя?

— Неважно, кто я, важно, что твой отец призовет их отдать свои голоса мне, — рассмеялась Франческа. — Ты же знаешь, как он популярен во Флориде. Здешние избиратели выполнят любую его прихоть.

— Ты хочешь сказать, что все они пешки в его игре? Да и ты тоже…

— Д’Арси, как ты смеешь! — обиженно прервала Франческа тираду дочери.

— Извини, мама, я не хотела тебя обидеть, но ведь я угадала, не так ли? Он выдвинул твою кандидатуру лишь потому, что не может сам быть избранным на следующий срок. Вот папа и нашел себе подставное лицо.

— Ты не допускаешь, что у меня могут возникнуть собственные идеи? — попыталась возразить Франческа.

Неужели мать стала послушной марионеткой в руках отца? Д’Арси не могла понять, в чем дело. Она чувствовала, что за полтора года, отделяющие ее шестнадцатилетие, что-то коренным образом изменилось в их взаимоотношениях.

— Что за идеи? Расскажи, пожалуйста.

— Тебе действительно интересно? — с удивлением спросила Франческа. Она не ожидала от дочери такого вопроса.

— Действительно.

— Ну, например, во время поездок по штату я говорила о планировании рождаемости.

Планирование рождаемости? Забавное совпадение!

— А что говорит по этому поводу папа?

— Он отшучивается. Но лично мне кажется, что тема очень важная. А что, неплохой получится лозунг: «Голосуя за Фрэнки, голосуешь за противозачаточную пилюлю!»

— Что-что? — Д’Арси рассмеялась. Впервые за несколько недель. — А как же спирали? Колпачки? Ты отдаешь свой выбор именно пилюле?

— Да нет же, для меня не имеет никакого значения, каким контрацептивом пользуется женщина. Моя идея — контроль рождаемости, и я хочу, чтобы все женщины штата — вне зависимости от достатка или образовательного ценза — имели доступ к контрацептивам.

— Да, мама, кажется, ты и впрямь решила заняться политикой, — проговорила Д’Арси. Она поняла, что именно сейчас представился случай перекинуть мостик к ее собственной проблеме. — А как насчет абортов? Считаешь ли бы аборт грехом против Бога?

Услышав вопрос дочери, Франческа вздрогнула. С чего бы это? Потом вспомнила, что именно эти слова говорила она в свое время Карлотте, когда сестра просила помочь ей сделать аборт: «Это грех, Карлотта. Грех против Бога!»

Тогда она убеждала сестру выйти замуж за Трейса, чтобы потом развестись, будучи уверенной, что такой исход намного лучше, чем аборт. Как наивна она была в те годы! Глупа. Инфантильна. Если бы в тот раз она выполнила просьбу Карлотты, скольких неприятностей удалось бы избежать! Разве то, что окружало потом Карлотту, не было грехом?

— Я за аборты, Д’Арси. За законные аборты.

— А тебе не кажется, что это… убийство?

— Убийство? Какое страшное слово. Во-первых, не считаю, что человеческая жизнь начинается с момента зачатия. Во-вторых, думаю, что женщина вправе делать выбор. Это не дело церкви — вмешиваться в такие вопросы. Тем более это не дело законодателей, в основной своей массе мужчин. Если когда-нибудь женщина станет папой римским или займет место в Белом доме не в качестве Первой Леди, я, возможно, изменю свое мнение. Но если у женщины уже есть дети и она не может воспитать еще одного или если девушка рискует всю оставшуюся жизнь расплачиваться за ошибку юности…

— А если девушка решает сохранить незаконного ребенка?

— Тогда это ее личное дело. Мне остается лишь пожелать ей удачи. Но мне кажется, что в наших условиях и матери, и ребенку придется в этой ситуации очень трудно. Может быть, когда-нибудь в будущем. Правда, есть еще один вариант: девушка сохраняет ребенка, а потом отказывается от него — его усыновляют другие. В этом есть свой смысл, но это очень тяжело. Как трудно потом жить, зная, что у тебя есть ребенок, но тебе никогда не суждено увидеть его. Короче говоря, мне кажется, что всех этих неприятностей можно легко избежать, пропагандируя среди женщин идеи контрацепции.

— Знаешь, мама, я очень хочу, чтобы ты победила на выборах. По-моему, из тебя выйдет прекрасный губернатор. А потом, на следующих выборах — я нисколько не сомневаюсь в этом, — ты сможешь победить уже без помощи папы. Ты завоюешь любовь избирателей.

Конечно, ее мать сможет привлечь многих избирателей, особенно женщин! Отца ждут большие сюрпризы.

Д’Арси позвонили старые подружки и стали звать в Форт Лодерлейдл, где каждый год на рождественские каникулы устраивались молодежные тусовки. Но ей не хотелось туда, она чувствовала, что выросла из этого возраста.

Франческа тоже стала уговаривать дочь пойти повеселиться со сверстниками.

— Нет, мама, мне почему-то не хочется. Возраст не тот.

— Не тот? Но тебе всего семнадцать…

Д’Арси грустно улыбнулась:

— Но ведь и ты когда-то выросла, мама? Выросла и повзрослела. Так дай и мне такую возможность. Разве ты не хочешь видеть свою дочь взрослой?

— Конечно, хочу, — проговорила Франческа.

Как же вышло, что ее дочь, ее маленькая Д’Арси, такая веселая хохотушка, такая наивная, еще недавно: воображавшая себя Скарлетт, еще недавно по уши влюбленная в Реда Стэнтона, так неожиданно изменилась?

Франческа не догадывалась, что именно она, будущий губернатор штата Флорида, помогла дочери повзрослеть и понять, что ей надо в жизни.

После того как Д’Арси уехала обратно в Бостон, Билл как бы между прочим спросил Фрэнки:

— Она не говорила с тобой о Реде? Как их роман?

— Нет, Билл, сама она не говорила, а я решила ни о чем не спрашивать. По-моему, Д’Арси выросла и очень изменилась.

— По-моему, тоже. Со мной почти не разговаривает.

Да, Франческа знала, что Д’Арси все еще обижалась на отца. Но она была уверена, что девочка найдет в себе силы преодолеть эту обиду, как смогла преодолеть то чувство, которое испытывала к Реду.

После аборта Д’Арси почувствовала страшную пустоту: было стыдно оттого, что ребенок, так недолго проживший в ее лоне, больше не существует. Ей казалось, что погибла какая-то очень важная часть ее тела, ее души. Сколько бы ни говорила Франческа, что человеческая жизнь не начинается с момента зачатия, что находящийся в утробе матери зародыш — еще не человек, Д’Арси чувствовала, что совершилось убийство. Но убийцами были не она, разрешившая операцию, и не врач, вина лежала на Джудит и ее сыне.

Д’Арси пыталась серьезно заняться учебой: аккуратно посещала занятия, каждый вечер подолгу сидела над заданиями, стараясь вникнуть в предметы. Но вскоре поняла, что это ей не нужно, — почувствовала себя кораблем, сорвавшимся с якоря и дрейфующим куда-то по течению…

На весенние каникулы Д’Арси решила не ездить во Флориду. Она много слышала о ферме в Нью-Гэмпшире, где обосновалась своеобразная молодежная коммуна. Говорили, что народ там на редкость добродушный: женщины целыми днями стряпают, шьют, присматривают за детишками — своими и чужими, мужчины плотничают и делают на продажу метлы, и все по очереди копаются на огороде. Д’Арси решила отправиться на эту ферму…

Никто не просил у нее никаких денег, никаких пожертвований. Каждый, кто приходил в коммуну, сам решал, сколько может отдать в общую кассу, и подключался к работе… Решив остаться здесь, она с радостью избавилась от стольких оказавшихся теперь лишними вещей — тощего кошелька, двух золотых браслетов, колечка с гранатами, кулона на изящной цепочке, ножного пляжного браслета и тех самых часиков. Часы коммуне были совершенно не нужны — вокруг никто никуда не торопился.

Весну сменило лето. Д’Арси ходила в длинной хлопчатобумажной юбке — это была первая вещь, которую она сшила своими руками, в венке из полевых цветов и с длинной косой. Когда сносились сандалии, стала ходить босиком. На огороде копала, сеяла, полола. Потом собрала плоды созревшего урожая, политого своим потом, и сварила суп. Ребята из команды ели и благодарили, и Д’Арси испытывала если не радость, то какое-то подобие удовлетворения.

Но потом один из вновь прибывших предложил в качестве пожертвования ЛСД… Некоторые уже были знакомы с этим средством и стали баловаться. Какой-то восемнадцатилетний парнишка увидел «необычный, фантастический, постоянно изменяющийся образ», принятый им за божество, и нырнул вслед за этим видением прямо в озеро. Больше этого парня не видели.

Еще через несколько дней, когда один из «коммунаров» обвинил другого в воровстве, а две матери подрались из-за бутылки уже прокисшего (холодильника на ферме не было) молока для своих детей, Д’Арси поняла, что не все так прекрасно, как казалось.

В конце августа она повезла беременную незамужнюю Пэтти в город к врачу. Пэтти была на седьмом месяце, и, хотя некоторые женщины из коммуны немного разбирались в акушерстве, никто из них не мог понять, что случилось с бедной Пэтти, испытывавшей острую боль, ничего общего не имевшую со схватками. Пока они сидели в приемной больницы, Д’Арси заметила на себе несколько настороженных взглядов других женщин из очереди: очевидно, ее внешность шокировала их. Длинная юбка была покрыта толстым слоем пыли, грязные босые ноги облеплены глиной, на голове — немытая, нечесанная коса, к которой она не притрагивалась вот уже три дня. Конечно, надо было хотя бы причесаться и заново заплести косу. Но Д’Арси и всем остальным в коммуне казалось, что все это не имеет никакого значения. А когда медсестра, прежде чем повести Пэтти в кабинет врача, принесла большой кусок банного мыла и махровое полотенце и предложила ей сначала помыться, Д’Арси просто стало стыдно. Вспомнились слова матери: надо прилично выглядеть не для того, чтобы кичиться этим, это нужно, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.

Пэтти выздоровела, но ребенок, находившийся в ее утробе, был уже мертв. В больнице сказали, что обратиться к врачу надо было гораздо раньше. И Д’Арси задумалась, не является ли убийством такое беспечное отношение к своему здоровью.

На кухне сломался водяной насос, но в коммуне не нашлось ни одного человека, который мог бы его починить. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Осень рано приходит в Нью-Гэмпшир. Неужели скоро зима? Значит, придется всерьез заняться заготовкой дров, ведь многие ребята лежали на тонких матрасах, постеленных прямо на полу. Ей еще повезло: спала на кровати, к тому же в последнюю поездку домой захватила с собой теплые сапоги и куртку.

Д’Арси пыталась было наладить регулярную заготовку дров и какое-нибудь рукоделие. Ведь надо же на что-то существовать, а последний урожай с огорода был уже снят. Но единственное, что интересовало обитателей фермы, была марихуана — они судорожно искали растения, из которых можно было получить «травку».

Она подходила к ребятам и просила, умоляла не расслабляться: надо проявить смекалку, надо что-то придумать! Но вскоре ей стало ясно, что те, кто мог проявить смекалку, уже сделал это, покинув коммуну в поисках других мест. На ферме оставались те, кому все было безразлично. Абсолютно все, в том числе и свое будущее.

Но тут она поняла: ей еще совсем не все безразлично. Д’Арси Шеридан сможет сопротивляться!

Несколько дней она бесцельно бродила по Бостону, с трудом понимая, по каким улицам гуляет днем и в каких парках проводит ночи. Все ее пожитки умещались в большой сумке через плечо. Она старалась придумать, что делать дальше. За месяцы, проведенные в коммуне, Д’Арси несколько раз звонила матери — у нее всегда была наготове десятицентовая монета, чтобы в любой момент соединиться с домом за счет родителей. Она знала, что Франческа помнит о ней, обязательно придет на помощь, стоит только позвать. Но не хотела ни о чем росить, отец решил бы, что она сдалась, а ей было уже восемнадцать. В таком возрасте человек должен сам определять свою судьбу.

Д’Арси собирала милостыню, ночевала где придется. Наконец познакомилась с девушкой, которая позвала ее себе. «К себе» — громко сказано о небольшой квартире, де, кроме нее, было еще человек двенадцать-четырнадать таких же молодых бродяг. Это тоже была своеобразная коммуна, но городская: ее обитатели, в отличие от своих сельских собратьев, были побогаче и попредприимчивее занимались попрошайничеством, сдавали кровь за деньги, предлагали услуги для различных лабораторных опытов, спекулировали наркотиками.

Они спали на раскладушках, матрасах, в спальных мешках, на голом полу. Но в квартире было паровое отопление, а стены были даже украшены в соответствии со вкусами жильцов: на одной была запечатлена какая-то психоделическая фантазия, на другой — чья-то рука выла огромные буквы: «Иисус жив!»

Д’Арси прожила в этом месте несколько недель, надеясь скопить денег, найти подходящую работу и вырваться из этого болота. Однажды утром она проснулась на помятой простыне — рядом лежал такой же помятый парень. Она с трудом вспомнила, что накануне, изрядно задвинувшись, сама выбрала его. В углу комнаты парень и девушка, которых все вокруг считали нежно влюбленными друг в друга, ругались из-за того, кому первому пользоваться шприцем.

Что станет со мной через год? Да ей будет всего девятнадцать! Как говорится, вся жизнь впереди. Нелепая перспектива! Что доконает ее на этот раз? Игла? Очевидно, другого выхода в данной ситуации не было. Ведь стал же другой острый металлический предмет — бритва — орудием, перечеркнувшим прежнюю жизнь Д’Арси.

О Господи! Отцу, пожалуй, будет на все плевать, но мама! Она поняла, что не сможет нанести такой удар Франческе — мать и так страдает: во время последнего телефонного разговора она все время всхлипывала.

Да, один раз она сдалась — позволила убить своего нерожденного ребенка, но еще не поздно постараться искупить этот грех. Еще можно найти место в жизни себе и, если Бог даст, своим будущим детям. Ею еще сможет гордиться мать, а может быть, даже отец. Она еще сровняет счет — расквитается за все с Редом Стэнтоном! Разве не стоит жить ради этого?

Вот и уличный телефон-автомат. Обычно она опускала десятицентовую монету, заказывала разговор за счет родителей, а поговорив, стояла несколько секунд в надежде, что монетка выпадет обратно. Ни разу автомат не съел ее десять центов. На этот раз можно ничего не ждать, — она звонила, чтобы сказать, что возвращается.

Д’Арси Шеридан еще жива!

Глава седьмая

1964

В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи — тем, которых раньше называли битниками, а теперь — хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.

— Ах, Д’Арси! — Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. — Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.

Д’Арси вымученно улыбнулась — хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.

— Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?

— Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?

— Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.

— Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!

— Как ты сказала? — недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. — Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?

— Его самого.

— Забавно! — Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.

— А что здесь забавного?

— Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?

— Естественно, от демократов.

— Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!

Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.

Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД — Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним — президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»

Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.

Выход был — попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором — наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.

В начале августа Билл поехал в Вашингтон — спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа — Джонсон на дух этого не переносил.

Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.

— Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!

— Да как он посмел! — Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. — Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!

— Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, — добавил он менторским тоном, — сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем — ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, — проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. — Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!

— Какой кошмар! — воскликнула Франческа. — Что же теперь делать?

— Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».

В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!

Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.

Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.

— Ты уверен в этом? — недоверчиво спросила Франческа. — Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?

— Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!

— Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!

— У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.

Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона — скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница — дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.

Какая ирония судьбы! — подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же — связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере — ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла — поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.

— Это безумие! — воскликнула Франческа. — Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…

— Совсем спятил?

— Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!

— Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!

— Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!

— Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!

— Нет, Билл, я не могу.

Билл в недоумении уставился на Франческу.

— Я не могу пойти на это, Билл, — повторила Фрэнки. — Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей — сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!

— Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной — против меня.

Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.

— Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, — попросила Франческа. — Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.

— Как же можно не обращать на это внимание?

— Видишь ли, одно дело — политические взгляды, другое — личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.

К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца — не как политика, а именно как человека.

Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи! Она лишь полагала, что отличительными чертами хиппи являются исключительно длинные волосы, босые ноги и, может быть, любовь к музыке «Битлз». Ей не было доступно главное — для многих ребят и девушек «свободная» жизнь становилась болотом, из которого они уже не могли вылезти.

Слава Богу, Д’Арси вернулась домой! Она повзрослела, поумнела, значит, все пошло лишь на пользу. Интересуется политической платформой отца? Отлично. Лучше так, чем повернуться спиной ко всему миру, замкнувшись в своих мелочных проблемах. Но самое главное — за последнее время она даже не заикнулась о Реде! Д’Арси была немного агрессивна, сейчас Биллу это даже понравилось: значит, дочь может постоять за себя! Когда он пригласил ее в поездку по южным городам, где выступал с речами в поддержку Голдуотера, Д’Арси резко оборвала отца и бросила:

— Ты это серьезно? Действительно полагаешь, что я буду сопровождать тебя в этой поездке? Когда будешь агитировать народ за человека, собирающегося развязать во Вьетнаме настоящую войну?

— Но ведь не Барри послал во Вьетнам наших парией… — попытался возразить Билл.

— Ты хочешь сказать, что он не «ястреб»? А кто голосовал против ограничений ядерных испытаний? Кто голосовал против Билля о гражданских правах? Или, может быть, ты сам уподобился Голдуотеру, папа?

После этих слов Билл смутился: дочь зашла слишком далеко. Стало даже казаться, что она настроена против него лично гораздо в большей степени, чем против Барри Голдуотера. Он решил прекратить обсуждать эту тему. Тут в разговор вступила Франческа, ей не нравилось, что Д’Арси разговаривает в таком тоне с родным отцом:

— Ты не хочешь извиниться перед папой, Д’Арси?

— По-моему, это он должен извиниться перед нами за ту позицию, которую сейчас занял.

— Д’Арси! — воскликнула Франческа.

— Ладно, ладно, не будем ссориться, — улыбнулся Билл. — Что бы ни говорили злые языки, каждый член нашей семьи имеет право на свои личные убеждения. Я тоже имею такое право, даже если моя дочь считает меня фашистским диктатором!

Билл хотел пошутить, но Д’Арси восприняла его слова всерьез:

— Это твои слова! — воскликнула она. — Я этого не говорила!

В эту минуту Франческа вспомнила другие слова мужа: «Кто не со мной — против меня!»

По правде говоря, несмотря на шутливый тон, Билл был сильно взволнован. С каждым днем он все глубже осознавал, что сенатор Голдуотер — обаятельный, яркий, необычайно цельный человек — проиграл выборы в самый день своего выдвижения в кандидаты от республиканской партии. И когда его жена Фрэнки, а теперь и дочь разъезжают по всему штату и агитируют за Джонсона (пожалуй, не менее активно, чем за саму Франческу), Билл выглядел полным идиотом. А он-то думал что Фрэнки будет всего лишь подставным лицом! Даже им самим созданная республиканская партия Флориды начала их высмеивать: «Фрэнки баллотируется в губернаторы, чтобы по-прежнему правил Билл!», «Голосуя за Фрэнки Шеридан, ты голосуешь за Короля. Долой монархию во Флориде!» — издевательски звучали лозунги. Похоже, его блестящий замысел терпел полное фиаско.

Теперь же к Фрэнки присоединилась Д’Арси. Положение Билла усугубилось: если человек не может справиться со своими домашними, кто доверит ему больше? А потом в Майами состоялась демонстрация белых и негров. Ожидалось, что все пройдет без эксцессов, но демонстранты вышли за рамки дозволенного, некоторых забрали в полицию. В тот вечер миллионы телезрителей могли видеть потрясающий кадр: дочь губернатора Флориды размахивает плакатом с надписью: «Долой человека, выступающего против равноправия для всех!», а сотрудники службы безопасности штата, непосредственно подчиненные губернатора, тащат ее куда-то в сторону.