Глава 9

Радим сидел на завалинке и ковырял былинкой в зубах. Настроение было поганое. Вернувшись к Волочку, ярл и скоморох застали там Остромира с дружиной.

Боярин был очень разгневан тем, что поведал ему Сигват. Он осыпал норманна оскорблениями, кляня его за потерю добрых воинов.

Сигват принял ругань достойно, не проронив слова, не отведя взгляда. Когда ярость Остромира иссякла, ярл коротко заметил, что надо собираться в новый поход, и на этот раз известно, с чем придется иметь дело, а потому можно подготовить людей. Боярин выслушал норманна без восторга: с одной стороны, он все еще не верил до конца рассказу о кресте на лысом холме, с другой — не хотел, чтобы Сигват имел хоть какое-то отношение к победе над татями.

Скомороха боярин поперву будто не заметил, лишь бросив на него быстрый взгляд. Причина этого стала ясна, когда Сигват ушел в дом пресвитера на воинский совет. К скомороху медленно приблизились два широкоплечих мужа. Радим без труда узнал старших братьев убитого в Березейке Третьяка. Стараясь не выдать своего волнения, скоморох выкинул измусоленную былинку и сорвал другую.

— Тебе перед нами ответ держать, скоморох, — сказал Первой.

— На тебе кровь нашего брата, — поддержал его Вторый и обнажил меч.

Постепенно вокруг завалинки начала образовываться толпа. Прежде всех сюда подошли товарищи обиженных дружинников, потом появились и любопытные из местных жителей.

— Это не я убил его. Вы ошибаетесь! — заявил Радим.

— А кто?

Ситуация складывалась непростая. Рассказать о помощи Валуни? Так дурно обойтись с человеком, который, рискуя жизнью, остался прикрывать уход Друзей, Радим не мог. О Младе скоморох тоже зарекся говорить. Нечего молодице жизнь губить. Так на кого бы вину переложить?

— Это тати учинили. Они и меня убить хотели, но я сбег. Ежели хотите отомстить, собирайтесь, я могу показать дорогу к их стану.

— Почто ж они ночью приходили и только на тебя да Третьяка напали? Никто никаких татей в Березей-ке не видел.

— А я почем знаю? Что было — то говорю.

— Лжешь, лис смердящий! — воскликнул Вто-рый. — Мы отмщение тебе принесли, убивец!

— Не по закону это!

— Неужто виру заплатишь? Есть ли у тебя сорок гривен серебра, скоморох?

— А вот и есть. Только пусть нас тиун княжий судит, ибо невиновен я.

— Раз невиновен, выходи биться! — заявил Вто-рый. — Кому Бог поможет — тот и прав.

— У меня меча нет.

— Дело поправимое, — ответил Первой. — Эй, кто-нибудь, дайте ему меч.

Один из дружинников протянул скомороху тяжелый франкский клинок. Пришлось взять, отступать было некуда.

— Он в броне, я ж голый, — заметил Радим, оттягивая время поединка. Если бы сейчас появился Сигват или хотя бы Остромир!

— Скидывай броню, Вторый!

Дружинник послушно снял кольчугу. Более того, он скинул и рубаху, открыв всеобщему обозрению ладно сложенное тело. Красуясь, Вторый поиграл могучими мускулами. Сразить такого противника могло помочь только чудо.

— Ну, сшибайтесь, — сказал Первой, предчувствуя короткий бой.

Вторый уже собирался занести меч для первого удара, как его остановил строгий окрик:

— Прекратите безбожное дело, дети мои! Не дело решать споры, подобно язычникам!

Это был Армен. Он вышел из терема, и, заметив, что затевается смертоубийство, поспешил вмешаться.

— Прости, батюшка, они поневолили меня, — бросая меч на землю, сказал Радим. — Грех великий биться насмерть, а не правду искать у мудрых.

— Это суд Божий! — яростно возразил Вторый. — Я убью тебя, и Бог мне помощник!

— Не богохульствуй! — резко оборвал дружинника Армен. — Не тебе, убогому, рассуждать о Боге! И попрания христианских заповедей не потерплю! Вложи меч в ножны, если не хочешь вечного проклятия.

— Сначала я отомщу за брата! — Вторый шагнул к Радиму, поднимая меч.

Первой поспешил остановить убийство. Он представлял, во что может вылиться распря с пресвитером. Коли отлучат от святого причастия, так и из дружины вышибут. Князь только норманнам позволял в Христа не веровать. Руси же без набожности при Владимире Ярославиче никак нельзя было. Епископ новгородский, Лука Жидята, тщательно за этим следил. Кто в храм христианский долго не ходил, милостей лишался, а потом мог и без крова остаться.

— Не надо, Вторый! Остынь. Мы требуем, чтобы скомороха заковали в железо. Пусть князь решает его судьбу.

— Верно, дорогой, — согласился Армен. — Так и будет. Бог через князя воздаст каждому по грехам его! Я уведу скомороха с собой и посажу под запор до приезда господина.

— Добро.

Дружинники расступились, пропуская Армена и Радима. На лицах зрителей читалось недвусмысленное разочарование прерванной забавой.

— Напраслину на тебя возводят или как? — спросил пресвитер, как только за спиной захлопнулась дверь терема.

— Напраслину, как пить дать! Не убивал я Третьяка, Христом клянусь!

— Тогда ничего не бойся, дорогой. Княже справедлив и рассудит по закону. Пока же у меня погостишь. Никуда не ходи, а то попадешь дружине в руки, опять грешную битву устроят.

— Да, батюшка. Все сделаю как велите. Только вы помогите мне. Друга мы оставили в лесу сдерживать татей-чародеев. Он там поныне с ними бьется. Посодействуйте, чтобы господин великий боярин скорее дружину туда повел. Сгибнет ведь добрый сын церквы Христовой.

— Слышал я, что вы претерпели. Не верится, дорогой, не верится, честно скажу. Однако с тобою согласен: чем скорее мы с татями покончим, тем лучше. А спасти твоего друга… Бог ему поможет.

— Бог поможет, помогите и вы, батюшка!

— Хорошо, дорогой. Я приложу все усилия. Однако удача отвернулась от скомороха. Не успел он миновать сени, как навстречу вышел Остромир. За ним следовали Сигват и несколько мечников. Они закончили совет, и, судя по нахмуренному виду Сигвата, норманну на нем пришлось нелегко.

— Опять этот скоморох… — недовольно заметил боярин. — Почему до сих пор не в порубе?

— Указу не было… — растерянно, ответил один из мечников.

— Неужели не ясно, что убивец должен быть под стражей? В колодки — и в темную!

— Ежели скомороху будет суд, — сказал Сигват, — пусть учтут, что это он к тайному святилищу вывел. Без его помощи мы бы доныне без цели по лесам мотались.

— И сотня добрых воев была бы цела, — язвительно добавил Остромир. — В темную!

— Разреши, боярин, Радим под моим оком пребудет, — попросил Армен.

— Нет, отче. Ты, верно, не знаешь, какой он кудесник. Божьего человека надурить — ему в радость.

— Не приметил я за ним такого, боярин…

— Мало с ним дел имел, отче. Поверь моему слову, его место в порубе, а может, и на суку.

После этих суровых выражений боярской немилости Радим окончательно потерял надежду выйти сухим из воды. Как его взяли под руки и куда-то поволокли, он не запомнил. Взор заслонил туман отчаянья, сердце оглушительно загремело в груди. Как же так! Он прошел сквозь огонь и воду, а оказался опять на положении пленника. Вырваться из цепких пальцев Ост-ромира не удалось.

Колодок найти не смогли, поэтому Радима связали толстыми сыромятными ремнями, кинули в холодный мрачный подпол и захлопнули тяжелую дверь. Сильно ударившись о землю, он подумал было, что сломал ребро. Однако вскоре боль утихла, и скоморох понял, что ничего серьезного с ним не случилось. Он пожалел об этом: умереть от ран было бы лучше, чем в бессилии скрежетать зубами, пока истекающий кровью товарищ сдерживает ватагу жестоких татей без надежды на подмогу.

Глава 10

Забыться и уснуть Радиму никак не удавалось. Ныли связанные руки, в голове ворочались тяжкие думы. Извернуться и выскользнуть из сыромятных кож не получилось. С пенькой скоморох справился бы, сомнений нет, а вот ремни оказались непреодолимым препятствием. Была мысль — перегрызть путы, благо пленник мог согнуться пополам, так чтобы ноги очутились у рта. Однако кожи держались крепко. Грызть их — не перегрызть седмицу, а то и более.

Устав, Радим закрыл глаза, расслабился и уже собирался провалиться в дрему, как почувствовал запах Дыма. Втянув воздух ноздрями, скоморох убедился: что-то горит, и горит неподалеку. Тревога закралась в душу — а если пламя перекинется на эту избу? Сгореть Радим, может, и не сгорит, а вот задохнется запросто.

Вспомнился случай из детства, когда жители Го-родца на Соже, где зимовал будущий скоморох, запалили старуху ведунью. То ли сглазила она кого, то ли порчу навела, не важно. Собрались мужи, дождались темноты, тихо пришли на выселки да хворосту принесли. Костер был такой, что всему городцу видать.

Утром Радим вместе с другими ребятишками на угли смотреть бегал. Тогда из подпола девочку вытащили,, бледную и бездыханную. Внучка ведуньи от пламени укрылась, да вот от дыма не упаслась.

Послышались крики, потом над головой раздался торопливый топот, кто-то громко заговорил. Слов скоморох разобрать не смог, но понял: случилась беда. Нельзя ли воспользоваться сумятицей?

Радим громко завопил:

— На помощь! На помощь! Люди добрые! Горю! Горю! На помощь!

Однако никто не спешил открывать дверь. Запах гари тем временем усилился. Клочья дыма просочились между мостин и заставили Радима закашляться. Дело оборачивалось худо, очень худо.

— На помощь!

Все без толку. Радима охватило отчаянье. Так глупо погибнуть, помереть в расцвете сил по воле злодейки-судьбы! Скомороха, бывало, посещали мысли о смерти. Иногда он бы даже приветствовал ее. Но сейчас совсем не хотелось расставаться с жизнью.

Дым все настойчивее проникал в узилище. Заслезились глаза, запершило в горле. Радим, не переставая кричать, задергался, как червяк. Бестолково. Только ремни больнее впились в тело.

Внезапно наверху зазвенело железо, раздался треск древесины, вновь зазвучали голоса. Дверь распахнулась. Вместе со светом в подпол ворвались сизые клубы дыма. На краю лаза замерла темная человеческая фигура.

— Вылазь, грешник!

— Не могу, — Радим с ужасом вспомнил, кто последний раз называл его грешником.

— Тогда умри!

В руках человека мелькнула рогатина. Через мгновение ржавый наконечник устремился к груди скомороха. Радим резко откатился в сторону.

— Я тебя достану, грешник! — Человек спрыгнул в подпол и, пригнувшись, чтобы не задевать головой мостины, двинулся к скомороху.

Радим перекатился к стене.

— Пощади! — Он уперся спиной в стену. — Пощади, я вернусь в святое лоно!

— Твои слова лукавы, грешник! Я узнал тебя. Ты ходил на святую гору и творил зло. Господь завещал убить тебя!

Острие скользнуло по путам, сдерживающим Радима. Кожаные ремни лопнули, освобождая руки. Рогатина с чудовищной силой вонзилась в бревно. Бледная личина скрыла гримасу разочарования.

Пока противник пытался высвободить оружие для следующего удара, скоморох полностью освободился. Руки затекли, но все ж их гибкости хватило, чтобы избежать очередного наскока. Рогатина вспахала землистый пол, но поранить Радима не сумела. Дым тем временем все больше окутывал место схватки. Человеку с рогатиной стало неуютно, он закашлял, глотнув гари.

— Грешник, умри! — это были последние слова, которые Радим слышал от своего преследователя.

Скоморох скрылся в густых клубах, поваливших через дверь. Смерти от железа он избежал, теперь предстояло пройти через огонь.

Где— то в стороне трещала пожираемая пламенем древесина. На улице звенело оружие и раздавались боевые кличи. Выбравшись из подпола, Радим чуть было не упал. Он запнулся о тело, распластанное у самого входа. Неудачный шаг сбил скомороху дыхание. Радим попробовал ухватить новую порцию воздуха, но глотнул лишь едкого дыма. Зажмурив глаза, кашляя и обливаясь слезами, помчался в сторону, откуда лился дневной свет. Плечо лизнул огненный язык. С потолка посыпались пылающие головни. Скорее! Когда рухнет крыша, смерти не избежать. Дверь была распахнута, поэтому беглецу хватило сил, чтобы вырваться из занимающейся огнем избы.

Упав на зеленую лужайку, Радим сделал несколько глубоких вдохов, борясь с приступом тошноты. Болела и кружилась голова, зрение никак не могло прийти в норму. Однако скоморох приметил, что пылает почти половина Волочка и сражение кипит почти у каждого двора.

В дыму Радим различил знакомую лысину — это Сигват секирой прокладывал себе путь. На каждого врага ярл тратил не более двух-трех движений. Ловко уворачиваясь от набегающего противника, он поражал его точным ударом. Справившись с последним безликим, норманн остановился, стараясь отдышаться. Радим хотел было окрикнуть ярла, как увидел, что к тому подскакал вершник на взмыленном коне.

— Ты предал князя, Сигват!

— Нет! Я предупреждал! Нельзя было пускать моих людей в стан!

— Но это твои люди!

— Они очарованы тварью с креста! Я предупреждал!

— Ты поплатишься за это, Сигват!

— Я уже расплачиваюсь…

Вершник резко развернул коня и помчался в глубь села. По золоченому шишаку и богатому платью Радим признал в нем Остромира.

— Скоморох! Ты жив! — Норманн заметил Радима. — Они пришли сюда. Они убили наших лучших людей.

— Это никогда не кончится, ежели мы не повергнем их истукана! Надо вести войско к лысой горе…

— Я знаю. Но у меня нет войска. Мои отроки сражаются на стороне татей. Я обречен. Но я погибну с честью!

Сигват закинул секиру на плечо и, повернувшись в сторону, откуда доносились звуки боя, собрался идти на смерть.

— Погоди! Не спеши умирать, господин. Мы обещали Валуне вернуться. Надо держать обещание!

— Валуня мертв. Будь он жив, эти выродки не пришли бы сюда.

В словах норманна была правда.

— Постой! Говорили, вы шли тремя отрядами. Значит, у князя еще осталась дружина. Надобно к нему ехать! Кто-то должен остановить безликих. Где его найти?

— Князь вернулся в Березейку. Молвят, он занемог. Однако после того, что случилось, доверия мне не сыскать.

— Надо опередить все слухи, господин. Мчись к князю немедля.

— Не успеть. Ночью Остромир послал гонца с наветом. Лучше умереть в бою, чем на плахе!

— А ежели плыть по реке? По течению ты окажешься недалече Березейки уже к вечеру.

— Хорошо придумано! — Внезапно глаза ярла задорно блеснули. — Как я раньше об этом не подумал? Ежели булгарский купчина еще не успел переволочь ладью, можно воспользоваться ею. Идем, скоморох!

— Боюсь, я вряд ли смогу тебе помочь в бою… Скорее буду обузой.

— Доныне ты мне только помогал. Идем! Без твоих советов мне не победить порождение Хеля!

Радим с неохотой признал правоту Сигвата. Действительно, ему, Радиму, выпала незавидная, но важная Роль в борьбе с татями. Так уж получилось, что он знал о них побольше многих. Времени на долгие раздумья не было, надо решать: трусливо бежать куда глаза глядят или ввязаться в новое предприятие, рискованное, но благородное. Скоморох после мучительных колебаний выбрал второе. Была не была! За смерть Валуни кто-то должен ответить!

К ладье пришлось прорываться с боем. Неожиданно из-за плетня выскочили тати, размахивающие топорами и косами. Но это оказались холопы, а не бывшие дружинники. В движениях напавших было много ярости, но мало сноровки. Радим, не имея никакого оружия, быстро спрятался за широкую спину норманна. Сигват отразил град ударов щитом и неспешно, но точно одного за другим поразил противников. Двое рухнули, разрубленные пополам, один — с отсеченной ногой.

— Возьми топор! И за мной!

Радим послушался. Вскоре топор ему пригодился.

У причала кипело жестокое сражение. Несколько одетых в кольчуги татей бились с Хельги Тюленьи Яйца и его ребятами. Сталь звонко гремела о сталь, трещали щиты, надрывно скрипели доски настила. Яков и Сара сидели на корме, спрятавшись за кипой тюков. Им было чего опасаться — ведь нападавших приходилось двое против одного защитника.

Сигват без лишних размышлений ввязался в драку. Подбежав со спины к двум разбойникам, он обрушил на них секиру. Отрубленные головы с плеском ушли в воду. Окровавленные личины медленно поплыли по течению.

Радим, размахивая топором, прикрыл норманна сзади. Хельги воспользовался внезапным подкреплением. Его люди, усталые, израненные, обрели второе дыхание. Их мечи буквально за сотню ударов сердца сломили сопротивление врагов и лишили татей жизни. Мета окрасилась в красный цвет.

— Благодарийт, — тяжело дыша, сказал Хельги.

Сигват ответил ему по-норманнски. Они о чем-то заговорили.

— Отплываем! Отплываем! Поспеши, Хельги! — оживился Яков, поняв, что появилась возможность отчалить от негостеприимного берега.

Хельги послушно шагнул на борт. Его люди последовали за ним.

— Куда они? Останови их, Сигват! Пусть возьмут нас! — крикнул Радим.

Речь норманнов становилась все более громкой. Хельги отрицательно качал головой и повторял одну фразу. Сигват пытался его переубедить.

— Что он хочет? — спросила Сара.

— Плый с нами. К князю.

— Нет, нет, нет! — воскликнул Яков, воздев руки. — Ради Бога, хватит мне злоключений! Надо было заплатить этому жадному Пырешке, и он отволок бы нас к Тверце еще вчера! Никаких больше князей! Мы просто отойдем от берега и, когда все закончится, вернемся сюда же.

— Купчина, не помогая мне — ты помогаешь татям. Князь этого тебе не простит, — твердо заявил Сигват.

— Ой, чья бы корова мычала, богатырь! Тебе самому не сносить головы, я был у Остромира, все слышал. Отчаливай, Хельги! И быстрее!

Чал уже был отвязан, поэтому Хельги пришлось только оттолкнуться ногой от пристани. Но ладья далеко не ушла. Быстрым прыжком Сигват перемахнул через борт и принял угрожающую стойку. Хельги выругался. Сигват в долгу не остался.

Перебранка закончилась — как и предполагал Радим — поединком. Хельги сделал оскорбительное движение, тронув себя между ног и потом указав на Сигвата. Тот побагровел и ринулся вперед.

Норманны столкнулись щитами, но ни один не уступил. Потом они пустили в ход оружие. Хельги бился мечом, Сигват рубил секирой. Ладья плавно покачивалась у причала, служа ненадежной опорой для ног. Однако оба норманна были опытными бойцами. Они ловко использовали качку, чтобы избегать чужих ударов и вкладывать в свои дополнительную силу.

Радим с замиранием сердца наблюдал, как два раза меч скользнул по кольчуге Сигвата. К счастью, большого вреда это не принесло: лишь полопались кольца. Затем пришло время Хельги. Секира краем задела его плечо, заставив слегка присесть. Следующий удар пришелся по мечу. Хельги неудачно отступил и, поскользнувшись, рухнул за борт. Фонтан брызг окатил находящихся в ладье.

— Плывем к князю, — сказал Сигват.

Тяжело вздохнув, Яков запричитал на родном языке. Радим прыгнул в ладью. Люди Хельги нехотя сели за весла. В это время из воды, отфыркиваясь, появился Хельги. Он потерял шлем и оружие, скинул под водой кольчугу, но выплыл. Сигват протянул ему руку. На этом вражда двух варягов закончилась.

Радим уже было расслабился, но не тут-то было.

— Помогите! — раздался с берега негромкий крик.

Все повернули головы в сторону полыхающего Волочка. У самой кромки, по щиколотку в воде, стоял обгорелый Армен и размахивал шипастой булавой. С ним бились двое татей. Их топоры описывали причудливые дуги. К счастью, рукоять булавы пресвитера была длиннее, чем топорища разбойников. Ему удавалось не подпускать врагов ближе, чем на пару шагов.

— Помогите!

Решение зависело от Сигвата. Он честно завоевал позицию главы маленького отряда, а потому распоряжался на ладье, как хозяин.

— Правьте к берегу, — приказал норманн.

Перечить ему не стали. Весла черпнули воду, и через пару взмахов судно приблизилось к месту, где сражался Армен. Сигват забрал копье у одного из ратников и прыгнул за борт. Норманн ушел по пояс в воду, но это лишь чуть замедлило его движения. Когда до берега оставались считанные шаги, Сигват метнул копье в одного из татей. Удар оказался верным. Пронзенное сердце остановилось, и враг рухнул замертво. Вскинув секиру, ярл приблизился к Армену:

— Лезь на лодь. С этим сам разберусь.

Пресвитер спорить не стал. Радим и Чтибор помогли ему взобраться на борт.

Поединок Сигвата и татя был коротким. Могучий удар выбил оружие из рук разбойника, тать выхватил нож, но не успел даже взмахнуть им, как повалился с расколотым черепом. Норманн, не мешкая, устремился к ладье — и вовремя. Со стороны села к берегу бежало не меньше дюжины разгоряченных врагов.

Глава 11

Отойдя от Волочка на пару верст, Сигват и его спутники расслабились. Весла убрали, дав реке неспешно нести ладью вниз по течению. Радим успокоился и уже мечтал вздремнуть в покое, как оказался в центре нового конфликта. Собственно, он сам его и затеял.

На корме, под лавкой лежал потертый холщовый мешок. Приглядевшись, скоморох без труда узнал лямки, которые не долее как днем раньше стягивали его плечи. Пробравшись к мешку, Радим вытащил его на свет и развязал горловину.

— Смотри-ка! Мое добро!

— Не трожь! — К скомороху поспешил Яков. — Это мое!

— Господин, вы путаете. Тут и личина моя, и рубаха латаная… Вот гляньте.

— Я купил! Я честно уплатил три резани! — Но это моя крома. Я не продавал ее. — Ой, грабят бедного купчину! Ой, разоряют средь эела дня! Хочешь мешок — плати денюжку! А иначе — он мой! — Яков вцепился в предмет спора.

Радим вовсе не собирался расставаться со своим добром, поэтому потянул мешок на себя:

— Господин, здесь мои вещи. Их силою у меня отобрали.

— Должно быть, за дело! Я ж не у татей их покупал!

— Яков, милый, оставь крому скомороху. С него все одно взять нечего. Разбогатеет — все сторицей вернет.

— Ой, вернет, Сара! Как же! Дождешься от него благодарности.

— Это моя крома!

— Вот заталдычил! Рассуди нас, Армен! — потребовал купец.

— Грех это — за мирское добро зубами цепляться. Да ты ж нехристь, Яков. Тебе не втолкуешь. А скомороху епитимья — седмицу на воде и хлебе.

— Что ж так сурово, батюшка? — Радим обиженно посмотрел на пресвитера.

— Чтоб урок был, дорогой. Крому же забирай. Ее какой-нибудь холоп боярский продал, хоть права не имел.

— Армен! Что ты говоришь! Я честно отдал три резани! — возмутился Яков, — видимо, не ожидал такого поворота событий.

— Я сказал, — устало ответил пресвитер.

— Яков, подчинись, — обратилась к мужу Сара и потянула его за рукав. — Будет тебе.

— Аи, беда мне беда! Все против бедного честного торговца. Будь по-вашему. Только пусть скоморох обещает вернуть три резани. Хоть не сейчас, но к Песаху обязательно.

— За свое добро? Не бывать такому! Моя крома!

— Ограбили, обобрали! — запричитал Яков и, опустившись на скамью, показательно зарыдал.

— Отдохнули — хватит, — подал голос безучастно наблюдавший за спором Сигват. — Наляжем на весла. Надо к Березейке до темна добраться.

Хоть и плыть по течению легче, чем против, но гребцы устали уже к полудню. А тут, как нарочно, на берегу показалась отара овечек, пришедших на водопой. Сигват решил, что сами боги дают знак: надо остановиться и перекусить. Увидев ладью, полную суровых воинов, пастух почел за благо стремительно скрыться в лесу. Он хотел увести и отару, но глупым животным очень хотелось пить. Насытившись, они попытались убежать от норманнов, однако это удалось только тем, на кого не хватило сулиц. Остальные остались лежать на берегу, захлебываясь в собственной крови.

— Знатная добыча! — Яков так и сиял, будто не было недавних распрей со скоморохом. — Тут и про запас будет.

— Это вряд ли, — заметил Хельги. — Мы проголодайт.

Решили готовить баранину на пару. Для начала побросали в костер речные камни. Пока они грелись, Хельги и его ребята освежевали и разделали овец. Принесли котел. В него положили раскаленные камни, а потом сочащиеся кровью куски мяса. Котел закрыли крышкой и прижали ее бревном.

В ожидании ужина спутники завязали беседу о том, что делать дальше.

— Если все правда, что поведали об идолище разбойничьем, то это творенье диавола, — начал Армен. — Решил он Господа Бога опорочить и рабов его к рукам своим прибрать. Трудно будет с отродьем сатанинским тягаться. Мечом дело не решить, только рать положите.

— Есть на тварь управа, — возразил Сигват. — Она оружия боится.

— Но поразить-то его не смогли?

— Нет. Но у нас сил не было. Коли вся дружина тварь бить начнет — конец злобному альву.

— А если не конец? Тут, дорогой, не в силе железной дело. А в силе духа. Молитвою супостата обрушить Не пытались?

— Не до того было.

— Ясно, язычник. Ну, а ты, Радим, что ж не вспомнил Господа Бога?

— Батюшка, не гневись, однако ж Господа все больше тот вспоминал… распятый. Не по себе было. То дрожь, то ярость, никаких светлых дум.

— Плохо, что средь вас мудрых христиан не нашлось. И теперь ту же ошибку повторить хотите. Диавола оружием земным не одолеть.

— Так, батюшка, вы же с нами, — скромно заметил скоморох.

— Да уж, теперь не отступлю. Но я не столь мудр. Тут воистину святой человек нужен. Как блаженный Августин или апостол Иоанн. Знаю одного такого. У Торжка в монастыре настоятелем пребывает вот уж не один десяток лет. Его бы к нам…

— Уж не об Ефреме ли, братце Георгия да Мойши Угринов, ты речь ведешь, Армен? — поинтересовался Яков.

— О нем, о единственном из рода Угринов, коему чудом удалось избежать козней Святополка князя Окаянного.

— А почто изводили тех Угринов, батюшка? — поинтересовался Радим.

— По святости их. Диавол не дремлет, и как ныне поднял голову в Новгородчине, так при отцах наших всю землю поверг в хаос, отдал Окаянному. Ежели б не Угрины, быть нам в руках сатанинских.

— О таком не слышал. Я скоморошу, по разным местам хожу, о Святополке байки знаю. Но все говорят: силу брата обрушил князь великий Ярослав. Об Угринах я не слыхал.

— Беда, когда святых забывают, — сокрушенно покачал головой Армен. — Князь велик, и меч его востер, но без молитв святых угодников не свершилось бы успокоение земли Русской. После того как сатана злыми кознями Владимирычей наших поссорил, натравил, как псов диких, друг на друга, а Окаянный князь наслал язычников-варягов на братьев своих, восторжествовало зло на земле.