Скоморох

Долго ли, коротко ли, но свершилось дьявольское дело. Пал князь великий Борислав Владимирыч, зарезанный яко агнец. До последнего рядом были Угрины, трое братьев, юных телом, да крепких духом. Старший из них, Георгий, попытался было заступить дорогу убивцам, но сгиб, удостоившись мученичества во славу Божию. Моисей же да Ефрем взяли мощи его благословенные и отдались милости княжны Предславы, сестры князя великого Ярослава. Говорят, уже тогда от тех мощей чудес много произошло. Только правды все одно мало кто помнит, ибо пришел вскоре в Киевскую землю владетель ляшский Болеслав, призванный губителем Окаянным. Было сражение горячее. Много крови русской пролилось, много жен вдовами остались. Моисей попал в полон к ляхам вместе с благодетельницей своей Предславой, а Ефрему утечь удалось. Из мощей же он только главу мученика Георгия спас. Остальное злые ляхи захова-ли в неизвестное место, ибо было им пророчество, что православные святые погибель им учинят. Но что б они ни делали, промысла Божия не изменить. Как Ефрем, уйдя к Торжку, удалился в скит, так и Моисей постригся в иноки. Но если первого глава его святого брата берегла, то второму пришлось примерить венец страстотерпца. Ведь постригся он вопреки чаяньям ляшки, у коей в рабстве пребывал. Она на молодого Моисея глаз положила, в грех его тянула. Да не тут-то было. День и ночь держался он молитвами Божьими, скверну отвергал, в Боге спасения искал. Наконец, и венец мученический принял, дабы святостью своей землю родную спасти.

— Его убили?

— Повелела распутница ему тайные уды урезать. Чтоб значит ежели не с ней, так ни с кем боле.

— Ох, беда…

— Так и думала греховодница. Да только ошибалась. Для святых людей умерщвление страстей плотских не беда, а благо. Претерпел Моисей все боли и печали, только крепче в вере стал. Стал он молить Господа не переставая о погибели для ляхов. И услышал его Боже. Даровал Господь победу мечу Ярославову. Пал Окаянный князь в неизвестной земле, а Болеслав в муках умер. У ляхов же замятия началась. Моисей вышел на Русь и своей благочестивой жизнью стал пример подавать. Видывал я его в Антониевом ските под Киев-градом. Благочестивый старец был, да будет ему земля пухом. Теперь только один инок той же святости в земле Русской есть — брат его Ефрем. Воистину, будь он с нами, нечего б ныне было страшиться.

— Я тоже Ефрема знаю. Мудрый старец. Не только Евангелие, но и Тору знает. Однако сомневаюсь, что Ефрем сможет к Волочку добраться. Он давно на ладан дышит.

— Да и времени ему весть подать нет, — сказал Сигват. — Скверна резво идет. Еще неделя — и тати всю Новгородчину заполонят.

— Времени, конечно, мало. Но с голыми руками много не навоюешь.

— А мы не с голыми руками. Срубим идолище и в землю уроем, — поддержал норманна Рад им. — Пусть оттуда пошипит.

— Наивный! Диавол себя в обиду не даст.

— А куда денется? Всех татей дружина положит, так он только шипеть и сможет.

— Дело говоришь, — одобрил слова скомороха Сигват.

— Без имени Господа, дорогой, с супостатом не справиться.

— Так это вы, батюшка, помогите нам. Ежели до того, как дружина с ворогом сладит, молитва идолище спалит — мы только рады будем.

— Я сделаю все, что потребуется. Но, увы, хоть вера моя крепка, но грехи тяжки. Вот даже вас, язычников, за собой повести не могу.

Тем временем кушанье поспело. Сара, сопровождаемая неодобрительным взглядом мужа, принесла туесок с солью и пучок черемши. Спутники достали ножи и начали делить мясо.

Радиму вспомнился окровавленный Валуня, оставшийся в одиночестве против сотен врагов, и стало грустно. Неужели он больше не увидит этого веселого, ростоватого отрока, у которого только-только стала складываться жизнь? Отчего так: едва Радим сблизится с кем-то, судьба их разлучает? Боги не хотят, чтоб у скомороха появились друзья? Или он сам виноват, что не может сберечь близких людей?

Закончив с барашком, спутники быстро погрузились в ладью и взялись за весла. Не съеденные туши забрали с собой, к несказанной радости Якова. После обильной еды клонило в сон, но Сигват не дал рассла-'иться. Исполняя обязанности кормчего, он постоянно подгонял гребцов:

— Живее! Веселее! Раз! Еще раз!

Яков был уверен, что, дойдя до устья Березейкина ручья, он расстанется с Сигватом и его соратниками, каково же было удивление купца, когда вечером, придав к берегу, норманн заявил, что все пойдут с ним, стеречь корабль останутся только Хельги, его воины да холопы-иудеи.

Яков бурно запротестовал:

— Такого уговора не было! Я только помог добраться до князя, а теперь наши дороги расходятся. Мне до стужи в Булгар надо попасть!

— Успеешь, — коротко ответил Сигват, снаряжаясь в путь.

— Ну что вам проку от меня, старого, больного Человека? — взмолился Яков. — Я даже меч держать не могу, копье и на пару шагов не брошу. Ой, пощади, Сигват!

— Ты — иудей. Вы — иудеи — Бога христианского распяли. Совсем как того альва. Может, чем и поможешь.

— Аи, не надо! Я ж не рабби какой, я простой человек.

— В любом случае, нам нужна твоя ладья.

— Это еще зачем? — возмутился Яков, размахивая руками. — Дружину тут не поместить.

— Зато передовой дозор — можно.

— Ой, разорите вы меня! Ну почему, почему, Сара, мне так не везет?

— Такова жизнь, милый Яков. Такова жизнь… Зато с самим светлым князем перемолвимся. У нас есть о чем его попросить.

В дорогу пустились уже в темноте. Чтобы постоянно не спотыкаться, нарубили сосновых веток и запалили факелы. Идти стало легче.

К Березейке вышли ближе к полуночи. На околице были остановлены стражей. Дружинники быстро признали Сигвата и разрешили пройти в деревню. К веже князя пеструю компанию не пустили. С особенным подозрением косились на Радима — видимо, смутно припоминая приказ взять его живым или мертвым.

Сигват переговорил с княжьим огнищанином и, вернувшись к спутникам, сказал:

— Князь недомогает. Никого видеть не хочет. Но нас примет. Не всех. Со мной пойдет только Радим. А вы ждите тут.

— Холодно. Я замерзну! — недовольно воскликнул Яков. Его надежда быть допущенным к княжьему столу рухнула, а потому он позволил себе обидеться.

— Браги, пусти их к костру, — попросил Сигват. Огнищанин согласно кивнул. Радим поспешил за норманном, оставив недовольно ворчащего Якова в компании жены и хмурого Армена. Встречаться с князем не хотелось, но было необходимо.

Владимир лежал на толстом тюфяке, укрытый теплыми шубами до самой головы. Бледное лицо ярким пятном сияло в темноте, рассеиваемой одинокой свечой. Рука больного сжимала массивный серебряный крест.

— Говорите, — негромко велел князь. — Тати торжествуют?

— Государь, я потерял всю дружину.

— Всю? — Радиму показалось, что Владимир не сильно удивился. — Что же теперь?

— Нужна твоя помощь, государь. Дай мне своих людей. Я знаю, куда надо идти и что надо делать.

— Что ты знаешь, Сигват? Это ведь не просто тати, так?

— Они порождения Хеля. Их конунг распят на Лысой горе на косом кресте. Злая волшба окутывает его. Слова конунга слышны за десятки поприщ. Тати — всего лишь послушные холопы.

— Это беда, — Владимир откинулся на парчовую подушку и закрыл глаза.

— Но мы справимся с ней. Дай мне дружину.

— Одну дружину ты погубил. Тебе мало? По справедливости я должен тебя казнить.

— Казни, государь, но прежде дай с Хелем поквитаться.

— Нет тебе веры, Сигват. Вот и убивца этого, скомороха, с собою водишь. Зачем?

— Благодаря ему Лысую гору нашли, и снова найдем.

— Сам-то путь забыл? Быстро прочь бежал?

— Не гневайся, государь, но скоморох на ум скор. Кроме того, к волшбе неравнодушен. А дорога к конунгу злобных альвов вороженная.

Радим невольно покраснел от смущения и еле сдержался, чтобы не отплатить норманну ответной похвалой. Владимир вперил пристальный взгляд в Радима:

— На вид и не скажешь…

— Дай дружину, государь, и ты убедишься, что не лгу. К завтрашнему рассвету будем у Лысой горы.

— Я должен подумать.

— Надо спешить, государь. С каждым днем татей становится все больше. Сила Хеля растет и ширится.

— Я знаю, — слабо ответил Владимир. — Ступайте. Я передам свое слово на восходе.

Делать в веже больше было нечего. Князь свое слово сказал. И ничего радостного оно не содержало. Удрученные, Сигват и Радим с поклоном удалились.

— Что будем делать?

— Спать, — коротко ответил Сигват.

— Утро вечера мудренее… — задумчиво произнес Радим.

Нельзя сказать, что Яков, Сара или Армен были серьезно обеспокоены решением князя. Никто из них не чуял стремительного приближения беды, а потому небольшая задержка их устраивала. Купца и купчиху гораздо больше волновало, где они проведут эту ночь. Жадные взгляды ратников были прикованы к толстым мошнам иудеев, а потому спать у костра совсем не хотелось. Сигват заявил, что он остается с дружиной, а кто хочет, может поискать ночлег в деревне. Яков возмутился, что его заманили в незнакомое место, а теперь бросают на произвол судьбы, но норманн слушать стенания не стал, ушел к друзьям.

Радиму, как и купцу, было неприятно находиться под пристальным взором суровых воинов. Ему то и дело мерещилось, что из темноты выходят, кровожадно скаля зубы, братья Свистуны. Поэтому в стремлении покинуть княжий стан скоморох поддержал Якова.

— Пойдемте, господин. Мир не без добрых людей. Уверен, нас приютят за небольшую мзду.

— Мзду? Ты сказал мзду? Аи, разорите вы меня! Все хотят мзду! Всегда и везде. Прихожу в Новгород — чальнику плачу, выхожу на пристань — мытарю плачу, везу товар на рынок — вирнику плачу, худо-бедно торгую — плачу и княжьим холопам, и ребятам посадским, и всем, кому не лень честного купчину обобрать. Голый останусь, раздетый, разутый на старости лет!

— Может, и не возьмут мзды, коли понравимся хозяевам.

— Тяжко, тяжко… Я еще кому-то нравиться должен! Аи, беда. У меня и спину ломит, и голова болит, а я должен нравиться!

— Яков, милый, успокойся, — сказала Сара. — Скоморох дело говорит. У добрых хозяев лечение для тебя обязательно найдется.

— Хорошо, хорошо… Пойдем! Главное, не попасть в гости к таким лекарям, что пользуют князя-государя. Ты слышала, что говорили его воины? Старик поит Ярославича то ли мочой, то ли кровью и кормит сырым мясом — да не простым, а с червями. Фу! Гадость такую даже мой бывший сосед Соломон не ел, хоть падок был до восточной пищи, арканом не оттащишь.

— Князя кровью поят? — напрягся Радим.

— Говорят, народное зелье. И кровь там, и бог знает что еще, — пояснила Сара. — Нам такое лекарство не понадобится. Мы еще крепко стоим на ногах, правда, милый?

— Аи, не сглазь, Сара! Аи, не сглазь!

Армен остался у костра. Он завел с молодым ратником долгую душеспасительную беседу, подкрепляемую терпким медом, и не мог оторваться. Поэтому искать ночлег отправились втроем.

В деревне было тихо. Жители давно спали, а дозоры бродили за околицей. Тревожно лаяли редкие псы. Радим пропустил пару домов и постучался в третий. Ответом было гробовое молчание. То ли хозяев нет, то ли спят крепко? А может, не хотят пускать ночных гостей?

Скоморох прошел к следующей избе. Не успел постучать, как за дверью заскрипели половицы и загремели запоры. Радим замер в ожидании. Дверь отворилась, мелькнул огонек лучины: на пороге стояла молодица с аккуратно прибранными волосами. Скоморох без труда признал жену Валуни, красавицу Младу.

Повисло недолгое молчание. Млада улыбнулась Радиму:

— Так и чуяла, сегодня гости будут. Заходите. Поздоровавшись, гости шагнули в сени.

— Угощением не богата, но чем смогу…

— Не надо, — остановил ее Радим. — Нам бы только переночевать.

— Прошу, — Млада щ стила гостей в светлицу. — Я за соломой схожу. А вы будьте как дома.

Она снова очаровательно улыбнулась.

— Чудная какая, — сказал Яков, когда девушка вышла. — Ни о чем не спросила, сразу в дом пустила.

— Я с ней знаком, — пояснил Радим. Вернулась хозяйка. Она накидала соломы в углу, поближе к очагу, и накрыла ее веретьеи. Еще один лежак Млада обустроила с противоположной стороны очага.

— Устраивайтесь, гости дорогие.

Без лишних вопросов Радим понял, что ложе поменьше — для него, а то, что накрыто веретьеи, — для Якова и Сары. Скоморох поблагодарил хозяйку и послушно отправился на отведенное место. Млада затушила лучину, и клеть погрузилась во тьму.

Спать хотелось неимоверно. Но еще сильнее Радима мучил вопрос: почему Млада так и не спросила про судьбу своего любимого мужа?

Глава 12

Скомороху приснился пожар. Жаркое, всепожирающее пламя вздымалось зубастыми вспышками. Бежать некуда. Везде одно и то же — беспощадная пляска огня. Из полыхающих глубин зазвучало нарастающее шипение…

В один миг Радим покрылся потом от головы до пят. Он знал, что случится дальше, и не мог без замирания сердца наблюдать, как из огня рождается алое лицо.

— Примеш-шь меня — станеш-шь велик. Отринешь меня — до пепла сгориш-шь.

Яснее некуда. Причем бес ведал, чем его пронять. После пожара в Волочке скоморох начал по-иному относиться к огню. Теперь Радим не понаслышке знал, что значит — гореть заживо. Разговаривать с бесом не хотелось. Хотелось уничтожить мерзкую тварь — отомстить за все, что пережито, что предстоит пережить по ее вине. Ох, если бы знать, как это сделать.

Собрав волю в кулак, скоморох постарался проснуться. Ведь это всего лишь ночное наваждение. Как ни странно, это ему удалось. Вмиг алое лицо растаяло, уступив место бледному расплывчатому образу. Радим почувствовал мягкую тяжесть на бедрах и понял, что на нем кто-то сидит. В недоумении скоморох протер глаза.

Жарко полыхал очаг, треща свежими дровами. В отблесках пламени ясно вырисовывалась стройная фигурка Млады. Улыбаясь, она склонилась к самому лицу скомороха:

— Тесс! Ты же хочешь меня?

У Радима от неожиданности перехватило дыхание. Он кашлянул.

— Млада… А Валуня?

— Валуня уже наш.

— Ваш? Ты про кого?

— Дроля, ты же знаеш-шь…

Млада впилась поцелуем в губы скомороха. Ее шершавый язык залез между зубов и забегал по небу. Ра-Дим очумело лежал, боясь пошевелиться.

Оторвавшись, хозяйка развязала ворот у рубахи и спустила с плеч. Тугие яблоки персей смотрели на скомороха карими сосками, будто червоточинами. Радим уже не помнил, когда последний раз был с женщиной. Вожделение плотно затуманило голову. Млада лизнула скомороха в шею, потом мягко укусила за мочку уха.

— Прими меня. Испробуй мою плоть, — прошептала она.

Ее перси нежно коснулись лица Радима. Скоморох обхватил жаркое тело губами и начал сосать.

— Так, так! Укуси меня! Еще! Сильнее! Сильнее! Радим послушно делал то, что велела Млада.

— Кусай! Грызи! Я хочу, чтобы ты глотал мою кровь! Я хочу, чтобы ты ел мое тело!

Что— то щелкнуло в голове скомороха. Он сразу вспомнил лысую гору, распятого человека и толпу дружинников, прикладывающихся к гниющим ранам. Скоморох поднял взгляд на лицо хозяйки. Вместо румяных щек и тонких бровей он узрел грубо выточенную личину. Темные провалы глазниц ярко выделялись на бледной деревяшке. Радима перекосило от отвращения. Он резко оттолкнул Младу:

— Ведьма! Сгинь!

От удара молодицу бросило к стене. Она взвыла — то ли от боли, то ли от разочарования.

— Глупец! Я ведь спасла тебя! Чтобы вернуть тебя к святому лону, мне пришлось убить твоего сторожа! А ведь он мог стать нашим братом! Одумайся!

— Так это ты зарезала Третьяка? Значит, благодаря тебе я оказался тогда в лесу?

— Да! Господь повелел вести к нему тех, кто владеет знаниями. А тебя могли казнить. Моими руками Господь даровал тебе свободу и жизнь. Отплати ему сполна, дроля. Прими святое причастие!

— Никогда! Твой Господь творит зло. Он убивает невинных!

— Смерть настигает тех, кто отказывается вкусить плоть и кровь Господни!

— Что разумеют дети малые, которых вы убиваете? Их пугает один вид крови!

— Тот, кто не принимает причастие, — умирает.

— Твоими устами глаголет бес. И уж не первый раз грозит мне ужасной карой. Тем не менее я все еще жив.

— Оттого что Господь милостив! Он хочет, чтобы ты вернулся в святое лоно!

— И снова я отвечаю — нет.

— Греш-шник! Ты умреш-шь!

Млада метнулась в сени и выскочила оттуда, держа тяжелый топор.

— Что? Что происходит? — всполошились Яков и Сара.

Они проснулись, услышав удар тела об стену. Потом сквозь дрему слушали странный разговор, который большей частью пропустили мимо ушей, а меньшей не поняли. Сознание прояснилось к тому моменту, когда в отблесках огня сверкнуло острое лезвие.

— Бегите! Бегите прочь! — только успел крикнуть Радим, как был вынужден уклониться от рассекающего воздух топора.

— Аи, беда! — запричитал Яков, хватая одежду.

— Милый, сюда! — Сара рванула мужа за рукав, убирая его с пути обезумевшей Млады.

Но Яков метнулся поперек клети в покуть. В темноте он запнулся о лавку и полетел лбом в стену. К его счастью, вдоль стены пробирался скоморох. Мощный удар в живот разом выбил из Радима дух, он охнул и согнулся пополам. Купчина рухнул на пол. В этот миг Млада нанесла очередной удар. Топор с треском вонзился в стену, там, где должна была находиться шея скомороха.

Растолкав Якова и Младу в стороны, Радим помчался к двери. Купец вприпрыжку бросился следом. Женщина, шипя, попыталась подняться на ноги, но была повергнута ниц локтем спешащего Якова. Когда

Младе удалось встать, уже было поздно. Жертвы ускользнули. Снаружи они подперли дверь жердиной и беспрепятственно покинули двор.

Уже занимался рассвет, когда растрепанные Яков, Сара и Радим добрались до княжьего стана. Долго искать Сигвата не пришлось: со стороны княжьей вежи слышались возбужденные голоса. Именно там, в кругу нахмуренных ратников, стоял норманн.

— Мы отправимся к распятию, как только будем готовы, — ровно сказал Владимир Ярославич. — Но, как я уже говорил, тебя с нами не будет. Возьмите его под стражу!

Волна ропота пробежала по рядам воинов. Наиболее приближенные к князю двинулись в сторону норманна, однако другая часть ратников заступила им дорогу.

— Замятия? — раздраженно спросил князь. — Не усугубляй вины, Сигват. Ежели я велю поднять дружину, твои земляки полягут как один.

— Я бы рад подчиниться, государь, да не могу, пока вижу этого человека рядом с тобой. Это он убивал твоих и моих друзей.

Радим приблизился к кругу воинов достаточно, чтобы разглядеть основных действующих лиц. Тот, о ком говорил Сигват, был знаком и скомороху — щербатый старик в полуличине, который возглавил татей после гибели Кривого. Разбойник был укутан в княжий плащ и нагло взирал на происходящее липким взглядом. Радим понял, что дело худо.

— Ты бунтуешь, Сигват. И чтобы оправдать себя, готов возвести напраслину даже на моего нового скомороха. Готов рубить всех, кто надел личину? Это тебя погубит.

— Он был на Лысой горе, когда гибла дружина. Он сражался на стороне конунга из Хеля.

— Это я уже слышал. Отдай меч и подчинись княжьему повелению. Не заставляй меня лить кровь.

— Не могу. Я дал слово, что вернусь и повергну крест.

— Тогда пеняй на себя.

Радим понял, что самое время позаботиться о спасении собственной шкуры. Похоже, намечалось сражение, и скомороху в нем победа явно не светила. Яков и Сара тоже догадались, к чему все идет, поэтому осторожно попятились к лесу.

— Вы куда? — остановил их резкий окрик. Вздрогнув, беглецы остановились. Обернулись испуганно. На сердце отлегло, когда они узнали Армена.

— На ладью, батюшка! — ответил за всех Радим. — Тут что-то нехорошее затевается. Тати уже вокруг светлого князя.

— Ты тоже знаешь этого старика?

— А как же! Он чуть рогатиной мне бок не пропорол!

— Надо убедить князя!

— По-моему, тщетно.

Подтверждением слов скомороха стал трубный звук рога, созывающий дружину. Ратники обнажили оружие, но в схватку не вступили. На стороне Сигвата было около полудюжины норманнов, князя поддерживало полтора десятка огнищан да столько же бездоспешных отроков. Однако время играло на руку Владимиру Ярославичу. По сигналу к веже потянулись новые воины. Очень скоро ярлу пришлось бы несладко.

Решение выручить норманнов пришло внезапно. Просто так сложилось, что навстречу Радиму и его спутникам попалась небольшая ватага воинов, поднятых тревогой. Они на ходу протирали глаза и силились облачиться в доспехи.

— Туда! Туда! — махнул скоморох рукой в дальний конец деревни. — Тати! Тати наших режут!

— Где? Кто?

— Тати! Скорее! Там!

Воины послушно ринулись в сторону от княжьего стана. По пути они стали распространять эту весть между теми, кто тоже спешил на зов рога.

— Зачем ты солгал? — возмутился Армен.

— Может, Сигвату помогу…

Он действительно спас норманнов от схватки. Вскоре на дальнем конце Березейки зазвенели мечи. Оттуда раздались крики боли и ярости. Князь смутился, как, впрочем, и все, кто был рядом.

— Тати! Тати!

По деревне замельтешили полуодетые мужи и отроки. Кто-то бежал назад, кто-то вперед. Смущение тронуло и ряды ближней дружины. Огнищане плотнее обступили своего господина, ожидая нападения. Сигват махнул норманнам, и они начали отступать к лесу.

— Бежишь от опасности, как трусливая свинья, Сигват? — стараясь как можно больнее задеть норманна, выкрикнул Владимир Ярославич.

— Ты ослеп, государь, и не веришь лучшим людям. Чтобы уничтожить заразу, нужно снести крест на Лысой горе. Иначе победы над татями не видать.

— Отступитесь от него! — обратился князь к норманнам. — Разве вы не видите, он безумен. Возвращайтесь под мой стяг, мы укротим татей.

Призыв не подействовал на сторонников ярла. Сохраняя ряды, они двинулись по тропе. Бросить огнищан в бой князь не решился. Опытные норманны могли и победить.

Уходил Сигват той же тропой вдоль ручья, что и Радим со спутниками. Цели у всех совпадали — добраться до ладьи. Поэтому немудрено, что вскоре их пути пересеклись.

— Мы идем на Лысую гору. Надо успеть туда раньше князя и татей.

Радим понимающе кивнул. Возмущение Якова во внимание принимать не стали, и небольшой отряд ускорил шаг.

Глава 13

На ладье все было готово к немедленному отплытию. Поперву, увидев значительную группу вооруженных людей, Хельги испугался и велел отойти от берега, но, узнав Якова и Сигвата, вернулся. Он общался с соотечественниками на родном языке, поэтому Радим не понял, что они обсуждали, однако по тону было ясно: согласия нет. Потом Хельги нехотя уступил. Он отвел Якова в сторону и сказал ему что-то, после чего купец долго хватался за сердце и причитал:

— Ой, разорили! Ой, разорили!

Воины организованно погрузились в ладью, вода заплескалась почти у самого края борта. Струг не был рассчитан на перевозку столь значительного войска. Радиму пришлось тесниться на носу в компании Ар-мена и купеческой пары. Пресвитер залез в щель между тюками и почти сразу заснул. Яков и Сара долго возились, переставляя ларцы и бочонки, заставляя скомороха то и дело вставать и приседать. Зато грести его никто не заставлял. Весла взяли в руки самые дюжие из ратников.

— Пошла! — негромко скомандовал Сигват, и ладья, набирая ход, тронулась против течения.

В компании несчастного купца и спящего пресвитера было не особенно интересно. Радим подумал прикорнуть, но был отвлечен шепотом Сары:

— Это правда, Радим, что на Лысой горе, у подножия идола, рассыпаны сокровища?

— Что?

— Сигват сказал нашим людям, что они получат много добра, ежели смогут его унести от Лысой горы.

Радим задумался. Похоже, ярл приобрел новых сторонников хитростью. Негоже было втыкать ему палки в колеса. Поэтому ответ скомороха был более чем многозначным:

— Добра там много. Но все на костях. Опасное место.

— Ради золота Хелги пойдет куда угодно, — усмехнулась Сара.

— Ой, беда, беда, — Яков слышал конец беседы и понял, о чем идет речь. — Все меня бросают! Все мной помыкают!

— Милый Яков! Я всегда останусь с тобой, — Сара обняла супруга.

— Ой, какое счастье, дорогая! Вот бы ты еще на веслах грести умела…

Как ни старались воины, но к вечеру были еще в пути. Встал вопрос ночлега. Сигват сказал, что это ему не нравится. Надо опередить князя во что бы то ни стало — тот будет гнать лошадей всю ночь, в этом ярл был уверен. Хельги и его люди заявили, что устали. Сигват заменил их на холопов Якова и Радима. Хельги он поставил вместо себя у кормила, сам же взялся за весла.

Ладья пошла медленнее, но без остановок. Перекусывали вяленой рыбой по очереди прямо на борту. Сиг-ват умел убеждать.

К рассвету почти добрались до Волочка. Только все, — даже Яков, ни мгновения не сидевший на веслах, — были измотаны и смурны. Не менее хмурой была и погода. Сквозь облака еле-еле светило солнце, дул сильный ветер, гоня высокую волну, громко стонали стволы могучих деревьев, растущих вдоль берегов.

Стало веселее, когда настигли ладью, шедшую попутным. курсом. Она была чуток меньше той, что принадлежала Якову, но людей и груза везла не меньше. Оттого многим приходилось работать черпаками, выплескивая за борт воду, нагоняемую волнами. Увидев ладью, все напряглись. Встречи с викингами никто не хотел. Сейчас было не до битвы с непредсказуемым исходом.

— Кто такие? — крикнули с попутной ладьи.

— Сами кто? — ответил вопросом на вопрос Хельги.

— Новогородцы. Люди торговые.

— Мы — дружина княжья. Не хотите службу солужить? — вступил в разговор Сигват.

— Передавайте поклон земной светлому князю! Какую службу он от нас желает?

— Слыхали о татях, что в этих местах бесчинствуют? Мы посланы обуздать их. Нам нужны помощники.

На ладье засовещались. Потом вперед выступил толстяк в шитом бисером кафтане — вероятно, хозяин судна. Сказал:

— Извините, мужи княжьи. Но мы спешим. Пока не сковал лед пути речные, до Итиля дойти надо.

— Ты не останешься внакладе, купчина. У татей гора награбленных сокровищ. Тот, кто их победит, приобретет все.

— Рисковое это дело.

— Дело полезное. Имение приобретете и князю послужите.

На ладье снова начали обсуждать предложение. Вперед выдвинулся молодой воин, который начинал разговор:

— А далеко ль те тати? Куды идити?

— Тут рядом. Еще четвертную поприща вверх — и на берег. А там лесом. К полудню будем.

— Тогда об чем разговор! Мы еще и в Итиль успеем!

— Согласны?

— Согласны!

— Тогда за нами идите. Не отставайте.

Гребцы снова взялись за весла, и струги побежали по волнам. Радим сосчитал неожиданно увеличившийся отряд — теперь, включая Сару, их было около трех дюжин. Не сотня бойцов, но все же сила, с которой распятому придется считаться.

С местом, где надо высаживаться, разобрались быстро. Армен отлично знал окрестные леса, а потому смог указать мысок, где лучше всего пристать, чтобы короткой дорогой выйти к бору. На берег путники сошли с видимым облегчением. Почти целые сутки в переполненной ладье не прошли бесследно. Люди с радостью ощущали под ногами твердую землю. Даже Яков, все время пути сидевший насупясь, проворно перемахнул через борт и растянулся на траве.

Новые товарищи, во главе с Бождаем, молодым купчиной, иСтригом, толстяком-хозяином ладьи, были более сдержанны. Однако и они чувствовали себя увереннее, когда сошли на берег.

Сразу решили вопрос с теми, кто останется оберегать суда на время похода. С одной стороны, нельзя было распылять силы, с другой — охрана наполненных товаром ладей — дело ответственное. Если поручить его холопам, то могут не устоять перед искушением и сбежать с чужим добром.

Желанием идти к Лысой горе не горел только Яков. Но оставлять его Сигват не рискнул: купчина был ненадежен и мог запросто уйти. А ладьи норманн хотел держать про запас. Мало ли как все обернется. Оставалось выбирать среди ратников. Узнав, что никто не хочет лишаться доли добычи, пообещали сторожам равную долю. Тут же сыскались желающие. Двое из людей Хель-ги, и двое от Бождая. Невесть какая сила, но оборонить от случайных людей должны.

Для пущей надежности ладьи завели между поваленных деревьев и засыпали рублеными сучьями. Теперь, если не присматриваться, разглядеть суда было невозможно.

Быстро перекусив, двинулись в глубь леса. Впереди шли Армен, Сигват и Радим. Норманн не слишком доверял пресвитеру и шепотом попросил скомороха проверять дорогу, которой тот ведет отряд.

Что значит «проверять», Радим не особенно понял, ибо в этих местах был таким же чужаком, как и остальные, однако предположил, что ярл имеет в виду его ведовские способности, в которые Сигват уверовал после предыдущего похода к Лысой горе. Разочаровывать предводителя скоморох не стал и просто кивнул в знак согласия.

Армен не обманул. Он скоро вывел отряд к сосновому бору, рядом с которым виднелась деревенька, где стояла сотня Сигвата до злосчастного дня. Заходить туда не стали, а сразу направились в сторону Лысой горы.

В прошлый раз отряд ехал верхом, теперь шел пешком, поэтому дорога казалась незнакомой. А может, таковой и была? Радим в очередной раз задумался о волшбе, которая тогда их вела. Они ехали быстро, четко, как завороженные. Сейчас казалось странным, что они могли поддерживать такую скорость на этой тропе. Кони должны были запинаться о торчащие корневища, ветви хлестать по лицу, да и вообще в этот раз путь не казался таким наезженным. Если здесь и ходили люди, то не часто.

Погода испортилась окончательно. Полил дождь, сначала моросящий, потом рясный ливень. У кого были плащи, закутались в них. Останавливаться не стали, продолжили путь, чавкая промокшими ботами и лаптями.

Ухудшение погоды подсказывало, что они на верном пути. По крайней мере, Радим в это свято верил. И боялся. Он, конечно, хотел отомстить за Валуню, ему был неимоверно противен распятый человек, но сражаться с ним было страшно. Радим подбадривал себя, успокаивал, что теперь идут подготовленные ратники, но все же иногда прошибала предательская дрожь. Умирать не хотелось.