Скоморох

— А вот мои люди из Киева другое в своей весточке написали. И кому верить?

— Неужто про меня там писали? Не может быть такого, владыка! Никогда я против господина бискупа не замышлял!

— Верно, имени твоего в весточке не было. Но много ль к нам скоморохов на днях явилось? Вот Григорий говорит, что ты один. Ему тоже не верить?

— Может, прозевали другого! Я ж в том не виноват!

— Негодяй, на что намекаешь! — полыхнул гневом Григорий. — На жаровню его!

Гриди с треском разорвали на скоморохе рубаху.

— Постой, Дудика. Не суетись, Григорий. Откуда у тебя эта отметина? — Лука заинтересованно разглядывал плечо скомороха.

— От рождения, святой отец…

— Не может быть. Я видел людей с такими пятнами, но они стоили им очень дорого.

— С ним что-то не так, владыка? — заинтересованно спросил Григорий, заглядывая через плечо епископа.

— Неважно. Слова скомороха мне кажутся разумными. Я бы тоже одного человека на такое дело не послал. Григорий, Дудика, прочешите окольный град и окрестности снова. Ищите других скоморохов.

— А сего мучить будем, владыка?

— Нет. Все, что хотел, я выяснил. Он больше не нужен.

Гргорий недовольно поморщился:

— И что с ним делать? За него Остромир просил. У Радима бешено застучало сердце.

— В мешок и в колодезь. Как обычно. Остромиру скажешь, что скоморох ушел на все четыре стороны.

— Слушаюсь, владыка.

Приговоренный не успел даже дернуться, как его повалили на пол, скрутили пеньковой веревкой и засунули в большой холщовый мешок. Рот забили грязными обгорелыми лохмотьями. Для верности пленника пару раз стукнули головой о каменную стену.

* * *

Черная земля смыкалась на горизонте с кроваво-красным небом. Багровые мороки медленно плыли над головой. Радим стоял по колено в грязи и вдыхал смрад разложения. Что это? Где он? Горячий ветер принес запах серы.

Скоморох обернулся. За спиной высился черный-черный лес. Откуда-то из чащи донесся унылый звериный вой. Дрожь пробежала по телу Радима. На голове зашевелились волосы. Вой повторился, и с каждым мгновением он становился все громче и громче. Лесная тварь приближалась.

Радим попытался сделать несколько шагов в сторону кровавого горизонта. Грязь плотно вцепилась в ноги, не давая двигаться. Скоморох отступил назад. Здесь грязь была пожиже. Скоморох мог идти только к лесу.

Вой повторился. В глубине черной стены деревьев вспыхнули и погасли два алых глаза. Радим покрылся холодным потом. Что теперь?

Тяжелое дыхание неведомой твари все громче. Запах серы стал невыносимым. Радим собрался с силами, чтобы не закричать. Он знал, что в Пекло попадают большие грешники, но никогда не верил, что таковым окажется сам.

Алые глаза показались снова. Они смотрели на скомороха с ужасающим вожделением. Тварь готовилась к броску. Но Радим уже не боялся. Чему быть — того не миновать. Если суждено сгинуть в пасти ужасной твари, пусть это случится скорее. Все одно — хуже Пекла ему ничто не грозит.

Радим шагнул в сторону леса.

Тварь завыла и бросилась прочь. Глаза скомороха полыхнули алым огнем.

Глава 5

В мешке было душно и неудобно: колени прижаты к лицу, руки скручены за спиной. К тому же — и это самое неприятное — пленника несли вниз головой.

У Радима дико болела голова. Он постарался унять панику, начавшую туманить разум. Надо сосредоточиться. Пока сердце бьется, можно спастись. Важно, чтоб перед тем, как бросить в воду, не надумали пырнуть ножом. Чтобы этого избежать, следует молчать. Пусть думают, что он без памяти.

Но забывать о связанных руках не стоит. Под водой у Радима будет не так много времени, чтобы освободиться от пут. Лучше это начать делать прямо сейчас.

— Кидай его на воз! Живо! Радим узнал голос Дудики.

— Камушек прихвати. Привяжем.

Веревка на руках была затянута на славу. Однако скоморох знал немало способов ослабить любой узел. Благо этим тоже приходилось развлекать народ. Радим ловким движением вывихнул сустав большого пальца левой руки. От боли он даже не поморщился: не до того. Теперь путы стали свободнее. Скоморох попробовал их стряхнуть.

— Э-э, Дудика… Кажись, шевелится. — Да ну?

Подкованный железом сапог с силой ударил по плечу. Радим закусил язык, стараясь не застонать.

— В беспамятстве. Но! Поехали!

Скрип колес успокоил Радима. Убивцы не стали развязывать мешок, чтобы убедиться в состоянии пленника. Значит, можно продолжать начатое. Скоморох осторожно освободился из пут. Это удалось сделать легко: веревочные петли мягко пропустили левую руку.

— Тпру!

Гриди слезли с воза.

— Вяжи к нему камень. Живо!

Радима ухватили за лодыжки, крепко стянули ремнем. Время испытания приближалось. Скоморох набрал в грудь побольше воздуха.

— Воды прибыло, похоже. Прошлым покойничком и не пахнет.

— Отдирай доски, дурень, не мешкай. Послышались звучные удары топора.

— Гвозди не покорежь! Потом обратно забивать.

— Готово.

— Бери камень. Я возьму мешок.

— Ух, тяжелый…

Воздух кончался, а топить Радима не спешили. Скоморох выдохнул и вздохнул снова. Ну, скорее бы!

— По моему слову…

Дудика водрузил мешок на колодезный сруб.

— И-и-и… Давай!

Хоть и ждал Радим этого мига, но испугался изрядно. Больно ударил камень, бортик колодца прошелся по ребрам. Скоморох ударился о воду спиной. Мешок быстро заполнялся водой. Несколькими мгновениями позже груз потянул скомороха ко дну.

Радим переместил руки из-за спины к коленям, на уровне которых еще ранее приметил маленькую дырочку. Через нее вряд ли могла пробраться даже мышка. Пальцы заработали, расширяя отверстие. Мешковина, на счастье, была старой.

Не прошло и десяти ударов сердца, как Радим достиг дна. Камень лег на грунт, удерживая мешок с пленником. Разорвав мешок настолько, чтобы можно было выбраться, Радим взялся за ремень, привязанный к лодыжке. С ним оказалось труднее.

Кожаный ремень размок и не хотел поддаваться. Радим почувствовал, что в груди кончается воздух. Надо срочно придумывать что-то затейное.

Если нельзя отвязать один конец, может, попробовать со вторым? Радим нырнул к глыбе, державшей его у дна. Точно! Камень был обвязан ремнем хоть и несколько раз, но не плотно. Радим протолкнул груз через путы с первой попытки и вынырнул на поверхность.

— Дудика, сышал?

— Ну. Так бывает, дурень. Последний выдох скомороха.

Тьма скрыла Радима от взоров гридей. Они заколотили колодец досками и спокойно поехали восвояси. Скоморох заскреб ногтями по влажным стенкам колодца. Смерть снова упустила добычу. Однако надолго ли?

Нога что-то задела под водой, и скомороха пронзила мысль о покойнике, упомянутом Дудикой с товарищем. Верно, утопленник еще плавает, удерживаемый камнем.

Скоморох шарахнулся к противоположной стенке колодца. Брр… Надо скорее выбираться наверх.

Отчаянные попытки уцепиться за щели в бревнах ничего не дали. Радим сломал ноготь и посадил в палец занозу, однако подняться не сумел. Похоже, следовало хорошенько помозговать.

Сюда люди не ходят. Источник заколочен. А если покричать? Могут услышать гриди епископа. Тогда будет совсем плохо. Что же делать?

И тут скоморох вспомнил о ремне, болтающемся у него на ноге. Радим уперся — в одну из стенок ногой, в другую — спиной. Скудный лучик лунного света, пробивавшийся через щели между досками, скрывавшими колодезный провал, не радовал яркостью. Однако Радиму оказалось достаточно и этого. Вскоре ремень был распутан. Радим связал его с веревкой, и у него оказалась пара саженей вполне сносного каната, способного выдержать вес человеческого тела.

Как его укрепить наверху? Эх, будь здесь верный мешок, набитый всякой полезной всячиной, — там и крюк бы нашелся. Сгодится и острый камень. Но где ж его взять? Разве только на дне.

Нырять чертовски не хотелось. Однако ничего другого Радим измыслить не мог. Набрав побольше воздуха, он погрузился в воду. Пара гребков, и скоморох уже ощупывал дно. В вязком иле лежало немало камней. Однако большинство из них были столь же крупны, как тот, который служил грузом. Наконец рука наткнулась на небольшой камушек с острыми краями. Схватив его, Радим всплыл.

Передохнув, скоморох приступил к работе. Он привязал к камню ремень. Потом ему удалось закинуть камень наверх, где тот застрял между досок.

Радим начал карабкаться вверх. Кулаком вышиб доски, схватился за край колодца и перевалился через бортик. Упав на траву, скоморох расслабился. Все тихо, все спокойно, ни погони, ни врагов. Правда, и серебра тоже нет, а значит, не совсем понятно, что делать дальше. Однако утро вечера мудренее. Надо встать на ноги и найти местечко для ночлега. Где только голяка примут?

Долго мучиться размышлениями Радиму не дали. Вскоре послышались шаги и приглушенные голоса.

— Глядь, что там?

— Похоже, рыбина. Дай прихвачу…

— Сам ты рыбина! Смотри, человек!

— Точно…

Радима ткнули палкой в бок. Он легонько застонал.

— Живой… — произнес круглолицый широкоплечий молодец.

— Кто ты? Что тут делаешь? — спросил второй находчик, тщедушный мужичок в возрасте.

— Ох, люди добрые, скоморох я бродячий. Обворовали меня и утопить в колодезе думали.

— Кто ж тебя так?

— Может, наровские постарались? Они такие.

— Те б, верно, прибили. Не стонал бы он тут. Какие-то подмастерья работали, до мастеров им далеко.

— А вы сами-то кто такие? — с опаской спросил Радим.

— Душегубы местные. Но ты не боись. С тебя брать нечего, сразу видно.

— Да уж… Сегодня боги отвернулись от меня.

— Не совсем, бедолага. Мы ж тебя нашли. Идем с нами, — предложил мужичок. — У нас тут костерок недалече разложен.

— Вот спасибо, — Радим с трудом поднялся. — Мир не без добрых людей.

Душегубы повели скомороха в глубь новгородского посада. Если бы даже не пришлось пережить сегодняшние потрясения, все равно запомнить дорогу Радим бы не смог: двигались какими-то переулками, задворками, пару раз пересекали огороды. Наконец впереди заиграл алый отсвет костра. Он был разожжен под самой городской стеной, недалеко от высокой вежи-стрельницы. Вокруг сидели несколько мужей, поглощавших напитки и жареное мясо.

— Силушка с Чухой вернулись. А кто с вами? — густым басом спросил самый крупный из мужей.

— Да вот, скомороха нашли на пустоши у отравленного колодца.

— Невеселый он какой-то. И не приплясывает…

— Его избили и ограбили. Промок до нитки, бедолага. Пусть, думаем, обсохнет.

— Ежели он в самом деле скоморох, я б не стал с ним возиться. Такой и отблагодарить не сможет. Но раз привели, пусть садится. Мяса не дадим — самим мало, а меду нальем. Давеча у купчины немецкого пару бочек увели. Весело было…

Мужи рассмеялись. Радим принял рог с медом.

— А не боязно лихим людям на виду, да у самой стрельницы сидеть?

Смех стал громче.

— Чего ж нам бояться, коли я — сторож сей вежи? — Басовитый здоровяк улыбнулся.

— Да, да, Буслай — княж-человек. С ним все дозволено, — подтвердил Чуха. — Княжьих да бископьих не задеваем, а уж остальным — как повезет.

Радим пригляделся к здоровяку. В самом деле, он несколько отличался от остальной компании как манерами, так и одеждой. Душегубы с виду напоминали недомовитых смердов — потертые лапти, грязные онучи, простые холщовые портки и рубахи, латаные кафтаны, дешевые ножи и топоры у поясов. Буслай одевался богаче: тело прикрывали узорчатая рубаха и крепкий кожух доброй работы, порты были сшиты из хорошо выделанных волчьих шкур, на ногах складно сидели яловые сапожки, и, что самое примечательное, — на руках здоровяка были надеты кожаные рукавицы. Перепоясанный широким ремнем с заткнутыми за него двумя кривыми кинжалами, вооруженный франкским мечом на блестящей заклепками перевязи, он выглядел как воин, который всегда готов к схватке.

— Добрый мед, — заметил Радим, пригубив угощение. — Сугревает.

Его пробирала дрожь, кожа покрылась мурашками. Попросить у разбойничков одежду Радим никак не решался. А те делиться пожитками не спешили.

— Постой! А как тебя звать? — отрок с противоположной стороны костра внезапно оживился.

— Радим…

— Радим? Ты!

Отрок вскочил. Никто не успел даже ахнуть, как он через огонь прыгнул на скомороха. Нечаянно задетые головни рассыпались со снопом искр. В руке нападавшего блеснуло лезвие. Несмотря на ненависть, исказившую лицо, Радим признал Курю.

— Сгинешь за Умилку и Зяму, гад!

— Почто? — успел выкрикнуть Радим и тут же был повален на спину.

Первый удар скоморох отбил. Лезвие вспахало землю. Отрок занес оружие снова.

— Погодь!

Рука в кожаной рукавице крепко стиснула запястье Кури.

— Тут только я решаю: кого казнить, кого миловать.

— Буслай, дай порезать его. Скоморох Зяму и Умилку бискупу на расправу выдал.

— Правда? — спросил здоровяк Радима.

— Ложь! Не было такого! Я с Умилкой у двора Ост-Ромирова как расстался, так и не видел ее более.

— Потому, гад, что схватили ее!

— То не моя вина!

— А вот Зяма был уверен, что твоя! Буслай, дай я его порешу!

Буслай отпустил отрока.

— Скоморох, плохо твое дело. Я знал Зяму и Умилку — славные ребятишки.

— Но я ни в чем не виновен! Я даже не знал, что кого-то из них схватили! Да я сам за Умилку до смерти биться готов!

— Лжешь! — выкрикнул Куря, но как-то не слишком уверенно. — Мы с Зямой, как узнали, что Умилку гриди бискупьи утащили, так сразу в Софию пошли, а там попы только о скоморохе и шептались!

— Что они обо мне шептали?

— Не важно! Плохо слышно было. Но мы сразу догадались, что ты ее сгубил. Попам за золото продал.

— На, обыщи! Нету никакого золота!

— Так тебя ж обобрали. Тебе Бог мстит! А сейчас и я отомщу!

— А Зяму-то, Зяму за что взяли? Тоже я виноват?

— Он полез к диакону Умилку требовать. Тут его и прихватили. Все из-за тебя!

— А хошь докажу, что я в сем несчастии не виновен?

— Попробуй.

— Я соврал, сказав, что попал в колодезь от лихих людей. Остромир выдал меня бискупу, а тот велел утопить. За что убить надумали — ума не приложу. Коли узнают, что я жив, — удивятся очень. Так что рискни, проверь. Стал бы я здесь сушиться, имей возможность вернуться к Остромиру!

— Складно говоришь. Только мало я к тебе веры питаю.

— А хошь Умилку и Зяму спасти помогу?

— Ты?

— Я.

— Взаправду?

— Чем желаешь поклянусь!

— Слыхали мы уже твои клятвы!

— Хошь, пойдешь со мной и будешь нож рядом держать. Коли уклонюсь куда или что неверно сделаю — режь без промедления!

— Один с тобой не справлюсь… Лучше скажи, как спасти их, я сам все сделаю! А тебя тут постерегут. Ежели пропаду — удавят.

— Где их держат-то?

Куря остыл и более ножом не размахивал. Он сел на свое место, и Буслай позволил Радиму вернуться к костру. Стали обсуждать, как вызволить брата с сестренкой из полона.

Каждый из сидящих у костра рассказал, что знал о порубах, устроенных под Святой Софией по указу Луки Жидяты.

В прошлом году, на Масленицу, Силушка слышал от пьяного служки о железной двери, расположенной за алтарем и ведущей под землю. Правда ль то, или кривда, судить трудно, но служка клялся, что иногда оттуда доносятся людские крики.

Чуха поведал, будто после вечерни попы из церкви не уходят, а исчезают. Никто не видел, чтоб они брели из Святой Софии на ночь глядя, зато многие поутру у них благословения испрашивали, когда те от своих домов к храму шли.

Куря поделился слухами о церковных колодниках. Зяма говорил брату, что епископ больше не на сторожей полагается, а на цепи и запоры, заговоренные святыми и оберегаемые христианским богом.

Радим внимательно выслушал всех, уточнил кое-какие мелочи и сказал:

— Всего делов-то — затаиться в церкви после вечерни, а потом проскользнуть тайным ходом в подвалы.

Однако идти туда никто не хотел. Буслай сказал, что это дело дурное, епископа лучше не обижать, в церкви не святотатствовать. Вот если бы Куря золотишка насобирал, гривну, а лучше две, тогда за мзду товарищей можно и выкупить. В этом бы Бус-лай посодействовал. Переть же напролом — себя губить.

Радим возражать не стал. Намекнул только, что в храме безобразничать не собирается. Есть, дескать, пара мыслей, но ими он поделится только с теми, кто с ним пойдет. Куря было заикнулся, что один отправится, но Буслай его оборвал:

— Скоморох прав. Одинокому отроку с церковными сторожами не сладить. Тебе же, Куря, подавно. С ножичком бросаться горазд, да поцарапать даже не можешь.

Скоморох расценил слова басовитого здоровяка как поддержку. Глотнув сладкого меда, Радим окинул взглядом присутствующих и заявил:

— Третий нам нужен. Покрепче в плечах. Мы с Курей мальцы ловкие, да вот беда — не могучие. Кто-нибудь хочет подзаработать?

— В Святой Софии? Не подбивай моих ребят на богохульство, — нахмурился Буслай.

— Ох, что — ж обо мне какие дурные думы. В храме ничего не тронем. А тому, кто с нами пойдет, порядочно приплатим.

Радим поднял над головой мошну, потряс. Серебро зазвенело.

— О! Другой разговор, — лихие ребята оживились.

— Постой! Моя калита! — воскликнул Куря.

— Была моя, потом твоя, потом опять моя, а теперь достанется тому, кто выручить товарищей наших решится. Неужто ты не готов поделиться такой малостью ради их спасения?

— Готов. Ну, кто с нами?

— Я…

— Я!

— Я…

Обилие желающих поразило Радима. А еще говорили, что епископа не обижают. Он ухмыльнулся. Все имеет свою цену. Теперь бы не ошибиться с выбором.

— Нам нужен самый могучий. Без обид. Мы бы взяли всех, да мошна одна.

— Самый-самый тут — я, — заявил Силушка, поднимаясь на ноги и расправляя плечи.

Он действительно выглядел крепким молодцем, с руками-молотами, бычьей шеей и крупным подбородком. Однако ростом Силушка был на полголовы ниже Радима.

— Дай, сломаю.

Силушка поднял с земли ржавую подкову. Без лишних разговоров он схватил ее за концы и начал крутить. Металл согнулся, как ивовый прут. Молодец довернул еще чуть-чуть, и подкова распалась на части.

— С железякой ты справился, сынок. А со мной?

Из темноты вышел высокий муж с длинной всклокоченной бородой и безумно выпученными глазами. Похоже, он вернулся с промысла, поскольку в руке у него был зажат окровавленный топор, а на плече висела плотно забитая добром торба.

— Вдарь меня, Берсерк. Испытай, — сказал Силушка.

Муж воткнул топор в плашку, сбросил мешок под ноги, плюнул на кулак, замахнулся и стукнул. Удар пришелся в грудь. Молодец покачнулся и сделал шаг назад, но на ногах устоял.

— Хорошо держишь. Дай еще вдарю…

— Не, теперь моя очередь.

Без большого замаха, коротко и стремительно Силушка стукнул противника. Берсерк шумно выдохнул и отлетел в темноту. Под шестипудовым телом громко хрустнул хворост, запасенный для костра. Без помощи товарищей Берсерк подняться не смог.

— Кто-нибудь еще сумневается? — спросил Силушка, потирая кулак. — Сломаю.

— Добро. Идешь с нами, — Радим улыбнулся. — Дай мне чего-нибудь тело прикрыть.

— Серебро?

— Получишь, как выручим ребят.

— Смотри, не обмани, скоморох. Сломаю.

— Понял. Коли не попадемся епископу, я свое слово сдержу. Все пусть будут свидетелями.

— Договорились…

Силушка отдал скомороху старую рубаху. Похоже, парубок был очень зажимистый, а потому сильно переживал, расставаясь с вещью.

— Не горюй, верну ее тебе в целости. Вот только дело завершим.

— Смотри, не порви…

— Тут уж рвать нечего. Прореха на прорехе.

— Я сказал. Чуть что — сломаю.

На рассвете костер затушили, посчитали ночную добычу и отправились спать. Радима и Силушку Куря повел на уютное пепелище у Городища. Там, на теплых дерюгах, они и прикорнули.

Глава 6

Встав около полудня, скоморох со товарищи отправился к Волхову, где умылся, привел одежду в порядок. Точнее, попытался привести, ибо то, что ему оставили гриди епископа, иначе как лохмотьями назвать было сложно. Потом Радим уселся под развесистым вязом и повел речь:

— Нас не должны опознать. Потому во град пойдем ряжеными. Легче всего прикинуться каликами. Тогда мало кто внимание обратит.

— Не получится. Как к Святой Софии подойдем, нас либо прогонят, либо клюками забьют, — сказал Куря. — Калики чужого на паперть ни за что не пустят.

— Да, сложновато получается… Радим задумался, почесывая бороду.

— Тогда так: оденемся бискуплими гридями.

— Ого!

— Скоморох, а ежель нас поймают?

— В чем бы нас ни поймали — конец один. А под синими плащами мы будем в безопасности. Тем, кто в таких же плащах, лучше не попадаться. Надеюсь, у Святой Софии они постоянно не стоят?

— Стоят…

— Ничего. Важно идти уверенным шагом, да говорить без страха. Не всех же своих они в лицо знают? Сколько гридей в Новгороде? Сотня? Две?

— Около того… А вдруг знают?

— Волков бояться — в лес не ходить. Убежим.

— Не нравится мне… Сломают, — хмуро заметил Силушка.

— А где одежу гридеву возьмем? — спросил Куря.

— Сделаем.

— Как?

— У причала в Городище много купцов стоит. Надо у них синего полотна позаимствовать. Главное что: синий плащ!

— А мечи? А кольчужки?

— Ну, не всегда ж гриди при броне ходят? И потом, если у тебя хороший длинный плащ, под ним мало что заметно.

— Верно. Но купцы нам просто так полотно не дадут. Пойдем разбойничать? Больно опасно, у причала-то…

— Нет. Мы поступим иначе.

— Как?

— Увидишь. Силушка, дай-ка мне свою мошну.

— Зачем? Она пустая… — Силушка насторожился.

— Давай, давай… Я ж тебе потом с серебром верну. Вот так.

Радим засыпал в горловину мошны речных камушков и ракушек.

— А теперь, Куря, давай мне кафтан. Не боись, на время. Как сюда вернемся, получишь его обратно.

— А тебе влезет?

— Влезет, влезет, и не в такое влезал. Главное, чтоб купчина от меня не шарахнулся.

— А я как?

— Тебе-то и так сойдет. Прикинься холопчонком. Только держитесь сзади и не болтайте.

— Что-то странное творишь…

— То ли еще будет!

У скомороха улучшилось настроение. Такое с ним бывало редко и, как правило, к добру не приводило. Радим становился отчаянным и дерзким — а значит, способным на множество необдуманных поступков, о которых потом часто жалел.

В Городище было тихо. Пока шли к причалу, не встретили ни одной живой души. На берегу'было поживее. Тут суетились холопы, разгружая только что приплывшую ладью. Ее хозяин — высокий жилистый грек стоял рядом и грубо покрикивал на нерадивых.

Радим направился прямо к нему:

— Здрав будь, добрый человек!

— И ты тоже. Хочешь товар?

— Догадлив, купчина! Верно, из Царьграда пришел?

— Говори, что надо. Все есть. Дешево отдам, как первому.

— Мне б полотна василькового десятка два локтей. Имеешь?

— Мало просишь. Бери пять десятков! Лучше, чем у меня, — не найти.

— Какую плату хочешь?

— Всего три гривны серебра. Дешево отдаю. Ты мне понравился!

— Э-э… столько нет. На гривну чего дашь? Радим достал из-за пазухи мошну.

— Покажи серебро. Чисто ль?

— Смотри, мне не жалко.

Развязав горловину, скоморох дал греку возможность запустить руку внутрь. Купец извлек наружу сребреник, внимательно осмотрел его, попробовал на зуб, потом взвесил на руке мошну.

— Десять и еще пять локтей.

— Давай для ровного счета два десятка.

— Не… Десять и шесть. Только для тебя.

— По рукам! Тащи товар! — Радим ловко извлек из пальцев купца монету и засунул ее в мошну.

Грек что— то прокричал на своем языке людям на ладье. Ему ответили не менее громко. Купец быстро затараторил в ответ, размахивая руками. С ладьи донеслась похожая речь. Бурный разговор продолжался долго. Радим с намеком встряхнул мошной, монеты звякнули. Грек извинился и пошел на ладью. Уже через пару мгновений он гнал подзатыльниками мальчишку с кулем синего полотна.

— Вот. Отмеряй. Ровней держи! — Грек выразил свое недовольство холопом несколькими сочными ро-мейскими ругательствами.

Когда нужная длина была отмерена, в дело пошел острый нож. Одним ловким движением грек разделил куль.

— Деньги — товар.

— Лови!

Радим кинул купцу мошну, взял полотно и быстро попрощался.

— Счастливо поторговать, купчина!

— Э-э-э… — негромко сказал Силушка. — Ты отдал ему мои деньги…

— Тихо. Быстро уходим.

Зяма и Силушка двинулись следом за скоморохом. Грек попытался развязать мошну, чтобы пересчитать Доход, но не тут-то было. Шнур был затянут очень тУго. Даже зубами с ним справиться не удалось.

— Ты отдал мои деньги!

— Скорее! Бегом! — скомандовал Радим, когда завернул за ближайший дом.

— Что такое?

— Грек хитрый, сам кого хочешь обдурит. Сейчас догадается, что мы его обманули. Пока в погоню не бросился, надо ноги уносить.

Ужасный вопль со стороны причала подтвердил опасения Радима. Заподозрив подвох, купец ножом отсек горловину мошны. На ладонь посыпались речные камушки и ракушки.

Скоморох прибавил ходу. Он остановился только в укромном месте под развесистым вязом. Силушка, потный и раскрасневшийся, повалился на землю. Куря, тяжело дыша, упал рядом с Радимом.

— Так ты грека обхитрил?

— Всяко. Не отдавать же ему Силушкино серебро. Радим показал мошну с монетами.

— Ловок! Хотя Зяма так тоже умеет. А мне проще ножом да по горлу.

— Пока о сем забудь. Нам лишние неприятности не нужны.

Из Новгорода донесся колокольный звон.

— Если хотим поспеть на вечерню, надо поторопиться.

— Режь полотно на полосы. Только аккуратнее. И чтоб на пять хватило.

— Нас же трое?

— А Зяма и Умилка? Обратно как их вести думаешь?

Плащи получились вполне сносные. Поскольку ткань не экономили, на них вырезали аккуратные завязки. Накинув плащ, приосанившись, скоморох преобразился. Он легко мог сойти за гридя.

Силушке плащ тоже пришелся к лицу. Пожалуй, именно он больше всех напоминал сурового дружинника. Куря был слишком молод, чтобы сойти за воина.

И с этим трудно было что-либо поделать. Но Радим нашел выход. Для Кури сделали специальный плащ, с накидкой для головы. В этом наряде парень превращался в таинственную фигуру, пожалуй, более зловещую, чем Радим и Силушка, вместе взятые. Для пущего страха Куря достал из тайника в спаленном доме старый ржавый меч и повесил его на бок. Эта деталь придала облику лжегридя столько важности, что Радим тут же взялся за изготовление мечей для себя и Силушки. Естественно, о настоящем оружии и речи быть не могло. Имитировать мечи должны были палки. Под длинными плащами они приобрели грозный вид.

— Готовы?

— Угу…

— Тогда поспешаем!

У городских ворот, как обычно, было много народа. Только теперь люди шли не в Новгород, а наоборот. Опять у моста через ров стояли два стражника, одного из которых Радим сразу признал. Это был тот самый Брон с плетью. Он, как и раньше, нещадно хлестал бредущих в город смердов.

— А ну посторонись! — грозно рыкнул Радим.

Синие плащи произвели впечатление. Народ засуетился, освобождая дорогу важным господам. Многие склонились в поклоне, некоторые поспешили спрятаться за спины соседей. Брон еще интенсивнее заработал плетью.

— Брысь, псы! Дорогу верным слугам господина нашего бископа!

Радим нахмурился. Проходя мимо Брона, он резко схватил того за руку:

— Чего творишь, смерд? Бискупа не слушал? Добрый христианин добрых христиан не обижает! В порубе отдохнуть захотелось?

Брон побледнел, плеть выпала из пальцев.

— Помилуй, господин! — Сторож упал в ноги Ра-Диму.

— Не меня, их проси, — строго указал скоморох на толпу.

— Чего?

— Их проси о прощении! Скоро! А то загублю! Сторож забил земные поклоны:

— Простите, люди добрые! Простите, грешного!

— Молодец. И запомни, еще раз узнаем, что тут бесчинствуешь, — дыба твоя.

Смерды заулыбались, кое-кто радостно засмеялся. Наиболее голосистый выкрикнул:

— Слава бискупу!

— Слава! — подхватила толпа.

Радим с товарищами поспешили покинуть место народного ликования. А то так недолго и настоящих гридей дождаться.

По мосту перешли к детинцу так же быстро, как миновали Торговую сторону. Никто не посмел их остановить. Вирник приветственно махнул рукой, не требуя за проход платы.

Внутри Детинца многое очень напоминало стольный град Киев. Деревянная мостовая Бискуплей улицы, аккуратные терема с расписными наличниками и коньками, каменная громада Святой Софии. Но, в отличие от столичного храма, новгородский собор имел розоватый цвет, которым был обязан примеси толченого кирпича в известковом растворе. Штукатурку зодчие не применяли. Грубо отесанные камни рельефно выделялись в ровной кладке. Суровая красота завораживала.

— Лепота… — проговорил Радим.

Вечерня уже кончалась. Святая София была полна верующих. У алтаря пресвитер причащал прихожан. Товарищи протиснулись сквозь истово молящихся женщин и отошли к стене.

— Что теперь? — прошептал Куря.

— Ищем укромный уголок.

Радим огляделся. Где тут можно спрятаться? Подходящего места не находилось. Никаких занавесей, отгороженных притворов, темных ниш в храме не было. А что, если пройти за алтарь? Синие плащи должны послужить отличным пропуском! Правда, есть риск столкнуться с кем-нибудь из гридей, однако других вариантов на ум не приходило.

— За мной! — тихо скомандовал Радим и стал двигаться вдоль стены к обитой сусальным золотом двери.

Церковный служка вежливо поклонился синим плащам. Он ничуть не удивился, что они прошли в тайную клеть. Так же спокойно отнесся к их появлению находившийся внутри Григорий.

— Уже пришли, — коротко заметил он, не отрывая взгляда от вороха берестяных грамот. — Рано.