- Так я об этом и говорю! - возмутился Кормчий. - Вот если бы Мину украл хемунису...
      По лицу все уже понявшего Бага пробежала ядовитая ухмылка.
      - Я берусь доказать в любом суде, подданный, - устало сказал Богдан, что, коль скоро захоронение Мины казалось вам столь важным, вы в глубине души воспринимали его как магическое, ритуальное действие, и следовательно, для вас мумия Мины является предметом религиозного поклонения не менее глубокого, чем и для хемунису. Просто, как говорят математики, с противуположным знаком...
      - О, Ладья великая, обмена исполненная... - сокрушенно пробормотал Великий Кормчий, медленно осознавая. Лоб его покрылся бисеринками пота.
      Когда его увели, Богдан откинулся на спинку кресла и, морщась от боли, повернулся к Багу.
      - Накопал что-нибудь?
      - Нет... Все с этим домом чисто. Просто совпало так. Действительно уж начали было деньги из городской казны на ремонт переводить, но в конце десятого месяца платежи отчего-то приостановили... Один Будда, ведает - отчего.
      - Да, совпадение... - пробормотал Богдан. Предстояло, похоже, самое неприятное и, что греха таить, опасное - беседа с опиявленными. - Пошли, что ли, с Крюком попробуем поговорить? - как о чем-то совершенно обыденном, спросил он.
      Баг мгновение сидел неподвижно, выпрямив спину, а потом резко захлопнул крышку "Керулена" и воззрился на Богдана с явным неодобрением.
      - Ты думаешь приказ им дать на дачу показаний?
      Богдан отрицательно покачал головой.
      - Ни в коем случае. Если им уже дан был приказ на сокрытие такой-то и такой-то информации - а я так думаю, что приказ наверняка был дан, - мы явственно рискуем их психическим здоровьем. Но вот просто поговорить... Ведь они же люди. Могли бы попросту убить меня, если бы были тупыми, что называется, роботами, исполнителями чужих повелений без сердца, без души... ан нет. Вы с Крюком ведь дружили?
      - Ну, не то чтобы... все-таки и в возрасте разница, и в положении... Я ему симпатизирую - это да.
      - Попробовал бы с ним этак... задушевно.
      - Задушевно? - переспросил Баг таким тоном, ровно не понимал сего слова.
      Богдан вздохнул. Нельзя. Конечно же, нельзя вмешиваться... это что-то сродни действиям Кормчего - помочь, понимаете ли, хемунису, хоть и против их воли... но он не мог больше терпеть.
      - Еч, ты бы Стасе позвонил... - просительно проговорил Богдан. Почитай, ночь на носу, девушка, уж верно, места себе не находит.
      Мгновение лицо Бага не менялось, будто он и не слышал слов друга. Потом стало жестким.
      - Она знает, что мы работаем, - отрубил он. - Должна понимать.
      Богдан смолчал.
      ...Есаул Крюк безжизненно сидел на прямом, жестком стуле, привинченном к полу - иных не было в изоляторе, - и остановившимся, погасшим взглядом смотрел прямо перед собой. Куда делась его аккуратность в одежде и щеголеватость облика!
      Ечи замерли на пороге. Богдан куснул губу. Баг потянулся было к сигарам, потом отдернул руку. Оба не знали, как начать.
      - Максим, вы узнаете меня?
      Крюк равнодушно поднял на него холодные, бесцветные глаза.
      - Да. Вы ланчжун Багатур Лобо. Я не выполнил ваших распоряжений.
      - Оставим это... - пробормотал Баг после паузы.
      И тут подал голос Богдан:
      - Почему вы так поступили, есаул?
      Глаза Крюка перекатились на минфа.
      - Я рад, что вы уже пришли в себя.
      - Это вы меня ударили?
      - Нет. Кулябов. Но это неважно, ударил бы и я.
      - Почему?
      - Потому что вы мешали.
      - Чему?
      - Тому, что нужно было сделать.
      - Почему это нужно было сделать?
      Крюк напряженно молчал, словно бы стараясь сам понять почему. Лицо его задрожало, взгляд ушел в себя. Руки, доселе покойно лежавшие на столе, мелко, судорожно задергались.
      "А если спросить прямо, кто велел это сделать? - подумал Баг. И тут же сам себе ответил: - А ну как у него мозги вовсе закоротит?"
      "А ведь если бы его вовремя нашли, - подумал Богдан, - есаул был бы уже здоров. И двое других... да как же это их не нашли? Не в степях, не в пустыне... Посреди Мосыкэ сколько времени не могли найти! Вот судьба..."
      - Еч, хватит... - пробормотал Баг.
      - Вижу... - тихо ответил Богдан. Баг достал из рукава трубку телефона и набрал номер старых Крюков. А когда Матвея Онисимовна ответила, он скупо, бесстрастно проговорил:
      - Это Баг, здравствуйте. Ваш сын нашелся.
      И не слушая всполошенного, сбивчивого писка в трубке, подал телефон Крюку.
      - Хотите поговорить с мамой, Максим?
      Есаул Крюк лишь съежился. "Мамо..." - едва слышно прошептал он, вжимаясь спиной в спинку стула, - словно Баг заботливо протягивал ему шипящую кобру. По рябой от щетины щеке есаула, скупо посверкивая в лучах газосветной лампы, медленно покатилась слеза.
      - Ничего, - решительно сказал Богдан. - Ничего, есаул. Главное, что мы нашли вас и ваших... братьев по несчастью. Вас вылечат. И Кулябова вылечат... и третьего вашего друга... - Перед глазами минфа все плыло от головной боли. Богдан осторожно огладил затылок и пробормотал: - И меня вылечат...
      ...В морозной ночи наполненный искрами светлый снег оглушительно скрипел под ногами. Ечи медленно шли кругом занесенного снегом пруда; по берегам, сейчас напоминавшим громадные покатые сугробы, торчали тонкие прутики кустарников с пухлыми, призрачно мерцающими покровами снега на каждом. Тропинка была узкой, и человекоохранителям приходилось идти один вслед другому.
      Свежий воздух немного скрадывал головную боль, и прежде чем садиться в повозку и ехать по гостиницам, Богдан предложил немного пройтись и поразмыслить, двинувшись к стоянке не напрямик, а через зеленую зону. Пора было подвести итоги дня. Сил уже совсем не оставалось, но делу не важны наши телесные немощи и хвори. Дело есть дело.
      Итоги были неутешительны.
      Кто-то чертовски осведомленный, явно могущественный и бессовестный разыграл эту партию с потрясающей предусмотрительностью и точностью - и совершенно непонятно зачем. Чтобы окончательно поссорить и по возможности опозорить хемунису и баку... Нелепость!
      Но другого мотива не просматривалось вовсе.
      Если же посмотреть именно с этой точки зрения...
      - Тут две линии воздействия, - говорил Богдан. - Литературная и погребальная. Литературная началась раньше... Погребальная начала разыгрываться чуть позже. Вероятно, только когда эта наша обезьяна обнаружила заклятых и взяла над ними власть.
      - Ты полагаешь, что литературная началась раньше? Но ведь наша обезьяна столкнула писателей тоже с помощью заклятых.
      - Понимаешь, Баг... думаю, что много раньше. Многоходовка поразительная... Ведь писателям в голову не пришло бы писать свои опусы, если бы до этого в газетах не поднялась шумиха, если бы тема уже не оказалась, как у них говорят, раскрученной. А шумиха не поднялась бы, если бы не изначальные репортажи Шипйгусевой. А она нипочем не заинтересовалась бы этой темой, если бы не попавший к ней обрывок нашего предписания. Но, попади он к любому иному журналисту на планете, тот ничего бы в нем не понял. Только и именно Шипигусева - потому что именно ей мы звонили тогда, именно ее видеоматериалами воспользовались. И именно к ней, с точностью невероятной, залетает этот обрывок. Причем поврежденный на редкость удачно: не читается ничего конкретного, ничего о словах власти - но ровно столько, чтобы заинтересовать журналистку и спровоцировать дальнейший шум. Может такое быть случайностью?
      - Тридцать три Яньло...
      - А когда дело зашло уж достаточно далеко, наш загадочный некто дожал писателей, подослав к ним двух заклятых с их историями. Если бы не предварительный раскрут через средства всенародного оповещения, оба властителя дум нипочем не клюнули бы.
      - Пожалуй. Но тогда получается, что обезьяна имеет доступ к нашей закрытой сети?
      - Получается. Более того - не только читает, но и работать в ней может. Именно через нее он послал отрывок предписания журналистке. Так, что и обратного адреса не засечь.
      - Как ни крути... - немного невнятно пробормотал Баг, губами зажав сигару и тщетно щелкая зажигалкой Дэдлиба; потом сообразил: "Мороз же!", несколько мгновений погрел ее в кулаке, потряс, щелкнул. Закурил. - Как ни крути, а такое под силу лишь мощной организации. Заморской разведке, например.
      - Все же к этому клонишь?
      - Да не то что клоню, - несколько раздраженно проговорил Баг. Просто, понимаешь, ничего в голову не приходит больше. Саха Рябой тебе по нашим сетям гуляет, что ли?
      - Это вряд ли, - согласился Богдан. - Кстати, взяли его?
      - А то, - небрежно проговорил Баг и пустил в ночную тьму длинную, чуть фосфоресцирующую струю ароматного дыма.
      - То есть наша обезьяна провоцирует, но в то же время полный выбор оставляет тем, кем, казалось бы, играет. Не купись писатели на эти истории, не покажись они им совершенно правдивыми лишь оттого, что очень понравились,ничего бы не было. Никакого плагиата, никакой ссоры, никаких насмешек...
      - И в случае с помруном то же самое. Никто Подкопштейна силком не заставлял употребить ловко подставленных ему заклятых для хищения мумии. Сам решил. Удержался бы от соблазна - ничего бы не было.
      - Именно. Только во искушение вводит обезьяна своих испытуемых - но уступить искушению или устоять, то во власти их самих...
      - Ни один не устоял! - в сердцах сказал Баг.
      - Да. Все чувствовали, что у них цель великая...
      - Стало быть, попадание заклятых в поле зрения Кормчего - тоже не случайность. Заклятые работали по указаниям обезьяны... Указание было - делать то, что велит Подкопштейн, а потом засветить его, вывалив гроб посреди дороги. Ясно, что это - знак для хемунису.
      - Ну конечно. Однозначно читаемая указка: украли не из корысти, а чтобы похоронить.
      - Точно. Хитрец...
      - Если бы меня не занесло в нужное время в нужное место, - Богдан погладил затылок, - черта с два мы бы что-то заподозрили. Он бы всех переиграл. И нас в том числе...
      - М-да. Своевременно тебе пришло в голову Мине помолиться...
      - Да я не молился, - с досадой проговорил Богдан. - Просто поговорить с ним захотелось...
      - Так это он тебе ответил? Папирусом-то на груди?
      Богдан пожал плечами.
      - Может, отчасти и мне... Все было ясно. Кроме одного, самого главного. Кто? У кого такие огромные возможности? И впрямь на заморские спецслужбы согрешить можно... Но зачем им? Только чтобы Кова-Леви лишний раз смог покричать про друа де л'омм? Так он и так каждый день... Возможность и мотив. Возможность и мотив...
      За поворотом тропинки уже виднелась будка дежурного вэйбина со светящимся окошком и дальше - стоянка ведомственных повозок. Возможности и мотив... Странные бывают подчас мотивы. Поди разберись... Ведал ли, например, Возбухай Ковбаса, когда обращался к писателям со своей честной, хоть и немного наивной просьбою не поддаваться искушению момента и отнюдь не писать о Крякутном, что именно это обращение как раз и подтолкнет непримиримых хемунису и баку поскорей завладеть нашумевшей темою? Он им про такт да про этику - а они в ответ про неограниченные права творческой личности...
      О Господи...
      Странная, дикая мысль пришла вдруг Богдану в голову.
      Как это обмолвился сам Ковбаса? "Я еще в первый свой срок и сам, и через помощников вразумить их пытался... да тогда же и понял, что они поперешные. Что ты их ни попроси - то они для-ради свободы своей наоборот сотворят..."
      В первый срок. Целых пять лет он мог наблюдать хемунису и баку...
      И вот теперь попросил. Твердо зная, что и те и другие поступят наоборот.
      По спине Богдана словно поползло ледяное крошево. Соловецкая шуга.
      Неужели он вчера проговорился сгоряча, когда речь зашла о самом наболевшем?
      - Баг, - проговорил он, стараясь говорить совсем спокойно. - А Баг...
      - Что?
      - Когда, ты говоришь, Крюки заметили, будто у них за клуней ночевал кто-то?
      Баг чуть удивленно воззрился на еча сбоку; здесь, возле стоянки, тропинка расширилась, превратившись в расчищенную дорожку, и че-ловекоохранители шли уж не гуськом, а рядом, плечом к плечу.
      - Сейчас, погоди... На Воздвиженье.
      - Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, - сказал вполголоса Богдан. - Четырнадцатый день девятого месяца...
      - А что такое?
      - А градоначальник к ним когда заезжал, они сказали?
      - Да несколько раз...- Баг, припоминая, почесал нос. - О, точно! Матвея помянула, будто они это сено примятое с окурками нашли аккурат наутро после того, как Ковбаса к ним впервые заехал проведать и узнать, не испытывают ли старики в чем затруднений...
      Богдан даже сбился с шага. Баг поддержал его с неподдельной тревогой.
      - Тебе в постель надо, еч...
      Так.
      Четырнадцатого.
      И как раз в тот вечер, уходя, Ковбаса вполне мог увидеть Крюка... и кого-то еще, если есаул был не один. Они, верно, совсем недавно прибыли в Мосыкэ и еще не нашли себе берлоги... Все очень просто. Кто имел доступ к закрытой сети? Ковбаса. Кто мог с ходу узнать Крюка и остальных по фотопортретам из секретного предписания? Ковбаса. Кто знал слово власти? Ковбаса...
      Отчего столь нерадиво искали Крюка в Мосыкэ? Почему такие простые зацепки - отцелюбивость есаула, его набожность и внимание к внешности - пришли в голову студентам Бага, а отнюдь не местным человекоохранителям? У вэйбинов-то было сколько угодно времени, чтобы прочесать все "Стрижки-брижки", церкви и прочие места... Что это, отчего так?
      Встреча Ковбасы с писателями была девятнадцатого. А через пару дней два незнакомца поведали двум писателям свои истории...
      А в конце десятого месяца замораживание ремонта дома близ гробницы Мины и сдача помещений в краткосрочный найм... Это к зиме-то! Очень хозяйское решение.
      Он тоже не выдержал искушения. Так удобно - все сделать руками заклятых...
      Как это сказал Кормчий?
      "Цель-то какова была!"
      - Да, - мертвенно проговорил Богдан, - я бы сейчас лучше полежал.
      Небрежными, привычными взмахами они одновременно показали дежурному вэйбину пайцзы и прошли на стоянку.
      Баг уж взялся за ручку дверцы, заботливо приговаривая:
      - Вот я тебя сейчас в гостиницу свезу... в "Батькивщину" твою... отдохнешь... Точно лекаря не надо? Точно?
      - Баг, - проговорил Богдан, усаживаясь на свое место, - ты вот что... ты высади меня возле городской управы, а? А сам поезжай к себе. Там уж, поди, заждались.
      Он и не хотел этого, но как-то ненарочно, само собой подчеркнулась эта множественность: заждались.
      У Бага екнули скулы под тонкой кожей щек.
      - А ты зачем в управу? - прогревая движок, спросил Баг через несколько мгновений.
      - С градоначальником хочу по горячим следам обсудить...
      - Я с тобой.
      - Да там не очень важно...
      - Дело важней всего.
      - Поверь, еч, - тихо проговорил Богдан, - это не всегда так.
      Баг покосился на него серьезным, испытующим взглядом.
      - Опять у тебя озарение?
      - Пока не знаю,- спрятав мерзнущие руки в карманы дохи и втянув голову в воротник, нахохлившись, ровно больной воробей, ответил минфа.
      - А как ты потом до гостиницы доберешься?
      - Как-нибудь доберусь. Не в лесу живем.
      Почему-то Багу не хотелось возвращаться в "Ойкумену". Он сам, верно, не отдавал себе в том отчета - но почему-то побаивался возвращаться. Приятнее и покойнее было бы продолжать расследование; а лучше всего - еще с кем-нибудь порубиться. Однако ж и навязывать свое сопровождение другу он тоже уж не мог. Предложил. Получил ответ. Все.
      - Как скажешь, еч, - помрачнев, буркнул Баг и тронул повозку с места.
      Городская управа Мосыкэ,
      7-й день двенадцатого месяца, четверица,
      глубокий вечер
      Посетителей к Возбухаю Недавидовичу в сей поздний час, уж конечно, не записывали - но сам градоначальник, как с готовностью ответствовал Богдану дежурный при входе, был на месте. В такой день начальнику домой не уйти... Впрочем, и не только начальнику. Здание управы отнюдь не пустовало; нынешний переполох растормошил самые разные городские службы.
      Богдан мгновение постоял в пустой приемной, собираясь с духом, потом пальцем поправил очки и постучал. Вошел, не дожидаясь ответа.
      Одиноко восседавший перед работающим в углу кабинета громадным телевизором Ковбаса оглянулся.
      - А, еч Богдан! - воскликнул Возбухай Недавидович, отключая звук; приглашающе взмахнул рукой: мол, проходи, проходи скорей, - и тут же вновь уткнулся в слепящий экран. Он наслаждался. Он явственно наслаждался тем, что на экране творилось. - Меня предупредили с вахты... Присаживайся! А я тут новости смотрю, успокоиться никак не могу после всего. Что я тебе говорил давеча, а? Ведь как в воду смотрел! Ровно кошка с собакой! Только теперь их вражда им самим боком выходит, весь город в ужасе! Это уж не шутки... Кража, святыню схитили прямо из храма! Насилие - из-за помруна своего в гроб к покойнику полезли без стыда, без совести, могилу осквернили! Святотатство с одной стороны, святотатство с другой...
      Богдан медленно пошел в глубину кабинета, освещенного лишь сверканием экрана. Прошел мимо кресла для посетителей, в коем сидел так, казалось, недавно - и по-единочаятельски, без малейших задних мыслей беседовал со старым знакомым. Мимо темной громады стола; на столе, смутно мерцая бликами, маршировали ряды одногорбых телефонов, а посреди торчал черный силуэт самшитового хитреца и пройдохи Сунь У-куна, лукавого и наглого поборника того, что он считал справедливым. Царя обезьян.
      Обезьян.
      Если у Богдана до сей минуты и были какие-то сомнения, тут они пропали напрочь.
      - Здравствуй, прер еч Возбухай... - тихо сказал Богдан.
      Градоначальник был радостен и возбужден донельзя.
      - Наслышан о том, что с тобой приключилось, сводку мне еще днем переслали... Вот ведь ужас!.. Как чувствуешь себя? Голова цела, я вижу... А я знал! Я предупреждал, да только не слушали меня... Эти аспиды... - От оживления и какой-то едва уловимой неловкости он непрерывно говорил и при том ни единой фразы не мог довести до конца. - Ну, теперь им все! Теперь, после этакого срама, я их в бараний рог сверну. Да и народ меня поддержит. Поддержит, не сомневайся! Жди у себя в столице завтра-послезавтра доклад особый на сей счет, и попробуйте только на тормозах спустить дело... За вечер уж несколько выступлений было с просьбицею запретить обе секты, народ сам, раньше вас, все понял!
      Почему-то Богдану вспомнилось, как он уходил вечером вторницы от соборного боярина Гийаса. Уходил и думал: "Плохих людей нет. Все хотят примерно одного, хорошего хотят. Только добиваются этого по-разному, потому что сами разные, так что не вдруг поймешь..."
      Однако есть предел, за которым разное становится несообразным. И недопустимым.
      На широком экране беззвучно мелькали уже знакомые Богдану картины омерзительной кладбищенской схватки. Сниматель не упустил-таки свет.
      - Еч Возбухай, - негромко произнес Богдан, присаживаясь на ближний к градоначальнику краешек письменного стола, - пока Саха квартиру в Спасопесочном не снял, ты где укрывал заклятых?
      Верно, с минуту градоначальник, сидевший к Богдану спиной в сладострастном старании не упустить ни единого столь милого его душе кадра, не шевелился. Его спина, его могучий затылок остались неподвижны - но неподвижность отдохновения после трудов праведных, неподвижность заслуженного праздника в какой-то миг неуловимо сменилась неподвижностью атлета, из последних сил держащего на плечах невообразимый вес. Неподвижностью еллинского атланта.
      Потом Ковбаса обернулся.
      Левая рука его слепо нащупала пульт управления телевизором, и огромный экран погас. Ечи остались в темноте; лишь с улицы в широкие окна кабинета размашисто скакали веселые, разноцветные отсветы реклам, полыхающих над магазинами и лавками Тверской.
      И еще с минуту ечи молча смотрели друг другу в глаза.
      - У себя на даче, - глухо ответил затем Возбухай.
      - Заметил их, когда стариков навещал?
      Градоначальник снова не отвечал очень долго. Потом наконец выговорил:
      - Да.
      Богдан умолк. Собственно, он узнал все, что хотел. Подробности, частности этого неслыханного деяния - не его, строго говоря, дело; его послали в Мосыкэ не за этим. Но ноги минфа будто приросли к затерянному в темноте ковру.
      - Ты давно догадался?
      - Нет. Час назад.
      Возбухай помолчал, а потом сказал:
      - Прости.
      Богдан не ответил.
      - Я не мог упустить такой случай, - проговорил тогда Возбухай. - Эти сквернавцы, болтуны и себялюбы... Не мог. А остальное... Завтра же, в крайнем случае послезавтра я взял бы Рябого и его шайку, нашел бы всех заклятых там же, на Спасопесочном, - и отправил к вам, в Александрию, лечиться... Они все нужны были мне только до сегодняшнего дня.
      - Это я понимаю. Ты вот что мне скажи. Ты думаешь, теперь жизнь станет лучше?
      - Да.
      - Ты думаешь, если распадутся эти секты, люди, которые в них были, сделаются добрыми и славными?
      - Да. Не сразу, но... станут.
      - Еч, они были смешными, нелепыми, назойливыми... а станут озлобленными. Как всякий, кто лишился веры. Чья вера унижена и разрушена. Понимаешь?
      Возбухай молчал, грузной черной тенью маяча на фоне полного прыгучих радуг окна.
      - Они были, наверное, не очень-то приятными людьми, я согласен, мне тоже так показалось, а ведь я успел пообщаться с ними всего-то час-полтора... Но и к насилию, и к краже подтолкнул их ты. Эту черту они перешли потому, что не выдержали посланного тобой искушения... а обратного хода из-за черты чаще всего не бывает. Да, они могли бы выдержать, но не выдержали, и значит, сами виноваты - так, казалось бы, но... Но сказано: не вводи во искушение. Ты-то ведь тоже... Это же тебе тоже искушение было - встретить Крюка. И послал его кое-кто не нам чета... и ты тоже не выдержал. Тут вы одинаковы, еч Возбухай.
      Из черной тишины раздался глубокий, порывистый вздох.
      - Я понимаю, еч Богдан, - тяжко выговорил градоначальник. - Не трать слова. Я не мог иначе, они... таким, как они, не должно быть места в нашей стране. Не должно. Они мешают.
      - Ты тех, с кем мы оба не согласны, сделал безвинными страдальцами, а того, с кем я всей душой,- преступником! Нельзя так! Нельзя!!
      Ковбаса помолчал.
      - Спасибо и на том, еч Богдан, - глухо сказала черная тень, и по тону Богдану почудилось, будто седогривый богатырь улыбнулся. - Но... Я просто выполнил свой долг. Как сумел. И готов отвечать, только... - Он запнулся. - Я готов отвечать, но пусть меня судят тайно. Иначе все пойдет насмарку. Еч, если все всплывет - к ним пуще потянутся. И к хемунису, и к баку. А уж чего тут напляшут варвары - и подумать страшно...
      - Об этом раньше надо было думать!
      Ковбаса не ответил. Слышно было, как он тяжело, с присвистом дышит.
      - Еч, - вдруг сказал он тихонько и беспомощно, ровно малый ребенок. Обещай мне.
      - Суд решит.
      - Нет! Ты известный сановник, и к тому же, я знаю, к тебе прислушиваются и вовсе наверху... Говорят, если уж ты обещал - сделаешь. В лепешку расшибешься, но сделаешь. Потому, говорят, от тебя очень редко можно добиться обещаний. Вот обещай. Пусть суд - но пусть люди ничего не узнают. А если нет, тогда... - Возбухай опять запнулся, и вдруг похолодевшему от ледяного предчувствия Богдану в последний миг перед тем, как вновь зазвучал басистый, глухой голос Ковбасы, показалось, будто он вот-вот догадается, о чем дальше поведет речь градоначальник, он уж почти догадался; но голос зазвучал. Знаешь, еч, без моих признаний никто ничего не докажет. Останется только святотатственное хищение, учиненное баку, и безобразное насилие, учиненное хемунису. А я... Харакири всякие у нас не в ходу, но я и попроще придумаю... напьюсь вот и из окошка выпаду с девятого этажа. И все. И вообще никакого надо мной суда.
      Темный, спокойный воздух кабинета будто вдруг стал наждачной пылью. Богдан задохнулся.
      - Обещай, - повторил Ковбаса тихо. - Либо - либо. Я не могу, чтобы кончилось так... Если все, что я натворил, окажется безрезультатным, оно и впрямь станет просто преступлением. Его оправдывает лишь победа. Не отнимай ее у меня.
      Богдан открыл рот и вновь закрыл. Провел ладонью по щеке. В голове вертелись обрывки очень правильных, очень мудрых, очень человеколюбивых и совестливых фраз. Преступление не оправдывается никакой победой... Мы должны говорить народу правду, как бы горька она ни была... Политика должна быть нравственной...
      Ворон ворону глаз не выклюет...
      Рука руку моет...
      - Удельный князь Цзы спросил, как править, - тихо произнес Богдан. Учитель ответил: "Так, чтобы было достаточно пищи, достаточно военной силы и народ доверял". Удельный князь Цзы спросил: "Буде возникнет нужда отказаться от чего-либо, с чего из этих трех начать?" Учитель сказал: "Отказаться от достатка военной силы". Удельный князь Цзы спросил: "Буде возникнет нужда снова отказаться от чего-либо, с чего из оставшихся двух начать?" Учитель сказал: "Отказаться от достатка пищи. Ибо спокон веку смерти никто не избегал, а вот ежели народ не доверяет - государству не выстоять".
      - И я о том же, - так же тихо ответил из темноты Ковбаса.
      - Нет, еч, ты совсем о другом,- сказал Богдан. - Говорить правду, чтобы верили, и складно, последовательно врать, чтобы верили, - разные вещи.
      - Неважно. Не время спорить о толкованиях.
      "Он прав. Я опять срываюсь на слова. Что с них сейчас проку..."
      Было очень тихо. Мячиками прыгали цветные отсветы, не вовремя веселясь. Впрочем, это беда всегда не вовремя, а веселью рады все в любой день и в любой час.
      Богдан сызнова с силой провел ладонью по щеке. Потом по другой. "Это нечестно! - кричало что-то внутри. - Почему вдруг я один должен решать это? Так нельзя!"
      Он поправил очки.
      Он не знал, что ответить.
      Но уже пора было отвечать.
      Баг, Богдан и другие хорошие люди
      Александрия Невская,
      Апартаменты Багатура Лобо,
      8-й день двенадцатого месяца, пятница,
      вечер
      Падал неслышно за темным окном снег, и уютно, по-домашнему мурлыкал развалившийся на углу стола Судья Ди - лишь слегка подергивал кончиком пушистого, рыжего хвоста в такт движениям руки Бага, машинально поглаживающей кошачий загривок.
      Баг отнял руку, и кот, лениво приподняв голову - ровно настолько, чтобы увидеть хозяина, - глянул на него одним глазом. Нет, вроде бы хозяин не собирается уходить на ночь глядя, хотя... чего только не случается в этом не совсем обычном доме: бывало, и посередь ночи летит куда-то как оглашенный, а глаза целеустремленные такие, весь в себе, цоп меч - и помчался, помчался. Только дверь хлопнет. И опять тихо. Странный дом, что и говорить. Странный.
      Хороший.
      - Да, хвостатый преждерожденный, вот так вот... - задумчиво бормотал Баг. - Так-то вот... Ты понимаешь, кот, как все непросто? А? - Судья Ди снова приподнял голову и повел ухом. - Ничего ты не понимаешь... А если и понимаешь, то молчишь. И это правильно. Это по-мужски. - Баг потянулся к стоявшей рядом бутылке "Мосыковской особой" и нацедил огненной жидкости в чарку, простую такую чарку, бронзовую, в виде треножника. - Давай-ка, хвостатый преждерожденный, еще выпьем, что ли... - Ланчжун поднял чарку, помедлил немного, потом кивнул сам себе и под пристальным взглядом Судьи Ди опрокинул в рот. - И не смотри так, тебе я не налью. Не жди даже. Ты уже пил сегодня. И не хватало еще, чтобы... Баг замолчал на полуслове и снова уставился в экран стоявшего перед ним "Керулена": верный механический помощник уже с полчаса показывал красочную картинку чата "У Мэй-ли". Баг даже вписал в нужное место свой ник - "Чжучи", но все никак не решался нажать на кнопку с надписью "Вход". В преддверии череды празднований Нового по самым разным календарям года чат украсился увешанной яркими игрушками елкой, из-за которой ввысь взлетали стремительные праздничные шутихи, да несколькими искрящимися сугробами. Была еще музыка - но она звучала не в меру жизнерадостно, и Баг ее отключил. Гулкая тишина пустой комнаты, разбавляемая лишь звучным мурлыканьем кота, была ныне честному человекоохранителю милее.
      - Знаешь, хвостатый... - Баг поднял бутылку и поболтал остатками эрготоу; пилось легко и привольно, вот только тяжесть на сердце не уходила. Иногда я тебе даже завидую. Правда-правда, - кивнул он явно заинтересовавшемуся коту, - вот ты - кот и у тебя хвост... - Баг сызнова наполнил чарку. - И ты никого не ловишь, даже мышей... Нет, я не упрекаю тебя, совершенно... Зачем тебе ловить мышей, если у тебя есть я? А... а даже если б ты и ловил мышей, то уж не вникал бы в их мышиные думы, правда? Поймал и съел. - Баг погладил Судью Ди, и тот вывернулся беловатым пузом вверх, прихватил руку мягкими лапами, а потом снова свалился на бок. - Какова цена всех наших побед? - Баг пристально осмотрел чарку, будто видел ее впервые. - Ну и ладно... И ты - просто кот. С хвостом. Вот и все. А я... - Баг махнул рукой. На себя махнул. И выпил.
      Потом перевел взгляд на листок бумаги, лежавший слева от "Керулена", поверху шла красивая надпись "Ойкумена" и ниже адрес и номера телефонов. А под этим всем начинались строчки, выведенные четким Стасиным почерком.
      Строчек было немного. "Дорогой Баг. Не хочу мешать вам в расследовании и вообще. Вы просто созданы друг для друга. Будете всю жизнь вместе бегать по крышам, как дети. А что мне одной сидеть в гостинице? Мне нужен дом. Прощай. Спасибо за все, и да хранит тебя Гуаньинь. Анастасия".
      - Видишь, - размашисто ткнул Баг пальцем в строчки: эрготоу медленно, но верно брал свое.- Видишь? "Не хочу мешать". "И вообще". "Дети". "Анастасия"... Не Стася, а - Анастасия. Понимаешь ты, кот? Понимаешь? Равнодушный к его душевным терзаниям Судья Ди принялся вылизывать правую лапу. - "Да хранит тебя..." Ах, как все это... - Баг махнул рукой и снова уставился в экран верного "Керулена".