Berlin, 2005
 
      Norbert Juretzko, Wilhelm Dietl
      Bedingt dientsbereit. Im Herzen des BND – die Abrechnung eines Aussteigers
      Посвящается Карин
 
      _Если мы хотим, чтобы люди в других странах ради нас нарушали законы и правила своих стран, то мы этим самым берем на себя ответственность совершенно особого рода. Если мы такую ответственность не можем или не хотим брать на себя, тогда нам следует отказаться от этого – и нашей собственной разведслужбе тоже.
      Норберт Юрецко_
 

 
      Федеральная разведывательная служба (БНД) обязана служить благу Германии в качестве инструмента демократического общественного устройства, предусмотренного нашей системой правового государства.
      Тот, кто работает в таком учреждении, как Федеральная разведывательная служба, должен больше, чем кто бы то ни было, уметь хранить молчание и беречь секреты. От сотрудников БНД ожидается особая лояльность к государству и надежность. Тем не менее, я написал эту книгу. Противоречие? Нет, как раз наоборот.
      В БНД я столкнулся как с людьми, так и с их позицией по отношению к правовой системе, которые никак не соответствуют принципам философии нашего государства. Потому я даже чувствовал себя обязанным нарушить заповедь молчания. Если бы я этого не сделал, именно это было бы для меня нарушением присяги.
      В ходе моей повседневной работы в БНД я не мог не заметить, что в этой организации от демократического правового государства не осталось и следа. Потому и государство, и общество имеют полное право узнать об этом основополагающем недостатке.
      Для защиты людей, участвовавших в описанных в книге событиях, я изменил имена, биографии и места действия.
      За годы с 1991 по 1998 я вместе с моим партнером Фредди завербовал и вел нескольких самых результативных агентов в БНД. Основное внимание уделялось Восточной Европе и иностранным спецслужбам. Работа моих информаторов была очень важна для Федеративной Республики Германия. Но если здесь результаты их деятельности оценивались очень высоко, то в их родных странах это одновременно рассматривалось как государственная измена. И именно это обстоятельство требовало особой заботы и осторожности от БНД. Однако БНД не смогла дорасти до понимания этого своего долга. В ней хотя и любили предательство, но предателей презирали.
      Таким образом, эта книга описывает предательство в самых разнообразных его формах. Сначала это измена, которую агенты совершали ради нас. Затем – предательство сотрудников БНД в пользу других разведок. Но книга рассказывает и о том, как предаются товарищество, верность и служебное рвение. И сообщает об измене в собственных рядах. О том, как политика предает собственное правовое государство. Или как президента БНД предают его самые близкие коллеги.
      Если бы я не написал эту книгу, то совершил бы предательство против своей собственной совести.
      Операция "Черная нога"
      Все началось в теплом июле 1990 года – года больших перемен, прозванных "поворотом". Началось с необычного звонка моего тогдашнего шефа: – Даннау, как вы поживаете и чем вы сейчас занимаетесь? Есть у вас время в ближайшие дни? Возможно, на субботу и воскресенье тоже? – Спасибо за заботу, – ответил я кратко, – у меня все хорошо. В последующие дни я должен был завершить мою прежнюю работу и снова освободился бы. Ничего запланированного у меня не было. – Великолепно, – воскликнул шеф. Его голос стал серьезным и более обязывающим.
      – Послушайте меня очень внимательно. Это важно. Бросайте все. Поезжайте домой и соберите все самое необходимое в дорогу. И если можно, то прямо сегодня вылетайте в Берлин. Там вы нужны Арнштайну. Вас ожидает очень ответственное задание. Пожалуйста, отправляйтесь прямо сейчас.
      Вот оно и вернулось ко мне, это внутренне напряжение. Если я понадобился Арнштайну, то нечего было медлить. Я заверил шефа, что точно буду в Берлине в этот же день. Нет вопросов. – Не опозорьте там меня, и желаю удачи, – услышал я его голос, до того как он повесил трубку.
      Я редко слышал, чтобы шеф был таким спокойным и одновременно таким настойчивым. Действительно предстояло что-то особенное. Вскоре после этого я уже стоял у кассы "Бритиш Эрвэйз" в ганноверском аэропорту Лангенхаген и покупал билет на самолет в еще разделенный в те дни мегаполис. Все это представлялось мне как в каком-то фильме. Во всяком случае, меня съедало любопытство – что же ждет меня в Берлине? Не прошло и трех с половиной часов, как я вышел из самолета и увидел среди встречающих два знакомых лица.
      Норберт Гассинг и Герт Арнштайн улыбались мне. Я знал, что наша "фирма" направила Гассинга с еще тремя людьми в Берлин, чтобы подготовить там что-то совершенно новое. Никто об этом не говорил, но, казалось, никто этим всерьез и не интересовался. Мои чувства были раздвоенными – с одной стороны – профессиональное любопытство, с другой – связанная с нашей "лавкой" профессиональная осторожность.
      Гассинг был руководителем передовой организационной группы, как бы ее назвать, а Арнштайн его заместителем. Внутри службы проект назывался 12 YA. Я, пожалуй, был даже польщен тем, что они оба приехали из-за меня в аэропорт Тегель. Это неспроста. На Гассинге был светло-серый костюм с модным галстуком, а Арнштайн надел голубой пиджак, серые брюки и темную рубашку "поло". Оба прятали глаза за темными очками. Они были похожи на частных сыщиков, отчаянно пытавшихся выглядеть незаметными. Я не мог скрыть, что меня это смешило.
      Оба поприветствовали меня крепкими рукопожатиями. В последнюю секунду мне показалось, что именно с Арнштайном следует быть настороже. Когда ему пожимаешь руку и рассеянно переходишь к делу, может случиться, что он при этом так ее сожмет, что она хрустнет. Поэтому и самому следовало жать крепко, чтобы рука потом не болела весь оставшийся день.
      Пожимая руку Гассингу, я разыграл из себя верного слугу и опустил глаза. Тут же я не смог сдержать улыбку. На всех нас троих были одинаковые туфли – коричневые с темно-серым краем. Независимо друг от друга мы все, похоже, недавно посетили магазин Бундесвера. В этом "военторге" профессиональные офицеры могли покупать такую обувь с большой скидкой.
      Арнштайн сдвинул очки на кончик носа и острым пальцем показал на нашу новую обувь. Потом поднял носок вверх. – В этом есть что-то символичное, шеф, – сказал он своему боссу, – сверху настоящий шпион в темных очках, а снизу каждый, кто в этом разбирается, сразу определит, что тут стоят три офицера Бундесвера в туфлях из "военторга". Да уж, мы профессионалы, абсолютные профессионалы.
      Его улыбка стала шире, а голос превратился в шепот. – БНД, типично для БНД. Обманывать и скрываться, но при этом шмотки из офицерской лавки. Презрительным движением руки он закончил тему и положил руку мне на плечо. – Ну, Норберт, давай начнем. Большие события предстоят. Арнштайн провел меня из холла. Гассинг, все еще обескуражено глядя на нашу обувь, двинулся на некотором расстоянии позади нас.
      С Арнштайном мы сразу нашли общий язык. Он был старым и опытным воякой. Деловой, прилежный, корректный и с удовольствием берущий на себя ответственность при принятии решений. Со времен службы в воздушно-десантной дивизии за ним закрепилась кличка "Старик МакНейл". Старик -"old" – происходило от его тогдашнего звания старшего лейтенанта (Oberleutnant, сокращенно OLT), а МакНейл – от его любви к шотландской военной музыке. Арнштайн не колебался ни минуты, когда его вызвали в Берлин. Он был правильным человеком на правильном месте.
      От пенсии его отделяло лишь несколько лет, дети уже жили своей жизнью, а жена работала целыми днями. Идеальный случай брака по уик-эндам. И идеальный случай для новой интересной работы перед завершением карьеры. С оперативной точки зрения этот человек был удачей для любого отдела, поэтому Гассинг не колебался ни минуты, приглашая его к себе в помощники.
      В Пуллахе в то время все как бы нырнули на дно, и для работы в Берлине никого не нашлось. Гассингу часто приходилось в начальный период работы самому на несколько дней ездить в Пуллах. Потому без надежного заместителя ему было никак. А созвездие с Арнштайном оказалось идеальным.
      Гассинг открыл двери новой служебной машины и сам сел за руль. Арнштайн и я уселись на заднем сидении. При этом он шептал мне в ухо: – Сначала официальные инструкции от старика. Самое важное потом наедине. Он подмигнул мне и спросил Гассинга: – Вы хотите, или лучше я? Шеф хотел сам.
      Ведя машину, он начал объяснять: – Вот в чем дело – русские должны в какой-то момент вывезти атомные боеголовки со своих ракет. Ходят слухи, что это произойдет в ближайшие дни или недели. Но точно мы ничего об этом не знаем. Даннау, это будет ваша работа. Ваша и Арнштайна. Американцы сходят с ума от желания провести измерения и узнать как можно больше технических деталей о русском атомном оружии и внимательно проследить за самим процессом вывоза. Но Федеральный канцлер решил, что в связи с выход Западной группы войск американцы не могут предпринимать никаких самостоятельных действий. Потому мы в кооперации с американскими коллегами проведем операцию "Black Foot" ("Черная нога").
      Я чувствовал себя польщенным, и заинтересованно спросил, почему выбор пал именно на меня. – Ведь точно есть пара людей в Пуллахе выше меня и по должности и по опыту, которых следовало бы выбрать в первую очередь. Гассинг показал через плечо большим пальцем на Арнштайн, который нервно смотрел в окно и пытался насвистывать какую-то песенку. Он делал вид, что ничего не слышит, и избегал встречаться со мной взглядом.
      – Есть какие-то сведения из Службы? В нашем домашнем гнездышке должны же они иметь преставление о том, что планируют русские. Мои вопросы вызвали новый приступ гнева у Арнштайна. Он выпалил: – Ничего ни не знают, как всегда. Совсем ничего. Они там знают только, когда получат повышение по службе и когда кончается рабочий день. Возможно, они даже не знают, что русские выводят войска.
      Вот таким я его знал. Когда разговор касался дела, он никогда не скрывал своих чувств. И если нужно, то не стеснялся и крепких выражений. Во мне усиливалось впечатление, что здесь что-то не так.
      Когда мы уже проехали Международный Конгресс-центр (ICC) и выехали на автобан Авус, Арнштайн все еще кипятился. – Господин Гассинг, расскажите теперь Даннау об этих пуллахских сонях. Нам тут нужно заниматься совершенно безумными делами, но их там это дерьмо совсем не интересует. Никакой поддержки от них нет. – Ну, так уж вам не стоит говорить, Герт. Но на самом деле есть очень серьезные трудности, с которыми нужно справиться. Мы над этим работаем. Арнштайн печально кивнул.
      За это время мы уже проехали по городскому автобану до съезда на Хюттенвег и катили через Грюневальд по направлению к Клэйаллее. Мы свернули налево и через 300 метров снова направо. На уровне Тиль-парка повернули налево на улицу Фёренвег. Местность, где чередуются дорогие виллы и военные учреждения. Я чувствовал, как колотится мое сердце. Отдельные слова и неоконченные фразы возбуждали воображение: вывоз атомных боеголовок – новое назначение – первое сотрудничество с американцами – проблемы с Центром…
      Вилла с богатым прошлым
      В конце Фёренвег, незадолго до того места, где эта улица переходит в улицу Ам Шюлерхайм, мы повернули к сильно защищенному земельному участку. Территорию ограждал двухметровый железный забор с колючей проволокой наверху. Мы подъехали. Откатилась тяжелая стальная дверь. Из будочки, защищенной бронестеклом, вышел охранник в форме одного частного охранного агентства. Увидев обоих моих шефов, он дружелюбно поднес два пальца к пилотке и впустил нас. По ту сторону парковки стояло массивное старое многоэтажное кирпичное здание.
      Гассинг вышел первым и подождал нас, стоя позади машины. – Это, кстати, бывшая вилла Кейтеля. Фельдмаршал Кейтель жил здесь во время войны. После этого виллу заняли американцы и до "поворота" держали здесь свою военную миссию. Поэтому всем разведкам мира это место давным-давно известно.
      Моя первая мысль была: – Вот, черт… Я сразу сообразил, что это означает.
      Я еще не успел набрать воздуха, чтобы что-то сказать, как Герт Арнштайн в своей неподражаемой манере выпалил печальную правду. Он снова положил мне руку на плечо, а другой рукой показал на весь земельный участок. – Это значит, дорогой Норберт, что мы находимся на самом знаменитом объекте в Западном полушарии. Супер-профи из Пуллаха точно хотели, чтобы мы тут засветились. Добро пожаловать. Он засмеялся и пошел вперед. Гассинг, которому это все, очевидно, было очень неприятно, сделал вид, будто ничего не слышал и смотрел в сторону.
      Главный выход кирпичного дома размещался под восточным фронтоном, выходившим на Фёренвег. Ухоженная территория была вся покрыта зеленью благодаря разросшимся кустарникам и старым деревьям. Время не пощадило дом, но он по-прежнему выглядел очень элегантно.
      Мы поднялись наверх по двенадцати широким ступенькам, держась за железный поручень, выкованный, судя по всему, очень давно. Гассинг открыл тяжелую дубовую дверь, приложив максимум своих усилий. Мы вошли в короткий, холодный коридор. Арнштайн поторопился открыть следующую дверь, чтобы впустить нас двоих. Перед нами была длинная галерея, тянувшаяся до противоположной стены здания. В конце ее был видно освещенное помещение.
      Там находился полукруглый эркер, остекленный со всех сторон. В конце была двойная стеклянная дверь с выходом на шикарную террасу. Слева можно было попасть в приемную шефа. Все двери были открыты, но никого не было видно. Дом производил впечатление заселенного одними призраками. И именно отсюда нужно было организовать и управлять операцией "Черная нога" – то есть, наблюдением за выводом российских войск. В душе я качал головой. Ведь вывод уже начался, а тут царила мертвая тишина.
      Гассинг провел меня в свое бюро. На полу лежал красивый и дорогой персидский ковер. Слева стоял кожаный "уголок" с низким стеклянным столиком. За ним старый массивный письменный стол из темного дерева. Справа стояло трюмо, где за стеклом спряталось с дюжину моделей старинных автомобилей. Стулья напоминали стиль "бидермайер".
      За письменным столом стояло большое кожаное кресло с высокой спинкой. В одном из углов были поставлены два больших флага – американский и немецкий. Через большое окно можно было видеть парк. Престижное и красивое бюро. На меня оно произвело сильное впечатление.
      После короткой инструкции Гассинг отправил меня в подвальный этаж к американцам. Вслед за Арнштайном я спустился по двум коротким лестничным пролетам в подвал виллы Кейтеля. Там была стальная дверь с цифровым замком. Мы позвонили. Появился сержант в форме. Он поднял руку для военного приветствия и провел нас в кабинет полковника Дего.
      Этот офицер был руководителем американской половины нашей группы. В месяцы до "поворота" он уже руководил тут американской военной миссией. Дего, 1,85 м ростом, темноволосый, вышел нам навстречу. – Хай, Герт, – приветствовал он нас по-английски, – а это, значит, Норберт, о котором мне рассказывали. Я слышал, ты говоришь по-английски. Я прямо сейчас покажу тебе наш офис и тех людей, с которыми будешь контактировать.
      Наверху мне уже сказали: в общении с американцами мы не пользуемся нашими псевдонимами. Мы называем наши настоящие имена и, в основном, обращаемся на "вы". Так привыкли наши партнеры.
      Теперь у меня было несколько минут, чтобы осмотреться. Кабинет Дего был маленьким и спартанским. На нем самом была рубашка с короткими рукавами и армейские брюки. Он был похож скорее на дипломата, чем на военного. И если первый этаж производил впечатление старинного спального вагона, то в подвале ключом била жизнь. Бюро были переполнены. Повсюду жужжали современные компьютеры, трещали телексные аппараты.
      В ситуационной комнате нас ждали шесть человек. Четверо в камуфляже, двое в штатском. – Это Марк Хэндридж и Ганс Дитхард. А я вам привел специального агента Норберта из БНД. И, обратившись ко мне: – Если вам что-то будет нужно, что эти джентльмены не смогут организовать, тогда просто обращайтесь ко мне. Дего еще раз пожал мне руку и вышел из комнаты.
      На большом столе лежала американская военная карта ГДР. На ней были отмечены все места, в которых, как было известно или предполагалось, складировались ядерные боеголовки. Марк Хэндридж был немного в стрессе: – Вот наша самая большая проблема. Мы знаем, где лежат эти штуки, но не имеем ни малейшего представления, когда, а главное – как русские их будут вывозить.
      Ганс Дитхард дополнил, тоже на хорошем немецком языке: – Мы думаем, они захотят вывезти их из бывшей ГДР очень быстро. По крайней мере, есть признаки, указывающие на это. Мы уже делали вашим запрос в Мюнхене, но там, кажется, знают еще меньше, чем мы. Честно говоря, похоже, они не особо этим и интересуются. При этих словах американцы многозначительно переглянулись.
      Теперь пришло время открыто поговорить с Арнштайном. Для этого мы вернулись в его комнату на верхнем этаже. – Мы здесь на передовом посту, о котором уже забыли, и еще до того, как он начал по-настоящему работать. В Мюнхене все спокойно спят. Они ни о чем там не заботятся. Через пару недель они хотят сформулировать служебные обязанности для 12 YA. Пока они дойдут до конца, русские будут уже очень далеко. Ты знаешь, что в Пуллахе даже нет вышестоящего отдела, который занимался бы нами? Гассинг выпрашивает у американцев каждую шариковую ручку, потому что наше снабжение ничего нам не дает.
      Вот такая ситуация. В Центре в Мюнхене, очевидно, никто не хотел отправляться в Берлин, потому что тут пришлось бы заниматься настоящей опасной работой. Гассингу пришлось в Пуллахе бегать от одного бюрократа к другому, чтобы вообще что-то сдвинуть с места. Из Первого отдела, занимавшегося агентурной разведкой, который должен было бы быть больше всех заинтересован, не было никаких ответов. Потому вся ответственность за 12 YA взвалилась на плечи одного неопытного в оперативных делах майора. С ответственностью на него переложили и риск в случае провала. Нас предоставили самих себе.
      Похоже, точно так же никого там не интересовало, что мы тут работали в теснейшем контакте с иностранной разведслужбой. Если коллега из БНД должен был лететь в Вашингтон для встречи с нашими партнерами из ЦРУ, то его специально готовили дома, обучая всем вопросам безопасности и объясняя правила поведения с иностранными союзниками. Иногда такая тренировка длилась дольше самой командировки. А тут нам приходилось самим стараться в одно время и не опозориться перед американскими коллегами и не оказаться подставленными ими. Открыть глаза – и вперед!
      Герт принес скрученную военную карту бывшей ГДР и разложил ее на письменном столе. На углы он положил пепельницу, дырокол и две книги. Одна из книг имела символичное название "Солдат в государстве и в обществе". У Герта вырвалось: – Вот, я всегда знал, что и эта макулатура нам хоть в чем-то да пригодится. Потом он замурлыкал свою любимую песенку, которую я знал еще с ранних лет работы в БНД. Она начиналась так: "Раньше мы были коммунисты, центр и СДПГ – сегодня мы все антифашисты, слава богу на небесах!"
      Немного растерянно мы смотрели на карту. Она была от американцев, конечно, потому что наши аналитики в Пуллахе не хотели давать нам никакой информации, ссылаясь на защиту источников. Большинство ядерных ракет дислоцировалось на юге ГДР. Как же их будут вывозить? Самолетом? Нет, точно нет. Слишком рискованно. Поездами или на тягачах через Польшу? – Возможно, – заметил я. – Нам нужно найти в Мюнхене кого-нибудь, чтобы спросить.
      Мы решили найти Гассинга. Его бюро было этажом ниже. По пути мы встретили нашу секретаршу. Она была милой и приятной в общении очаровательной дамой средних лет. Пошептавшись с Гертом, она принесла нам кофе. Потом она попросила нас помочь выгрузить закупленные канцелярские товары. – Но, – сказала она нам, – до сих пор никто не знает, кто за все это заплатит. Шеф скоро снова поедет в Мюнхен и постарается еще раз выбить для нас хоть какой-то бюджет. Иначе ничего не будет.
      Мы попросили Гассинга о контакте с компетентными аналитиками в Пуллахе. Он взял телефон и позвонил в Пуллах. Чуть позже он печально вздохнул. – Уже половина четвертого, потому никого из ответственных персон на месте уже нет. Все смылись – понимаете?
      Меня это все "достало" еще до того, как началось. – Мы будем внизу у американцев, – буркнул я и вышел. Герт последовал за мной с вопрошающим взглядом. – Что ты задумал? – Импровизировать! Дай мне хотя бы начать.
      Путь атомных боеголовок
      Ганс Дитхард открыл дверь и глядел на нас с любопытством. – Мы знаем, как и когда русские вывезут свои ракетные боеголовки. Я, наверное, говорил убедительно, потому что через несколько минут вся команда американской военной разведки РУМО (DIA) собралась вокруг карты и напряженно смотрела на меня. Герт вращал глазами, как будто готовясь упасть в обморок. Он не сказал ни слова.
      – Господа, вывоз начнется на следующей неделе. Я уверен, что вывозить будут сначала по железной дороге, а потом морем. Предполагаю, на корабли будут их грузить в порту Мукран на острове Рюген или в Ростоке. Я предполагаю – Мукран. Герт отрешенно смотрел в потолок и что-то тихо насвистывал.
      Марк Хэндридж попросил минутку терпения и спустя несколько секунд вернулся вместе с полковником Дего. Потом он повторил своему шефу все, что я только что сказал. Дего с видом знатока кивнул: – Норберт, хорошая работа, она совпадает с нашими сведениями. Поляки не разрешили перевозить атомные боеголовки через свою территорию. Это сообщение пришло к нам всего пару часов назад. Прав на перелет тоже нет. В том числе и через Чехословакию. Вы мне скажете, откуда вы все это узнали? Я пожал плечами и улыбнулся со всезнающим видом.
      – Полковник Дего, нам нужны измерительные приборы и персонал, – обратился я к начальнику американцев. – Через 24 часа все будет во Франкфурте-на-Майне, – ответил тот так же кратко, – нужно вам еще что-то согласовать с Пуллахом? Тут из своего угла откликнулся Герт: – Нет, не нужно, достаточно сказать Гассингу. Но все в порядке. В Пуллахе уже закончился рабочий день.
      Прошло уже много времени, после того как мы покинули подвал, а там все еще раздавался громкий смех. Неужто американцы подумали, что мы шутили?
      Но теперь Герт принялся меня расспрашивать: – Ну, откуда ты все это узнал? Ты так просто пришел к этим янки, как будто тебя полностью проинформировали. Честно говоря, я вообще ничего не знал. Стресс, давление времени, которое приготовили нам американцы, принудили меня просто подумать над теми сведениями, которые они нам сообщили до того. Я, в общем, блефовал. Злость на дилетантов в Пуллахе придала мне мужества.
      И, в конечном счете, это принесло мне уважение наших партнеров. В связи с этим мы узнали еще кое-что. Американцы хотели сотрудничать с нами, но сами были очень сдержаны, скрывая те сведения, которые узнали сами. Лишь когда они поверили, что мы знаем то же, что и они, они подтвердили все. Так они работали с нами все время и в дальнейшем.
      Теперь как раз пришло время готовить нашу трудную миссию. Нам нужно было заняться Группой советских войск в Германии, которая теперь называлась Западной группой войск, сокращенно ЗГВ. Речь шла о самой мощной военной группировке развалившейся сверхдержавы, которая после возвращения домой должна стать основой российской армии. Хотя эти войска вроде бы считались элитой, на самом деле за все четыре года работы против них мы всегда сталкивались с армией разлагающейся, на стадии самоликвидации. В этом смысле с ней происходило то же самое, что и со всеми прочими остатками "славного Советского Союза".
      В своих мемуарах последний главнокомандующий ЗГВ генерал-полковник Матвей Бурлаков перечисляет численный состав своих войск к моменту начала вывода: 546200 мужчин и женщин, из них 337800 военнослужащих, 4197 танков, 11500 БМП, БТР и прочих бронемашин, 3716 артиллерийских орудий и свыше 2,5 миллионов тонн различных материалов, четверть из которых составляли боеприпасы. Кроме того, 623 самолета, 615 вертолетов и почти сто тысяч машин. Русские вполне официально пользовались на Востоке свыше полутора тысячами земельных участков общей площадью 290 тысяч гектаров, при необходимости им была бы предоставлена дополнительно площадь вдвое, а то и втрое больше. Они образовывали государство в государстве, как правило, не подчиняясь законам и правилам ГДР. Большая часть контактов между немцами и русскими проходила лишь на высшем политическом и военном уровнях.
      Маленькое воспоминание. В ноябре 1989 года пала Берлинская стена, и уже в январе 1990 года все говорили о возможности быстрого воссоединения. Начался процесс объединения, а вместе с ним и попытки "обрезать пуповину", связывающую Германию с державами-победительницами. "Два плюс четыре" – так звучала формула переговоров между немцами и странами, державшими на немецкой территории свои оккупационные войска. На различных уровнях представители всех шести государств встречались неоднократно в течение 1990 года.
      В сентябре министры иностранных дел подписали, наконец, "Договор об окончательном урегулировании вопроса о Германии". Этот договор предусматривал, среди прочего, вывод советских войск до конца 1994 года. Месяц спустя министр иностранных дел ФРГ Геншер и советский посол ратифицировали договор о размещении советских войск, который устанавливал их правовое положение на оставшееся время пребывания, а также порядок их вывода.
      Этим летом 1990 года нам нужно было подготовиться в течение одной ночи, потому что операция "Черная нога" приближалась к нам гигантскими шагами. Сначала нам нужна была машина в качестве подвижной базы, жилой трейлер, фургон или что-то подобное. И еще люди, не меньше двадцати человек.
      Уже на следующий день после нашей судьбоносной беседы полковник Дего подошел к нам. Мы с Гертом как раз были в бюро Гассинга.
      Дего был очень взволнован. – Как и обещано, джентльмены! На авиабазе Франкфурт-Рейн-Майн стоит транспортник американских ВВС. В нем все техническое оборудование, которое вам нужно. К тому же пятьдесят специалистов с опытом в таких делах. Они умеют пользоваться всей аппаратурой, знают и немецкий и русский языки, и могут ориентироваться на незнакомых территориях. Нам нужно лишь подождать разрешения от Федерального правительства. Только после этого наши люди смогут приступить к работе.
      Я посмотрел на часы и понял, что американцам действительно на все понадобилось лишь 24 часа. Разрешение из Бонна я в первый момент посчитал чистой формальностью. Тем не менее, оно так и не поступило. Лишь много позже я узнал, что произошло. Американское правительство официально обратилось в Ведомство Федерального канцлера. Референт шестого отдела, ответственного за БНД, захотел узнать в Пуллахе, все ли тут правильно.
      На юге Мюнхена интерес к выводу ЗГВ был настолько мал, что никто из ответственных сотрудников Первого отдела, отвечающего за "оперативную разведку", не знал точно, что сейчас происходит в далеком Берлине. Потому все в БНД, кого спрашивал чиновник из Федеральной канцелярии, честно отвечали, что ничего об этой операции не знают. А если нужно, то у них самих, мол, достаточно и людей и техники. Тем самым политическое руководство в Бонне заблокировало акцию американцев.
      Не прошло и часа, как снова появился разгневанный Дего и спросил почему. Телефоны раскалились, и началось постоянное перекладывание ответственности на того или на другого. Вдруг несколько начальников из БНД увидели во всем происходящем шанс, чтобы выставить себя перед Бонном в лучшем виде. Откуда-то внезапно появилась кратковременная и интенсивная заинтересованность в отделе 12 YA. В конце концов, Бонн изменил свое решение таким образом, что может быть задействована американская техника, но не американский персонал. Дего кипел от ярости. Герт и я вполне его понимали.
      Руководители оперативного отдела не только не смогли сами подготовить для этой операции соответствующий персонал. Своими некомпетентностью и нерешительностью они не позволили участвовать в операции и американцам. Провал дела и гигантский позор в глазах наших партнеров. Теперь американцы, не долго думая, отдали приказ вернуть весь персонал и всю технику назад в Вашингтон. Дего кратко сообщил нам об этом. Гассинг все более паническим тоном разговаривал по телефону с Пуллахом. И тут произошло чудо. Каким-то образом был найден компромисс. Бонн решил, что самые важные приборы можно оставить – при обслуживании одним техником из ЦРУ. Цирк закончился, и все участники принялись зализывать свои раны.
      Вскоре после этого еще один случай ясно показал, как тяжело для БНД провести такого рода операцию. В Берлине в то переломное время было еще очень мало машин, сдаваемых в прокат, тем более не было ни одного жилого фургона, который можно было бы арендовать на время. Реконструкция на Востоке только начиналась и многие фирмы размещали своих сотрудников как раз в такого рода трейлерах, потому свободных не было. А нам срочно необходима была такая машина, чтобы действовать мобильно и управлять операцией. Уже ранним утром мы попросили по телефону одного человека в мюнхенском Центре, который был для нас своего рода персональным доверенным лицом, достать для нас подобный автомобиль.
      Когда мы спустя несколько часов снова дозвонились к нему, у нас как раз был полковник Дего и тут же вник в суть проблемы. – Вы уверены, что на самом деле работаете в разведке? – подтрунивал американец. – Это все не так просто, – говорил нам наш доверенный человек, растягивая слова, – жилой автомобиль я как раз нашел. Но мы не можем сейчас доставить его в Берлин. Сейчас пятница, послеобеденное время, и водитель давно ушел. Я не смог подыскать другого добровольца для такой поездки. Вы сами знаете, как это бывает. Попробуйте сами что-то придумать. Я чувствовал себя так, будто меня раздавили, и мне оставалось просто протянуть ноги.
      Тут вскочил Дего и прорычал: – Этого я не могу понять! У него тоже, похоже, лопнуло терпение. Он полез в сумочку на поясе и вытащил оттуда толстую пачку зеленых долларов. – Боже мой, Норберт, тогда просто пойдите и купите этот чертов трейлер!
      Он хлопнул пачкой денег по письменному столу. Банкноты разлетелись по комнате. Дего собрал некоторые из них и засунул мне в руку. Другие он прижал Герту к груди. Ругаясь, полковник исчез в подвале.