Условно пригоден к службе

      Я говорил все это ему для того, чтобы утихомирить его страх. Медленно его лицо приобрело нормальный цвет. Потом он рассказал мне о себе много очень личного, что меня снова поразило. Казалось, он доверился мне. Я почувствовал, что между нами есть что-то общее. Абрасимов сначала был под сильным впечатлением. Его руки дрожали. Я чувствовал, как в его мозгу проносятся самые разные мысли.
      Мы выпили еще по чашке чаю. Я попросил дать мне возможность еще раз встретиться с ним на нейтральной и безопасной территории. Потом мы договорились сказать нашему посреднику, что мы со всем справились. Кроме него, никто здесь не знал о встрече. Я назначил русскому две встречи в Берлине и одну в Бад Фрайенвальде. В столице я, как и раньше в истории с прибором "свой-чужой", выбрал "Европа-Центр", в этот раз – место у больших водяных часов. Эта точка превосходно подходила для незаметных встреч, и я хорошо запомнил ее после истории с С55. Кроме того, ее было легко найти и удобно до нее добираться.
      То, что из этого рискованного зондажа разовьется дружба, продолжающаяся до сегодняшнего дня, давно вышедшая за все рамки служебного и официального, я тогда, конечно, не мог себе представить.
      Я оставил своему собеседнику только неделю для размышлений. Как это говорится? "Куй железо, пока горячо". Для второй – запасной – встречи я выбрал следующий день, то есть, среду, 6 мая 1992 года, тоже в 21.00. На случай, если обе встречи по каким-то причинам не состоятся, то была предусмотрена еще третья встреча в понедельник, 18 мая 1992 года, на вокзале в Бад Фрайенвальде. В конце беседы мы пожали друг другу руки. – Ну, тогда посмотрим, что из этого выйдет. Сказать можно все, что угодно. До следующей недели, – такими были его последние слова.
      Когда я через пять минут вышел из здания, русского джипа больше не было. На стоянке на автобане В 96, в нескольких километрах к югу от Нойбранденбурга, я снова встретился с Фредди. Он пронаблюдал за приездом и отъездом нашего объекта и не заметил ничего подозрительного. – Как все прошло? – кратко спросил он. – Думаю, очень хорошо. По моей оценке, он придет на следующую встречу.
      Потом мы вдвоем поехали назад. Мы шли через Нойштрелиц, порой по грунтовым дорогам, через Везендорф и Миров до Витштока. Там мы расстались.
      Фредди нужно было поехать в Берлин, чтобы упаковать свои вещи и наконец отправиться в долгожданный отпуск. Я же поспешил в Ганновер, где через день должна была состояться моя свадьба. Мы расстались с чувством некоторого удовлетворения. Теперь у нас появилась ясная перспектива дальнейшей работы. Возможно, мы уже очень скоро завербуем настоящего агента для разведки. Во мне было даже какое-то ощущение грусти, когда наши с Фредди пути разошлись по двум разным автострадам.
      Прошла неделя. Мое внутренне напряжение возросло невероятно. Когда я поехал в центр города. Герт еще успел пожелать мне удачи. Придет ли "Мюнхгаузен" на встречу в "Европа-Центр"? Я твердо на это рассчитывал. Для прикрытия я взял с собой еще одного коллегу. Он разместился на первом этаже внутреннего двора, в ресторане "Мёвенпик". Оттуда он мог видеть холл и большие водяные часы. Я уселся в баре в поле зрения этих гигантских часов. Он должен был подойти только через пятнадцать минут. Потому в душе я еще раз проиграл всю сцену. Первую встречу в Нойбранденбурге, прощальные слова.
      Через час мы уехали разочарованные. Единственной надеждой для нас оставалась запасная встреча на следующий день. Утром первым со мной встретился Ганс Дитхард. Американский коллега перехватил меня, как только я вошел в здание нашего филиала на Фёренвег, и больше от меня не отставал. – Вот и он, Норберт, самый редкий гость. Я слышал, у тебя что-то грандиозное наклевывается. Нужна тебе какая-то помощь? Может, помочь деньгами? Заходи потом в подвал, там все сможем обсудить. Может быть, тебе понадобятся сигареты или алкоголь для обмена. При этом он мне многозначительно подмигнул.
      Он точно знал, что я не поддерживаю контактов, для которых нужен был обменный материал. Кроме того, ни для кого уже не было тайной, что агентуристы 12 YA используют этот самый обменный материал в основном для личных нужд. Об этом я уже как-то упоминал. Американцы регулярно заманивали наших сотрудников в подвал, чтобы там выкачивать из них информацию для себя. Все это проходило довольно неуклюже, но достигало цели. Службе такие делишки наших заокеанских партнеров были хорошо известны, но, тем не менее, она их благожелательно терпела. Я не раз видел даже того или другого мюнхенского начальника, который во время посещения берлинского подразделения выходил из подвала с блоком "Мальборо" или с галлоном виски или и с тем и другим одновременно.
      Мой коллега и я снова поехали на Курфюрстендамм и заняли наши позиции в "Европа-Центре". Скажу кратко – и в этот раз ничего не произошло. Мои сомнения снова укрепились. Что же мы сделали неправильно? Может быть, я вел себя слишком дерзко или слишком самодовольно?
      Изрядно нервничая, я приехал в Буков и около полуночи зашел в наш любимый местный кабачок, "Мауэрблюмхен" ("Цветочек у стены") на нашей улице Рингслебенштрассе. Там уже сидели несколько моих коллег, которые, видимо, уже пару часов подряд выпивали там, радуясь жизни. Это сразу перевело мои мысли в другое русло. Со всех сторон сыпались шутки. Изрядно набравшись, команда около двух часов ночи покинула заведение.
      Самый короткий путь оттуда к нашему дому, около трехсот метров, мы преодолевали довольно долго. Некоторые фонарные столбы или тот или иной угол подверглись "орошению", что тоже требовало времени. Потом мы вдруг увидели служебную машину всеми нами так "уважаемого" коллеги Тегтмайера, того самого, который в Ганновере довел до нервного срыва Роланда Урбана из "Стэй-бихайнд". К моему стыду я должен сознаться, что и я время от времени принимал участие в ритуале, который опишу ниже.
      Внезапно мы все протрезвели. Один из группы воскликнул: – Классная машина! Другой ответил: – Это же "Опель", разве они надежные? Подключился следующий: – Нет, нет, я слышал, у них все время проблемы, особенно когда заводишь. А особенно шины у них не держат воздух. Кто-то заметил: – Мне кажется, Тегтмайер завтра не успеет вовремя приехать на работу. Следующий "друг" Тегтмайера: – Не буду спорить. В мгновение ока из всех шин выпустили воздух. Смеясь и хихикая, мы, очень довольные, скрылись в доме номер два. Этот "ритуал" я видел не один раз. Текст его был известен каждому из команды 12 YA, кто жил на Рингслебенштрассе.
      В этой связи я вспоминаю еще один вечер осенью 1992 года. Мы тогда тоже шли домой из "Мауэрблюмхен". Предвкушая веселье, мы заметили машину Тегтмайера. Он за это время уже привык оставлять ее на какой-то из боковых улочек. Но это ничего не меняло, потому что наша команда ее все равно находила. Но в этот раз, рассмотрев автомобиль повнимательнее, мы с сожалением заметили, что воздух из шин до нас успела уже выпустить какая-то другая команда. Один из коллег был очень расстроен: – Вот, испортили вечер. В следующий раз пойдем домой пораньше.
      В ожидании "Мюнхгаузена"
      На следующее утро я за совместным распитием кофе в нашей квартире сообщил Герту о состоянии дел в операции "Мюнхгаузен". Но он не разделял мой пессимизм. – Подожди, Норберт, он еще придет. В Вюнсдорфе творится черт знает что. Потому ему точно что-то помешало.
      Когда мы прибыли на Фёренвег, нас там уже ждала секретарша: – Марк Хэндридж и Ганс Дитхард хотят с вами поговорить. Они как раз в твоей комнате. Норберт.
      Мы вместе поднялись на верхний этаж. Там нас ожидали двое американских коллег в совершенно пустом бюро.
      Мебель там была древней и точно попала сюда из какой-то казармы. Многие стулья разваливались, потому посетители опирались на стулья и ли на подоконники. С провоцирующим взглядом и всезнающей ухмылкой Марк осматривал пустую комнату. Герт улыбнулся: – Все прекрасно убрано, Норберт, очень аккуратно! Мои поздравления! Картина, представшая перед американцами, была и впрямь странной. Если у всех остальных оперативников столы ломились от документов, то у меня не было видно ни клочка бумаги. Даже карандаш не лежал на столе. Все дверцы и ящики были открыты и совершенно пусты. Ни календаря на стене, ни блокнота, ничего. На обоих сотрудников РУМО это должно было подействовать как демонстрация открытого недоверия.
      Марк сразу взял инициативу на себя: – Мы собственно хотели просто узнать, как у тебя дела? Что с "Мюнхгаузеном"? Есть у тебя время сегодня в полдень? Мы приглашаем вас на обед. Там мы, может быть, сможем поговорить спокойней. Затем оба исчезли как призраки. – Сволочи, – сказал я Герту, – они нам вздохнуть не дают.
      Мы решили принять приглашение на обед, чтобы лучше оценить намерения американцев. Но эту проблему все равно следовало обязательно подробно обсудить с Центром. Партнеры слишком уж назойливо себя с нами вели.
      На обеде разговор шел ни о чем. Марк и Ганс явно старались не задавать конкретные вопросы. Зато они неоднократно предлагали деньги и прочую поддержку. За это время до них уже дошло, что мои действия по вербовке агентов открывают куда более широкую перспективу, чем просто сбор мусора подразделением 12 YA.
      Собственно, мы все хорошо относились друг к другу. Об американца были мне симпатичны. Но их чуть ли не прямое выколачивание информации и довольно наглые методы работы заставляли меня держать дистанцию. Возможно, партнеры даже догадывались, что здесь должно произойти. Но то, что "Мюнхгаузен" окажется одним из самых лучших источников БНД, в то время никто предугадать не мог.
      Понедельник 18 мая 1992 года был последним днем, когда еще можно было заполучить "Мюнхгаузена". Если он не приедет и в третий раз, то операция отменяется. Я в это и так обрабатывал еще много других перспективных "наводок". Если не он, то кто-то другой, прагматично размышлял я.
      В 18.00 я прибыл в Бад Фрайенвальде. "Мюнхгаузен" приехал за десять минут до назначенного времени. В этот майский день было удивительно жарко, потому мы стояли друг с другом на вокзале в рубашках с короткими рукавами. На площади перед вокзалом не было больше ни оного человека. Я решил справиться без команды прикрывающей "наружки". Если я, чтобы не застрять где-то в "пробке" приехал сюда прямо из Ганновера, не заезжая в Берлин, то мой коллега, которого я уже брал с собой в "Европа-Центр", прибыл из Берлина и фотографировал происходящее.
      "Мюнхгаузен" дружески улыбнулся, подойдя ко мне. Сначала он попросил прощения за обе сорвавшиеся встречи: – Главком назначил на эти дни важные заседания. Я был нужен ему буквально днем и ночью.
      Вокзал не очень подходил для конфиденциальных бесед, потому я предложил сменить место. У него не было возражений.
      Мы сели в мою машину и проехали по прекрасному ландшафту. Большой частью это была просто грунтовая дорога. Потому ехать приходилось медленно и осторожно. Благодаря этому у нас было время для разговора. Мой попутчик сначала схватился за свою сумку, лежавшую у него на коленях. Но потом он становился все спокойней и расслабленней. В этой обстановке, вдали от Вюнсдорфа, он чувствовал себя в безопасности. Когда перед Бралицем на нашу машину чуть не запрыгнул олень, мы, как только отошли от испуга, впервые рассмеялись.
      Ужин прошел в гармонии. Мы быстро договорились о принципиальных вопросах. Теперь нужно было обсудить множество разных деталей. Самым главным для меня было данное мной обещание позаботиться о безопасности "Мюнхгаузена" и всегда оставлять для него открытой возможность, в любой момент прервать контакт с нами, не называя причин. В отчете о вербовке, который я позже написал для БНД, было сказано так: "Основным мотивом являются финансовые соображения и забота о собственной семье. Цитата: "Ваши успехи сами говорят все о вашей системе"."
      Этот достаточно лаконично написанный рапорт появился лишь через несколько месяцев после первой встречи. За это время "Мюнхгаузен" предоставил нам множество первоклассных сведений и получил около десяти тысяч марок вознаграждения. Но до этого момента не было никакой, даже чисто формальной проверки нового источника. Важные детали его личности я и так не упоминал, чтобы на Фёренвег никто – особенно американцы – не мог докопаться до его настоящей фамилии. Это было хотя и некорректно, но – как показали дальнейшие события – вполне разумно. Даже преемник Гигля Таве посоветовал мне в одном из последующих разговоров стараться во всех разговорах скрывать любые данные, способные привести к раскрытию личности агентов и помощников.
      Я тогда не знал о существовании циркуляра 1/11/А с номером 80-38/45-27-01 от 22 апреля 1991 года. Его составил тогдашний начальник Первого отдела (агентурная разведка) Фолькер Фёртч, и он касался разведывательного использования граждан восточноевропейских государств и немцев в новых федеральных землях в качестве внутренних источников ("кротов"). Фёртч в нем приказывал, что прямая вербовка этих людей требует "моего предварительного согласия". В 1992-1993 годах, когда вместе с моим партнером Фредди мы завербовали полдюжины агентов из стран бывшего СССР, я об этом порядке не знал. Но и другие агентуристы нашего подразделения не были о нем проинформированы.
      Если бы мы действительно для каждой вербовки просили бы разрешения начальника отдела, то это оказалось бы ужасным нарушением правил безопасности. БНД при этом совершенно упустила из внимания, что данные о настоящей личности каждого потенциального агента еще перед самой вербовкой должны были проделать долгий бюрократический путь по Первому отделу. Ужас!
      В начале июня Фредди вернулся из отпуска. Мы начали планировать дальнейшую стратегию. Нам скоро стало ясно, что хорошие результаты "Мюнхгаузена" прикроют нам спину для дальнейших вербовок. У нас в поле зрения было уже довольно много интересующих нас людей. Потому было много работы.
      8 июня 1992 года я снова встретил "Мюнхгаузена". Мы остановились на том, что он мое предложение еще раз спокойно обдумает. В этот раз я надеялся на твердое согласие. У него были дела в гарнизоне близ Врицена, потому мы встретились неподалеку от этого городка. Мы просидели вместе целый вечер в ресторане местной гостиницы и очень оживленно побеседовали. За столиком в отдалении за нами наблюдал Фредди, чтобы получить серьезное представление о "Мюнхгаузене".
      Это был для меня счастливый день. "Мюнхгаузен" не только дал согласие, но даже принес с собой некоторые документы. Примерно после часа разговора он вытащил папку из портфеля. – Вот, возьми это, – сказал он твердым голосом, – но мне нужно будет ее вернуть. Может быть, ты сможешь ее скопировать. Перелистывая, я сразу заметил, что все документы обозначены грифом "совершенно секретно".
      "Мюнхгаузен" улыбнулся: – Я передаю тебе полный и самый актуальный список состава всех самолетов и вертолетов всей бывшей Советской армии, то есть не только тех, что дислоцируются в ГДР. Полное расписание – со всеми номерами, с номерами частей, в которые они включены и так алее.
      У меня не было слов. – Могу я с ним на некоторое время выйти? – спросил я его. – Если ты только не оставишь меня наедине со счетом, – был его остроумный ответ. Я спрятал папку в большой пластиковый пакет и вышел из кафе.
      На соседней улице Фредди уже сидел в своей машине и ждал. – Нам нужно перефотографировать это, – сказал я ему, держа пакет в воздухе. – Но мы не можем снимать в машине. Вспышки фотоаппарата могут заметить, – возразил Фредди. – Тогда в багажнике, – ухмыльнулся я. Неохотно он заполз в неудобный "кабинет". Несколько раз он передавал мне оттуда камеру, чтобы я зарядил в него новую пленку. Через пятнадцать минут все было сделано. Фредди простился со мной, пошутив на жутком франконском диалекте: – Когда я расскажу это дома в Аурихе, мне никто не поверит. – Зато твои внуки однажды будут тобой гордиться, – ответил я ему, уходя.
      Этот список произвел в Пуллахе эффект разорвавшейся бомбы. Никогда раньше не удавалось получить секретные документы такого уровня. Соответственно хорошим было настроение и на Фёренвег. Американцы прыгали от радости. Наш умный и образованный российский старший офицер не только знал пять иностранных языков, но обладал и фотографическим взглядом, потому регулярно снабжал нас сенсационными данными. "Мюнхгаузен" превращался в настоящего агента высшего класса.
      В июне последовало еще несколько встреч. Мы получили от него оригинальные документы, фотографии и звукозаписи. Особенно вожделенными были кассеты с записями. На них он надиктовывал содержание документов, которые он не мог получить другим путем. Таким образом, мы получили от "Мюнхгаузена" блестящий список совершенно секретных бумаг. Здесь был список всего российского военного руководства, "Кто есть кто" их генералитета.
      Уже тогда "Мюнхгаузен" предупреждал нас об опасности, исходящей от его земляков. КГБ, подчеркивал нам, очень активен и располагает важными источниками в БНД. Это его беспокоило. Он просил о максимальной осторожности во всем, что могло привести к его идентификации. Мы тогда предположили, что слух о "кротах" в БНД был умышленной дезинформацией КГБ с целью профилактически противодействовать своим утечкам. Но хорошо, мы записывали все сведения и собирали их, не предпринимая дальнейших действий.
      Все прошло так, как мы ожидали. Успешная вербовка источника "Мюнхгаузен" принесла нам большое признание. Теперь мы получили достаточно простора для игры, чтобы продолжить работу в этом направлении. Но все больше хлопот доставляли нам наши американские коллеги из "Совместного аналитического подразделения в Берлине" ("Combined Analysis Detachment Berlin", CAD-B), как они сами себя называли. То одна, то другая надиктованная "Мюнхгаузеном" кассета терялась в их подвале.
      "Лакмусовый тест" в Ганновере
      Я снова заметил, что американская сторона возвращает немецкой стороне на порядок меньше разведывательных донесений, чем получает от нас. В конце концов, у нас всегда оказывалось слишком мало материала для наших аналитиков в Мюнхене.
      Я предложил Фредди устроить так называемый пробный бросок, своего рода лакмусовый тест. Идея состояла в следующем. Сначала мы копируем какой-то один текст "Мюнхгаузена" и отдаем его кому-то на перевод. Потом этот перевод отправляем в Пуллах нашим аналитикам, а оригинал, как обычно, отдаем американцам. Только так мы сможем проверить, что делает РУМО с нашей информацией. Несколько смутил нас вопрос, кто сможет перевести текст с русского на немецкий, без угрозы для безопасности нашего агента. О Центре не могло быть и речи, потому что там готовый перевод можно было ждать целый год.
      Тут я вспомнил о Петере Пиларе, моем бывшем коллеге по службе почтового контроля в Ганновере, садоводе-любителе. Он тогда был там нашим переводчиком с русского и даже сегодня – после тридцати лет службы – продолжал работать в БНД. Ему я вполне мог доверить такую специфическую работу. Фредди предоставил мне право принимать решения. – Если ты уверен, что он не проболтается, то позвони ему и договорись о встрече.
      На следующий день мы поехали в Ганновер. Точно в 12.30 Петер Пилар стоял перед нами. Он меня сердечно обнял. После того, как я представил ему Фредди, мы пошли в городской парк. Петер хотел показать нам старое здание федеральной садоводческой выставки. Там мы сели на скамейку в парке, и я начал рассказывать о нашей хаотической ситуации в Берлине, об убожеском положении с информацией и о неравноправном партнерстве с американцами. В конце беседы он пообещал нам свою помощь, хотя еще не знал точно, что именно мы от него хотим.
      Мы показали ему совершенно секретную бумагу, переданную нам "Мюнхгаузеном". Пятнадцать страниц, о которых наш поставщик сказал, что в них речь идет о дальнейшем использовании тактического и стратегического ядерного оружия. Я передал документ Пилару и с любопытством спросил: – Тут, вроде бы. что-то говорится об ядерных ракетах. Это правда? Он перевернул первую страницу, и руки у него начали дрожать. – Откуда, черт побери, это у вас? Вы вообще знаете, что вы с собой таскаете? Петер вернул мне маленькую стопку бумаги с таким выражением, будто хотел немедленно избавиться от груза.
      Потом он встал и прошел пару шагов, оглянулся направо и налево. Затем продырявил нас взглядом. А потом сделал глубокий вдох. – Вы ведь не издеваетесь надо мной, или как? Этот документ прямо из Генерального штаба российского министерства обороны. В этих бумагах полно деталей, например, точные координаты дислокации, точные данные о частях и соединениях. Документ перечисляет дальнейшие планы оперативного использования этих видов оружия. Послушайте, эта штука бесценна. Вам часто такое попадается? Я сделаю для вас перевод. Но это должно остаться только между нами.
      Петер снова подошел поближе. Он взял фотокопии и подержал их в воздухе. В его голосе появились нотки заговорщика. – У вас есть такие вещи? Вы приторговываете домашним вареньем российской армии, а эти там внизу до сих пор не могут предоставить вам переводчика? Я переводчик. Знаете, какую работу мне дают? Я сейчас должен переводить нынешние цены на продукты во Владивостоке. Ну почему только я продался этой разваленной лавке? Ну почему?
      Петер снова засунул бумаги мне в руку. – Подождите здесь, я скоро закончу работу. Я не хочу брать на работу эти документы. Я вернусь через двадцать минут. Потом я поеду на свою дачу, а завтра утром вы получите полный перевод.
      Похоже, Петер был очень разочарован. Во всем, что он говорил, сквозило убеждение, что в нашей Службе мало что функционирует, собственно, работает только то, что ты можешь сделать сам под свою ответственность.
      После окончания рабочего дня Петер вернулся. За это время он уже успокоился и теперь извинялся за свой взрыв эмоций. На следующее утро, еще до начала работы, мы снова встретились. Петер все старательно перевел и напечатал. Мы пообещали друг другу хранить молчание и поддерживать контакт, на тот случай, если нам снова понадобится его помощь.
      Фредди с немецким текстом поехал прямо в Мюнхен. Там ему пришлось уладить еще одну проблему. Как известно, нам было запрещено поддерживать прямые контакты с Центром, особенно с аналитиками. До этого додумались "большеголовые" из Первого отдела. По нашему мнению, это никак не могло быть в интересах Третьего отдела (анализ и оценка), в данном случае реферата 33 Н. Потому я связался с одним бывшим коллегой из службы почтового контроля, который за это время перешел в мюнхенский аналитический отдел. Хорст Элькенбах был коренастым, темноволосым типом, с которым я познакомился на курсах для штабных офицеров Бундесвера в Зонтхофене, а потом снова встретил его в БНД. Для нашего плана он подходил великолепно. Ему я мог слепо довериться.
      Операция "Обходной маневр"
      Хорст ни на что не мог закрыть глаза и всегда прямо высказывал свое мнение. Он вполне осознавал, что такая позиция может вредить ему лично. Но он был критически настроенным, последовательным офицером, каких мало. Его тогдашний шеф реферата 33 Р очень высоко его ценил. Случайно оказалось так, что именно он был основным получателем нашей разведывательной информации. Потому мы вместе начали нашу операцию "Обходной маневр" ("Bypass"). После того, как я связался с Хорстом по телефону, он свел между собой Фредди и шефа военно-аналитического отдела.
      Так как мой партнер не имел разрешения на посещение Центра под своим псевдонимом Тойбнер, то он просто показал охране свое удостоверение, выписанное на его рабочий псевдоним "Франке". Элькенбах провел его в бюро своего шефа. Там уже собралась небольшая группа аналитиков. У них глаза вылезли на лоб от удивления, когда Фредди описал им ситуацию в нашем филиале и потерю информации, передаваемой нами американской стороне и не возвращающейся нам назад. Потом он выложил на стол перевод документов.
      Фредди потом так описал эту сцену: – Тишина, полная тишина. Один коллега первым нарушил молчание. – Это просто сногсшибательно, – сказал он. Потом листки пошли по рукам. Снова все замерло. – Бомба, – сказал потом один. – Точно бомба!
      Был понедельник, и мы стояли на железнодорожной станции Берлин-Ваннзее. Как всегда, Фредди приехал на поезде, а я его оттуда со станции забрал. По пути к машине он во всех подробностях описывал все, что пережил в Пуллахе в 33 Н. – Затем они сказали, что мы получим от них точную оценку каждого сообщения. Все прошло неформально благодаря твоему приятелю. А теперь нам нужно как можно скорее передать новую информацию американцам, чтобы поскорее получить ее от них в обработанном виде назад и узнать, что CAD-B из нее выбросил. Дружище, Норберт, в их глазах мы выглядим просто супер.
      Когда мы вернулись в филиал, Гассинг встретил меня довольно угрюмо. Третий отдел в Мюнхене уже успел отреагировать. – Реферат 33 Н пригасил вас в Мюнхен. Они там внизу, похоже, думают, что мы тут изнываем от скуки. Речь идет, вероятно, о постановке задач и о паре конкретных вопросов. Лучше всего, договоритесь о встрече с ними на начало следующей недели. Тогда я тоже буду там, мы сможем пойти вместе.
      Остаток недели мы занимались обработкой администраций Ведомства федерального имущества, чтобы завязать там соответствующие контакты. Поездку в Мюнхен мы назначили на воскресенье, потому что наш шеф собирался приехать туда только в понедельник во второй половине дня. Нельзя было дать ему возможность участвовать в беседах, чтобы он своей неумышленной болтливостью случайно не насторожил американцев.
      В понедельник мы уже рано утром явились в реферат 33 Н. Сначала мы узнали, что наше приглашение в аналитический отдел наткнулось на неодобрение начальника Первого отдела. Он якобы до последнего момента пытался через свой подотдел 12, которому подчинялся наш филиал в Берлине, помешать нашему приезду. Однако 33 Н удалось настоять на своем, сославшись на особые обстоятельства и на важность информации. Но это, указали наши противники, будет единственным исключением.
      Аналитики с гордостью показали нам свои результаты. Что касается текста документов, переведенных Петером Пиларом, то из них американцы передали нам лишь выдержки из текста и двенадцать отдельных сообщений среднего качества. А аналитики БНД сделали из этого текста целых 80 разведывательных донесений. Большую их часть оценили на "отлично".
      В качестве примечания: система оценок БНД делит источников по степени их надежности на шесть категорий, обозначая их буквами от A до F. "А" означает "абсолютно надежный". Качество донесений оценивается цифрами от 1 до 6. Как и в немецкой школе, оценка "1" и тут самая высшая. Итак, результат нашего теста был однозначен. Но чтобы быть уже совершенно уверенными, мы провели еще одну попытку. В этот раз мы использовали намного больше документов И тем не менее, конечный результат был катастрофическим. Через три месяца выяснилось, что на мелях кооперации с американской военной разведкой РУМО застряло от 70 до 80 процентов всей полученной нами информации, не говоря уже о потерях качества.
      После этого обработка информации команды Даннау-Тойбнер шла по четкой схеме. Материал по системе "обходного маневра" отправлялся аналитикам в Мюнхен. Большая его часть потом возвращалась к нам, чтобы мы смогли передать ее американским партнерам. Раньше, до того, как мы придумали этот маневр, в Мюнхене оценивалось лишь то, что возвращалось нам от американцев, и именно это вносилось в досье агента. Этого было порой совсем мало. Но и того, что поступало в Мюнхен таким путем, хватило для БНД, чтобы классифицировать нашего "Мюнхгаузена" как суперисточник.
      Итак, из источника "Мюнхгаузен" струилось множество информации, и все были довольны. Но это ничего не изменило в основной проблеме. Внутренний источник такого рода требовал инфраструктуры, чтобы работать четко и надежно. Нужно было создать пути получения информации и связи. В БНД на это обычно требуется несколько лет. Но у нас такого времени не было. Потому мы в очередной раз решили вести работу за закрытыми дверьми в наших "кельях" в жилом доме в Букове. То, что мы задумывали и планировали наши действия здесь, вдали от суматохи филиала на Фёренвег, себя полностью оправдывало. Наша работа в команде складывалась великолепно, а Фредди был в лучшей форме и потому, что его нервы снова успокоились, придя в норму. Он все еще, правда, ругал "шарашкину контору", но ко всему подходил теперь сдержанней, был очень надежным, трудолюбивым и прилежным.
      "Стэй-бихайнд" снова в деле
      Эту кажущуюся идиллию в конце лета 1992 года взорвало сообщение "Мюнхгаузена" о том, что в начале 1993 года его отправляют на родину. И вот теперь нам приходилось со скоростью ветра создавать целую структуру с курьерами, связниками, адресами прикрытия, телефонными номерами и всем прочим. Запрос в Пуллах в очередной раз не принес результата. Нам нужны были практические советы по подготовке источника такого большого порядка, по работе с нашим новым сотрудником, по обращению с ним. Один оперативник-ветеран шепнул нам: – Тут вам никто не поможет, у нас еще не было внутренних источников такого калибра.
      По дороге от вокзала Ваннзее к придорожному кафе Цизар у меня вдруг возникла идея, которую я тут же высказал Фредди. – У меня есть решение. Мы мобилизуем всех наших источников "Стэй-бихайнд" и сделаем из них агентурных помощников для "Мюнхи" и всех, кто последует за ним. Их всех завербовали на самой последней фазе существования "Стэй-бихайнд", потому со всей вероятностью их еще не успели "засветить".
      Я продолжал: Перед обычными агентурными помощниками у них есть определенные преимущества, потому что они даже прошли некоторое разведывательное обучение. Нам просто нужно посетить их всех и сообщить им новое задание – и вот у нас готова целая сеть поддержки для нашего источника. Кроме того, она сможет послужить, как минимум, и для еще трех внутренних источников.
      Фредди, как всегда, проявлял скепсис, но был не против попробовать. Он был убежден, что с окаменевшими структурами нашей Службы у нас все равно ничего не выйдет.
      Мы составили план, нарисовали круги и линии связи. Мы записали все, что нужно для ведения такого важного источника. Вскоре у нас уже была система на бумаге, которую можно было обсуждать и дорабатывать. Кроме того, мы сформулировали наш стратегический план.
      Следующим утром в здании филиала присутствовали почти все. Все подразделение стояло в коридоре и даже позволило себе, на глазах начальства, опрокинуть по стаканчику. Был какой-то повод для праздника. Я прошел через толпу и в очень формальном тоне попросил у Гассинга назначить мне время для встречи. Доброжелательно он предложил мне зайти к нему в 13.00. Шеф был в прекрасном настроении. Он наслаждался окружавшим его почетом, купался в лучах славы.