Условно пригоден к службе

      Кудрявый посмотрел на меня: – Проходите, пожалуйста, поднимайтесь наверх. Господа в темных костюмах начали что-то бормотать. Кудрявый господин обратился к ним: – Господа, президент просит вас немного подождать. Совещание переносится на несколько минут. Потом он протянул мне руку и представился, пока мы поднимались наверх: – Меня зовут Цаузингер. Я личный референт господина президента.
      Разведка для президента
      Во время короткого пути наверх по лестнице я снова обдумал все. Моя большая злость утихла, потому что на меня произвел впечатление сам тот факт, что меня примет лично президент БНД. Но это ничего не изменило в моей главной позиции. Напротив, у меня было внутреннее спокойствие, необходимое мне, чтобы сказать моему самому главному шефу все, что я считал необходимым.
      Конрад Порцнер встретил меня у двери своего кабинета. Он поздоровался со мной спокойным, почти мягким голосом и попросил войти. Когда мы стояли у его письменного стола, он спросил: – Господин Даннау, что я могу для вас сделать? Что у вас на сердце?
      Я ответил ему спокойно и твердо: – Я хотел бы сначала сказать вам самое важное. Я не профессиональный ворчун. Я уже 22 года служу в Бундесвере, из них двенадцать лет здесь, в этой Службе. В самом начале я дал присягу. В то время я воспринимал это очень серьезно, и сейчас думаю так же. Эта клятва касалась, в том числе и верности принципам человеческого достоинства, правового государства и демократии. Но теперь я оказался в ситуации, в которой я вынужден уйти из БНД, потому что не вижу здесь ни отношение к людям, ни демократические и соответствующие принципам правового государства структуры, которые я собственно должен был защищать. Я думаю, вы, господин президент, имеете право узнать, почему я так считаю.
      – Заходите, – сказал он и провел меня к кожаным креслам, – присаживайтесь. Он сел с передней стороны стола, Цаузингер на диване у стены, а я в кресло напротив. – Что же случилось? – спросил Порцнер. Я по прядку рассказал о событиях последних недель, особенно подчеркнув последние разговоры с Херле и Смидтом. Президент мрачно взглянул на своего референта: – Скажите господам внизу, что это продлится еще некоторое время. Попросите их подождать, пока я приду.
      Ассистент встал и вышел. Порцнер подошел ко мне: – Погодите, мне придется все записать. Со своего письменного стола он взял большой белый блокнот.
      Потом я снова начал рассказывать. Он много расспрашивал о деталях и записывал. Цаузингер, который, вернувшись, тоже взял блокнот, время от времени качал головой. Президент внешне был спокоен и собран, но я заметил, что моя информация все сильнее его беспокоит. Он среди прочего попросил меня точно описать условия нашего сотрудничества с американцами. Я рассказал все до подробностей, не замолчав ни одной проблемы.
      С серьезным взглядом он обратился к своему помощнику: – Почему, собственно, некоторые люди тут, в Службе, проводят свою личную политику? Конрад Порцнер откинулся назад на спинку кресла и тяжело вздохнул. Открылась дверь. Вошла женщина и извиняющимся тоном напомнила, что собравшиеся внизу господа уже проявляют нетерпение. Тут президент прикрикнул на нее: – Когда я закончу, то я приду. В любом случае, совещание состоится. Скажите это им внизу. Секретарша втянула голову в плечи и исчезла так же быстро, как и появилась.
      Тем временем прошло уже почти два часа. Порцнер, попавший в БНД со стороны, бывший парламентарий Бундестага от социал-демократов, просился со мной краткой фразой: – Господин Даннау, нет ни малейшей причины, чтобы вы увольнялись со службы. Я очень благодарен вам за то, что вы пришли. Конечно, все рассказанное вами еще нужно серьезно проверить. Но уже сейчас я могу вам сказать, что из этого будут сделаны надлежащие выводы. Потом последовали два его указания. Из-за сложного положения с моей безопасностью мое место проживания объявлялось местом службы. То есть я мог решать все свои административные дела, не выходя из дому. Это правило касалось и моего партнера.
      Если возникнут проблемы, я мог, естественно через господина Ульбауэра обращаться к его референту. На тот случай, если мне понадобится позвонить в нерабочее время, я получу домашний номер референта. Референт мне тут же его продиктовал. Затем мы простились. Уходя, я договорился с Цаузингером встретиться с ним на следующий день, чтобы решить все формальные вопросы. На нижнем этаже уже было довольно шумно, когда я спустился туда по лестнице. В каминном зале собралось уже пятнадцать – двадцать человек. Когда я стал на нижнюю ступеньку, все вдруг замолчали.
      Без слов прошел я сквозь строй самых важных руководителей БНД, и мне это показалось похожим на наказание шпицрутенами. Опять тут был он, этот ледяной холод. Мой друг Фредди на моем месте сказал бы: – Все бумажные тигры, от которых толк лишь на коктейльном фронте, и больше ни для чего непригодны! Когда "толпа" осталась позади меня, я спонтанно подумал, что со всем справился. Но и тут я сильно ошибся. Эти дни были только началом.
      Снаружи ждал Фредди, смотревший на меня с вопросим в глазах: – Я уже подумывал пойти туда и вырвать тебя из их лап. Что ты сделал на этот раз? – Да, Фредди, с чего же мне начать. Я им все убрал со стола. Все убрал. – И ты думаешь, мы с этим справимся, – спросил он. И я, как всегда, ответил: – Да, Фредди, мы с этим справимся.
      Чувствуя в душе силу и уверенность в том, что теперь все образуется мы снова прибыли в отдел безопасности. Ульбауэр с нетерпением ожидал нашего рассказа. Все, что я сообщил, коллеги из 52-го воспринимали с удовлетворением. Тем не менее, в нашем положении мало что изменилось. Нас по-прежнему приходилось охранять, среди прочего, и из-за "материала Зорбас", нашего собрания сведений о возможных "утечках" из Службы. Отдел безопасности стремился получить от наших агентов еще больше информации в этом направлении. Потому мы по-прежнему сидели на двух стульях, служа двум господам.
      На следующий день мы впервые встретись с нашим новым непосредственным начальником в Первом отделе, доктором Карбергом. Его бюро находилось напротив дома № 109, на одном из верхних этажей. Он принял нас чрезвычайно доброжелательно. Высокий, худой, в очках, он совсем не был похож на всех наших прежних начальников. Здесь напротив нас сидел человек, производивший впечатление очень активного, но для которого работа и успех не означали в жизни все.
      Хотя он ничего не знал о моей встрече с президентом, и потому это никак не могло повлиять на его поведение, он сперва спросил меня о моих хлопотах и проблемах. Его интерес, показалось мне, был связан с искренней заботливостью. Его приятная и дружеская манера разговора помогла нам откровенно и честно рассказать обо всех наших проблемах. Несколько часов хватило нам для взаимного обмена мнениями. Особенно впечатляла нас его честная самооценка, касающаяся управления агентами. Доктор Карберг долгое время работал в резидентуре БНД в Лондоне и накопил там большой опыт. Но с нашей ежедневной рутиной в Центре это, конечно, нельзя было сравнивать.
      Новый шеф тоже считал необходимым разобраться с некоторыми "хвостами" прошлого. Но в основном его интересовало будущее. Ученый-геолог по профессии, доктор Карберг оказался и хорошим стратегом. Он стал заместителем Херле, но с ним у Карберга было мало общего. Для Карберга на первом месте стояли люди: сотрудники, их семьи, агенты. Мы были согласны с ним, что с лучшим отношением к людям, с лучшим обликом человека Служба сможет достичь лучших успехов. И как раз в отношении к людям Карберг и Херле отличались как небо и земля. Мы с того дня стали называть Карберга "большим доктором", а его начальника "маленьким доктором". Увидев эти новые перспективы, мы вновь стали смотреть в будущее с большим оптимизмом.
      Палки в колеса
      Доктор Херле вначале не стал выполнять распоряжение президента, а, напротив, приказал, чтобы мы оставались в Мюнхене все время, пока указание не поступит к нему в письменной форме. Целых шесть недель длились проволочки, пока он не дал свое согласие. И все шесть этих недель нам постоянно угрожали дисциплинарными наказаниями, если мы не будем оставаться всю рабочую неделю в Мюнхене. Два распоряжения о нашем переводе были, как нам сообщали, якобы потеряны в ходе внутренней пересылки из одного отдела в другой. Ситуация была безумной. Все знали, что произошло, только Херле продолжал настаивать на нашем присутствии. Я еженедельно писал отчеты о моей деятельности за каждый день, которые далеко выходили за привычные рамки. Каждый телефонный звонок, каждое иное служебное поручение мною тщательно фиксировалось в отчете. Доктор Карберг, который, естественно, обязан был быть лояльным по отношению к своему шефу, принимал у меня отчеты со словами: – Я не понимаю его, да и никто не понимает его. Но что я могу сделать? Я ему сообщил, что здесь все в полном порядке.
      Когда бумага о моем переводе, наконец, была передана лично доктору Херле, ему ничего не оставалось, как нехотя уступить. – Если вы полагаете, что это продлится долго, – прикрикнул он на нас, – то вы ошибаетесь. Ситуация становилась для нас тяжелее с каждым днем. Херле достиг высот мастерства в единственной сфере деятельности, в которой он на самом деле был асом, – в интриганстве. За нашей спиной он начал служебные расследования, потому что якобы нашел какие-то некорректные или подозрительные моменты в нашей деятельности.
      Среди прочего, он передал части оперативного досье одного из наших лучших информаторов в Баварское земельное управление уголовной полиции. А в этих документах была не какая-то чепуха, а настоящие данные о личности источника. Например, Херле выразил сомнения по поводу подписей источника. При этом каждый мог понять, что подписи на расписках были идентичны подписи в паспорте информатора. Потому из этой акции ничего не вышло, кроме большого риска для агента.
      Конечно, я говорил с ним об этой бессмысленной акции и указал на опасность, которой из-за таких действий может подвергнуться агент. Вот тут Херле и выдал фразу, полностью показавшую его позицию: – Ну а что вы, собственно, хотите. В конечном счете, они все равно преступники: шпионы, предающие свою собственную страну.
      В 1996 и 1997 годах Херле инициировал три больших расследования. В первую очередь проверялось управление агентами и особенно финансовые расчеты с ними. За этим следовали личное окружение и личные контакты. Все персональные проверки завершились положительно. На нас ничего не удалось повесить.
      Маленький доктор все старался задать нам перцу. Но откуда исходило это все? Зачем он делал это? Какая была у него причина, чтобы так третировать двух своих лучших агентуристов? Комментарии Херле, касающиеся наших отчетов, вдруг стали невероятной длины. Казалось, он пытается вовлечь нас в интенсивную переписку, которую можно было бы даже считать дружбой по переписке – если бы только она исходила не от него. В одной из больших обобщающих оценок деятельности Фредди и меня, вышедшей из-под пера тогдашнего уполномоченного БНД по вопросам безопасности, был, к примеру, такой пассаж:
      _"На самом деле в прошлом было много подозрений, касающихся бывшего места службы данных оперативников. Они простирались от подделки подписей до растраты выделенных для оплаты труда агентов денег и многого другого. Но все эти подозрения были тщательно проверены нашей службой, и было выяснено, что они необоснованны. Тем не менее, наговоры не прекратились. Было похоже на то, что этих оперативников хотят на все времена представить людьми, недостойными доверия"._
      Одновременно Херле начал за нашей спиной устанавливать контакты с нашими источниками. Первая попытка была ужасно неуклюжей. Когда мы встречались с агентом, проходящим под псевдонимом "Лилиенталь", он вдруг послал другого агентуриста-связника по фамилии Шубек и, не долго думая, приказал нам передать ему "Лилиенталя" на связь. Нам пришлось подчиниться приказу, хотя эта процедура никак не соответствовала правилам нашего ремесла – такие глубокие изменения не должны происходить без тщательной заблаговременной подготовки.
      С источником "Уленшпигелем" Херле поступил тоньше. По его просьбе мы взяли на встречу с "Уле" нашего бывшего шефа Шёнера. Потом произошло следующее. Шёнер уехал раньше окончания встречи. Но прямо перед тем, как отправиться на вокзал, он успел поговорить с "Уленшпигелем" наедине. Он в лоб спросил его, не хочет ли он работать исключительно с ним. У Фредди и меня, мол, скоро возникнут большие проблемы, а потом нам придется уйти из фирмы. Кроме того, он, Шёнер, сможет предложить ему больше денег. "Уленшпигель" был очень обижен и горько жаловался нам. Разве так можно поступать, говорил он. "Уле" сожалел, что вокруг него шла такая мелкая возня.
      Третья "обходная операция" доктора Херле тоже оказалась неудачной. Нас вызвал к себе Карберг. Херле, сказал он, приказал ему немедленно взять на себя связь с агентом "Мюнхгаузеном". Но Карберг выступил за чистую передачу, чтобы не обидеть никого из задействованных лиц. Мы были не в восторге, Кто же добровольно хочет отдать такого успешного агента? Но мы все-таки, в конечном счете, организовали передачу, потому что в наших глазах Карберг был серьезным разведчиком.
      Четвертый случай касался агента под псевдонимом "Рюбецаль". Его история говорит сама за себя. Естественно, нашими сведениями, которые мы собирали под общим названием "материал Зорбас" и касались возможного русского "крота" в БНД, интересовались не только люди из отдела безопасности. В берлинские времена Херле отбросил наши первые сведения, как "не имеющие никакой ценности", но теперь он хотел все точно знать. Указания на утечку в Службе поступали в первую очередь от агента "Рюбецаля". Жажда знаний доктора Херле ко всему, что касалось донесений "Рюбецаля" не знала границ. При этом он никоим образом не отвечал за какие-либо контрразведывательные операции.
      Источник и все вокруг него действительно относились к сфере ответственности Херле. Но содержание донесений обычно отправлялось только аналитикам, а намеки на возможную утечку только службе внутренней безопасности. Херле повел себя очень странно, как только узнал, что у "Рюбецаля" есть доступ к очень важной и специфической информации. И если в прошлом он был очень прижимист при выдаче денег на оперативные расходы, то в деле "Рюбецаля" он вдруг проявил невиданную щедрость. Он был готов заплатить любую сумму и превзошел самого себя, разбрасываясь комплиментами в превосходной степени.
      16 апреля 1996 года Херле сходу сделал заявку в центральное финансовое управление БНД 90 FY на получение ста тысяч долларов для "Рюбецаля", даже не зная, будет ли "Рюбецаль" поставлять вообще ценную информацию. Кроме того, через своего заместителя по оперативной безопасности Мёдлинга он заказал дополнительно пятьсот тысяч долларов. Но об этом мы узнали намного позже встречи и прямо остолбенели от изумления.
      Что на самом деле произошло на встрече в Лондоне?
      История протекала так. На обычной рутинной встрече в лондонском отеле "Гемпшир" 7 марта 1996 года "Рюбецаль" отказался встречаться с неизвестными ему сотрудниками БНД. Именно из-за того, что он знал о возможном "кроте", он проявлял необычайную осторожность. Теперь предстояла новая встреча с ним, 17 апреля 1996 года, снова в британской столице. Когда до нашего отъезда оставались считанные дни, доктор Херле вдруг заявил, что хочет поехать с нами, чтобы лично познакомиться с "Рюбецалем". Это нас вовсе не обрадовало.
      Разгорелась дискуссия о смысле и бессмысленности такой поездки. В доме № 109 поднялись волны. После всего случившегося мы больше не могли доверять шефу 12 А. Мы боролись изо всех сил за наш источник. Кроме того, указывали мы, есть неписаный закон, по которому без предварительного согласия информатора на встречу с ним нельзя приводить незнакомых ему людей. В совещании принимали участие не только Херле, Мёдлинг, Фредди и я, но также Вильгельм, Ульбауэр и еще три человека из отдела безопасности. Целая команда высказывала возражения, всеми силами они пытались отговорить доктора Херле от поездки в Лондон.
      Когда Вильгельм в конце заседания еще раз взял слово и прямо спросил его, какую пользу принесет его участие во встрече, Херле отреагировал с обидой и сослался на свой статус начальника. Тем не менее, результат совещания можно было считать положительным. Сначала я должен был наедине встретиться с "Рюбецалем" и подготовить его к встрече с нашим шефом. Это решение было даже внесено в письменный протокол.
      Во второй половине дня мы забрали доктора Херле из Тауфкирхена, где он жил, и вместе поехали в аэропорт. В 19.30 мы прибыли в Лондон и поехали в отель "Беркшир". Мы сгорали от нетерпения – как же будет двигаться "в поле" великий профессионал разведки доктор Херле. Это была катастрофа. Не имея никакого представления об осторожности и скрытности, он просто топал по Лондону. Мы, в отличие от него старались вести себя незаметно.
      На следующий день, ровно в полдень, мне позвонил "Рюбецаль". Он уже был в Лондоне и хотел встретиться с нами в номере 506 отеля "Маунтбэттен". Мы вышли из отеля и двинулись на Монмаут-стрит, которая находится вблизи "Ковент-Гардена". На площади Лейсестер-Сквэйр мы разделились. Доктор Херле остался в кафе. От станции метро Лейсестер-Сквэйр Фредди пошел самым коротким путем по Монмаут-стрит прямо к отелю "Маунтбэттен", в то время как я повернул налево и пошел в обход через Чэринг-Кросс-Роуд и Шэфтсбери-Авеню. Таким образом, я шел с северного направления, навстречу Фредди, к гостинице, где остановился агент. Это была для нас знакомая и давно привычная процедура.
      В 14.00 я сидел у "Рюбецаля", только что вернувшегося с обеда. Примерно час мы беседовали, обсуждая будущую встречу с доктором Херле, который должен был быть представлен ему под именем Берг. "Рюбецаль" снова был очень скептичен, но, в конце концов, согласился.
      Фредди пришлось около получаса ждать снаружи. Проверив, что все было спокойно и ничего не вызывало подозрений, он отправился к доктору Херле. Я встретился с обоими примерно в 15.30. После моего рассказа о встрече с "Рюбецалем" мы обсудили дальнейший план действий. В 19.00 я должен был снова встретиться с "Рюбецалем", а через короткое время привести шефа. Фредди предложил в оставшееся время вместе погулять по Лондону. Но "маленький доктор", поблагодарив, отказался. – Идите спокойно сами, – сказал он, – я хочу еще немного побродить вдоль Темзы. Встречаемся в 18.00 в нашем отеле. Нас это тоже устраивало, поэтому в 16.00 мы расстались на площади Лейсестер-Сквэйр.
      Ровно в 19.00 мы стартовали из паба, находившегося напротив отеля "Маунтбэттен". Доктор Херле (Берг) остался ждать. Он должен был войти в фойе только через десять минут после нас и там ждать оговоренного сигнала. Но дозвониться в номер "Рюбецаля" мне не удалось. В бюро регистрации я спросил о джентльмене из номера 506. – Сорри, ответили мне, – он съехал еще в 17.00. Нас как будто громом ударило. В отвратительном настроении мы вернулись к доктору Херле. Мне было ясно, что нас ожидает трудный разбор дела. Никто не смеется над таким провалом встречи.
      Но мы ошиблись. Реакция нашего начальника была совершенно неожиданной, и нам долго не удавалось ее себе пояснить. Я был страшно зол на "Рюбецаля" и рассуждал, что бы могло с ним произойти. А Херле, наоборот, смотрел на нас спокойно и пожимал плечами: – Не переживайте так. Всякое бывает. Я беру всю ответственность на себя. Потом он повернулся и заказал нам три бокала "Гиннеса". Я спросил Фредди:- Что еще за ответственность? Что происходит? – Я вообще уже ничего не понимаю, – был его ответ, – я просто хотел бы узнать, почему "Рюбе" сбежал. Окончание путешествия прошло без заметных событий. И если я самому себе казался идиотом, то Херле вел себя как "крутой", как будто мы прокатились в Лондон просто на экскурсию.
      Решение загадки
      Загадка была решена лишь четыре месяца спустя. На следующей встрече, 8 августа, в Лозанне, "Рюбецаль" объяснил нам причину своего срочного отъезда. После того, как мы встретились в "Маунтбэттене", он еще отправился по магазинам, и в 16.15 вернулся в свой номер. Через полчаса у него зазвонил телефон. В трубке был мужской голос, который поздоровался с ним на русском языке: – Здравствуйте, господин… Как вы поживаете? Потом звонивший перешел на немецкий: – Могу я с вами немного поговорить? "Рюбецаль" поинтересовался у звонившего, кто он такой. Тот ответил, что он друг. Тогда наш информатор запаниковал, упаковал свои вещи и исчез.
      Звонил ли "Рюбецалю" сам Херле, осталось тайной. Он, в любом случае, это решительно отрицал. Против его версии свидетельствует тот факт, что он один был не с нами, когда "Рюбе" позвонили. Кроме Фредди и меня, только Херле знал, в какой гостинице и под каким именем остановился наш агент. И если звонил именно он, то становится понятно и почему Херле так спокойно воспринял наш рассказ о сорвавшейся встрече, и его слова об ответственности. Кроме того, именно для этой встречи в Лондоне он без нашего ведома запросил у финансистов Службы уже упомянутые сто тысяч долларов. Мы располагаем предписанием о выдаче денег, выписанным на основе письма за номером Pr 0147/96.
      Через несколько недель после провала в Лондоне наш конфликт с ним достиг абсолютного апогея. "Рюбецаль", который только много позже рассказал нам о странном звонке, тогда сам позвонил из Лондона, в первый раз после своего спешного отъезда из отеля. В Англии как раз проходил чемпионат Европы по футболу, и наш человек, похоже, приехал туда без материала, просто так. Но он хотел поговорить с нами о принципиальных вещах, в том числе и о несостоявшейся последней встрече. Я не хотел, чтобы источник диктовал мне дату и время встречи. Кроме того, после последней неудачи требовалась особенно тщательная подготовка. А еще из-за футбольного первенства у нас были бы проблемы с авиабилетами до Лондона и с местами в тамошних гостиницах. Потому спешка не требовалась, и я предложил "Рюбецалю" встретиться с нами в период с 16 по 23 августа, а до этого созвониться по телефону в июле.
      Как и положено, Фредди и я отправились к доктору Херле, чтобы доложить о звонке "Рюбецаля". Его первая реакция обескуражила нас. Он моментально сильно побледнел и медленно встал. Я на мгновение замолчал и посмотрел на моего партнера. Фредди слегка поднял брови. Чуть приоткрытым ртом с белыми губами Херле тихо промолвил: – Да? Затем последовала пауза: – И что? Тут я подробно рассказал о звонке и о моих планах. Лицо нашего собеседника снова приобрело нормальный цвет. У нас возникло четкое чувство, что сообщение о звонке почему-то испугало его.
      Ошеломленный, он, слегка заикаясь, отдал приказ. – Позвоните ему. Срочно. Мы прямо сейчас летим в Лондон. Сегодня. Или завтра. Все равно. Давайте, займитесь. Я спросил его, считает ли он это действительно правильным. Кроме того, мне только сейчас пришло в голову, что я не знаю, куда мне звонить "Рюбецалю" Я понятия не имел, в каком отеле он остановился. Лицо Херле из белого превратилось в красное. Он заорал: – Звоните ему! Спросите о нем в больших лондонских отелях! Звоните во все гостиницы, где он когда-либо останавливался. Мы летим в Лондон. – Но таких гостиниц может набраться пара дюжин, или даже больше, – пытался я возразить. Херле впал в полную истерику: – Да по мне, хоть сотня гостиниц! Фредди и я покачали головой, оставили разбушевавшегося Херле и вышли.
      Мы снова направились на нижний этаж, к коллегам из отдела безопасности. По пути к лифту Фредди сказал:- Сейчас он вообще сошел с ума. Эта контора – сумасшедший дом. Он все время упрекает нас в том, что мы не профессионалы, а потом хочет, чтобы мы обзвонили все отели на острове и всех открыто спрашивали о нашем агенте. Норберт, ты хоть что-то понимаешь?
      Ульбауэр терпеливо нас выслушал. Он был согласен с нами. "Рюбе" мог остановиться в любом отеле. Из-за футбольного чемпионата было возможно все. Начальник службы безопасности собрал нескольких своих коллег и объяснил им проблему. Франк Оффенбах, который как раз был в бюро, выругался: – Да если бы в моей лавке кто-то хотя бы попытался сделать что-то подобное, я тут же распрощался бы с ним. Что это у нас за шарашкина контора? Никого идея Херле не воодушевила, и никто ее не поддержал. На вторую половину дня было назначено совещание. Участниками его снова были Херле и Мёдлинг, реферат которого назывался теперь не 12 А, а 13 А, Томберг, Ульбауэр и Гайсбауэр из 52 D и начальник 52-го подотдела Вильгельм. Вопрос был подвергнут подробному обсуждению, но к единому мнению так и не пришли. Потому в конце Вильгельм взял на себя инициативу. Как самый старший по должности на совещании он отдал такое письменное распоряжение: "Исходя из соображений безопасности господину Даннау после дополнительной консультации с UAL 52 не разрешается разыскивать агента в отелях города Лондона".
      Херле был в ярости из-за того, что его приказ пришлось отозвать. Он обратился к тогдашнему начальнику Пятого отдела Фёртчу и попросил о нашем переводе. Кроме того, он передал нам, что больше вообще не хочет нас видеть. 1 августа 1996 года мы формально перешли в 52 DB, то есть, к Ульбауэру. К тому времени Фредди и я получили новые оперативные псевдонимы. Даннау превратился в Буземанна, а Тойбнер – во Фрайзинга.
      Все последующее время нас за спиной продолжали обвинять в хищениях и прочих служебных проступках. Это привело к еще двум большим внутренним расследованиям, о которых мы – подозреваемые – вообще ничего не узнали. На нас оказывалось давление, которое вскоре уже нельзя было выдержать.
      Несмотря на длительное копание в нашей личной жизни и попытки найти проступки в нашей прошлой деятельности, каждый раз эти расследования заканчивались положительным для нас результатом.
      "Козак-3" – дело Фёртча
      В дальнейшем мы продолжили сбор информации, поступавшей от наших агентов, и указывавшей на наличие "крота" в БНД. При этом выяснилось, что наш "Рюбецаль" располагал превосходным доступом к такой информации. После следующей поездки в Швейцарию – мы встретились с "Рюбецалем" в начале августа в Лозанне – дело дошло до окончательного скандального разрыва с шефом снова переименованного подразделения 13 А доктором Херле. От уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга мы получили приказ собрать все новые сведения по делу "Зорбас". На Женевском озере "Рюбецаль" как раз снабдил нас актуальным, очень хорошим материалом из российской спецслужбы. Некоторые сведения давали представление о структурных изменениях в секретных службах нашего восточного соперника. "Рюбецаль" был очень напряжен и удивительно осторожен. Он был согласен продолжать работу с нами, но указывал на свою рискованную ситуацию. Тот факт, что загадочного человека, звонившего ему в Лондон, агент охарактеризовал как немца среднего возраста, нас отнюдь не успокоил. Напротив. Если это был действительно Херле, то чего он хотел этим добиться? Почему он поступил так?
      Еще до нашего возвращения домой я непреднамеренно вызвал бурю. Я позвонил уполномоченному по оперативной безопасности Мёдлингу и сообщил ему, что встреча прошла благополучно. Очень нетерпеливо он спросил меня о новом материале "Зорбас". Как всегда я ответил уклончиво: – Мы получили заказанную поставку и много хороших отдельных экспонатов.
      Мёдлинг поздравил нас и пожелал счастливого пути домой.
      Телефонный террор
      Не прошло и получаса, когда мы как раз выезжали с пересечения Виллар-Сен-Круа на автобан А 9, идущий по направлению к Монтре, как на мой мобильный телефон позвонил "маленький доктор". Мы ему тоже доложили, как все прошло. Тут он попросил нас возвращаться побыстрее и в тот же день передать новый материал лично ему. Он дождется нас, когда бы мы ни приехали. Его последние слова до сих пор звучат в моих ушах: – И как я вам уже говорил: все идет ко мне. Ко мне лично. Не к Мёдлингу и не к кому-либо другому. Я вас жду.
      – Фредди, что ты об этом думаешь? – спросил я моего задумавшегося попутчика. – Здесь что-то не так, – таким был его вывод, – сколько мы уже получали информации, и никто не проявлял никакого интереса. Когда бы и где бы и как бы мы не привозили ее в Пуллах. А теперь он прямо создает из этих сведений дело государственной важности. Чего же он собственно хочет? – Мне тоже все это представляется очень сомнительным, – заметил я, – и почему он так стремится заполучить именно "материал Зорбас"? Он ведь предназначен для 52-го подотдела. Если мы добывает обычный материал для аналитиков, то он даже не заглядывает в него. Но все равно, пусть делает, все что хочет. Главное, чтобы он дал нам спокойно работать.
      Через некоторое время, когда мы как раз проезжали Фрибург, мобильный телефон снова зазвонил. Теперь это был Ульбауэр. – Ну, мастер, как все прошло? Все гладко? Как ваши дела? Я сообщил ему то же самое, что уже успел рассказать Мёдлингу и Херле. Потом он поздравил нас двоих. На следующий день, сказал он, мы должны зайти к нему, чтобы отдать причитающуюся ему часть документов из России.
      Я рассказал ему о противоположном приказе. Его ответ: – Ни в коем случае не отдавайте бумаги в другие руки. Я перезвоню вам через полчаса. Его следующий звонок последовал скоро. И мы снова получили от него указание не предавать ничего из нового материла – ни в устной, ни в письменной форме, в Первый отдел. Его начальники, так сказал Ульбауэр, сказали бы то же самое.
      Теперь обстановка стала еще напряженней. Через Цюрих и Сент-Гален мы приближались к немецкой границе. На баварской земле телефон зазвонил снова. Теперь это был опять доктор Херле. Куда мы доехали и сколько нам еще осталось. Я рассказал ему о звонке Ульбауэра и об его распоряжении. Доктор Херле заорал в трубку, что тут он начальник. Если я не выполню его приказ, то нас ждет дисциплинарное взыскание.
      Мы остановились в придорожном кафе и выпили кофе. Когда мы снова сели в машину, то увидели что на наш "мэйлбокс" поступили новые звонки от господ из Первого и из Пятого отдела с просьбой перезвонить. Я еще не успел прослушать все накопившееся, как телефон зазвонил опять. Это был Ульбауэр: – Я поговорил с людьми из Первого. Документы идут ко мне и баста! И если мы не выполним это указание, нас ждет дисциплинарное наказание. А потом снова позвонил Херле: – Материал идет ко мне!
      БНД явно превращалась в оперетту. – Что же нам делать, Фредди, – спросил я моего напарника. Он только потер лоб ладонью и расстроено покачал головой.