Условно пригоден к службе

      Ежедневный стресс на Фёренвег
      На следующий день в берлинском филиале нас ожидал холодный душ. Гассинга не было. Он провел выходные в Баварии и хотел воспользоваться понедельником для визита в Пуллах. Но в бюро нас поджидал его новый заместитель: Темпо! Несколько месяцев после того, как Герт ушел на пенсию, мюнхенцы подыскивали ему замену. В каком досье БНД наткнулась на имя Темпо, мне до сих пор непонятно.
      Приблизительно пятидесятилетний "настоящий руководитель подразделения" (так он сам себя титуловал) аккуратно зачесывал жиденькие светлые волосы. Его лицо отличалось двумя особыми приметами. Первой были тяжелые мешки под глазами с черной каймой. Другой – искусно завитые усы, из-за которых коллеги прозвали его "Шнауцером". Он говорил с баварским акцентом, вернее, пытался. Родился и вырос он где-то в Рурском бассейне. В любом случае, когда он говорил, складывалось впечатление, что примерно так пытался бы телеведущий Йохен Буссе имитировать голос футбольного тренера Франца Беккенбауэра.
      Его личная секретарша, которая прибыла в филиал на пару недель раньше, чтобы заниматься организацией работы с оперативными досье, одной фразой прояснила все вопросы. Я спросил ее, считает ли она нового заместителя по оперативной безопасности нормальным человеком. Она тут же провела меня в его кабинет и показала на стену, всю обклеенную фотографиями: – У того, кто в своем рабочем кабинете развешивает так много своих фотографий, точно "не все дома". Я видел на стене Темпо, катающегося на лыжах. Темпо на море, Темпо на кухне, Темпо в походе. Вся стена с одним мотивом: Темпо.
      Когда он встретил меня тем утром в понедельник, то выглядел будто с похмелья и не в лучшем настроении. – Откуда вы тут взялись, – проворчал он в наш адрес. Пыхтя, он ушел в свой кабинет и вернулся с каким-то формуляром. – С сегодняшнего дня здесь все будет по-другому! Он продолжал ругаться: – Такого, как было раньше, здесь больше не будет. Теперь все будет четко регистрироваться и фиксироваться.
      Я не верил своим глазам. Он махал у меня перед носом формуляром, который составили американцы. Он назывался "Сопроводительный формуляр донесения", сверху и снизу жирными буквами по-английски было написано: "CONFIDENTIAL". В нем следовало указывать настоящее имя агента, его агентурный псевдоним или название операции, его агентурный номер или номер запроса на идентификацию личности, данные о встречах, а также точные сведения о передаче материала. В будущем такой формуляр должен был крепиться к каждому разведывательному донесению. Зная об объеме получаемой нами информации, американцы только для нашей команды заботливо подготовили 500 бланков. Фредди уставился на этот листок: – Теперь все сошли с ума. "Шнауцер", правда, считает, что это здорово. Если мы заполним такие формуляры, то можем прямо передать наших агентов в руки расстрельной команды. Потом он открыл окно и прошептал: – Если бы "Шнауцер" узнал, что материал, который он получает, уже до того попадает в Мюнхен, с ним случился бы инфаркт.
      Американцы разумно обосновывали это свое нововведение. Они говорили, что если получат все полностью заполненное, то могут принять финансовое участие в оплате разведывательных контактов. Конечно, они, во всяком случае, должны были бы знать, кто получит деньги или кому они предназначены.
      Но это не только представляло собой опасность для наших агентов, но мы рисковали еще и тем, что их перевербуют на себя наши американские друзья. Наши источники могли бы стать объектом давления и шантажа для американской разведки. Несомненно, в таком случае американцы бы точно знали, кто и что поставляет. Я мог только покачать головой по поводу такой наглости. Но еще больше я злился на нашего нового уполномоченного по оперативной безопасности, который, собственно, как раз и прилетел из Мюнхена, чтобы обеспечить безопасность наших источников.
      – Ничего. – внушал я Фредди. – ни одно настоящее имя сюда не попадет, ни в сопроводительный формуляр, ни в оперативные досье. Я не стану убийцей. Мы там вербуем людей, которые нам доверяют. Наши результаты превосходны. Мы тратим на все это меньше денег, чем все остальные. Потому они получат от меня настоящие фамилии только в том случае. когда я буду абсолютно уверен, что они смогут с ними правильно обращаться. Вот и все! Точка!
      Фредди должен был еще "переработать на колбасу", как он выражался, десять отдельных донесений от "Мюнхгаузена". Их уже видели в Мюнхене, и теперь мы могли нашим привычным путем передать их американцам. Итак, я начал диктовать Фредди данные для сопроводительных формуляров. В них теперь попадало все, что я смог вспомнить из звучных русских фамилий. Что мне взбрело в голову, то мы и вписывали в формуляры, от Горбачева и Шеварднадзе до Толстого и Пастернака. Меня это все так "достало", что я припомнил даже Иосифа Сталина и некоего Григория Распутина. Услышав последнюю фамилию, Фредди недоверчиво спросил: – Неужели на самом деле писать Распутина? – Пиши, пиши и его. Они ведь не хотят по-другому. Не бойся, я лично передам донесения в руки "Шнауцеру".
      Через пятнадцать минут мы вышли из кабинета. Фредди отправился к кассе, а я к заместителю по оперативной безопасности. Я бросил ему на стол пачку донесений. Он быстро пролистал бумаги и поднял взгляд с видом триумфатора: – Ну вот. Можно же так. В точку! "В точку!" он говорил всегда, когда думал, что нашел самый "железный" аргумент. Порой он пользовался этим словом и тогда, когда никто из нас не мог понять, что именно он имел в виду. Это все время приводило к его раздражению, на которое мы реагировали пожиманием плечами.
      "Шнауцер" любил хвастаться своими источниками в Восточном блоке. Как только он начинал говорить на эту тему, приходило время сматываться. Мы уже к тому времени знали – в БНД никакой секрет не хранится долго – что в начале восьмидесятых он вел всего одного агента. Речь, вроде бы, шла о почтальоне из Будапешта, который раз в год информировал его об актуальном экономическом положении в Венгрии. Но это, конечно, могло быть и целенаправленной дезинформацией из Центра.
      В любом случае, мы в тот вечер и словом не обмолвились об "Уленшпигеле". Этому суждено было случиться только через несколько недель. Переданный им материал Фредди отвез в Мюнхен. Уже через день мне позвонил один из аналитиков. У него не хватало слов, чтобы выразить свой восторг. Документы были просто сенсационными. Если так пойдет и дальше, то разведслужбы партнеров будут в этой сфере зависеть от нас. Это было хорошо. Бальзам на душу.
      Этой весной мы встречались с "Уленшпигелем" несколько раз, чтобы получить как можно больше информации и укрепить с ним личный контакт. Чтобы ему было легче передвигаться, мы купили ему машину. В Потсдаме, где дислоцировалась его часть, мы запарковали ее на одной из боковых улиц. Машина служила "мертвым почтовым ящиком", но порой он выезжал на ней на встречи с нами. Красный "Гольф" нами нигде не упоминался, ни в одном отчете и ни в одном разговоре.
      Мы боялись, что американцы могут благодаря этому автомобилю обходными путями выйти на настоящее имя "Уленшпигеля". Нас и так уже беспокоило, что американцы Марк и Ганс больше не отводили нас в сторону, когда мы бывали в доме на Фёренвег. Еще мы заметили, что они всегда звонили нам как раз тогда, когда мы были в дороге к одному из наших агентов. Это нас очень тревожило и привело к тому, что мы все больше и больше скрывали наши источники и данные о встречах с ними.
      Нам доставляло хлопот и еще одно обстоятельство. И "Уленшпигель", и "Мюнхгаузен" с самого начала в расплывчатых словах намекали на то, что у КГБ в БНД может быть "крот". Именно "Ули" все время просил нас быть очень осторожными с данными об его личности, потому что, попади они в досье БНД, он не будет уверен в своей безопасности. Что же на самом деле за всем этим крылось? Мы тщательно собирали каждое упоминание, любой намек, все, что могло подкрепить это подозрение. Для этого Фредди специально купил блокнот, в который мы записывали все после каждой встречи. Мы записывали, что нам рассказывали источники умышленно или отвечали на наши вопросы, все как бы между делом сделанные замечания и брошенные походя фразы.
      С течением времени нам стало ясно: у "Уленшпигеля" был какой-то доступ к этой очень чувствительной и конфиденциальной сфере, если не прямой, то опосредованный. Да он и сам не долго скрывал это. Он назвал имя одного офицера, который, как он дал нам понять, имеет доступ к российской разведке. Был ли этот человек сам офицером внешней разведки бывшего КГБ или разведчиком военной разведки ГРУ? Торговал ли этот человек информацией, или нас намеренно уводили на ложный путь? Это надолго оставалось для нас тайной. Но это был как бы вызов нам. Мы как раз решили выйти на это связующее звено с российскими разведывательными службами.
      "Уленшпигель", наконец, решился нам помочь, хотя этот путь и был полон препятствий.
      Работа источника "Уленшпигель" протекала великолепно. Через полгода им интересовались уже не только аналитики Третьего отдела, но и проныры из Первого отдела (агентурная разведка). Уже существование агента "Мюнхгаузена" их ошеломило. Теперь была вторая "хлопушка" того же рода, как выразился один из мюнхенских шефов.
      Неожиданно нас стали охотно приглашать в Пуллах. С любопытством нас расспрашивали ответственные лица и многие другие, которым, собственно, не должно было быть до всего этого никакого дела. Вот небольшая хронологическая выборка комментариев ответственных лиц в Первом отделе, в виде заметок на полях заявок на оперативные расходы и на рапортах об агентурных контактах и встречах:
      14 декабря 1993 года – "первоклассный внутренний источник с самым лучшим доступом".
      17 ноября 1994 года – "поток донесений выше среднего".
      4 апреля 1995 года – "самая лучшая информация по нынешнему кризису".
      22 апреля 1995 год а – "33 НВ более чем доволен".
      20 декабря 1995 года – "на данный момент самое лучшее, что у нас есть".
      8 января 1996 года – "он один из самых лучших наших источников".
      29 января 1996 года – "нам нужно взять в отдел переводчика, который занимался бы только "Уленшпигелем".
      2 февраля 1996 года – "Уленшпигель" бесценен, самый важный источник в очень чувствительной сфере".
      Нам и во сне не могло присниться, что мы завербуем информатора, который сможет обогнать нашего "Мюнхгаузена". Но "Уленшпигель", агентурный "фау-номер" 077834, превзошел все, что было до него.
      Фирма прикрытия
      Осенью 1993 года нас отделяло лишь немного месяцев от окончания вывода ЗГВ. Фредди и я за полтора года завербовали шесть внутренних источников, каждый из которых превосходил средний уровень агентов БНД. Почти все они уже действовали в своих странах, куда вернулись после вывода войск из Германии. Берлинское бюро – мы уже избегали его, как чумы – было для нас бельмом на глазу. Нам нужно было найти альтернативу, которая удовлетворяла бы требованиям наших связей на Востоке. В мюнхенском Центре каждый оперативник-агентурист, ведущий хотя бы одного посредственного агента, имел так называемое бюро прикрытия. Наши коллеги содержали туристические фирмы, страховые компании, агентства по продаже недвижимости, журналистские прикрытия и многое другое. Мы раздумывали над тем, как без обычных для Службы гигантских чрезмерных расходов можно достичь той же цели. Нам тоже была нужна фирма прикрытия.
      Тут мне пришла в голову идея. Мои тесть и теща много лет дружили с одним гамбургским коммерсантом. Звали его Фридрих, и его имя часто упоминалось в разговорах. Но я никогда о нем не расспрашивал. Теперь я вдруг о нем вспомнил. Может быть, он сможет помочь решить нашу проблему. Моя жена, которая после окончания гимназии некоторое время проработала в бюро Фридриха в Нью-Йорке, описывала мне этого человека в самых лучших словах.
      Фридрих раньше был топ-менеджером одного нефтяного концерна. Там он добился больших успехов в поставках нефти. После нефтяного кризиса в начале семидесятых годов Фридрих налаживал свои контакты в основном в арабском мире. Вскоре после этого он основал в Гамбурге собственную фирму. По воле случая именно этот самый Фридрих на следующий уик-энд должен был приехать в городок, где жили родители моей жены, чтобы принять там участие в теннисном турнире. Это был шанс познакомиться с ним. Я им воспользовался.
      После того, как нас представили друг другу, мы тут же углубились в оживленный разговор. На меня большое впечатление произвел этот человек, который был достаточно богат и, тем не менее, не оторвался от земли. Я, естественно, ничего не рассказывал ему о своей деятельности, но в одном месте разговора намекнул, что хотел бы основать собственное бюро. На ярко выраженном северонемецком диалекте он ответил: – Ну, с этим мы как-то справимся. Приезжай в Гамбург, в мою фирму. У меня всегда найдется хороший кофе и кое-что перекусить. А там расскажешь поподробнее, и мы посмотрим, что делать дальше.
      Сказано, сделано. Через несколько дней я отправился в этот ганзейский город. Бюро Фридриха лежало всего в двухстах метрах от залива Бинненальстер, в одном из самых лучших мест города. Судоходные компании, банки, все, что имело славное имя и реноме, собралось тут. – Ну, мой мальчик, что-то нашел? – приветствовал он меня подчеркнуто дружелюбно. Пока его секретарша готовила нам кофе, я осматривал этаж, где располагалось бюро шефа. Изысканная деревянная мебель в кабинете Фридриха напоминала внутреннюю обстановку дорогой яхты. Несколько фотографий в деревянных рамках изображали хозяина фирмы во время его встреч на Ближнем Востоке и в бывшем Восточном блоке. Тут чувствовалась любовь к деталям и даже тяга к совершенству. В этом помещении все, казалось, было подобрано со смыслом и с любовью. И не выпирало ничего излишне роскошного и чрезмерно хвастливого.
      Фридрих сам был чем-то похож на тогдашнего министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера. То ли фигурой, то ли прической, то ли большими очками, а может быть, желтым пуловером? Скорее всего, смесью всего названного. Если можно говорить о клише типичного гамбургского купца, то, несомненно, именно таким был Фридрих. Настоящий ганзеец, как сказал бы гамбуржец, который занимается серьезным бизнесом. В одном из его образцов договора я нашел позже одно предложение, которое и сейчас еще его характеризует: "Договаривающиеся стороны обязуются исполнить договор лояльно и с соблюдением основных принципов честного купечества". В этом был весь он, не спутаешь.
      Итак, напротив меня сидел человек, для которого до сих пор обещание, скрепленное рукопожатием, все еще что-то значило. Один из тех, кто дает жить другим и к кому всегда можно обратиться за помощью. Я знал, что могу доверить ему свою проблему. Фридрих откинулся назад в своем кресле, закурил сигарилло, отхлебнул кофе и начал внимательно меня слушать. Время от времени он кивал с пониманием.
      Он рассказывал мне и о своей работе. Особенно интересным был для меня тот факт, что он как советник по вопросам энергетики принимал участие в различных маневрах НАТО. Из-за этого он, несомненно, регулярно проходил проверки служб безопасности. Очевидно, он хотел мне иносказательно показать, что умеет обращаться с конфиденциальной информацией.
      Через полчаса он встал и сказал: – Ну, тогда пойдем со мной. Мы вместе вошли в соседний кабинет. Он был меньше его бюро, но обставлен так же красиво. Очевидно, им обычно не пользовались, потому что шкафы были открыты. Фотографий на стене не было. – Как по мне, то ты можешь устроиться здесь, если захочешь! – услышал я его слова. У меня не было слов. Этому офису позавидовал бы даже мой начальник подотдела, – подумал я про себя. Отсюда мы могли бы работать без помех со стороны наших американских партнеров. Я договорился с ним о следующей встрече, чтобы представить ему Фредди.
      За оставшееся до следующей встречи время я собирался получить у Службы разрешение на пользование этим бюро. По пути к машине все это мне представлялось какой-то сказкой. Месторасположение и оснащение нашего совсем личного филиала были первоклассными. Общественный фон подходил и нам, и нашим клиентам. Но тут я вспомнил об одном препятствии. Фридрих знал меня только под моим настоящим именем. Этот вопрос следовало бы уладить.
      Фредди тоже был в восторге, но теперь нужно было убедить Гассинга. Предпосылки были благоприятны. Начальная фаза первых месяцев закончилась, успех наших необычных методов работы был неоспорим. Потому и он к этому привык. Мы встретились в тот же вечер в кафе недалеко от Курфюрстендамм.
      Я описал ему в самых ярких красках необходимость создания бюро в Гамбурге. Особенно подчеркнул я тот момент, что Фридрих и я не были друг другу чужими людьми. Но наш шеф не видел тут никакой серьезной проблемы. Во-первых, сказал он, это вовсе не так редко случается в Службе, что разведывательные контакты знают настоящую фамилию своего оператора, а кроме того, мы можем официально направить туда в качестве оперативника-агентуриста не меня, а Фредди. Практически это ничего не изменит, но для "бумаг" так будет лучше.
      Курьер для агентов
      Нам нужно было решить еще одну проблему. Многочисленные фотографии секретных документов, которые все еще непроявленные лежали в России, следовало как можно быстрее оттуда вывезти. Сначала мы надеялись, что у БНД есть кто-то для этих целей, кого мы могли бы использовать. Но оказалось, что это совсем не так. После неудачи с тайнописью мы больше не могли рисковать. Лучше завербовать кого-то самим, кто подчинялся бы только нам напрямую.
      К этому добавилось, что намеки наших источников, становившиеся все более конкретными, начинали нас серьезно беспокоить. Каким-то образом СВР, Служба внешней разведки России, один из преемников бывшего КГБ, возможно, получила доступ к нашим пуллахским архивам. Из-за личного положения и "взрывоопасности" наших источников для российской стороны нам следовало исходить из самого худшего. Потому любой ценой мы должны были предотвратить попадание данных о настоящей фамилии нашего курьера в оперативные досье Пуллаха, ведь его разоблачение означало бы смертельную опасность не только для него самого, но и для посещаемых им источников.
      Наше предложение Гассингу звучало так. В досье будет внесена в качестве "пустышки" фамилия реального человека, который, однако, на самом деле никуда не будет ездить. Этим мы лучше всего обезопасим настоящего курьера. С финансовой точки зрения это будет несложно. Псевдокурьер будет расписываться на квитанции за вознаграждения за свои несуществующие поездки, а сами деньги получит настоящий курьер. Оба – "двойник" и настоящий курьер – будут знать об этой игре, но между собой никогда лично не познакомятся.
      – Господин Гассинг, я скажу вам откровенно, если там в Пуллахе что-то не в порядке, а уже есть четкие признаки этого, то с нашей стороны было бы больше, чем халатностью, направить кого-либо в курьерские поездки при соблюдении привычной процедуры. Мы долго над этим думали. Или настоящий курьер будет прикрыт со стопроцентной уверенностью, или мы откажемся от его использования. Тогда придется устроить это все по-другому. Но мы не возьмем на себя ответственность. Гассинг воспринял все довольно благожелательно: – Ну, так и делайте. Вы же не хуже меня знаете. что мы – уже только из-за друзей из CAD-B – не можем теперь так свободно обращаться с настоящими данными людей, как это было раньше. Этим тема была закрыта. Таким образом, польза от встреч со стариком вне его бюро и в совсем иной обстановке, несомненно, была.
      До нас самих все никак не доходило, каким же удачным оказался для нас этот день. Бюро в Гамбурге разрешено, оперативный курьер тоже, и теперь нужно было найти "двойника". Но это не должно было оказаться слишком сложным – найти человека для работы, которую он обязуется не делать.
      На следующее утро мы очень рано выехали в Гамбург. Сами мы выглядели очень необычно. Если в основном мы всегда одевались просто – джинсы и свитера, то теперь на нас была изысканная одежда. На Фредди был темный костюм с жилеткой и голубая рубашка. Я выбрал фланелевые брюки, темно-синий пиджак и белую рубашку. Каждый из нас повязал элегантный галстук. В первую очередь, мы хотели произвести хорошее впечатление на Фридриха, а во вторую – этим вечером у нас была запланирована встреча с одним из наших источников в отеле "Четыре времени года". Тем не менее, Фредди не смог удержаться от комментария: – Теперь мы тоже выглядим как эти пустозвоны из Пуллаха.
      Фридрих сразу нашел общий язык с моим партнером. Они тут же нашли и общую тему для разговора – парусный спорт. Фредди, гордый владелец документа, дающего право управлять парусной яхтой, с восторгом расспрашивал нашего купца об его паруснике. У того в Киле стояла импозантная яхта. Потому с формальностями мы управились быстро. Впрочем, Фридрих обращался со мной как с давним другом, что само по себе создавало непринужденную атмосферу.
      Фирма-легенда "Торговая контора Гамбурга"
      Теперь пришло время поговорить о деталях нашей фирмы-легенды. Фридрих предоставил нам все, что нужно для работы солидного предприятия. От регистрации в торговом реестре и телефонного номера до банковского счета. При этом он хотел получать от нас лишь компенсацию за коммунальные расходы, то есть за отопление, электричество и уборку. Это было более, чем щедро с его стороны, потому что он взял на себя и расходы на телефонные переговоры. Еще мы могли спокойно распоряжаться его канцелярскими принадлежностями и обладали еще теми или иными льготами.
      В конце речь дошла до названия будущей фирмы. Я спонтанно предложил: "Торговая контора Гамбурга". И – вот дела – оказалось, что в этом ганзейском городе было зарегистрировано много "торговых контор", но ни одна не называлась именно так. Через неделю мы снова стояли перед нашим гамбургским офисным зданием, и тут Фредди ударил меня по ребрам. Он громко рассмеялся. В фойе за стеклом среди табличек прочих разместившихся в здании предприятий висела и новая табличка "ТОРГОВАЯ КОНТОРА ГАМБУРГА". В качестве логотипа был изображен земной шар, на котором красной точкой был обозначен Гамбург. Из этой точки исходило четыре луча по всем сторонам света.
      В лифте мы нашли маленькую наклейку с тем же изображением, а в коридоре четвертого этажа такую же стеклянную витрину, что и в фойе. Но сюрпризы на этом не закончились. Фридрих был в командировке, но нас встретила его секретарша. Она показала на стену – Подарок от Фридриха. Там в латунной рамке висела огромная – не меньше, чем сто на сто сантиметров – фотография Кремля. Лишь бы это не оказалось предзнаменованием!
      На письменном столе лежали бланки с цветным логотипом фирмы, визитные карточки с нашими оперативными псевдонимами и новым названием фирмы. На полу в подставке из дубового дерева стояли два флага – Германии и России. – Если вам еще что-то понадобится, то прошу вас, обращайтесь сразу ко мне, – простилась с нами симпатичная секретарша. Мы были совсем сбиты с толку. – Норберт, там внизу нам не поверит ни один человек, и ты думаешь, мы с этим справимся? – Почему бы и нет, – ответил я вопросом на вопрос и упал в глубокое кресло. Потом мы закатали рукава и принялись за работу.
      Пока наш настоящий курьер, молодая, красивая и очень хорошо говорившая по-немецки украинка, приступит к работе, нам нужно было подготовить соответствующие бумаги. Потому сначала нужно было продумать план для нее и функции для "двойника". У нас уже было на это благословение шефа.
      Мы придумали и кто будет нашим "двойником". Много лет я был знаком с одним парнем из предместья Ганновера. Он был хорошо образован, холост, надежен и происходил из чуть ли не примерной семьи. Мой молодой знакомый как раз звонил мне пару недель назад, потому что получил повестку в армию. Бундесвер его никак не привлекал, потому что он уже давно спланировал, чем будет заниматься в жизни. Пройдя обучение в одном большом немецком концерне, он сразу же получал там хорошую должность с приличным жалованием. Потому он позвонил мне и попросил моего совета.
      Итак, мы отправились к моему знакомому в Ганновер и сообщили ему о наших планах, связанных с курьером. Он был очень сдержан и попросил несколько недель на обдумывание. Он сомневался в серьезности БНД и нашей работы. В качестве компенсации мы пообещали ему на все время, пока он работает для нас, отсрочку от военной службы. Мы уже начинали паниковать, потому что российский материал все накапливался, а вывезти его мы еще не могли. Потому мы были вне себя от радости, когда через несколько недель к нам пришла первая поставка из Грузии.
      С того времени мы оба действовали в основном из Гамбурга. Берлин мы посещали только время от времени и вскоре на нас там глядели как на экзотику. Некоторым коллегам мы давно казались подозрительными. Никак их не застать, всегда в дороге, необычайные успехи. Особенно те, с которыми у нас не было личных контактов, смотрели на нас с подозрением. Но Гассинг, которого мы всегда держали в курсе, и который один мог поэтому оценить, что мы делаем, благословлял наши действия.
      Все это время я усиленно старался не попадаться на глаза заместителю Гассинга Темпо. Если шеф был в командировке, то я объезжал филиал десятой дорогой и посылал вместо меня туда Фредди. А резолюции руководства мы получали благодаря простому трюку. Фредди приезжал на Фёренвег и говорил всегда одну и ту же фразу: – Норберт сказал, что ему это обязательно нужно. Больше я сам ничего не знаю. Но даже если вы не согласны, то он сказал, что вы должны дать свой отказ в письменном виде, чтобы тем самым снять с Норберта всю ответственность.
      Невероятно, как быстро мы получали нужную подпись в таком случае. Так мы могли работать без стрессов. За все годы работы не была отвергнута ни одна заявка, шла ли в ней речь о покупке какой-то техники или об оплате агента. У нас все шло настолько хорошо, что никто не решался ни разу сказать "нет", опасаясь возможной ошибки.
      Речь, конечно, не шла о том, чтобы пробивать какие-то бессмысленные вещи. Обычные глуповатые дискуссии просто слишком изматывали нас. И кроме того, они забирали много времени. Умная болтовня людей, которые никогда не управляли ни одним настоящим агентом, угнетала нас, особенно сильно раздражали их надменность и презрительное отношение к информаторам. Потому мы все больше и больше шли своей дорогой, чтобы со всей ответственностью и добросовестностью исполнить все, что нам предстояло.
 

МАД

 
      Но, с таким трудом организовав работу, мы уже едва могли с ней управиться. Нам нужно было не только курировать всю сеть источников, но также агентурных помощников и курьеров. Даже бюрократическая работа в конторе отбирала все больше времени. Мы всегда помнили о Пуллахе, но не могли оставлять без внимания и поставку материалов американцам.
      Интересно, что со временем наши отношения с коллегами из РУМО нормализовались. Так как мы не восприняли всерьез всю эту чепуху с сопроводительными формулярами для донесений, то о них скоро тихо забыли. Сотрудничество с Гансом Дитхардом значительно улучшилось. В середине 1993 года стало совершено ясно, что к нам остановятся со всей серьезностью. Мы и сами старались поддерживать с американцами равноправные отношения и вести себя с ними по-честному.
      Потому РУМО начало поддерживать наших источников и финансами. Это не было так уж просто. Все чаще для нас оставляли конверты с деньгами. Например, американцы получили от нас кучу донесений, а через несколько дней подготовили конверт с десятью тысячами долларов. На конверте было имя информатора, которому нужно было эти деньги передать. Но не было никаких правил по обращению с такого рода гонорарами для агентов, мы не получали инструкции из Пуллаха, хотя и я, и Гассинг много раз их спрашивали, как нам оприходовать и обращаться с деньгами. К нашему огромному удивлению мы потом получили инструкцию из Центра, что все полученные таким путем деньги должны выплачиваться агентам, но о них нельзя упоминать ни в одном отчете или в финансовых документах. Этот подход мы категорически отвергли. Такая практика могла открыть простор для манипуляций с деньгами каждому оперативнику. Чтобы этого не было, нужно было вести секретную бухгалтерию.
      Вторая проблема была серьезнее. Суперисточник, вроде "Мюнхгаузена", к примеру, получал в год около ста тысяч марок – половину от нас и половину от американцев. А в оперативных досье мы отмечали лишь пятьдесят тысяч, то есть, только нашу часть.
      Но если однажды американцы отказались бы больше платить свою долю, то у нас возникли бы большие проблемы с финансами. Ведь нам пришлось бы взять на себя оплату и второй половины гонорара, которой официально не было. Тут возникла бы куча вопросов, которые мы хотели предотвратить любой ценой. Потому, несмотря на противоречащие этому указания, мы вносили в наши досье обе половины жалования.
      Но была и еще одна проблема. На конвертах с американскими гонорарами всегда были написаны имена. Например, "Для Норберта / Фредди по делу "Мюнхгаузена". Сумма там не указывалась. Вначале обращение с этими деньгами, как правило, хранившимися у Темпо, вызывало нехорошие вопросы. Однажды мы решили сами выплатить "Уленшпигелю" его американскую долю гонорара. Во-первых, эти деньги и так были выделены для него, а во-вторых, мы этим ослабили бы давление на наш собственный бюджет, предназначенный для оплаты услуг источников. Но когда мы захотели взять эти деньги, оказалось, что их уже отдали другому коллеге для оплаты работы его агента. Часто мы только случайно узнавали от американцев, что они выделили для нас конверт. Вся эта процедура представлялась очень сомнительной и вызывала подозрения.
      Поток указаний на утечки информации из БНД в российскую разведку не прекращался. Фредди исписал уже не одну дюжину страниц в своем "разведывательном блокноте", как я его называл, намеками и уликами, конкретными именами и фактами. Он спросил меня, как со всем этим поступить. Мой ответ был таким: – Мы должны спрятать его в пакет и послать в управление в Пуллах. Там это все проанализируют. В Мюнхене они точно смогут что-то из этого извлечь. Потому мы передали блокнот ответственной за связь коллеге с Фёренвег. Она отправила посылочку в Пуллах. Копий мы не делали, даже для американцев.
      А потом случилось что-то совсем невероятное. Прошла неделя, а странички из блокнота Фредди снова лежали в нашем сейфе в берлинском филиале. К ним был приклеен желтый листок клейкой бумаги с такой заметкой: "Норберту и Фредди по делу иностранных разведок. Не представляется возможным оценить сообщения. Речь идет исключительно об информации, уже опубликованной в прессе. Интереса не представляет. С дружеским приветом. Херле".