— Не решаюсь тут же задать свой вопрос, Блока призову на помощь: «Чтобы по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар», — теперь спрошу: «Из пожара жизни что самого драгоценного удавалось Вам вынести? Пусть это будет философия. Не сумеете?»
      — Рождаются банальные ответы типа: любовь, восторг творчества, радость жизнеощущения, что живу, слышу, чувствую, улыбаюсь — не более того. А то, что жизнь — это пожар, это очень красиво. Будем тянуться к этим образам...
       — Теперь помогу Вам встать на цыпочки... Вообразите, что звездное небо по метеусловиям планеты мы, люди, можем видеть один раз в сто лет. Вообразите, что Вы счастливец, живущий в этом поколении... И Вы вышли на улицу, чтобы потом детям, внукам рассказывать... Как Вы думаете, для большинства людей это будет важнейшее событие жизни?
      — Для большинства людей будет событием важнейшим. Для меня это будет просто важным событием. Из разряда того, как если бы я видел солнечное затмение. Всю жизнь я жил без звезд, и в этой беззвездной жизни будут какие-то иные точки, интересы и так далее, и так далее. А потом свершится в моей жизни единственный день, я посмотрю, но не сумею до конца оценить тот восторг, что я вот вижу это. Потому что для этого события нужно быть определенным образом подготовленным. Даже если я буду готовиться всю жизнь — сейчас произойдет, сейчас произойдет, сейчас произойдет! Оценить довольно трудно. Я редко испытывал это в жизни. Помню, когда попал в Венецию, в какое-то мгновение чувствовал, что у меня по лицу гуляет идиотская улыбка — ведь это чудо, этого не бывает в жизни. Я это вижу, я здесь, Боже мой, сумасшествие, красота, убийство. Но потом я подумал, ведь всего этого могло и не произойти со мной, если бы я развивался не таким образом, каким развивался до того дня, если бы я не закончил определенного института, если бы не общался со своей мамой. В рассказе Рея Бредбери (не помню, как он называется) каких-то людей с планеты Земля занесло в иную цивилизацию, где все время идет дождь. И только раз в семь лет на два часа солнышко появляется, и все дети этого момента ждут. Среди этих детей была одна девочка, как пария. Ее родители приехали позже, она видела, что это такое — солнышко, она очень этого ждала. И дети ее на эти два часа заперли в чулане. Сами радовались, кто-то про нее забыл, кто-то вспомнил, потом стало стыдно. К сожалению, Олег, должен уже расстаться. (Смотрит на часы. Встает.) Съемка.
      138
 
 
 
 

Андрей Битов

 

ЗА ДЕНЬГИ РАБОТАЮТ РАБЫ

 
       — Ваши пороки и добродетели: достаточно ли это сбалансировано, уравновешено, как Вы думаете?
      — Думаю, да.
       — Объясните, что такое, по-вашему, уравновешенный человек.
      — Если Вы видите, что я не безумен, значит, я сбалансирован.
       — Что Вам интересней: слушать, как отвечают Ваши друзья или будете тосковать, что я не Вами занят исключительно?
      — Мне интереснее их слушать.
       — Почему? Скажите так, чтобы я Вам поверил!
      — Для меня жизнь — состояние текста, а когда я сам говорю — это не состояние текста, я сам внутри него, понимаете? А так — я монтирую, как и Вы, только это не публикуется, а комкается, бросается в мусорную корзину.
       — Вы только интуитивно помните, что такое предрассудок, или могли бы дать определение?
      — Процитирую, потому что это сказано замечательно Баратынским: «Предрассудок, ты обломок давней правды // Храм упал; но руин его потомок языка не разгадал». Будто бы специально насчет моего вранья. В принципе, я как бы не вру никогда. Но это означает, что я вру всю жизнь. Вот что это означает. Поэтому куда мне деться... ведь я — это не совсем я. Вот если я пишу, это пишет же не Битов Андрей Георгиевич, это пишет автор, у него еще есть герой, а у героя есть ситуация... Я недаром начал с того, что я не знаю, кто я такой. И это меня так занимает, что я поэтому и пишу.
       — Если я буду выплачивать Вам доход, который Вы имеете со своего президентства — Вы мне отдадите это место? А Вы сидите и пишите?
      — Я Вам отдаю его немедленно, потому что я действительно не получаю ни копейки! Вы поверить не можете?!
       — Мы можем оформить это юридически? Вот завтра давайте поедем...
      — Юридически оформляем в любой момент, и Вы не получите ни копейки, я Вас предупреждаю. Я не могу распорядиться этим местом, так что я поехать не могу, но это — напрасная трата времени. Я готов отдать Вам президентское место, поедем, ради бога, — но мне жалко времени.
       — Я Вам за потраченное время заплачу, предположим, 40 долларов, да, я привезу Вам 40 долларов.
      — Слушайте, я не за деньги работаю! Вы говорите, что не видели такого кретина, а я Вам говорю, люди за деньги не работают. За деньги работают рабы, а люди работают, потому что работа в них работает, а если я буду в это время писать, я Вас пошлю на ... — или сделаю вид, что меня нет.
       — Осенью будут выборы, я остаюсь в России, и Вы меня порекомендуете на Ваш пост, если мы не разругаемся за этот час?
      — Проголосую за Вас с радостью, потому что наш Клуб достоин такого президента.
      140
 
       — Кроме вранья, свойственный Вам предрассудок, от которого Вы хотели бы избавиться?
      — Предрассудок заключается в том, что может быть у меня этого нет, а я считаю, что это есть, на том стою. Достоинство, честь и точность.
       — Непереносимый Вами предрассудок в людях?
      — Глупость, может быть.
       — Когда мужчина и женщина делят квартиру, мебель, посуду, ненавидят друг друга, но не хотят расставаться — это не предрассудок?
      — Вот Вам афоризм, сказанный моим другом, великим ученым и одновременно персонажем моих книг. На вопрос, что такое симбиоз, он сказал, что никакого симбиоза нет, а есть взаимное паразитирование. Вот по-моему и есть та ситуация, о которой Вы говорите.
       — Вы знаете, что Библия запрещает произносить слово «дурак». Талмуд — нет. Судя по Вашему ответу, Вы — иудаист. «Глупость» Вы сказали.
      — Дело в том, что глупость бывает очень многообразной, также как и любовь, и есть глупость, которую я поцелую в любое место, а есть глупость агрессивная, самодостаточная. Глупостью я считаю лишь уверенность, отсутствие движения сомнения — ну не глупость ли?..
       — Давайте следующий вопрос украдем из записной книжки Довлатова. «Мещанин — это человек, думающий, что все у него должно быть хорошо». Только спрячем ату кражу в журналистский фантик, за который леденец «горячих точек страны», «планеты». Есть зоны Вашей души, которые постоянно болят, на что даже смотреть больно?
      — У лингвистов модно слово «психопоэтика». Где-то — в Германии, кажется, вышла книжка обо мне. Она называется «О памяти и забывании». Мне кажется, что механизм, который патологически или под влиянием обстоятельств, то ли еще как-то, но столь много мною эксплуатировался, что все больные точки практически зарубцованы или проигнорированы и, поскольку меня этот вопрос занимал и раньше (в других терминах), то скажу о механизме человека — пережить и забыть. Представляете, мы ведь должны как метеорит, входящий в слои атмосферы, мгновенно сгореть, если бы не вступали в постоянную сделку. Вступаю и я, если жив и с Вами разговариваю.
       — Чем ожоги лечат? Маслом растительным — каким лекарством?— Нужно помочиться.
       — Когда Вас выбрали президентом Пен-клуба, хорошо ли Вас ..., с головы до ног? На Ваши раны, ожоги...
      — Почему? Нет... У Вас какие-то ложные представления об этом. Не было предварительной компании; уходил Рыбаков, выдвинули три кандидатуры. За меня проголосовали в 15 раз больше человек, чем за остальные две.
       — Присуще ли Вашему лицу какое-нибудь самое популярное выражение, знакомое большинству людей, с которыми Вы общаетесь? Когда Вы знакомитесь — не с другом, с соседом говорите, а с новым человеком?
      — У меня очень неподвижное лицо — был порез*, но у меня еще есть предрассудок — мне кажется, что я естественный человек.
      ________________
      * Возможно, парез — паралич лицевого нерва (Д. Т.)
      141
 
       — Вы умираете, предположим, Вас сбила машина и Вы умираете в полном сознании. Какие чувства Вами овладеют? О чем будете думать, сожалеть. О лучших строчках, которые не успеете записать?
      — Нет, мои друзья хорошо ответили на это. Может быть, мне было бы стыдно за прожитое, но я не хотел стыдиться бы в последнее мгновенье. Умереть с достоинством. И есть такой псалом — не псалом, — спиричуэлз, где негритянский голос поет: «Господи, господи, я не готов, возьми меня, когда я буду готов». Человек и живет так, чтобы подготовить себя к этому моменту без позора. Есть такие точки, когда охватывает чудовищный стыд, что не дай бог начинать умирать в этот момент а ты в этот момент по уши в жалкости, в низости, в ущербе, в позоре. Но и в этот момент, я думаю, Бог протянет руку и ты почувствуешь свою жизнь не такой пустой. Но в принципе, в любой момент надо быть готовым.
       — Толстой в последние годы своей жизни плакал, встречаясь с людьми — от радости, умиления. Есть в Вас что-то похожее — когда глядите на человека — возвышенно настроенно, что-то похожее на слезы, слезливость?
      — Я часто плачу. Кстати думаю, ничего хорошего в этом нет, потому что это последствия операции и не полный порядок... Я не хотел бы рыдать, как Горький... Но, как только я полностью приближу к себе ситуацию, я нахожусь в состоянии, близком к плачу. Пока я держу Вас на дистанции, Вы говорите: «Будьте собой»; нет, конечно, я на поводке Вас держу, но если позволю, то я зарыдаю просто, хотите, прямо сейчас?
      — Фиг Вам. Как Руслан правильно сказал, глядя на людей — можно грустить, тоску испытывать, плакать необязательно. Вот я в Америке сижу в каком-то вроде дома творчества, пытаюсь сочинять, достаю книгу с полки. Начинаю читать в каком-то месте. Про Цветаеву, книга по-английски. Я не такой уж обожатель этого поэта, хотя знаю, что она гениальна, и вдруг меня начинают душить слезы... Ведь такой судьбы, как я вдруг понял — нельзя... Или же там же по американскому телевидению впервые исполняется церковная музыка Рахманинова, попутно дают информацию — кто такой был Рахманинов, мелькают мезонины, платья, какие-то фотографии, усадьбы — и опять вот такое — как же можно было, как же можно... И если сколько-нибудь представить себе хоть какую-нибудь судьбу человека, выстоявшего... Конечно, будешь плакать — Толстой прав...
       — У Набокова — вышел некто с собакой гулять, и неизвестно, кто кого ведет на поводке. Про нас тоже так можно сказать?
      — Нет, я Вас не веду.
       — Ну, может, я Вас веду...
      — Нет, Вы для меня палка.
       — Скажите, пожалуйста, если я-таки подарю Вам альбом, 20 долларов который стоит, Вы мне...
      — Не дарите мне, лучше я его куплю. Вы много о долларах говорите...
       — А если подарить, то что Вы могли бы мне подарить? Взамен...
      — Мне легче было бы подарить Вам свою книгу, если Вы мне понравитесь... в такую же стоимость...
      142
 
       — А есть Ваша книга такой же стоимости? Вы ее оцениваете сами?
      — Нет, не я ее оцениваю... Даже здесь берут по 10 долларов...
       — Спасибо. Премного благодарен. Кто говорил «премного благодарен», помните?
      — Многие вежливые люди до катастрофы.
       — Если бы я Вас больше не раздражал, Вы на меня не кричали бы... Тогда напишите мне сегодня же рекомендацию в члены Союза писателей?
      — Ради бога...
       — Почему женщин столь магнетически влечет к себе зеркало, неприспособленное передавать света глаз?
      — Я пытаюсь разгадать чисто для себя, потому что она человек, она смотрит в зеркало — а человек — существо, которое не знает, что оно такое, и поэтому зеркало это не просто инструмент для марафета. Зеркало — это неприятное лицезрение. Я уже много лет не вижу себя в зеркале, потому что не хочу сталкиваться с этим существом. Женщина — человек, и она хочет убедиться, что она есть.
       — Великим людям вроде Вас, придумывающего афоризмы, я всегда предпочитал маленьких людей, маленьких гениев, умирающих в безвестности, в раннем возрасте. В Москве я курю у лифта с одним таким гением, три года назад он был милиционером, сейчас он майор, работает с проститутками. Не знаю, как он с ними работает, но несколько дней назад я спросил у него, что он думает о женщинах. Он ответил, что всех баб делит на проституток, и на других, которые удержались от проституции, но они еще хуже, потому что — вые... Разделите тоже прекрасную половину человечества — на равные, неравные части, иронически, как угодно...
      — Я могу только процитировать. Одна наша приятельница, нами очень любимая, она как теперь это называется — делает макияж, визажист международного класса, она мне рассказала терминологию, как все парикмахерши определяют женщин. Все женщины делятся на миссок, мурок, крысок и кастрюль.
       — Это лучшее разделение, что Вы процитировали, или...
      — Самое лучшее.
       — Михаил Рощин мне ответил на этот вопрос — зачем иронически? — на женщин, которых я имел и которых пока не имел. Не более удачное определение?
      — Нет.
       — Андрей, обратите «свой взгляд глазами внутрь»... Кстати, чье это выражение?
      — Это общее...
       — Это «Гамлет»...
      — Что же, до него это никто не сказал? Это такая чушь приписывать язык авторам или героям. Это большая чушь, потому что все, что может сделать автор, — это одна сотая процента языка...
       — Достаточно ли точное сравнение: сейчас Вы себя ведете — мы пикируемся, я хочу Вас унизить, продемонстрировать Ваше невежество, а Вы похожи на боксера, который упал, которого нокаутировали, а он приподнимается чтобы, крикнуть зрителям...
      143
 
      — Я «Гамлета» прочитал в первый и единственный раз, когда мне было сорок лег чего мне стыдиться? Я не дочитал еще ни одного из евангелий... Я любую цитату не узнаю...
       — Мое сравнение неточно? Моя метафора с боксером: мне заплатили и я упал. Боксер кричит зрителям...
      — Мне не заплатили, и я не упал. Может, мне стыдно, что меня компрометируют тем, что поставили против меня боксера ниже меня классом?
       — Итак, "обратите взгляд" ... Вам знакомы только понаслышке или биографически популярные словечки «мой тип женщины», «искра, пробегающая между мужчиной и женщиной».
      — Это клише... Об этом я много писал... Думаю, что есть какое-то лицо, лицо — как тайна, которая тебя гипнотизирует. Можно искать это лицо, потому что за этим лицом скрывается тайна... «Тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты...» Тайна — это маска, значит, и лицо — это маска, значит, как-то все это и происходит... Однажды был случай очень замечательный, я запомнил его. Пожалуй, я расскажу его Вам... Мне одна девушка очень нравилась, я в это время — редко это у меня бывало — год был в каком-то ведомстве. Вот в коридоре я ее встречал, и каждый раз что-то такое чувствовал. Ну, я был молод и по этой части. Вот, чувствовал, чувствовал, чувствовал, но так ничего и не происходило. Потому что нельзя... там, где живешь, но у меня случился какой-то такой внезапный адюльтер, и я просыпаюсь утром под незнакомым потолком, на незнакомой подушке и лицо рядом со мной, которое мне на секунду показалось лицом той девушки. Я понимал, что это не она, но это зафиксировалось у меня — момент близости и это лицо. А потом через день я встретил эту девушку в коридоре, смотрим друг на друга — и вдруг она густо покраснела. Понимаете, не потому что я на нее посмотрел, а потому что происходит нечто, так говорят: грешить в мыслях, а это такой еще самый безгрешный вариант «грешения в мыслях» — то есть я не собирался, а само получилось. Но это передается всюду и поэтому мы ходим со своей грязью внутри башки и думаем, что ничего не происходит, что на лбу ничего не написано. А у Вас все написано на лбу...
       — Не хамство ли спрашивать у старика — не импотент ли он? Квалифицируйте мой вопрос...
      — По-моему, просто это не воспитанно, невежливо и — не знаю, это что-то другое — это просто парвеню...
       — Не были бы Вы мне благодарны, если я не задавал бы Вам эти вопросы? Или можно?
      — Ну, ради бога... Мы же приняли Ваш стиль...
       — Живете ли Вы с женщинами? Приняли стиль?..
      — Вот это слово «живу»... Я не люблю его, потому что с женщинами я сплю.
       — Значит, еще спите с женщинами. Ужас. Вот против смерти Вы не протестуете, а ждете с благоговением...
      — Почему же это я не протестую? Я боюсь ее хуже смерти. Просто я страх может быть презираю, больше чем смерть. Вот последнее, что я написал, это такое «эссе» — теперь это называется; «Текст как смерть». Так что...
      144
 
       — Что такое импотенция — придумайте сравнение. Отчаяние или что, на что да похоже?
      — Импотенция совсем не отчаяние, это удовольствие. Я не вижу в этом никакой беды.
       — Если смешать все в одну кучу — все привязанности, совокупления, близости, романы — что это за куча — свалка, помойка, скорбь?
      — Нет, если бы я посмотрел на свою кучу, мало кого бы отбраковал, нет, нет, это все было прекрасно.
       — Разочарования — разного порядка, если мы разочаровываемся в друге, в дружбе и — в женщине? Можно ли сравнивать?
      — От опыта, интеллекта зависит — не очаровываться тем, чем не надо очароваться — тогда и разочарования не будет; но именно тогда, когда ты достаточно требователен и точен и тебя окружает только не разочаровывающий тебя мир — тогда это может быть очень больно.
       — Вы сможете вспомнить, Бог заботился о Вас, думал как в последние дни?
      — Каждый день.
       — Сегодня?
      — Сегодня, как и всегда я открываю книжку на нужном месте...
       — Когда Вы поймали себя на этом осознании, что Бог о Вас заботится? В детстве?
      — Я не знаю, все ли это делает Бог — это такое полное обозначение, но есть более рабочее понятие — ангелы... Ловить себя я стал тогда, как стал более сознательно верить (потому что я думаю, ведь человек рождается верующим), когда я стал сознательно верить, и мог отпадать от веры — то тогда это пространство становилось пустым, черным, материалистическим, страшным — и вдруг видел, как мне подают знаки, сигналы, в общем, какие-то доказательства...
       — Мироточащую икону Вы видели когда-нибудь?
      — Нет.
       — А допускаете ли, что это не священники делают, а может, она сама...
      — Допускаю. Но в чудеса я верю более круто, чем на уровне материальных доказательств.
       — Вот Вам сосед позвонит, а у Вас тяжело... У Вас есть ребенок?
      — Да, у меня полно...
       — Тяжело заболел ребенок, прибегает сосед, сосед узнает, что Ваш ребенок болен — говорит, что рядом мироточашая икона, она многим помогла. Вы оставите ребенка на попечение кого-нибудь и пойдете просить о здоровье ребенка икону?
      — Когда человек молится, то молитва его будет услышана все равно. Главное, как он молится. Могу молиться здесь, в углу, и буду услышан.
       — Даниила Андреева «Розу мира» держали в руках? Какие страницы, какие главы Вам скучны были?
      — Ну, я не всю ее прочитал. Я вообще не читатель... Я прочитал сколько-то, пока не представил себе весь мир, а потом не стал читать, потому что я не фундаментальный человек, который должен все прочесть...
      145
 
       — Патологии, клиники в авторе Вы не позволяли себе увидеть? Что он безумен?
      — Да, видел я это конечно. Видел я в то же время, что он абсолютно открыт.
       — Он подробно описывает уровни ада... Концепция такая, что кроме Бога нечто суверенное — дьявол. Вам это близко, Вы также думаете, что не только Бог — творец, но и дьявол?
      — Нет. Никогда. Дьявол — самораспадающаяся структура, я не верю в это также, как в сионский заговор или массонов... Не может быть организованное зло.
       — Вы не допускаете, что после моей диверсии против лучших актеров, писателей — что у меня отнимут пленки, задержат вылет...
      — Понятия не имею.
       — То есть ничего о них не знаете.
       —Сколько я езжу — а я езжу с 1986 года, как меня выпустили — нет... поняли не имею.
       — Есть какая-нибудь идея, вокруг которой нанизываются все факты, события Вашей жизни?
      — Может быть, судьба...
       — Значит Вы — фаталист?
      — Я не думаю о предопределенности судьбы, я думаю о том, что кое-какие вещи наверняка предопределены, но не так индивидуально, как мы надеемся. Мы все хотим себе польстить. Но судьба, я верю, это сочетание поведения и обстоятельств, которые все-таки от тебя не зависят, но могут совпасть с уникальностью твоего единственного «я».
       — Его Величество Случай как-то более властно, чем судьба управляет Вашей жизнью?
      — Это к вопросу о судьбе. Случай и есть ее механизм. Случай должен стал неслучайным, и тогда все в порядке. Или ты сумеешь случай нарисовать, не искажая линию... Но есть и такие случаи чудовищные, которые трудно прорисовать. Но это касается таких вещей, которые и вслух-то произносить неохота — то, что касается близких, здоровья и прочего. А в остальном очень многое в нашей власти.
       — «Игра в бисер» Гессе — она дольше гостила в Ваших руках, чем «Роза мира»?
      — Меньше.
       — Она показалась Вам скучнее, недоступнее?
      — Что же — буду себя разоблачать — я не читал эту книгу. Мне жалко, что плохой читатель. Я все думаю, если Бог отпустит мне долгую жизнь — я все допишу —текст ведь конечен — и буду читать.
       — Вам не стыдно, что Вы Нарбикову похвалили, предисловие написали?
      —Она не такая дура, как Вам кажется, а потом мне не стыдно — я не писал никакого предисловия. Это была внутренняя рецензия, которая была направлена на то, чтобы прочитали и отнеслись внимательно. Внутренняя рецензия это не обычный текст. Когда я прочел это в виде предисловия, я был очень рассержен, потому что я отношусь внимательно к назначению текста. То есть меня подставили в каком-то плане. Это была внутренняя рецензия с пережимом, чтобы заставить пройти...
      146
 
       — Вы хотели бы видеокамеру иметь когда-нибудь? Она бы радовала Вас?
      — Удивительное дело, мне все время некогда... Камера у меня есть.
       — Если я вдруг потеряю, Вы мне дадите на недельку свою камеру?
      — Дам.
       — Почему Вы мне дадите камеру?
      — Потому что буду верить, что вернете.
       — Вы хотели помочь также Габышеву и гордитесь, что помогли ему, потому что книжка понравилась многим?
      — Не поэтому. Я просто горжусь, что пробил это дело.
       — Писатель из него получится? Он еще что-то написал?
      — Из него уже получился писатель, потому что он написал эту книгу. И окружающие его тексты очень любопытны... А что, Грибоедов писатель, что ли? По Вашим оценкам, или Виктор Ерофеев? Я не сравниваю Габышева с ними, но этого достаточно.
       — Когда Вы предполагаете, что Вы выскочка, карьерист, то Витя Ерофеев гораздо более выскочка?..
      — Мы с Вами договорились, что не переходим на личности. Вы нарушаете мое условие. Я сказал, что это не трусость, это позиция — про живых я не говорю.
       — Хорошо. А про покойников?
      — Про покойников можно говорить. Если я писал критику, то я писал только положительную критику — потому что мне интереснее раскрыть что-то замечательное, что другие не видят, чем выдавать фишки или расценки.
       — Вы будете мне благодарны, если я поймаю Вас на вранье?
      — Да.
       — А почему Вы будете мне благодарны?
      — Потому что я себя воспитываю.
       — Будете совершенствовать себя, как Лев Толстой, до семидесяти восьми лет?
      — Никогда не поздно.
       — Андрей, скажите, в рекомендации Вы соврете, что читали мою книжку, хотя только держали ее в руках? Напишите, пожалуйста, что я юморист замечательный...
      — В рекомендации в Союз писателей я сам найду эпитеты.
       — Вы держали в руках книгу Майи Плисецкой «Моя жизнь в искусстве»? Обложку ее книги украшают такие слова: «Из жизни я вынесла бесхитростную философию: люди не делятся на классы, на расы. Люди делятся на хороших и плохих. И — хороших во все времена было меньше». Вы тоже считаете, что хороших было меньше?
      — Вы знаете, на моем веку хороших было больше, потому что я не имел дела с плохими. Да... Больше было хороших...
       — Призову на помощь Блока: «... чтобы по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар». Теперь спрошу, когда Вы спасались из пожара жизни, что Вы старались вынести из него?
      — Сейчас это не получится сформулировать. Если бы были живые люди — то живых людей.
      147
 
       — А метафизическое добро — какое?
      — Метафизическое — раньше я имел всегда рукопись, то что в работе — хранилась в чемоданчике, чтобы можно было удрать. Неоконченная рукопись — я схватил бы ее.
      — В чем все женщины сходились, упрекая Вас?
      — В жадности.
      — Недостаточно зарабатываете, да?
      — Ни в чем меня они не упрекали, пока не доходило до ссоры. Ссора же — не упреки, а оскорбления. Перечислить же все оскорбления... я не в силах. Может быть обобщая, недостаточно чувствую и вижу других людей...
      — Вы можете бросить общий упрек женщинам?
      — Общий упрек, который могу бросить — является и их единственный достоинством и признаком: они другие.
      — Утомляемость, усталость — как Вам знакомы?
      — Как и Вам.
       — Вообразите, что по метеоусловиям планеты люди сорок тысяч лет имеют возможность видеть звездное небо один раз в сто лет. Вы— живущий в этом поколении в течение трех часов увидите звезды. На Ваш взгляд, для большинства это будет событием, одним их выдающихся событий жизни или десятистепенным? Увидели, поговорили, в газетах почитали...
      — Вычтите из этого так называемые mass media... С помощью их все отнесутся к этому как к выдающемуся событию. Независимым человеком останется тот, кто напьется от предчувствия раньше и упадет в канаву. А все остальные будут смотреть и для всех это будет событие вжизни.
      — Что такое выдающееся событие на Ваш взгляд? Перечислю: посадили в тюрьму, выпустили из тюрьмы, есть прописка — нет ее; есть дом — нет дома, брачная ночь, рождение ребенка. Что-нибудь добавите?
      — Рождение детей, смерть родителей.
      — Вы вышли в 11, до какого часа будете смотреть на звезды? До двух часов?
      — Один раз в жизни? Все время буду смотреть.
      — Придете домой — сразу спать ляжете?
      — Как-то глуповато это все, но мне кажется, что я вообще не лягу, я пить буду после этого.
      — Андрей, как Вы думаете, я на самом деле такой глуповатый, невоспитанные или большинство своих вопросов я позаимствовал у поэтов, писателей, прочих придурков... На какую часть это мое изобретение? Сколько моего, сколько чужого?
      — У Вас опыт есть? Сколько интервью Вы провели?
      — 31-е.
      — (Разводит руками. Молчит.)
      — Вы помните страшные минуты, когда жизнь Вас выталкивала из себя, еще миг — и человек скажет себе — лучше бы я умер?
      — Были минуты отчаяния, скорее — ужасного омерзения. Но я слишком хорошо знаю — на то Божья Воля, и сам я этого не сделаю. Так, чтобы мне жить не хотелось
      148
 
      было в крайней степени отвращения, омерзения, уныния. А ведь теперь я истолковываю это как грех. Надо как-то выкарабкиваться из греха.
       — Вы рады, когда не надо ни о чем думать, когда живете машинально? Пять минут, десять... Нуждаетесь ли Вы в этом? Как часто это случается с Вами?
      — Конечно, нуждаюсь. Выпить — хорошо, но алкоголизм — плохо. Также есть бездна способов уходить от реальности — смотреть TV или читать детективы, но постепенно накапливается отвращение к себе, уход связан с неуважением к себе, и когда это отвращение к себе накапливается, становится слишком большим — возвращаешься к сознанию... Когда сознание отдыхает, не значит, что его нет. Оно работает... Я не считаю потерей времени ничего, кроме... уныния.
       — У меня с собой бутылочка коньяка, выпьем по рюмочке? Я соврал, нету. Это святое, или Вы меня прощаете?
      — Если бы душа горела, то это было бы оскорблением. Но поскольку я не нахожусь в состоянии похмелья, то... Если бы в этом состоянии облома — можно и морду набить.
       — Вы кому-нибудь дали пощечину в жизни?
      — Мне кажется это таким театральным жестом.
       — Простите меня пожалуйста. Простили Вы меня?
      — Принимаю Ваши извинения. А прощать — Бог простит.
       — Вы идете по тротуару... Очень опаздываете. Слышите — машины сталкиваются, страшный грохот. Бегут люди — помочь, кто-то зеваки, третьи — убегают, потому что непереносимый кошмар. Вы найдете что-то четвертое? Как Вы воспринимаете чужую боль, трагедию?
      — Если не нужна помощь, пройду мимо. Я старательно не делаю то, что делают другие. Конечно, я буду думать — в зависимости от картинки... Буду стараться помочь, если могу помочь. Опоздание тут ни при чем.
       — Приступы, приливы счастья, когда не знаешь откуда, бывают еще?
      — Да.
       — В этом месяце было? Вспомните.
      — Последние три недели были связаны с таким количеством смертей, что они перекрывали... И тем не менее бывали моменты, что я чуть не на колени падал от счастья...
       — Опишите это состояние.
      — Мы говорили об иконе, о молитве... Я чувствую недовольство собой, уныние, безнадежное состояние — и вдруг мне подается явный знак, и снова я обретал ток жизни. Душа жива, я реагирую на все правильно — и уже не нахожусь в том состоянии, которое меня угнетало. Есть и философия чуда — не только в виде плачущей иконы. Вы видите, что все — чудо, чудо, чудо — и вы счастливы.