В связи с перегруппировкой войск, проведенной фронтами в соответствии с планом намечаемых операций, наша 121-я танковая бригада, где я был уже заместителем ее командира полковника Н. Н. Радкевича, опытного боевого начальника, у которого многому можно было поучиться в деле руководства частями, после боев в районе южнее Тулы была передана в подчинение 57-й армии. Армией командовал генерал-лейтенант Д. И. Рябышев, а с 12 февраля - генерал-лейтенант К. П. Подлас. С обоими ее командующими военные пути-дороги меня сводили не раз. Это были хорошо закаленные в огне сражений генералы, и под их началом можно было уверенно воевать. 57-я армия входила в состав Южного фронта и имела задачу, действуя на главном направлении, после прорыва обороны противника развивать наступление через Барвенково на Павлоград. 18 января армии удалось сломить вражеское сопротивление, за четыре дня боевых действий продвинуться на 25 километров и на шестой день во взаимодействии с частями 5-го кавалерийского корпуса генерал-майора А. А. Гречко овладеть Барвенково. Этого можно было добиться только при своевременном наращивании сил в ходе развития успеха и при активной поддержке авиации.
      Отважно действовали в тех боях воины 5-го кавалерийского корпуса. Их доблесть дополнялась хорошей организацией управления войсками и детально налаженным взаимодействием с пехотинцами и танкистами, Я говорю об этом по праву участника тех событий. Помнится, как в расположении штаба нашей 121-й танковой бригады командир 5-го кавкорпуса (а несколько позже ему было поручено руководить оперативной группой фронта) генерал-майор А. А. Гречко проводил совещание с командирами подчиненных соединений, на котором присутствовали начальник штаба Южного фронта генерал-лейтенант А. И. Антонов и член Военного совета фронта дивизионный комиссар И. И. Ларин. Решение генерала Гречко было детально рассмотрено и одобрено представителями фронта. Он ясно представлял себе задачи соединений и последовательность их выполнения в органической связи с действиями соседей и различных родов войск, четко ориентировал офицеров и генералов на особенности предстоящих боев. И я был свидетелем того, как эта основательно продуманная программу согласования ударов воплощалась в практические дела опять-таки благодаря хорошей организации управления войсками командиром корпуса. И этот пример не единичен. Скорее всего он был типичным для большинства командиров всех степеней.
      Однако по некоторым причинам, в том числе и из-за сильно возросшего сопротивления гитлеровских войск, усиленных новыми частями и соединениями, ряд задач наступательной операции полностью выполнить оказалось невозможным. Наступление советских войск на южном участке фронта в начале февраля стало затухать. Войска 6-й, 9-й и нашей 57-й армий вместе с кавалерийскими корпусами закрепились на рубеже между Балаклеей, Лозовой и Славянском. Здесь в последующем произойдут новые, полные драматизма схватки с врагом.
      Весной 1942 года, воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, немецко-фашистское командование перебросило на Восток дополнительно свыше двух десятков дивизий и начало подготовку к крупному наступлению. Его цель состояла в том, чтобы вновь овладеть стратегической инициативой, уничтожить Красную Армию, захватить важные политические и экономические центры Советского Союза, изолировать его от других стран и вывести из войны. Для выполнения этой цели предусматривалось нанесение последовательных ударов на стратегических флангах: вначале на юге, а потом на севере.
      Сосредоточив на юго-западном направлении 90 дивизий, или до 30 процентов всех сил вермахта, действовавших на советско-германском фронте, правители третьего рейха рассчитывали уничтожить наши войска западнее Дона, захватить нефтеносные районы Кавказа, нарушить связь СССР с внешним миром через Иран и втянуть в войну Турцию. Кроме того, к овладению немецко-фашистскими войсками рубежами Волги и Кавказа приурочивалось вступление в войну против СССР Японии, которая сосредоточивала почти миллионную Квантунскую армию вблизи советских дальневосточных границ. Гитлеровские руководители считали также, что с захватом Кавказа перед ними открывается путь для расширения агрессии в Азии и Африке с целью завоевания мирового господства.
      После операции на юге гитлеровцы предполагали захватить Ленинград, затем Кировскую железную дорогу и установить связь по суше с финнами. На западном же направлении, где советские войска располагали значительными силами, фашистское командование намеревалось летом ограничиться лишь сдерживающими действиями, чтобы осенью подготовить и провести решительную операцию по овладению Москвой и тем самым победоносно завершить войну на Востоке. Таким образом, оно ставило перед собой задачу добиться выполнения целей, поставленных планом "Барбаросса". Однако летом 1942 года, в отличие от начала войны, немецко-фашистские войска уже не в состоянии были развернуть наступательные действия одновременно на всех стратегических направлениях.
      В июне - июле 1942 года два мощных потока немецко-фашистских войск захлестнули юго-восточные районы Советского Союза. Соединения группы армий "Б" устремились к Волге, группы армий "А" - на Кавказ. Обладая значительным превосходством в силах и средствах, особенно в танках и авиации, они прорвали оборону советских войск. Отступая по безводной, выжженной палящим солнцем степи, советские воины оказывали врагу упорное сопротивление. Путь гитлеровцев к Волге был устлан трупами их солдат и офицеров.
      В боях на дальних подступах к Сталинграду участвовала и наша 91-я отдельная танковая бригада, которую мне было поручено сформировать и подготовить в период марта - мая 1942 года. Начала формироваться она под Казанью, а окончательное сколачивание ее было завершено в Дзержинске, недалеко от Горького. Командный состав соединения в основе своей уже имел боевой опыт, многие политработники прошли хорошую школу партийно-политической работы. Начальником штаба бригады был назначен капитан В. М. Данович; комиссаром бригады - боевой командир с довоенным стажем Н. А. Тимофеев, с которым нас надолго связала крепкая дружба; начальником политотдела - старший батальонный комиссар С. С. Фриз, бывший заместитель заведующего отделом Львовского обкома партии, который пришел в армию по партийной мобилизации; комиссаром штаба - батальонный комиссар П. А. Корнюшин; заместителем командира бригады по строевой части - майор Ф. Д. Манмор. На должностях командиров батальонов и рот также были толковые люди, но не все они успели понюхать пороха, не говоря уже о рядовом и младшем командном составе, который весь не был испытан огнем.
      23 июня бригада прибыла на Юго-Западный фронт, выгрузилась на станции Уразово и поступила в распоряжение 23-го танкового корпуса полковника А. М. Хасина. Комкор принял нас с комиссаром довольно официально (очевидно, его несколько смущало, что прибывшее соединение еще не побывало в боях), рассказал о традициях корпуса. В беседе с нами он заявил, что корпус непременно станет гвардейским и в этом смысле нам повезло. Мне и комиссару не оставалось сказать ничего другого, кроме того, что мы пока не достойны такого звания, еще не отличились, но "не смотри, что на груди, а смотри, что впереди". Будущее покажет возможности и способности личного состава бригады.
      Наше ближайшее боевое будущее тогда представлялось не совсем еще ясным. Корпус находился пока в резерве фронта, и нам приказали занять оборону в районе хутора Погребняк, примерно в 30 км северо-западнее станции Уразово. Только мы успели оборудовать свой участок обороны, как 26 июня бригада была переброшена на новый рубеж, а еще через четыре дня получила приказ передислоцироваться по железной дороге на станцию Волоконовка.
      К этому времени противник силами 6-й армии нанес удар из района Волочанска на стыке 21-й и 28-й армий Юго-Западного фронта. Развивая наступление на северо-восток, немецко-фашистские войска выдвинулись к реке Оскол, вклинились в глубину нашей обороны до 80 км. Создалась реальная угроза потери Воронежа и прорыва противника за Дон,
      Вот в такой чрезвычайно сложной и неблагоприятной обстановке бригада влилась в состав 28-й армии генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева (с 4 июля 1942 года командующим был назначен генерал-майор В. Д. Крюченкин). Армия вела кровопролитные бои на рубеже реки Оскол. Это была борьба с противником, рвавшимся к Сталинграду.
      Хорошо помню раннее погожее утро 30 июня. Первым прибывший на станцию Волоконовка наш железнодорожный эшелон тут же подвергся бомбовому удару. Фронт проходил рядом, и вражеской воздушной разведке не составляло большого труда обнаружить прибытие нового танкового соединения. Непрерывно с тяжелым грохотом рвались фугасные бомбы. От мощных сотрясений по составу прокатывалась металлическая дрожь. Немецкие самолеты жгучим свинцом поливали вагоны и платформы. Началось первое испытание моральной выдержки, мужества личного состава бригады, оказавшегося рядом со смертью.
      Станция с ее железнодорожными путями скрылась в дымовой завесе. Вражеская авиация многократно пыталась сорвать разгрузку эшелона, но нам помогла воинская смекалка. Командир танкового подразделения лейтенант Шевченко проявил разумную инициативу. Он показал личный пример, как надо прыгать на танках с платформы. Я отдал распоряжение делать так всем экипажам. Боевые машины сразу же покидали станцию и укрывались в садах и за постройками соседнего поселка. Мы потеряли во время разгрузки всего два легких танка. При бомбежке второго эшелона - один Т-60. Высокое самообладание проявил тогда командир танковой роты лейтенант С. П. Платонов. Будучи раненным, он вел разгрузку танков до последнего.
      К вечеру в лесу северо-восточнее Волоконовки сосредоточилась вся бригада. В 21.00 я получил приказ занять оборону на правом берегу реки Оскол в районе Верхней Лубянки. Нам надлежало сдержать превосходящие силы противника и прикрыть отход частей 169-й стрелковой дивизии генерала С. М. Рогачевского на подготовленный оборонительный рубеж.
      Это было боевое крещение для бригады. Она вела бой с открытыми флангами, так как соседей рядом с нами не оказалось, что усугубляло положение. Мы сдерживали на узком участке фронта натиск немецкой дивизии. Вражеская авиация группами по пять - десять самолетов почти ежечасно в течение всего дня 1 июля бомбила наши боевые порядки. Противник стремился во что бы то ни стало овладеть волоконовской переправой. Он потерял между совхозом Грушевский и Верхней Лубянкой больше десятка танков, но не прекращал натиск.
      В этих ожесточенных схватках с фашистами обессмертили свои имена артиллеристы противотанковой батареи. Их позиции стали неприступными. На подступах к ним нашли бесславную гибель около 400 вражеских солдат и офицеров. До последнего удара сердца руководил боем бесстрашный командир лейтенант Тимофей Слабженинов. Когда в огневых расчетах не стало наводчиков, он занял их место, переходя от одного орудия к другому. Будучи раненным, лейтенант не покинул боевой пост. И только второе ранение, оказавшееся смертельным, вырвало мужественного командира из строя. За героизм и умелое руководство действиями батареи он был награжден орденом Ленина.
      Эта высшая награда увенчала и ратный подвиг комиссара мотострелкового батальона политрука Владимира Царькова. В критические моменты боя коммунист находился на самых опасных и самых ответственных участках, сам был всегда, что называется, на взлете боевого духа и зажигал своим энтузиазмом воинов. В тот день он не раз поднимал бойцов в контратаку, так и остался навек в нашей памяти устремленным вперед, в неудержимом броске. Коммунист Царьков скончался на руках боевых друзей. Последняя просьба его: "Не возитесь со мной... Держите крепче оружие, крепче бейте фашистов".
      В тот вечер мы дважды оказывались на волосок от смерти и чуть не остались без штаба. Вначале на нас напала группа немецких автоматчиков. Взводу охраны с трудом удалось отбить их атаку, которую они предприняли в ста метрах от оврага, где располагался штаб. Потом наша легковая машина, в которой ехали я, комиссар бригады Тимофеев, старший батальонный комиссар Фриз и начальник особого отдела Малахов, подорвалась на противотанковой мине. Нас раскидало взрывом, но, к счастью, все уцелели. Ночью мотострелково-пулеметный батальон начал организованно отходить к реке Оскол. Его прикрывали танки, а подразделение капитана Ильчука, переправившись на левый берег, контролировало огнем подступы к реке.
      Так произошло боевое крещение соединения. Личный состав его получил первый трудный опыт. На груди сорока двух воинов засияли ордена и медали, а на бортах наших боевых машин появились первые звездочки - знаки уничтоженных вражеских танков, которых мы насчитали под Волоконовкой тридцать. До двух эскадронов вражеской конницы и более полутора тысяч гитлеровцев нашли свою могилу у наших рубежей.
      Вскоре после боев под Волоконовкой произошел курьезный случай, когда нашу бригаду чуть ли не похоронили. Произошло это так. Прибыл я на совещание к генерал-майору танковых войск Е. Г. Пушкину, который незадолго до волоконовских событий был назначен командующим бронетанковыми войсками фронта, еще не знал хорошо всех командиров частей и соединений и тем более мало был наслышан о нашей бригаде, которая в составе 28-й армии находилась очень непродолжительное время. До того как открыть совещание, генерал беседовал с командирами о недавних боях и сказал, что в них отличились многие части и соединения, в том числе и 91-я отдельная танковая бригада. Она успешно выполнила боевую задачу, нанесла большие потери противнику, но и сама была почти полностью обескровлена, потеряла чуть ли не всю технику.
      Я вынужден был тут же доложить, что, очевидно, дошли неточные данные, кто-то неправильно проинформировал его. Как комбриг, могу официально сообщить, что в строю бригады почти весь личный состав, 33 танка, сохранены тыловые подразделения и мы вполне боеспособны. Надо полагать, из-за крайне тяжелых боев, которые нам пришлось выдержать, кое-кто ошибочно посчитал наши потери.
      Генерал Пушкин чертыхнулся насчет торопливости с информацией и плохого контроля за ней, а затем обрадованно улыбнулся и сказал, что, значит, бригаде нашей суждено долго жить и бороться, у нее будет большое боевое долголетие. Генерал оказался провидцем. 91-я отдельная достойно прошла всю войну, удостоилась впоследствии почетного наименования Фастовской и четырех орденов. Но это было все в будущем, а в ближайшее время наше соединение ожидало суровое испытание в грандиозной битве за Сталинград.
      В середине июля под натиском превосходящих сил противника советские войска были вынуждены отойти к Воронежу, оставить Донбасс и богатые сельскохозяйственные районы правобережья Дона. Немецким войскам удалось выйти в большую излучину в нижнем течении этой реки. С этого времени и началась одна из величайших битв второй мировой войны - Сталинградская битва и битва за Кавказ, протекавшие в тесном оперативно-стратегическом взаимодействии.
      Боевое крещение под Сталинградом
      Весь мир, затаив дыхание, следил за ходом гигантского сражения на сталинградском направлении. Миллионы людей понимали, что наступил критический момент второй мировой войны, когда от исхода битвы в междуречье Дона и Волги зависело будущее человечества. Напряженность вооруженной борьбы в придонских и приволжских степях возрастала с каждым днем. Ее центром стал Сталинград. Каждому советскому человеку он был дорог и как древняя крепость-вольница, город русской народной славы; и как город, с которым связана героическая царицынская оборона в годы гражданской войны, где прославились имена таких выдающихся организаторов и красных командиров, как Сталин, Ворошилов, Буденный, Артем, Городовиков, Тимошенко, Думенко, Руднев, Пархоменко, Ковтюх, Киквидзе, Азии, Жлоба, Дундич, Частек и другие; и как порт, открывающий выход к Северному Кавказу и Украине, к сердцу страны, на Урал и в Среднюю Азию; и как крупный промышленный район; и как город-боец, про который будут слагаться былины.
      Пройдет время, и вместе с орденом Красного Знамени, которым пролетариат Царицына был награжден за героизм, проявленный в годы гражданской войны, на Знамени города засияют орден Ленина и медаль "Золотая Звезда" в знак выдающихся боевых заслуг сталинградцев, защитников крепости на Волге, в борьбе с гитлеровцами. Но тогда новый подвиг города-героя еще только рождался, еще впереди были те 200 огненных дней и ночей, которые принесут Сталинграду всемирную славу.
      В последние июльские дни 1942 года в войска Красной Армии был направлен строжайший приказ Народного Комиссара Обороны И. В. Сталина No 227, известный фронтовикам под ими же данным ему названием "Ни шагу назад!". В приказе указывалось, что надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории и отстаивать его до последней возможности. "Наша Родина, - говорилось в приказе, переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется... Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, - это значит обеспечить за нами победу".
      Силы наших обороняющихся Юго-Западного и Южного фронтов были до предела истощены, но они продолжали упорно сражаться, цепляясь за каждый рубеж. За месяц кровопролитных боев фашистским армиям ценой огромных потерь удалось продвинуться всего на 60 - 80 км. В этот период враг пытался окружить советские войска в большой излучине Дона и с ходу овладеть Сталинградом, но в результате героического сопротивления воинов Сталинградского фронта он был втянут в затяжные бои на внешнем оборонительном рубеже города.
      О силе нашего воздействия на немецко-фашистские войска, рвавшиеся к Сталинграду, и их настроениях правдиво рассказал в своих мемуарах Вильгельм Адам. Бывший адъютант генерала Паулюса, возвратившийся из советского плена по окончании войны антифашистом и внесший большой вклад в строительство новой жизни в ГДР, в подготовку военных кадров для ее Национальной народной армии, описывая бои на подступах к Сталинграду, отмечал: "При наступлении 6-й армии к Волге кровь немецких солдат лилась рекой. Отошли в прошлое легкие успехи западной кампании, равно как и бодрое настроение солдат, характерное для лета 1941 или для мая и июня 1942 года. Во время моих поездок в вездеходе я постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части. Особенно запомнились мне двое, участвовавшие в сражении под Калачом Они служили в той дивизии, куда я направлялся. Я взял их в свою машину. Сидевший за моей спиной ефрейтор, еще находясь под свежим впечатлением пережитых боев, рассказывал:
      - В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось бывать. Задал нам Иван жару, у нас только искры из глаз сыпались. Счастье еще, что наши окопы глубокие, иначе от нас ничего бы не осталось. Артиллерия у русских знатная. Отлично работает - что ни выстрел, то прямое попадание в наши позиции. А мы только жмемся да поглубже в дерьмо зарываемся. Много наших от их артиллерии пострадало. А самое большое проклятье - это "катюши". Где они тюкнут, там человек и охнуть не успеет.
      Товарищ ефрейтора... добавил:
      - А как идет в атаку советская пехота! Я от их "ура" чуть совсем не спятил! Откуда берется эта удаль и презрение к смерти?..
      Ефрейтор... сказал, адресуясь прямо ко мне:
      - Еще три недели назад наш ротный рассказывал нам, будто Красная Армия окончательно разбита и мы, дескать, скоро отдохнем в Сталинграде. А оно вроде бы не совсем так. 31 июля они нам изрядно всыпали. Нашей артиллерии и противотанковой обороне еле-еле удалось остановить... русских"{28}.
      Чтобы возмещать потери, фашистское командование было вынуждено перебрасывать под Сталинград все новые и новые соединения из Западной Европы, с других участков Восточного фронта, даже с кавказского направления. И если в июле к Волге рвались 42 дивизии, то уже в августе наступавшая здесь группа армий "Б" увеличилась до 70, а к концу сентября более чем до 80 дивизий.
      12 сентября в город Винница в ставку Гитлера был вызван генерал Паулюс. Выслушав его доклад, Гитлер приказал начать штурм Сталинграда, считая, что Красная Армия доживает последние дни и надо ускорить ее гибель.
      8 ноября Гитлер обратился по радио к своим войскам с речью, в которой сказал, что он идет к Сталинграду потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществляется перевозка 30 млн. тонн грузов, из которых почти 9 млн. тонн нефти. Сюда с Украины и Кубани стекались пшеница, марганцевая руда. Здесь был гигантский перевалочный центр. Гитлер заметил, что он не хотел бы иметь под Сталинградом второй Верден, но город он непременно возьмет с помощью небольших ударных групп.
      Так Гитлеру рисовалась победа на Волге. А чем кончилась эта битва, наш народ узнал после контрнаступления наших войск.
      Шла упорная и тяжелая борьба. Это знают все, и особенно те, кто участвовал в ней. Наша 91-я отдельная танковая бригада действовала тогда севернее Сталинграда, и у меня навсегда сохранятся в памяти воспоминания об этом небывалом в истории сражении.
      Свыше четырех месяцев бригада участвовала в боях под Сталинградом. За это время наши танкисты изведали и горечь потерь, и радость первых больших побед.
      Еще до прорыва гитлеровцев к Волге севернее Сталинграда, в районе Самофаловка, Дубовка, Усть-Погожье, началось сосредоточение контрударной группировки войск Сталинградского фронта.
      В эту группировку входили подошедшие соединения 1-й гвардейской, 24-й и 4-й танковой армий и 169-я танковая бригада. Затем к ним присоединились 4-й, 16-й танковые корпуса и 91-я танковая бригада.
      Войска созданной группировки непрерывно контратаковали прорвавшегося к Волге противника, не давали ему расширить прорыв и использовать свои силы для удара по нашим войскам, оборонявшим город.
      В ходе Сталинградской битвы нашей 91-й отдельной танковой бригаде довелось воевать в составе Сталинградского фронта, входя в 4-ю танковую, 24-ю и 66-ю армии, которыми соответственно командовали генералы В. Д. Крюченкин, Д. Т. Козлов (с 1.10.1942 г, - И. В. Галанин), Р. Я. Малиновский (с 14.10.1942 г. - А. С. Жадов); в составе Донского фронта, входя в 65-ю армию генерала П. И. Батова и 21-ю армию генерала И. М. Чистякова. Бригада действовала на многих трудных участках.
      Особенно упорные бои развернулись в районе поселка Кузьмичи за высоты 145,1 и 154,1, вдоль железной дороги и балки Конная. С 21 по 26 сентября бригада шесть раз контратаковала противника и нанесла ему серьезные потери, уничтожив 14 танков, около 100 полевых и противотанковых орудий и большое количество живой силы врага. Особенно отличились в эти дни воины 344-го танкового батальона под командованием майора Г. Н. Ильчука и мотострелкового пулеметного батальона во главе с майором X. Мустафаевым. Майор X. Мустафаев был тяжело ранен в грудь, но продолжал руководить боем до тех пор, пока совершенно не обессилел от потери крови. После госпиталя отважный офицер попросил отправить его в свою 91-ю танковую бригаду. К нам он вернулся, когда бригада находилась на Курской дуге.
      Мужественно сражались экипажи 344-го танкового батальона. Некоторые машины подорвались на минном поле, однако их экипажи продолжали разить врага из орудий.
      Очевидно, многим участникам Сталинградской битвы известно имя Екатерины Алексеевны Петлюк - механика-водителя танка. Прибыла она к нам в бригаду в ходе боев под Сталинградом и была зачислена в роту легких танков. У маленьких Т-60 были такие впечатляющие названия, как "Грозный", "Орел", "Смелый". А машина Екатерины Петлюк именовалась "Малютка". И сама обаятельная девушка с петлицами старшего сержанта была хрупкой малюткой. Бойцы шутливо желали ей, чтобы "крошка подросла немножко".
      Но характер у Екатерины Петлюк был стойкий, волевой. До войны она научилась в аэроклубе управлять самолетом, прыгать с парашютом, а в бригаде стала умелым танкистом. За первый же бой она получила благодарность. Вскоре была награждена орденом Красной Звезды, а позднее, за отличие в боях под Орлом, - орденом Отечественной войны. От огня ведомого ею танка нашли смерть многие десятки гитлеровцев. Боевая слава храброй Кати Петлюк гремела и у берегов Днепра, у стен Киева, Житомира, Шепетовки. В конце войны она стала курсантом гвардейского танкового училища в Ульяновске.
      У разъезда Конный нашей бригаде пришлось вести за собой пехоту 231-й стрелковой дивизии. После короткой артподготовки танки устремились вперед, а вслед за ними и пехотинцы. Однако с самого начала у нас произошла заминка. Некоторые танки вдруг остановились, продолжая вести сильный огонь с места. Пехота тоже залегла. Атака стала терять силу. Вместе с командиром стрелковой дивизии на НП мы это видели и терялись в догадках: что могло случиться? Командир дивизии все готов был свалить на нерешительность танкистов. Я с ним не мог согласиться. В запальчивых суждениях комдива была ошибочная, необъективная оценка действий танкистов, которых я хорошо знал и никак не мог упрекнуть в отсутствии боевого порыва.
      Решили с комиссаром бригады лично выяснить причину остановки танков, хотя сделать это было нелегко. Машины остановились в нейтральной зоне, которая простреливалась противником насквозь. Приходилось добираться где перебежками, где ползком.
      Достигнув первой машины, забрались под нее и тут, на месте, уточнили то, о чем догадывались на наблюдательном пункте. Наша артиллерия во время артподготовки не сумела подавить противотанковые средства противника, и ему удалось подбить ряд наших танков. У машины, под которой мы лежали, как и у других, была повреждена ходовая часть. Экипаж, понесший потери, продолжал мужественно драться с врагом.
      Огневой бой вели и другие экипажи, нанося противнику немалый урон. Однако пробиться вперед им не удалось. И меньше всего за это можно было винить самих танкистов. Они сражались отважно. А когда бой затих, вывели с поля боя все подбитые машины, даже те, которые годились только как металл. Врагу ничего не должно достаться! - это стало нашим правилом. Металл пойдет на переплавку и вернется к нам же в виде новых танков. Это было по-хозяйски, это было по-советски.
      В период боевых действий бригады в составе 66-й армии генерала Р. Я. Малиновского мне довелось впервые встретиться с только что назначенным командующим Донским фронтом генералом К. К. Рокоссовским. Встреча эта осталась хорошо памятной, в ходе ее открылось много поучительного. О приезде нового командующего нас, командиров соединений, собранных на рекогносцировку, известили заранее. Генерал-лейтенант Рокоссовский прибыл на "точку" в строго определенный им срок вместе с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом М. С. Малининым, начальником бронетанковых войск фронта генералом Г. Н. Орел, генерал-майором авиации С. И. Руденко и рядом штабных командиров.
      Рокоссовский, вступив в командование и воспользовавшись тем, что бои приняли затяжной характер, знакомился с войсками, стремился улучшить управление ими. И вот теперь очередь дошла до 66-й армии. Не найдя Р. Я. Малиновского на КП, командующий фронтом разыскал его неподалеку от передовой. После церемонии представления Константин Константинович спросил, для чего собраны командиры. Узнав цель сбора, приказал Р. Я. Малиновскому действовать по плану.
      Одна группа командиров вместе с Малиновским убыла в направлении балки Сухой Каркагон, пос. Кузьмичи, а другая, куда входил полковник Анисимов, я и еще несколько офицеров, осталась на месте. Командующий фронтом вплоть до деталей разузнал, где нам предстоит действовать, откуда лучше всего просматривается местность, занятая противником, хорошо ли мы успели ее изучить, какие разведданные о противнике известны нам, каково боевое состояние подчиненных нам соединений, что за опыт получили они в обороне и наступлении, как думаем организовать взаимодействие. Командующий фронтом хотел обо всем узнать из первых уст, оценить, чтобы управлять войсками с полным знанием дела.
      Когда Р. Я. Малиновский вернулся на "точку", Рокоссовский спросил его мнение, достаточно ли хорошо просматривается оборона противника отсюда, где мы находимся, или лучше из района балки Сухой Каркагон. Получив ответ командарма, что целесообразно с обоих этих мест изучать расположение врага, Константин Константинович заметил, что вряд ли есть необходимость генералу Малиновскому рисковать собой и лезть чуть ли не на самый передний край, где его часто можно видеть даже на ротных позициях. Командарм ответил с улыбкой: дескать, все это понятно, но нам здесь приходится туго, начальство сверху основательно нажимает. Поэтому он и старается быть подальше от этого нажима. А задачу свою мы, мол, постараемся непременно выполнить, хотя она, как известно командующему фронтом, весьма и весьма сложная. Армия, не имея достаточно сил, должна была вести почти непрерывно активные действия, чтобы ликвидировать созданный противником коридор, который отрезал соседние войска от наших частей.
      Как и других офицеров и генералов, меня восхитили стремление К. К. Рокоссовского глубоко разобраться в сути боевых событий, умение схватывать их во взаимосвязи, заботиться о четком и непрерывном управлении войсками, его высокое самообладание, вера в подчиненных. Спокойный, уравновешенный, он вселял в окружающих его людей сознание нашей общей силы.
      С К. К. Рокоссовским мне довелось встречаться и в последующем, когда 91-я отдельная танковая бригада действовала в составе 65-й армии в ходе наступательных боев.
      В преддверии их наше соединение в начале ноября было переброшено с передовой в станицу Иловлянская для пополнения личным составом и новой техникой, а также восстановления поврежденной в боях. Дел было, казалось, невпроворот. Но истосковавшиеся по "мирной" работе бойцы и командиры быстро управлялись с тысячами накопившихся неотложных забот, в том числе и с ремонтом техники. Наши тридцатьчетверки вскоре снова были как новенькие.
      Свои боевые машины мы придирчиво сравнивали с поступившими к нам на вооружение несколькими образцами американских и английских танков. Сравнение было явно в нашу пользу. Комфортабельный "Шерман" был менее маневрен и слабее в огне, имел тонкую броню. "Черчилль" грешил тем же, кроме того, имел гусеницы, на которых с большим трудом можно было преодолевать даже небольшие подъемы и спуски.
      По моему предложению ремонтники наклепали на гусеницы "Черчилля" шипы. Громоздкая машина несколько улучшила свою проходимость. А сам факт ее легкой модернизации получил широкую огласку в 65-й армии. Командарм П. И. Батов нередко шутливо замечал при обращении ко мне: дескать, как это ты умудрился нашего союзника "Черчилля" подковать.