Глава 5

У взрослых обитателей дома Гейджа Торнтона давно уже вошло в привычку просыпаться прежде, чем солнце всходило над верхушками деревьев. Шимейн не привыкла вставать до рассвета — в Англии ей позволяли подолгу нежиться в постели. Родители баловали ее, своего единственного ребенка. И тем не менее и мать, и старая кухарка то и дело повторяли, что, когда Шимейн сама станет хозяйкой дома, о сладком сне до полудня придется забыть. На «Гордости Лондона» она засыпала мгновенно, едва выдавалась спокойная минутка, но там сон не приносил облегчения. В первую же ночь в доме Торнтона ей удалось отдохнуть душой и телом. Но, проснувшись, Шимейн тут же вспомнила: теперь она не вправе праздно лежать в постели в ожидании завтрака. Ведь здесь она служанка.

Услышав скрип открывшейся внизу двери спальни, Шимейн вспомнила, где находится, а когда шаги Гейджа раздались в гостиной и коридоре, окончательно проснулась, опасаясь, что хозяин поднимется наверх и вытащит ее из постели. Прошло несколько минут, тихо скрипнула дверь, выходящая на веранду, а затем все стихло, и лихорадочное биение сердца Шимейн постепенно замедлилось.

Она вскочила и зажгла свечу. Набросив поверх ночной рубашки халат покойной хозяйки дома, она взяла подсвечник и поспешила вниз. Крохотное пламя свечи задрожало от торопливого спуска на кухню. Забыв о том, что она не одета, Шимейн зажгла лампу, развела огонь в камине и принялась готовить завтрак, считая, что с собственным утренним туалетом можно и подождать. Ей предстояли неотложные дела.

Еще вечером обдумав, что приготовить на завтрак, и заранее замесив тесто, Шимейн сумела избежать суеты, в которой так легко наделать ошибок. Бесс Хаксли часто повторяла, как важна предусмотрительность в любом деле. Но только теперь Шимейн поняла, что значит быть собранной и серьезно относиться к своим обязанностям. Удовольствие, которое она испытала, видя, как булочки подрумяниваются в печи, копченая оленина шипит на одной сковородке, а яичница быстро жарится на другой, ничуть не походило на скуку, с которой она когда-то занималась этой утомительной и однообразной работой. В родительском доме она считала часы, проведенные на кухне, впустую потраченным временем, и если соглашалась помочь кухарке, то лишь затем, чтобы умилостивить ее и на несколько дней избавиться от нудных наставлений.

Гейдж открыл ставни, и в дом хлынули лучи утреннего солнца. К тому времени, как он вернулся с ведром парного молока и корзиной яиц, ярко освещенную кухню уже наполнял аромат горячих булочек и мяса. Застыв на пороге кухни, Гейдж с удивлением уставился на завтрак, приготовленный Шимейн.

— А вы, оказывается, лгунья, Шимейн, — наконец произнес он, ставя ведро и корзину на кухонный стол. Он никак не мог отвести взгляд от румяных булочек, уверенный, что никогда в жизни не ел столь аппетитного на вид кушанья. Впрочем, решил он, возможно, голод затуманил его память.

— Почему вы так решили, сэр? — оцепенела Шимейн.

— Судя по всему, вы умеете готовить, — пояснил Гейдж, указывая на булочки и оленину. — Пожалуй, вы способны пристыдить даже Роксанну Корбин. Зачем же вы уверяли меня в обратном?

Гейдж уставился на нее, задумчиво сведя брови и скользя взглядом сверху вниз, от растрепанных волос Шимейн до пальцев босых ног, выглядывающих из-под подола. Эти крошечные пальцы неловко подобрались под его взглядом, а Гейдж еще раз оглядел их хозяйку — уже в обратном порядке, снизу вверх. На миг задержал взгляд на упругой округлой груди, приподнявшей ткань ночной рубашки.

Мучительно сознавая, как неприглядна ее внешность в эту минуту, Шимейн прикрыла рукой грудь и запахнула потуже кружевной воротник халата. Даже если бы ее одежда была прозрачной и не скрывала тела, Шимейн не ощущала бы большего смущения. Она виновато потупилась. Будет ли Гейдж и впредь обращаться к ней с уважением? В конце концов она лишь рабыня. Ей некуда бежать, не у кого просить защиты. Она видела, как ретировались жители городка под взглядами Гейджа Торнтона, значит, они слишком трусливы, чтобы вступиться за нее. А те, кто не испытывает робости перед этим человеком, наверняка питают отвращение к каторжникам, как Альма Петтикомб. Нет, ждать сочувствия ей не от кого.

Наконец Гейдж устремил взгляд на ее лицо, но Шимейн отвернулась, чтобы скрыть ярко вспыхнувший румянец, и начала перекладывать яичницу на блюдо. Несмотря на все старания остаться невозмутимой, она дрожала как осиновый лист, ощущая близость хозяина.

Пытаясь сдержать дрожь в голосе, Шимейн поспешила ответить, надеясь, что Гейдж отойдет от нее:

— Когда вы спросили, умею ли я готовить, я не знала, удастся ли мне вспомнить то, чему меня учили. Видите ли, мама придавала большое значение урокам нашей кухарки, а я ненавидела их и считала бесполезными. Они мешали мне заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось.

Взяв блюда с яичницей и мясом, Шимейн отошла к столу и поставила их на середину рядом с тарелками для хозяина и его сына. И не оглядываясь, она знала, куда смотрит Гейдж.

— Чем же вы любили заниматься, Шимейн? — спросил Гейдж, не сводя глаз с ее ягодиц, обтянутых тканью халата. Эта часть тела Шимейн, невольно выставленная ею на обозрение, заслуживала восхищения, как и все, что Гейдж видел прежде.

— Ездить верхом, сэр, — смущенно призналась Шимейн. Эдит дю Мерсер казалось немыслимым, чтобы девушка носилась по холмам и равнинам на своенравном жеребце, с которым сумел бы справиться далеко не каждый мужчина. Шеймас О'Хирн рано обучил свою дочь верховой езде, и им обоим полюбилось это развлечение. Только Морис не уступал ее отцу в искусстве ездить верхом. — Моему отцу принадлежали лучшие лошади в Лондоне. Он посадил меня в седло, едва мне исполнилось два года, несмотря на уверения мамы, что ничего хорошего из этого не выйдет. Как всегда, она оказалась права: очевидно, ловец воров знал, где меня искать, ведь он подкараулил и схватил меня в конюшне.

— Вы считаете, о вашей страсти к лошадям сказала ему бабушка вашего жениха? — спросил Гейдж, испытав легкое разочарование, когда Шимейн повернулась к нему лицом. Впрочем, едва прикрытая тканью грудь Шимейн выглядела не менее соблазнительно. Крохотные бусинки сосков приподнимали ткань, возбуждая воображение Гейджа.

— Или кто-нибудь из ее слуг, — подтвердила Шимейн. — К этому выводу я пришла не сразу. У меня было немало времени для размышлений после ареста, и в конце концов я поняла: кто-то хотел, чтобы мое исчезновение осталось тайной, чтобы во время ареста рядом со мной никого не оказалось. Как раз в это время конюхи прогуливали лошадей. Но если я ошиблась в своих догадках, значит, я несправедлива к Эдит.

— А если бы родные нашли вас, могли бы подозрения против этой женщины помешать вам выйти замуж за вашего жениха? За этого… Мориса дю Мерсера?

Этот вопрос мучил Шимейн с самого ареста, и она уже устала от мысленных споров с самой собой. Ей так и не удалось прийти к окончательному решению, а сейчас Шимейн не придавала этому значения, уверенная, что маркиз ни за что не женится на каторжнице.

— Маловероятно, чтобы моим родителям или даже Морису пришло в голову разыскивать меня здесь. И потом, сомневаюсь, что у Мориса найдется время для поисков. В Англии ему принадлежат обширные владения, требующие постоянного надзора. Вряд ли он решится пренебречь своими обязанностями и приедет сюда.

— Даже для того, чтобы найти свою невесту? — изумленно переспросил Гейдж, не понимая, как можно забыть о такой красавице, как Шимейн.

— Морис никогда не испытывал недостатка в титулованных поклонницах, увивающихся вокруг него, — коротко ответила Шимейн. — Должно быть, какая-нибудь знатная леди уже завладела его вниманием.

Всмотревшись в ее лицо, Гейдж помедлил и спросил:

— Значит, о замужестве с ним речь не идет?

Не доверяя собственному голосу, Шимейн резко кивнула и занялась делом, выставляя на стол масло и джем, чтобы не поддаться горечи и сожалению.

Гейдж в задумчивости подошел к столу и взял из корзинки булочку. Откусил, размышляя о словах Шимейн, но спустя несколько секунд забыл обо всем, а его глаза довольно заблестели. Ничего подобного он не пробовал с тех пор, как покинул отцовский дом. Даже Виктория не умела печь такой вкусный хлеб.

— Пожалуй, я поспешил, сравнив вас только с Роксанной Корбин. Я не погрешу против истины, если скажу, что вы печете хлеб лучше всех женщин в округе.

Шимейн откинула со лба непослушную прядь и удивленно воззрилась на хозяина.

— Значит, вы никому не продадите меня, мистер Торнтон?

— Разумеется, нет, Шимейн! — искренне изумился Гейдж. — Я же говорил, или вы мне не поверили?

— Некоторые мужчины говорят одно, а делают совсем другое, — уклончиво отозвалась она.

— Я не из таких.

Дверь спальни скрипнула, и, оглянувшись на звук, Шимейн и Гейдж увидели, как в кухню вышел Эндрю, шлепая босыми ножками по полу. Мальчик был так мил в длинной рубашке, со спутанными темными кудрями, падающими на лоб, что Шимейн захотелось броситься к нему и подхватить на руки. Но она понимала: Энди еще побаивается ее. В конце концов, вчера они впервые увидели друг друга.

Гейдж шагнул навстречу сыну, и Эндрю протянул к нему ручки, сладко зевнув. Отец подбросил его в воздух, и малыш радостно рассмеялся.

— Мы скоро вернемся, Шимейн, — предупредил Гейдж. — Энди знает, как обращаться с ночным горшком, но предпочитает ходить в уборную на дворе. В мое отсутствие вам придется сопровождать его. Он пытается подражать взрослом мужчинам, но у него еще не все получается.

— Понимаю, мистер Торнтон. — Вспыхнув, Шимейн отвернулась. В Англии, проезжая через деревни, она иногда видела из окна экипажа детей, голышом бегающих под дождем или плещущихся в лужах. Какими бы краткими ни были эти встречи, они успели развеять невежество Шимейн, узнавшей, чем мальчики отличаются от девочек. И все-таки знала она не так много, как, должно быть, предполагал ее хозяин.

Немного погодя Гейдж вернулся и направился к умывальнику. Утренний туалет сына он превратил в веселую игру, и в кухне то и дело раздавался заливистый детский смех.

Приготовив завтрак, Шимейн улучила минуту и направилась к себе в комнату. Ей не хотелось портить хозяину аппетит своим видом, и потому она сочла, что удобнее всего будет уйти, пока Гейдж сажает сына на стул. Шимейн уже выходила в коридор, когда хозяин, словно почувствовав ее намерения, догнал ее и схватил за руку, заставив вздрогнуть от неожиданности.

С лихорадочно забившимся сердцем Шимейн вгляделась в загорелое лицо Гейджа, стараясь понять, чем рассердила его. Она боялась этого человека не меньше, чем его сын — саму Шимейн.

— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Торнтон? — пролепетала она.

— Да, Шимейн. — Он сухо улыбнулся. — Я хочу, чтобы вы остались и позавтракали с нами.

Невольным жестом она скрестила руки на груди.

— Я не одета, сэр.

— Вы и так прекрасно выглядите, — заверил Гейдж, окидывая взглядом ее лицо и обрамляющие его кудрявые пряди. Он всегда поражался, видя, как соблазнительно выглядит Виктория, хлопоча на кухне босиком, в одной ночной рубашке. С тех пор как она умерла, его тяготила непривычная пустота на кухне, даже когда в ней появлялась Роксанна. Но эта девушка с растрепанными, торчащими во все стороны прядями и следами муки на носу заполнила пустоту своим теплом и жизненной силой. Гейджу хотелось хотя бы несколько минут продлить ее присутствие. Он надеялся, что тогда гложущее чувство пустоты померкнет.

— Нам с Эндрю еще не доводилось есть такие аппетитные кушанья. Роксанна сначала кормила завтраком отца, а потом приходила к нам, поэтому мне часто приходилось самому готовить хоть что-нибудь для нас с сыном. Все мои попытки оказывались неудачными. И потом, с тех пор как Виктория ушла в мир иной, нам не доводилось наслаждаться присутствием за столом прекрасной дамы. Я хочу, чтобы вы остались, Шимейн. Согласны?

Пристальный взгляд смутил Шимейн, но она сочла, что жаловаться ей пока не на что. Если ему достаточно просто смотреть на нее, можно считать, ей повезло.

— Это вам решать, сэр.

— Вот именно, — кивнул Гейдж. Склонившись, он вдохнул аромат, исходящий от волос Шимейн. — Как приятно от вас пахнет!

Встревоженная его близостью, Шимейн нервно затеребила пальцами длинную прядь, свисающую на висок. В эту минуту ей хотелось только одного — поскорее удалиться в свою комнату.

— От меня пахнет хлебом…

— Как от хорошей хозяйки, — с улыбкой пробормотал Гейдж и взмахом руки указал на скамью, где Шимейн сидела вчера вечером. — Прошу вас.

Она послушно скользнула на скамью и приняла из рук Гейджа чашку чаю. Склонив голову набок, Эндрю с любопытством наблюдал за ней. Улыбнувшись малышу, Шимейн взяла с блюда припасенную для него булочку в виде человечка.

— Это тебе, Эндрю. — Она протянула булочку ребенку.

— Папа! — возбужденно воскликнул мальчик, показывая булочку отцу. — Это дала мне Шимейн!

Шимейн рассмеялась и взъерошила малышу волосы. Он забавно сморщил нос. Неумелыми пальчиками отломил кусок булочки и засунул его в рот. Шимейн с удовольствием наблюдала за ним. Вновь повернувшись к отцу, Энди заявил:

— Он вкусный!

Гейдж усмехнулся, перекладывая яичницу с луком в свою тарелку.

— Знаю, Энди. Мне тоже нравится.

— Шимейн тебе тоже дала человечка? — спросил Эндрю, заглянув в отцовскую тарелку.

— Нет, Энди. Этого человечка Шимейн испекла только для тебя, а чудесный завтрак приготовила для нас обоих.

— Шимейн хорошая, да?

— Очень хорошая, Энди.

Услышав, как подчеркнуто Гейдж произнес первое слово, Шимейн удивленно вскинула голову и вздрогнула — он словно заглянул ей прямо в душу. Но тут Энди попросил дать ему яичницы, и его отец поспешил исполнить просьбу.

Шимейн, едва проглотив несколько кусочков хлеба, почувствовала тошноту. Она предприняла попытку доесть то, что лежало у нее на тарелке, однако тут же отказалась от нее, опасаясь, что ее стошнит. Проглоченная еда камнем легла в желудок. Шимейн сложила руки на коленях, наблюдая, как продолжают завтракать отец и сын. Поскольку они наслаждались трапезой и явно не собирались заканчивать ее, Шимейн не находила предлога встать из-за стола и уйти к себе.

Гейдж Торнтон старательно отводил взгляд от новой служанки, хотя его неудержимо тянуло любоваться ею. Если после возвращения от Ханны Филдс он то и дело поглядывал в сторону Шимейн, то сегодня утром, когда ее одежда оказалась менее скромной, отворачиваться от нее Гейджу стало труднее вдвойне. Особенно притягивала взгляд пышная грудь Шимейн. Юная и нежная, она побуждала Гейджа прикоснуться к ней и высвободить из-под одежды. Собственные мысли приводили его в небывалое смятение.

Несмотря на нежелание отпускать Шимейн, Гейдж вскоре заметил, как девушке не терпится встать из-за стола. Он наконец взглянул на нее, пока Шимейн наливала ему очередную чашку чаю. Настороженный взгляд, брошенный на него в ответ, и неловкие движения дали ему понять: Шимейн чувствует себя как птица, попавшая в ловушку.

— Похоже, я напрасно настоял, чтобы вы остались с нами, Шимейн. Если хотите, идите к себе и оденьтесь.

Волна облегчения окатила Шимейн.

— Спасибо, сэр. Кажется, мне не следовало есть так много, — вымученно улыбнулась она.

— Само собой, ведь вы так долго голодали, — отозвался Гейдж, испытав угрызения совести за то, что удерживал Шимейн за столом. — Предупредите меня, когда вам станет лучше. Через час придут подмастерья, и мне придется оставить Эндрю с вами.

— Я не задержу вас, сэр.

Шимейн поторопилась уйти подальше от стола, вид еды был для нее пыткой. Ополоснувшись холодной водой, она словно ожила. Разложила на кровати голубое платье и только тут заметила, что кружева сзади на высоком воротнике отпоролись. Пришивать их было уже некогда. Одевшись и уложив волосы в скромную прическу, Шимейн быстро привела свою комнату в порядок и отдернула парусиновую занавеску над балюстрадой.

Когда Шимейн вернулась в кухню, Гейдж сидел в качалке у камина. Он что-то читал Эндрю, а мальчик внимательно слушал, прижавшись к отцовской груди. Малыш ни за что не хотел отпускать отца, и Шимейн решила отвлечь его игрой. Напевая знакомую с детства ирландскую песенку, Шимейн обернула ладонь полотенцем и углем нарисовала на нем смешную рожицу, губы которой образовывали большой и указательный палец. Подойдя поближе к качалке, она выставила ладонь из-за спины Гейджа. Шевеля пальцами так, словно ее самодельная кукла говорила, Шимейн обратилась к Эндрю тоненьким голоском, безраздельно завладев его вниманием. Вскоре мальчик уже смеялся, да и его отец с трудом сдерживал улыбку. Вдруг Шимейн убрала руку. Эндрю перегнулся через отцовское плечо, разыскивая забавную игрушку, и тут, к его восторгу и удивлению, Шимейн вновь выставила руку.

— Ку-ку! А я тебя вижу!

Заигравшись с Эндрю, Шимейн не заметила, как Гейдж повернул голову, вдыхая тонкий аромат ее волос. Не обратила она внимания и на то, как его взгляд медленно скользит по ее маленькому ушку и аккуратно уложенной на затылке косе. Подними она голову — сразу увидела бы вожделение в янтарных глазах.

Наконец Эндрю согласился идти к Шимейн на руки. Прижавшись щекой к щеке ребенка и тихо напевая, Шимейн последовала за его отцом на заднюю веранду. Там она предложила Эндрю помахать ручкой отцу, пока тот спускался с крыльца.

— Пока, папа! — крикнул Эндрю и сморщил носик, когда отец со смехом оглянулся на него.

— Веди себя как следует, Энди. — Гейдж взял сына и поцеловал его в лоб.

Эндрю пристально взглянул на женщину, на руках у которой сидел, а затем с любопытством повернулся к отцу:

— А поцеловать Шимейн, папа?

— Нет-нет, Эндрю! — всполошилась Шимейн и покачала головой, надеясь, что Гейдж поймет, что ребенок произнес эти слова без ее подсказки. Но Гейдж, казалось, был только рад исполнить просьбу сына и быстро прижался губами к ее приоткрытому рту, вызвав у Эндрю радостный смех. Он поцеловал Шимейн не так, как полагалось бы целовать почти незнакомую женщину. Губы Гейджа были такими же горячими и требовательными, как у Мориса.

Шимейн смущенно отшатнулась, пораженная тем, что краткого прикосновения губ хватило, чтобы пробудить в ней столько новых и непривычных ощущений. Улыбнувшись, Гейдж приложил ладонь к виску в небрежном приветствии, развернулся и двинулся прочь размеренными широкими шагами. Походка выдавала его равнодушие, в то время как Шимейн боролась с вихрем эмоций, уязвляющих ее гордость.

Она отчетливо вспомнила, с каким пылом целовал ее Морис, как ей не раз приходилось умолять его потерпеть до свадьбы. После формальной помолвки Морис убеждал ее отдаться ему, обещая быть осторожным и уверяя, что никто ни о чем не узнает, но Шимейн со спокойной рассудительностью и прагматизмом, унаследованным от матери, возражала: лучше уж потерпеть и насладиться супружеским блаженством в брачную ночь, чем опасаться, что с Морисом что-нибудь случится, а она останется одна с ребенком.

Помахав рукой сыну и Шимейн, Гейдж быстро зашагал по дорожке к мастерской. Его подмастерья уже прибыли в повозках по лесной тропе. Большую часть дня Гейджу и его работникам предстояло упаковывать мебель, приготовленную для отправки в Уильямсберг. Заказчик не назначил дня, когда хотел бы получить мебель, но Гейдж велел упаковать ее заранее, чтобы случайно не повредить. Если все пойдет успешно, вскоре заказчик уплатит за мебель. А пока старому корабельному плотнику Фланнери Моргану и его сыну Джиллиану приходилось строить корабль вдвоем: изготовление мебели требовало постоянного надзора и помощи Гейджа.

Обернув каждый предмет парусиной, пятеро рабочих начали заколачивать их в ящики. Гейдж отправился в сарай за нетесаными досками, за ним последовал Ремси Тейт, рослый широкоплечий мужчина лет сорока. Они быстро откладывали выбранные доски, пока Гейдж случайно не взглянул в сторону дома. На миг он застыл, потом медленно выпрямился.

Желая узнать, что приковало внимание хозяина, Ремси проследил за его взглядом и заметил у колодца девушку с огненно-рыжими волосами. Никаких объяснений Ремси не потребовалось: он сразу понял, куда засмотрелся Гейдж.

— Твоя новая служанка? — Ремси мог бы и не задавать этот вопрос, ибо он уже знал ответ.

Гейдж рассеянно кивнул.

Приставив ладонь козырьком ко лбу, Ремси внимательно оглядел незнакомку.

— Отсюда она выглядит соблазнительно.

— Так и есть.

— Она не похожа на твою жену.

— Ни капли.

— И долго ты хочешь держать ее у себя?

— Сколько понадобится.

Задумчиво покрутив пальцами свисающий ус, Ремси удивился:

— Понадобится для чего?

Стройная женственная фигурка скрылась в доме. Чувствуя себя неловко под пристальным взглядом товарища, Гейдж потянул за конец доски, стаскивая ее со штабеля. Ремси и не подумал присоединиться к нему, и Гейдж раздраженно заметил:

— Что с тобой, Ремси? Заснул?

— А по-моему, это с тобой что-то стряслось, — хмыкнул Ремси, берясь за доску.

— Что за чушь ты несешь?

— А ты как думаешь? — переспросил Ремси. — Стоило этой рыжей выйти на веранду, и ты забыл обо всем. Я впервые вижу тебя таким! Ведь когда сюда приходила Роксанна и увивалась вокруг тебя, ты смотрел на нее волком.

— Как и ты, — парировал Гейдж.

— И что же ты собираешься теперь с ней делать?

Гейдж уставился на собеседника, словно на помешанного:

— С кем? С Роксанной?

Ремси со страдальческим видом закатил глаза:

— Нет, черт бы тебя побрал! С рыжей!

Резко вскинув бровь, Гейдж устремил взгляд на подмастерья.

— Как только я приму решение, я непременно сообщу о нем тебе, — мрачно пообещал Гейдж. — А пока займись лучше своим делом.

Ремси в притворной ярости выпалил:

— Позвольте напомнить вам, мистер Торнтон: все, что касается вас, — мое дело! Без вас ни один из нас и гроша ломаного не стоит! И если я беспокоюсь о вас, то только потому, что мне дороги собственная шкура и мои родные!

— По возрасту ты не годишься мне в отцы, так что прекрати опекать меня, — отмахнулся Гейдж. — Или тебе мало собственных сыновей?

— Ладно, можешь считать меня приятелем, — хмыкнул Ремси. — И раз уж мы друзья, позволь дать тебе один совет. Тебе недостает того, что можно получить только от женщины, и, судя по твоим глазам, тебе мало просто вертеться вокруг этой девчонки, не влезая к ней под юбку.

Гейдж брезгливо поморщился. Ремси попал не в бровь, а в глаз. Неужели все мысли Гейджа написаны на лбу? Он никогда не посещал продажных женщин и потому пытался забыть о неотступном чувственном голоде, с жаром отдаваясь работе. Утренний поцелуй удивил его не меньше, чем Шимейн: казалось, его опалили каленым железом. Стараясь скрыть вспыхнувшие в нем чувства, Гейдж бросился прочь, чтобы Шимейн случайно не заметила его возбуждение. Он решительно отверг объяснение, предложенное Ремси:

— Твой совет, дружище, годится для племенного быка, а я как-никак человек.

Ремси ухмыльнулся и бросил последний осторожный взгляд в сторону дома.

— Да, я заметил.

В этот день Шимейн впервые обнаружила в себе талант развлекать малышей. Несмотря на недостаток опыта, ей удалось завоевать доверие Эндрю и пробудить в нем любопытство. Булка в виде человечка и импровизированная кукла стали удачным началом дружбы. Эндрю перестал дичиться и охотно помогал Шимейн, пока она купала его в корыте. А когда Шимейн показала ему, как пускать мыльные пузыри, мальчик как завороженный следил за ними, с удовольствием притрагивался пальчиком и глядел, как они лопаются, исчезая в мгновение ока.

Шимейн уже одевала малыша в спальне хозяина, когда услышала настойчивый стук в дверь. Закутав Эндрю в одеяльце, Шимейн взяла его на руки и поспешила к двери. У порога стояла рослая женщина со строгим худым лицом и гладко зачесанными соломенными волосами, уложенными на затылке в тугой узел. В ответ на приветствие Шимейн незнакомка криво усмехнулась.

— Я Роксанна Корбин. — Внимательным взглядом серых глаз она окинула тонкую фигуру Шимейн и до боли знакомое потрепанное платье. Это платье Виктория Торнтон носила чаще остальных, когда трудилась в саду или занималась другой грязной работой. При виде каторжницы, облаченной в одежду покойной, в душе Роксанны вспыхнула острая неприязнь. Шимейн удивленно следила за ней. — А ты, должно быть, рабыня Шимейн О'Хирн.

Шимейн поудобнее усадила на руках Эндрю и ответила осторожным кивком.

— Если вы хотите видеть мистера Торнтона, он в мастерской.

— Я пришла посмотреть на тебя. — От убийственно холодной улыбки Роксанны по спине Шимейн побежали мурашки. — Узнать, какую няньку Гейдж купил себе на корабле каторжников.

Шимейн вспыхнула, явственно различив в голосе Роксанны иронию и отвращение. Она желала только одного: чтобы незваная гостья ушла, позволив ей унести Эндрю в спальню — слабые руки Шимейн быстро устали и затекли от тяжести. Опасаясь уронить малыша, Шимейн прислонилась к косяку. Ей не удавалось найти благовидный предлог, чтобы выпроводить Роксанну.

Однако Шимейн сразу заметила: несмотря на все заверения миссис Петтикомб о том, что Эндрю обожает Роксанну, мальчик ни разу не взглянул на прежнюю няню. Ему гораздо больше нравилось играть с непокорными локонами, выбившимися из прически Шимейн.

Шимейн снова подсадила Эндрю поудобнее, собираясь с остатками сил. Эндрю обвил ручонками ее шею и вцепился пальцами в воротник.

— Вам что-нибудь нужно, Роксанна? — спросила Шимейн, пытаясь поскорее закончить разговор. — Если нет, прошу меня простить — мне надо одеть Эндрю.

— Для тебя — госпожа Роксанна, — надменно поправила блондинка. — Научись по крайней мере почтительно обращаться к тем, кто выше тебя.

— Как вам будет угодно, госпожа Роксанна, — холодно отозвалась Шимейн.

Из глубины дома донесся стук задней двери, а затем — топот ног по коридору. Судя по шороху бумаги, Гейдж остановился у стола и что-то разыскивал на нем.

Шимейн облегченно вздохнула.

— Мистер Торнтон вернулся, — сообщила она Роксанне. — Вы хотите повидаться с ним?

Гейдж услышал ее голос и крикнул, продолжая шуршать бумагой:

— Кто там, Шимейн?

— К вам пришли, мистер Торнтон, — громко произнесла Шимейн, оглянувшись через плечо, и пошатнулась: Роксанна оттолкнула ее, входя в дом.

Гейдж вышел из коридора и застыл, узнав гостью. Он пытался скрыть раздражение, но его густые брови сошлись над переносицей — он уже понимал, какой разговор предстоит.

— Не ожидал увидеть вас здесь, Роксанна. Я думал, вы не отходите от отца.

Блондинка вскинула голову с видом страдалицы.

— Пришла посмотреть на вашу покупку, Гейдж, поскольку вы не соизволили посвятить меня в свои намерения. Зато миссис Петтикомб явно не терпелось сообщить мне эту новость. Чрезвычайно любезно с вашей стороны — без слов дать мне понять, что вы нашли замену и больше не нуждаетесь в моих услугах.

— Я говорил вам, Роксанна: мне нужна няня, я не могу ждать, когда поправится ваш отец, — возразил Гейдж, мысленно проклиная миссис Петтикомб за стремление всюду совать свой нос. — Вы прекрасно знали об этом. Сожалею, не успел зайти к вам вчера, но начиналась гроза, и я торопился вернуться домой. Как раз сегодня я собирался в город — в том числе и затем, чтобы повидаться с вами. — Он помедлил, подавляя раздраженный вздох. Гейдж понимал, что дал городским сплетницам пищу для пересудов — впрочем, он не раз предупреждал об этом Роксанну, но она не желала его слушать. — Мне следовало предвидеть, что миссис Петтикомб первым делом бросится к вам поделиться новостью. За это прошу прощения…

— Из всех женщин округи, — резко перебила его Роксанна, — вы не смогли выбрать няню для сына! Зачем вы купили каторжницу? Да еще такую? — Ее голос смягчился, стал почти умоляющим. — Неужели вы не боитесь за Эндрю?

Несмотря на то что вопросы Роксанны вызвали бурю негодования в душе Гейджа, он сумел сохранить спокойствие и ответить ей снисходительным взглядом. Ему не хотелось ранить Роксанну признанием, объяснять, что он давно решил отделаться от нее — еще до того, как кузнец, отец Роксанны, упал с лошади и сломал ногу. Но вместе с тем Гейдж не хотел распространяться о том, почему он остановил выбор именно на Шимейн.

— Роксанна, я способен здраво судить о достоинствах женщины, которую нанимаю в няньки для сына. Убежден, Шимейн отвечает всем моим требованиям.

Желая узнать, какое впечатление этот разговор произвел на Шимейн, Гейдж перевел на нее взгляд. Девушка казалась встревоженной — с трудом удерживала Эндрю на руках. От усилий она дрожала всем телом, очевидно, боясь упасть.

Гейдж бросился на помощь служанке, не задумываясь, что это возмутит ревнивую гостью. Шимейн с явным облегчением шагнула навстречу Гейджу, протягивая ему малыша. Гейдж коснулся мускулистой рукой ее груди, и Шимейн вспыхнула, в смущении попыталась отступить и тут же остановилась. Она оказалась невольной пленницей Эндрю, запутавшегося пальчиками в разорванном кружеве ее воротника. Торопясь высвободиться — главным образом от хозяина, — Шимейн закинула руку назад, пытаясь разжать крохотные пальчики.

— Позвольте, я сам, — вмешался Гейдж, отводя ее руку. — Вам неловко.

Сгорая от стыда, Шимейн покорно застыла на месте, не желая осложнять свое положение. Удерживая одной рукой Эндрю, Гейдж начал распутывать порванное кружево. Остро чувствуя его близость, Шимейн не осмеливалась поднять голову, устремив взгляд на Эндрю, который терпеливо ждал, когда отец освободит его.

Гейдж наслаждался прикосновением упругой женской груди к руке, но каким бы чудесным ни было это ощущение, он напрягся, чувствуя на себе пристальный взгляд Роксанны.

Наблюдая за этой парой, Роксанна испытала знакомый укол ревности, от которой так часто страдала с тех пор, как познакомилась с Гейджем Торнтоном. Всей душой она желала оказаться там, где в этот миг стояла ненавистная ей женщина, но Гейдж, казалось, забыл о ней. Не в первый раз Роксанна исподтишка следила за Гейджем и соперницей, но на этот раз ревность взыграла в ней с небывалой силой.