Бирмингемы - Лепестки на воде

Во время плавания вспыльчивый нрав Энни не раз изумлял Шимейн. Поначалу эта женщина казалась Шимейн незаметной мышкой, но с того рокового дня, как ее избили в назидание другим узникам, Энни осмелела, словно поклявшись себе отомстить всем обидчикам и добром отплатить Шимейн за заступничество. Разумеется, Энни выражала благодарность гораздо чаще, чем того ожидала Шимейн, которая считала, что ее поступок того не заслуживает.

Подступив поближе, Энни потрясла грязным пальцем перед греческим носом Гейджа Торнтона.

— Да, меня высекли по приказу жены капитана, но миледи назвала ее злой, бессердечной мегерой…

— И многие из нас согласились с Шимейн! — вмешалась старуха с торчащими зубами. — Даже в цепях мы так топали и кричали, что капитан велел прекратить порку.

Энни продолжала:

— Мы хотели устроить бунт, когда миледи посадили в трюм, но Шимейн посоветовала нам позаботиться о себе. Она поклялась еще отомстить миссис Фитч и сказала, что в трюме с ней ничего не сделается…

Шимейн чуть не застонала — Энни зашла слишком далеко.

— Тогда капитан сказал, что она просидит в трюме не четыре недели, а четыре дня, и это ее спасло, — заключила Энни.

В сущности, пылкая речь Энни почти не произвела впечатления на Гейджа Торнтона. Он уже принял решение несколько минут назад, во время спора Харпера и Шимейн. Протестуя против обвинений боцмана, она проявила ум и образованность. Гейдж с удовольствием убедился, что она полностью отвечает его требованиям. Шимейн позволила ему избежать душевной борьбы, ибо ему и впрямь не хотелось считать ее неподходящей покупкой.

Однако он не мог проявить чрезмерное рвение, поскольку речь шла о довольно большой сумме. Гейдж дорожил деньгами, заработанными своим трудом, и вынужден был экономить — по крайней мере до окончания строительства корабля, который можно недешево продать. Он твердо решил когда-нибудь разбогатеть, но пока не мог назвать себя богачом. Отказавшись от притязаний на наследство после ссоры с отцом, по прибытии в колонию Гейдж был беднее церковной мыши. Только благодаря смекалке и труду он сумел добиться некоторого успеха. Впрочем, если бы он отказался от своей мечты строить корабли, мебель, которую Гейдж вместе с четырьмя помощниками изготавливал в своей мастерской, обеспечила бы ему солидный доход, но в этом и заключалось затруднение: разве можно отказаться от мечты всей жизни?

— Если вы не возражаете, мистер Харпер, я хотел бы осмотреть эту девушку. — Гейдж приподнял бровь, почти уверенный, что боцман откажет ему в этой просьбе.

Харпер нахмурился: настойчивость этого человека бесила его.

— Это бесполезно.

— Почему же? — возразил Гейдж. — Если мне удастся выяснить, каков нрав этой девушки, что помешает мне купить ее?

В ответ моряк молча пожал плечами, а Гейдж, не обращая на него внимания, направился к Шимейн. Она не производила впечатления самой опрятной женщины на корабле, но живые огоньки, вспыхивающие в ее темно-зеленых глазах, заворожили Гейджа и сказали ему о многом. Ведь он почти разучился смеяться после смерти жены.

— Судя по виду, эта девушка умирает с голоду, — заметил Гейдж, с вызовом взглянув на Харпера. До него доходили слухи о жизни на плавучих тюрьмах, и хотя их капитаны отрицали все эти басни, как чудовищные преувеличения, плачевное состояние преступников на этом корабле подтверждало самые неблагоприятные предположения.

Харпер в досаде стиснул зубы. Сам он с пеной у рта доказывал, что заключенных нельзя держать впроголодь, но теперь, когда о болезненной худобе заключенной упомянул этот колонист, раздражение боцмана стало нестерпимым — ясно, что Гейдж Торнтон нарывается на ссору.

— Нынешнее состояние этой девушки не ваша забота, мистер Торнтон. Я уже сказал вам, она не продается.

— Она здесь совсем исхудала, сэр, — поспешно вмешалась Энни, подходя к Шимейн. — Но если вы не прочь как следует накормить ее, она вскоре поправится.

— Тише, Энни! — Изумрудные глаза возмущенно блеснули. — Ты же не свинью продаешь!

— Вы умеете готовить?

Энни закивала и поспешила ответить за подругу:

— Конечно, умеет, сэр!

— Пожалуйста, помолчи! — яростно прошептала Шимейн, вспоминая, с каким недовольством выслушивала нотации старой кухарки родителей о том, как важно даже богатой леди уметь готовить. — Из-за тебя я попаду в неловкое положение!

Гейдж сразу понял смысл этого предостережения, но чтобы убедиться, спросил Шимейн:

— Что вы сказали?

Энни отмахнулась от вопроса:

— Ровным счетом ничего, сэр. Миледи просто закашлялась. Здесь кругом столько пыли!

— Энни! — Голос Шимейн прозвучал, как шипение пара, выходящего из носика кипящего чайника. Ей было неприятно выслушивать, как ее обсуждают, словно поросенка на базаре.

Медленно обойдя вокруг Шимейн, Гейдж оглядел ее со всех сторон. Даже просторный дом мог показаться тесным двум людям, питающим ненависть друг к другу. В последнее время Гейдж с трудом справлялся с одной женщиной, а именно с Роксанной Корбин, которая пыталась дарить его своим присутствием и вниманием. Если бы не отчаянные попытки найти няню для сына, Гейдж никогда не обратился бы к Роксанне, а теперь она ждала от него гораздо большего, чем он хотел дать. Но, осматривая Шимейн, Гейдж решил, что с ней будет приятно жить в одном доме, постепенно узнавая ее до мелочей.

Гейдж протянул руку и с любопытством провел пальцами по ее тонкому запястью. Это прикосновение показалось Шимейн слишком дерзким и интимным. Даже если бы этот человек заклеймил ее, она бы не так встревожилась, ибо его прикосновение было подобно пламени, не спеша лизнувшему ее кожу.

— Прошу вас, не надо! — выпалила она, отпрянув. Что надо этому холеному, здоровому, полному сил человеку от хрупкой и грязной девушки?

— Я не хотел напугать вас, Шимейн, — виновато произнес Гейдж. — Решил просто взглянуть на ваши руки… Вы позволите?

Шимейн не нравился этот пристальный осмотр, особенно потому, что ее вид сейчас был отнюдь не безупречен. Нахмурившись, она подняла ладони, понимая, что выбора у нее нет. Надо радоваться хотя бы тому, что покупатель не потребовал показать зубы!

Гейдж внимательно изучил тонкие пальцы — грязные, но гибкие и изящные. Осторожно коснувшись большим пальцем тонких косточек тыльной стороны рук Шимейн, он перевернул их и увидел нежные, как у знатной леди, ладони.

— Вы не готовы к тяжелому труду, Шимейн, — с удивлением заметил он.

Шимейн почувствовала, как под его пронизывающим взглядом на щеках у нее проступает румянец.

— Я не боюсь работы, сэр, — осторожно ответила она, понимая, что следующие ее слова могут заставить покупателя отказаться от своих намерений. — Правда, я плохо с ней знакома.

— Понятно, — озадаченно кивнул Гейдж. Возможно, Энни сказала сущую правду, и Шимейн О'Хирн действительно леди. Только очень богатые люди могут позволить себе окружать своих отпрысков слугами — ничем другим невозможно объяснить вид ладоней Шимейн. — Я искренне надеюсь, что вы способная ученица, Шимейн. Я не могу позволить себе ни нанять для вас наставницу, ни обучать вас сам.

— Я учусь очень быстро, сэр, — поспешно отозвалась она. — Если существуют книги о том, как вести домашнее хозяйство, я сумею научиться всему самостоятельно.

— Я найду для вас такую книгу.

— Это будет очень кстати, — робко кивнула она.

— И все-таки вы умеете готовить? — вернулся к прежнему вопросу Гейдж, стараясь побороть внезапные сомнения. Он искренне надеялся, что они не умрут с голоду, прежде чем Шимейн постигнет азы поварского искусства.

— Я отлично шью, сэр, — уклонилась от ответа Шимейн, не желая обманывать собеседника. Мать убеждала ее, что юной леди подобает обладать всеми навыками умелой жены, и кухарка усердно соглашалась с ней, но Шимейн была невнимательной ученицей и не надеялась на свою память.

Приняв ее ответ за отрицательный, Гейдж досадливо вздохнул. Его вовсе не прельщала необходимость терпеть стряпню новоиспеченной хозяйки, но даже познания Роксанны в этой области не смогли заставить его свернуть с выбранного пути. Появившись сегодня на корабле, Гейдж знал, что надеяться ему почти не на что, а теперь его желание заполучить Шимейн начинало перевешивать все прочие соображения.

— На вид вы очень молоды, — заметил он, прекращая разговор о неопытности Шимейн.

— Впечатление обманчиво, сэр, — живо возразила Шимейн, чувствуя себя в эту минуту дряхлой развалиной. — Месяц назад мне минуло восемнадцать.

— Да вы совсем дитя! — усмехнулся Гейдж. — Должно быть, для вас три десятка и три — древняя история.

Последнее замечание озадачило Шимейн.

— Три десятка и три? Что вы имеете в виду, сэр?

— Собственный возраст — тридцать три года, — бесстрастно объяснил Гейдж.

Шимейн изумленно приоткрыла рот, но не издала ни звука. Смущенная его откровенностью, она отвела взгляд. Ей-то казалось, что покупатель гораздо моложе!

Между ними повисло неловкое молчание, и наконец Шимейн в замешательстве подняла глаза и обнаружила, что Гейдж смотрит на нее в упор. Она уже ждала от него сообщения о том, что он решил поискать служанку в другом месте, но Гейдж смотрел на нее не отрываясь, словно желая раскрыть все ее сокровенные тайны.

— Ладно, — вздохнул Гейдж, словно обращаясь к самому себе. — Теперь остается только убедить мистера Харпера продать вас мне.

Сердце Шимейн затрепетало. Если раньше она мечтала, что ее купит женщина, то теперь что-то в этом человеке заставило ее передумать. Возможно, виной всему были его сердито нахмуренные брови, когда он заявил, что каторжников морили голодом. Шимейн надеялась, что ее неопытность не заставит Гейджа пожалеть о своем решении.

Вернувшись к боцману, Гейдж с притворной небрежностью предложил:

— Я дам вам за эту девушку пятнадцать фунтов.

Джеймс Харпер ощетинился: должно быть, пока покупатель осматривал Шимейн, ревность взыграла в душе боцмана: он подозревал, что колонист приобретает ее не как няньку для сына, а в качестве любовницы для себя.

— Капитан отдал мне строгий приказ насчет этой девушки, мистер Торнтон. Она не продается.

— Тогда двадцать фунтов, — раздраженно перебил Гейдж. Он достал из сумки, висящей у него на плече, кожаный кошелек, старательно отсчитал монеты и протянул их боцману. — Этого вашему капитану хватит за глаза.

— Я же сказал: девушка не продается! — настойчиво повторил Харпер, с трудом сдерживая гнев. Он даже не смотрел на протянутые на ладони монеты.

— Черт возьми! — выпалил Гейдж. Желая купить Шимейн любой ценой, он иронически произнес: — Вы привели корабль в этот порт, позволили покупателям осмотреть товар, а теперь заявляете, что не намерены продавать лучшую его часть? — Он усмехнулся. — Что за игру вы затеяли, мистер Харпер? У меня нет времени на игры. Ну, говорите: сколько хотите за эту девушку?

— Что здесь происходит? — резким тоном вмешался капитан Фитч, подходя к боцману.

— Сэр, этот колонист, — начал Харпер, мотнув головой в сторону Гейджа, — требует продать ему Шимейн О'Хирн. Он только что предложил за нее двадцать фунтов. Он хочет знать, сколько вы просите за нее.

Раздвинув полы сюртука на выпирающем животе, капитан Фитч заложил большие пальцы в карманы жилета и покачался на каблуках, усмехаясь высокому незнакомцу.

— Боюсь, во всех ваших карманах не наберется денег, чтобы купить эту девушку, сэр. Ее уже купили.

Шимейн затаила дыхание и быстро шагнула к капитану.

— Кто, сэр?

Эверетт Фитч приподнял темную кустистую бровь, воззрившись на девушку. На его губах играла вкрадчивая улыбка, в серых глазах плясали огоньки, и Шимейн, безошибочно разгадав намерения капитана, густо покраснела. Каким-то образом капитан решил придержать ее для себя, даже если при этом придется прятать пленницу от Гертруды.

— Сэр, прошу вас!.. — начала Шимейн, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Мысль о том, что она станет игрушкой этого человека, ужаснула ее. — Прошу вас, капитан Фитч, не надо! Я больше не хочу злить вашу жену. — Действительно, если бы Гертруда Фитч узнала о намерениях мужа, наказанием для Шимейн могла стать не только порка. — Пусть мистер Торнтон купит меня! Он вдовец, сэр, за его ребенком нужен присмотр.

Услышав за спиной тяжелую поступь жены, Эверетт насторожился и беспокойным жестом заложил руки за спину. За время плавания Гертруда ухитрялась оказываться рядом с ним всякий раз, едва намечалась выгодная сделка. Гертруда была настойчива, упряма, своенравна, и капитану не терпелось обзавестись более юной, покладистой и милой любовницей.

— Эверетт, тебя ждут на мостике, чтобы подписать купчую, — заявила Гертруда, сморщив нос при виде Джеймса Харпера.

— Я подойду сию же минуту, дорогая, — отозвался Эверетт, пытаясь заставить жену вернуться туда, откуда она пришла. — Как только покончу с делом.

Гейдж мгновенно оценил положение и, тряхнув монетами в кошельке, чтобы привлечь внимание женщины, обратился к ней:

— Мне сказали, что эту девушку, Шимейн О'Хирн, нельзя купить за такую сумму. Прошу вас, мадам, посчитайте эти деньги сами.

Гертруда испытующе уставилась на рослого мужчину, а тот вложил монеты в ее ладонь. Бросив подозрительный взгляд на мужа, Гертруда взвесила монеты на ладони. Очевидно, она точно оценила сумму, не пересчитывая деньги.

Пленница застыла, мучимая страшным предчувствием. Она не сомневалась: заподозрив, что она, Шимейн, не прочь стать собственностью Гейджа Торнтона, Гертруда Фитч откажет ему.

Гертруда пришла к собственным выводам, и, высыпав монеты в поданный Гейджем кошелек, затянула тесемки с решимостью, обрекающей на провал все планы ее супруга. Как бы Гертруде ни хотелось свести Шимейн в могилу, она не в состоянии отказаться от такой щедрой платы, львиная доля которой предназначалась для ее отца.

— Подпиши ее бумаги, Эверетт, — непререкаемым тоном велела она. — Вряд ли кто-нибудь другой заплатит за нее больше сорока фунтов.

Капитан Фитч открыл было рот, собираясь возразить, но осекся, натолкнувшись на сардонический взгляд колониста. Капитан вдруг понял: если он хочет остаться капитаном корабля, ему придется подписать купчую и отдать девушку покупателю. Он склонился над бумагами, ворча:

— Не знаю, как теперь объясняться с другим джентльменом, когда тот придет за покупкой.

— Уверен, вы что-нибудь придумаете, — сухо отозвался Гейдж. С иронической, точно приклеенной к лицу улыбкой он свернул купчую в трубочку и сунул ее в сумку, а затем оглянулся на Шимейн: — Вы готовы?

Шимейн не терпелось сойти на берег, пока капитан Фитч не передумал под каким-нибудь предлогом. Оглядевшись в поисках Энни, Шимейн увидела, что ее подруга робко отвечает на вопросы коротконогого мужчины, отвергнутого Моррисой. Шимейн подняла руку прощальным жестом и поспешно моргнула, когда Энни ответила ей едва заметным кивком и смахнула с глаз слезы. Повернувшись к новому хозяину, Шимейн взяла себя в руки.

— У меня нет имущества, кроме той скудной одежды, которая на мне, сэр. Я готова уйти отсюда в любую минуту.

— Тогда идем, — позвал Гейдж и, заметив холодную ярость в глазах Джеймса Харпера, добавил: — Дело сделано. Пора уходить отсюда, пока не разразилась буря.

Шимейн испуганно запрокинула голову, глядя на угрюмые, низко нависшие над головами тучи, но когда заметила гневные лица окружающих мужчин, то поняла: замечание колониста лишь отчасти относилось к погоде. Следуя за Гейджем, Шимейн направилась к трапу, провожаемая пристальными взглядами всего экипажа.

Глава 3

Гейдж Торнтон, который в последнее время обнаружил, что бережливость — прямой путь к осуществлению его мечтаний, понял, что несколько минут назад подавил в себе скупость в стремлении заполучить Шимейн О'Хирн. Видя, с какой небрежностью он предложил в обмен на девушку увесистый кошелек, никто бы не догадался, что Гейдж на время отказывался от покупки материалов для строительства корабля. Впрочем, вскоре он надеялся получить плату за мебель, недавно изготовленную для богачей из Уильямсберга. При обычных обстоятельствах эта задержка не обрадовала бы Гейджа, однако теперь ему принадлежала служанка, и он не жалел, что весь минувший год методично обдумывал это приобретение и экономил. Ему небывало повезло: один из замыслов осуществился без изнуряющей работы и медленного продвижения к цели.

Шимейн смирилась с тем, что ее бумаги теперь принадлежали колонисту Гейджу Торнтону. Последующие семь лет жизни ей предстоит подчиняться этому человеку. Она будет вести его хозяйство, присматривать за ребенком, выполнять работу, которую обычно возлагают на прислугу. Ей предстояло еще многое выяснить, но по крайней мере пока положение представлялось приемлемым. Шимейн вздохнула с облегчением — все так быстро и удачно закончилось.

Своему расставанию с «Гордостью Лондона» Шимейн не придавала особого значения, разве что сравнивала его с возвращением из ада.

Гейдж сошел с трапа на вымощенную булыжником пристань и небрежно повернулся, предлагая помощь только что приобретенной собственности. Шимейн бросила опасливый взгляд на протянутую к ней гибкую руку с чистой ладонью и со стыдом вспомнила о собственных перепачканных пальцах. Однако этот человек разглядывал ее ладони всего несколько минут назад и должен знать, к чему ему предстоит прикоснуться. Сконфуженная, Шимейн нехотя дотронулась до его руки с сильными и тонкими пальцами и обнаружила, что та сплошь покрыта мозолями. Как ни странно, кожа показалась Шимейн довольно гладкой, словно смазанной маслом.

Но едва Шимейн шагнула на пристань, все ее мысли вытеснило желание вновь оказаться на досках трапа. Прикосновение ледяного булыжника к ступням вызывало дрожь, порывистый, пронизывающий ветер гулял по каналу между стоящими у пристани кораблями и ближайшими складами, немилосердно трепал лохмотья Шимейн. Ей оставалось только ежиться и стискивать зубы, даже лихорадочные попытки усмирить своевольные юбки были напрасными — подол взлетал, то и дело обнажал ее тонкие икры, надувал и трепал ткань, которая решительно вознамерилась вести себя, как ей вздумается, и обвивалась вокруг ног хозяйки, заставляя ее спотыкаться.

Гейдж всегда восхищался тонкими женскими щиколотками и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ими сейчас. В конце концов, прошло уже немало времени с тех пор, как он в последний раз потакал этой слабости. Однако Гейдж не знал точно, что больше привлекало его внимание — изящные изгибы икр или багровые рубцы, оставленные на щиколотках кандалами. Ступни и нижняя часть ног Шимейн были испещрены темными пятнами, скорее всего следами недавних побоев. Под взглядом Гейджа девушка неловко подобрала пальцы ног. Он поднял голову и посмотрел Шимейн прямо в глаза.

— У вас нет обуви? — спросил он, искренне надеясь, что ему не придется вновь раскошеливаться. Он нахмурился, мысленно прикидывая, может ли позволить себе такую трату.

Шимейн отвела спутанные пряди волос, которые ветер бросил ей в лицо, и робко устремила взгляд на нового хозяина. Одного вида его нахмуренных бровей хватило, чтобы она испытала необоримое желание броситься наутек.

— Прошу прощения, мистер Торнтон, — пробормотала девушка, ненавидя себя за дрожь в голосе. — Сапожки у меня отняли еще в Ньюгейте сразу после ареста. — Шимейн знала, что ничем не заслужила ареста или позора, но все равно чувствовала унижение от пристальных взглядов нескольких пожилых пар, только что прибывших на пристань. Стараясь не обращать внимания на их откровенное любопытство и жестокий ветер, который пронизывал насквозь едва прикрытое обносками тело, Шимейн сбивчиво объяснила: — Уверяю вас, сэр, я до сих пор сожалею об этой потере. Сапожки были редкостными и очень милыми… Они обошлись моему отцу в немалую сумму — на каждой из крохотных золотых подвесок на голенищах были выгравированы мои инициалы. В то время мне казалось, что благоразумнее отдать их не протестуя. Две женщины, потребовавшие сапожки, были вдвое толще меня, и так спешили обменять их на джин… Я поняла, что погибну, если не подчинюсь им. После этого я порадовалась, что моя амазонка перепачкалась и порвалась. Иначе меня лишили бы всей одежды, и теперь я стояла бы перед вами полунагая.

Карие глаза с янтарными прожилками блеснули, их взгляд обвел Шимейн с головы до ног, выдавая мысли колониста.

— Какая жалость!

— Что вы имеете в виду, сэр? — в замешательстве спросила Шимейн. — Вы сожалеете о потере моих сапожек или о том, что я одета?

Улыбка на его лице вспыхнула и тут же угасла.

— О потере сапожек, разумеется.

Внезапно Шимейн задумалась о том, что за человек купил ее. Может, под внешним мрачным стоицизмом и неприступной сдержанностью скрывается натура повесы, человека с сомнительной репутацией? Неужели Гейдж Торнтон строит насчет нее такие же планы, как и капитан Фитч? Или же он только что проявил чувство юмора? Казалось, он прекрасно знает, чего хочет добиться в жизни, проявляя при этом редкую целеустремленность и пренебрежение к мнению окружающих. Ведь он не обратил ни малейшего внимания на сплетников, зашушукавшихся сразу же после того, как боцман объявил причину прибытия Гейджа на судно. Его ничуть не встревожили пристальные взгляды — по-видимому, этот человек уже давно привык к тому, что о нем непрестанно судачат в округе.

Гейдж мимолетным движением коснулся кончиками пальцев рукава Шимейн, оторванного от лифа.

— Если только лохмотья не вошли в моду, я не согласен с вами: вы, можно сказать, почти совсем раздеты.

С мучительным стыдом сознавая, как плачевно она выглядит, Шимейн подтянула материю, прикрывая голое плечо.

— Мистер Торнтон, вам в служанки досталась нищенка.

Карие глаза, словно согретые изнутри, вновь устремили на нее взгляд, проникающий в душу.

— Если вспомнить, где я нашел ее, Шимейн, меня можно считать счастливцем: мне досталась завидная добыча.

На лице Шимейн отразились смущение и недоверие.

— Неужели вы не жалеете о том, что так дорого заплатили за меня, мистер Торнтон?

Гейдж беспечно махнул рукой.

— Сегодня я пришел сюда с единственной целью, и я не из тех, кто оплакивает собственные поступки, если только они не оказываются безнадежно глупыми. — Он приподнял бровь и, в свою очередь, спросил: — А что думаете вы, Шимейн О'Хирн? Считаете, я зря потратил деньги?

— Искренне надеюсь, что нет, сэр, — негромко и неуверенно отозвалась она. — Но все зависит от того, чего вы от меня хотите. Я не хвасталась, уверяя, что со временем сумею научить вашего сына писать, считать или читать, но мне досадно думать, что вы могли бы приобрести более умелую хозяйку, няню или кухарку, купив Энни или кого-нибудь еще.

Наконец Гейдж заметил стайку зевак и состроил хмурую гримасу — все они вдруг заторопились подняться по трапу на корабль. Гейдж вновь повернулся к Шимейн:

— Вы откровенно сознались в своих недостатках, Шимейн, иначе я бы вас не купил. Следовательно, я не в состоянии утверждать, будто меня ввели в заблуждение. Не бойтесь, я не отдам вас обратно.

С плеч Шимейн точно гора свалилась.

— Как отрадно узнать об этом, сэр!

Гейдж небрежным жестом указал на ее амазонку, заметив, как несколько матросов пожирают девушку взглядами.

— Само собой, с одеждой придется что-нибудь придумать. Мне не по душе взгляды, которые вы привлекаете, к тому же я не хочу, чтобы вам было стыдно из-за моей скупости.

Шимейн вновь попыталась разгадать непроницаемо-хмурую маску на бронзовом от загара лице Гейджа, однако тот оставался для нее загадкой. Шимейн неуверенно предложила:

— Если вы предпочитаете, чтобы нас не видели вместе, мистер Торнтон, я могу следовать за вами на расстоянии нескольких шагов…

Гейдж решительно отмел ее предложение:

— Я заплатил за вас сорок фунтов не для того, чтобы вас тут же утащили за моей спиной. Вы впервые в этих местах, иначе бы знали, что здесь слишком мало женщин, особенно тех, которых можно назвать миловидными. Зато охотников и бродяг в округе хватает, и у порядочных девушек есть немало причин для беспокойства. Любой из этих мужчин готов на все, лишь бы увезти с собой женщину. Вы могли бы стать выгодной добычей для них, особенно в долгие зимние месяцы.

— Я хотела только избавить вас от неловкости, сэр, — сухо объяснила Шимейн.

— Знаю, Шимейн, но вы ошибаетесь. Даже в этих обносках вы прелестны — таких девушек в этом городишке еще не видывали.

Шимейн не купилась на комплимент.

— Своей лестью вы способны вскружить голову любой простой девушке, мистер Торнтон. Будь я такой, растаяла бы от признательности. Но я прекрасно понимаю, как жалко сейчас выгляжу.

Выслушав ее гордый отказ от похвалы, Гейдж с легким раздражением вздохнул:

— Со временем, Шимейн, вы узнаете, что я сказал сущую правду. Терпеть не могу лжи.

— А вы, сэр, — незамедлительно отозвалась Шимейн, — со временем узнаете, что я — не простая девушка.

Гейдж заметил румянец на щеках у своей новой служанки, ее горделивую позу и настороженность в ожидании новых упреков. Слегка склонившись к ней, глядя прямо в ее широко раскрытые глаза, он еле слышно произнес:

— Поверьте, Шимейн, я уже об этом знаю.

Его неожиданное признание совершенно обезоружило Шимейн и вызвало массу вопросов. Внезапно ее покинула уверенность в том, что этот колонист отдал за нее свои сбережения только ради маленького сына. Даже напрямик заявив, что он оценил ее женственные формы, особенно грудь — вероятно, единственное, что не пострадало после многонедельного голода, — этот человек, вероятно, не смог бы испугать ее сильнее.

Шимейн решила, что лучше заранее сообщить о своих недостатках, если она желает сохранить хорошие отношения с этим человеком или даже заслужить его одобрение. Если она невольно рассердила его, нельзя поручиться, что он оставит ее у себя, а не перепродаст любому незнакомцу, готовому заплатить. Ради собственного спокойствия следует выказывать послушание. Если колонист вынашивает коварные планы, когда-нибудь тайное станет явным, но судить о человеке по первому впечатлению неблагоразумно и несправедливо.

— Прежде мне не доводилось бывать в услужении, мистер Торнтон, и опыта у меня маловато, — осторожно произнесла Шимейн. — Несомненно, вы уже поняли, что временами я бываю слишком прямолинейной, даже дерзкой.

Он смотрел ей в лицо, не отрываясь.

— Я бы предпочел, чтобы вы всегда говорили то, что думаете, Шимейн, а не робели в моем присутствии.

Озадаченная его ответом, Шимейн продолжала:

— У меня немало недостатков, сэр, и один из них — мой вспыльчивый нрав. Боюсь, я слишком похожа на своего отца.

— Уверен, вам еще представится случай узнать мой характер, Шимейн, — в свою очередь предостерег Гейдж, — и вы сочтете меня чудовищем. Но вам нечего бояться. Я не стану бить вас.

— Я счастлива слышать это, сэр.

— Тогда идем. — Он взял ее за руку и поглядел на хмуро нависшие над головами тучи. — Мы промокнем до нитки, если не поспешим домой.

Гейдж повел девушку за собой, обгоняя людей и обходя штабеля грузов. Он двигался стремительными, широкими шагами. Похоже, этот человек не терял времени и терпеть не мог праздности, разумно распоряжаясь своей силой и энергией. Торопясь оказаться дома до начала дождя, он не замечал, что служанка шла еле-еле.

Длительное пребывание в трюме оказалось слишком изнурительным для Шимейн, и теперь она не поспевала за новым хозяином. Еще до того, как они достигли конца причала, ноги ее начали дрожать и подкашиваться. Заметив, что перед глазами стали вспыхивать яркие пятна, а контуры предметов расплылись, словно в дымке, Шимейн сбавила шаг и робко попросила хозяина дать ей передохнуть. Высвободив руку, она добрела до ближайшего столба и в изнеможении прислонилась к нему.

Гейдж заметил, как девушка закрыла рот дрожащей рукой, увидел, какая мертвенная бледность залила ее лицо, и понял, что притворство тут ни при чем. Опасаясь обморока, он подошел поближе.

— Вам нездоровится?

С трудом сохраняя равновесие, Шимейн осторожно подняла глаза и обнаружила, что ее новый хозяин стоит совсем рядом. К горлу Шимейн подступила дурнота.

— Позвольте мне перевести дух, — сдавленным шепотом взмолилась она. — Вскоре мне станет лучше. Это просто минутная слабость, уверяю вас.

Присмотревшись, Гейдж наконец понял, в чем дело. Впалые щеки Шимейн и дрожащие худые руки свидетельствовали о слабости, вызванной длительным постом.

— Когда вы ели в последний раз?

Шимейн напряглась, чтобы устоять под порывами ледяного ветра, отнимающего у нее последние силы.

— Мне дали корку хлеба и затхлой воды четыре дня назад, когда заперли меня в трюме… — Она пошатнулась, ощущая, как бессилие окончательно завладевает ею, но когда Гейдж протянул руку и поддержал ее предплечье, Шимейн резко отпрянула и с трудом выпрямилась.

— По правде говоря, сэр… — Она сглотнула, борясь с тошнотой, и тихо пробормотала: — Я так изголодалась… Боюсь, я близка к обмороку.

Гейдж окликнул проходящего мимо торговца и, купив у него несколько пшеничных лепешек, предложил одну новой служанке:

— Пожалуй, это лекарство поможет.

Шимейн схватила лепешку и начала жадно откусывать, едва не давясь ею. Сгорая от стыда за собственное неподобающее поведение, она не поднимала глаз на мужчину, высокая, широкоплечая фигура которого заслоняла ее от взглядов уличных зевак. Проглотив последние крошки и прерывисто вздохнув, Шимейн смущенно взглянула ему в глаза:

— Мне повезло гораздо больше, чем другим узникам, сэр. Многие из них умерли от голода — точнее, тридцать один человек.

Гейдж вспомнил расплывшиеся туши капитана Фитча и его супруги и переполнился яростью, поняв, что они жирели, а каторжники умирали от голода.

— Я не раз слышал о том, что каторжники на кораблях вроде «Гордости Лондона» вынуждены терпеть лишения, — задумчиво произнес он. — Сам я приплыл сюда как пассажир торгового судна несколько лет назад и считаю, что мне посчастливилось в отличие от многих колонистов.

Шимейн невольно скрестила руки на животе, услышав гулкое урчание.

— Я благодарна уже за то, что осталась в живых, сэр, ведь временами я всерьез сомневалась, что выживу.

Гейдж протянул ей еще одну лепешку и терпеливо дождался, когда Шимейн расправится с ней, на сей раз не забывая о хороших манерах. Наконец доев все лепешки, она ощутила жажду. Похоже, новый хозяин читал ее мысли, поскольку подозвал старика торговца и купил у него стакан сидра.