Бирмингемы - Лепестки на воде

Эндрю должен был появиться на свет со дня на день, но это не смутило ее. Медведь обернулся к ней, а она прижала приклад к плечу и всадила весь заряд прямо в лоб зверю. — По лицу Гейджа молниеносно мелькнула улыбка. — Вот так у нас в спальне и появилась медвежья шкура. Я сам освежевал медведя, выделал шкуру и положил ее у кровати с той стороны, где спала Виктория. Благодаря этой шкуре зимой, когда она вставала по ночам, чтобы покормить Эндрю, у нее не мерзли ноги.

Веки Шимейн по-прежнему были красными от слез, но по щекам уже перестали течь ручейки, а зеленые глаза оживленно заблестели в окружении длинных влажных ресниц. Поставив локоть на стол, Шимейн подперла рукой подбородок и улыбнулась Гейджу:

— Вы непременно должны научить меня обращаться с мушкетом, мистер Торнтон, ради вашей и моей безопасности.

— Надеюсь, до конца недели у меня найдется несколько свободных минут, — ответил Гейдж, и улыбка вновь порхнула по его губам.

Когда трапеза завершилась, Шимейн встала и начала собирать со стола посуду, а Гейдж умыл Эндрю и понес его в спальню. Малыш сладко зевнул, прижавшись головой к отцовскому плечу. Уложив сына, Гейдж вышел из спальни, бесшумно закрыв за собой дверь. Он отнес кувшин с молоком обратно в колодец и вскоре вернулся на кухню с маленьким горшочком в руках.

— Это мазь, которая смягчает и исцеляет раны, — объяснил он служанке. — В основном я мажу ею мозоли и царапины. — Сняв крышку с горшочка, он приблизился к раковине, в которой Шимейн мыла посуду, и показал ей густую мазь. — Она заживит раны на ваших запястьях и щиколотках.

Шимейн поставила последнюю тарелку в шкаф и, заглянув в горшочек, увидела прозрачное, желтоватое вещество и тут же с отвращением сморщила нос.

— Знаю, знаю — вонь убила бы и скунса, — усмехнулся Гейдж. — Но мазь и вправду целебна.

Шимейн неуверенно взглянула на Гейджа.

— Что я должна с ней сделать?

— Втереть в кожу там, где она повреждена. Если позволите, думаю, у меня это получится лучше.

Шимейн почувствовала, как ее щеки вспыхнули при мысли о подобной услуге, и она поспешила отказаться.

— По-моему, это было бы неприлично, сэр.

— Отчего же? — возразил Гейдж. Движимый только желанием помочь Шимейн, не преследуя никаких корыстных целей, он не разделял ее взгляды на правила приличия. — У вас до крови растерты запястья и щиколотки, Шимейн, и, втирая в них мазь, я ни в коем случае не буду представлять угрозу для вашей добродетели. Поверьте, если я когда-нибудь решусь скомпрометировать вас, вы сразу поймете это — потому что начну не с запястий и не со щиколоток. — Он перевел взгляд на грудь Шимейн под туго натянувшейся тканью, словно указывая, откуда он начнет, а затем так же быстро вскинул голову и посмотрел в перепуганные глаза Шимейн.

Не сразу заметив, что она стоит с открытым ртом, Шимейн поспешно сжала губы. Бессознательным жестом она скрестила руки на груди, жалея, что платье подчеркивает ее пышность.

— Уверяю вас, мистер Торнтон, мысль об угрозе для моей добродетели мне и в голову не приходила! — отчаянно покраснев, с запинкой возразила она.

Уголок губ Гейджа дрогнул в скептической усмешке.

— Значит, вы не такая, как большинство молодых женщин в этих краях. Здесь многие считают положение вдовца настолько плачевным, что не сомневаются: он готов наброситься на любое существо в юбке и даже совратить девицу. — Отметив, что щеки Шимейн заполыхали, Гейдж задумался, отчего она смутилась — от грубости или оттого, что его слова попали в точку. — Поверьте, Шимейн, я не настолько неразборчив.

— И я тоже, сэр! — Шимейн упрямо вздернула подбородок. — Если уж вы сравнили меня с другими, смею вас заверить: я не из тех, кто падает к ногам первого встречного. Меня вполне устраивает жизнь старой девы. И если вы не возражаете, я сама позабочусь о своих запястьях и щиколотках!

Сердито сжав губы, Гейдж протянул руку с горшочком.

— Если передумаете, Шимейн, я буду рад помочь вам… не оскорбив вашу девическую скромность.

Круто повернувшись, он вышел из комнаты и у задней веранды так громко хлопнул дверью, что Шимейн вздрогнула. Внезапно ее гнев улетучился, сменившись ужасом и смятением. Какой необдуманный поступок! Не следовало почти напрямик заявлять этому человеку, что его прикосновения ей неприятны.

В соседней комнате захныкал Эндрю — вероятно, его разбудил стук двери. Шимейн бросилась к двери спальни, осторожно приоткрыла ее и заглянула внутрь. Мальчик лежал на боку посреди кровати — глаза закрыты, темные бровки нахмурились. Скривив губки, он плакал тонко и жалобно, словно скулил. На цыпочках подойдя к постели, Шимейн склонилась над малышом и погладила его по лбу, напевая ирландскую колыбельную. Морщинки на лбу Эндрю разгладились, дыхание стало ровнее и глубже. Наконец он со вздохом перевернулся на спину и погрузился в сон. Продолжая негромко напевать, Шимейн укрыла малыша и повернулась, чтобы уйти.

Сердце чуть не выскочило из груди, как только Шимейн заметила массивную темную фигуру, заслоняющую дверной проем. Гейдж стоял, прислонившись плечом к косяку — судя по всему, он уже давно наблюдав за Шимейн. При этой мысли кровь снова прилила к ее щекам. Она судорожно пыталась вспомнить, как вела себя последние несколько минут. Не понимая, почему Гейдж следил за ней, Шимейн бросилась к двери, намереваясь покинуть спальню, но, к ее досаде, Гейдж не сдвинулся с места.

Поскольку путь к бегству полностью преграждала его высокая широкоплечая фигура, Шимейн остановилась и подняла голову, понимая, как она беспомощна, если Гейдж решит овладеть ею. Шимейн ждала, когда он отступит назад, в гостиную, пропуская ее. Наконец Гейдж попятился, и девушка вздохнула с нескрываемым облегчением, выходя за дверь. Она поспешила прошмыгнуть мимо, но Гейдж поймал ее за руку, вызвав мгновенный страх в душе Шимейн. Она опасалась, что теперь, когда Эндрю заснул, его отец, возможно, сочтет момент подходящим для домогательств, и решила защищаться. Несмотря на то что он держал ее за руку вовсе не грубо, Шимейн сознавала: этот человек властен либо отнять у нее жизнь, либо отпустить ее. Боясь самого страшного, она сжалась и настороженно встретила его взгляд.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Торнтон?

Гейдж придвинулся ближе, и Шимейн попятилась, но, как выяснилось, он хотел всего лишь закрыть дверь спальни.

— Я пришел извиниться, — объяснил он, отступая. — Понимаю, вы много выстрадали. Мне известно, что капитан Фитч мечтал купить вас и сделать своей любовницей втайне от жены, но не все мужчины такие, как он. Мне не следовало пугать вас, Шимейн. Прошу меня простить.

Шимейн в недоумении воззрилась на него. Значит, вот зачем он пришел? Только чтобы извиниться? Неужели он не понимает, что перепугал ее чуть ли не до смерти?

Шимейн натянуто улыбнулась, смущенная собственной паникой: она-то считала, что Гейджу не терпится затащить ее в постель! Ведь он сам говорил, что далеко не все вдовцы превращаются в развратников. И потом, на его вкус она слишком костлява.

Пока сердце замедляло лихорадочный перестук, Шимейн размышляла над словами Гейджа, изумляясь его проницательности: он мгновенно раскусил замыслы капитана Фитча. Возможно, Гертруда Фитч напрасно кичилась своим умом и проницательностью.

Шимейн опустила глаза.

— Мне жаль, что я оскорбила вас ребяческой выходкой, мистер Торнтон. Просто мне казалось, что неженатому джентльмену неприлично втирать мазь в щиколотки и запястья дамы. Но теперь я понимаю — вы хотели лишь помочь мне.

«А не домогаться меня!» — мысленно добавила она, упрекая саму себя.

— Вот именно, — мягко подтвердил Гейдж, заставив Шимейн вскинуть голову — казалось, он прочитал ее мысли. Усилием воли Шимейн обуздала свое излишне богатое воображение и велела себе внимательнее прислушиваться к словам хозяина, чтобы не стать жертвой собственных иллюзий. Он продолжал негромко, но настойчиво: — Мазь залечит ссадины.

— Тогда будьте любезны помочь мне. — Произнося эту спокойную просьбу, Шимейн испустила прерывистый вздох и смущенно улыбнулась. — Но прошу вас, осторожнее. Сегодня Джейкоб Поттс сбил меня с ног, и я не знаю, что при этом пострадало сильнее — моя спина или щиколотки.

Легкая, едва заметная усмешка озарила его мрачное лицо.

— Если вы не против, я готов натереть мазью и то, и другое.

Едва Шимейн успела совладать с непокорным воображением, как Гейдж свел ее усилия на нет. Неудивительно, что в голову ей приходили непрошеные мысли! Непредсказуемый юмор Гейджа вызывал пугающие догадки.

Шимейн устремила подозрительный взгляд изумрудных глаз на стоящего перед ней привлекательного мужчину, словно пытаясь измерить его пыл.

— Если бы не эти краткие вспышки юмора, мистер Торнтон, клянусь, еще ребенком вас похитил маленький народец, которому доставляло несказанное удовольствие учить вас хмуриться.

Неожиданное предположение Шимейн вызвало у Гейджа усмешку.

— Похоже, виной всему камень, который я поцеловал в замке лорда Блани, — отозвался он и указал на кресло-качалку перед камином. — Присядьте, Шимейн, я стану вашим целителем.

— Пожалуй, мне и вправду будет лучше присесть, — пробормотала она. — От этой вони меня выворачивает наизнанку. — Внезапно вновь исполнившись подозрительности, она пристально вгляделась в лицо Гейджа. — Надеюсь, вы не дурачите меня?

Он хитро прищурился:

— Все очень просто: теперь, если вы сбежите, я легко отыщу вас по запаху.

Шимейн отпрянула, намереваясь бежать, но Гейдж поймал ее за руку и повлек за собой.

— Пойдемте, Шимейн. Я делаю только то, чему обучил меня маленький народец. Одного не пойму: как это вы, ирландка, не признаете своих?

Шимейн недоверчиво покачала головой:

— Иногда мне кажется, я понимаю, почему англичане ненавидят ирландцев, способных насмешками довести до белого каления самого дьявола. Но сейчас, похоже, мы поменялись ролями.

Янтарно-карие глаза Гейджа сверкнули, отразив свет лампы.

— Не бойтесь, Шимейн, — успокоил он. — Мазь можно смыть, после того как она впитается в кожу, и кроме того, она быстро выветрится.

Шимейн устроилась в качалке, насторожившись, как только Гейдж опустился перед ней на колени. Он закатал ее рукава, но едва окунул пальцы в горшочек с мазью и провел ими по тонкому запястью Шимейн, она нервно вздрогнула. Гейдж втирал мазь в покрасневшую кожу медленными, нежными кругообразными движениями большого пальца. Запах быстро исчезал, и вскоре Шимейн ощутила тонкий аромат. Гейдж склонился над ее руками, поглощенный делом, и Шимейн словно окутала странная, но приятная смесь запахов, исходящих от него: запах домотканого полотна его рубашки, кожи, мыла и еще одного, чистого мужского аромата. Никогда в жизни она не испытывала подобных ощущений; бережные прикосновения Гейджа будоражили ее, пробуждали, как лучи солнца нераспустившийся цветок.

— Лучше бы вы носили обувь без ремешков, Шимейн, — по крайней мере пока не заживут раны на щиколотках, — посоветовал Гейдж, склонившись к ее ногам. — Они только натирают кожу.

Он поставил босую ступню Шимейн на свою ладонь, и у нее сильнее забилось сердце. Широко раскрыв глаза, Шимейн испуганно следила за Гейджем, но тот, ничего не замечая, вновь зачерпнул из горшочка целебной мази.

— Поднимите подол, иначе он испачкается.

Шимейн смущенно подобрала подол платья и нижней юбки, но Гейдж, вопросительно подняв бровь, уставился на нее, и девушке пришлось подтянуть подол повыше. Недовольно вздохнув, Гейдж поставил к себе на бедро ее босую ступню и поднял юбки почти до колена. С губ Шимейн сорвался испуганный возглас. Не обращая на нее внимания, Гейдж начал растирать мазь по щиколотке. Он постепенно втирал снадобье большим пальцем, продвигаясь вниз. Подхватив маленькую пятку ладонью, он натер мазью подошву. Размеренные, медленные движения вскоре успокоили Шимейн, и она расслабилась в кресле, откинув голову на изогнутую спинку.

— У вас чудесный голос, Шимейн, — заметил Гейдж, принимаясь за другую ступню. — Виктория тоже пела Эндрю. Он слушал ее, а потом спокойно засыпал, но после смерти Виктории ему никто не пел. Из меня певец никудышный.

— У вас столько других талантов, что мне остается только преклониться перед вами, — неловко пробормотала Шимейн, убаюканная его размеренными прикосновениями и пламенем камина, виднеющимся за широкими плечами Гейджа. — Мы все не без недостатков.

— Да, я — человек из плоти и крови, — усмехнулся Гейдж, растирая обеими ладонями ее миниатюрную ступню. Его пальцы творили волшебство. В голове у Гейджа мелькнула мысль, что его служанка достойна восхищения — с головы до стройных ножек.

— Все мы люди, — вздохнула Шимейн. — Каждому из нас далеко до совершенства, поэтому не стоит требовать совершенства от тех, кто нас окружает. Разобравшись в собственных пороках, мы станем терпимее к чужим недостаткам и не будем обижаться по малейшему поводу. Если бы мужчины умели прощать столь же усердно, как вести войну, люди жили бы в мире. Но существует зло, к которому нельзя проявлять снисходительность.

Руки Гейджа передвинулись чуть выше по щиколотке.

— Вы столкнулись с таким злом на борту «Гордости Лондона»?

Шимейн поняла, что пришло время рассказать Гейджу о своих врагах.

— На корабле у меня было несколько недругов, первый из которых — Гертруда Фитч, жена капитана. Вторым врагом был Джейкоб Поттс, но самой хитрой оказалась Морриса Хэтчер. Она умело настраивала этих двоих против меня, обещая благосклонность Поттсу, который, в свою очередь, ложью убеждал миссис Фитч наказывать узниц. Все, кто не пресмыкался перед Моррисой или Поттсом, подвергались наказаниям — миссис Фитч угрозами и упреками заставляла своего мужа отдавать необходимые приказы. Но несмотря на то что миссис Фитч мнила себя умной и проницательной, из всех троих она оказалась самой легковерной. Поттс по крайней мере знал, что получит от Моррисы. Это был порочный круг, в котором Морриса всегда оставалась в выигрыше. Она твердо вознамерилась уничтожить своих противников, главным образом меня. Я сразу поняла, что эти трое пылают ненавистью ко мне и желают моей смерти.

Гейдж заметил, как разволновалась Шимейн, каким испуганным вдруг стало ее лицо.

— Вы думаете, они не откажутся от своего намерения?

— Хотя миссис Фитч ненавидела меня, вряд ли она причинит мне вред здесь, в колонии. Одно дело — царить на корабле, принадлежащем ее отцу, и совсем другое — отвечать за свои поступки перед английскими властями колонии. А двоих ее союзников ничто не остановит, — с уверенностью заявила Шимейн. — Они поклялись убить меня. Морриса наверняка поручит грязную работу Поттсу и будет злорадствовать, если сумеет уничтожить меня.

— Я видел этого Поттса на корабле? — спросил Гейдж, продолжая растирать ногу Шимейн.

— Джеймс Харпер отправил его в трюм за несколько минут до того, как вы поднялись на борт. Поттс — грузный мужчина, на голову ниже вас, с рыжевато-соломенными волосами, багровыми щеками и носом-картошкой.

Легкое движение губ выдало удивление Гейджа.

— Судя по этому описанию, Поттс преследует вас в кошмарных снах. Очевидно, вы хорошо запомнили этого человека.

— Я узнала бы его даже издалека.

— Будем надеяться, что у вас хватит времени предупредить меня, если Поттс заявится сюда.

— Но ведь вы научите меня стрелять из мушкета, правда? — беспокойно напомнила Шимейн, зная, что в отсутствие Гейджа придется защищаться самой, если Поттс отыщет ее.

Гейдж с нескрываемым скепсисом приподнял бровь.

— Неужели вы и вправду считаете, что вам понадобится стрелять в человека?

— Если Поттс найдет меня — да, — ответила Шимейн. — Он убьет меня, если я не сумею дать отпор.

— Обычно, когда к берегу подплывает лодка, я или кто-нибудь из подмастерьев идем навстречу ей, но должен признаться, иногда за работой нам некогда выглянуть в окно. Если вы заметите Поттса, позвоните в колокол на крыльце или кричите что есть мочи. Уверен, кто-нибудь из нас услышит крик или звон и поспешит на помощь.

— Вероятно, вы не поняли, какая опасность грозит вам или вашим подмастерьям, мистер Торнтон, — осторожно начала Шимейн. — Поттс — убийца, настоящий зверь в человеческом обличье. В одиночку вам не совладать с этим чудовищем.

— Я умею постоять за себя и за тех, кто мне дорог, — заверил Гейдж, но задумался об опасности, которую пока не мог точно оценить. — На всякий случай я научу вас обращаться с мушкетом.

Шимейн облегченно вздохнула, наконец-то добившись желанного ответа. Подавшись вперед, она наблюдала, как Гейдж полотенцем стирал с ее ног излишки мази. Затем, присев на корточки и позволив Шимейн опустить юбки, он принялся вытирать руки полотенцем. Очевидно, он не испытывал неудобства, сидя на полу.

Шимейн с удивлением заметила, что раны на ногах уже не причиняют ей мучительной боли.

— По-моему, мистер Торнтон, вы не только великолепный столяр, но и отличный врач. Боль уже утихла. Большое вам спасибо!

Гейдж слегка кивнул, принимая ее комплимент, но больше, чем смысл ее слов, его заворожила интонация и голос — Шимейн сумела произнести его фамилию так, что она прозвучала, словно перезвон крохотных серебряных колокольчиков на ветру. Вспомнив, что он уже предложил называть его по имени, Гейдж решил, что более официальное обращение из уст этой девушки сильнее волнует его. Очевидно, на ее произношение оказал значительное влияние ирландский говор Шеймаса О'Хирна.

— Через несколько дней раны затянутся, — пообещал Гейдж. — А через месяц исчезнет и краснота. К тому времени я куплю вам пару туфель.

— Незачем беспокоиться, мистер Торнтон, — мягко возразила Шимейн. — Я благодарна вам уже за то, что мне не придется ходить босиком. Эти туфли немного великоваты, но довольно удобны. Я уже знаю, каково обходиться без обуви, и благодарна за эту пару. По правде говоря, ходить обутой гораздо удобнее — по крайней мере не чувствуешь ступнями каждый камешек или щепку.

— Я предполагал, что туфли Виктории будут вам велики, — заметил Гейдж. — Несмотря на стройность, моя жена была почти на голову выше вас.

— Тогда Эндрю тоже будет рослым мальчиком. Да и может ли быть иначе, если сами вы так высоки? Уверена, едва Эндрю подрастет, он будет точной вашей копией.

— Виктория сказала то же самое, как только Эндрю родился, — вспомнил Гейдж. — Пожалуй, она не ошиблась. У Виктории были светлые, почти белые волосы, переливающиеся на свету. Я часто наблюдал, как ветер треплет их и всегда удивлялся, как они не путаются.

Шимейн бессознательным жестом отвела со лба выбившиеся пряди и задумалась. Ее волосам недоставало мягкости, локоны были так густы и непокорны, что их приходилось усмирять, заплетая в косы или сооружая прически, на которые не хватило бы терпения даже у самого искусного парикмахера. Горничной Шимейн доставляло удовольствие красиво укладывать волосы хозяйки, перевивая их золотистыми лентами. Впрочем, этой женщине приходилось воевать с локонами Шимейн с тех пор, как той исполнилось десять лет. Воспевая хвалу волосам Шимейн, Нола часто заявляла, что в свете не найти ни единой знатной леди, которая была бы причесана так же изысканно, как ее обожаемая хозяйка.

— А у меня слишком непокорные волосы, — пожаловалась Шимейн, жалея, что она лишена талантов, которыми обладала Нола. — Сегодня днем я чуть не отрезала их, чтобы не тратить времени на бесконечное распутывание.

Гейдж проследил, как упрямая прядь упала на лоб Шимейн, едва она убрала руку. Ему хотелось протянуть руку и коснуться этого тяжелого локона, ощутить его шелковистую упругость, но он вовремя спохватился, догадавшись, что в этом случае его служанка отпрянет, как испуганная лань. Он уже понял, как пуглива Шимейн, и догадывался, что она совершила над собой небывалое усилие, позволив ему натереть мазью ее ноги.

— Мне нравятся ваши волосы, Шимейн, и я бы расстроился, если бы вы отрезали их.

Внезапно сообразив, что она чуть не навлекла на себя гнев хозяина, Шимейн забеспокоилась и решила признаться в еще одном поступке, пока Гейдж не узнал о нем сам.

— Надеюсь, вы не слишком рассердитесь на меня, мистер Торнтон… — смущенной скороговоркой начала она. — Потом я ее как следует вымыла и положила на прежнее место…

— Ее? — Гейдж недоуменно поднял брови. — О чем вы говорите, Шимейн?

— О вашей щетке, — пояснила она. — Мне пришлось взять ее, чтобы причесаться.

Сверкнув улыбкой, Гейдж с облегчением вздохнул:

— Только и всего? Судя по вашему смущению, я уж решил было, что вы совершили тяжкое преступление.

— Так вы не сердитесь? — изумилась Шимейн. — Вы прощаете меня?

— А разве у меня есть причины сердиться? — с лукавой усмешкой переспросил он. — Может, на щетке осталось кое-что, чего я предпочел бы не иметь?

Смеясь, Шимейн покачала головой:

— Ничего подобного я не заметила, сэр.

Гейдж задумчиво потер подбородок и, сдерживая улыбку, поддразнил девушку:

— А если бы я сделал вам нежелательный подарок, Шимейн? Говорите, вы вымыли щетку после того, как причесались, а не раньше?

Обхватив руками колени, Шимейн устремила на Гейджа шаловливый и вопросительный взгляд.

— Вы уверены, что вы англичанин, мистер Торнтон?

Он пожал плечами:

— Если я действительно сын своего отца, тогда все мои предки англичане. А если нет, значит, моя мать согрешила во сне, ибо она всецело приписывала мое появление, внешность и упрямство Уильяму Торнтону.

— Папа! — послышался из спальни сонный голос Эндрю.

— Иду, Энди, — откликнулся Гейдж и поднялся на ноги одним быстрым и плавным движением, ошеломив Шимейн силой и мужской грацией. Шагая через гостиную к двери спальни, Гейдж не подозревал, что его провожает взгляд изумрудных глаз. Гейдж скрылся за дверью, а Шимейн, откинувшись на спинку кресла, стала прислушиваться к приглушенным звукам его голоса, вплетающимся в журчание заспанного детского голоска. Гейдж что-то бормотал мягким, утешительным тоном, который согревал сердце не только ребенку, но и Шимейн.

На землю спустился вечер, дом окружил сгустившийся туман, превратив его в уединенный островок. Где-то в лесу заухала сова. С наступлением темноты все звуки в доме стихли, если не считать потрескивания огня в камине и поскрипывания пера — устроившись в заднем коридоре, Гейдж вносил какие-то записи в большую конторскую книгу. Поглощенный своим занятием, он, казалось, забыл о женщине, купленной сегодня утром, но Шимейн, сидящая в кухне с шитьем, время от времени поглядывала на него сквозь открытую дверь. Она сидела в качалке справа от камина. Разделив с хозяином и Эндрю еду, которую прислала на ужин Ханна Филдс, Шимейн заранее обдумала, что приготовить на завтрак, и прибрала в кухне. Позднее Гейдж уложил Эндрю в постель в детской, а потом, сев за стол, погрузился в работу. Шимейн подшивала подол голубого платья и распускала швы второй кофточки, выбранной для себя.

Она не собиралась сравнивать хозяина со своим женихом, но пока игла летала в ее проворных пальцах, мысли Шимейн унеслись далеко от затерянного в лесу дома и она начала сопоставлять. Во многом эти двое были похожи. У обоих черные, как вороново крыло, волосы, правда, Гейдж Торнтон коротко стриг их, а Морис заплетал густые кудри в аккуратную косицу на затылке, обходясь без пудры и париков. Если эти двое мужчин и отличались ростом, то очень незначительно. Рослые, широкоплечие, гибкие и мускулистые, они отлично выглядели в любой одежде, будь то кожаные бриджи и домотканые рубашки Гейджа или элегантный наряд Мориса. Хотя Морис обычно предпочитал благородный черный шелк любым другим материям и цветам, Шимейн вдруг поняла, что при всем своем обаянии и роскошной одежде маркиз не производил столь ошеломляющего впечатления, как Гейдж Торнтон в рабочих рубахах и штанах. Узкой талии и бедрам хозяина Шимейн позавидовал бы любой денди. Длинные кожаные бриджи плотно облегали тело Гейджа, подчеркивая упругие мышцы бедер и свидетельствуя об атлетической мощи этого человека.

Морис дю Мерсер тоже не лишен силы, мысленно возразила себе Шимейн, продолжая сравнивать. Морис, опытный фехтовальщик и искусный наездник, слыл знатоком всех придворных танцев и танцевал с таким же изяществом, с каким восседал в седле. И все-таки, чтобы найти различие между этими двумя мужчинами, достаточно было взглянуть на их руки. Гибкие пальцы Гейджа загрубели от работы. В стальных клещах его рук непременно сломались бы бледные, нежные, как у девушки, пальцы Мориса дю Мерсера.

Одно время — казалось, с тех пор прошла целая вечность — Шимейн считала: никто не сравнится красотой с ее женихом, обладающим аристократически утонченными чертами лица и красивыми черными глазами с длинными ресницами. Услышав о том, что Морис сделал предложение Шимейн, ее мать, прежде твердо верившая в благоразумие дочери, забеспокоилась, решив, что на выбор Мориса и Шимейн повлияло непреодолимое физическое влечение друг к другу, а не глубокая и непоколебимая преданность.

Позже Камилла опять высказала мысль, что Шимейн покорила безупречная внешность ее жениха и его положение в свете. Несмотря на то что Шеймас О'Хирн слыл своенравным и вспыльчивым человеком, ему хватало ума прислушиваться к советам жены. Они сошлись во мнении и не спешили соглашаться на предложение Мориса, объясняя: они хотят только, чтобы Шимейн осознала, что значит быть маркизой. Понимая их замешательство, Морис пылко заверял, что любит Шимейн, обещал лелеять и баловать ее. Прошел по меньшей мере месяц, прежде чем супруги О'Хирн наконец сдались, прислушавшись к восторгам Шимейн, что ни один мужчина на свете не сравнится с Морисом.

Все это случилось всего восемь месяцев назад.

Прошло совсем немного времени, и Шимейн оказалась на другом краю света.

Многое изменилось с того памятного дня, когда Морис попросил ее руки. Из юной праздной леди Шимейн превратилась в рабыню, купленную колонистом, который зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом.

Шимейн попыталась вызвать в памяти образ своего жениха, но после долгих и бесплодных усилий поняла: благородного Мориса надежно заслонил загорелый, мускулистый и энергичный мистер Торнтон — тот самый, которого она видела перед собой каждый раз, едва поднимала голову.

Гейдж захлопнул книгу, воткнул перо в чернильницу и отодвинул стул от стола. Взяв подсвечник, он зажег одну свечу от другой и задул все остальные свечи в комнате. Он появился в кухне, когда Шимейн поспешно сворачивала платье.

— Без свечи вам не найти дорогу наверх, — заметил он, ставя перед ней подсвечник. — В сундуке возле кровати найдете стеганое одеяло. Пока вы убирали в кухне, я протянул веревку над балюстрадой и повесил на нее парусину. Так что вам остается только задернуть занавеску.

Поблагодарив его, Шимейн взяла подсвечник и застыла в замешательстве, наблюдая, как Гейдж, пожелав ей спокойной ночи, направился к спальне. Постеснявшись признаться, что днем позабыла найти в сундуке Виктории ночную рубашку, Шимейн собрала одежду, которую переделывала для себя, и шагнула в коридор.

У двери спальни Гейдж вдруг вспомнил о жалкой одежде своей новой служанки.

— Шимейн, я совсем забыл спросить: может быть, вам нужно что-нибудь еще из сундука Виктории?

— Если не возражаете, я хотела бы найти ночную рубашку и халат, — робко призналась Шимейн. — Раньше я об этом не подумала.

— Тогда зайдите и возьмите их. Вам нечего опасаться. — Поманив ее за собой, Гейдж вошел в спальню.

К тому времени, как Шимейн решилась последовать за ним, Гейдж уже поднял крышку сундука и теперь рылся в его содержимом: отложил в сторону ветхую, заштопанную рубашку, лежащую сверху, и продолжал поиски, пока наконец не вытащил самую красивую, которой Шимейн восхищалась днем. Выбрав еще одну рубашку — совсем новую и почти прозрачную, Гейдж нашел халат и протянул все три вещи Шимейн.

— Это слишком роскошно для служанки, — возразила Шимейн.

Гейдж почти силой сунул выбранную одежду ей в руки.

— Она все равно лежит без дела, Шимейн.

— Она могла бы пригодиться, если бы вы снова женились, — возразила она.

Словно обдумывая ее предложение, Гейдж сжал губы и неторопливо оглядел Шимейн. Очевидно, придя к решению, он слегка кивнул:

— Если мне понравится, как вы выглядите в этой одежде, пожалуй, я последую совету и женюсь на вас.

Приоткрыв рот, Шимейн ошеломленно воззрилась на него, не в силах произнести ни слова. Заявление Гейджа оказалось слишком неожиданным.

С лукавой улыбкой Гейдж прикоснулся указательным пальцем к ее подбородку, заставляя девушку закрыть рот.

— Незачем так пугаться, Шимейн. Это был бы далеко не первый и не последний брак по расчету в колонии. Поскольку незамужних женщин здесь можно пересчитать по пальцам, нет ничего странного, если мужчина берет в жены незнакомку. А если он чересчур нерешителен и долго тянет с предложением, его избранницу уведет кто-нибудь другой.

Наконец Шимейн обрела дар речи и поспешила заверить его:

— Я не предлагала вам жениться на мне, мистер Торнтон. Ни о чем подобном я даже не задумывалась… не могла… Видите ли, я помолвлена… — Она осеклась, поняв, что зашла в своих протестах слишком далеко.

— Уже поздно, Шимейн, поговорим об этом завтра. Переодевайтесь и ложитесь в постель. Отдыхайте, набирайтесь сил. Надеюсь, вскоре — через пару недель или через месяц — мы повезем готовую мебель заказчикам в Уильямсберг. Я хотел бы взять с собой Эндрю и вас, чтобы вы присматривали за ним. Нам придется сначала везти вещи в лодке, затем перегружать их в повозки. Невозможно одновременно заниматься погрузкой и следить за сыном. Значит, вам понадобятся силы, чтобы целый день быть рядом с Эндрю.

— Ко времени отъезда я постараюсь окрепнуть, мистер Торнтон, — пообещала Шимейн, отступая к двери.

Направившись вслед за ней, Гейдж остановился, уперся ладонью в косяк и задержал на лице Шимейн немигающий взгляд карих глаз.

— Знаете, Шимейн О'Хирн, у вас очень милый выговор. Он отчетливо слышен, когда вы обращаетесь ко мне по фамилии, и поскольку вы, похоже, отказываетесь звать меня по имени, разрешаю вам и впредь говорить мне «мистер Торнтон», — он коротко улыбнулся, и в его глазах мелькнул насмешливый блеск, — разумеется, пока мы не поженимся.

— Вы и вправду способны довести до белого каления самого дьявола! — недовольно пробормотала Шимейн, круто повернулась на каблуках, но не сдержала улыбку, поспешно выходя из комнаты.