Бирмингемы - Лепестки на воде

— Попробуйте только сцепиться, леди, — пригрозил Джеймс Харпер, — и я велю протащить вас обеих под килем, чтобы охладить ваш пыл!

Глаза Моррисы выдавали неукротимую ярость, но боцман был человеком слова, и угроза с его стороны заставила женщину присмиреть. Разжав пальцы, Морриса гордо встряхнула вороной гривой и удалилась, волоча за собой цепи.

Пронзительный вскрик орлана перекрыл завывание ветра, заставив Шимейн перевести взгляд на сгустившиеся над головой черные тучи. Заметив приближение темной грозной тени, испуганные чайки затрепетали крыльями с черной оторочкой и спустились к самой воде, но орлан, равнодушный к опасности, беспечно парил в воздушном потоке на распростертых крыльях. Завороженная его величавым полетом, Шимейн представила, как она сама взлетает в воздух на таких же крыльях, спасаясь от печальных событий предстоящих семи лет. Но суровая реальность не замедлила напомнить о себе. Скованная железными кандалами, навсегда привязанная к земле, Шимейн с беспомощной завистью следила, как орлан скрывается из виду. Вольный лететь, куда ему вздумается, он словно насмехался над цепями Шимейн и других узников, приговоренных к каторге английским судом.

Рядом грустно вздохнула Энни:

— Я не прочь покинуть корабль, миледи, но лучше бы меня купил какой-нибудь добрый человек и хоть немного заботился обо мне…

— Надеюсь, так и будет, Энни. — Попытавшись ободрить подругу, Шимейн взобралась на крышку люка и вытянулась всем гибким телом, чтобы выглянуть за борт. Она заметила жителей колонии, ждущих на пристани начала распродажи. Откровенно говоря, увиденное не обрадовало Шимейн. Шанс на то, что Энни купит молодая семья, показался смехотворно малым, едва Шимейн разглядела будущих покупателей. Седовласые бледные мужчины и низкорослые, дородные жены, землевладельцы с лысинами на макушках и женщины, с виду напоминающие старых дев с худыми, жесткими лицами, составляли большую часть толпы. Только один мужчина держался особняком, выделяясь своей внешностью. Он был достаточно молод, однако его лицо с нахмуренными бровями выглядело более чем суровым. Остальные поселенцы украдкой поглядывали на него, словно боясь встретиться с ним взглядом, и это подкрепило собственные догадки Шимейн. Да, судя по настороженности окружающих, именно этот мужчина и есть предмет их нескончаемых пересудов.

Джеймс Харпер приблизился к женщинам и снял с пояса связку ключей, окидывая узниц беглым взглядом. Гертруда Фитч не разрешила женщинам-каторжницам перед продажей выйти на палубу и выкупаться на виду у мужчин. Вместо этого она приказала отправить им крохотный кусочек мыла и два ведра воды, которая мгновенно стала черной и большей частью пропала попусту. Три месяца плавания взяли свое, и теперь женщины выглядели не лучше самых жалких нищенок Лондона. Шансы продать их за хорошую цену близились к нулю, и виной этому, конечно, стали старания скаредной дочери Тернбулла кормить каторжников впроголодь и не позволить ни единому члену команды увидеть обнаженную грудь или ягодицы. Теперь эти истощенные и грязные пленницы могли вызвать в лучшем случае язвительную гримасу.

— А ну, гляди веселей, дамы! — бодрым тоном приказал Харпер. — Сейчас мы всех вас освободим. Этим деревенщинам вовсе незачем видеть вас в кандалах, верно? Предупреждаю вас — это еще не конец, а начало новой жизни для всех вас.

— Да ну? — иронически протянула старая карга. Морриса фыркнула и вызывающе шагнула навстречу боцману.

— Джейми, дружок, неужто ты думаешь, что кандалы напугают этих колонистов? Я слышала, многих из них привезли сюда в цепях, как и нас, бедняжек.

Джеймс Харпер умышленно пренебрег словами блудницы, протягивая Роджеру Блейку один из ключей и указывая на ножные кандалы.

— Отоприте их, помощник, а я займусь наручниками…

На шканцах капитан Фитч вытер влажный лоб скомканным платком и шагнул к поручням. Наконец, вняв требованиям своей властной супруги, он позвал боцмана:

— Мистер Харпер, будьте любезны подняться на мостик.

Раздражение Фитча нарастало, отдавая кислым привкусом во рту, ибо ему оставалось только гадать, как осуществить свои планы, если его жена с обычной для нее решимостью взялась следить за продажей каторжников. В этот момент он был ничуть не расположен проявлять снисходительность к ее требованиям.

— Миссис Фитч желает, чтобы все заинтересованные лица узнали: сегодня она сама будет наблюдать за сделками.

— Слушаюсь, капитан, — отозвался Харпер, размышляя, когда миссис Фитч в конце концов наденет форму мужа и возьмет в свои руки всю власть на корабле. Харпер негодовал, видя, как несносная женщина всюду сует свой нос — впрочем, корабль ему не принадлежал, как и командование на нем. — Будет исполнено, сэр.

Харпер вновь повернулся к каторжницам:

— Встаньте в строй, дамы — мистер Блейк снимет с вас цепи.

Спеша проявить уважение к капитану, Харпер вручил ключи помощнику и поднялся на мостик. Молодому помощнику выпало провести осмотр женщин-заключенных, и Харпер ему не завидовал: неловко относиться к этим женщинам как к скоту, приготовленному для продажи. Некоторые из них казались Харперу такими же юными и невинными, как его родная и любимая сестра.

Приблизившись к супружеской паре, Харпер коротко кивнул капитану и смело встретил устремленный на него чванливый взгляд Гертруды.

— Добрый день, мадам.

— Мистер Харпер! — Гертруда Фитч всегда говорила громко и уверенно, в особенности теперь, когда вознамерилась добиться своего. — Меня интересует все, что происходит на этом корабле, и я желаю, чтобы меня ставили в известность о каждой сделке прежде, чем она завершится. Таким образом мне будет удобнее вести записи для моего отца. Вы поняли?

Поскольку «Гордость» принадлежала отцу Гертруды, пренебрегать ее приказами было немыслимо. Капитан Фитч, разумеется, на это не отваживался.

— Как вам будет угодно, мадам.

— Меня весьма беспокоит еще один вопрос, мистер Харпер, — резким тоном известила его тучная особа. — Я чрезвычайно недовольна тем, что вы заперли Джейкоба Поттса в трюме. Этот человек оказывал мне немало услуг, присматривая за заключенными и докладывая о случаях умышленного нарушения моих распоряжений. Вы должны немедленно отменить свой приказ и выпустить этого матроса.

Харпер сжал зубы и сумел сдержанно возразить супруге капитана:

— Прошу прощения, мадам, но этот человек намеренно нарушил субординацию, и если мне придется отменить наказание, я лишусь авторитета среди экипажа. Это недопустимо, мадам.

Капитан Фитч с трудом сдерживал ярость. То, что его жена верила нашептываниям палубного матроса, оскорбляло его вдобавок к самому ее присутствию на борту «Гордости». Опытный офицер сразу понял бы, из какого источника получает сведения матрос, и заподозрил бы его в корыстных целях.

— Гертруда, боцман прав…

— И тем не менее, мистер Харпер, — грубо перебила его жена, намеренно игнорируя слова мужа, — немедленно отмените свой приказ, или капитан Фитч вышвырнет вас с корабля!

— Гертруда! — Возмущенный этой угрозой, Фитч попытался переубедить жену, не доводя дело до извечных напоминаний о том, кому принадлежит судно. — Я не имею права уволить человека только за то, что он исполнял свой долг!

— Надеюсь, ты помнишь, кто владелец этого корабля? — едким тоном осведомилась Гертруда.

— Как я могу забыть, если ты напоминаешь об этом каждую минуту? — выпалил в ответ ее муж.

— Ты забываешься, Эверетт, — отрезала Гертруда уверенным тоном и угрожающе нахмурилась. — Надеюсь, ты не желаешь, чтобы обо всем узнал папа?

Джеймс Харпер с негодованием выслушал этот шантаж, но понимал, что в его положении лучше не роптать. Поклявшись больше никогда не отправляться в плавание вместе с этой фурией, он вытянулся со всем достоинством моряка и заговорил, тщательно подбирая слова и вежливо понижая голос, несмотря на жгучее желание сорваться.

— Мадам, я подчиняюсь приказам капитана. Если он прикажет мне освободить Поттса, я, разумеется, сделаю это.

Понимая, что переложил весь груз ответственности на старшего, Харпер перевел взгляд на Фитча в ожидании неизбежного приказа, но Фитч почему-то медлил.

— Займитесь делом, мистер Харпер, — наконец велел капитан. — Мы обсудим это разногласие в другой раз.

— Эверетт Фитч! — Гертруда надулась, как разъяренный морж, словно желая испытать на прочность лиф платья, сдерживающий увесистую грудь. — Вы хотите сказать, что позволите мистеру Харперу пренебречь моим распоряжением? Если вы не заставите его подчиниться моему приказу, папа найдет способ напомнить вам, кому вы служите. Он прибудет в Нью-Йорк на «Черном принце» до того, как мы покинем порт, и, я уверена, ему найдется что сказать о вашей сегодняшней выходке.

Капитан Фитч ухитрился замаскировать раздражение вежливыми, но высокомерными манерами. Наученный горьким опытом, он знал, что перечить Гертруде — значит разжигать гнев ее отца, который никогда и ни к кому не проявлял сочувствия, а тем более к тем, кто нанес оскорбление ему или его дочери. Если бы Тернбулл не являлся единственным владельцем «Гордости Лондона», Фитч пресек бы вмешательства Гертруды с самого начала плавания, но, к сожалению, кошелек находился отнюдь не у него в руках. В этом и состоял недостаток женитьбы по расчету, от которой он почти ничего не выиграл. За исключением жалких крох, которые он умудрялся воровать то тут, то там, состояние Тернбулла оставалось для него недоступным, и это больно ранило Фитча, ибо Хорас Тернбулл был баснословно богат.

— Прошу простить меня, Гертруда, но, по-моему, благоразумнее будет подождать и разобраться во всем, когда команда покинет корабль — чтобы никто не узнал об освобождении Поттса.

Как громадная кошка, Гертруда заворочала головой в складках шеи и улыбнулась, довольная, что сумела настоять на своем. Джейкоб Поттс держал ее в курсе возмутительных выходок дерзкой ирландки, осмелившейся упрекать Гертруду и ее мужа, словно скверных детей. Первый взрыв упреков Шимейн вызвала порка Энни Карвер вскоре после отплытия из Англии. Энни, неказистая мышка, заслуживала наказания, попытавшись наложить на себя руки после потери ребенка, но Шимейн О'Хирн провинилась гораздо сильнее, отважившись бросить упреки в лицо супругам на виду у всего экипажа и каторжников. С тех пор Гертруда мечтала увидеть, как безжизненное тело этой девчонки погрузится в океанские глубины, и стремилась отомстить ей. Но никакими уговорами и угрозами ей не удалось заставить Эверетта наложить на ирландку более строгое наказание, чем четыре дня карцера и до предела урезанный паек. Несмотря на то что он также подвергся негодующей критике Шимейн в тот день, капитан отмахнулся от нее, заявив, что виноват только тот, с кого все началось, — человек, приказавший отнять у Энни младенца и продать его.

Вцепившись обеими руками в перила, Гертруда мрачно взирала на женщину, которую дважды отправляла в карцер. Потрепанная, грязная косынка прикрывала жгучие пряди ее волос, но каким бы грубым ни был этот клочок ткани, он не отвлекал взгляда от прелестного овального лица и больших, чуть раскосых изумрудных глаз под изящно изогнутыми бровями. Усмотрев в хрупкой красоте Шимейн и ее тонкой, гибкой фигуре сходство с русалкой или даже королевой эльфов, Гертруда не удержалась, чтобы не подпустить шпильку:

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал из трюма! — ехидно протянула она, заставляя девушку вскинуть голову. — Долго же ты там пробыла, небось успела заплесневеть! А что это на тебе за тряпка? Какая изысканность! Вижу, ты позаботилась о своей внешности, Шимейн, но к чему трудиться? Рыжую ведьму любой узнает с первого взгляда.

Если среди присутствующих и есть ведьмы, мысленно возразила Шимейн, то наверняка вот эта жирная мстительная гусыня, которая превратила жизнь каторжников в ад. Напрочь забыв об осторожности, Шимейн сорвала с головы косынку, и яркие пряди ее волос в беспорядке затрепетали на ветру, бросая безмолвный вызов тучной женщине, чье лицо медленно исказила убийственная ненависть.

— Ты — тварь, Шимейн О'Хирн, — прошипела Гертруда сквозь стиснутые зубы. — Мне жаль болвана, который купит тебя!

Внезапно ветер усилился, и его порыв пронесся над самой палубой, выхватив Шимейн из трясины мучительной неуверенности. Она твердо встретила обжигающий взгляд Гертруды. Шимейн осенило: она должна быть благодарна этой женщине, ибо благодаря Гертруде ей удалось доказать, что она способна выжить в самых невыносимых условиях. Несмотря на тяготы и наказания, Шимейн все еще жива, и уже одно это стоило благодарности.

— Всего вам хорошего, миссис Фитч, — откликнулась она, несмотря на отвращение к этой фурии, сдобрив иронией пожелание, произнесенное с отчетливым ирландским акцентом. — Разве я не говорила вам, что выживу даже в трюме? Как видите, я оказалась права!

Гертруда поджала губы.

— Тем хуже, Шимейн, тем хуже. Надеюсь, впредь удача изменит тебе.

Глава 2

Юнга дунул в свисток, подавая ждущей на причале толпе колонистов сигнал взойти на борт. Хотя большинство мужчин пришли сюда, чтобы приобрести еще пару сильных рук для работы в поле, они праздно расхаживали мимо женщин-каторжниц, словно всерьез вознамерившись совершить покупку — по крайней мере пока не останавливались перед Моррисой, застывшей в соблазнительной позе возле мачты. Уставившись на ее полуобнаженную грудь, покупатели никак не могли отвести взгляд. Их жены и другие горожанки проходили мимо Моррисы, презрительно подняв носы и всем своим видом показывая, что считают подобную покупку непрактичной. Коротконогий лысый мужчина открыл рот, глазея на пышные прелести блудницы, но когда попытался задать ей вопрос, Морриса раздраженно отмахнулась:

— Катись отсюда, плешивый урод. Я ищу настоящего мужчину.

Лицо оскорбленного покупателя покрылось багровыми пятнами, но Морриса с отвращением поджала губы и издала свистящее шипение, словно змея, готовая к схватке с хищником. Разъяренный мужчина отступил и рывком оправил на себе сюртук.

— Здесь одни шлюхи! — громогласно объявил он, пренебрежительно фыркнул и отошел к нескольким мужчинам, осматривающим Шимейн и женщин помоложе.

Шимейн с трудом терпела пристальные и беззастенчивые взгляды, словно ощупывающие ее. То и дело ей приходилось вставать, показывая зубы, руки, плечи. На ее вежливые ответы женщины одобрительно кивали, но вспыхивающие огоньки в глазах мужчин свидетельствовали о более живом и сладострастном воображении. Мысль о том, что ее купят ради удовлетворения похоти, вызывала у Шимейн омерзение, и она молча и отчаянно молилась о том, чтобы ее как можно скорее купила какая-нибудь добродушная хозяйка дома, способная терпеливо обучить ее обязанностям домашней прислуги.

— Эй вы, дамы! — крикнул со шканцев Джеймс Харпер. — Обратите внимание вот на этого человека! — Он указал большим пальцем на рослого, темноволосого колониста, стоящего рядом с ним. — Его зовут Гейдж Торнтон, он ищет няню для своего двухлетнего сына.

Горожане зашушукались, поглядывая на Торнтона так, словно у него вдруг выросли две головы. Хотя Шимейн узнала в нем мужчину, особняком державшегося на причале, того самого, который, как она надеялась, поможет сбыться мечтам Энни, она не могла вообразить, по какой причине он удостоился столь пристального внимания сограждан.

Шимейн слегка подтолкнула подругу, подбадривая ее.

— Скорее, Энни! Возможно, это твой единственный шанс!

Энни послушалась ее и, не тратя времени, бросилась к новому покупателю одной из первых. Судя по воодушевлению остальных женщин, всем им пришлось по вкусу предложение мистера Торнтона. Молодые и старые каторжницы проталкивались поближе к нему, ибо, несомненно, обязанности няни привлекали их куда больше работы посудомойки или скотницы.

— Не забывайтесь, дамы! — предостерег Харпер, которому вовсе не улыбалось разнимать соперниц.

Только Шимейн не присоединилась к толпе женщин, но пока она разглядывала мужчину, в ней мало-помалу пробуждалось любопытство. Рукава рубахи незнакомца были закатаны выше локтей, словно он оторвался от какой-то важной работы, однако нахмуренные брови и решительно сжатые губы свидетельствовали о том, как ненавистна ему нынешняя задача, особенно когда он оказался под прицелом взглядов шумной толпы. Грязные пальцы тянулись к домотканой рубахе и кожаным штанам мужчины, а некоторые из женщин с восхищенными вздохами и стонами рискнули даже прикоснуться к заметной выпуклости, обтянутой дубленой оленьей кожей.

— Прекратите, дамы! — прикрикнул Харпер. — Не трогайте покупателя!

— Да полно тебе, дружок! — с преувеличенным разочарованием протянула блудница с сильно выпирающими передними зубами. — Такого красавчика мы давно не видывали! И потом, немножко ласки ему не повредит. А мы, ей-богу, изголодались по ласке сильнее, чем он!

За три месяца, проведенных в одной камере с этими женщинами, Шимейн не успела забыть о правилах приличия. Сгорая от стыда за себе подобных, она почувствовала раздражение колониста, который на миг вскинул глаза к небу. Если он вдруг пожалел о приходе на борт «Гордости Лондона» и теперь безмолвно молил о вмешательстве свыше, было уже слишком поздно. Даже в толпе он оказался в центре внимания, и не без причины, как признала Шимейн.

На его привлекательном, бронзовом от загара лице глаза поблескивали, как теплые коричневые кристаллы с янтарными прожилками. Широко посаженные под нахмуренными, красиво изогнутыми бровями, они были окаймлены густыми ресницами и казались неизмеримо глубокими. Его тонкому, скульптурному носу с аристократической горбинкой позавидовал бы любой благородный житель Греции, как и смело очерченным, слегка выдающимся вперед скулам. Он не носил бороды, его щеки и волевой подбородок обтягивала бронзовая кожа. Словом, он был обладателем лица настоящего мужчины и не менее мужского торса.

Почти на голову выше коренастого мистера Харпера, он, хотя и не отличался ни массивностью сложения, ни рельефной мускулатурой, обладал широкими плечами, крепкой грудью, тонкой талией и узкими бедрами и имел внушительный вид. Казалось, его руки и тело твердостью не уступали закаленной стали.

На лице поселенца появилось страдальческое выражение, пока он медленно обвел взглядом женщин, столпившихся вокруг. Когда вперед пробилась Морриса, грубо расталкивая женщин локтями и бедрами, темные брови покупателя сошлись над переносицей, напоминая грозовую тучу. Казалось, прозрачная блузка Моррисы ни в малейшей степени не заинтриговала его, а только усилила раздражение.

— Ну разве он не душка? — проворковала распутница. Игриво проведя пальчиком по руке покупателя, она сверкнула многообещающей улыбкой. — Я — Морриса Хэтчер. Я бы с удовольствием понянчила твоего малютку.

В эту минуту Гейдж Торнтон окончательно убедился в безнадежности собственной затеи. Совсем недавно он решил пренебречь неизбежной дерзостью женщин-каторжниц ради ничтожного шанса найти среди них подходящую няню, но быстро утратил терпение, сознавая нелепость своих надежд. Как он мог даже в самых смелых мечтах надеяться отыскать на столь сомнительном торжище нужный ему товар? Вероятно, отчаяние пересилило здравый смысл. Он твердо решил ни на йоту не отступать от своего идеала, но постепенно понимал, что на борту плавучей тюрьмы просто не найти подобной женщины.

— У меня совсем иные требования к няне, мисс Хэтчер. Боюсь, вы им не соответствуете.

Морриса понимающе кивнула и промурлыкала:

— Боишься жены?

Гейдж содрогнулся от отвращения. Эта женщина, разумеется, и представить себе не могла, что ему пришлось пережить после смерти Виктории, и никаким резким упреком нельзя было просветить ее.

— Моя жена погибла год назад, — коротко объяснил он. — Будь она жива, уверяю, я ни за что не ввязался бы в эту безумную затею.

Энни робко шагнула вперед и прикоснулась к рукаву мужчины.

— Меня зовут Энни Карвер, сэр. Моего малыша продали сразу после того, как меня привели на этот корабль, и потому мне надо о ком-нибудь заботиться. Обещаю, ваш сын будет для меня все равно как родной. — Она вспыхнула от внезапного смущения, сжала руки и добавила: — Само собой, если вы согласны купить меня.

Недовольный взгляд Гейджа несколько смягчился при виде этой невысокой женщины с простоватым лицом, но ее не совсем правильная и грубая речь выдавала необразованность.

— Я надеялся найти женщину, которая впоследствии сможет научить моего сына читать и писать. Вы сумеете давать ему уроки?

— Ох нет, сэр! — вздохнула Энни, испуганная таким требованием. В глубоком разочаровании она уже собиралась отойти, когда ее осенила внезапная мысль. Повернувшись к Торнтону с сияющей улыбкой, она сообщила: — Но я знаю, кто научит его всему! Не сомневайтесь, сэр, она настоящая леди!

— Леди? — недоверчиво переспросил Гейдж, успев осмотреть большинство женщин-каторжниц. — Здесь, в этой плавучей тюрьме?

— Ага, сэр! — усердно закивала Энни. — Миледи знает толк в грамоте, она даже считает в уме! Я сама видела, сэр!

— Должно быть, она уже рассыпается от старости, — хмыкнул Гейдж. Он не мог позволить себе тратить сбережения на женщину, которая, вероятно, умрет через пять минут после того, как покинет корабль. К тому же в душе Гейджа проснулись давние опасения. Разумеется, женщина благородного происхождения не способна совершить такое вопиющее преступление, за которое ее отправили бы в колонию на корабле каторжников, за исключением одного случая — если она попала в долговую тюрьму. Но даже в этом случае Гейдж не мог позволить себе такую покупку. На нем лежало слишком много обязанностей, чтобы обременять себя чужими долгами.

Лукавая улыбка приподняла уголки губ Энни.

— Нет-нет, сэр! Это молодая леди, и притом хорошенькая!

— И где же это сокровище? — недоверчиво осведомился Гейдж. Он опасался, что Энни не понимает значения слова «леди», поскольку до сих пор он видел на борту «Гордости» только женщин самого низкого звания.

Повернувшись, Энни жестом велела женщинам расступиться и взглядом поискала подругу. Наконец, обнаружив ее, она вытянула худую руку, указывая на одинокую фигуру на крышке люка.

— Вот она, сэр! Это Шимейн О'Хирн!

Шимейн мгновенно почувствовала на себе пристальный взгляд удивительных карих глаз, в которых отразилось изумление. Ей не пришлось теряться в догадках, размышляя, сумела ли она привлечь внимание незнакомца, ибо тот оглядывал ее с растущим интересом.

Гейдж Торнтон не сразу поверил в чудо, увидев, что цель близка. Эта девушка излучала редкостное обаяние и наверняка являлась достойным выбором, но Гейдж заподозрил во всем этом какой-то подвох.

Он отвел Энни в сторонку.

— Вы говорите, она леди? — Увидев утвердительный кивок Энни, он задал естественный вопрос: — Тогда почему же она здесь? Какое преступление совершила, если ее отправили в колонию на корабле для каторжников?

Энни понизила голос до шепота:

— Ловец воров схватил миледи, пока ее родители были в отъезде, и не позволил ей повидаться со знакомыми, сэр, так что никто не возразил ему, когда этот негодяй заявил, что миледи украла украшение у другой дамы.

Это объяснение показалось Гейджу неправдоподобным, но разожгло его любопытство. Ни слой копоти на щеках, ни волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, не испортили красоту Шимейн. Тонкими и выразительными чертами лица она напоминала чудесную грезу, которую некий художник запечатлел на полотне и оживил поцелуем. Гейдж заподозрил, что в жилах Шимейн течет ирландская кровь, ибо ни у одного другого народа не встречал такого естественного сочетания огненно-рыжих волос, искрящихся зеленых глаз и беломраморной кожи. Несмотря на потрепанную одежду, Шимейн держалась с изяществом и сдержанным достоинством, слегка приподняв подбородок и глядя Гейджу прямо в глаза, словно не сомневаясь в том, что видит человека, равного ей по положению.

Гейдж удивился, испытав непривычное душевное волнение, и мог только гадать, что вызвало его — вид девушки, удовлетворяющей всем его требованиям к няне, или другое, невысказанное намерение, которое он не надеялся осуществить. Если он купит ее, насчет его будущих намерений не усомнятся ни друзья, ни враги. Впрочем, не в первый раз он нарушит приличия, идя по жизни собственным путем.

Обуздав лихорадочно мечущиеся думы, Гейдж с притворной небрежностью указал на девушку боцману:

— Мистер Харпер, я хотел бы расспросить вас о вон той невольнице.

Джеймс Харпер повернулся, выясняя, которая из женщин привлекла внимание покупателя, как раз в тот момент, когда старая карга заслонила Шимейн. Харпер поманил старуху к себе, усомнившись во вкусе и благоразумии покупателя, но Гейдж нетерпеливым взмахом руки велел женщине отступить. Встав так, чтобы никто не загораживал Шимейн, Гейдж жестом позвал ее к себе.

Чувствуя, как блестящие карие глаза следят за каждым ее движением, Шимейн поднялась с крышки люка и скользнула в толпу женщин, не скрывающих зависть и уныние. Впрочем, Шимейн никто не останавливал, пока Морриса вдруг не преградила ей путь.

— Будь я на твоем месте, милочка, я бы поостереглась подходить к этому джентльмену. Видишь ли, Шимейн, я отродясь не видела такого красавца и хочу, чтобы он достался мне. А если ты попробуешь перейти мне дорогу, я этого не потерплю. Так что лучше уступи подобру-поздорову.

Шимейн изумилась, услышав, что Морриса продолжает запугивать ее. Даже круглая идиотка поняла бы, что угрозами с Шимейн не совладать.

— А я бы на твоем месте, Морриса, — ответила она со сдержанной улыбкой, — поберегла бы свою шкуру и не вредила слугам человека, за которых он, возможно, заплатит кругленькую сумму.

— Мы еще расквитаемся, Шимейн, помяни мое слово. Я тебя из-под земли достану, и ты еще пожалеешь, что не послушалась меня: после этого на тебя не захочет смотреть ни один мужчина!

В сдержанном голосе Шимейн зазвучал ледяной холод, от которого распутница невольно вздрогнула:

— В таком случае, Морриса, не удивляйся, если я сообщу мистеру Торнтону, что ты угрожала мне.

Морриса злобно зашипела, пропуская Шимейн. Как ей хотелось убить эту болотную жабу или по крайней мере изувечить, особенно теперь, когда Шимейн досталась лучшая добыча. Этот красавец мужчина отказался бы от покупки, будь у каторжницы расцарапанное лицо.

Джеймс Харпер не удосужился взглянуть на Шимейн, когда та остановилась рядом. Суматоха вокруг колониста выводила Харпера из себя, и к тому же, подобно Поттсу, боцман стремился поскорее покончить с распродажей и сойти на берег, где первым делом утолить нестерпимую жажду огромной кружкой пива. Сверившись со списком, он отрывисто спросил:

— Твое имя?

— Шимейн О'Хирн.

Боцман резко вскинул голову, услышав ее бархатистый голос. В памяти мгновенно возник образ стройной рыжеволосой красавицы, которую он видел мельком и издалека, втайне восхищаясь ею. Если боцману было и жаль продавать кого-нибудь из каторжников, то именно эту девушку, воспламенившую страсть большинства матросов «Гордости Лондона». Даже капитан Фитч не устоял, и только самые приближенные из членов экипажа знали, что у его жены вскоре появятся веские причины ревновать к девушке. Еще во время плавания капитан Фитч решил поселить Шимейн где-нибудь по соседству и сделать ее своей любовницей. Харпера вовсе не радовало решение капитана, но у него не было выбора.

— Боюсь, эта женщина вам не подойдет, сэр, — заявил он колонисту, вспомнив распоряжение капитана Фитча отговаривать всех серьезных покупателей. — Ее острый язык способен вогнать в краску любого мужчину. Если не верите, спросите у капитана и его жены.

Услышав это предостережение, Шимейн смерила Харпера недоверчивым взглядом, удивляясь, зачем ему понадобилось искажать подробности того дня, когда он сам собрал узников на палубе для публичной порки Энни Карвер. Им пришлось смотреть, как плеть — кошка-девятихвостка прогуливается по спине хрупкой женщины. Каторжников предупредили, что такая же кара постигнет любого из них за подобную провинность. Смущенный и недоуменный ропот каторжников быстро перерос в открытое возмущение, ибо все прекрасно знали, почему Энни хотела покончить с собой. Один за другим они поворачивались к шканцам, где капитан в стоическом молчании застыл рядом со злорадно усмехающейся женой. Шимейн живо вспомнила, как при виде этих двоих презрение, как желчь, подкатило к ее горлу. С горячностью, унаследованной от отца-ирландца, Шимейн забралась на крышку палубного люка и гневно обвинила супружескую пару в варварском отношении к Энни.

Вспомнив о том, что ей довелось пережить три месяца назад, Шимейн сдержанно спросила боцмана:

— Вы позволите мне объяснить, как было дело, мистер Харпер?

— А разве я солгал? — ответил тот, поскольку опасался, что, повинуясь приказам капитана, настроит девушку против себя. Уйдет Шимейн с незнакомцем или станет любовницей капитана — что он мог поделать?

— Вы справедливо обвинили меня, сэр, — призналась Шимейн, вскинув подбородок. — Но вы не посвятили слушателя в подробности случая. Преступления миссис Фитч против безутешной матери сравнимы разве что с наказанием, наложенным на вдову, скорбящую о смерти мужа. Она сохранила Энни жизнь только ради прибыли, но вы, сэр… разве вы не поняли всю глубину отчаяния Энни, не осознали, почему она пыталась покончить с собой? Или вы настолько лишены сострадания, что не в состоянии постичь скорбь молодой матери, разлученной с ребенком? Вы считаете, она заслуживала порки?

— Я не могу ослушаться капитана, — возразил Харпер, — не мое дело спорить с ним.

— Значит, вы одобрили порку, — подытожила Шимейн. — Какое благородство!

Харпер густо покраснел — доводы Шимейн выбили почву у него из-под ног. Несомненно, убедительные объяснения расположат колониста в ее пользу. В тщетной попытке завоевать доверие колониста он попытался оправдаться:

— Но вы, разумеется, не вправе обвинять капитана или его жену, а тем более подстрекать заключенных к бунту!

— К бунту? — Шимейн рассмеялась. — Они просто высказали свое мнение! Поверьте, сэр, эти изголодавшиеся, обремененные кандалами люди не в состоянии бунтовать!

— Боцман прав, — вмешалась Морриса, оттесняя женщин плечом. — У этой ирландки скверный нрав, это уж точно. Она не раз била меня просто от злобы, ни за что ни про что.

— Врешь! — выкрикнула Энни. Схватив Моррису за руку, она резко рванула ее в сторону, так что распутница пошатнулась, и гудящая толпа женщин мгновенно поглотила ее.