– Надо тщательно продезинфицировать, такие глубокие раны опасны. – Ибрахим обратился к Ясмине по-английски, чтобы мать ребенка не поняла и не встревожилась.
      – Что с ним случилось? – спросила Ясмина, заменявшая медсестру на вечернем приеме отца.
      – Ступенька сломалась, гвоздь пропорол ногу. Спокойно, ты же храбрый парень… Сейчас я кончу, – успокаивал ребенка Ибрахим, обращаясь к нему по-арабски. Мать – крестьянка в черной мелае – не сводила глаз с доктора и его светловолосой помощницы. Феллахи из окрестных деревень наводнили Каир, трущобы были переполнены, нередко ветхие строения рушились.
      – А теперь что надо сделать, Ясмина? – спросил Ибрахим, тщательно обработав рану.
      – Укол пенициллина.
      – Умница, – похвалил отец. – Запомни, что глубокая рана, которая не кровоточит, легко инфицируется. Этому малышу повезло – мать принесла его ко мне. Обычно, если кровотечения нет, они решают, что рана неопасная, и ничего не делают. В результате – заражение крови, септическая лихорадка – и конец. Эти детишки так истощены…
      Ясмина, бинтующая ногу маленького феллаха, кивнула головой. Мать сказала, что мальчику три года, – ровесник ее сына, но по сравнению с Мухаммедом – жалкий заморыш. Видно, крестьянам в Каире жилось не лучше, чем в деревнях, из которых они бежали в город. Ибрахим обратился к матери ребенка:
      – Приходи с ним через три дня. А если у него будет жар и нога распухнет, приноси его сразу. Поняла?
      Она закивала головой и протянула Ибрахиму монетку – полпиастра. Он отвел ее руку:
      – Лучше помолись за меня, умма!
      Проводив глазами фигурку в черной мелае с ребенком на руках, Ибрахим сказал дочери:
      – Боюсь, что мы их не увидим. Если будет воспаление, она обратится к колдуну, чтобы он изгнал злых духов.
      Ибрахим мыл руки, Ясмина дезинфицировала и раскладывала на место инструменты и шприцы.
      Вот уже несколько недель Ясмина помогала отцу на вечернем приеме для бедных.
      – Ну что ж, ты всерьез решила стать доктором, Мишмиш? – ласково спросил он дочь. – Это дело трудное. Быть женой и матерью – достойный жребий. А я не прочь иметь побольше внуков.
      Она весело улыбнулась, поддразнивая отца:
      – Но ведь вы-то стали доктором?
      – У меня не было выбора. Твой дедушка Али определил мой путь в жизни.
      – А кем вам хотелось стать?
      – Если бы я начал жизнь сначала, – сказал Ибрахим, вытирая руки, – я поселился бы в одном из наших имений на Ниле. И может быть, стал бы писателем – об этом я мечтал в молодости. Впрочем, молодые люди часто хотят стать писателями.
      – Поместья-то у нас отобрали, – ласково-шутливым тоном продолжала Ясмина, – значит, писать книги было бы негде. Кем же еще вы захотели бы стать?
      Ибрахим глядел из окна на оживленные улицы вечернего Каира. Город неспокойных душ…
      – Ну что ж, – улыбнулся он и ответил тоже шутливо: – Я бы стал уличным продавцом сладкого картофеля.
      Продавец картофеля в белой галабее катил свою тележку к кинотеатру «Рокси».
      Ясмина улыбнулась шутке и залюбовалась отцом, который к пятидесяти годам пополнел, но сохранил прекрасную осанку. Волнистые волосы блестели серебром, черные глаза смотрели на нее ласково и проницательно. В его облике, как у многих пожилых арабов, будь то университетские профессора, посетители кофеен или даже уличные нищие, было величавое спокойствие и достоинство. Ясмина представила себе Ибрахима – умудренного главу семьи на будущем фамильном портрете – в окружении всех родных, а Ясмина, любимая дочь, – по правую руку от отца.
      Ибрахим поднял взгляд на дочь. Так похожа на Элис, но Элис—домоседка, хозяйка и мать, а Мишмиш хочет стать доктором! В глубине души Ибрахим одобрял ее и даже мечтал о том, что когда-нибудь дочь в соседней комнате будет принимать и лечить женщин и детей, а он в своем кабинете – мужчин. Он сделает для нее врачебный кабинет в комнате, где раньше принимал проституток, будет помогать ей советами. Ясмина станет замечательным врачом, он будет гордиться ею! И сам станет советоваться с новым доктором Рашид. Золотоволосая дочь, работающая рядом с ним, украсит и осветит его жизнь. Но не слишком ли это необычно для Египта – женщина-врач?
      – У тебя ведь сын, Ясмина, – сказал Ибрахим.
      – Нефисса помогает мне. Вот сегодня повела Мухаммеда в кукольный театр.
      – Скоро родит Тахья. Нефисса должна будет помогать ей.
      – Через два года Мухаммед уже пойдет в школу. Я непременно кончу медицинское училище!
      – Ты еще так молода! Быть врачом – серьезное дело.
      – Вовсе не молода! Мне будет двадцать шесть лет, когда я получу диплом!
      – О, какой солидный возраст! Не знаю, Мишмиш, подходит ли профессия врача для женщины твоего рода и воспитания. Бабушка твоя скажет, что это не подобает. А я сомневаюсь… Может быть, лучше тебе остаться дома и рожать мне внуков. Мухаммеду скоро четыре, ему скучно без братишек и сестренок.
      – Он играет с двоюродными. А к родным, чего доброго, будет меня ревновать, такой деспот! – улыбнулась Ясмина.
      Вся семья удивлялась, что Ясмина больше не рожает, – никто не знал, что она употребляет противозачаточные средства. Ясмина не хотела детей от Омара и даже развелась бы с ним три года назад, если бы это было возможно. По мусульманскому праву мужчине было просто развестись с женой – достаточно было трижды сказать: «Я даю тебе развод». Но женщина могла потребовать развода только в случаях длительного тюремного заключения, венерической болезни и безумия мужа или нанесения жене тяжелого увечья.
      Пожилая женщина, с которой Ясмина работала в миссии «Красного Креста», дважды разводилась и давала ей практические советы:
      – Адвокаты! Суды! Все это ни к чему. Готовь похуже, корми мужа тем, что он терпеть не может, в доме не убирайся, позволяй детям своевольничать. Да еще в постели над ним посмеивайся – что, мол, от такого мужчины толку мало. Не выдержит, мигом даст развод, – я уже два раза это делала!
      Но Ясмина не торопилась следовать советам Зубайды – для этого надо было иметь крутой характер. К тому же Омар окончил университет и был принят на правительственную службу, ездил в длительные командировки и стал более спокойным и уравновешенным. Он лучше относился к Ясмине и даже привозил ей из своих поездок подарки. Жизнь стала сносной.
      – Я знаю, отец, что быть матерью – прекрасная судьба, но я хочу большего. Когда я слушаю лекции или помогаю тебе, я обретаю свое истинное Я. Как я завидую Камилии, которая обрела себя! Я слышала, что она стала замечательной танцовщицей.
      – Твой дедушка не захотел бы, чтобы ты стала доктором…
      – Но я ведь к тебе обращаюсь за помощью. Ты и дедушка Али – не одно и то же.
      – Да, – сказал он удивленно, – да, ты права, Мишмиш. Когда я и мама вернемся из Англии, мы с тобой это обсудим. – Он окончательно понял, что смелость и энергия дочери ему по душе, что он непременно поможет ей…
      Если бы он сам в свое время проявил решимость при выборе жизненного пути…
      Раздался стук в дверь, Ибрахим открыл и с удивлением увидел мужа своей племянницы Джамала Рашида.
      – Извиняюсь за неожиданный приход, – вежливо начал он, – у меня важное дело.
      Ясмина предложила ему стул и спросила о здоровье Тахьи.
      – С женой все в порядке, спасибо. Ибрахим, о вас наводят справки полицейские чиновники.
      – О чем они расспрашивают?
      – Обо всем. О ваших политических убеждениях, о ваших доходах, о том, какой у вас счет в банке. Друг сообщил мне, что ваше имя внесено в список тех, кому угрожают «Посланцы Зари».
      Ибрахим выглянул в пустой коридор, запер входную дверь и дверь комнаты и, сев рядом с Джамалом, сказал сдавленным голосом:
      – Какие претензии правительство Насера может предъявить моей семье? Я далек от политики.
      Джамал огляделся, как будто думая, что в приемной врача прячутся зловещие шпионы Насера.
      – Я знаю, что за вами нет вины, но сейчас гибнут безвинные. Министр Амер всесилен, и его военная полиция свирепствует, в городе повальные аресты. Они врываются в дом, уводят хозяина, арестовывают и членов семьи… Конфисковывают имущество, забирают деньги с банковского счета. Во время обыска эти бандиты сдирают с женщин ожерелья и кольца. Так разграбили дом моей сестры Муниры, что вышла замуж за богатого фабриканта. Ее муж и старший сын в тюрьме.
      – Но что же мне делать?
      – Я поступил так: перевел свои дома на имя Тахьи и сестер, снял деньги с банковского счета и спрятал в надежном месте. Они ничего не найдут, когда ворвутся в мой дом, эти бандиты, называющие себя «Посланцами Зари». Советую вам поступить так же. И никому не доверяйте, время страшное.
      – Но почему мое имя попало в этот особый список? Как оно стало известно министру Амеру? Что он имеет против меня?
      – Ибрахим, – прошептал Джамал, – это вовсе не министр, а его правая рука, его секретарь, который лично составляет списки, – тот, чье имя он внесет туда, обречен.
      – Кто же это такой?
      – Он был некогда вашим другом, его имя – Хассан аль-Сабир.
      – Бедный Ибрахим, – сказала Элис, принимая чашку кофе из рук Марьям Мисрахи. – Когда мы приехали в Англию во время медового месяца, мой отец так на него набросился, что он много лет о поездке в Англию и слышать не хотел. Эдди относился к нему прекрасно. Эдди был весь в мать – оба любили Восток. Но сейчас он сам предложил мне поехать, и я так рада буду снова увидеть Англию…
      – Ваш сын любит жену, эта поездка в Англию – хороший поступок, – сказал Сулейман Амире. – А нам с женой надо было бы объехать весь свет, чтобы навестить всех своих детей – такая одиссея нам уже не по возрасту. Будем отдыхать на покое. – Сулейман недавно ушел от дел.
      – Да, мой Ибрахим добрый и справедливый, – согласилась Амира, размешивая сахар в своей чашке. Она скрывала от друзей свой смутный страх – что Ибрахим, вернувшись из Англии, не застанет ее в живых. – Да благословит Бог ваше путешествие, – сердечно пожелала она Элис.
      Небольшой балкон новой квартиры Мисрахи был уставлен горшками с геранью и бархатцами – любимыми цветами Марьям. Элис поставила кофейную чашку на столик и подошла к открытой балконной двери из матового стекла, чтобы вдохнуть легкий ветерок с Нила, прикладывая к шее надушенный платочек, – за двадцать лет английская жена не притерпелась к климату Египта.
      – Я слышала, – спросила она Амиру, – что лотосы называют невестами Нила. Почему?
      Амира, подойдя к невестке, глядела на плавное течение широкой реки под каменным мостом – она ощущала мощь реки, впивала ее запахи. Есть ли река прекраснее, чем Нил, Мать рек? Есть ли страна благословеннее, чем Египет, Мать Мира?
      – Во времена фараонов, – начала рассказывать Амира, – каждый год перед разливом Нила в его волны бросали девушку. Если она тонула, то становилась невестой реки, которая одаряла людей богатым урожаем. Но сегодня только лотосы – невесты Нила.
      – Вы каждый год бросаете цветы в Нил? – спросила Элис. – Это церемония лотосов?
      – Нет, – вздохнула Амира, вспоминая поиски Сафеи Рагеб. – Однажды я заблудилась в городе, и голос Али вразумил меня, как найти путь, следуя течению Нила. С тех пор я каждый год выражаю признательность Великой реке, которая явила мне свое могущество и тайну. – Амира посмотрела на Элис: – А знаешь ли ты, что в Ниле живут души тех, кто утонул в его водах, – не только невест Нила стародавних времен, но и рыбаков, пловцов, самоубийц? Нил дарует жизнь, но он и отнимает ее.
      – Он дарует вкусную рыбу, – заметил Сулейман, нарушая торжественную речь Амиры.
      Марьям засмеялась:
      – После того как мой муж ушел от дел, он полюбил вкусную еду.
      Сулейман, шутливо отмахнувшись от жены, заговорил с Элис:
      – Скоро, моя милочка, вы насладитесь английской едой – пшеничные лепешки, клубничный джем, сливки. А девонширский чай? Я помню его изумительный вкус с 1936 года, когда я был в Англии.
      Марьям снова засмеялась, и они вернулись на кухню. Элис обратилась к Амире:
      – А вы не хотели бы поехать с нами, мама Амира? Вы ведь никогда не уезжали из Египта.
      Но Амира только улыбнулась:
      – Нет, это поездка для тебя и Ибрахима – второе свадебное путешествие. Поезжайте вдвоем.
      Ибрахим решился на поездку в Англию после того, как у Элис случился выкидыш и она впала в длительную депрессию. У Амиры были другие планы – она хотела посетить Мекку.
      – У меня не осталось близких родственников в Англии, – сказала Элис, – только старшая тетка. Но друзья у меня там остались. – Она замолчала, глядя на ярко освещенный шумный город, – она иногда ощущала себя такой чужой здесь. «Запад есть Запад, Восток есть Восток, им никогда не сойтись», – сказал английский бард. Элис жила в Каире двадцать лет, но случалось, что она вдруг словно выскальзывала из реальности и спрашивала себя: «Зачем я здесь?» И все вокруг казалось размытым, словно на фотографии, снятой не в фокусе. Это происходило с ней неожиданно – последний раз, например, в обувном магазине, где она, по привычному уже ей восточному обряду, торговалась с продавцом. И так же неожиданно она возвращалась в реальность, ощущала раздражающую жару и песчинки на коже. Нет, чувствовала Элис, только туманы и дожди Англии смогут освежить ее пылающую кожу и оживить иссохшую душу. А душу ее сжигала тревога, и только единственная близкая родственница, оставшаяся у Элис в Англии, могла ответить на вопрос, который не давал ей покоя. После выкидыша Элис овладела депрессия – словно холодное течение в глубинах души. И она хотела спросить тетю Пенелопу, сестру и задушевную подругу матери, о причинах депрессии своей матери, леди Франсис. Элис сейчас была в том возрасте, когда ее мать покончила с собой.
      Сорок один год… Может быть, это роковой возраст и для нее тоже? А может быть, тетя Пенни успокоит ее, расскажет, что причиной смерти матери был не душевный недуг, а какая-то внешняя причина…
      – Старые друзья хороши, – заметил Сулейман. – Почти все наши друзья покинули Египет и неплохо живут в Европе и в Америке. Но я думаю, что и нас президент Насер не обидит, если уж мы остались доживать жизнь в Египте. Расскажите мне, Элис, где вы родились – может быть, я был в этом месте, когда ездил в Англию в 1936-м.
      Амира стояла рядом с Марьям, которая вынула из печи горячую пахлаву и поливала ее фруктовым сиропом.
      – Сулейман теперь живет прошлым, – сказала она подруге. – Это случается с людьми, когда будущего у них остается мало.
      – Да, – согласилась Амира, – это Бог готовит нас к вечности… Но ты знаешь, Марьям, что у меня память о прошлом потеряна…
      – Даст Бог, память вернется к тебе…
      «Вернется ли? – подумала Амира. – Может быть, я еще найду свою мать… Если ту не убили и она попала в другой гарем – она, может быть, жива и смотрит сегодня на звездное небо, думая о судьбе своей дочери».
      Может быть, ключ к разгадке тайны прошлого – квадратный минарет, который она все время видит в своих снах… Он не похож ни на один из минаретов Каира – простой, неукрашенный. Он как будто шепчет ей – найди же меня, и ты найдешь все ответы, вспомнишь имя своей матери, место, где ты родилась, свою звезду…
      Она поедет в Мекку, совершит священное паломничество, подумала Амира, и Бог поможет ей вспомнить прошлое.
      Они вернулись в гостиную. Сулейман, отрезая кончик сигары, заметил:
      – Так Ясмина хочет стать врачом? Хорошая профессия для женщины. Женщины понимают боль и страдание. Дочь Ицхака в Калифорнии учится в медицинском колледже. Ты принимала Ицхака при родах, Амира, здесь, в Каире. А теперь он пишет, что не учит детей арабскому – они американцы. Но я считаю, что они – египтяне, и если мы туда поедем…
      Раздался громкий стук в дверь.
      – Кто бы это мог быть? – спросила Марьям, поправляя передник. Но прежде чем она пошла открывать, раздался треск сломанной двери и в комнату ворвались солдаты.
      Сулейман вскочил на ноги:
      – Кто вы? Что вам надо?
      – Вы – Сулейман Мисрахи? – спросил офицер.
      – Да.
      – Вы обвиняетесь в государственной измене. Амира схватилась за сердце.
      Каирцы знали о ночных набегах военной полиции Насера, о тюремном заключении и ссылке без суда, но арестовывали за антиправительственную деятельность, например, членов «Мусульманского братства». Зачем они ворвались в дом к мирным пожилым евреям?
      – Здесь какая-то ошибка! – закричала Марьям, но солдат оттолкнул ее, и она ударилась об угол буфета.
      К ней подбежала Элис, а Амира встала на пути офицера.
      – Вы не имеете права, – твердо сказала она. – Это мирный дом.
      На нее не обратили внимания. Солдаты рылись в шкафах, набивали карманы деньгами и драгоценностями, ссыпали в мешок серебряную утварь. Фотографии детей Сулеймана и Марьям смахнули на пол, хрустело стекло.
      – Элис, – тихо сказала Амира, – звони Ибрахиму. Солдаты, перевернув все вверх дном, схватили Сулеймана.
      – Нет! – закричала Марьям.
      – Вы арестованы, – рявкнул офицер, – за подрывную деятельность против правительства и народа Египта.
      Сулейман посмотрел на жену безумным взглядом.
      – Оставьте его! – умоляла она. – Это ошибка. Мы ничего не сделали…
      Но солдат грубо толкнул ее мужа к дверям. Внезапно Сулейман покачнулся, схватился за грудь и упал.
      – О муж мой! – кинулась к нему Марьям.

      Элис и Амира сидели рядом с Марьям у тела Сулеймана. Дом Мисрахи был конфискован, и Сулеймана перенесли в дом раввина, который читал сейчас каддиш по умершему. После похорон Марьям собиралась уехать к сыну в Калифорнию. До отъезда ей найдут какую-нибудь квартиру – перебраться к Амире она отказалась. Она не могла бы вынести воспоминаний – столько лет счастливой жизни с Сулейманом прошло на улице Райских Дев…
      Никто не мог понять, почему Мисрахи подверглись нападению «Посланцев Зари». По всему городу солдаты врывались в дома и арестовывали владельцев, но это были самые богатые дома, а Мисрахи, после того как Сулейман свернул свое дело, жили очень скромно.
      В дверь постучали, вошел Ибрахим.
      – Я ничего не смог сделать, мама, – сказал он. – Неизвестно, кто включил имя Мисрахи в список «Посланцев Зари», и возвратить конфискованное имущество невозможно.
      Амира не могла обратиться к Сафее Рагеб – она знала, что муж ее попал в немилость у Насера и подал в отставку.
      – Но я пришел сюда за тобой, мама, – сказал Ибрахим. – Мы тоже в списке, надо подготовиться. Возвращайся домой с Элис, спрячьте все драгоценности. Предупредите женщин в доме, чтобы сохраняли спокойствие во время налета. – Он повернулся к Элис: – Сожалею, моя дорогая, обстоятельства не позволяют мне поехать в Англию. Может быть, ты поедешь без меня?
      – Нет, я останусь, – без колебаний ответила Элис. – Поедем, когда все будет благополучно.
      К ним подошла Марьям:
      – Что случилось, Ибрахим?
      – Аллах ма'аки, Бог да хранит тебя, Марьям, – приветствовал он ее. – Извините меня, маме нужно идти домой.
      – Конечно! – воскликнула Марьям. – В эти опасные времена семья должна быть вместе.
      – Я постараюсь вернуться поскорее, – сказала Амира.
      Марьям погладила руку подруги.
      – Я знаю, дорогая, ты разузнавала, как вернуть наше конфискованное имущество. Не беспокойся об этом. На все Божья воля. Я уезжаю с сыном и буду жить в Калифорнии. Мы уедем, как только… – голос ее прервался, – опустим в землю Сулеймана.
      – Садитесь в машину, – сказал Ибрахим матери и Элис, – а я возьму такси. Мне надо поехать по срочному делу.
      – Куда же ты едешь?
      – В Каире есть только один человек, который может помочь нам. Моли Бога смягчить его сердце, мама…
      Улица Пирамид проходила вдалеке от центра города среди полей сахарного тростника и пальмовых рощ. Белые мраморные стены великолепного особняка едва виднелись из-за пышных финиковых пальм, олив, смоковниц и густых цветущих кустов. Гигантские сикоморы окаймляли лужайку, зеленую, как изумруд, по которой вели к дому асфальтовые дорожки. Окна были прикрыты красивыми ставнями. Все показывало, что здесь живет очень богатый человек.
      Он постучал в дверь, украшенную великолепной резьбой, словно дверь мечети, и слуга в безупречно белой галабее ввел его в гостиную, обставленную с артистическим вкусом. Пол покрывали ковры и шкуры, под потолком большие вентиляторы разгоняли горячий воздух. Хассан вошел почти сразу. За четыре года он почти не изменился, только вид был самоувереннее, одежда и украшения богаче – шитый золотом халат, золотые часы и толстые золотые кольца.
      – Добро пожаловать в мой скромный дом! – воскликнул Хассан. – Я ждал, что ты придешь.
      – Уж таки и скромный! – сухо заметил Ибрахим. – Видно, приспешников Насера не касается политика ограничения роскоши, которую он так рьяно проводит.
      – Ну, а как же иначе – мы должны получить особую награду за усердную службу делу социализма. Хочешь кофе? Может быть, чай или виски? – Хассан поставил на стол красного дерева бутылку и хрустальные рюмки и налил ликер.
      Ибрахим решил перейти прямо к делу:
      – Мне угрожают «Посланцы Зари». Ты знаешь об этом?
      – Разве так приветствуют старых друзей? Где твое воспитание?
      – Почему мое имя попало в список? – настаивал Ибрахим.
      – Потому что я внес его в этот список.
      – Почему ты это сделал?
      Хассан налил себе ликер и отпил глоток.
      – Ну что ж, ты ставишь вопрос в лоб, и я отвечу прямо. Я внес твое имя, я могу и вычеркнуть его. Ты пришел просить меня об этом, я назначу цену.
      Ибрахим обвел взглядом роскошную обстановку гостиной.
      – Деньги? Едва ли я богаче, чем ты.
      – Нет, не деньги.
      – Тогда что?
      – Не догадываешься?
      Ибрахим, не отвечая, снова обводил взглядом гостиную Хассана: слоновые бивни над камином, подставка для сигаретницы из ноги антилопы, шкуры зебр на полированном полу… Древняя египетская скульптура – явно подлинник, музейный экспонат. Изящные серебряные изделия…
      – Я хочу трофей, который принадлежит мне по праву, – прервал молчание Хассан, – ты уже отдал мне его – и взял обратно. Верни мне его – и твоя семья спасена.
      – Что же это?
      – Ясмина, конечно.
      – Вот мы и приехали к бабушке, малыш, – Ясмина улыбнулась Мухаммеду. Омар улетел вчера в командировку в Кувейт, и Ясмина обещала ему переехать для безопасности на улицу Райских Дев. Слуги выбежали за багажом, и Ясмина вышла из такси, радостно глядя на особняк розового камня, надежный и спокойный приют.
      Таким он ей по-прежнему казался в городе, содрогающемся от страха и зловещих предчувствий. Недавно «Посланцы Зари» ограбили дочиста дом школьной подруги Ясмины, Лайлы Азми, и увезли ее мужа.
      Ясмина шла по дорожке с трехлетним Мухаммедом на руках; навстречу ей торопилась Нефисса:
      – Вот вся семья и в сборе! Как ты себя чувствуешь, внук моего сердца?
      Слуги торопливо вносили чемоданы Ясмины – в их суете чувствовалось несвойственное дому на улице Райских Дев беспокойство.
      Когда они вошли из пронизанного горячим сентябрьским солнцем сада в прохладный холл, Нефисса, наклонившись к Ясмине, сказала:
      – Ибрахим велел спрятать украшения и ценные вещи. Давай твою шкатулку, зароем ее в саду.
      В доме была суматоха: снимали со стен картины, убирали из горок фарфор и хрусталь; Амира всем распоряжалась, и Ясмина пошла в гостиную, где она с радостью обняла Тахью. Ее муж Джамал тоже был здесь.
      Через минуту вошел Захария, Ясмина кинулась к нему и воскликнула:
      – Слава Богу, вся семья в сборе!
      Захария был озабочен и подавлен; обратившись к Амире, он сообщил ей, что ему не удалось ничего ни узнать, ни сделать для Марьям Мисрахи – в приемной министра толпятся сотни людей с петициями, а им говорят, что министр куда-то уехал.
      Захария, войдя, бросил взгляд на Тахью, но не поздоровался с ней; на Джамала Рашида он избегал даже смотреть. Он боялся, что, взглянув на этого немолодого человека, представит Тахью в его объятиях. Но эта картина все же возникла в его воображении, когда Джамал Рашид с гордостью сообщил о беременности жены.
      – Закки, – успокоила юношу Амира, – Марьям сегодня велела мне прекратить хлопоты, она уезжает с сыном в Калифорнию. У нас самих много неотложных дел.
      Захария увидел наконец суету, охватившую дом. Элис ходила из спальни в спальню и собирала драгоценности из комодов, шкатулок и сумочек, оставляя только самые дешевые. Басима собирала из шкафов одежду, туфли из крокодиловой кожи, меха и атласные покрывала – все складывали в мешки из-под муки, и мальчики сносили их на кухню и в погреб. Райя и Дорея снимали со стен картины, а Ханея рыла в саду ямки, куда складывали горшочки с драгоценностями, собранными Элис. Работали споро и аккуратно, но без радости и оживления, торопясь все сделать до возможного ночного налета.
      – Вряд ли это сработает, – усомнился Захария. – Все знают, что мы богаты.
      – Подумают, что мы разорились, что наши хлопковые плантации конфисковали, а врачебная практика отца не приносит доходов. Ведь многие аристократы обеднели после революции, а дом наш теперь похож на жилище семьи среднего достатка. Я и деньги со своего банковского счета сняла, твой отец тоже. Свои я спрятала на голубятне…
      Амира проследила, чтобы с диванов и кресел сняли бархатные и богато вышитые атласные покрывала и застелили их простыми полотняными накидками.
      К Захарии подошла Ясмина и спросила:
      – Где же отец? Захария пожал плечами:
      – Он велел умме и тете Элис все прятать, а сам уехал. Я сегодня в школу не ходил. Мишмиш, что же это такое? Что нам угрожает?
      Ясмина могла бы рассказать ему то, что услышала вчера от Джамала Рашида о Хассане, но юноша выглядел таким растерянным… Ясмина всегда вела себя, как старшая сестра Захарии, хотя была на три месяца младше его.
      – Не волнуйся, – улыбнулась она, – обойдется. – Она взяла у Нефиссы своего сына и поднялась с ним на второй этаж.