Улица Райских Дев

      Сулейман вздохнул, достал из кармана бумажку и сказал:
      – Понадобился немалый бакшиш и пронырливость, но вот адрес этого человека.
      Он протянул Амире бумажку.
      Сразу после ареста Ибрахима Сулейман по просьбе Амиры раздобыл список членов Революционного совета. Она просмотрела его и, указав на одно из имен, сказала, что ей необходим адрес. Теперь она могла действовать.
      – Но кто этот человек, Амира? – мрачно спросил Сулейман.
      – Может быть, через него Бог явит свое знамение… – с надеждой отозвалась она.
      – Амира, – сказала Марьям, – ты должна пойти со мной. Ты тридцать шесть лет не выходила из дому – ты заблудишься, если пойдешь одна!
      – Я найду свой путь, – спокойно сказала Амира, натягивая на голову мелаю. – Господь проведет меня.
      – Куда ты идешь, скажи мне? Что за адрес дал тебе Сулейман?
      Амира расправила у лица мелаю, так что теперь видны были только мрачные, горящие последней надеждой глаза.
      – Лучше тебе не знать.
      – Но найдешь ли ты?
      – Сулейман объяснил мне, как найти.
      – Я боюсь, Амира, – грустно сказала Марьям. – Времена такие тревожные. Даже старые друзья ведут себя странно: они спрашивают меня, когда мы с Сулейманом уедем в Израиль. А нам это даже в голову не приходило!
      Три года назад сорок пять тысяч евреев покинули Йемен – отъезд получил название «Операция Волшебного Ковра». После этого многие считали, что последует массовый отъезд евреев и из Египта. Действительно, многие евреи уехали, – это было заметно по каирской синагоге, которая почти опустела. Но Мисрахи, имя которых значило «египтяне», считали, что Египет – их родина, к которой они приросли крепкими корнями, и вопросы друзей об отъезде в Израиль были им неприятны.
      Амира попрощалась с опечаленной Марьям и, оставшись одна, посмотрела на портрет Али у своего изголовья и заговорила с ним:
      – Я должна пойти в город. Если есть хоть один шанс спасти сына, я должна его использовать. Бог просветил меня, и Он меня охранит. Но мне страшно. Много лет твой дом был моим убежищем, моим укрытием. Душа моя была спокойна здесь…
      Она вышла в сад и остановилась у калитки; зимнее солнце мягко согревало ее плечи. Она видела Элис, которая возилась в своем садике, где, благодаря ее заботливому уходу, росли английские цветы. Дети играли рядом с ней, но без прежнего оживления – они скучали без отца, особенно Ясмина.
      Амира вздохнула, открыла калитку и вышла на улицу Райских Дев.
      Элис рыхлила землю и безмолвно молилась: «Боже, спаси Ибрахима, и я буду ему хорошей женой. Я буду любить его и служить ему, рожу еще много детей. Я забуду свою обиду, забуду о том, что он не сказал мне о матери Закки, когда женился на мне. Только верни его домой».
      Эдвард не был ей поддержкой в эти трудные дни – он был мрачен и погружен в свои мысли. Раньше она думала, что причина его озабоченности – влюбленность в Нефиссу, но теперь он на нее и не смотрел. И все время носит с собой револьвер – говорит, что британцам теперь небезопасно в Каире. Но ведь он и дома не расставался с револьвером.
      Элис оторвалась от работы и повернулась к дочке – Ясмина стояла, подняв на мать голубые, как вьюнки, вьющиеся по каменной садовой ограде, глаза.
      – Мама, скоро папа вернется? Я скучаю без него.
      – Я тоже скучаю, дочка, – мягко отозвалась Элис, обнимая Ясмину. К ним подбежали Камилия и Закки. Посмотрев в грустные глазенки девочки и мальчика, растущих без матерей, Элис нежно прижала их к себе, а потом велела бежать на кухню и доесть оставшееся от ужина манговое мороженое.
      Оставшись одна, она увидела, что к ней подходит Хассан аль-Сабир.
      – Новости об Ибрахиме? – с надеждой воскликнула Элис, но он только лукаво улыбнулся.
      – Я видел, что Дракон вылетел из дома. Куда это она?
      Элис снимала садовые перчатки:
      – Дракон?
      – Мать Ибрахима, – выразительно фыркнул Хассан, знавший, что Амира не любит его. – Я думал, что она никогда не выходит из дому.
      – Так и есть. Боже мой, что это с ней случилось?
      – А где Нефисса и Эдвард? – осмотрелся кругом Хассан.
      – Нефисса пошла в город искать принцессу Фаизу – может быть, она не уехала из Египта. А Эдвард, – вздохнула она, – в своей комнате. – Элис подозревала, что брат пьет, и готова была примириться с его отъездом в Англию, раз он впал в такую депрессию. Элис снова спросила Хассана: – Вы что-то узнали об Ибрахиме?
      Хассан, не отвечая, подошел к ней и откинул с ее щеки золотистую прядь.
      – Не обманывайте себя, дорогая, – сказал он. – Я уверен, что вы уже примирились с мыслью о худшем исходе. Я не думаю, что Ибрахим вернется домой. Я делал все возможное, но ничего не разузнал. Боюсь, что приближенный короля сейчас легко не отделается.
      Элис заплакала. Он обнял ее и, утешая, вкрадчиво сказал:
      – Ничего не бойтесь, пока я рядом с вами.
      – Но я хочу, чтобы вернулся Ибрахим!
      – Мы все сделали для этого, но безрезультатно – Бог не захотел. – Он поднял пальцем подбородок Элис и, заглядывая ей в глаза, спросил: – Вы, наверное, чувствуете себя очень одинокой, дорогая? – Голос его звучал призывно, а губы приближались к ее губам.
      – Хассан! – Элис отпрянула.
      – Элис, ты прекрасна. И ты знаешь, что я влюбился в тебя с первого взгляда в Монте-Карло. Ты ошиблась и выбрала Ибрахима, но я знаю, что ты – моя женщина.
      – Хассан, прекратите! Я люблю Ибрахима. Он взял ее за руку:
      – Пойми же, Ибрахим умер. Ты – вдова, дорогая, и тебе нужен мужчина.
      – Оставьте меня! – Она вырвала свою руку, оттолкнула Хассана и отскочила к гранатовому дереву. Он ринулся за ней, прижал ее к стволу и поцеловал. Элис билась в кольце его рук и звала на помощь.
      – Я знаю, ты хочешь меня так же, как я хочу тебя, – он запустил руку под ее блузу.
      – Я не хочу вас! – прорыдала она. – Прекратите! Он только улыбнулся:
      – Я восемь лет ждал этого мига…
      Элис снова выскользнула, схватила свою корзинку с садовыми инструментами и сжала в руке острые грабельки.
      – Только троньте меня – останетесь уродом на всю жизнь!
      – Это же несерьезно, – сказал он раздраженно.
      – Еще как серьезно. – Зубцы грабель были в угрожающей близости от щеки Хассана.
      – Ну что же, моя дорогая, – сказал он, – я не могу платить за вас такую дорогую цену, отступаюсь. Самое печальное, что теряете-то вы. Проведя час со мной, вы никогда не захотели бы вернуться к мужу, – этот час дал бы вам столько, сколько другой мужчина не даст за всю жизнь. Но вы еще пожалеете, и я расплачусь с вами.
      Амира заблудилась. Сулейман дал ей подробный адрес, но она из осторожности разорвала его записку, заучив наизусть. Очевидно, где-то она перепутала направление. Прошло уже два часа с момента, когда она закрыла за собой калитку на улице Райских Дев.
      Амира стояла на углу оживленной улицы, среди зданий европейского типа, не похожих на старинные особняки улицы Райских Дев. Она видела Каир, сидя в садике на крыше своего дома, видела все эти здания, но здесь, внизу, не могла ориентироваться среди них. Необходимый ей дом находился в районе большой мечети Шари аль-Азхар, на востоке Каира, но она потеряла направление и даже, кажется, двигалась по кругу – вдруг она узнала улицу, на которой уже была.
      Каир был так многолюден! На улицах были танки и отряды войск, но каирская толпа оставалась шумной и беспечной: женщины, болтая, разглядывали витрины магазинов, звонко смеялись подростки, выкрикивали цены своих товаров продавцы овощей, фруктов и цыплят, оживленно торговались с ними покупателями. Амира скользила в своей мелае с замирающим сердцем: ей казалось, что сейчас один из прохожих ее окликнет, назовет имя Амиры Рашид. «Али, должно быть, сердится на небе, видя меня на улицах», – подумала она. Со страхом она одолевала переходы, где зажигался то красный, то зеленый цвет и махали палочками полисмены. Вдруг она увидела тусклый свинцовый блеск Нила. Амира взошла на мост.
      Раньше она видела Нил только с крыши своего дома– далекую шелковую многоцветную ленту, но сейчас она почувствовала, что видела реку и вблизи – опять непостижимые детские воспоминания. Амира смотрела сквозь пролет моста – река текла медлительно, лениво, но, наверное, под ее поверхностью скрываются быстрины. Вдруг вспыхнуло воспоминание: она сидит с Али на крыше дома, четырнадцатилетняя беременная девочка, и смотрит на Нил.
      – Нил – удивительная река, она течет с юга на север.
      – Река – женщина? – спросила Амира.
      – Да, она – мать всех рек и мать Египта. Без Нила в Египте не было бы жизни.
      – Но жизнь дарует нам Бог.
      – Бог даровал нам Нил, источник жизни.
      Амира смотрела на широкую реку, пестревшую яхтами и фелуками, и слова Али звучали в ее сознании: «Нил течет с юга на север». Она проследила течение взглядом до излучины и подумала: «Там север, значит, слева – запад, справа – восток. Мне надо идти в восточном направлении. Она приободрилась и, перейдя мост, повернула направо и шла, пока не увидела знакомые ей по очертаниям минаретов мечети Аль-Азхар, – много лет назад Али показывал ей с крыши дома все каирские мечети. Невдалеке был дом, описанный Сулейманом, с синей дверью и низкой вазой с красными геранями на ступеньках крыльца.
      Амира позвонила и спросила служанку:
      – Могу я видеть жену капитана Рагеба? Скажите ей, что я – Амира Рашид.
      Служанка вернулась, пригласила Амиру войти в дом и ввела ее в богато обставленную гостиную. Навстречу гостье поднялась красивая женщина. «Благодарение Богу, это она», – подумала Амира. Она отодвинула с лица покрывало и спросила:
      – Вы узнаете меня, миссис Сафея?
      – Да, саида. Садитесь, пожалуйста.
      Принесли чай и печенье, миссис Рагеб предложила Амире сигарету.
      – Как мне приятно видеть вас снова, саида…
      – И мне тоже. Ваша семья благополучна? Сафея показала на две фотографии на стене.
      – Мои дочери, – сказала она. – Старшей двадцать один, она замужем. Младшей только семь. Я назвала ее Амирой, – миссис Сафея посмотрела в глаза гостьи. – Она родилась, когда мой муж был в командировке в Судане. Но вы ведь помните.
      Амира помнила. Она посмотрела на изящное коралловое ожерелье на шее хозяйки дома.
      Семь лет назад миссис Сафея носила золотую цепочку с синим камнем, предохраняющим от дурного глаза, и тогда по этой примете Амира поняла, что женщина в беде. Теперь она, слава Богу, не носит этого амулета и ее душевная тревога улеглась.
      – Скажите мне, пожалуйста, – спросила Амира, – вы помните наш разговор в саду семь лет назад?
      – Никогда не забуду. С того дня я признательна вам навеки, вы можете располагать мною, моим домом и имуществом.
      – Миссис Сафея, ваш муж, капитан Юссеф Рагеб, – член Революционного совета?
      – Да.
      – Помнится, вы говорили мне, что муж вас любит, считает ровней и слушает ваши советы.
      – Да, даже больше, чем когда-либо.
      – Тогда вы действительно можете мне помочь.
      Элис плохо спала все эти ночи, непрестанно думая об Ибрахиме. Она проснулась и посмотрела на часы – полночь. Вдруг она услышала шаги под своей дверью и поняла, что проснулась от этих звуков. Чужие в доме? Но не было слышно ни тревожных криков, ни даже звука голосов. Элис встала, накинула халатик и, открыв дверь, увидела, как Нефисса и две кузины исчезают в конце холла у дверей детских спален. Элис выбежала вслед за ними.
      У Камилии был крепкий сон, она никогда не просыпалась ночью, любила сновидения и уют постели. Когда она почувствовала руку, мягко гладящую ее по плечу, она подумала, что это Ясмина, которая иногда будила ее ночью, жалуясь на страшный сон. Но это была умма, бабушка.
      – Пойдем со мной, Лили, – сказала она.
      Протирая глаза, Камилия вылезла из кроватки и пошла за бабушкой; оглянувшись, она увидела, что Ясмина спокойно спит в своей кроватке. Они прошли в ванную комнату, где яркий свет ослепил девочку; она увидела там тетю Нефиссу и трех своих двоюродных теток – Зу Зу, Дорею и Райю.
      Амира закрыла дверь ванной; Нефисса подошла к девочке и обняла ее, говоря:
      – Я подержу ее, я сегодня буду ее мама. Камилия была такая сонная, что не задавала вопросов; Амира велела ей сесть на толстое полотенце, расстеленное на полу, а Нефисса обняла ее сзади. Когда Дорея и Райя стали раздвигать ей ноги, Камилия испугалась и закричала, но они держали крепко, и умма, нагнувшись над ней, очень быстро что-то сделала.
      Ясмине снился сегодня не страшный сон, а хороший. Папа вернулся домой, устроили праздник, мама улыбается, такая нарядная, в белом вечернем платье и бриллиантовых серьгах, а бабушка несет из кухни огромную миску мороженого, а Камилия танцует и кричит: «Мишмиш! Мишмиш!»
      Ясмина проснулась и села, прижимая к себе игрушечного медвежонка, которого привез из Англии дядя Эдвард, – она не разлучалась с игрушкой даже ночью. Крик повторился.
      – Это уже не во сне, – поняла Ясмина. Лили в кроватке не было. Где же она? Ясмина увидела свет под дверью ванной комнаты. Дверь открылась, и вышла Амира с рыдающей Камилией на руках.
      – Что случилось? – закричала Ясмина.
      – Все в порядке, – успокоила бабушка, укладывая Камилию в кровать и вытирая ее слезы, – Лили скоро поправится.
      – От чего?!
      – Иди в кроватку, Ясмина, – строго сказала Амира. Дверь открылась, и вбежала Элис в ночном пеньюаре, с растрепанными волосами.
      – Что случилось? Это Камилия кричала или мне показалось?
      – С ней все в порядке, – мягко ответила Амира.
      – Но что случилось? – Теперь Элис заметила других женщин, одетых как днем.
      – Все хорошо. Камилия поправится через несколько дней.
      Элис посмотрела на женщин, которые улыбались и кивали ей успокаивающе, и растерянно повторила:
      – Но что же случилось? Камилия упала, ушиблась?
      – Ей сделали обрезание.
      – Что?! – спросила Элис.
      – Наверное, в Англии этого не делают, – зашептались между собой женщины.
      – Пойдем, дорогая, я тебе все объясню, – сказала Амира, поглаживая руку Элис. – Нефисса, ты побудешь с Лили.
      Когда женщины вышли, а тетя Нефисса пошла в ванную, Ясмина выскочила из кроватки и бросилась к сестренке, которая горько плакала, уткнувшись в подушку.
      – Что с тобой, Лили? Что случилось? Ты больна? Камилия вытерла слезы:
      – Мне больно, Мишмиш.
      Ясмина скользнула в постель к сестре и нежно обняла ее за шею.
      – Не плачь. Бабушка сказала, что это пройдет.
      – Не уходи от меня, – сказала Камилия, и Ясмина натянула простыню на них обеих.
      В своей спальне Амира налила из серебряного чайника две чашки чаю и спросила:
      – Так, значит, в Англии не делают обрезания? Элис глядела растерянно:
      – Иногда мальчикам, кажется. Но, мама Амира, как же девочкам делают обрезание? Что им делают? – Амира объяснила. Элис глядела ошеломленно. – Но это же, наверное, очень болезненно и это заметно, уродливо – не то что при обрезании мальчиков?
      – Вовсе нет. Будет небольшой шрам. Я срезала совсем немножко. Ничего у нее не изменилось.
      – Но зачем это делается?
      – Чтобы девушка была целомудренной, когда вырастет. Изгоняются нечистые помыслы, она будет добродетельной и послушной женой.
      Элис нахмурилась:
      – Вы хотите сказать, что она не будет испытывать удовольствия от секса?
      – Конечно, будет, – с улыбкой ответила Амира. – Какой мужчина захочет иметь в своей постели женщину, не испытывающую удовлетворения?
      Элис посмотрела на часы. Два часа ночи, в доме было тихо и темно.
      – Но почему вы сделали обрезание ночью, тайно? – спросила она. – Захарии делали обрезание днем, потом был праздник…
      – Обрезание мальчика – иное дело. Оно почетно, мальчик входит в семью мужчин, исповедующих ислам. Обрезание девочек связано с постыдными тайнами, его не празднуют.
      Элис смотрела обескураженно, и Амира продолжала:
      – Но этот ритуал неизбежен для всех девочек-мусульманок. Камилия теперь найдет хорошего мужа, – он получит уверенность, что жена не будет чрезмерно возбудимой и сохранит ему верность. Ни один приличный мужчина не женится на необрезанной женщине.
      Элис была окончательно ошеломлена:
      – Но ведь ваш сын женился на мне! Амира погладила руку Элис:
      – Да, и ты стала дочерью моего сердца. Я сожалею, что ты так расстроилась. Я должна была подготовить тебя, объяснить, ты даже могла принять участие. Вот на следующий год, когда придет очередь Ясмины…
      – Ясмина! Вы собираетесь это сделать моей дочери?!
      – Как скажет Ибрахим…
      Элис вскочила и выбежала из комнаты.
      Нефисса сидела у постели с вышиванием. – Они обе спят, посмотри.
      Девчушки свернулись под одной простыней, черные волосы Камилии смешались с золотистыми – Ясмины. Элис вспомнила, как Темная и светлая головки были закутаны черной тканью, перед ее глазами снова встало удручающее видение – танец двух черных фигурок в солнечном саду.
      – Я спасу тебя, моя дорогая, – прошептала она, – ты вырастешь свободной женщиной.
      Вдруг ей страстно захотелось поговорить с братом, посоветоваться, попросить его помощи. Он может снять квартиру, и они будут жить там втроем до возвращения Ибрахима.
      Элис, как птица, влетела на мужскую половину дома и постучала в дверь Эдварда – ответа не было. Элис вспомнила, что у брата крепкий сон, и толкнула дверь.
      В освещенной комнате было двое мужчин. Эдвард стоял спиной к двери на четвереньках, над ним – Хассан в брюках, спущенных до щиколоток. Они увидели ее и замерли; Элис закричала и бросилась бежать. Чтобы вернуться на женскую половину, надо было спуститься с лестницы и пройти через холл. Едва не оступившись на лестнице, она поскользнулась на мраморном полу холла и упала. Пытаясь подняться, Элис почувствовала, что кто-то схватил ее за руку… Хассан! Он рывком поднял ее и поставил под окном в прямоугольнике лунного света на полу.
      – О, какое у вас перевернутое личико, дайте полюбоваться, – засмеялся он. – Так вы не знали и не догадывались?
      – Вы – чудовище, – хрипло выдохнула она.
      – Я? Ну что вы, моя дорогая. Я – мужчина, а чудовище– ваш брат, он играл роль женщины. Его роль позорна, а не моя.
      – Вы купили его!
      …Что за вздор, дорогая моя Элис. Эдвард хотел меня получить, а вы думали, что Нефиссу. Сразу после приезда он влюбился в меня…
      Она попыталась вырваться, но он удержал ее и добавил с жесткой улыбкой:
      – А не ревнуете ли вы, дорогая? Только кого – меня или Эдварда?
      – Вы мне отвратительны!
      – О, вы давно мне это твердите. Вот я и решил – сестра не дается, заимею братика. Тоже неплохо. Вы с ним так похожи…
      Она наконец вырвалась и убежала.

ГЛАВА 6

      Сегодня Ибрахим вернется домой. Гости стекались в дом Рашидов, на кухне пекли и жарили круглые сутки. Захра провертывала молодую баранину для мясных шариков– готовить она научилась еще в деревне. В доме Рашидов она сначала кормила грудью Закки – до трех лет, а потом попала на кухню. Она была счастлива, что живет рядом с ребенком, и испытывала безмерную благодарность к Ибрахиму. Сегодня она больше всех служанок радовалась возвращению хозяина. Он такой добрый! И она несколько минут была его женой – может быть, такая судьба лучше, чем всю жизнь быть женой деревенского лавочника. Она и Закки живут в чудесном доме. Бог даровал ей счастье.
      Гости наводнили большую гостиную – родные, друзья и знакомые Ибрахима.
      Ибрахим был в тюрьме полгода; никто не видел его с августа – свиданий не дали и тогда, когда уже был решен вопрос об освобождении.
      Ибрахима ввел в гостиную его двоюродный брат Мохсейн, который привез его из тюрьмы. Он бережно держал под руку седого бородатого человека, худого, как скелет.
      Гости замерли. Амира подошла к сыну и нежно обняла его; потом подошли бледная как полотно Элис и рыдающая Нефисса.
      Робко подошли дети. Они узнали отца только по голосу, когда он назвал их ласковыми прозвищами: Мишмиш, Лили, Закки. Девочки дали себя обнять – он уткнулся лицом в светлые, потом в черные нежные волосы, но отступил от Захарии, не обняв его.
      – Я не знаю, почему меня выпустили, мама, – прошептал он Амире.
      – Ты теперь дома, это главное, – сказала она, гладя его худую, почти бесплотную руку.
      – Мама, – сказал он спокойно, – король не вернется. Египет стал другим.
      – Все в Божьих руках. – Амира усадила его на диван, покрытый красным бархатом с золотым узором. Она не станет его расспрашивать. Его там мучили, конечно, – взгляд жалкий, опустошенный. Но в родном доме он обретет здоровье и счастье, время поможет.
      Элис вдруг заметила, что в гостиной нет Эдварда.
      – Где Эдди? – встревоженно спросила она.
      – Он еще спит, мы пойдем его разбудим! – закричали дети и выбежали из гостиной веселой стайкой.
      Через минуту они вернулись.
      – Он не просыпается, уж как мы его трясли! – закричал Захария, а Ясмина прибавила:
      – Он себе лоб ушиб, вот здесь, – и она ткнула пальчиком между бровями.
      Амира поспешила из гостиной, за нею – Элис и Нефисса. Эдвард сидел в кресле, одетый в безукоризненный синий блейзер и синие брюки, свежевыбритый, с напомаженными волосами.
      Увидев круглую дырочку повыше переносицы и револьвер в руке юноши, они поняли, что за звук раздался с мужской половины дома, когда Ибрахим входил в гостиную. В дом вошел человек, спасенный от смерти, и тотчас же смерть забрала другого.
      Элис первая увидела записку. «Хассан не виноват. Я любил его и думал, что он любит меня. Но я стал орудием его мести тебе, дорогая сестра. Не скорби обо мне. Я был осужден на гибель еще до того, как прибыл сюда. Из-за этого порока я покинул Англию. Я знал, что отец не простит меня, если узнает. Я не мог больше жить в позоре». И строчка для Нефиссы: «Простите мне обман, если можете…»
      Элис кончила читать и поняла, что она читала вслух. Амира взяла из ее рук записку и подожгла ее зажигалкой Эдварда.
      – Мы все будем молчать об этом. Не узнают ни Ибрахим, ни Хассан. Пусть это будет несчастный случай– револьвер выстрелил, когда он его чистил.
      – Да, мама Амира, – прошептала Элис; Нефисса кивнула.
      – Теперь мы вызовем полицию… – Но прежде чем выйти из комнаты, Амира положила руку на тщательно причесанную голову Эдварда и ясным голосом произнесла – Свидетельствую, что нет Бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1962

ГЛАВА 1

      Омар Рашид смотрел на экран и мечтал быть в постели со своей кузиной.
      Соблазнительная танцовщица Дахиба демонстрировала на экране свои груди и бедра, обтянутые модным платьем от лондонского модельера, свои длинные ноги в туфлях на высоченных каблуках, и кровь двадцатилетнего Омара закипала, ему казалось, что он сейчас взорвется. Желал он не Дахибу, а сидящую рядом с ним в темном кинотеатре семнадцатилетнюю Камилию.
      Омар прельстился своей кузиной на вечере балетного училища, где вся семья Рашидов любовалась Камилией, танцующей на сцене в трико, легкой юбочке и белых колготах. Ей было тогда пятнадцать, и Омар впервые заметил, что все женские соблазны уже при ней.
      – Какая она красавица, Дахиба! – прошептала Камилия.
      Омар не отозвался. Охваченный сексуальным пылом, юноша был девственником, потому что ислам запрещает плотскую любовь вне брака. А жениться Омар, как и многие его сверстники, мог, только окончив учебу и получив работу, то есть лет в двадцать пять. До этого дня молодым холостякам была запретна даже мастурбация. Изредка Омар все-таки удовлетворял свою потребность– в бане, с такими же сексуально озабоченными юношами, но это был не выход. Он хотел женщину.
      – Дахиба – настоящая богиня, – вздохнула рядом с ним Камилия. Фильм был типичным египетским боевиком: музыкальная комедия с фарсовыми и мелодраматическими сценами вперемешку, где в финале бедная крестьяночка непременно выходит замуж за миллионера. Зал был битком набит, зрители подпевали любовным песенкам и хлопали в такт соблазнительным танцам Дахибы, а лоточники разносили по рядам бутерброды, жареные мясные шарики и содовую воду. Когда на экране появился негодяй – с неизменными приметами – густыми усами и в феске, – зрители стали выкрикивать бранные слова, а когда Дахиба – в роли невинной девушки Фатимы – отвергла его гнусные предложения, зал взорвался восторженными криками, которые могли бы сорвать крышу каирского кинотеатра «Рокси».
      Египет занимал второе место в мире по числу выпускаемых в год фильмов, и каирские горожане могли хоть каждый день смотреть новую картину. Больше всего зрителей было в четверговые вечера, накануне выходного дня – в пятницу в учреждениях не работали, и студенты были свободны от занятий.
      Фильм кончился, и две тысячи зрителей встали, чтобы выслушать в торжественном молчании национальный гимн, созерцая при этом на экране улыбающееся лицо президента Насера.
      Потом четверо юных Рашидов в потоке зрителей вышли на улицу в душистую весеннюю ночь. Смеясь и болтая, они думали каждый о своем: Камилия мечтала о том, что она станет такой же знаменитой танцовщицей, как Дахиба; Захария вспоминал мелодии любовных песен; Тахья, как и всегда после зрелища завораживающих и пылких эмоций на экране, думала о том, что любовь – прекраснейшая вещь в мире; Омара неотвязно преследовала одна и та же мысль – когда же он найдет девушку, с которой будет заниматься сексом. Взглянув на свое отражение в витрине магазина, Омар приободрился: он был красив – стройный, худощавый, с блестящими из-под сросшихся на переносице бровей черными глазами. Омар был уверен, что, когда он окончит университет, получит работу и вступит во владение наследством покойного отца, ни одна женщина в Египте не откажет ему. Но это в будущем – а пока он студент, живущий с матерью на улице Райских Дев и получающий карманные деньги от дяди Ибрахима, – зачем он нужен женщинам? Они и не глядят на него. Хотя вот она, рядом с ним – кузина Камилия с пушистыми черными волосами и глазами цвета темного меда, пахнущая мускусом. Может быть, она не откажет ему?
      Все четверо были одеты по-праздничному: Омар и Захария – в приталенных рубашках и джинсах, девушки, по обычаю дома Рашидов, несколько старомодно – в блузках с длинными рукавами и юбках ниже колен.
      – Я хочу есть! – закричала Камилия.
      Четверо подростков, держась за руки, – девушки в середине – перебежали улицу – на противоположном углу лоточники в галабеях продавали проголодавшимся зрителям кебабы, мороженое и фрукты.
      Омар, его сестра и Камилия купили бутерброды с ломтиками жареной баранины и помидор, а Захария съел тушеный помидор и выпил стакан тамариндового сока. Захария не ел мяса с семилетнего возраста – увидел на базаре, как мясник нагнетает воздух в тушку только что зарезанного ягненка, – она раздувалась все больше и больше, а мясник колотил ее палкой, чтобы воздух равномерно распределился под шкуркой, и она легко отделилась от костей. Это полуфантастическое зрелище напугало ребенка, даже кусочек любого мясного блюда Захария извергал со рвотой, и взрослые примирились с его вегетарианством.
      Съев свой помидор, Захария дожидался, пока сестры и Омар покончат с едой. Как это бывало с ним иногда, он вдруг впал в задумчивость: в фильме с красивыми танцами и приятными мелодиями был один сюжет, который всегда вызывал у Захарии подавленность и уныние – тема разведенной жены, которая изображалась по стереотипу злодейкой и развратницей. Захария знал, что его мать получила развод от отца, но не верил, что она может быть такой, как разведенные жены в кинофильмах. Ведь не все разведенные жены плохие – тетя Зу Зу, которая умерла год назад, была разведена, но все называли ее святой женщиной.
      Захария не видел ни одной фотографии своей матери, но представлял ее себе как живую: красивой, целомудренной и благочестивой, как Зейнаб, святая семьи Рашидов. Захария любил мечтать о мелодраматической встрече с матерью, слезах и объятиях; двоюродный брат Омар расхолаживал его.
      – Если твоя мать такая правильная женщина, – говорил он насмешливо, – почему она никогда тебя не навестила?
      Захария мог выставить только одно возражение: она, наверное, умерла. Умерших всегда легче канонизировать.
      Тахья слегка оступилась, и Захария поддержал ее под локоть. Между двоюродными такие касания были допустимы, но Захарию пронизал ток совсем не родственного чувства. Эта девичья рука под тонкой тканью была такая нежная и горячая!
      Если Омар обратил внимание на Камилию только два года назад, то Захария питал нежное чувство к Тахье с раннего детства. Тахья была похожа на образ матери, который он создал в своем воображении – воплощение мусульманской добродетели и чистоты. Захарию не волновало, что семнадцатилетняя Тахья была на год старше его, – она была маленькая и хрупкая, простодушная и наивная. Захария мечтал охранять и защищать ее, всю жизнь провести с ней в святом идеальном супружестве. Для Омара кузина Камилия была объектом пылкой страсти, Захария мечтал о браке с Тахьей – ведь двоюродных часто женят в Египте. Идя рядом с девушкой, юный и счастливый, он мысленно читал ей экзальтированные восточные стихи: «Тахья, будь же моей! Реки счастья у ног твоих заструятся, – так я велю! Солнце свое ожерелье из золота с неба сбросит тебе, – так я велю! Месяц серебряные браслеты тебе из лунных лучей сплетет, – так я велю! Дождь с неба прольется, и капли на коже твоей жемчугом станут, – так я велю! Много чудес для тебя, любимая, я сотворю…»
      Тахья, конечно, не слышала стихов и чему-то засмеялась. Захария вздрогнул: ему казалось, что он вслух читал ей пламенные строки. Он вернулся на землю и отпустил шутку на счет проходивших мимо них чем-то озабоченных хмурых русских. Их было теперь немало в Египте в связи с постройкой Ассуанской плотины, в каирских магазинах появились русские товары и русские надписи. Но ко двору они египтянам не пришлись, русским не симпатизировали. Веселые, легкие каирцы прозвали их «унылые люди».