Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

Он то ложился на спину и смотрел в небо, то перевертывался на живот и разглядывал, как букашки и муравьи копошатся среди низенькой зеленой травы, то пробовал постоять на руках, подняв ноги вверх. Жара начала донимать его, и Данилка вскарабкался повыше - посмотреть, не идет ли Федя. И оттуда, с горы, увидел, что Федя идет по улице вместе с ребятами и ведра у них полны рыбы. Данилка все понял: он просидел здесь и прозевал такое утро, которое, может быть, за целый год больше не повторится, а Федя убежал один, не позвал его.
      Данилка схватил какой-то камень, запустил его что есть силы в расселину горы. Потом запустил туда же еще один камень, побольше, и, сунув руки в карманы, пошел вверх по горе Теп-Сель. У него даже слов не хватало, чтобы высказать свою обиду, горькую как полынь, по которой ступали его ноги.
      Гора Теп-Сель не крутая, округлая, будто каравай. Ни одного деревца не растет на этой горе, ни одного кустика. Только невысокая пахучая полынь, да чебрец, да какие-то жесткие колючки.
      Дорога кольцом обвивала гору. Вершина ее над дорогой была вся усыпана коричневыми гладкими плитками. Когда взрывали гору, то эти плитки летели вверх, а потом дождем падали на склоны.
      Камнедробилка работала под самой вершиной. Она шумела, скрежетала, грызла стальными зубами камень. А соседние горы, тихие, безмолвные, словно прислушивались к ее грохоту и скрежету и словно боялись ее. Может, она и на их склоны влезет и так же будет грызть их каменные бока?
      Вдруг Данилку окликнул задорный, звонкий голос:
      - Данилка! Куда бредешь?
      В холодке под тенью большого камня сидела Тоня Каштанова, румяная и белобрысая, в синем клетчатом платье. Ее брат, Николай Каштанов, работал на камнедробилке.
      - Просто посмотреть иду, - сказал Данилка и хотел пройти мимо.
      Но Тоня сказала:
      - А я воды нашим приносила. Прямо из ключа.
      Данилка ничего не ответил и пошел дальше. Тогда Тоня опять остановила его:
      - А наши, как взрывали... так вот что нашли! - Тоня что-то держала в ладонях.
      Данилке стало интересно. Он остановился:
      - Что?
      - Подойди да погляди, - ответила Тоня. - Я, что ли, к тебе пойду?
      Данилка сбежал к ней с тропочки, сел рядом в холодок на пахучую полынь. Тогда Тоня раскрыла руки, и Данилка увидел две тусклые желтые монеты.
      - Деньги? - удивился Данилка.
      - Ага... деньги, - неуверенно сказала Тоня. - Старинные какие-то.
      - А кто же их потерял?
      - Ну, те потеряли, которые жили здесь когда-нибудь.
      - На Теп-Селе никто не жил, - сказал Данилка, - я-то знаю.
      - Ты знаешь! - засмеялась Тоня. - Ты и на свете-то всего девятый год живешь! А эти люди жили, когда еще и нас с тобой не было, и наших отцов не было.
      - И моего отца не было?
      Данилка никак не мог себе представить, что было когда-то такое время, когда не было его отца.
      - И даже деда твоего не было, - сказала Тоня.
      - А твоего?
      - И моего тоже. Бестолковый какой-то! - Тоня рассердилась. - И не понимаешь ничего! Вот когда будешь историю учить, тогда поймешь.
      Данилка молча смотрел на монеты. Он хотел взять их в руки, но Тоня не дала.
      - Мне их самой подержать дали, - сказала она, - чтобы, пока работают, не потерялись.
      - А потом?
      - Потом наш Николай их к учителю отнесет. А может, что-нибудь очень важное в этих монетах?
      - А когда он понесет?
      - Вот будет перерыв на обед, так и понесет. - И она крепко зажала монеты в горячих ладонях.
      Солнце палило. Большой камень дышал на них зноем. Тени под камнем почти не оставалось.
      - Когда же обед... - начал было Данилка.
      И тут, будто по его слову, камнедробилка остановилась, и в горах сразу наступила тишина. Данилка вскочил:
      - Пошли!
      Тоня вскочила тоже, взяла бидончик, который лежал около нее, надела дужку на руку. И снова позвенела монетами в ладонях.
      Данилка спросил, стараясь шагать в ногу с Тоней:
      - Тоня, они только две нашли? А в земле-то их, если всю Теп-Сель раскопать, может, еще много? Может, и еще что-нибудь? Ну там миски или ведра... Ну раз тут люди жили! А?
      Тоня посмотрела на него сверху вниз. Данилка даже до плеча ей не доходил.
      - "Миски, ведра"! Скажет тоже! Вот воробей!
      Но подумала немножко и сказала:
      - Если покопать поглубже, может, и найдется. Вот горшки глиняные находили, я слышала...
      Тоня и Данилка подошли к машине. Камнедробилка стояла неподвижная, будто внезапно уснула. Только что шумела, работала, грызла камень, размалывала его в щебень, тащила этот щебень на транспортере, сбрасывала его в кучу... Была такая веселая, шумная, живая, и вдруг все в ней остановилось. Барабан с острыми зубьями не крутился, транспортер замер... Он даже остатки щебня не успел сбросить.
      Данилка разглядывал машину, раздумывал и не видел, как подошел Николай.
      - Николай, мы с тобой, ладно? - попросила Тоня.
      - Ладно, - ответил Николай. - Только я ведь дожидаться вас не буду. Одна нога здесь - другая там. У меня времени мало.
      Вот подумаешь, испугал Николай Тоню и Данилку! Они, как козы, припустились с горы. Николай был высокий, шаги у него были длинные, но он все-таки отстал от ребят.
      Тоня и Данилка то догоняли, то перегоняли друг друга. Если перегонял Данилка - Тоня смеялась:
      - Ах ты, воробей! Думает, и правда шибче бегает!
      Но как она ни смеялась, а к учителеву дому все-таки первым прибежал Данилка. Весь красный, запыхавшийся, с мокрым лбом, он вскочил на каменную ступеньку и весело поглядел на Тоню. Ага, воробей?
      - Ты ничего не нес, - сказала Тоня, - а я бидон. И еще эти монетки...
      Она разжала ладонь и вдруг примолкла. Глаза ее широко раскрылись - в руке была только одна монетка. Тоня растерянно поглядывала под ноги туда-сюда...
      - Потеряла? - испугался Данилка.
      - Не знаю... - упавшим голосом ответила Тоня. - Все время в руке держала...
      И вдруг по ее загорелым, румяным щекам покатились крупные слезы, прямо дождем хлынули.
      - Это все ты, Данилка! Если бы не ты, я бы тихо шла... А сейчас Николай... вон он, уже близко... Ой, где же эта монетка!.. Противный ты, Данилка, из-за тебя все...
      Тоня, пристально глядя под ноги, побрела обратно на гору. Искала монету, а сама все плакала и бранила Данилку.
      Данилка надулся, нахмурился. Теперь, оказывается, он виноват!
      Он постоял, постоял на ступеньке и тоже пошел искать монетку. Шаг за шагом поднимался он следом за Тоней.
      "Теперь все равно не найти, - думал он. - Кабы я нес, я бы не потерял..." А теперь где же? Камни, полынь..."
      И вдруг он увидел монетку. Тоня давно прошла мимо нее. А монетка лежала в пушистом полынном кустике и чуть-чуть светилась под солнцем. У Данилки забилось сердце... Он подбежал и схватил монету. Да, это она, желтая, с какими-то рисунками и нерусскими надписями.
      - Тоня! - негромко крикнул Данилка.
      Тоня обернулась - заплаканная, с оттопыренными губами:
      - Чего тебе еще?
      Данилка молча показал ей монету. У Тони слезы на щеках сразу высохли. Она в три прыжка очутилась возле Данилки:
      - Нашел? Давай сюда!
      - Я сам понесу, - сказал Данилка.
      Но Тоня и слышать не хотела:
      - Мои монеты! Мне их дали нести, а не тебе!
      - Тебе дали, а ты теряешь.
      - Из-за тебя теряю!
      И Тоня отняла монету у Данилки.
      Данилка не стал спорить. Но ему вдруг стало так скучно, что не захотелось и к учителю идти. Он не догонял и не перегонял Тоню, а медленно шел вниз, сшибая камушки по пути, и смотрел, как они катились по дорожке.
      Тут с Данилкой поравнялся Николай.
      - Давай, давай прибавляй шагу! - сказал он.
      Данилка молча потряс головой и шагу не прибавил. Но Николай легонько толкнул его в спину и опять повторил:
      - Давай, давай! Вместе шли, вместе и прийти должны.
      Тоня уже стояла на белых ступеньках. Бидончик висел у нее на руке, а она, сложив ладони, позвякивала монетами. Но посмотрела на Данилку и перестала звякать. А вдруг он сейчас возьмет да и расскажет Николаю, как она дорогой монету потеряла?
      Но Данилка молчал. И Тоня успокоилась, засмеялась:
      - Шагай, шагай, воробей! Сам к учителю просился.
      Николай поднялся на веранду, всю завитую голубым вьюнком. Хотел постучать в белую учителеву дверь, но дверь открылась сама. Учитель услышал голоса и вышел на терраску.
      - Здравствуйте, Федор Савельич, - сказал Николай и снял кепку.
      - Здравствуйте, Федор Савельич, - повторила Тоня.
      И Данилка прошептал:
      - Здравствуйте.
      Учитель позвал их в холодок, где вьюнок завился погуще, усадил на скамейки. Николай взял у Тони монеты и протянул учителю:
      - Вот взрывали гору и нашли. Стоящее что-нибудь или так себе?
      Учитель долго разглядывал монеты сквозь свои большие очки. Вертел их, читал надписи на нерусском языке. И все повторял:
      - Интересно... Интересно... Мне кажется, очень стоящие, - сказал он, когда разглядел монеты со всех сторон. - По-моему, это очень древние монеты. Завтра же поеду в Феодосию, покажу их в музее. Может, на этом холме целый город под землей лежит! Молодец, Коля, что ко мне пришел! Очень интересная находка. Особенно вот эта. Тут все надписи отлично сохранились.
      И он указал как раз на ту монету, которую Тоня потеряла, а Данилка нашел.
      - Это я их несла все время! - живо сказала Тоня. Ей очень хотелось, чтобы учитель ее похвалил. - Это я их все время берегла. Они работали, а мне дали беречь. Это я...
      Тоня опять вспомнила про Данилку, быстро взглянула на него и замолчала. Но учитель ничего не заметил.
      - Умница, - похвалил он Тоню. - Я так и в Феодосии скажу, что ты их берегла.
      От этих слов Тоня стала румяная, как пион.
      Николай встал, простился с учителем:
      - Мне пора. Перерыв скоро кончится.
      - Ступай, Коля, ступай, - сказал учитель. - До свиданья, товарищи!
      И всем подал руку - и Николаю, и Тоне. И Данилке подал.
      - Ты хоть и не хранил и не нес, но и тебе спасибо, Данилка Цветиков. Сопровождал все-таки.
      Данилка ничего не ответил.
      Вышли на улицу. Николай ушел на гору. А когда он ушел, Тоня ласково сказала:
      - Ты, Данилка, не сердись, что я тебя воробьем называла. Это я так, в шутку.
      Она была очень рада, что Данилка ничего не сказал Николаю про монету. И учителю не сказал.
      - Знаешь, Данилка, ты хоть и маленький, а молодец. С тобой дружить можно. Давай дружить?
      Но Данилка ничего не ответил. Он сунул руки в карманы, повернулся и пошел по мягкой пыльной деревенской улице. Тоня посмотрела ему вслед и нахмурилась. Такому воробью сказала - давай дружить, а он повернулся и пошел. Вот еще!
      Тоня сердито забросила косу за плечо. Она запела погромче, чтобы Данилка слышал, и пошла домой. Дом их стоял высоко, на склоне горы. Она шла и оборачивалась и поглядывала сверху на Данилку.
      А Данилка уходил все дальше и дальше. Он ни разу не обернулся, будто Тони и вовсе не было.
      ДРУГ ОБИДЫ НЕ ПОМНИТ
      Цветиковы жили в низинке, под самой горой. Это было хорошее местечко. От северных ветров загораживала гора. От палящего солнца заслоняли деревья. Высокие тополя посажены здесь давно, их еще отцов дедушка посадил. Они сверкали на солнце листвой и зеленели с весны до осени - в этом месте под почвой была вода.
      Оттого, что была вода под почвой, хорошо росли в саду сливы, яблоньки и абрикосы. Вот они стоят все в цвету, белые и розовые. И люди, проходя мимо по улице, любуются садом - будто светлое облако спустилось к Цветиковым на участок.
      Данилка, не заходя домой, перелез через низенькую, сложенную из желтого камня стенку.
      Пролетел ветерок, посыпались с абрикосов розовые лепестки прямо на голову Данилке. Свежая трава дохнула ему в лицо прохладой. Красные маки закивали ему головками из травы. Будто весь садик обрадовался, что Данилка, набегавшись по горам, пришел наконец домой.
      И у Данилки стало полегче на сердце. Он забрался на отлогую, заросшую травой крышу погреба и уселся здесь в холодке.
      На крыше росли маленькие цветы. Тут и желтый мышиный горошек был, и какие-то лиловые цветочки, и белые... Они подняли свои головки и радостно глядели в небо.
      - Вот и буду здесь сидеть, - прошептал Данилка. - Прохладно, ветерок... Пускай он там рыбу таскает... по жаре...
      - Ты с кем? - вдруг окликнул Данилку Федя.
      Данилка и не видел, как Федя вошел в сад. Он стоял около погреба, глядел на Данилку. А в руках у него была голубая миска, полная свежей хамсы.
      Данилка ничего не ответил. Он лег на спину прямо на желтые и лиловые цветы и стал глядеть в небо.
      - А я тебе рыбы принес, - сказал Федя.
      Данилка молчал. Федя стоял и переминался с ноги на ногу. Он понимал, что Данилка не зря на него обиделся. Но что же теперь? Так им и молчать все время?
      - У мамки на птицеферме завтра цыплята начнут вылупляться, - сказал Федя. Он все еще держал голубую миску и легонько потряхивал ее, пошевеливая рыбок. - Хочешь - пойдем утром?
      - Как на Теп-Сель? - отозвался Данилка. А сам и не оглянулся на Федю.
      - Будешь теперь вспоминать! - сказал Федя. - Куда рыбу-то?
      - Куда хочешь.
      Тут Федя подумал, что пора и ему рассердиться:
      - Куда хочешь? Ну и ладно. Вот отдам коту, и все.
      Серый кот уже давно ластился около его ног. Федя опрокинул миску, рыбки выскользнули на траву. Кот бросился к рыбе, а Федя повернулся и убежал со двора.
      Данилка вскочил, посмотрел ему вслед. Хотел его окликнуть, но нахмурился и промолчал. Пускай бежит.
      На что Данилке такие товарищи?
      Так и вечер подошел. Мать пришла с виноградников. Она очень устала. Целый день она со своей бригадой обрезала лозы, подвязывала молодые побеги, чтобы они вверх росли. Как села на ступеньки, уронила на колени свои загорелые руки - так, думалось, и просидит до утра.
      Данилка принес холодной воды. Она сняла платок, умылась. И усталости у нее сразу убавилось.
      - Спасибо, сынок, - сказала она. - Какие у тебя новости?
      - На Теп-Селе был. Камнедробилку смотрел.
      - С Федей?
      - Нет. Один.
      Мать разговаривала, а сама собирала ужин. Накрыла скатеркой стол на терраске, принесла хлеба, положила ложки. Данилкина мать все делала без шума, без суеты. И говорила негромко, словно баюкала.
      - А еще куда ты ходил, сынок? - спросила мать.
      - В гости ходил.
      - Ох ты! Куда же? К кому?
      - К цветкам на погребную крышу.
      - Вот как? И хорошо тебя там встретили?
      - Хорошо. Радовались мне.
      Мать поглядывала на Данилку и тихонько улыбалась. Когда она была маленькая, то так же, как и Данилка, любила придумывать всякие сказки.
      - Значит, и сидели с Федей, как воробьи на крыше?
      - Нет. Один сидел.
      Мать положила хлеб, который начала было резать, и внимательно посмотрела на Данилку:
      - Это что же значит, сынок? Почему же ты все один да один? А почему не с Федей?
      Данилка насупился и принялся ковырять трещинку в беленой стене. И понемногу, не сразу, рассказал матери все - и про хамсу, и про то, как Федя убежал на море, и про то, как рыба досталась коту...
      - Ну, это ничего, - успокоила Данилку мать. - Это просто так, тучка налетела. Федя просто ошибся, забыл тебя позвать. А ты ошибся - обиделся на него. Завтра солнышко взойдет и тучка растает.
      Данилка задумчиво посмотрел на мать:
      - Растает?
      И мать повторила тихо и ласково:
      - Обязательно растает, сынок. Уж я-то знаю. Разгладь брови, взгляни повеселей - вот и отец наш ужинать идет!
      ...Ночь была жаркая, душная. И день наступил жаркий. А потом рванул ветер. Зашумел тополь, залепетали абрикосовые деревья в саду. Захлопало на веревке белье. Данилке показалось, что все эти рубашки, простыни, наволочки изо всей силы схватились за веревку, держатся и очень боятся, как бы ветер не сорвал и не унес их куда-нибудь в горы.
      "Хорошшшо, хорошшшо бы дожжждичка..." - прошелестел жесткими листьями тополь.
      "Это нам нужно дожждичка, - залепетали абрикосовые деревья за стенами дома. - Нам абрикосы соком наливать надо..."
      Данилка стоял на крыльце и слушал, как шумят деревья.
      Вдруг у калитки закричали:
      - Данилка, ты дома?
      - Дома! - закричал в ответ Данилка.
      Во двор вошла Федина тетка, тетя Фрося.
      - А Федюньки у вас нету? - спросила она.
      - Нету, - ответил Данилка. - А что?
      - Ах, чтоб ты лопнул! - с сердцем пожелала тетя Фрося.
      - А зачем это я лопну! - обиделся Данилка.
      - Да не ты, а Федюнька, - сказала тетя Фрося. - Неужели опять на пастбище убежал? А в горах-то - гляди что!
      Тетя Фрося покачала головой, и зеленые концы платка закачались у нее на макушке.
      Данилка посмотрел на горы. Каменный человек закутался в белый туман. На круглое темя Большой горы, будто огромная темная перина, навалилась тяжелая туча. Она зловеще клубилась, наползала на гору и по склонам спускалась в долину. Туча становилась все темнее, чернее, и в густой черноте ее беззвучно прыгали длинные огненные иголки.
      - Гроза идет!.. - прошептал Данилка.
      Тетя Фрося, вполголоса браня Федю, пошла дальше, по дороге. Может, он с отцом на виноградник увязался? Хорошо, если с отцом. А если один где-нибудь в горах - так пропадет же! Когда дождь да гроза, в горы не суйся - смоет водой.
      Данилка стоял на своем дворике и смотрел, как молнии вонзаются в горные вершины. Он весь съежился от страха, даже плечи у него приподнялись. Правда, а где же Федя?
      И вдруг Данилка вспомнил. К матери на птицеферму Федя убежал, вот куда. Ведь он же звал вчера Данилку цыплят смотреть!
      Данилка снова поглядел на горы. На вершинах сверкало все грознее, и уже далекий глухой грохот доносился оттуда. Данилке-то хорошо, он дома, а вот как Феде сейчас? Может, Федя еще не дошел до птицефермы?
      Птицеферма далеко от колхоза, стоит на высокой горной гряде, над тихой большой запрудой. Может, бежит Федя один по горным тропинкам, а гроза уже сверкает кругом!
      Данилка незаметно выскользнул за калитку и торопливо зашагал по дороге. Он пошел в горы искать Федю.
      Данилка никому не сознался бы, что был трусоват. Он, например, боялся лошадей. Ему так и казалось, что лошадь непременно ударит его копытом. Боялся коров, даже своей Краснушки боялся. Вон у нее какие рога! А для чего же тогда эти рога, как не для того, чтобы бодаться?
      И грозы боялся. Сердце замирало у Данилки, когда он, свернув с дороги, бежал по узким тропочкам, протоптанным скотиной. Бока окрестных гор были все разлинованы узкими тропинками. Много таких тропочек тянулось по склонам, беги по какой хочешь. Все потемнело - и небо, и горы, и узкие долины...
      И пусто кругом, и тихо. Один только Данилка бежит, и сердце у него колотится от страха. Иногда остановится, покричит:
      - Федя! Федюнька! Эй!
      Но лишь эхо в горах отвечает ему: "Эй!" И словно подсмеивается над Данилкой.
      БУРЯ
      А Федя уже давно мчался по склону горы, перескакивал с тропки на тропку и воображал, будто скачет на сером Соколике, на лучшем колхозном коне. Федя погонял коня, торопился. Ему надо было скорей попасть на птицеферму, там, может быть, уже все клушки с цыплятами ходят. Мать еще с вечера ушла туда, на ферме и ночевала сегодня. Когда начинают выводиться цыплята, тут особенно надо следить за ними.
      Крепкие Федины ноги с короткими пальцами и загрубевшими пятками так и мелькали по тропке. Иногда Федя натыкался на колючие кустики, которые всюду, словно ежи, сидели по горам, и высоко подпрыгивал от боли. Но не останавливался, а мчался дальше.
      За двугорбой горой Федя спустился вниз. Солнце было невысоко, и длинные лучи сбоку, с моря, освещали узкую зеленую долину. На траве, на цветах, на молодых зеленых колючках дикого перца, на пушистых кустиках полыни - всюду дрожала и блестела роса.
      Щебетали стрижи и ласточки, пели во весь голос черные дрозды. Они недавно прилетели из-за моря и теперь отдыхали здесь в долинах. От птичьих песен просто звон стоял!
      Земля в долине была изрезана глубокими трещинами. Это вешняя вода с гор каждый год роет и углубляет их. Они такие глубокие, что если взрослый человек идет по дну, то его совсем не видно. Колхозный агроном называет эти трещины каньонами.
      В одном, самом глубоком каньоне колхозники заперли воду плотиной. И в долине теперь появилась полная до краев река. Только не было волны в этой реке, и течения не было. А вода стояла светлая и зеленая - светлая от солнца, а зеленая оттого, что в ней, как в чистом зеркале, отражались зеленые крутые берега.
      Федя, твердо ступая крепкими пятками, прошелся по плотине. Вот это запруда! Вон сколько земли насыпано, да еще камнем забито. Ну что ж, надо коров, лошадей поить. Овец вон огромные стада по горам пасутся - им тоже пить надо. А птицеферма? Тут и гуси и утки - всем вода нужна. В море-то не больно напьешься.
      Федя посмотрел туда, где за увалами шумело море. Оно было темное сегодня, волны с белыми гребешками бежали к берегу откуда-то из далекой дали... Что-то тревожное почудилось Феде в этом шуме волн, море будто сердилось и грозило кому-то...
      Но Федя тряхнул головой и снова весело запрыгал по плотине. Вон уже и ферма показалась на горе, на той стороне долины. Длинный, низкий дом, множество маленьких окошек, и в каждом из них - пучок солнечных лучей. А вокруг этого дома на зеленой траве будто снег выпал - белые куры и гуси. Вот отошла в сторонку стая гусей, поднялась в воздух, зашумела крыльями, пролетела над долиной и плавно опустилась на воду. Вот уже и плывут белые гуси по тихой воде, разбивают ее в мелкую зыбь. А зыбь эта и зеленая от берегов, и золотая от солнца.
      - Здорово летают, - одобрительно сказал Федя.
      Если бы Федя перешел плотину и поднялся по белой дороге наверх, на горную гряду, он бы скоро попал на птицеферму. Но ему очень понравилось глядеть на гусей, которые плавали и плескались в запруде, и он шел по берегу тихой воды все дальше и дальше в цветущую долину.
      Вдруг Федя заметил, что зыбь на воде сразу погасла - и зеленая и золотая. Мрачная, темная стала вода.
      И тут же умолкли птицы, долина потемнела. Далекий гул прозвучал в горах.
      "Гром, что ли?" - подумал Федя.
      И оглянулся назад, на Большую гору. А Большую уже и не видно было, черные тучи закрывали ее всю, и белые молнии сверкали в них.
      Федя мигом сообразил, что надо бежать куда-то: или на птицеферму, или обратно домой.
      "На птицеферму ближе", - решил он и пустился через долину.
      Вдруг крупный дождь заплясал вокруг него, застучал по голове, по плечам. Федя сразу словно ослеп. Только что зеленели горы, сверкала окнами птицеферма, а сейчас, за дождем, не было ничего: ни горы, ни фермы, ни сверкающих окон. Только издали слышно было, как кричали куры и гуси, которых птичницы загоняли во двор.
      Федя растерялся. Ведь если не видишь, куда бежишь, то недолго и в каньон сорваться. А под ногами у него уже хлюпала вода, струились мутные, бурливые ручьи...
      Становилось все темнее, а молнии то здесь, то там вонзались в землю.
      Голоса на птицеферме затихли, и Федя уже бежал куда-то наугад. Он попробовал кричать: "Мамка! Мама!" - но даже и сам не услышал своего голоса. Он не чувствовал, как дождь хлещет его. Он помнил и понимал только одно: лишь бы выбраться из долины, лишь бы не застигла его здесь большая вода и не утащила в море. Он знал, что там, в горах, в верховьях, уже собираются бурные, кипучие потоки, соединяются вместе и мчатся вниз, в долину, к морю... Только бы успеть проскочить самую низину!
      Неожиданно далекий крик остановил Федю. Феде почудился Данилкин голос. Но тут под ноги ему бросилась бурливая пенная вода. В низинку, через которую он хотел пробежать, ворвался широкий коричневый поток. Поток с ревом ринулся в каньон, и берега каньона тут же обвалились в воду вместе с кустиками полыни... Федя отпрянул, затоптался на месте. Он уже не знал, куда ему бежать. Он не видел ничего, кроме дождя. А вода шумела кругом и заливала долину.
      И тут снова раздался крик - отчаянный, со слезами. И Федя ясно услышал, что это кричит Данилка:
      - Федя-а-а, Федя-а-а!..
      Федя повернул назад и побежал в ту сторону, откуда слышался Данилкин голос.
      Данилка стоял на склоне горы. Он припал к большому камню, чтобы не соскользнуть вниз, и звал Федю. Он уже охрип от крика, но все звал и звал Федю и кричал и плакал от страха. Данилка сначала смутно видел, как Федя бежал по краю каньона. Потом дождь заслонил его, и Данилка не знал, бежит ли еще Федя, скользя по воде и согнувшись от дождя, или уже унесло его водой в каньон. Но он все кричал и кричал:
      - Федя-а!.. Федя-а!.. Федя-а!
      И вдруг он увидел Федю внизу. Федя карабкался на глинистый склон, где стоял Данилка. Ноги его скользили и расползались, потому что здесь не было травы, а лежал лесс - почва, намытая с гор. Утром идти по этому лессу было жестко и колко, он весь был сухой, весь в мелких трещинах, будто не земля это была, а глиняные черепки. А сейчас, под дождем, лесс расползался, как тесто, хватал Федю за ноги, не пускал его. Федя скользил, падал, вскакивал и опять падал.
      Данилка начал сползать вниз с горы, к Феде. Но Федя уже вцепился в колючий куст боярышника и крепко держался за него.
      - Стой там! - крикнул ему Данилка. - Я иду к тебе!
      Данилка подобрался к Феде, протянул ему руку. Так, цепляясь за маленькие колючие кусты боярышника и держидерева, вылезли они наверх, на гору. Будто на их счастье выросли здесь эти кусты.
      Мокрые дотла, испуганные, исцарапанные, Федя и Данилка выбрались на шоссе. Дрожа и от холода и от пережитого страха, они торопливо и молча шагали по гудрону.
      Вдруг Федя поглядел на Данилку:
      - А ты откуда на горе взялся?
      Данилка повел плечами, обтянутыми мокрой рубашкой:
      - Ну, вот и взялся. Пришел, и все.
      - И грозы не боялся?
      - Ну... боялся. А тебе что?
      Федя больше ни о чем не стал спрашивать. Хоть и крепкий он был, а едва-едва удержался, чтобы не заплакать. Еще бы немного - и, пожалуй, будь здоров, нырнул бы в каньон. Если бы не Данилка!
      Дождь редел. Небо светлело.
      "Хорошшо, хорошшо..." - шептал блестящими жесткими листьями тополь во дворе у Данилки.
      И абрикосы лепетали чуть слышно:
      "Хорошш дожждичек... хорош... хорош..."
      ДАНИЛКА ПРОМАХНУЛСЯ
      В этот день мать никуда больше не пустила Данилку. Она дала ему чистую сухую рубашку, чистые штаны с заплаткой на коленке и велела сидеть дома:
      - Сиди вот и читай книжку.
      Сама она тоже прибежала с виноградников вся мокрая. Дождь прогнал их с работы.
      Мать прибиралась во дворе. Разрыхлила землю под олеандрами - скоро зацветут олеандры, - замела мусор, собрала щепки от дров...
      Данилка держал книжку в руках, а сам смотрел, как мать прибирает дворик. Он бы и сам подобрал щепки и замел мусор. Но мать закутала его в теплую шаль и велела сидеть и греться. Данилка болел зимой воспалением легких, вот теперь мать все и боится, что он опять заболеет.
      - А у нас новости, - начал Данилка.
      Он все ждал, когда мать заговорит с ним. Но мать так захлопоталась, что и забыла про Данилку. Однако услышала про новости и тотчас улыбнулась:
      - Ну! Какие же это, сынок?
      - Вот - ласточки-воронки хотели над самой дверью угнездиться. Я им сказал: "Здесь вам не место, вас кот живо достанет".
      - А они что сказали?
      - Они сказали: "Ладно. Хорошо, что про кота напомнил". И улетели.
      А потом Данилка стал спрашивать:
      - А тебе лозы на винограднике что говорили?
      - Говорили: "Обрежь скорее ненужные ветки. Они нам мешают. Если они останутся, виноград у нас будет мелкий и совсем никудышный!"
      - И тогда ты стала обрезать?
      - Конечно. И я. И вся наша бригада. Обрезаем, подвязываем. Обрезаем, подвязываем. А лозы нам спасибо говорят и все поторапливают.
      - А им больно, когда обрезают? - спросил Данилка.
      - Нет! - Мать легонько махнула рукой. - Они только рады!
      Отец, надвинув на лоб большую соломенную шляпу, сидел во дворе под тополями. Он чинил рыболовную сеть, курил трубку и молча слушал. А потом сказал:
      - Все чепуху мелете. Кто у вас большой, кто маленький, не разберешь. Ты, парень, лучше учился бы вот сети плести, а ты только языком небылицы плетешь. У всех рыбаков ребята сети плести умеют.
      - Все рыбаки берут ребят рыбу ловить, - сказал на это Данилка, - а вы меня, папа, никогда не берете.
      - Правильно сказал, сынок, - поддержала Данилку мать.
      Отец прищурил свой черный глаз:
      - А что ж я тебя на кораблу вместе с топчаном потащу?
      - А разве я, папа, к топчану прибитый?
      Отец усмехнулся:
      - Ладно. В таком случае, разбужу. Но, если сразу не вскочишь, прощай. Один уйду.
      Данилка долго не мог уснуть в эту ночь. Все думал - как-то он с отцом пойдет к рыбакам, как-то он сядет с ними в лодку... А вдруг да еще и на кораблу возьмут?
      Кораблой рыбаки называли деревянную вышку, которая стояла посреди залива. Если взобраться на эту кораблу да посмотреть вниз, то все морское дно сквозь воду увидишь. И всю рыбу увидишь... У Данилки сердце замирало от волнения, и он все ворочался на своем топчане.
      Давно уже затихла деревня. В доме все спали - и отец и мать. И серый кот спал. И поросенок спал во дворе; слышно было, как он похрапывал во сне. И куры спали, забравшись на развесистый кизиловый куст под окнами. Белые, будто комья снега, сидели они среди темных росистых веток и спали, попрятав головы под крыло.
      Вышел месяц, заглянул на терраску к Данилке:
      "Ты не спишь, Данилка?"
      "Не гляди на меня, - прошептал Данилка, - я засну сейчас".
      И заснул. Да так крепко, что и не слышал, как его окликнул отец.
      И только когда отец тронул его за плечи, Данилка очнулся. Он не сразу понял, что надо отцу. Зачем он будит Данилку? Ведь ночь только сейчас наступила!
      - Вижу, к топчану ты все-таки прибитый, - сказал отец. - В таком случае, один ухожу!