Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

      - Если вы по саду походите, так еще немало интересных деревьев увидите, - отозвался другой рабочий. - Пожалуй, глаза разбегутся неизвестно будет, что и сажать!
      Костя и Манжин переглянулись:
      - А хорошо бы пройти посмотреть!
      В это время на крыльце появился Анатолий Яковлевич. Вместе с ним вышел невысокий худощавый завхоз станции Григорий Иванович.
      Анатолий Яковлевич, словно угадав мысли Кости и Манжина, сказал:
      - Ребята, я пойду с Григорием Ивановичем подберу саженцы, а вы пока посмотрите сад - Григорий Иванович разрешает.
      - Позовите из оранжереи Нину, - добавил Григорий Иванович, - она вас поводит.
      - Да не ловите ворон! - наказал, уходя, Анатолий Яковлевич. Внимательнее слушайте да получше глядите.
      Завхоз и Анатолий Яковлевич ушли. Костя и Манжин смущенно оглядывались: "Где оранжерея? Кто такая Нина?"
      Молодой рабочий, который рассказал им о курайской иве, засмеялся:
      - Ох и чудаки! Стоят, как телята, боятся шагу ступить! Да вон, в кустах, длинная низенькая крыша - ну там и оранжерея. Отворите дверцу да кликните Нину. Это наша цветочница-практикантка. Да вот она и сама бежит... Нина! Нина! - закричал он. - Подойдите сюда, тут вас спрашивают!
      Нина, краснощекая, белокурая, в голубой кофточке с засученными рукавами, подошла к ребятам. Она поглядела на них серьезными серыми глазами и, хотя сама была лишь чуть-чуть повыше Кости, спросила с важностью:
      - Вам что надо, ребятишки?
      Но, когда она услышала, что ребята хотят посмотреть сад, сразу оживилась. Она вытерла о траву выпачканные землей руки и, кивнув головой, сказала:
      - Пойдемте. Только уж с чего начинать - прямо не знаю! Ну ладно. Что увидим на пути, про то и буду рассказывать. Пойдемте!
      Они все трое тихонько пошли по дорожке, испещренной легкой тенью веток.
      - Вот мы идем по долине, а кругом сад, - начала Нина. - И на этом склоне сад, и на том склоне яблони, груши, сливы, ягодники всякие... Весь Татанаковский лог - сплошной сад. А теперь вы, ребятишки, представьте, что в этом Татанаковском логу ни одного деревца нет, что эти склоны покрыты выбитой, опаленной травой, что тут бродит скот, что через весь лог вьется пыльная тропинка... и что только одна радость и есть здесь - журчит чистый ручей... Ну, представили?
      - Я - нет! - засмеялся Костя, взглянув на Манжина. - А ты?
      Манжин, краснея, покачал головой:
      - Как так сада нету? Это нельзя представить!
      - Вот вы не можете себе этого представить, - продолжала Нина, - а все это именно так и было. Когда Михаил Афанасьевич приехал на Алтай разводить сады, ему дали здесь четыре гектара земли. Это было в 1933 году. Михаил Афанасьевич пришел сюда - а здесь ни деревца, ни кустика. Голые склоны - и все. А нынче, видите?.. Да, впрочем, сразу-то всего увидеть невозможно. У нас теперь одной площади под разными посадками больше восьмидесяти гектаров занято!
      Нина водила Костю и Манжина по всему саду, по всем плантациям. Она рассказывала им, как Лисавенко испытывает разные сорта плодовых деревьев, как он их прививает, как скрещивает, опыляет, воспитывает для сурового и своеобразного климата алтайских долин... Как в течение многих лет он собирал и отыскивал местные ягодники и потом испытывал их и опять скрещивал. И уже самые лучшие сорта плодовых и ягодных, самые устойчивые, надежные и плодоносные, рассылал по Алтайскому краю. Хорошо пошли по горным долинам алтайские яблони: "ранетка", скрещенная с "пепин-шафраном", "бельфлёр-китайка", "Ермак - покоритель Сибири"... и множество других сортов, скрещенных с "ранеткой". Таких гибридов у Лисавенко выращено около тридцати тысяч... И ягодники сейчас тоже приживаются в колхозных и школьных садах, особенно выращенные из местных сортов: малина "вислуха", земляника "абориген алтайский", крыжовник "индустрия алтайская"... А новый сорт крыжовника - "мичуринец" - Лисавенко сам вывел.
      За эти годы около двух тысяч видов и сортов плодово-ягодных растений находилось на изучении на опытной станции. Один только вид черной смородины был собран из четырехсот мест - по всему Северному полушарию собирали эту смородину. А сколько вырастили сеянцев и саженцев, сколько разослали их по всему краю садоводам и юннатам - счету нет! Каждую весну и каждую осень просто рук не хватает рассылать - туда саженцы, туда семена. И яблони им нужны, и сливы нужны, и картошка нужна - лисавенковская, алтайская "алый глазок", - и овощи, и цветы!.. Все отсюда берут: здесь дадут надежные сорта и учтут, какой сорт именно для той местности пригоден, и научат, как сажать и как ухаживать, и поддержат при неудаче, и порадуются, если все будет хорошо.
      - Вы думаете, кто Михаила Афанасьевича сюда, на Алтай, прислал? сказала Нина, снова приняв важный вид. - Его сам Мичурин прислал! Мичурин сказал ему: надо победить суровую природу Сибири, надо сделать Алтай жемчужиной сибирского садоводства! Вот Михаил Афанасьевич и заложил здесь нашу станцию. А года через два поехал к Мичурину советоваться. Уж очень ему было трудно тогда - никто не верит, что на Алтае могут расти яблони, денег не дают... Да еще и смеются: "Какое на Алтае яблоко? Картошка - вот наше яблоко!" А Мичурин тогда нашего Михаила Афанасьевича и подбодрил. "Иди напролом, - сказал ему Мичурин, - умей стоять за свое дело!" Тогда Михаил Афанасьевич вернулся в свой Татанаковский лог да и взялся еще крепче за работу. Потом Мичурин о нем писал: "Лисавенко кладет начало истории алтайского садоводства". Вот какой человек наш Михаил Афанасьевич! Поняли?
      - Поняли, - кивнул головой Манжин.
      А Костя спросил:
      - Ведь у него орден есть?
      - Конечно, есть! - слегка пожав плечами, ответила Нина. - У него и орден Трудового Красного Знамени, и "Знак Почета", и медаль "За доблестный труд", и еще большая серебряная медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки! А ты как думал?
      Они бродили по всем склонам, тропкам и дорожкам сада. И еще много необыкновенных деревьев и кустов с неслыханными названиями увидели здесь ошеломленные юннаты: японскую таволгу, пенсильванский ясень, корейский кедр, крымскую сосну, бархатное дерево из дальневосточного Приморья...
      - А вот поглядите! - сказала Нина и подозвала ребят к невысоким, но очень густым кустам. - Угадайте, что это?
      - Если бы листья были, я бы узнал, - сказал Костя, - а когда одни почки...
      - И с листьями не узнал бы! - возразила Нина. - У вас на Катуни таких нет. Это черноплодная рябина!
      - Черная? - удивился Манжин.
      - Да, черная. Совсем черные ягоды. И очень крупные и сладкие. Только от них немножко во рту вяжет. Но варенье варить очень даже хорошо. А ягод на них бывает - просто ветки гнутся!
      Костя и Манжин снова переглянулись:
      - Нам бы, а?
      - Да, не мешало бы.
      Нина засмеялась:
      - Вам все не мешало бы! Возьмите да посадите - у нас саженцы есть.
      Тут Манжин тихонько толкнул Костю под локоть.
      - Кто это?
      По склону, между бесчисленными кустами чуть зеленеющей смородины, шел невысокий широкоплечий человек. Он шел не торопясь, приглядываясь к кустам. Около некоторых кустов останавливался, легонько трогая пушистые ветки.
      Нина, заметив устремленные на склон взгляды ребят, обернулась тоже и сразу вся как-то подобралась, серые глаза ее блеснули.
      - Это он!
      Костя перевел дух. Это он, это сам Михаил Афанасьевич Лисавенко идет по своему большому саду!
      Михаил Афанасьевич увидел ребят и неторопливо направился к ним. Ребята слегка оробели, Манжин незаметно попятился за спину товарища.
      - Гости? - спросил Лисавенко. - Юннаты?
      - Юннаты за саженцами приехали, - ответила Нина. - Я им сад показывала.
      Костя встретил взгляд Михаила Афанасьевича - молодые, задорные и чуть-чуть лукавые глаза улыбались ему сквозь большие очки. Косте сразу стало весело от этого взгляда. Он поспешно сдернул со своей головы кепку и, краснея, сказал:
      - Здравствуйте, Михаил Афанасьевич!
      - Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! - повторил Манжин из-за Костиного плеча и тоже снял шапку.
      - Здравствуйте, - ответил Михаил Афанасьевич. - За саженцами приехали? Что сажать будете?
      Манжин подтолкнул сзади Костю: отвечай ты! А Костя, ободренный ласковым голосом и деловым тоном Михаила Афанасьевича, уже без всякой робости ответил:
      - Яблони хотим посадить. И вишни надо бы. И вот еще, говорят, "виктория" хорошо приживается.
      - А где сажать будете?
      - На Катуни. Недалеко от Манжерока.
      - Хорошо. Надо сорта вам подобрать. Одни приехали?
      - Нет. Директор наш здесь. Он с Григорием Ивановичем пошел. За саженцами.
      - Нина, - обратился Михаил Афанасьевич к девушке, - скажите там, чтобы им получше деревца подобрали, посильнее. Юннаты ведь!
      Нина кивнула головой:
      - Хорошо.
      - А вам, юннаты, желаю успеха, - сказал Лисавенко, улыбаясь глазами сквозь очки. - Выращивайте сад. Осенью я к вам приеду, погляжу, как у вас дело идет, как сад растет.
      - Правда приедете? - спросил Костя.
      - Правда. Обязательно приеду.
      Михаил Афанасьевич простился с ребятами и пошел дальше по склону. Костя и Манжин глядели ему вслед, пока нежная зелень кустов и деревьев не заслонила его.
      - Ну, вы что окаменели? - засмеялась Нина. - Пойдемте саженцы выбирать!
      - Да-а... - протянул Манжин, надевая шапку. - Са-авсем простой человек! Са-авсем хороший!
      - Не приедет он к нам, - вздохнул Костя. - Если ко всем ездить...
      - Вот увидите - приедет! - возразила Нина. - Он юннатов любит. Кому-кому, а уж юннатам всегда самое лучшее даст. И приедет! Он и в Аносинскую школу ездил, и в Чергу. В Черге даже сам яблоньку посадил, "янтарку"!.. Вот увидите - приедет!
      - Манжин, - попросил Костя, - ты иди туда, на пункт, а я еще немножко похожу по саду. Мне хочется, однако, на эти яблони поближе посмотреть. А ты мне тогда покричишь... Ладно?
      - Ладно, - согласился Манжин.
      Нина и Манжин ушли, а Костя вернулся на тот склон, где длинными и стройными рядами стояли яблони. Птицы пели свои весенние песни. Откуда-то издалека доносились голоса рабочих, девичий смех... Но Косте казалось, что он совсем один в этом светлом, полном солнца и радости саду. Он бродил среди яблонь, еще совсем голых, влажных, с набухающими почками цветов.
      "А что здесь будет, однако, когда они зацветут? - подумал он. - Эх, посмотреть бы!"
      Вдруг в тихой, защищенной со всех сторон ложбинке, на самом горячем, солнечном припеке, он увидел чудо - раскидистое деревце, все белое, все розовое, благоухающее... Затаив дыхание Костя подошел к нему. Свежие, чистые цветы словно открывались ему навстречу, и среди них, нежно подсвечивая их белизну, топорщились еще не раскрывшиеся розовые бутоны. Деревце стояло торжественное и совсем неподвижное - ни одна веточка его не покачивалась, не дрожала, словно оно боялось уронить хоть один свой снежно-розовый лепесток.
      "Вот если бы Чечек увидела!.. - подумал Костя. - Ну и заплясала бы!"
      Он долго стоял перед яблоней, глядел на нее, вдыхал ее прохладный аромат...
      "У нас тоже будут цвести, - решил он. - Может, не нынче, может, не завтра, но яблони у нас цвести будут!"
      Мгновенно волшебное видение примерещилось ему: молчаливые зеленые конусы Алтайских гор и среди них бело-розовые сады, уходящие все дальше и дальше, все выше и выше в глубину высокогорных долин...
      И, словно клятву, он повторил сам себе:
      - Да. Будут!
      Издали долетел голос Манжина. Надо возвращаться!..
      ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ПЕРЕПРАВЕ
      Ночью расшумелась Катунь. Где-то в верховьях прошли сильные дожди, и Катунь разбушевалась.
      Утром к переправе раньше всех прибежали Чечек и Мая Вилисова: не едут ли из Горно-Алтайска? Не стоит ли машина на том берегу?
      - Чечек... Чечек... - вдруг растерянно сказала Мая, - посмотри-ка, а где же плот?
      Чечек живо обернулась:
      - Ой! А плота нет!..
      Плота не было. Только канат черной полоской висел над кипящей зеленовато-белой водой, и обрывок другого каната, на котором ходил плот, беспомощно качался над волнами.
      Из-под горы показался старый плотовщик, алтаец Василий. Чечек бросилась ему навстречу.
      - Дядя Василий, а где же плот? - закричала она. - Что такое - плот утонул?
      - Сорвало, - ответил Василий, не останавливаясь.
      Мая тоже подбежала к нему:
      - Как сорвало? Когда?
      - Ночью. Катунь разыгралась, плот сорвало.
      - А как же теперь, дядя Василий? Ведь сегодня Анатолий Яковлич и наши ребята из Горно-Алтайска приедут! Что ж им теперь - на том берегу жить?
      - Зачем на том берегу жить? - флегматично отвечал плотовщик. - Плот у Манжерока застрял, притащим.
      - Когда притащите?
      - Как придется. Через дня три, четыре, пять притащим.
      - А наши все на той стороне жить будут?
      - Пусть живут. Много новостей наберут. Будут нам рассказывать...
      Когда какой-нибудь пассажир возвращался издалека, плотовщик Василий, не выпуская трубки изо рта и глядя куда-то в сторону, в первую очередь спрашивал:
      - Табыш-бар ба? (Новости есть?)
      Старик делал вид, что ему это вовсе не интересно, а спрашивает он только из вежливости, однако все в округе знали, что плотовщик Василий до страсти любит всякие новости.
      - Ой, Чечек! - шепнула Мая, волнуясь. - Он, может, нарочно и плот упустил, чтобы они там побольше новостей набрали! А они вот сейчас приедут, сад привезут - что тогда делать?
      - Скорей! - крикнула Чечек. - Скорей Марфе Петровне скажем! Ай-яй! Что нам делать? Все яблоньки на том берегу останутся и совсем завянут!
      Было воскресенье, но ребята уже сновали около школы, собирались кучками, сидели на крылечке, копались в саду - подравнивали ямки, тесали колышки для саженцев... И то один, то другой взбирались на зеленый выступ Чейнеш-Кая и смотрели на тот берег Катуни - не видать ли там машины? хотя Марфа Петровна сказала, что раньше полудня из Горно-Алтайска ни за что не приедут.
      Марфа Петровна жила в маленькой белой хатке в глубине школьного двора. Чечек и Мая Вилисова, запыхавшись, влетели во двор, и сразу от двух слов - "Плот сорвало!" - исчезло тихое спокойствие ожидания.
      Ребята бросили свои дела и гурьбой помчались на переправу. Выбежала из своей хатки Марфа Петровна и, низко покрывшись платком, тоже поспешила на берег. Прибежала Настенька, старшая пионервожатая. Прибежала молоденькая учительница естествознания Анна Михайловна.
      И все стояли на берегу, глядели на мокнущий в воде обрывок каната, на искристую, пенистую реку, шумящую перед ними...
      - Лодку бы... - сказал кто-то.
      - Лодку?.. А где взять?
      - Надо бы нам лодку себе сделать...
      - Надо бы! Да ведь сразу-то не сделаешь.
      - Лодка в Аскате есть! - вспомнила Анна Михайловна.
      - А в Бийске даже пароходы есть... - добавил физрук Григорий Трофимович, который стоял на пригорке, засунув руки в карманы.
      Анна Михайловна покраснела, но Марфа Петровна вступилась за нее:
      - Ну, Аскат немножко поближе, чем Бийск, - сказала она, - но, конечно, тоже далеко - километра три...
      К Марфе Петровне подошел Федя Шумилин из седьмого класса - сильный, коренастый парнишка.
      - Марфа Петровна, если сбегать в Аскат, нам лодку дадут?
      - Попросим, так дадут. Но ведь ее же на плечах нести нужно - разве наша река против течения пустит? Конечно, если ребята какие посильнее соберутся, то и притащить можно. А где мягко - можно волоком...
      - Пойдем да и принесем! - сказал Федя. - А что, ребята?
      - Конечно, принесем! - отозвалось сразу несколько голосов. - Три километра - да что ж такого? Идем, ребята! Идем скорее, а то вдруг да наши приедут!
      За лодкой идти вызвалось сразу человек пятнадцать. Но отобрали шестерых, самых крепких. И они тут же отправились тропочкой по берегу Катуни в Аскат...
      Много волнений было в этот день. Школьники то бежали на переправу узнать - не пришла ли машина? То лезли на гору посмотреть - не несут ли лодку из Аската? То снова хватали заступы - кому-то показалось, что ямки неровные. То пересчитывали колышки и тесали новые - а вдруг какой-нибудь сломается!
      Солнце поднималось к полудню. Техничка Христина пришла звать интернатских обедать. Никто не хотел идти. Но Марфа Петровна прикрикнула на них, и все интернатские - и ребята и девочки из дальних деревень, живущие при школе, - вынуждены были бежать в интернат.
      - А где Чечек? - оглядываясь, спросила Мая. - Девочки, вы не видали Чечек?
      - Наверно, вперед убежала, - сказала Королькова.
      А Чечек в это время с уступа на уступ карабкалась на каменистую стену Чейнеш-Кая. Если пойти к Гремучему, тогда переправу видно, а тропку из Аската не видно. Но если взобраться на камень за садом, то тропку видно, но переправа скроется за крышами.
      Чечек добралась до первой березки, которая приютилась на зеленом выступе огромной скалы, и уселась здесь, обхватив рукой белый ствол. Уселась и улыбнулась: вот отсюда и тропочка видна и переправа!
      "Бурундук!" - вспомнилось Чечек. - Вот бы сейчас поглядел на меня наверно, опять сказал бы: "Эх, бурундук!" Она улыбнулась.
      Тоненькие ручейки бежали в каменистых морщинах Чейнеш-Кая. Над головой высоко-высоко, одна над другой, росли березы. Мышиный горошек развевал над камнями свои кружевные листочки. Прямо перед глазами девочки пробивалась из-под камня маленькая стародубка и словно заглядывала ей в лицо своим птичьим глазком. Прижавшись щекой к прохладной атласной коре березы, Чечек тоненько запела:
      Я сижу на зеленой траве,
      А травка растет на камнях.
      Скоро приедет Кенскин,
      Яблони нам привезет.
      Машина бежит по шоссе,
      Бежит, как железный конь.
      Машина везет нам сад,
      Яблоньки нам везет и везет...
      Полный кузов яблонек нам везет,
      Машине весело их везти.
      Полный кузов яблонек нам везет,
      Полный кузов белых цветов!..
      Чечек не спускала глаз с шоссе, которое лежало на той стороне реки. На шоссе было пусто и тихо.
      Но, взглянув на тропочку из Аската, она уловила какое-то движение среди кустов. Чечек приподнялась и, держась за березу, вся вытянулась в ту сторону. Да, там идут!.. Через минуту она уже, торопливо скользя, срываясь и обдирая коленки, спускалась вниз. Между кустами мелькнул голубой борт аскатской лодки.
      Лодку протащили прямо к переправе. Ребята, раскрасневшиеся, веселые, вытирая пот, рассказывали, как они тащили лодку: где мягко - волоком, где каменисто - на плечах. А один раз на подмытом берегу вдруг заскользили да и упали и лодку уронили прямо в реку, но вовремя схватили, а то озорная Катунь ее сразу утащила бы неизвестно куда.
      Скоро вся школа была на берегу, у переправы: школьники, учителя, технички. Пришел даже старенький учитель математики Захар Петрович. Алеша Репейников, который, с тех пор как привезли кроликов, только и делал, что сидел перед ними на корточках и разговаривал с ними, кормил, чистил им клетки или, упустив, ловил их, прибежал тоже. Живой и нетерпеливый, он не мог сидеть спокойно: бегал по берегу, влезал на крышу Васильевой будки, чтобы поскорее увидеть машину.
      - Идет! Идет! - вдруг крикнул Алеша и кубарем скатился с крыши.
      Все вскочили. На шоссе действительно показалась машина, но она не замедлила ход и не остановилась, а прошла дальше своей дорогой. Чужая. Все снова расселись на берегу, и Алеша вновь полез на крышу. И опять сидели, тихо переговаривались и прислушивались, стараясь сквозь плеск реки услышать шум мотора.
      На этот раз первой услышала машину Чечек. Она встала и замерла, подняв руку. И тут же закричала:
      - Идет! Идет! Идет!
      На той стороне снова появилась машина. На этот раз она не промчалась дальше, а остановилась. И снова все вскочили.
      Ребята замахали руками, и дружный крик раздался над Катунью:
      - Ура-а! Ура-а! Сад приехал!
      Коренастый Федя Шумилин тотчас принялся сталкивать на воду лодку. Товарищи помогали ему. Андрей Киргизов и Ваня Петухов взялись за весла, Федя сел к рулю... Лодка завиляла, не слушаясь руля, и Федя напрягал все свои силы, чтобы справиться с нею.
      Вдруг с берега раздался сердитый окрик:
      - Стойте! Стойте! Разве так управляют? Я сам! - И Григорий Трофимович крупными прыжками сбежал вниз, к воде. - Куда отправились без меня? Почему не позвали? Да вы разве сдержите? С ума сошли!
      Он бросился к лодке и, прошлепав прямо по воде в своих желтых ботинках, перевалился через борт и схватился за руль. Лодка сразу выправилась, словно норовистая лошадь, почуявшая руку хозяина, и, качаясь на кипучих волнах, медленно тронулась через реку.
      ЭТОТ ДЕНЬ БУДЕТ ПРАЗДНИКОМ!
      У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса:
      - Анатолий Яковлевич, а я так сажаю?
      - Анатолий Яковлевич, а это какой сорт - "ранетка"?
      - Анатолий Яковлевич, а "пепин-шафрановый" - какое яблоко?
      - А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!..
      Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку. Показывал, как надо сажать, как расправлять корешки, как привязывать колышки... и тут же объяснял, что "пепин-шафрановый" - яблоко очень красивое, глянцевитое, а что вот эти саженцы - "Ермак - покоритель Сибири" - это яблоко очень хорошее в лежке, а вот эти саженцы - "китайка": она совсем не боится мороза и крепка на ветках.
      Вокруг Настеньки, которая раздавала саженцы, толпились ребята:
      - Настенька, мне "пурпуровую ранетку" дай, у нее яблочки красные!
      - Мне "пепин-шафрановый"!
      - А мне "Ермака", "Ермака"!
      - А мне разных - и "Ермака", и "ранетку", и "янтарную"!..
      Школьники совсем забыли, что такое усталость. Они бережно разбирали яблоньки, разминали руками землю у корней, привязывали к свежим колышкам тоненькие, шаткие деревца.
      Кроме яблонек, Анатолий Яковлевич привез из Горно-Алтайска несколько десятков смородиновых кустов и несколько сотен кустиков клубники "виктория". Все это тоже надо было немедленно сажать, пока не засохли корни...
      Вместе со школьниками работали и учителя: и Марфа Петровна, и Анна Михайловна, и старенький учитель математики, и Григорий Трофимович...
      Говор и смех весь день не умолкали под горой. И никто не замечал, что Чечек, чем-то очень огорченная, молча и без радости сажает свои яблоньки.
      Но Костя заметил это:
      - Что, бурундук, устала?
      - Вот ишо! - сердито ответила Чечек.
      - Не "ишо", а "еще"!
      - Ишо!
      - Вот так - заупрямилась! Устала, так отдохни. А злиться нечего, однако.
      Костя ушел. Чечек проводила его мрачным взглядом и принялась расправлять корешки своей четвертой яблоньки: у каждого ученика было их по четыре. Чечек осторожно присыпала корешки землей, пока Мая держала колышек, и потом долго и ласково своими теплыми руками приминала землю вокруг саженца. Но тонкие черные брови ее по-прежнему хмурились и пухлые губы выражали обиду.
      Сумерки застали школьников в саду. Огромная задумчивая Чейнеш-Кая со своим мохнатым венком на вершине словно устала целый день глядеть на эту суету: она погасила на себе все краски - лиловые и оранжевые оттенки камней, зелень трав, белизну берез - и накрыла сад своей голубой тенью. Но это не помогло. Долго еще перекликались голоса, гремели ведра - ребята бегали за водой на Катунь и поливали саженцы.
      Ведер в школе оказалось мало - на всех не хватало. Чечек, видя, что ей ведра не дождаться, побежала в деревню, к Костиной матери, и попросила у нее бадеечку. Оттуда она сразу прошла на реку, зачерпнула воды; рассеянно поднимаясь по тропочке к саду, шла и плескала воду, шла и плескала, обливая свое пестрое, с красными цветочками платье.
      Чечек подошла к своим яблонькам, приподняла бадейку, чтобы полить их. Вдруг какой-то зверек шмыгнул у нее из-под ног в густой куст боярышника.
      - Ай! - крикнула Чечек и с размаху поставила на землю бадейку. - Кто это?
      В сад с громким криком неожиданно вбежал сынишка Анатолия Яковлевича, маленький Сашка.
      - Алеша! Алеша! - закричал он что есть мочи. - Скорей! Твои кролики убежали!
      Алеша Репейников бросился из сада.
      - Тише! Тише! - кричали на него со всех сторон. - Яблоньки - гляди! Налетишь - сломаешь!
      Алеша ничего не слышал. Он ринулся в сарай, где стояли кроличьи клетки. Одна была приоткрыта: кролик перегрыз веревочку на дверце и убежал. А за ним убежали и еще три.
      Алеша в отчаянии оглянулся кругом. Одного он увидел сразу - кролик жевал травку у садовой изгороди и пошевеливал длинными ушами. Он был очень доволен, что может побегать в вечерней прохладе по росистой траве. Алеша подкрался к нему и, с размаху упав на землю, схватил кролика, запер в клетку и побежал в сад:
      - Ребята, еще три кролика бегают! Ловить надо!
      - Ай, они все наши яблоньки погрызут! - завопили девочки. - Они все яблоньки попортят!
      И со всех сторон посыпались на Алешу упреки:
      - Вечно у него кролики убегают!
      - Кроликовод тоже!
      - Только их кормит да гладит, а углядеть не может!..
      Кролики шмыгали по саду то тут, то там. Ребята гонялись за ними, кричали и еще больше пугали их. Не обошлось без несчастья: неуклюжий Андрей Колосков упал и сломал яблоньку Катеньки Киргизовой. Катенька старалась поставить сломанную верхушку, но верхушка падала, и Катенька громко плакала:
      - Мою самую дорогую, пепиновую-шафрановую, сломали!
      Двух кроликов поймали, а третьего нигде не могли найти. Алеша ходил по саду, заглядывал под каждый кустик и у всех спрашивал:
      - Тут не пробегал? Не видели?
      - А я знаю, где кролик сидит, - тихонько сказала Чечек Мае Вилисовой.
      - Где? - живо спросила Мая.
      Чечек кивнула на куст боярышника:
      - Там притаился.
      - Что же ты молчишь? - удивилась Мая и тотчас закричала: - Алешка, сюда! Он здесь притаился!
      Куст окружили, и Алеша схватил кролика.
      - Теперь все, - сказал он. - Уж попались, так теперь из моих рук не вырвутся!
      Ребята вокруг засмеялись:
      - Да сколько раз в твои руки попадались, а то и дело по улице бегают!..
      Вечер темнел. Небо гасло за спиной Чейнеш-Кая. Ребята медленно, не торопясь пошли из сада, очень усталые и очень веселые. Все было посажено, все было полито - пусть приживается!
      - Этот день для нас очень большой, - сказал на прощание Анатолий Яковлевич. - Мы заложили сад, первый сад в нашей округе! Давайте запомним это число - двадцать седьмое апреля!
      - И пусть это будет наш юннатский праздник, - подхватила Марфа Петровна, - праздник сада! И в будущем мы каждый год будем праздновать этот день!
      - И не учиться? - крикнул Семушка из шестого класса, известный ленивец.
      Все засмеялись.
      - А Семушке только бы не учиться!
      - Нет, учиться все-таки будем, Семушка, - с улыбкой ответил Анатолий Яковлевич, - но будем в этот день делать юннатские доклады, будем отмечать наши юннатские успехи и производить новые посадки... Постепенно и в колхозе сад заложим, и у каждого двора яблонь насажаем, и в полях лесозащитные полосы вырастим... Да, столько еще у нас с вами работы и радостей, ребята, что и жизни нашей, пожалуй, не хватит!
      Чечек побежала к Евдокии Ивановне, понесла бадеечку. Желтый Кобас попрыгал вокруг нее, похватал за платье, но Чечек только отмахнулась от него:
      - Ну тебя, Кобас! Не лезь ко мне, а то стукну!
      - Входи, входи, Чечек! - ласково встретила ее Евдокия Ивановна, принимая бадейку. - Сейчас свет зажгу. Наших-то мужиков еще дома нету.
      Чечек молча уселась на лавке.
      - Ты что невеселая, или устала? - спросила Евдокия Ивановна.
      Она щелкнула выключателем, и мягкий свет озарил ее розовое улыбчивое лицо и светло-русые колечки волос, вьющихся около ушей.
      - Я не устала, я же не устала! - ответила Чечек. - И Кенскин думает, что я устала! И еще думает, что я злюсь. А конечно, злюсь, когда обманывают! - У Чечек задрожал голос, и она сердито насупилась.
      - Э, вот как? Обманывают? - удивилась Евдокия Ивановна. - А кто же это обманывает тебя, Чечек?
      - Все, все! И Анатолий Яковлич и Кенскин!
      - И Константин? Ну подожди, мы ему сейчас зададим жару, пускай только придет!
      - А я уже пришел, - отозвался Костя из кухни. Он вошел в горницу и чуть-чуть удивленно посмотрел на Чечек. - А за что же это мне жару, однако?
      - За что! - крикнула Чечек. - А за то, чтобы не обманывал!
      - Чтобы не обманывал?..
      - Ну да! А как будто не знает! Притворяются все! Сказали - яблоньки будем сажать, а сами...
      Чечек вдруг громко заплакала, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонями. Костя поглядел на Чечек, поглядел на мать - и снова на Чечек:
      - Ну, что же? Сказали - будем сажать яблоньки, так и посадили!..
      - А, посадили! А какие же это яблоньки? Ты думаешь, я не знаю, какие яблоньки бывают. Яблоньки все в белых цветах и в розовых - все в цветах. Я же думала: полная машина белых цветов, а это какие-то прутики. На них даже листьев и то нету! Думаешь, если я из тайги приехала, то и не знаю ничего? А я вот знаю!
      Костя усмехнулся:
      - Вот так, покричи еще. А я пока пойду руки вымою. - И он пошел в сени к рукомойнику.
      Мать засмеялась.
      - Ох, Чечек! - сказала она со смехом. - Ох, бедняжка! Да кто же тебе сказал, что яблоньки сразу цветут?
      - Все говорили! И девочки наши говорили, что у яблонек розовые и белые цветы. Да я и на картинке видела... А они - вон какие!
      - Да у этих тоже будут цветы - не сразу же! Ведь эти прутики еще не яблоньки, они еще яблоневые детки!
      Чечек посмотрела на нее мокрыми черными глазами:
      - А тогда почем они знают, что это яблоньки? А может, это осины какие-нибудь?
      - Так ведь их же у Лисавенко из яблочного зернышка выращивали. А из яблочного зернышка осина вырастет разве?
      Евдокия Ивановна рассмеялась, Чечек улыбнулась тоже. А когда Костя, умывшись, вошел в горницу, она соскочила с лавки ему навстречу.
      - Кенскин, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, - ты скажи только говори правду! - ты мне скажи: а наши яблоньки все-таки будут цвести белыми цветами? Ну когда-нибудь будут?