Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

      И каждую не додаивала до конца, оставляя молоко телятам. А телята только и ждали, чтобы их подпустили к коровам пососать молока... Негромкий говор, негромкий смех слышался в стане. А кругом, на горах, лежала глубокая тишина...
      Маленькая соседская девочка, черноглазая Чоо-Чой, увидела Чечек:
      - Чечек приехала!
      - Приехала! - весело сказала Чечек. - А где ваша Ардинэ, дома?
      - Ардинэ далеко, на покосе. Там ночуют. А Нуклай и Колька Манеев вот тут, недалеко, сено сгребают. Вот они едут домой.
      От тайги по долине к аилам шли рабочие с косами на плечах. Верхом на лошадях, впряженных в деревянные волокуши, подъезжали мальчишки. Один, совсем маленький, еле видный из-за лошадиной головы, помахивал кнутом и что-то пел.
      - Это Чот, Тызыякова сын! - улыбнулась Чоо-Чой. - Вот лошадей любит ни за что не стащишь с лошади!
      Быстро темнело. Засветились ясные, тихие звезды и повисли над конусами гор. Маленькие ребятишки бегали по луговине, играли с маленькими белыми щенятами. Щенята догоняли их и хватали за пятки, и ребятишки громко смеялись.
      - Пойдем и мы с ними побегаем! - сказала Чечек. - Какие щеночки хорошенькие!
      Чечек бегала и играла с ребятишками, пока совсем не погасло небо. Тогда она вернулась в бабушкин аил. Коровы уже лежали около аила и дремотно жевали жвачку. А телята, все три привязанные к одному столбику, вбитому в землю, спали, прижавшись друг к другу.
      Бабушка Тарынчак вышла, постояла около аила:
      - Горы спят. Тайга спит. Люди тожу уснут скоро. Только звезды будут глядеть всю ночь ясными глазами.
      - Бабушка, я давно у тебя не была, - сказала Чечек, когда они обе улеглись спать на козлиных шкурах. - Расскажи мне еще что-нибудь. Расскажи про злого Эрлика, про Сартак-Пая расскажи. И как ты молодая была... И как шаманы были... Про все расскажи!
      Бабушка Тарынчак только того и ждала. Она многое могла рассказать, лишь бы кто-нибудь слушал. Старик ее, дед Торбогош, всегда в тайге с табунами, а бабушка Тарынчак досыта намолчалась в долгие одинокие ночи...
      В аиле теплая, пропахшая дымом и крепкими ароматами трав тишина. Тишина и за черными покатыми стенами аила - во всем мире... Еще жарко тлеют и мерцают угли в очаге, и сонные оранжевые отсветы бродят по стропилам, освещают бабушкино коричневое лицо, и косы ее - черные с сединой, и блестящие белые раковины, вплетенные в эти косы для красоты.
      Бабушка поднялась, чтобы зажечь трубку, да так и осталась сидеть у огня.
      - Много сразу вопросов задала, - сказала она, - и про то, и про другое... Если про Сартак-Пая, старого богатыря, начать рассказывать... да про других богатырей начать рассказывать, то и ночи не хватит.
      А потом подумала немножко и начала:
      - Молодые теперь ничего не знают... Ходят по горам и не знают, что многие наши горы - это не горы. Это богатыри алтайские превратились в камень...
      - Как это? - удивилась Чечек. - А нам в школе говорили...
      - Ну, а раз говорили, тогда что же я расскажу? Ты уже все знаешь!
      - Нет, нет, бабушка! - спохватилась Чечек. - Что в школе говорили знаю, а что ты расскажешь - ничего не знаю! Расскажи, бабушка!
      Бабушка Тарынчак помолчала немножко и начала снова:
      - Давным-давно был на земле большой потоп, затопил все долины, все горы, всю землю. А после этого потопа земля потеряла свою твердость, мягкая стала и больше не могла держать богатырей на себе. И стали те богатыри горами - стоят на одном месте, землю не тревожат...
      - Все наши горы, бабушка? - спросила Чечек с любопытством.
      - Нет, не все, - ответила бабушка, - а вот есть горы: Казырган-гора есть, Казере-даг гора есть. Это два брата были, два богатыря - Казырган и Казере-даг. Поссорились эти братья и разошлись. Мать хотела их помирить, просила, уговаривала. Не захотели они помириться! Тогда мать рассердилась и закляла их тяжелым заклятьем. "Будьте же вы горами!" - сказала мать. Богатыри и превратились в горы. И сейчас стоят: Казырган на реке Абакане, а Казере-даг на реке Кемчине. Казырган-гора очень сердитая. Охотнику не надо ночевать на этой горе. Иногда Туу-Эззи Казырган выходит наверх и страшно хохочет ночью. Если человек услышит - скоро помрет...
      Бабушка Тарынчак замолчала, попыхивая трубкой. Чечек было и страшно и хорошо.
      - Бабушка, еще!.. - попросила она, поближе подвигаясь к огню.
      - А еще есть гора Ак-Кая. И это не гора. Это кам* стоит. Жили два кама - Ак-Кая-старший и Ак-Кая-младший. Младшего позвали шаманить к больному. Он хорошо шаманил - облегчил болезнь. И за это подарили ему белый суконный халат. А старший Ак-Кая позавидовал. Сильный он был, раскаленное железо без молота ковал: одной рукой держит, а другой рукой кулаком бьет. Вот этот старший Ак-Кая позавидовал младшему и превратил его в гору. Так он и стоит теперь на реке Кондоме - Ак-Кая, Белый камень.
      _______________
      * К а м - шаман.
      - Бабушка, а еще?..
      - Да мало ли их! Вот на реке Мрасе скалы стоят. Все из песчаника да из гальки. Будто столбы стоят. А это не столбы, это тоже богатыри. Зовут эти скалы Улуг-Таг. Одна скала выше всех - Карол-Чук, Караульщик... Вот еще на реке Кыйныг-Зу стоит гора Кылан, а на другой стороне реки, на утесе, - семь гребней. Кылан была вдова, у нее было семь дочерей. Один богатырь посватался, хотел взять у нее одну дочку. А Кылан не отдала. Тогда богатырь всех дочерей забрал себе. Так они и стоят теперь на берегах Кыйныг-Зу и смотрят друг на друга через реку...
      И еще о многих горах рассказывала бабушка: о Мус-Таге - Ледяной горе, о горе Абоган, о горе Бобырган... И после каждого рассказа поглядывала на Чечек - не спит ли? Но черные глаза Чечек блестели, как спелая черемуха, облитая дождем.
      - Еще, еще, бабушка!
      И еще одну историю поведала бабушка Тарынчак - о богатыре горы Катунь:
      - ...Где-то на берегу Кондомы стоит гора Катунь. Большая гора, а наверху у нее каменный утес. Здесь, под этой горой, родился один алтайский богатырь. Страшная сила была у этого богатыря. Еще мальчиком, как станет играть с ребятишками, за руку схватит - рука прочь, за голову схватит голова прочь... Медведей руками разрывал! Отец, бывало, велит ему загнать корову, а он ее схватит в охапку и принесет домой. Дров нужно - вырвет огромную сосну с корнями и бежит, несет ее на плече. А было всего ему десять лет.
      Сила его год от году возрастала. Но стали и родители и соседи замечать, что ума у него не хватает. А сила без ума - дело страшное. И задумали соседи и родители вместе с ними эту безумную силу порешить. Шесть недель на утесе Катуни калили они на костре большой камень. А потом отец сказал сыну: "Ну, милый сын, пойди встань на берегу реки и смотри на утес: мы оттуда будем гнать красного оленя, а ты его хватай и держи до моего прихода". И вот летит раскаленный камень с горы, а богатырь его хватает. Камень жжет его богатырское сердце, но он говорит: "Пусть всего меня ты изожжешь, а уж я тебя не выпущу, пока не придет батюшка!" И не выпустил. Но сжег свое сердце и умер... Спишь, Чечек?..
      Но Чечек поднялась, встала на колени. В глазах ее забегали слезинки, и отблески огня раздробились в зрачках.
      - Ой, бабушка, бабушка, - сказала она, - и неужели им было его не жалко?
      - Может, и жалко было... - задумчиво ответила бабушка Тарынчак. - Да что же делать: боялись его! Может, потому теперь и воет гора Катунь... Молчит, молчит - да и завоет. А кто говорит, что это она воет перед дождем...
      Бабушка Тарынчак докурила трубку, выбила золу и сказала:
      - Хватит на сегодня, спать надо. Месяц од-дай* - большой месяц. Дни долгие, ночи короткие.
      _______________
      * О д-д а й - июль.
      И правда: не успел костер погаснуть как следует, а уже сверху, в дымовое отверстие, засквозила неясная голубизна и птичий голос чирикнул что-то.
      Чечек улеглась поудобнее, вытерла глаза и уснула.
      НА ПОКОСЕ
      Утром Чечек разбудила маленькая веселая Чоо-Чой:
      - Ты все спишь? На покос пойдем? Нуклай уже приехал завтракать - с зари косил! Наша Ардинэ пришла!
      - Эртэ баскан кижи - эки казан ичер (ранняя птичка клюв прочищает поздняя глаза продирает), - сказала бабушка Тарынчак.
      Она возилась около очага, делала лепешки - сырчики - и клала их в дым, на железную решетку над очагом.
      Чечек вскочила:
      - Ардинэ пришла!.. Бабушка, где умыться?
      - А что, каждый день умываться надо? - сказала бабушка Тарынчак. Ведь вот вы с дедом какие! Только бы и плескались в воде! Много мыться будешь - счастье свое смоешь. Мы в старину, бывало, никогда не умывались, счастье берегли.
      - Значит, ты, бабушка, очень счастливая была?
      Бабушка Тарынчак вздохнула и не ответила.
      - Нет, ты, бабушка, все-таки скажи: значит, ты очень счастливая была?
      Но бабушка только отмахнулась от нее:
      - Иди, иди! Вот Чоо-Чой тебе польет.
      Вода из родника была чистая и холодная. Чечек умывалась, брызгалась, смеялась. Чоо-Чой плеснула Чечек последний раз в пригоршни, а остаток воды вылила ей на голову. Тогда Чечек мокрыми руками умыла Чоо-Чой. Чоо-Чой вырвалась, побежала. Чечек погналась за ней. Крики, смех поднялись на луговине.
      - Подожди, подожди! - кричала Чечек. - Вот я сейчас вытрусь да поймаю тебя!..
      - Вытрись сначала! - отвечала Чоо-Чой.
      - И ты вытрись.
      А пока бегали - обе высохли. От холодной воды, от свежего утра, от беготни и смеха Чечек жарко разрумянилась.
      И бабушка Тарынчак сказала про себя, поглядывая на нее: "Цветок! Цветочек! Мы, бывало, в старину боялись умываться, боялись счастье смыть. А где оно было, счастье? Его не было..."
      И может, вспомнилась в эту минуту бабушке Тарынчак ее молодость. Что такое была она? Разве человек? Как вышла замуж, как надела чегедек, так ни на один день и не сняла его... Работа, нужда, голод... Муж - у бая пастух, байские стада пас и всегда был в долгу у бая... А когда же было счастье?..
      И снова повторила про себя: "Не было его... не было..."
      После завтрака Чечек убежала с ребятишками на покос.
      Много трав расцвело в июльских долинах. Распушила розовые шапочки душица. Пижма - полевая рябина - подставила солнцу свои желтые плоские цветы-пуговицы. Буковица высоко подняла четырехгранный шерстистый стебель с розовым колосом наверху. Неистовой синевой светились дельфиниумы. И чемерица, жесткая, неласковая трава, красовалась нынче белыми звездочками, собранными в густую кисть.
      Щедрая роса лежала на травах по утрам. И тогда выходили в долину косилки, и травы ложились ровными рядами по отлогим склонам. Сначала свежие, зеленые, тяжелые, а потом светлеющие под жарким солнцем, они золотились, становились легкими и ломкими.
      Такие вот золотисто-зеленые ряды увидела Чечек, когда прибежала в долину. Эти ряды поднимались высоко-высоко по склонам, они разлиновали все окрестные горы до самого подножия тайги, растущей на вершинах.
      Все люди, жившие в стане, пришли на покос. Зашелестели под граблями длинные подсыхающие травы. Женщины и ребятишки уходили все выше и выше, разбивая скощенные ряды.
      Старый рабочий Устин готовил место для стога - под крутым увалом, под густыми лиственницами.
      Солнце пригревало. Июль вдруг взялся за силу и словно хотел наверстать упущенное: и землю прогреть, и хлеба подрастить, и сено высушить. Чечек давно уже сняла свою шапочку с малиновой кисточкой и повесила на мохнатую лапу лиственницы. Лоб и без шапки был мокрый, и гладкие волосы стали влажными на висках.
      Ардинэ, старшая сестра Чоо-Чой, давняя подружка Чечек - они вместе учились в начальной школе, - шла рядом с ней. Они ворошили сено, а разговор у них не умолкал - столько надо было рассказать друг другу!
      Ардинэ спрашивала про школу - про ту школу, что стоит на берегу Катуни:
      - Чечек, а там все русские?
      - Почему же все русские? Нет, не все. И русские и алтайцы!
      - А может, они смеются над алтайцами, что мы плохо по-русски говорим?..
      Чечек усмехнулась:
      - Ой, что ты, Ардинэ! Никогда не смеются! Что, Кенскин будет смеяться надо мной?..
      Голубоглазое спокойное и немножко суровое лицо старшего друга возникло перед ней и улыбнулось ей краешком рта... И Чечек словно услышала его голос: "Эх ты, бурундук!"
      - И кто еще будет смеяться? Мая?.. Она хоть и белая, как кок-чечек*, да ведь алтайка тоже. Лида Королькова, подруга моя?.. Что ты! Даже Алешка Репейников, хоть и вредный, а разве будет смеяться? Что ты! Что ты, Ардинэ! Да ведь мы же пионеры - и мы и русские, - все пионеры! Что ты, Ардинэ, что ты!
      _______________
      * К о к-ч е ч е к - белый цветок.
      - Тебе хорошо, - задумчиво сказала Ардинэ, - а у нас маленькие ребятишки дома... Мать мало трудодней заработает, если я уйду...
      Чечек даже остановилась с граблями в руках:
      - О Ардинэ! А детский сад на что? Что ты! Пускай мать сходит к директору. У нас же детский сад есть.
      - Попрошу, - согласилась Ардинэ, - к нашей учительнице схожу. Ты помнишь нашу Аллу Всеволодовну?
      - А как же! Алла Всеволодовна добрая.
      - К ней схожу - пусть с моей матерью поговорит... А осенью я с тобой на Катунь поеду.
      - Ай, было бы хорошо! - закричала Чечек. - Ай, весело было бы! Вместе стали бы яблони выращивать, прививать научились бы и в сортах разбираться... А сажать я уже умею - я уже сажала! Ой, как-то, как-то они там, мои милые яблоньки, мои дорогие, мои тоненькие?..
      И Чечек вдруг всеми силами души захотелось очутиться на берегу Катуни, вбежать в школьный сад и посмотреть на свои яблоньки - целы ли? Не сломал ли кто? Не напала ли на них тля? И сколько на них новых листиков распустилось?..
      - Их там берегут наши ребята, которые в том колхозе живут, - сказала она. - Они обязательно их берегут... - И, вспомнив "тот колхоз", добавила: - А знаешь, Ардинэ, там все в избах живут. Там все в деревянных избах живут: и русские и алтайцы. А наших аилов даже не строят совсем.
      - У нас в бригаде тоже будут избы строить, - сказала Ардинэ, - лес возят... Баню уже построили. А что, Чечек, в избе хорошо жить?
      - Никогда не буду в избе жить! - вдруг крикнула Чоо-Чой. - Там пол мыть надо!
      - Э, поживешь немножко, так обратно в аил не пойдешь, - ответила Чечек. - И ты, ленивая Чоо-Чойка, березовая чашечка*, тоже вымоешь пол да скажешь: "Вот как в моем чистом доме хорошо!"
      _______________
      * Ч о о-Ч о й - по-алтайски маленькая деревянная чашечка.
      Вольные запахи шли по долинам - пахло сеном, пахло разогретой хвоей, и с соседнего поля вместе с гулом трактора доносился запах бензина и свежевспаханной земли.
      Чечек слышала, как соседки спрашивали бабушку Тарынчак:
      - Гостья у тебя? Внучка?
      - Внучка, - отвечала бабушка, - бедовая внучка! В русской школе учится. Книги читает - какую хочешь русскую книгу прочтет!.. А песни какие знает, послушайте-ка! Да еще хочет по всему нашему Алтаю садовые яблони сажать.
      - Какие садовые яблони?
      - Не знаю... Говорит, большие яблоки на них растут.
      - Ишь ты! Вот бедовая внучка!..
      Тихие, знойные, медленные протекали часы. Говор постепенно примолк. Чечек уже набила мозоль на ладони, а смуглая Ардинэ то и дело останавливалась, сдвигала свою шапочку на макушку и вытирала лоб.
      - Да сними, сними ты ее! - сказала Чечек. - Что ты, бабушка Тарынчак, что ли? Это она привыкла, а тебе зачем привыкать?..
      Ардинэ сняла свою шапочку и тоже повесила на ветку.
      Колька Манеев, который не боялся подставлять солнцу свою белую вихрастую голову, остановился передохнуть, поглядел вниз с верхнего уступа и увидел шапки.
      - Эй, Чот, Чот, гляди, какие птицы на ветках сидят! Вот одна недалеко, а другая - внизу, с малиновым хвостом. А ну-ка, пойди поймай!
      Но маленький Чот, собиравший в кустах ягоды, посмотрел на "птиц" и небрежно усмехнулся:
      - Сам поймай. А я пойду лошадей ловить - надо волокушу тянуть... - И закричал куда-то в тайгу: - Эй, Василь! За лошадьми пора!..
      Из лесу выбежал маленький, крепкий и загорелый, как кедровый орех, Василь.
      - Эй! - отозвался он. - Иду!
      И они оба, ловко соскочив с зеленого уступа горы, побежали вниз по долине.
      - Куда вы? - закричала Чечек. - Вас лошади затопчут.
      Мальчишки даже не оглянулись, а Ардинэ засмеялась:
      - "Затопчут"! Да их все лошади знают! У нас ребятишки как сядут на лошадь, так будто прилипнут!
      - У нас тоже, - согласилась Чечек, - все мальчишки... тоже как прилипнут!
      - Да и я тоже - как прилипну! - крикнула Чоо-Чой.
      - Чечек, а ты, может, разучилась?
      - О! - ответила Чечек и слегка вспыхнула. - Я-то? Ну вот еще! Я же на конном заводе выросла. Э, что ты говоришь, Ардинэ?
      - А помнишь, как падала?
      - Конечно, падала... только не очень. Озорные кони бывают... Теперь-то уж меня никакой озорной конь не сбросит. Что ты! Вот еще! Да ведь я-то уж большая, а эти мальчишки... как горошинки!
      Ардинэ засмеялась:
      - А попробуй-ка их сбрось!
      - У меня мозоль болит на ладони, - созналась Чечек, - водяная надулась.
      - А у меня две надулись, - сказала Чоо-Чой.
      - Не умеете грабли держать, - ответила им Ардинэ. - Ну ничего, потерпите. Немного осталось!
      Чечек поглядела вперед: сено маленькими делянками лежало среди лиственниц, а дальше тесно стояли деревья, сомкнув хвойные кроны, и солнечные лучи, словно золотые стрелы, пронизывали то тут, то там зеленый таежный сумрак.
      - Ну, вот и все! - с облегчением вздохнула смуглая Ардинэ.
      - Как - все? - сказала Чечек. - А на той горе что?
      - А на той горе ворошить не надо, там уже высохло!
      - Ах, высохло? Ну ладно. А то можно было бы и поворошить, - сказала Чечек, - я и не устала. Ничуть!
      Так сказала, а в душе была очень рада, что на той горе сено уже высохло. Она все-таки очень устала!
      Женщины шли тихо вниз по склону. Красивая девушка Чейнеш запела протяжную песню про золотое озеро - Алтын-Коль.
      А ребятишки побежали наперегонки. Колька Манеев и Чоо-Чой обогнали всех... А потом и Колька Манеев отстал, и красное платье Чоо-Чой уже далеко маячило в долине.
      - Эх, искупаться бы! - сказала Чечек, откидывая на спину косы.
      - А где, в ключе? Там и колен не замочишь.
      - А побежим на озеро.
      - На Аранур? - испугалась Ардинэ. - Что ты, Чечек, ты про это озеро и не говори никогда!
      - Я знаю... - вдруг притихнув, сказала Чечек, - я слышала... - А через минутку улыбнулась: - А у нас около школы свой пруд есть. Чистая-чистая вода! Пруд был маленький, а ребята взяли да провели арык из Гремучего. Теперь туда день и ночь вода льется. И пять штук хариусов плавает - ребята пустили.
      Ардинэ вздохнула:
      - Счастливая ты, Чечек!.. - И, вглядевшись в ту сторону, где виднелись островерхие аилы, сказала: - А вот и наши выехали сено сгребать!..
      Все ближе и ближе навстречу по дороге идут лошади, тащат деревянные волокуши - такими хорошо сгребать сено со склонов. И еще идут лошади, катятся конные грабли - новенькая голубая машина далеко видна, и приподнятые крутые зубья граблей горят на солнце.
      - Бежим к ним, Ардинэ! - крикнула Чечек и, не дожидаясь ответа, побежала.
      На первой паре коней с волокушей ехали Чот и Василь. Их головы еле виднелись над головами лошадей.
      - Василь, Чот, - попросила Чечек, - дайте я поезжу! А? Эй!
      Василь важно смотрел вперед и ничего не отвечал. А Чот ответил, тоже не глядя:
      - Ага! Ты поездишь! А норму кто выполнит? Ты норму выполнишь?
      И два всадника на толстых гнедых лошадях, не останавливаясь, проехали мимо, таща за собой тяжелую деревянную волокушу.
      Чечек нахмурилась: вот ведь упрямые! Тоже работники, подумаешь норму выполняют!
      Но вот еще двое с волокушей. Чечек обратилась было к ним, но эти мальчишки гнали рысью и даже не слышали, что она говорила.
      - Дураки! - крикнула им вслед Чечек, зная, что они все равно не услышат. - Подумаешь! А я вот возьму да на конные грабли сяду!
      Но и на конные грабли не посадили Чечек. Молодой строгий бригадир Кузьма сдвинул черные брови и сказал:
      - Это не игрушка - это машина. Мне в руки машину дали. Разве можно из машины игрушку делать?
      Чечек, совсем огорченная, остановилась на дороге. Ардинэ догнала ее:
      - Ну ладно, ладно, Чечек! Пойдем лучше искупаемся в ключе...
      Неожиданно бригадир Кузьма остановил лошадей и крикнул:
      - Девочки, там еще волокуша есть! Бегите запрягайте! Нуклей вам лошадей даст.
      Чечек и Ардинэ бросились по дороге наперегонки с ветром. И немного времени прошло, а они уже сидели на лошадях и гнали на покос волокушу. Девочки пели, смеялись, стучали босыми пятками по гладким бокам лошадей. Ветер развевал их длинные черные косы. Э, эй! Хорошо мчаться по мягкой дороге, хорошо, когда у людей много работы, - значит, и добра у людей много и веселья много!
      Чечек и Ардинэ остановили лошадей у кромки сухого сена, раскинутого по долине.
      - Дед Устин! - закричала Ардинэ. - Откуда заволакивать?
      Дед Устин, который помогал молодым рабочим закладывать стог, оперся на вилы и посмотрел на них, прикрыв от солнца глаза:
      - Это кто такие? Еще помощники? - И обрадовался: - Ну-ну, давай, давай! Вон с того увала начинайте - и сюда!
      Девочки повернули лошадей на округлый увал. Навстречу им шла волокуша Василя и Чота, полная пушистого сена. Чечек загляделась на них и забыла о своей лошади. Лошадь полезла куда-то в сторону, волокуша перекосилась...
      - Гляди-ка! - сказал Чот, кивнув на девочек. - Во как едут!
      Василь взглянул и насмешливо скривил свое круглое лицо. Чечек смутилась и тотчас выровняла свою лошадь.
      Они въехали на увал, повернули лошадей и пустили вниз. Волокуши тащились сзади, сгребая сено. И когда спустились с увала, то сено уже поднималось выше деревянных стен волокуши.
      - Правь к стогу, - сказала Ардинэ.
      - Не развалим по дороге? - прошептала Чечек.
      Но дружные лошади шаг в шаг шли по луговине и бережно тащили полную сена волокушу.
      Чечек успокоилась: и что особенного - сгребать сено волокущей! Вот уж эти мальчишки! Воображают, будто трудное дело делают, а сами только и знают, что на лошадях сидят, только и смотрят, как бы с лошадей не свалиться. Подумаешь, труд! А Чечек что смотреть: она может заснуть на лошади и то не свалится!
      Вот если бы на конных граблях проехать, вот на тех, которыми Кузьма управляет!.. Вон как плавно идет эта красивая новенькая голубая машина, вон как чисто и широко она загребает сено, как блестят ее крутые серебряные зубья!
      И вдруг дрогнула волокуша, затормозила...
      - Стой! - крикнула Ардинэ.
      Чечек остановила лошадь, но было уже поздно: Чечек загляделась на конные грабли и не видела, как ее край волокуши наехал на большой щербатый камень. Волокуша приподнялась, соскочила с камня и прошла дальше, но большая куча пушистого сена осталась позади, на зеленой скошенной луговине.
      - Хо! - сказала Ардинэ. - Куда глядишь?
      Чечек растерялась:
      - Как же теперь, Ардинэ?
      Но Ардинэ уже соскочила с лошади:
      - Давай скорей запихнем в волокушу... Скорее, пока ребята не видали!
      Чечек тоже спрыгнула с лошади. Девочки хватали охапки сена и закидывали обратно в волокушу. Платья сразу прилипли к плечам от пота, волосы на лбу взмокли, сено забивалось за ворот. Но Ардинэ и Чечек бегом носились с охапками и только глядели по сторонам - не видит ли их кто? Не смеются ли над ними?
      Ардинэ подобрала последнюю охапку:
      - Все! Садись, Чечек.
      Они обе снова влезли на лошадей и тронулись к стогу - ровно, медленно, осторожно. Чечек уже не оглядывалась по сторонам, только глядела лошади под ноги.
      Мальчишки промчались навстречу с пустой волокушей - Чечек даже и тут не оглянулась. Но вот наконец и утес с шатром густых лиственниц, вот и стог, вот и старый Устин прищурившись глядит на них:
      - Завози сюда! Давай, давай! Ближе, ближе!..
      Ардинэ и Чечек подвели волокушу к самому стогу, остановились. Подбежали рабочие, приподняли волокушу. Девочки тронули лошадей - и пушистая, легкая золотисто-зеленая гора сена осталась возле стога.
      - Гони, гони! - закричал дед Устин. - Живей, живей, живей! Пока солнце на небе.
      Девочки засмеялись, хлестнули лошадей.
      - Только не все камни сшибайте! - крикнул им вслед дед Устин.
      Чечек и Ардинэ переглянулись: вот старый, увидел все-таки! И, хлестнув еще раз отгулявшихся за весну лошадей и хлопнув их голыми пятками по гладким бокам, снова помчались на увал. Вот и опять круглая вершина увала. И опять, медленно спускаясь, загребает волокуша шуршащее сено. И снова сено, как облако, колышется над стенками волокуши...
      - Гляди, Чечек! - повторяет Ардинэ. - Гляди!
      - Гляжу, гляжу, - отзывается Чечек, - не бойся!.. - и, не оглядываясь по сторонам, вытирает рукавом вспотевший лоб.
      Июльское солнце щедро поливало зноем, золотое марево дрожало над землей. Сладкий, густой и душный запах сена неподвижно висел над долиной.
      Ходили по склонам деревянные волокуши, ходили конные грабли. Все меньше и меньше становилось сена в долине, а стога вырастали один за другим около скалы, под навесом лиственниц...
      Уже примолкли веселые разговоры и у лошадей потемнели от пота бока, а дед Устин, все такой же расторопный, такой же живой, без устали покрикивал:
      - А ну давай, давай! Дружок, дружок, погоняй! Шевели вилами, шевели, шевели! Давай, давай, пока солнце на небе!..
      Чечек и не заметила, как все сено перетаскали с увала. Василь и Чот захватили последний прогон, и круглая гора стала вдруг гладкая и зеленая, будто умытая.
      - А теперь куда - на тот склон? - спросила Ардинэ.
      - Тот склон ребята подбирают, - ответил дед Устин.
      - А куда же - на равнину?
      - А что на равнине делать?
      Ардинэ и Чечек оглянулись на равнину - конные грабли заваливали последние валы.
      - А куда ж тогда?
      - Тогда домой, - сказал дед Устин. - Время не раннее, живот кушать просит.
      Только сейчас заметила Чечек, что полдень давно прошел и жаркое золотое марево в долине погасло.
      Какой-то верховой выехал из тайги. Лошадь шла крупной рысью. Старый, коричневый от загара человек подъехал к стогам. Черные усы свешивались у него по углам рта, и жиденькая бородка торчала клином.
      - Эзен! - глухо сказал он.
      И все разноголосо ответили:
      - Эзен! Эзен!
      Чечек живо обернулась: чей это такой знакомый голос?
      - Дедушка Торбогош! - закричала она и замахала рукой. - Здравствуй, здравствуй, дедушка!
      Строгое лицо старого смотрителя табунов Торбогоша сразу засияло и заулыбалось всеми морщинами.
      - Эзен, внучка! Эзен!
      Торбогош поговорил с дедом Устином, посмотрел стога, спросил, сколько скошено и сколько еще косить...
      Вскоре погнали лошадей домой, в стан. Мальчишки скакали впереди, Чечек и Ардинэ - за ними. Только бригадир Кузьма остался далеко позади: он ехал шагом - боялся повредить свою новенькую голубую машину.
      Старый смотритель Торбогош сначала держал коня рядом с конем деда Устина, а когда кончил разговор, пустил своего Серого. Серый поднял гривастую голову, раздул ноздри и, еле касаясь земли копытами, полетел вперед по мягкой луговой дороге. Мальчишки пытались его догнать, но мелькнул в засиневшей дали силуэт пригнувшегося к шее коня всадника в острой шапке и исчез за поворотом...
      ДЕД ТОРБОГОШ
      Чечек вошла в аил усталая, разгоряченная. Бабушка Тарынчак понюхала воздух:
      - Не то солнце принесла с собой, не то душистые травы!
      - А дедушка где? - быстро спросила Чечек.
      Бабушка Тарынчак, помешивая чегень в кожаном мешке, ворчливо ответила:
      - Где?.. Везде! Только в аиле никогда нету! Пустил коня, а сам поскакал баню смотреть. Баню там какую-то строят, так ему все надо...
      - Поскакал! - засмеялась Чечек. - Уж ты, бабушка, скажешь. Как будто он кабарга* какая-нибудь.
      _______________
      * К а б а р г а - животное из семейства оленей; водится в горах от Южной Сибири до Кашмира.
      - Вот баню строят... Что вздумает народ! Уж теперь люди все время мыться хотят, даже зимой! И в колхозе баня, и в совхозе баня... А теперь уж и в бригаде надо баню строить! Что такое? Совсем народ беспокойный стал. А что - нельзя подождать, когда будет тепло, да помыться в ручье, если хочется?.. И старый Торбогош туда же скачет!
      - Да ведь он же смотритель, бабушка! - со смехом возразила Чечек. Что ты это! Он же должен знать, какую в смотрительстве баню строят! А как же?.. А вот как построят баню, да как натопят, да нагреют полный котел воды! Сколько хочешь лей воду, сколько хочешь мойся!.. А что, бабушка, не пойдешь?
      Бабушка Тарынчак вдруг улыбнулась:
      - Ну, если построят да воды нагреют, чего же я не пойду? Вот еще! Люди пойдут - и я пойду.
      - Да еще как радоваться будешь! А сейчас все ворчишь.
      - Да что ж ворчу? Я на деда ворчу. И все бегает и все скачет, а дома его нету и нету. Всю жизнь этого старика дома нету, и обо всем ему забота! Ну, зачем ему обо всем забота, а?
      - А как же ему не забота? Вот так! Да ведь он же партийный, бабушка.
      Дедушка Торбогош пришел, когда уже совсем стемнело. Бабушка Тарынчак сразу забыла свою воркотню, засуетилась около очага, раздула угли, поставила на огонь чугунок с чаем, подала толкан*, налила в чашечки молока, нарезала мяса... Дедушка уселся около огня, поджав ноги, закурил трубку. Он глядел сквозь дым на внучку свою Чечек, и суровое лицо его светлело и смягчалось.
      _______________
      * Т о л к а н - мука из поджаренного ячменя, похожая на толокно, подается к чаю.
      - Ну-ка, внучка, расскажи, чему тебя в русской школе учат.
      Чечек ответила не сразу. С чего начать?
      - Очень много рассказывать надо, дедушка. Вот хочешь, я тебе стихи прочитаю?
      Дедушка Торбогош кивнул черной бритой головой.
      - Я тебе про пастуха прочитаю. Называется "Встреча".
      Он стоял на холме высоком,
      Словно вылит из смуглой бронзы.