Стражи Границ (№3) - Синее Пламя

Регнар смерил пьяного солдата презрительным взглядом и раздраженно махнул рукой, признавая, что сейчас давать подчиненному какие-то указания бесполезно. Тот понял жест правильно, тут же опустился на лавочку и, прислонившись к стене, блаженно смежил веки.

— Рудик!

Десятник приподнял бровь, демонстрируя, что готов выслушать приказ. Он прослужил вместе с Регнаром уже лет пятнадцать и мог позволить себе некоторые вольности в общении с командиром.

— С утра поедешь в Дир, передашь этому надутому индюку коменданту, чтобы под каждым кустом, на каждом хуторе стояли посты. Пусть объявит награду за эту парочку в тысячу… нет, в две тысячи злотников. И запомни, за живых. Вернее, живым мне нужен темплар. Чтобы ни один волос не упал с его головы.

— А его… подруга? — равнодушно поинтересовался десятник.

— Она меня не интересует, — фыркнул Регнар. — Только мужчина.

— Ясно… — пожал плечами Рудик. — Сделаем, командир.

— Возьмешь с собой десяток… нет, половину. И передай коменданту, что я очень недоволен.

Десятник усмехнулся недобро, по глазам было ясно видно, что уж это-то сообщение он передаст с особым удовольствием.

Регнар опустился на скамью, жестом потребовал от хозяина вина. В то же мгновение двое дюжих парней заменили поврежденный стол, а девушки-служанки мигом притащили объемистый кувшин с вином, еще один такой же — с пивом, а к ним и кое-какую закуску. Для поросенка, гуся в яблоках и прочего время наступит чуть позже, хозяин, отдававший команды, опытным взглядом видел, что сейчас господин рыцарь желает напиться, а не поесть.

Рыцарь влил в себя кружку вина, не ощущая вкуса. Он и сам не знал, зачем пытался добраться до храма. Дело ведь не в темпларе, появление здесь посланца Ордена есть не более чем совпадение. В чем-то весьма приятное. Но храм… таковы размытые, нечеткие инструкции, полученные от Императора Явора Герата Седьмого. Что следовало искать в храме? Император сказал — что-нибудь. Что-нибудь такое, что может показаться интересным. Но темплар… нет никаких сомнений, что раз уж этот выкормыш Ордена появился здесь именно в это время, то он явился во всеоружии и наверняка нашел то, что искал. Император сказал еще, что цель миссии Регнара — не сам храм, а нечто иное… некий артефакт, именуемый «Синее Пламя». Сведения были совершенно достоверными, получены от одного из высших иерархов Ордена… Регнар лишь криво усмехнулся, подумав о том, что осталось от того иерарха после получения сведений…

А еще очень необычным было отношение Императора, доверительная беседа, бумага, которая, пусть и временно, поставила Регнара на высшую в Империи ступень — выше был только сам Явор Герат Седьмой. И следовало предполагать, что успех будет вознагражден, в случае же неудачи падать придется с очень большой высоты. Что ж, каждый, карабкающийся наверх, всегда должен быть готов к падению. Властитель не простит провала…

— Я не знаю, что ты искал в храме, темплар, — прошептал Регнар, обращаясь к опустевшей кружке. — Но я узнаю. Ты сам мне скажешь… ты будешь очень словоохотлив, щенок. И если мне понравится твой рассказ, я сделаю тебе подарок. Подарю быструю смерть… думаю, ты это оценишь.

— Олень!

Магия, защищавшая храм Арианис, распугала живность на многие лиги вокруг. Они покинули каменные стены уже несколько часов назад, но до сего момента не встретили даже малой птахи. Дождь почти прекратился, лишь мелкая противная морось опускалась с мрачного грязно-серого неба. Лесная тропа местами превратилась в одну сплошную грязь, местами — там, где под жижей скрывались извилистые корни деревьев — в смертельную, по крайней мере для коней, ловушку. Большую часть времени им приходилось идти пешком, ведя коней в поводу — уж лучше месить грязь, чем допустить, чтобы кто-то из благородных животных сломал себе ногу. Не более получаса назад они выбрались на относительно ровный и, смотря с чем сравнивать, даже сухой участок и смогли снова взобраться в седла. Синтия была еще бледнее, чем обычно, и едва переставляла ноги от слабости. К искреннему сожалению Шенка, он ничего не мог ей предложить… обычная пища, еще остававшаяся в изрядно похудевшем мешке, могла немного поддержать ее силы, но вампирский Голод буквально пил из девушки жизнь, и она слабела с каждым часом все больше и больше.

— Это не олень, — наставительно заметил Шенк, всмотревшись в едва видимое в полумраке животное. — Это тур…

— Какая разница! — нетерпеливо фыркнула Синтия, кровожадно облизываясь. Сил поддерживать человеческий облик у нее уже не было, а глотать драгоценные эликсиры здесь, в лесу, где до ближайшего жилья, пожалуй, два дня верхом, было попросту глупо. Клыки вампирочки сияли в полумраке, видимые ясно и отчетливо — как раз пониже светящихся красных глаз. — Если оно на четырех ногах и с рогами, значит — олень. Шенк, м-можно…

— Охоться, — кивнул он, надеясь, что в голосе не мелькнет даже намека на осуждение. — Да и я бы с удовольствием вспомнил вкус горячего мяса…

Последние слова были сказаны уже опустевшему седлу. Синтия, развернув крылья и уронив на землю свой балахон, уже пикировала на явно непуганого тура, который привык чувствовать себя в этих горах достаточно вольготно, к тому же людей не видел ни разу в своей, уже подошедшей к концу, жизни… а вампиров — тем более. Мгновением позже тур был сбит с ног, а острые клыки вспороли артерию, и струя горячей крови брызнула в жадно распахнутый рот.

Шенк слишком поздно вспомнил о том, каковы будут для Синтии последствия переедания. Он спрыгнул на землю, бросился к ней, дабы оторвать от живительного кровавого источника… но было поздно. Его встретил осоловелый взгляд, надутый живот… губы девушки расползлись в довольной и очень виноватой улыбке, она сделала попытку встать, невнятно пробормотала что-то вроде «Прости» и тут же без сил повалилась набок, блаженно закрывая глаза.

Темплару оставалось только покачать головой… В этот раз она отключилась куда быстрее, чем тогда, в лесу. Да и выглядела его спутница не лучшим образом — худая, осунувшаяся, даже, можно сказать, изможденная. Он поднял ее на руки, завернул в балахон, противно-влажный, как и все их вещи. Рука девушки бессильно упала на его плечо — и от этого прикосновения, пусть и бессознательного, Шенку стало вдруг очень приятно и еще немного неловко, как будто он украл каплю ласки, воспользовавшись беспомощностью Синтии.

Он переложил ее на относительно сухое место. Сейчас продолжать путь было совершенно бессмысленно, разве что, как в прошлый раз, привязать девушку к седлу. От обжорства Син будет отходить дня два, и за это время нужно найти подходящее укрытие. Ехать к Червоточине Шенк предпочитал во всеоружии — сейчас он не чувствовал погони за спиной, но это совсем не означало, что те, кто за ними охотился, ушли навсегда. Синтия в таком состоянии скорее обуза, чем защитница, да и сам рыцарь весьма сомневался, что сможет сносно управиться с мечом, если возникнет такая надобность.

Солнца не было видно, но день был еще в самом разгаре — и все же Шенк решил, что самым мудрым будет остановиться на незапланированный ночлег. Укрыв Синтию одеялом, он принялся собирать толстые ветки, из которых, при некотором везении, можно было развести костер и хотя бы немного согреться.

Дров набралось немало, но все было настолько пропитано влагой, что казалось, брось эти ветки в воду — тут же пойдут ко дну. Некоторое время Шенк отчаянно пытался развести огонь, затем не выдержал и ударил по груде сырых веток Знаком Огня… Стоило просто порадоваться тому, что лес вымок насквозь — иначе не избежать было бы большого пожара. Горящие ветки разлетелись во все стороны, часть, зарывшись в сырую траву или попав в лужи, погасла, но кое-какие сохранили огонь, и вскоре на поляне жарко пылал костер, на воткнутых в землю палочках обжаривалось свежее мясо.

Походная палатка, извлеченная из вьюка, укрыла Синтию. Когда темплар перекладывал подругу под полог, она только улыбалась, но не проснулась. Укутав ее, Шенк вернулся к костру — мясо уже было готово, от него шел изумительный аромат, и рыцарь почувствовал, как слюна уже готова струйкой сбежать по подбородку. Сколько дней он не ел горячего?

— Мира тебе, добрый человек!

Шенк поднял голову, рефлекторно бросая ладонь на рукоять кинжала. Из кустов на него смотрели две пары глаз.

— И вам мир, — осторожно произнес рыцарь, с некоторым сожалением осознавая, что кольчуга находится в недосягаемости и даже меч стоял, прислоненный к снятому с коня седлу, возле палатки, где спала Синтия.

— Позволь присоединиться к тебе у костра. — Голос был жалобный, просящий. — Мы замерзли и вымокли.

Первым порывом было попросить странников идти своей дорогой. Но затем воспитание темплара возобладало, и Шенк сделал приглашающий жест левой рукой, не убирая правую с кинжала:

— Подходите, грейтесь. Есть горячее мясо,

— Спасибо тебе, добрый человек!

Из кустов вынырнули даже не двое, как предполагал Шенк, а трое. Почему-то он ожидал увидеть оборванцев, но это были обычные охотники, не слишком богато, но вполне добротно одетые, За плечами — луки со снятыми тетивами, в колчанах — по десятку стрел, на поясах — обычные ножи, Ягдташи были пусты, сами охотники и впрямь промокли до нитки. Они с жадностью набросились на мясо, в том числе и на недожаренные куски, глотали не жуя, давясь и задыхаясь.

Утолив первый голод, один из охотников, постарше, отдуваясь, обратился ко все еще молчавшему рыцарю:

— Ох, спасибо тебе, добрый человек. Оголодали мы, признаться, уж который день по лесу бродим,., поверишь ли, даже ни одной птахи не встретили. — Он взял еще кусок мяса, откусил уже без особой охоты, наедаясь впрок. — Все, что с собой взяли, давно съели… но возвращаться с пустыми руками… сам понимаешь, позорно. Вот и ищем.

— Удача улыбается упорным, — без особой охоты ответил Легран. Поддерживать разговор не хотелось, глаза закрывались, смертельно хотелось спать.

И все же в глубине души появилось, пока еще слабенькое, чувство опасности, Скорее всего оно исходило от охотников, но Шенк не мог понять, с чего бы этим троим ему угрожать.

Невысокие, один — прямо-таки тщедушный, худые, усталые.., Даже в своем нынешнем состоянии он смог бы перебить всех троих голыми руками, и они не могли этого не осознавать.

И все же угроза явственно витала в воздухе.

За едой, как и положено, шел степенный разговор — в основном о делах обычных. О том, что урожай в этом году плох, а из-за войны налоги снова поднялись. А что война кончилась — так налоги от этого обратно не снизятся. Где ж это видано, чтобы налоги снижали? Разумеется, мужики во всем винили Орден — темплар даже не удивлялся, это было вполне естественно. Даже если на самом деле они и считали виновным во всех своих бедах Императора, разве ж скажешь такое при незнакомце… а даже и при старом приятеле. Нет, крамольные речи безопаснее всего вести в беседе с подушкой или пивной кружкой, они не побегут доносить. Но видимо, перемывание косточек Ордену порядком надоело всем и этим охотникам в том числе. Так что поругивали сикстинцев вяло, больше по привычке, чем от души.

Наконец гости отвалились от еды, поглаживая себя по набитым животам. Все трое выглядели расслабленными и умиротворенными, но ощущение опасности не ослабло — напротив, усилилось. Шенк ухе всерьез подумывал о том, чтобы встать и демонстративно натянуть кольчугу, а то и шлем — и плевать ему, что о нем подумают охотники. Сочтут трусом — что ж, они люди чужие, встретились и разошлись…

Один из охотников поднялся, поклонился Шенку — не в пояс, как лорду, но с должным уважением. За ним тяжело встали и остальные.

— Спасибо тебе еще раз. Да только мы пойдем…

— Куда на ночь глядя? Старший развел руками:

— Мы-то сыты, а семьи наши, сам понимаешь.,. Еще светло, глядишь, попадется что-нибудь. Тебе ж встретилась дичь, может, и нам повезет. — Он широко улыбнулся, обнажая ряд желтоватых, изъеденных временем зубов.

— Я думаю, дичь в этом лесу есть.

Рыцарь слишком поздно понял, что, пока он обменивался любезностями со старшим, двое остальных оказались у него за спиной. Отчаянно взвыло чувство опасности, Шенк вскочил — вернее, попытался вскочить, но в тот же момент на плечи обрушилось что-то легкое, мягкое… Он попытался сбросить сеть, полоснул кинжалом — лезвие рассекло несколько ячей, но охотничью сеть так просто не разрежешь и уж подавно не разорвешь.

Он не сдавался, рвался и даже почти освободился, но тут на не прикрытую шлемом голову обрушился тяжелый удар, и рыцарь провалился в черноту беспамятства.

Боль разрывала голову на части. То пульсировала, ударяя короткими спазмами, то затихала, даря обманчивое успокоение, чтобы через некоторое время навалиться с новой силой. Легран с трудом разлепил глаза и долго не мог понять, что же видит, Какие-то мелькающие пятна — то желтые, то зеленые, то коричневые… и только через некоторое время понял, что это земля, трава, пожелтелая листва… а сам он, видимо, связан и перекинут через седло коня. По щеке ползли капли — то ли вода, то ли кровь из рассеченной головы. Лука седла давила на ребра, и он подумал, что стоит коню сделать достаточно резкое движение и кость вполне может треснуть.

— Проснулся, упырь? — прошипел чей-то хриплый голос.

Шенк с трудом повернул раскалывающуюся голову и наткнулся взглядом на давешнего собеседника. Теперь лицо охотника, если он, конечно, был охотником, не выражало ни смирения, ни благодарности. Несколько запоздало Шенк вспомнил, что законы гостеприимства, и без того в Империи порядком урезанные, на встречи у лесного костра и вовсе не распространялись. В лесу каждый имеет право отказать путнику в его желании присоединиться к теплу и трапезе. А тот, кого пустили к огню и кому дали кусок дымящегося мяса, не считает себя очень уж обязанным — лес для всех, здесь каждый хозяин… Потому этих негодяев даже совесть не мучает…

Он сплюнул, скривился от снова резанувшей боли.

— Что, нездоровится, орденский выкормыш? — заржал охотник и стегнул Шенка по лицу тонким, очищенным от коры прутом. Не для того даже, чтобы причинить боль, а просто так, чтобы еще более унизить беспомощного пленника. — Ты добрый человек, орденец. За твою голову назначена такая цена, что все наше село будет безбедно жить год. И даже больше.

— Ты что, дурак, веришь, что за меня тебе кто-нибудь заплатит? — прохрипел Шенк.

— Заплатят, непременно заплатят, — осклабился охотник. — По всем селам, даже по хуторам, глашатаи кричат о награде. Большие деньги, очень большие… а работы-то — всего ничего.

— Где… девушка?

— Девушка? — снова заржал охотник, смех у него был ничуть не приятнее рожи. — Хороша девушка, Тьма ее забери, Вот уж точно, все орденцы с Тьмою снюхались и демонам служат, если вампирок в спутницах держат. Ей, мил-друг, дорога одна — на костер, где ей и место,

— Только прикоснись к ней… — Шенк постарался придать голосу как можно больше твердости. — Убью, как собаку… нет, как жабу. Размажу…

— Давай, давай, поговори мне тут, — окрысился охотник. — За тебя деньги за живого обещаны, а чтоб целым был, о том указаний не было.

Взмах его руки темплар заметил, а вот что было в руке — не разглядел. Но это было не так уж и важно — камень, палка, повернутый обухом небольшой топорик или что-то иное, — важно лишь, что удар по многострадальной голове вновь погрузил рыцаря в беспамятство, на этот раз надолго.

Когда он в очередной раз пришел в себя, то едва сдержал стон… Издалека доносились возбужденные голоса, не просто возбужденные — разгневанные. Два голоса в унисон упрекали кого-то, не иначе как старшего, в самоуправстве. Тот лениво огрызался, уверенный в своей правоте и в своих силах.

— А ежели он вообще сдох?

— Тады нам конец…

— Еще бы! Сказывали, чтобы рыцаря непременно живым…

— Да он живучий, оклемается, — это голос старшего. — Заткнулись бы вы оба!

— Ну, ежели сдохнет, так зарыть его прям здесь…

— И вампирку его проклятую…

— Да ты что? Вампирку, да в землю? Ее жечь надобно, то каждый дурак знает…

В глазах снова помутилось, последняя мысль была неожиданно приятной — Синтия все еще жива, значит, есть надежда. Если она придет в себя, никакие веревки ее не удержат. Может, хоть сама спасется.

Он потерял сознание, прежде чем понял — не спасется. Не захочет, Бросится спасать его, любой ценой, пусть и ценой своей жизни…

Он уже не видел, как к нему подошел старший охотник, как приложил ухо к груди и довольно усмехнулся — мол, жив орденец, ничего ему не сделается. Не видел, как деревья по обе стороны тропы стали все чаще и чаще сменяться крошечными вырубленными делянками, а затем полями и огородами, как появился первый домик…

Его перетащили в сарай, еще раз проверили путы, опять обыскали — а не прячет ли рыцарь где-нибудь в одежде крошечное лезвие… Конечно, Легран был бы полным глупцом, если бы отправился в путь, в имперские земли, без потайных карманов, где лежали и крошечные — только себе вены вскрыть — лезвия, и клинки посолиднее, почти ножи. И даже маленький, но отменной стали напильник. Но во время обыска часть спрятанного железа нашли, а остальное все равно было бесполезно — рыцаря связали со знанием дела, он не мог толком даже шевельнуться…

Его свалили на земляной пол сарая, у дверей тут же посадили двоих сторожей, а еще один, взгромоздившись на коня, умчался в крепость Дир, дабы сообщить о поимке орденского лазутчика и потребовать обещанную награду.

Тонкая струйка воды пролилась на лицо, просочилась сквозь неплотно сомкнутые губы. Рыцарь неудачно вздохнул, тут же закашлялся — чья-то широкая, неприятно пахнущая ладонь зажала рот.

— Ш-ш! — раздалось шипение, явно призывающее к тишине.

Вода продолжала литься, освежая, унимая боль, смывая пот и кровь. Наконец Шенк разлепил глаза — над ним склонилось немолодое лицо, украшенное окладистой бородой. Толстые мясистые губы шевельнулись, но вместо нормального голоса раздался еле слышный шепот:

— Ни звука, алый… ежели дорога тебе жизнь.

— Ты кто? — прошептал Шенк, вдруг почувствовавший, что спасение рядом. Это лицо, некрасивое, порядком изуродованное многочисленными шрамами, «украшенное» мешками под глазами и одутловатыми, обвисшими щеками, казалось почему-то совсем не злым. Жестким — возможно, но при этом весьма к себе располагающим.

— Не важно…

Холодное лезвие скользнуло по рукам Леграна, вспарывая путы. Затем обтянутая кожей рукоять длинного ножа легла ему в ладонь.

— Ходить можешь?

— Если просто ходить, то да, — не удержался от иронии Шенк.

Бородатый скользнул по лицу Леграна холодным взглядом, не слишком наполненным симпатией. Слова в ответ прозвучали сухо и жестко:

— Жить захочешь — сумеешь и бегать, и прыгать. Понадобится — и летать тоже.

Рыцарь встал — тело слушалось на удивление хорошо, и даже головная боль, словно понимая, что сейчас для нее не время и не место, ушла куда-то вглубь, лишь напоминая о себе, обещая вернуться, когда наступит подходящий момент. Он окинул взглядом своего нежданного спасителя. Мужчина, невысокий и тучный, был одет дорого и даже немного крикливо, напоказ — так часто одеваются купцы, утверждающие, что прибыли из далеких стран. Изрядное брюшко натягивало дорогую, шитую золотыми и серебряными нитями ткань кафтана, модные сапожки с загнутыми носками не слишком подходили для того, чтобы в них лазить по крышам. А толстяк проник в сарай именно таким образом — в широкой прорехе, обрамленной клочьями соломы, виднелось кроваво-красное закатное небо. По-видимому, спаситель взобрался на крышу и проделал в ней достаточную дыру, чтобы спрыгнуть вниз. И вряд ли подумал при этом, как будет возвращаться.

Оказалось, подумал.

— Ну-ка, подсади, — прошипел он, кивая Шенку на дыру.

Рыцарь поднатужился — спаситель хоть и был невелик ростом, но весил немало. Тот, с неожиданной в столь упитанном теле ловкостью, вцепился в доски, подтянулся и в один миг был уже наверху. Шенк последовал за ним, тренированное тело легко преодолело подъем, и через несколько мгновений они, зарывшись в солому, осматривали окрестности…

Риск был велик — всего лишь один взгляд, направленный вверх, и их неминуемо заметили бы. Но люди, с готовностью продающие ни в чем перед ними не повинного человека мингским палачам, не склонны смотреть на небо, их куда больше интересуют земные дела, особенно те, что могут быть выражены в определенном количестве монет. Двое сторожей у сарая с пленником несли свою службу без должного прилежания, но все же время от времени один из них вставал, кряхтя и сопя, водружал на плечо топор и направлялся в обход сарая. Он придирчиво осматривал стены, даже маленькое, забранное бронзовыми прутьями окошко, куда смог бы протиснуться только очень худой котенок, но глаз на крышу так ни разу никто из них не поднял.

Наконец, после очередного обхода, появился подходящий момент — вокруг было пусто, оба стража, утомившись от своего важного и трудного дела, достали бутыли с каким-то пойлом и принялись, шумно чмокая, поглощать выпивку. Бородач жестом указал Леграну вниз. Тот скользнул с крыши на землю, приседая, чтобы смягчить звук удара. Сапоги ему оставили… вряд ли из одного только человеколюбия, скорее просто боялись, что тому, кто готов заплатить за его, Шенка, голову, может не понравиться босой товар.

Прыжок толстяка получился чуть хуже. Шенку показалось, что шум от столкновения грузного тела с утоптанной землей услышат во всем селе… в ближайших домах — уж точно. Но то ли стражи ничего не расслышали, то ли не сочли нужным оторваться от выпивки — так или иначе, но воплей и звона стали не раздалось.

— За мной, — дернул прислушивающегося Шенка за рукав бородач. — Быстро!

Они нырнули в проем между высокими глиняными заборами. Через сотню шагов, завернув за угол, бородач вдруг остановился и повернулся к темплару:

— Здесь мы расстанемся. Я дам тебе лошадь, меч, золото… во вьюке есть кое-какая одежда.

— Зачем ты это делаешь?

Бородач покачал головой:

— Таково поручение Ордена. Если темплар попадет в беду — постараться помочь. Прости, больше я ничего не могу сказать.

— Ладно… со мной была спутница, молодая девушка…

— Да, об этом говорят все. Вампирка в спутницах у рыцаря Света… неслыханно.

— Где она?

— Не знаю, — покачал головой бородач. — Прости. Я должен был помочь только тебе, рисковать головой из-за этой твари я не стану. Ее сожгут на рассвете, сюда как раз прибудут монахи да и куча людей из соседних сел. Костер уже готовят.

— Я должен ее вытащить, — твердо заявил Шенк. Бородач посмотрел на него долгим, печальным взглядом:

— Сынок, может, тебе вернуться в тот сарай? Там у тебя больше шансов остаться в живых. Ее стерегут куда лучше… хотя награду назначили именно за твою голову, про нее лишь вскользь упомянули.

— Они знают, чего можно ожидать от вампира?

— Это знают многие, — невесело усмехнулся толстяк. — Нашлись даже серебряные цепи, ей не убежать.

— Я вытащу ее, чего бы это ни стоило. Поможешь?

Тяжело опустившись на камень, бородач отрицательно мотнул головой.

— Сынок, я старый торговец, времена моей молодости ушли в прошлое, да и тогда, признаться, я не был ни атлетом, ни героем. Мне хорошо платят за то, что я делаю для Ордена. И дают некоторые льготы… ладно, это сложно для несведущих. Но никаких денег не будет достаточно, чтобы оплатить самоубийство. Я тебя вытащил? Вытащил… дальше все зависит от тебя. Хочешь сунуть голову под топор — давай, воля твоя. Я в этом не участвую.

— Она же еще ребенок.

— Она вампир, — фыркнул бородач. — Не тешь себя иллюзиями. Она с радостью вонзит клыки в человеческое горло. Если как следует проголодается — то и в твое тоже.

— Она поклялась в служении…

Толстяк снова тяжело вздохнул. По всей видимости, он не был злым человеком, но и отчаянным храбрецом его нельзя было назвать. Вообще говоря, Шенк и раньше слышал о таких, как этот торговец. Орден не только засылал множество лазутчиков в соседние страны… почти все купцы, выходцы из Орденских земель, в той или иной мере были на содержании Совета вершителей. Иным из них год за годом выплачивались небольшие суммы, давались некоторые поблажки в виде, к примеру, пониженного налога или брошенного сквозь пальцы взгляда на принадлежащие им грузы. Иногда и торговцы в свою очередь оказывали Ордену некоторые услуги. Оказывали помощь эмиссарам Ордена, поставляли информацию…

Но от них никогда не требовалось приносить себя в жертву.

— Ладно, я понимаю… — Шенк положил толстячку руку на плечо. — Мне нужно оружие. И хотя бы какие-нибудь доспехи или кольчуга. Пара лошадей.

— Это будет, — оживился торговец, поняв, что ему не придется идти на верную смерть. — Это все будет, алый, я найду тебе отменную кольчугу. Или ты предпочитаешь латы? И кони у тебя будут — не чета тем, что можно найти в этом захолустье.

Синтия обвела пространство вокруг себя мутным взором. Она все еще пребывала в состоянии тяжелого пресыщения, едва способная самостоятельно передвигаться, а потому не могла оказать никакого серьезного сопротивления троим дюжим мужикам, что волокли ее к толстому столбу, со всех сторон обложенному вязанками хвороста. О том, чтобы вступить в бой, не могло быть и речи; тем более она не могла отрастить крылья — серебряные цепи, неизвестно каким путем попавшие в эту дыру, лишали ее всякой надежды на превращение в летящее создание.

Перед глазами все плыло, она почти не разбирала лиц… и лишь надеялась, что темплара нет среди тех, кто пришел посмотреть на ее смерть, Все-таки костра она не избежала, Леграну удалось лишь ненамного отсрочить казнь. Она слабо улыбнулась собственным мыслям… да уж, в Минге для вампира один исход, и не важно, охотится ли он по ночам на двуногую дичь или старается вести себя тише воды ниже травы, даже в малом избегая переходить дорогу людям.

Толпа с вожделением, пуская слюни от предвкушения зрелища, ждет начала казни — что вампирочка сделала этим людям? Пила их кровь? Убивала их? Нет… просто проходила мимо. Но кому-то не понравились клыки и цвет кожи, не понравилось, что она — иная, не такая, как все.

Если бы она не сорвалась, если бы не напилась до одури свежей крови, эти негодяи горько пожалели бы о том, что допустили одну только мысль о нападении на безобидных путников. Но чем сильнее становится Голод, тем больше времени нужно потом на то, чтобы прийти в себя. Она истратила слишком много сил, когда долгими часами согревала мечущегося в лихорадке рыцаря своим телом, она слишком мало ела простой пищи, которая хоть и не утоляла вампирский Голод, но помогала держаться.

Взрослый, опытный вампир смог бы взять себя в руки, смог бы ограничить трапезу несколькими небольшими глотками — она не выдержала. И теперь расплатой за эту несдержанность будет страшная смерть.

Она снова рванула цепи, в слабой надежде, что они сделаны целиком из серебра — ее руки сильнее, чем мышцы любого атлета-человека. Она сможет порвать мягкий металл… Тщетно — под слоем серебра скрывалось железо, это не просто цепочка, свидетельствующая о богатстве владельца, не просто способ хранения драгоценного металла, когда в случае нужды от цепи можно оторвать несколько звеньев и расплатиться. Это была цепь для вампира…

Ее ноздри уловили запах дыма — пока еще не под своими ногами, Какой-то толстый, богато одетый человек, размахивая факелом, разглагольствовал, обращаясь к собравшимся. В его словах не было ничего нового, обычные фразы о создании Тьмы, о проклятых кровососах, что могут жить, лишь убивая… О том, что очистительный огонь отправит это проклятое создание туда, где ему и место, — во Тьму, к демонам. Вот-вот он ткнет факелом в вязанки хвороста… хорошо бы, чтобы хворост был полит маслом, вдруг подумалось Синтии, чтобы сразу. Чтобы одна вспышка, один удар обжигающего пламени, один вопль — и все. Но это дикий зверь может просто убить, ради пиши или охраняя свою территорию, а человек не столь прост. Человек, убивая, старается причинить муки, старается продлить удовольствие от лицезрения страдающей жертвы. Значит, дрова будут сырыми.

Кажется, теперь этот расфуфыренный толстяк обращался к ней. Синтия с трудом подняла голову, попыталась сфокусировать взгляд на человеке. Жирная самодовольная рожа, тяжелая золотая цепь, пышный кружевной воротник. Наверное, местный управитель… Он, брызгая слюной, призывал на ее голову проклятия, всячески оскорблял — как будто грязные человеческие слова могут задеть вампира. Особенно привязанного к столбу в окружении готовых вспыхнуть дров. В таком положении оскорбления — не более чем пустой звук.

Она оскалилась, обнажив роскошные клыки, угрожающе зашипела и испытала истинное удовольствие, увидев, как побледнело его лицо, как ублюдок отпрянул в испуге и, потеряв равновесие, растянулся в грязи.

Толстяк, под аккомпанемент смешков, доносящихся из толпы, кое-как поднялся, весь перемазанный отвратительной жижей, в которой хватало и обычной грязи, и вонючего навоза. Подхватил с земли чудом не погасший факел, злобно ткнул им в дрова, еще раз, еще… Вверх потянулись первые струйки дыма, среди вязанок веток появились язычки пламени. Синтия закрыла глаза, закусила губу — эти подонки не дождутся ее крика. Не дождутся…

Огромный черный конь врезался в толпу, роняя брызги крови из разорванных удилами губ. Почти взбесившийся от боли скакун молотил копытами, не разбирая, земля под ними или упавшие люди. А всадник, не давая опомниться, сек направо и налево мечом, и каждый удар находил цель. В этой сумятице, сквозь поднимающийся от кострища дым, сквозь вопли боли и мельтешение перекошенных от ужаса лиц, вряд ли кто мог увидеть, что всадник наносил удары плашмя — оставлял огромные кровоподтеки, иногда даже ломая кости, но никого не убивая. Лишь занося меч над толстяком управителем, все еще тупо стоящим с дымящимся факелом в руке, он на долю мгновения задумался… и все же не стал наносить смертельного удара.

Лицо воина было скрыто шлемом, лишь белки глаз можно было разглядеть сквозь прорези. Необычная в этих краях кольчуга, похожая на чешую, сияла так, что больно становилось глазам. Но узнать воина было несложно — по ширине плеч, по манере держаться в седле. Синтия сражалась с Леграном бок о бок достаточно много раз, чтобы суметь уловить отличительные признаки темплара и догадаться, что это именно он.