Стражи Границ (№3) - Синее Пламя

Ров засыпали еще два дня назад. Минги шли на штурм, и те, кто бежал в первых рядах, тащили увесистые мешки с песком — много, сотни, тысячи… Стрелы бессильно застревали в мешках, не в силах пробить и добраться до прячущейся за ними плоти. А потом мешки летели в ров и тут же шли на дно — а поверх них ложился второй слой, третий, пятый… Ров — не река, к тому времени, как штурм все же отбили, мешками и трупами его завалили до краев, особенно у ворот, — и уже на следующий день по этому все еще наполненному влагой «мосту» покатился тяжелый таран… чтобы без особого успеха сгореть.

В Замке Орхаена не было тяжелого каменного катаракта, как в Цитадели, который намертво запечатал бы ворота. Здесь ворота были обычными — тяжелое, окованное металлом дерево уже было помято, местами обуглено. Его непрерывно поливали водой, не давая просохнуть, и пока имперцам не удавалось зажечь старый дуб. Но зажгут… или проломят. А может, все-таки найдут слабое место у одной из стен.

— Как там Штырь? — спросил он Синтию. Та в ответ лишь пожала плечами:

— Что этому медведю сделается? Ты же его подлатал, так что завтра, наверное, будет снова на ногах. Да, он хотел тебя видеть.

Штырь лежал пластом на узкой кушетке в помещении, ранее занимаемом прислугой замка. Сейчас почти все палаты донжона были заняты ранеными — их было несколько сотен, и немногочисленные армейские лекари, направляемые твердой рукой старухи Руж, чуть не падали с ног от усталости. Воздух провонял тяжелым запахом лечебных настоев, крови, гноя… и смерти. Этот, последний, запах был самым страшным — и Шенк не удержался, снова вызвал Знак, затворяя чудовищную рану на животе солдата. Свежую, еще не успевшую воспалиться, — что поделать, его способности имеют свои пределы. Дар Сиксты — для воинов, дабы помочь во время схватки. Когда мясо вокруг раны краснеет, а затем и приобретает черный цвет, Знак уже не поможет.

Раненый выгнулся дугой, засипел, затем сип перешел в обычное дыхание, слабое — но уже непохожее на предсмертный хрип. Будет жить… Тут же склонился над соседом… и отвернулся, чувствуя, как играют желваки на скулах. Этому уже не поможешь… тут бессильна будет и колдунья Руж со своей лекарской магией.

Штырь приподнялся, приветствуя товарищей. Лицо было белое, дышал тяжело, но единственный глаз смотрел с насмешкой. Раны закрылись, оставив после себя лишь круглые шрамы, но бугай потерял много крови, и теперь его свалила бы с ног даже муха.

— Ну, слава Сиксте, пришли, — выдохнул он. Вместо обычного гулкого баса изо рта вырвался тихий шепот, но слова можно было разобрать. — Думал, забыли уж.

— Тебя забудешь, так ты напомнишь, — хмыкнул Шенк. — Долго еще валяться будешь? Твоя секира нужна на стенах.

— Да я бы с радостью, — мясистые губы разбойника расползлись в улыбке, — да старуха не пускает. Ты ж ее знаешь, у этой карги не забалуешь…

Он снова откинулся на кушетку, подозрительно заскрипевшую, затем приоткрыл глаз и уставился на Синтию.

— Слышь, девчонка… ты того, пойди погуляй. Мне бы с алым парой слов перекинуться… без посторонних ушей.

— А эти что, не посторонние? — Синтия надменно вздернула носик и жестом указала на остальных раненых, которых здесь собралось не один десяток.

— Эти-то? — Штырь скривил губы в печальной усмешке. — Эти не посторонние… им скоро с Сикстой беседовать, знаешь ли. Погуляй, погуляй… или вот еще, нашла бы ты для меня, малышка, ма-аленькую кружечку пива. Эта карга не понимает, что мужчина без пива — уже наполовину покойник.

Синтия встретилась глазами с Шенком, прочла в его взгляде просьбу уважить раненого и, всем своим видом выражая неодобрение, ушла. Можно было не сомневаться, что девчонка обиделась… но раз уж Штырь хочет поговорить без свидетелей, то пусть говорит.

— Ты хоть знаешь, с кем связался? — тихо спросил разбойник, когда за девушкой затворилась скрипучая дверь.

— Ты что имеешь в виду? — осторожно поинтересовался Шенк, не зная, какого ответа ждет от него товарищ.

— Имею в виду эту твою… девочку, — буркнул Штырь' — Знаешь хоть, что она вампирка?

Шенк заставил себя сделать удивленное лицо, опасаясь, что получилось ненатурально и битый жизнью разбойник непременно тут же заметит фальшь. Так и вышло…

Одноглазый криво усмехнулся, покачал головой:

— Стало быть, знаешь…

— Как догадался? — мрачно поинтересовался темплар, уже зная, что услышит в ответ.

— Дерется она… люди так не могут. Мне доводилось сталкиваться с их проклятым племенем. Лучше десятерых латников в противниках иметь, чем одну такую крохотулю. Наткнулись мы как-то на одну такую компанию… их пятеро было, нас — почти сотня.

— Хочешь, угадаю? — невесело улыбнулся Шенк. — Вас осталась половина.

— Ты все же не путай всякое отребье и опытных солдат, — скривился Штырь. — Но два десятка мы потеряли…

— Два десятка за пятерых вампиров? — Шенк удивленно приподнял бровь, и на лице его появилось выражение искреннего уважения.

Одноглазый довольно усмехнулся, заметил не без рисовки:

— Да, мы умели драться… И как ты ее в спутницы заполучил? Она ж тебя защищала, я сам видел. Неужто на служении?

Шенк коротко кивнул:

— Я прошу, никому ни слова. Если узнают…

— Ее тут же порешат, это ясно, — скривился Штырь. — Могла бы удрать, за крылатым разве ж угонишься… но не станет, верно?

— Не станет.

— Ладно, это твоя судьба, Легран.

Позади скрипнула дверь. Великан скосил единственный глаз в сторону звука, тут же довольно заулыбался. Прямо перед его носом появилась тяжелая глиняная кружка… больше похожая на вазу, если судить по объему. Кружка была наполнена до краев пивом, пенная шапка медленно сползала с темного глиняного бока. Весить такая кружка должна была не меньше, чем меч. Сейчас ее держала тонкая, на вид хрупкая девичья рука. И не дрожала.

— Он знает, — буднично сообщил Легран.

— Я так и поняла, — фыркнула Синтия. — Удивительно, что никто другой не догадался. Увидел клыки или обратил внимание, как я дралась?

— Второе.

— Хм… так что, будет молчать сам или… э-э… поневоле?

Любой нормальный человек, хотя бы немного слышавший о вампирах, при таких словах побледнел бы, а то и намочил штаны. Но Штыря вообще трудно было запугать, к тому же он видел смеющиеся глаза вампирочки и понимал, что слова эти — не более чем шутка.

— Обещал молчать, — усмехнулся Шенк.

— Да? Ну посмотрим, посмотрим… Тебя ищет командор, просил прибыть срочно.

На этот раз многие стулья в знакомых уже палатах, где на всю стену раскинулась подробная карта Орхаена, пустовали. Да и карта утратила свою точность: почти все здания, что располагались внутри внешней стены, сгорели, оба моста были разрушены, от Северного порта остались одни головешки. Южный порт уцелел — если можно так сказать… Большинство зданий там были построены из камня, а потому прогорели лишь крыши и перекрытия, и теперь от бывших складов, караулки и помещения, где сидели клерки, принимавшие плату за пользование пирсами, остались лишь закопченные стены.

Он быстро обежал взглядом собравшихся. Гэл Кандис не вышел живым из схватки у цепных башен, до последнего вместе с горсткой латников прикрывая отход беззащитных перед озверевшими мингами стрелков. Они пали там все, до единого человека, — и теперь младшему командору уже не придется выслушивать нотации Себрасса о месте командира на поле боя.

Ополченцы Таллия Дорвата стояли рядом с «Волкодавами» Шенка и, так же как и «волкодавы», приняли на себя удар прорвавшихся сквозь бреши в стене имперцев. Таллий выжил… но вряд ли когда-либо возьмет в руки меч. Изрубленного, залитого кровью, потерявшего правую руку по локоть, его притащили в Замок, даже не надеясь, что молодой — лет на пять моложе Леграна — рыцарь выживет. Для солдата нет большего позора, чем оставить на поле боя знамя или тело своего командира. Они вытащили его — но сами полегли почти все, лишь полсотни воинов сумели перебраться через реку и укрыться за стенами Малого Орхаена.

Недоставало еще нескольких… кое-кого он знал по именам, других — только в лицо. Шенк слышал, что одному из ветеранов, правой руке командора, особенно не повезло — еще утром он был жив и здоров, расставляя на стенах людей в ожидании штурма. Нелепая смерть — валун, выпущенный из катапульты, ударил в стену почти у самых бойниц, каменным обломком командора Белга сбросило со стены… стена была высокой, никто бы не пережил такого падения.

Себрасс коротко кивнул, жестом указал Шенку на свободный стул. Язвительно заметил:

— Наш дорогой темплар, как всегда, приходит последним. Итак, повторю специально для тех, кто не привык быстро двигаться. Я считаю, что сегодняшний день и, вероятно, завтрашний минги потратят на попытку разбить стены Замка.

Шенк мысленно поздравил себя — его мнение полностью совпадало с мнением командора.

— Катапульты бьют в основном отсюда и отсюда. — Командор ткнул кончиком кинжала в карту, отмечая позиции осадных машин возле западных и восточных ворот Большого Орхаена. — Пока город горит, минги вынуждены держаться площадей… Наибольшую опасность представляют те, что стоят на площади у восточных ворот.

— Почему? — вырвалось у Шенка помимо воли. Он и вправду не понимал, какую пользу мингам может принести разрушение восточной стены, вплотную подходящей к реке, Другое дело западная, где и были в последние дни самые напряженные бои, где находились ворота.

— Резонный вопрос… стены, что выходят на реку, гораздо слабее, они уже начинают крошиться, идут трещинами. Если стена рухнет, то минги смогут атаковать через реку, у них достаточно плотов, чтобы собрать не один — три моста. Поэтому этой ночью необходимо все катапульты сжечь. Те, что стоят у восточных ворот, — любой ценой. Остальные… если получится. Подземный ход проходит под рекой и поднимается на поверхность в одном из домов… ясно, что теперь там пожарище, люк наверняка придавило обгорелыми балками, но, возможно, нам все же повезет. Это для тех, кто пойдет к восточным воротам… у них будет шанс подобраться к катапультам почти вплотную. Легран… из твоих людей отбери два… нет, три десятка. Запомни, только тех, кто сам вызовется.

Некоторое время он молчал, затем заговорил снова, только сейчас в его голосе звучала настоящая боль:

— Вернуться им не удастся. Мне бы не хотелось заваливать тоннель, он может еще пригодиться… Поэтому, как подожгут катапульты, путь смешаются с мингами… у нас достаточно их одежды и брони. Те, кто уцелеет, могут попробовать пройти сквозь имперский лагерь, укрыться в лесах…

— Я готов…

— Ты останешься в крепости, — устало бросил Себрасс, но в голосе звенела сталь. — Ты соберешь людей, объяснишь им задание… проследишь, чтобы они выступили, как стемнеет. И не более, ясно?

— Да, командор, — потупился Легран.

Ему было бы куда легче пойти самому и умереть там, среди мингов, чем посылать людей на верную смерть, оставаясь в относительной безопасности. Хотя есть ли тут вообще безопасное место? Сколько еще продержится Орхаен? Декту, от силы две. Потом стены падут, еще некоторое время будет сопротивляться донжон, а затем защитников постигнет участь тех, кто не успел покинуть город, чтобы спрятаться в Замке. И участь эта такова, что лучше смерть на стенах, от меча или стрелы. Минги пришли в эти земли не за пленными…

— Сотник Лорш, твоим ребятам задача выпадет потруднее… Ворота открывать не будем, им придется спуститься со стен на веревках. Затем пристройтесь неподалеку от катапульт, ждите сигнала. Если «Волкодавам» удастся зажечь катапульты у восточных ворот, неизбежно поднимется суматоха. Тогда пусть действуют… Веревки останутся на стенах, кто сумеет… сможет вернуться.

Добровольцев вызвалось чуть ли не втрое больше, чем было нужно. Шенк смотрел на этих людей с удивлением и непониманием. Ладно он… век темплара недолог, да и сам не мечтал умереть в дряхлости, в теплой постели, окруженный внуками. Каждому свое… И этим вчера еще мирным поселянам надо бы всей душой жаждать уцелеть. Вернуться к своим полям и огородам, к мирной охоте, к рыбацким сетям. К жене и детишкам, коих у каждого не по одному. Так ведь нет — рвутся на верную смерть, поглядывая друг на друга с яростью, чуть ли не в бороду соседу готовы вцепиться за сомнительную честь принять участие в ночной вылазке, где путь — лишь в один конец. И если бы не понимали, если бы думали, что затея сия — лишь молодецкая забава, дабы напакостить мингам. Но Шенк постарался объяснить… сначала просто объяснял, затем начал запугивать. Тщетно — добровольцев от этого лишь прибавилось. Даже Штырь, тяжело опираясь на копье, приковылял из своей палаты и попытался доказать, что твердо стоит на ногах и вполне способен управиться с секирой. В толпе раздались смешки, кто-то даже толкнул бывшего разбойника — мол, раненого и ветром повалит. Тот пошатнулся, заехал шутнику в зубы… Шутник осклабился без обиды, вытер рукавом кровь из рассеченной губы и заорал, что он-де неправедно обиженный, а потому имеет право первым записаться в поджигатели.

Солнце еще стояло довольно высоко, когда катапульты прекратили обстрел. Все настолько привыкли к грохоту бьющихся о стены камней, что начали лихорадочно озираться, в глазах появилась настороженность, даже испуг.

— Что это минги затевают? — задал Шенк риторический вопрос. Слова произносил уже на бегу, хотя бегать в броне — занятие не для слабых.

Почти все, кто не спал, сменившись с поста, через считанные мгновения оказались на стенах. Солдаты стояли в три ряда, яблоку было упасть некуда… метни сейчас какая катапульта камень — собьет со стены десяток, а то и два.

Все глазели на мингский лагерь, едва различимый в дыму. Там происходило какое-то шевеление, будто огромное одеяло, укрывшее землю, заволновалось, задвигалось…

— А ну, живо убрались со стены! — орали терцы, прогоняя тех, кому было место внизу. — Топи смолу! Камни, камни давай! Сейчас на штурм пойдут!

Лишние воины бросились вниз — когда на стене такая суета, недолго и вниз свалиться, костей не соберешь. Веревки опять потащили наверх корзины с булыжниками — хоть и много их уже на гребне стены, да ни один валун лишним не будет. Лучше разбить врагу голову камнем, чем довести дело до рукопашной. Мальчишки сновали меж воинами, разнося связки стрел, ярче взметнулось пламя под котлами со смолой — раньше лишь теплилось, дабы густая черная гадость не застыла, а сейчас смола забурлила, пошла пускать пузыри, распространяя вокруг отвратительный смрад.

Катапульты швырнули камни — небольшие, с кулак, зато много. Шевелящаяся масса мингов задвигалась быстрее.

— Смотрите! — вдруг совсем по-девчачьи взвизгнула Синтия. — Они… они уходят!

И верно — порыв ветра, жалкий, слабенький, на миг разогнал завесу дыма, и стало видно, что толпы мингов, казавшиеся с такого расстояния не больше жуков, поблескивающих железной скорлупой, покидают крепость, выдавливаясь сквозь прорехи в стене.

— Что-то они задумали… — подозрительно пробасил широкоплечий воин с короткой седой бородой. Видно было, что борода несколько дней назад была ухоженной, сейчас же больше походила на спутаное мочало, грязное и неряшливое.

Что бы ни задумали минги, они сделали все, чтобы сбить защитников Замка с толку. Не прошло и часа, как даже самые зоркие перестали видеть хотя бы одного живого воина там, внизу. И ни одного ответного выстрела — хотя бы чтобы остудить разошедшихся орденцев, что без устали крутили вороты катапульт, посылая снаряды уже вслепую — вдаль, за стены, в надежде зацепить хоть кого-нибудь.

Воздух был неподвижен… черные облака застилали обзор, заходящее солнце окрасило гарь в страшный, напоенный угрозой багровый цвет. Люди на стенах до рези в запорошенных пеплом глазах вглядывались во все сгущающийся сумрак, надеясь и страшась увидеть движущиеся к стенам отряды штурмовиков. Но внизу, у подножия бастионов, было тихо… лишь иногда слышался стон раненых — не всем из участников утреннего штурма повезло умереть сразу. Их не добивали — вопли и стоны служили напоминанием остальным, что штурм крепости — не развлечение. А ежели кто из мингов пытался вытащить раненых, то зачастую и сам присоединялся к стонущим, получив стрелу в живот — арбалетчики на стенах не дремали.

Ночь уже полностью вступила в свои права, когда у подножия стен стражи заметили движение. К воротам шел конь — шатаясь, медленно переставляя ноги. На его спине, почти вываливаясь из седла, полулежал всадник. Его было довольно хорошо видно — кое-где пожары еще не погасли и заливали подножия привратных башен красными отблесками. Арбалетчики, засевшие в машикулях и меж зубцов крепостной стены, были снизу невидимы. Они могли бы в считанные мгновения превратить одинокого всадника в ежа, а его коня — в дикобраза, но руки, державшие арбалеты, не прикасались к спускам. Один человек — не угроза, даже будь он величайшим воином. А этот к тому же вот-вот грохнется на усыпанную телами землю.

Раздался звон неизвестно каким чудом уцелевшего во время штурмов привратного колокола. Человек дергал и дергал веревку колокола, с последним ударом все же сполз с седла и рухнул под копыта коню. Тот стоял растопырив ноги и опустив голову, и если сейчас кто-нибудь хлопнул бы измученную скотину по крупу, конь тут же завалился бы набок, расплющив покинувшего седло всадника.

Сверху, со стены, упала длинная веревка с петлей на конце. Затем послышался насмешливый голос:

— Эй, гость незваный! Цепляйся за лестницу.

Человек медленно повернулся лицом к черному небу, затем кое-как встал на колени, поднялся, шатаясь и держась обеими руками за надежный камень.

— Какая ж это, к демонам, лестница… — прохрипел он вполголоса.

Но наверху услышали, может, потому, что все, кто находился теперь на стенах, затаили дыхание.

— Лестница — это то, что ведет вверх, — резонно заметил тот же насмешливый голос. — Так ли уж важно, будешь ли ты перебирать ногами или я — руками? Обвяжи вокруг пояса, дурень!

Не решаясь отвести одну из рук от устойчивой стены, человек другой рукой кое-как накинул на себя веревочную петлю.

— Тащите! — просипел он.

— Не выпадешь? — ехидно поинтересовался невидимый шутник.

— Ну же!

Веревка натянулась, медленно поползла вверх. Конь проводил всадника задумчивым и печальным взглядом — наверное, задумчивым и, наверное, печальным, ибо со стены разглядеть выражение глаз заморенного скакуна было невозможно, — а затем все же завалился набок, именно туда, где не так давно этот всадник лежал. Над стеной пронесся гул голосов, в которых слышалось уважение — лошадь держалась до последнего.

Себрасс резким движением руки вскрыл письмо, обломки сургучной печати посыпались на пол. Гонец без сил лежал в кресле, прилагая отчаянные усилия, дабы держать глаза открытыми. Он только что влил в себя здоровенную кружку отвара, что приготовила носатая карга, державшаяся среди старших офицеров Ордена как равная. Отвар подействовал сразу, пожалуй, гонец смог бы даже встать, не рискуя тут же повалиться на пол,.. а глаза все равно слипались. Он провел в седле почти двое суток, загнал троих коней… четвертый оказался сильнее, довез его до места назначения и пал лишь тогда, когда исполнил свой долг.

— Как вы прошли через лагерь мингов? — спросил кто-то из командоров, пока Себрасс читал сообщение.

Гонец и сам не знал, как произошло, что он здесь и жив. Их было трое, он выезжал последним, и хотя гнал коня без жалости, другие были столь же быстры, столь же неутомимы. Они должны были опередить его по меньшей мере на полдня, а то и на день — но он добрался до цели первым.

Мингский лагерь встретил его брошенными повозками, несколькими оставленными шатрами, почти погасшими кострами… Горели, выбрасывая вверх клубы копоти, полтора десятка катапульт, чуть дальше полыхала пара требучетов — вернее, то, что от них осталось. Кто-то снял с осадных машин все железные части — дерево легко заменить, но вороты, массивные скобы, железные стяжки и прочее добро требует руки мастера, не каждый кузнец может изготовить нужную снасть.

— Там… никого нет. — Голос уже не перебивался хрипом, но был еще слаб. — Лагерь пуст.

— Вот именно, господа. — Гулкий голос Себрасса отражался от стен, казалось, закачались даже массивные бронзовые подсвечники. — Лагерь пуст! Империя отступает.

— Отступает?

— Почему?

Голоса слышались со всех сторон — удивленные, обрадованные. Офицеры переглядывались, на усталых лицах появились улыбки. Себрасс выдержал паузу, дождался, пока все взгляды обратятся на него, затем провозгласил:

— Арделла объявила войну Кейте. Кейтианцы спешно отводят свои войска от границ, оставляя лишь незначительные гарнизоны в крепостях. Полки Ордена в настоящий момент движутся к Орхаену, будут здесь через пять дней. Империя вынуждена выводить свои корпуса, иначе они окажутся отрезанными от своей территории и попадут в клещи. — Он сделал долгую паузу, затем провозгласил торжественно и патетично: — Это победа, господа!

Лес встретил их восхитительной тишиной, от которой Шенк успел отвыкнуть. Кони мерно цокали копытами по тракту, вздымая облачка пыли. Свежий утренний воздух вливался в легкие, как молодое вино, пьяня и даруя силы. Первый день десятой декты сезона садов[5]… солнце еще палит, но здесь, под сенью старых деревьев, уже чувствуется, что жар светила начинает терять силу, медленно, нехотя уступая очередь холоду. До настоящих холодов еще далеко, очень далеко — и все же они придут, а пока лишь дразнятся издали, напоминают о себе.

Изящная лошадка Синтии шла рядом. В отличие от наслаждающегося неспешной поездкой темплара она уже два дня была мрачной, раздраженной. С Шенком разговаривала сквозь зубы, а то и вовсе предпочитая отмалчиваться. Зелья вершителя Унтаро без дела болтались в сумке у седла, сейчас Синтия выглядела так, как и должен выглядеть вампир, — белая кожа, выступающие над губой клыки, глаза, чей жаркий огненный блеск был прекрасно виден в тени, отбрасываемой деревьями.

Немногие встречные наверняка впали бы в ступор от ужаса, но девушка все же накидывала капюшон, едва заметив впереди людей.

— Никак не могу понять, зачем сам Великий Магистр желает меня видеть? — Темплар уже смирился с мыслью, что его спутница на что-то обиделась и разговаривать с ним не желает, потому довольствовался беседой с самим собой. — В письме содержался приказ незамедлительно прибыть в Цитадель, но больше ни слова. Я знаю… кто я такой, чтобы Великий Магистр снизошел до объяснений, и все же не понимаю. Война закончилась, минги бегут…

— Отступают… — раздраженно буркнула Синтия.

— Отступают, — не стал спорить Шенк. — Сейчас самое подходящее время гнать их, бить в спину, чтобы дорогу на нашу землю забыли на века. И я хотел бы быть там, среди моих солдат…

— Твоих? — фыркнула вампирочка. — Из тебя полководец, как из меня…

— Ну, ты, наверное, права, — беззлобно ответил он, радуясь уже тому, что она вообще говорит с ним. Шенк пытался понять, чем обидел девушку, не раз задавал ей этот вопрос, но ответа так и не дождался. — С другой стороны, — продолжал он размышлять вслух, — раз Великий Магистр настаивает на моем присутствии, значит, этому есть веские основания.

Кусты впереди затрещали, на дорогу вышли трое. По всей видимости, имперцы-дезертиры, решившие, что на вольных хлебах сыщут себе лучшей доли. На двоих была обычная мингская форма, натянутая поверх доспехов, третий был в простой кольчуге, которую мог носить и минг, и служитель Ордена, и даже достаточно удачливый разбойник. Только вот обычные разбойники имперскую форму не надели бы ни за какие блага — сейчас не было, пожалуй, на всей территории Ордена более опасного одеяния.

В руках люди, выглядящие весьма сильными и умелыми, Держали оружие — меч, топор… у того, что в кольчуге, был страшный чекан, созданный, чтобы пробивать самые прочные Рыцарские доспехи. Даже кованая нагрудная пластина, способная остановить арбалетный болт, если не в упор выпущенный, не выдержала бы мастерского удара чеканом.

— Слышь, человек проезжий! — пробасил первый, здоровенный бугай поперек себя шире. Его говор сразу же выдавал минга, акцент был ужасен. — Придержи коня-то. Дорога тут платная, давай раскошеливайся!

Шенк с тоской подумал о доспехах, что сложены во вьюке на заводной лошади. На нем была только легкая полотняная рубаха, простая, из обычной дешевой ткани. Эта одежда куда лучше подходила для путешествия, чем латы. Мысленно пообещал себе, что ежели выберется из этой переделки живым, до самой Цитадели не вылезет из железа.

Рядом раздалось злобное шипение. Вожак тоже услышал, вгляделся… под тенью, отбрасываемой капюшоном, лица не рассмотреть, но изящную фигурку не очень-то скроешь балахоном.

— Никак девка, — осклабился он, демонстрируя выбитые через один зубы, кривые и желтые. — Ты, мужик, не трясись, тебя не тронем… За проезд заплатишь и топай дальше. На своих двоих, ясное дело. А девка с нами останется, молодая, смотрю, горячая. Такой настоящие мужики нужны, да не один.

Темплар ухватился за меч. О, проклятие Арианис, ну почему на нем нет хотя бы кольчуги… Он не сомневался в своей способности справиться с этими тремя ублюдками, но когда тело не защищено железом, стоит пропустить всего один удар, даже скользящий, — и бой можно считать законченным.

Его движение не осталось незамеченным. Главарь сунул в рот два грязных пальца, оглушительно свистнул. Затрещали кусты позади — Шенк затравленно оглянулся, выругался, увидев, как на дорогу выходят еще четверо. Все в кольчугах, пусть и плохоньких, из крупных, с ладонь, колец. Такие кольчужки разве от меча малость защитят, а стрелу пропустят и не заметят. Один из новоприбывших держал в руке седельный арбалет мингской кавалерии, легкий, но от этого не менее смертоносный, другой поигрывал метательным ножом.

— Ты не из простых, сразу видно, — рассуждал главарь, явно наслаждаясь затравленным выражением глаз Шенка и чувством собственной силы и безнаказанности. — Такие, как ты, с пустым кошелем в дорогу не пускаются. Ну… чего расселся на моем коне? Слазь да дуй отсель, пока мы добрые.

Имперцы, стоявшие по бокам от вожака, угодливо заржали. Шенк тяжело вздохнул, понимая, что его путь на этом прервется. Вдвоем против семи… и дело даже не в том, что не справятся, Синтия положит и два десятка, не успев толком устать. Просто промахнуться из арбалета с десяти шагов сможет разве что ребенок, только что от груди отнятый. А эти — звери битые, оружие держат умело и в ход его пустят не задумываясь. Даже сделай он глупость, попытайся бросить коня и уйти — ударят в спину, просто так, смеха ради. Значит, надо умереть достойно.

Внезапно что-то большое, стремительное пронеслось мимо, коснулось на мгновение вожака и исчезло меж деревьев.

Главарь стоял остолбенев, словно не желая верить увиденному. Стоял, не делая никакого движения, даже глаза под косматыми, насупленными бровями, казалось, застыли, упрямо глядя в одну точку. Затем что-то упало в дорожную пыль… Шенк бросил короткий взгляд — железная пластина. Кажется, только что она была частью нагрудника.

Живот, освобожденный от металла, вел себя странно, двигаясь, словно живой. Он становился шире, будто человек только что плотно поел, затем еще шире. Надетая под броню толстая, в три слоя, рубаха стремительно темнела посередине… Вот края длинного, в несколько ладоней, разреза разошлись в стороны, не выдержав давления изнутри, сизый, отвратительный на вид комок вывалился из раны, тяжело плюхнулся на землю. А затем упал и сам вожак — как и стоял, не согнувшись, не сломавшись в поясе, — словно столб, мордой вперед.

Позади раздался отчаянный вопль, в котором смешался ужас, осознание неминуемой смерти, мольбы о спасении… Темплар даже не стал оборачиваться, догадался, что увидит, — выхватил из ножен меч, одновременно посылая коня вперед. Умное животное рванулось, в мгновение ока оказавшись рядом с оторопевшими, ничего не соображавшими бандитами, все еще даже не поднявшими оружие. Сверкающая полоса стали с шипением рассекла воздух, у одного из разбойников тут же выросла вторая голова… Вернее, это первая развалилась на две части, каждой досталась половина лица.

Шенк тут же занес меч снова — уцелевший оказался быстрее, чем остальные, успел вскинуть клевец, меч завяз в толстой рукояти… Бандит умело рванул в сторону, рукоять меча вывернуло из ладони Темплара — да тот и не особо противился, сразу разжав пальцы и нанося удар кинжалом, зажатым в левом кулаке.

Тонкое, длинное трехгранное лезвие вошло бандиту точно в глаз, поразив мозг, — и тут же легко выскользнуло назад. Тело еще не знало, что умерло, оно двигалось, отбрасывая в сторону меч Леграна, занося молот над головой… Потом и до мышц наконец дошло, что жизнь завершена… с глухим стуком клевец выпал из рук, и уже окончательно мертвый грабитель завалился на спину.

Темплар обернулся. Из тех, что были позади, уцелели двое. Или, скорее, один — поскольку второй сидел в пыли, тупо разглядывая остаток то ли оторванной, то ли отсеченной в локте руки — сама рука лежала рядом, все еще обхватывая пальцами ложе арбалета. Из разорванных жил хлестала кровь, лицо минга стремительно бледнело — а он продолжал все так же сверлить взглядом обрубок и лишь тихо покачивался.

Последний отчаянно отмахивался мечом от Синтии, абсолютно голой, зато с бешеной скоростью вращающей обеими руками легкие смертоносные клинки. Разумеется, ему не удавалось даже зацепить вампирочку, да он и не старался, изо всех сил зажмурившись, дабы не видеть оскаленных клыков и налитых кровью глаз. А впавшая в бешенство Синтия — ну какая же молодая и красивая женщина потерпит, если ее вот так нагло пообещают изнасиловать грубые, немытые уж добрую декту скоты? — секла мечами воздух, доставая обезумевшего от ужаса минга то в одном, то в другом месте. С того уже свалились штаны, кольчуга рассыпалась на несколько кольчатых лоскутов, и теперь вампирочка самозабвенно срезала с бандита остатки стеганой подкольчужной куртки — местами вместе с изрядными лоскутами его собственной шкуры.

— Син, хватит! — устало бросил темплар, зная, что она услышит. Конечно, эти подонки заслужили смерть… но стоит ли мучить? Убить — и все, пусть их душа проваливается к демонам, где ей и место.

— Как скажешь! — Ее клинок со свистом рассек воздух, она отскочила, небрежным жестом стряхнула с лезвия красные капельки. Бандит несколько мгновений стоял, словно не веря в свое спасение, затем дернулся было бежать — и тело побежало. Только голова осталась на месте, зависнув в воздухе, а потом упав на дорогу и откатившись к обочине. Тело сделало еще пару шагов и тоже тяжело рухнуло в пыль.