Как уморительны в россии мусора, или FUCKING ХОРОШОУ!

      – Ой, мальчики! Вы к нам? – радостно спросила блондинка.
      – Она сказала, что ей уже есть восемнадцать! – успел выкрикнуть гость из Закавказья и огреб прикладом автомата по выдающемуся во всех отношениях носу и сапогами в иные части организма.
      Однако до смерти хачика не запинали.
      Так, лишь для вразумления, разминки и дабы отбить охоту спать с белыми женщинами.
      Умные собровцы быстро, всего за пятнадцать минут, сориентировались в происходящем, еще раз уточнили у своего руководства адрес, бросили потерявшего остатки сознания носатого торговца хурмой на разгромленной кухне и кинулись на выход.
      Чтобы не повторяться, бойцы изменили тактику штурма, пошли по веревкам с крыши и бодро ворвались в жилище Курицына-младшего через окна, забросав комнаты гранатами со слезоточивым газом. Тем самым они, однако, только усилили мучения избитого и связанного родственника начальника ГУВД, ибо к этому моменту силы у Виригина давно закончились, он уже с полчаса мирно спал под включенным теплым душем в ванной и на “Черемуху” не реагировал…
      Не прошло и суток с момента выноса бесчувственной тушки Макса из квартиры брата Мусорбаши и начала служебного расследования, организованного “Едрен батончиком” по горячим следам, как отличился Любимов.

У мусоров такая доля – им не прожить без алкоголя…

      В детстве оперативник-“убойщик” Жора Любимов был евреем, носил фамилию Горелик и портфель Жене Богданову – самому толстому и сильному мальчику в классе, безуспешно терзал скрипку в музыкальной школе и мечтал о том, как они с мамой уедут к перебравшейся в Хайфу тете Циле.
      Будут кушать апельсины, ходить по субботам в синагогу и готовить фаршированную курочку по вырезанному из газеты рецепту Голды Меир [Меир, Голда (Meir, Golda) (1898-1978), премьер-министр Израиля. Родилась 3 мая 1898 в Киеве. В 1906 вместе с семьей эмигрировала в США, где окончила педагогический колледж. В 1915 вступила в “Поалей Цион” (организацию рабочих-сионистов) и в 1921 эмигрировала в Палестину вместе с мужем Морисом Майерсоном (умер в 1951). В 1956 взяла древнееврейскую фамилию Меир, что в переводе означает “Гореть ярко”. В 1928 Меир была избрана в женский рабочий совет “Гистадрута”. В 1934 стала секретарем исполкома этой организации, в 1946 – президентом политического бюро Еврейского агентства. После 1948 была назначена посланником в Москве, занимала посты министра труда, и с 1956 по 1960 – министра иностранных дел. В 1966 была избрана генеральным секретарем “Мапай” (Партия рабочих Израиля), а когда “Мапай” вошла в Партию труда Израиля, стала секретарем последней. После смерти Леви Эшкола в 1969 была выдвинута партийными фракциями на пост премьер-министра. Главной проблемой для нового премьера стали арабские территории, оккупированные во время шестидневной войны 1967. Правое крыло партии во главе с министром обороны Даяном настаивало на включении этих территорий в состав Израиля. Умеренные, возглавляемые заместителем премьер-министра Игалом Аллоном, считали возможным возвратить Синай Египту, а Голанские высоты – Сирии. В 1973 и 1974 споры об ответственности за неготовность Израиля к войне, начавшейся во время праздника Йом-Киппур, перешли в требование смены руководства. В апреле 1974 Меир ушла в отставку. Умерла Меир в Иерусалиме 8 декабря 1978. Ее кулинарные рецепты действительно публиковались в израильских газетах и журналах].
      Но время шло, а документы на выезд так и не появлялись.
      Циля Бушман, в девичестве Коган, не спешила сажать себе на шею ленивых и прожорливых питерских родственников, всячески оттягивала момент оформления приглашения, а спустя пару лет и вовсе пропала, переехав из Хайфы в Тель-Авив и “позабыв” оставить кузине Саре свой новый адрес…
      Мадам Горелик за время учебы отпрыска в школе и театральном институте сменила трех мужей, если не считать изгнанного из семьи биологического папаню Жоры, исчезнувшего в неизвестном направлении, когда кучерявому мальчугану было всего два года, и наградила сына фамилией второго по счету супруга, заодно посоветовав ему записаться гоем [Гой – здесь: русский. Гоями иудеи называют все иные народы, не исповедующие иудаизм]при получении паспорта. Что экс-Горелик, ставший Любимовым, и сделал.
      Третий муж Жориной мамы оказался весьма перспективным спекулянтом, жутким пройдохой и они через Рим эмигрировали в США, пообещав студенту четвертого курса Любимову, что заберут его к себе сразу же, как только тот закончит институт.
      Правда, к этому моменту Жоре было, в принципе, все равно, уедет он в Америку или нет.
      Получив паспорт, где в графе “национальность” значилось “русский”, Любимов на себе ощутил всю глубину и правоту философского принципа “Бытие определяет сознание”.
      “Русскому” Жоре очень понравилось безбоязненно кушать копченое свиное сало, пить в подвале портвейн с новообретенными друзьями, орать “жидовская морда” в лицо любому встретившемуся на пути их компании очкастому интеллигенту, писать разные словосочетания на заборах, махаться с такими же, как он, гопниками на дискотеках, прогуливать занятия в институте, играть на расстроенной гитаре и орать песни “под Высоцкого” на заплеванной лестнице, и курить дрянную анашу с отсидевшими в зоне корешами. В общем и целом – чувствовать себя членом великой славянской общности.
      Таким образом, под влиянием внешних обстоятельств и “правильного” пятого пункта [Пункт 5 в анкетах – “национальность”], примерный юноша из хорошей еврейской семьи всего за два года превратился в законченного алкоголика, придурка и юдофоба…
      В Америке новый супруг Сары Горелик получил для себя и жены вид на жительство, и принялся ковать большое капиталистическое счастье на нью-йоркской фондовой бирже, но через месяц был случайно застрелен прямо перед ее парадным входом в ходе разборки между двумя конкурирующими гарлемскими бандами гаитянских наркоторговцев.
      Жорина мама немного погоревала, позвонила сыночку, услышала его пьяное бормотание, перемежающееся антисемитскими лозунгами, обиделась и вышла замуж уже в пятый раз.
      Теперь – за кантора синагоги на Лонг-Айленде.
      Юдофоб Любимов возмутился, получив сообщение об очередном избраннике мамули, продал оставшуюся от нее двухкомнатную квартиру и ушел в трехмесячный запой, окончившийся его распределением в театр имени Ленинградского Комсомола, ставшим после перестройки “Балтийским гномом”.
      На подмостках Жора не блистал.
      Он служил “штанами” [Штаны – бездарный актер, которого используют только в эпизодических ролях (театральный сленг)]и перебивался с “советского баночного” [“Советское баночное” – разбавленное разливное пиво, которое страждущие набирали в стеклянные банки различной емкости в уличных ларьках (жарг.)]на вермут “Два мента” [“Два мента” – вермуты “Крепкий белый” и “Крепкий розовый”, которые во времена СССР стоили 2 рубля 02 копейки за бутылку 0,7 литра. Напоминаем: телефон милиции – 02 (жарг.)]и “плодово-выгодное” [Плодово-выгодное – вино “Плодово-ягодное” крепостью 18-19 градусов, полулитровая бутылка стоила в советское время 77 или 88 копеек (жарг.)], пока, наконец, ему не улыбнулась удача и его не пригласили выступить в роли конферансье на праздновании дня милиции во Дворце Культуры имени Дзержинского.
      В разгар фуршета, последовавшего сразу за концертом, Любимов помог подняться с пола какому-то замызганному мужику в штатском костюме, выпил с ним на брудершафт, облобызался и получил от новоприобретенного “друга” шутливое предложение послужить Родине в качестве сотрудника уголовного розыска.
      – Будешь как сыр в масле кататься!… Обещаю! – бессвязно кричал мужик. – Да у нас!… Да мы их знаешь как?!… – кого “их”, собеседник не уточнял. – Ого-го!… Милиционер – это звучит гордо!… Вот ты кто такой?…
      – Актер! – самозабвенно врал Любимов. – Настоящий! Гамлета играю!
      – Гамлет – это фигня!… А можешь стать сотрудником органов! Понимаешь?… С большой буквы сотрудником!… Ты – и в органах! Прикинь, а?… Причем во внутренних!… Это ж красота!… Вылез, арестовал, кого надо, и обратно… во внутренние органы!…
      Бухой в сосиску и хохочущий от показавшейся ему удачной шутки Жора тут же написал заявление с просьбой принять его на работу в УР [УР – уголовный розыск], не менее наклюкавшийся мужик с веселым ржаньем завизировал бумагу, сунул ее стоявшему неподалеку навытяжку какому-то генерал-лейтенанту и опять упал…
      На следующее утро похмельный актер очнулся в кабинете на втором этаже Литейного, 4 [В советское время и вплоть до 2001 г. первые три этажа здания на Литейном проспекте, дом 4 занимали службы ГУВД]в обнимку с бронзовым бюстом тогдашнего Генерального секретаря КПСС и страшно гудящей головой.
      Рядом в застегнутых на все пуговицы рубашке со сбившимся насторону галстуком и в пиджаке, но при этом – в линялых семейных сатиновых трусах, сидел давешний собутыльник, оказавшийся первым заместителем министра внутренних дел, и тупо рассматривал новенькие удостоверение лейтенанта милиции и табельный “макаров” в заводской смазке, принесенные не в меру исполнительными подчиненными. Идиоты-подчиненные успели за ночь оформить все документы, вытащить из постели директора Ленкома, заставить того составить и подписать приказ об увольнении Любимова “в связи с переходом на другую работу”, и поставили в трудовую книжку Жоры две печати: одну, закрывающую его актерскую карьеру, – в театре, другую, открывающую блестящие перспективы на правоохранительной ниве, – в отделе кадров ленинградского ГУВД.
      Отступать было поздно.
      Причем всем.
      В те далекие времена завизированное заместителем министра заявление гражданина с просьбой принять его на службу “в ряды” имело непреложную силу первого закона Ньютона, а крутить бюрократическую машину назад означало подставить и высокого госчиновника, и все руководство ленинградской милиции. Последствия же для попытавшегося бы возмутиться Жоры наступили бы весьма печальные, вплоть до отправки новоиспеченного лейтенанта в психушку.
      Так второсортный и сильно пьющий лицедей Любимов, в девичестве – Горелик, неожиданно для себя стал ментом.
 

* * *

 
      Последним смутным воспоминанием Жоры о проведенном в компании коллег вечере было хоровое исполнение матерных частушек с дежурным по питерскому ГУВД в качестве солиста и с Любимовым в качестве дирижера.
      Во всяком случае, до того момента, пока майор не навернулся с табуретки.
      Шишка на лбу и “дирижерская палочка” – вилка с наколотым на нее куском жирной селедки, найденная впоследствии во внутреннем кармане пиджака, – являлись тому доказательствами…
      Любимов приоткрыл левый глаз и пошарил руками вокруг себя.
      Было светло и холодно.
      Жора с трудом приподнял правое веко, уперся руками в нечто прямоугольное, оторвал голову от какой-то плоской, твердой и шершавой поверхности, и огляделся.
      Взору заслуженного опера открылись голые бетонные стены недостроенного дома, куда его непонятным образом занесло ночью. А, судя по пронизывающему ветру и расположенной примерно на одном уровне с местоположением оперативника кабинки оператора подъемного крана, Жора заседал еще и на одном из верхних этажей.
      Любимов посмотрел прямо перед собой, ощупал под собой сиденье шатавшегося стула, убедился, что оно сухое, облегченно вздохнул и опустил глаза.
      С иллюстрации в газете “Невское семя”, на которой были разложены замерзшие остатки скудной закуски – вскрытая полупустая банка кильки в томате, два обгрызенных леденца и половинка бублика с маком, – на майора сурово смотрело знакомое горбоносое лицо с черной повязкой на левом глазу.
      – У-у, Черт Одноглазый [Одноглазый Черт – прозвище Моше Даяна (20 мая 1915, Дегания, Палестина (сейчас – территория Израиля) – 16 октября 1981, Тель-Авив, Израиль), генерала и государственного деятеля Израиля. Даян родился в первом израильском кибуце и вырос в первом добившемся успеха фермерском хозяйстве на территории Палестины. Военная карьера Даяна началась в 1937 г., когда он вступил в воинский отряд, ставший позднее ядром израильской армии, и приобрел опыт в ведении партизанской войны против палестинских арабов. В 1939 г. Даян вступил в нелегальное боевое подразделение Хаганах (Haganah), был арестован и заключен в тюрьму английскими властями, где просидел с 1939 по 1941 гг. После освобождения возглавил еврейские вооруженные силы, боровшиеся против войск вишистской Франции в Сирии. В боях потерял левый глаз, после чего постоянно носил черную повязку, ставшую со временем его отличительным знаком. В войне 1948 года за независимость Израиля командовал воинскими подразделениями в районе Иерусалима. В 1949 г. принимал участие в переговорах о заключении перемирия между Иорданией и Израилем. Будучи начальником штаба израильской армии (1953-1958 гг.), возглавил вторжение израильских войск на Синайский полуостров в 1956 г., утвердившее его как успешного военачальника. В 1959 г. был избран депутатом кнессета от партии “Мапай”, входившей тогда в правительственную коалицию с Трудовой партией Израиля, и получил портфель министра сельского хозяйства в кабинете, возглавляемом его давним учителем Давидом Бен-Гурионом. В 1964 г. подал в отставку с поста члена кабинета. Вновь был избран в кнессет в 1965 г. от партии “Рафи” (Союз рабочих Израиля), созданной Бен-Гурионом. Ввиду неизбежности войны с арабскими соседями, был назначен в июне 1967 г. министром обороны Израиля и совместно с начальником генерального штаба израильской армии Ицхаком Рабином руководил военными действиями в ходе шестидневной войны (5-10 июня 1967 г.). После успешного завершения войны был назначен военным губернатором оккупированных Израилем территорий. В начале 70-х годов приобрел огромное влияние на внешнюю политику Израиля, но в октябре 1973 г. был обвинен в неподготовленности Израиля к неожиданным военным действиям Египта и Сирии, вошедшим в историю как “Война на Йом-кипур. После того, как Ицхак Рабин сменил Голду Меир на посту премьер-министра, Даян был смещен в июне 1974 г. с поста министра обороны. Став в 1978 г. министром иностранных дел Израиля, Даян сыграл ключевую роль в достижении Кэмп-Дэвидских соглашений [АМЕР] между Израилем и Египтом, но разошелся во взглядах с премьер-министром Менахемом Бегином по поводу суверенитета Израиля на оккупированные территории на западном берегу реки Иордан и в октябре 1979 г. подал в отставку. В 1981 г. основал новую партию Телем, выступавшую за вывод израильских войск с территорий, оккупированных в результате войн 1967. После его смерти возник скандал в связи с появившимися в печати утверждениями о незаконном присвоении им в ходе военных действий многочисленных предметов искусства (позднее они были проданы его вдовой одному из израильских музеев). Даян по-прежнему считается многими израильтянами крупнейшим военным и политическим деятелем страны. Автор мемуаров: “Diary of the Sinai Campaign” (1966) и “Breakthrough”; “A Personal Account of the Egypt-Israel Peace Negotiations” (1981), а также автобиографии “The Story of My Life” (1976)]…, – юдофоб Любимов узнал человека на фото, ему снова поплохело, он рухнул ничком с трехногого стула и стукнулся многострадальным лбом о служивший банкетным столом пустой ящик.
      Придя в себя минут через пять, опер огляделся повнимательнее и заметил те детали, что ускользнули от его пытливых глаз ранее.
      Например, из-под листа толя, валявшегося возле деревянного стола-ящика, торчали худые ноги, обутые в стоптанные и перемазанные застывшим цементным раствором кирзовые сапоги размера эдак сорок девятого.
      Жора несколько минут тупо рассматривал конечности неизвестного, потом откинул толь, вгляделся в небритое незнакомое лицо, скользнул расфокусированным взором по оранжевому комбинезону со множеством карманов, в который был облачен оказавшийся отнюдь не гигантом хлипкий мужичок, и ничего из событий минувшей ночи так и не вспомнил.
      Однако рассиживать Любимову было недосуг, организм требовал срочной поправки здоровья путем поглощения литра, а лучше – двух или трех, пива, и потому майор снова прикрыл незнакомца толем, встал и, пошатываясь, двинулся вниз по лестнице без перил.
      Где– то на середине спуска, в районе седьмого-восьмого этажа, оперативник не удержал равновесие, его качнуло в сторону узкого пролета, он запнулся о выступавшую из бетона арматуру, заколотил руками в воздухе в тщетной попытке за что-нибудь схватиться и полетел к земле, обреченно перебирая в памяти знаменательные даты своей жизни и прикидывая, кто из сослуживцев придет на его похороны.
      Додумать сию фаталистичную мысль Жоре не удалось.
      Полет майора завершился в куче джутовых мешков, спружинивших как самый настоящий батут и отшвырнувших оперативника вверх и вбок, в результате чего Любимов упал аккурат напротив пустого дверного проема, за которым расстилался заснеженный пустырь, и отключился.
      Чудом избежавший смерти опер пришел в себя, немного полежал на холодном бетоне, потом сел, нащупал в кармане пачку “Космоса” и зажигалку, и закурил.
      Глядя на струйку дыма, истекавшую в морозный воздух с тлевшего кончика сигареты, Жора припомнил, что сегодня у них в отделе состоится празднование дня рождения одного из старейших сотрудников, имевшего кличку “Фильтр”, и настроение майора несколько поднялось.
      Чей– то день рождения всегда означал море халявной выпивки.
      Скурив полторы сигареты, Любимов окончательно повеселел и даже попытался насвистеть веселенький рэповский мотивчик. Но только он напряг мышцы диафрагмы, как его стошнило и Жора снова потерял сознание…
 

* * *

 
      Выбравшись минут через сорок на пустырь, майор поводил жалом, увидел на заборе огромный плакат “Туалет – 100 м. Бегом – 50 м.”, возвышавшийся над ограждением стройплощадки рекламный щит с метровыми буквами “Коррекция и исправление горбов. Недорого. Гарантии качества. Клиника доктора К.Могилы.”, и в сотне метров от себя – с детства знакомый профиль крейсера “Аврора”, и понял, что заночевал в Петроградском районе.
      Отсюда до места работы Любимова на Лиговском проспекте было далековато.
      “Убойщик” немного повздыхал, с трудом перелез через забор, плюхнувшись в удачно расположенный с другой стороны двухметрового препятствия сугроб, и потопал по Петровской набережной, имея цель поймать у Каменноостровского моста какую-нибудь машину, и посулами или угрозами заставить водителя привести себя в ГУВД.
      Маленькую кучку пикетчиков у бывшего Дворца Бракосочетаний, превращенного представителем Президента по Северо-западному региону в свою резиденцию, Жора заметил издалека.
 

* * *

 
      Пикет был политически правильным и верноподданическим, в связи с чем на его охрану были выделены всего два сотрудника милиции.
      Демонстранты стояли с плакатами “Генерал Чаплин – мы с Вами!”, “Не допустим губернатора на третий срок!”, “Мы поддерживаем все инициативы ЗАКСа!”, “Решения Уставного суда СПб – в жизнь!”, “Час Треф” – самая интересная газета!” и “Эмму Чаплину – в мисс Вселенные!”.
      Пикетчики вели себя тихо и почтительно взирали на окна особняка.
      Время от времени к молчаливым митингующим выходил кто-нибудь из многочисленного аппарата представителя Президента и под объективами телекамер горячо благодарил “сознательных жителей Петербурга” за поддержку курса экс-генерала ФСБ В.В.Чаплина, направленного на смещение действующего главы города и замену нынешнего градоначальника на того, кто будет дружить с семейством Эммы и Виктора Васисуальевича, и не мешать их друзьям разворовывать городской бюджет.
      Пикетчики “восторженно” внимали, а тележурналисты бубнили о “многотысячном” митинге.
      Камеры были расставлены так, чтобы скрыть истинное количество демонстрантов, равное двум сотням нанятых безработных и нескольким десяткам переодетых в гражданскую одежду курсантов близлежащего Зенитно-ракетного училища.
 

* * *

 
      Особенно разорялся по поводу председателя городского правительства питерский корреспондент российских “Вестей”.
      Записной трепач аж приплясывал, когда наступало его время выходить в прямой эфир.
      Вот уже месяца три он начинал каждый свой репортаж со слов “Все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста…”. Эта фраза настолько крепко засела в его мозгах, что ни о чем ином он уже не был способен говорить. Даже когда речь заходила об открытии птицефабрики или о проведении на берегах Невы международной конференции экологов-гомосексуалистов.
      Возлюбленная журналиста, уставшая от непрекращавшегося даже в моменты постельных игрищ антигубернаторского бубнежа молодого человека, послала его подальше, некоторые коллеги перестали подавать руку, отец корреспондента с матюгами выкинул придурковатого сыночка из своего дома, когда тот явился поздравить папаню, заслуженного учителя России, с тридцатилетием его преподавательской карьеры, штатный психолог с соседнего телеканала начал с подозрением посматривать на “говорящую голову” и невзначай интересоваться, какой сегодня день и год, перемалывающий челюстями бесконечную жвачку оператор попросил “акулу эфира” не приставать к нему в нерабочее время и вообще держаться подальше.
      Но телекомментатор уже ни на что не обращал внимание, полностью охваченный розовой мечтой о карьерном росте.
      В Москве корреспонденту пообещали пост главы информационной службы РТР, если питерское отделение “Вестей” раздует хороший скандал вокруг местного градоначальника.
      Недалекий журналист принял пустое обещание за чистую монету, зачастил на поклон к экс-генералу ФСБ Виктору Васисуальевичу Чаплину, скорешился с пиарщиками противников губернатора и расстарался так, что после просмотра его репортажей многие зрители испытывали непреодолимое желание пальнуть из гранатомета как по санкт-петербургскому офису гостелерадиокомпании, так и по особнячку представителя Президента, где окопалась шайка манерных педиков, составлявших добрую половину помощников кремлевского назначенца…
 

* * *

 
      – Все, буквально все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста! – примкнувший к толпе пикетчиков Любимов с интересом слушал выступление ведущего “Вестей”. – Это такой же факт, как вращение Земли вокруг Солнца, и об этом много раз говорил ведущий городской политик господин Чаплин, сегодняшний светоч питерской интеллигенции. Когда же губернатор поймет, что надо уходить? Ответа мы, увы, не слышим. Прячущаяся в Смольном банда отказывается говорить с народом, их ограждают от простых людей толстые стены и многочисленные кольца охраны. Они бояться народного гнева. Но не все потеряно! Городская прокуратура не дремлет и одно за другим возбуждает уголовные дела против заместителей губернатора! И они все сядут! Так пообещал нам источник в горпрокуратуре и подтвердил сам Виктор Васисуальевич.
      Жора пошевелил бровями, вспоминая, что ему известно о прокурорских расследованиях, но, кроме того, что все возбужденные по фактам якобы имевших место быть должностных преступлений вице-губернаторов дела развалились и давно прекращены, ничего в голову не лезло.
      “Наверное, возбудили по вновь открывшимся обстоятельствам, – решил майор. – А нам не сообщили. Какие же все таки козлы эти прокурорские…”.
      – Губернатор замешан во всех громких политических убийствах! – продолжал разоряться журналист РТР. – Не зря его называют “губернатором криминальной столицы”!
      Слово “убийство” вызвало у Любимого ряд ассоциаций с тем, чем он занимается на работе, и ему захотелось водки.
      – Нет сомнений в том, что даже к смерти Ицхака Рабина  [РАБИН, ИЦХАК (Rabin, Yitzhak) (1922-1995), премьер-министр Израиля. Родился в Иерусалиме 1 марта 1922 г. Отец Рабина, выходец из России, эмигрировал сначала в США, а во время Второй мировой войны – в Палестину. Рабин изучал сельское хозяйство в галилейском городе Кфар Тавор, а когда началась Вторая мировая война, вступил в “Хаганах”. Сражался против вишистов в Сирии и Ливане. После войны участвовал в операциях “Хаганаха” против британцев. В 1946 г. был арестован. Во время арабо-израильской войны 1948 г. Рабин командовал бригадой, которая обороняла Иерусалим, сражался и с египтянами в пустыне Негев. В 1954 г. Рабин стал бригадным генералом, командовал израильскими силами обороны, затем начальником генерального штаба. Командовал армией Израиля во время шестидневной войны 1967 г. Уволился из вооруженных сил в январе 1968 г. В 1968-1973 гг. Рабин – посол Израиля в США. В марте 1973 г. стал депутатом кнессета. Когда правительство Голды Меир ушло в отставку в апреле 1974 г., Партия труда поручила Рабину сформировать новый кабинет. Рабин ушел в отставку с постов премьер-министра и лидера партии в апреле 1977 г. Он вернулся в политику в 1984 г., став министром обороны в правительстве “национального единства”, в которое вошли представители Партии труда и Ликуда. В 1987 г. Рабин приказал израильской армии ответить на интифаду “мощью, силой и ударами”, что укрепило его репутацию жесткого политика. В феврале 1992 г. он сменил Шимона Переса на посту лидера Партии труда. Четыре месяца спустя возглавляемая Рабином Партия труда добилась успеха на национальных выборах. Рабин был утвержден на пост премьер-министра 13 июля 1992 г., после сформировал трехпартийное левоцентристское коалиционное правительство. В сентябре 1993 г. он подписал с Ясиром Арафатом соглашение о введении ограниченного палестинского самоуправления, за которым последовал вывод израильских войск с большей части территории сектора Газа и города Иерихон на Западном берегу реки Иордан. Мирный процесс продвинулся в октябре 1994 г., когда Рабин и король Иордании Хусейн подписали договор о мире и установлении дипломатических отношений. Рабин был убит ортодоксальным иудеем-фанатиком в Тель-Авиве 4 ноября 1995 г.]губернатор Санкт-Петербурга имеет самое непосредственное отношение. – корреспондент сурово насупился. – Он антисемит, это все знают, поэтому не мог не участвовать в разработке планов этого убийства! А вот, кстати, и сам господин Чаплин, – ведущий информпрограммы радостно улыбнулся, заметив появившегося на ступенях главного входа экс-генерала ФСБ. – Давайте спросим у представителя Президента, что он думает о соучастии губернатора в тех печальных событиях… Виктор Васисуальевич! – журналист, которому в связи с особой важностью его работы был разрешен практически беспрепятственный доступ к телу госчиновника, сунул под нос Чаплину микрофон. – Как вы считаете, действующий губернатор был главным заказчиком убийства Рабина, или только знало готовившемся преступлении и промолчал?
      – Гм-м… ну, это…, – представитель Президента опешил от неожиданного вопроса и покраснел. – В общем… наверное, знал…
      Все нутро бывшего кадрового сотрудника спецслужбы восставало против прямого и конкретного ответа, однако Чаплин все же пересилил себя, как его учила многоопытная, но несколько туповатая супруга-интриганка, сконцентрировался на политической важности момента и начал говорить более-менее завершенными предложениями, лихорадочно соображая, кто ж такой этот “Рабин”:
      – Конечно, нельзя однозначно утверждать… Надо проверить. Но мой опыт генерал-полковника подсказывает, что такое положение дел вероятно. Весьма…
      Наконец, до Виктора Васисуальевича дошло, что “Рабин” – это Рабинович.
      Только сокращенно.
      Правда, тут же встал следующий вопрос – “О каком Рабиновиче идет речь и почему его надо называть сокращенно?”, но на поиск ответа времени у тугодума Чаплина уже не оставалось.
      – Особенно в свете… м-м-м… участия… м-м-м… этого Рабина в залоговых аукционах и в нефтяном бизнесе, – экс-силовик нашел, как ему показалось, обтекаемую форму ответа – все убитые в последние годы крупные фигуры так или иначе были замешаны и в аукционах по приобретению госсобственности, и в перепродаже “черного золота”. – Следствие покажет, кем же был Рабин на самом деле и прочность его связей с губернатором, исламским экстремизмом и скинхэдами… Может, его вообще бритоголовые убили? Встретили в парадном, – Виктор Васисуальевич, еще во времена своей службы в Следственном Управлении УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области славившийся своей способностью все путать, посчитал, что взял верный тон, и повысил голос. – попросили закурить, а, когда потерпевший им отказал, забили насмерть цепями и арматурой. Скажете, не бывает такого? Очень даже бывает! И губернатор мог заранее знать о нападении! Или сам нанять фашиствующих молодчиков, – тема борьбы со скинами была модной и любой российский политический деятель считал своим долгом отметиться, как непримиримый гонитель нео-нацистов. – Надо разобраться… Еще раз провести экспертизу повреждений на теле этого… ну, как его?… Рабина, осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Свидетели обязательно найдутся! Пусть их сейчас вроде бы нет, но в будущем мы их обнаружим. Ведь не может такого быть, чтобы уважаемого человека убили и никто этого не видел. Я вам однозначно заявляю – не бывает такого! Хотя бы одного свидетеля мы отыщем и тогда я не завидую убийцам этого… черт, ну как же его?… Рабина… Да, Рабина! Фашизм не пройдет! Мы их всех выведем на чистую воду!…
      Курсанты в толпе захихикали.
      Чаплин понял, что в очередной раз сморозил какую-то глупость, и растерянно умолк.
      “Обрезанных защищает! – злобно подумал похмельный юдофоб Любимов, в девичестве – Горелик. – У-у, сука пархатая!…”
      И, не раздумывая, бросился вперед, вытаскивая на ходу “макаров” из наплечной кобуры и напрочь забыв, что перед ним – официальный представитель российского Президента…
      Дальнейшее можно было бы описать фразой из лермонтовского “Бородина” – “Смешались в кучу кони, люди…”.
      Жора бился аки лев, прорываясь к визжащему от испуга и застигнутому на месте приступом “медвежей болезни” Чаплину, но силы были неравны.
      На хрипло орущего “Бей жидовского прихвостня!” майора-“убойщика”, разбросавшего худосочных курсантов, пытавшихся остановить “покушающегося на жизнь представителя Президента чеченского террориста”, и снесшего вставших на его пути сотрудников милиции, сразу с трех сторон набросились телохранители экс-генерала, вместе с ним скатились вниз по ступенькам крыльца, сбили с ног первые ряды пикетчиков, дали раскладной металлической дубинкой по буйной головушке, вырвали пистолет из скрюченных пальцев и сковали Жорины руки и ноги новенькими американскими “браслетами”.