Как уморительны в россии мусора, или FUCKING ХОРОШОУ!

 

* * *

 
      Безродный взвалил на свои узкие плечи коробку с оперативными делами, которые ему приказали доставить на четвертый этаж, почти дошел до середины пути, но не удержал равновесия, поскользнулся на склизких ступенях и уронил поклажу в лестничный пролет.
      Коробка плюхнулась в остававшуюся на первом этаже полузамерзшую пахучую жижу.
      “Ну, и черт с ними! – подумал дознаватель.– Все равно нашу работу никто не ценит…”
      Безродный вытащил из кармана кителя плоскую бутылочку коньяку, жадно припал к горлышку растрескавшимися губами и в три глотка опустошил двухсотпятидесятиграммовую емкость. Выбросил бутылку вслед за коробкой, подошел к открытому окну, лег впалой грудью на обшарпанный подоконник и стал смотреть вниз на улицу, где утреннее солнце освещало своими лучами обычное начало рабочего дня в самом обычном питерском РУВД.
 

* * *

 
      Бестолково бродили похмельные и злые пэпээсники…
      Майор Чердынцев метелил вяло сопротивлявшегося Дукалиса прямо на глазах у толпы прохожих…
      Пьяненький Соловец сидел на урне перед входом в районное управление внутренних дел и пускал слюни, время от времени радостно похохатывая…
      Жирная капитанша-паспортистка хрипло орала на ранних посетителей…
      Крысюк пытался навесить на раму от УАЗа четыре колеса с абсолютно лысой резиной…
      Двое сержантов тащили в “обезьянник” раннего бухарика, по пути обшаривая его карманы…
      Тесть Васи Рогова пытался что-то втолковать невменяемому Твердолобову, показывая рукой на старенькую “Волгу”, в лобовом стекле которой торчал брошенный кем-то минуту назад с крыши лом…
      Отсосавший пол-литра топлива из бензобака водитель единственного остававшегося на ходу “козелка” с присвистом вдыхал высокооктановые пары и приставал ко всем проходящим мимо с просьбой одолжить целлофановый пакет…
      Жена подполковника Петренко скандалила с прокурором района, прибывшим для проверки готовности личного состава РУВД к антитеррористическим учениям под кодовым названием “Затылок кавказской национальности”…
      Казанцев тоскливо слушал жалобу пожилого эксгибициониста, пришедшего с заявлением о краже коллекции фаллоимитаторов и время от времени распахивавшего пальто, под которым белело голое тело…
      В общем, это утро мало чем отличалось от сотен других – тех, что прошли, и тех, что еще будут.
      Но так было только до поры до времени…
 

* * *

 
      Со звоном откинулся чугунный люк на середине дороги и из него, щурясь от непривычно-яркого света, выскочили Рогов с Плаховым и наперегонки помчались под защиту спасительных стен родного РУВД.
      – Оп-па! – радостно завопил Соловец. – Нашлись, родненькие!…
      Через секунду по улице раскатился неясный гул и вверх почти на два метра взметнулась выбитая головой подполковника Петренко крышка соседнего люка.
      Мухомор вылетел из канализационного колодца как стартующая тяжелая стратегическая ракета шахтного базирования – величественно, мощно, неотвратимо, с разрывающим барабанные перепонки ревом твердотопливных ускорителей, в облаке вонючего белого пара и с единственной целью – уничтожить заложенный в систему наведения ее многомегатонной боеголовки объект. Глаза подполковника горели праведным гневом, его перепачанное лицо покрывала смертельная бледность, плечи были широко расправлены, а пузо выставлено вперед.
      Руки Петренко крепко сжимали оброненную Плаховым широкую снеговую лопату.
      – Коля! – обрадовалась жена начальника РУВД. – Коленька!
      – Какие люди! – весело закричал Твердолобов, широко раскинул руки, словно собирался заключить Мухомора в объятия, и упал навзничь.
      – Товарищ подполковник! – Чердынцев бросил Дукалиса и приложил ладонь к непокрытой голове.
      – Потом! – на ходу рыкнул несущийся во весь опор Петренко. Толпа перед ним расступилась, как вода перед форштевнем идущего в бой линкора. – Все – потом!!!
      Мухомор влетел в распахнутые двери райуправления, где за мгновение до этого скрылись Рогов и Плахов.
      И в течение следующих десяти минут собравшиеся у РУВД официальные и неофициальные лица слышали лишь доносившиеся из здания звонкие удары лопатой по двум бестолковым головам, победные взревывания Петренко и истошные взвизги Васятки “Нет, это не я!…”.
 

* * *

 
      А из– за угла за всем этим безобразием наблюдал свежеразвязанный и выпущенный из автобуса Леха Перчиков, в буйной голове которого уже созревал очередной гениальный план по защите национальной безопасности России…

Приключение третье
FUCKING ХОРОШОУ

      Бей ментов, спасай Россию!
      Доброжелатель.
 
Надпись на заборе

Два капитана

      Почти сутки весь наличный состав работников Выборгского [Напоминание невнимательному читателю: все имена, фамилии, должности, звания и прочее в этой книге являются выдуманными и их совпадение с реальными людьми, а также – с героями литературных, телевизионных или иных художественных произведений, могут быть лишь непреднамеренной случайностью. То же самое относится и к номерам управлений, отделов и отделений милиции, и к описываемым в книге событиям]РУВД мыл, чистил и отдраивал здание от последствий фекального потопа, устроенного так и не обнаруженным злодеем.
      Капитан Ларин, разумеется, скромно промолчал о своей роли в произошедшем.
      Петренко, вырвавшийся, наконец, на оперативный простор наземного мира, лютовал так, что у его подчиненных нет-нет, да и закрадывались в головы нехорошие мысли о явившемся следствием длительного пребывания в темноте и одиночестве сумасшествии подполковника, и о необходимости применения к нему принудительных мер медицинского характера…
 

* * *

 
      Все началось с того, что Мухомор, избив лопатой несчастных Рогова с Плаховым, временно потерял к ним интерес, выстроил адекватный, частично адекватный и совершенно невменяемый личный состав райуправления в кривоватую шеренгу на втором этаже здания и объявил, что никто из его подчиненных не сделает ни глотка, пока на полах, стенах и потолках останется хотя бы одно бурое пятнышко.
      Затем начальник РУВД взял из кабинета дознавателя Удодова кнут, конфискованный год назад у цыгана-конокрада и непропитый исключительно по причине затрудненности его коммерческой реализации в городских условиях, щелкнул длинной кожаной плетью перед носом потрясенного перспективой многочасовой трезвости Чердынцева, гаркнул “Выполнять, сукины дети!” и в качестве демонстрации серьезности своих намерений треснул залитой свинцом рукоятью инструмента погонщика лошадей по лбу начальнику дежурной части.
      Оглушенный майор тут же упал, за что получил от Петренко пинок ботинком под ребра и упрек в недостаточной физической подготовке.
      Потом по приказу подполковника раздетого донага Соловца на веревках опустили в свежепробитую лунку во льду близлежащего пруда и не вынимали до тех пор, пока из начальника ОУРа окончательно не выветрились все алкогольные пары и его трижды не цапнула за ноги какая-то ошалевшая щука. Мухомор гоголем ходил по берегу замерзшего водоема и в мегафон отдавал приказы проводившим водяную экзекуцию сержантам, ударами дубинок и сапогов удерживавших главного “убойщика” в проруби.
      Собравшимся поодаль зрителям из числа привлеченных воплями прохожих было объяснено, что Соловец готовится к соревнованиям по моржеванию среди сотрудников силовых ведомств, а на истошные крики о помощи со стороны голого майора не стоит обращать внимания – мол, таковы особенности его метода тренировки.
      Когда синего от холода и скрюченного, как сушеная мойва, Соловца принесли обратно в РУВД, Петренко переключился на дознавателей и публично вылил в раковину обнаруженный в кабинете Твердолобова и К полный огнетушитель созревшей браги. Возмущенного таким беспределом и позволившего себе раскрыть рот Гекова Мухомор избил кнутом лично, а поддержавшего своего коллегу Удодова начал по собственной инициативе метелить Чердынцев, явно пытавшийся выслужиться перед подполковником.
      За несанкционированное вмешательство в воспитательный процесс начальник дежурной части снова огреб рукоятью кнута в лобешник и удалился от греха подальше к себе в каморку.
      После дознавателей настал черед оперсостава.
      Плахов и Рогов отходили от побоев в машине МЧС, Волков лежал в больнице в связи с электротравмой, так что отдуваться Ларину, Дукалису и Казанове пришлось за шестерых. Мухомор выстроил бравых оперов по росту и долго издевался над их интеллектуальными способностями, заставляя их решать детективные задачки из потрепанного сборника некоего А.В.Воробьева и отжиматься от пола на кулаках по десять раз за каждый неправильный ответ.
      Целый час из помещения ОУРа слышались гнусавый голос Петренко, зачитывавший текст, свист кнута и тяжелое дыхание подчиненных майора Соловца.
      Ни одной задачки так решено и не было.
      В финале разбирательства подполковник зашел к ментально и физически переутомленным оперативникам с тыла и дал каждому из них мощный пендель под зад, означавший, что “убойщикам” пора хватать ведра и тряпки, и мчаться на свой этаж.
      Что они и сделали.
      Убегая вверх по лестнице, оперативники слышали, как Петренко зловеще пообещал старшине из ППС: “А с патрульными я займусь строевой подготовкой! Сам! Вечером! На минном поле!…”
 

* * *

 
      Разумеется, отдраить все так, чтобы не осталось “ни единого пятнышка”, как требовал подполковник, не удалось.
      И к семи утра следующего дня, когда усталость, бессонная ночь и необходимость сменить перепачканную в процессе подземных блужданий одежду вынудили-таки Мухомора отправиться домой, интерьер здания управления представлял собой хоть и малоприятное, но более-менее соответствующее установленным нормативами МВД зрелище, немного оживляемое лежащими то тут, то там телами измученных сотрудников.
      Стресс от перенесенного ими каторжного труда оказался настолько велик, что обмыв проведенной работы был с общего молчаливого согласия перенесен на неопределенное время.
 

* * *

 
      Потерявший за сутки пять кило Дукалис прошел по вздувшемуся зелено-бежевому линолеуму коридора второго этажа, куда на проветривание и просушку была выставлена почти вся мебель, и осторожно постучал в дверь кабинета Соловца.
      – Не заперто! – из-за двери глухо донесся голос начальника ОУРа.
      – Георгич, – Дукалис сунулся в пустой кабинет и узрел одиноко сидящего на единственной табуретке майора, перед которым на полу стояла банка с водой. В воде болтался самопальный кипятильник, изготовленный из двух бритвенных лезвий “Нева” и пары спичек, скрепленных черной суровой ниткой. Провода от кипятильника шли в розетку радиоточки. – Ты как?
      – Нормально, – вздохнул Соловец. – Все согреться не могу… Вот, решил себе чайку сварганить, – главный “убойщик” потряс зажатой в руке упаковкой “Индийского чая” со слоном на этикетке, на самом деле собранным, высушенным и расфасованным в солнечной Грузии в перерывах между митингами в поддержку независимости Чечни, антироссийскими демонстрациями и разучиванием новых тостов и застольных песен. Таким образом, времени на качественное приготовление чая у грузинов оставалось совсем чуть-чуть, и смесь в пачке представляла собой крупно нарубленные чайные листы пополам с ветками и обрывками какой-то сорной травы. – А он, зараза, не фурычит…, – майор уставился на кипятильник.
      – Так ты, это…, – предложил наблюдательный Дукалис. – В электросеть провода воткни. А то от двенадцати вольт твоя вода будет до вечера греться.
      – Черт! Ведь правда…, – Соловец вытащил оголенные концы из радиорозетки и сунул их куда надо.
      Между бритвенных лезвий проскочила искра, на первом этаже здания РУВД что-то глухо бабахнуло и запахло паленым.
      – Хреново заизолировал, – с грустью молвил начальник ОУРа, вытащил из банки неисправный кипятильник, отшвырнул его в угол и поднял на подчиненного усталые глаза. – Чего пришел-то?
      – Там тебя, это… внизу двое дожидаются. У Чердынцева, – доложил оперативник.
      – Заявители?
      – Не, из Главка…
      – Из Главка? – испугался Соловец. – И че им от меня нужно?
      – Они не говорят, – Дукалис пожал плечами.
      – В больших чинах? – засуетился начальник ОУРа, предполагая самое худшее – целевую проверку работы его отдела инспекторами из Управления собственной безопасности.
      Время от времени, если судить по циркулирующим в ментовской среде легендам, такие неожиданные инспекции проводятся для того, чтобы показательно выдрать, а иногда – и посадить, какого-нибудь безответного офицера, не имеющего волосатой лапы наверху. Тем самым достигаются сразу две цели: УСБ демонстрирует руководству, что недаром ест свой хлеб, а МВД в целом, в свою очередь, показывает населению, как оно “отважно борется с негативными проявлениями” в собственных рядах.
      За пятнадцать лет службы начальник ОУРа Выборгского района лапой не обзавелся.
      Как и деньгами, чтобы откупиться от проверяющих, которым ничто человеческое никогди не чуждо.
      Максимум, что мог предложить майор, так это упоить их вусмерть дрянной водкой в какой-нибудь разливочной неподалеку. Или накачать самодельным сидром, изготовляемым его давним приятелем старшим сержантом Циррозовым почти в промышленных масштабах.
      – Че, Георгич, очко жим-жим? – дружелюбно ляпнул Дукалис и тут же об этом пожалел, получив от трезвого, а потому непредсказуемого майора точный удар кулаком в солнечное сплетение.
      Когда Анатолий разогнулся, хватая воздух широко открытым ртом и пытаясь сфокусировать взгляд, Соловца в кабинете уже не было.
 

* * *

 
      – Вообще-то у нас спокойно, – Чердынцев вернулся в дежурку после замены перегоревших предохранителей электрощита и разлил по стаканам красное марочное вино. – Район спальный, разборок не бывает. Так, только бытовуха…
      Офицеры ГУВД, прибывших для встречи с начальником местного ОУРа, предвкушающе сглотнули. На лицах делегатов из Главка отпечатались многие годы, проведенные в правоохранительной системе России, поэтому, если не знать об их принадлежности к сплоченным рядам борцов с преступностью, этих двух невысоких, пузатых, лысоватых и узколобых мужичков в потрепанных костюмчиках неопределенного цвета, пошитых в братской ГДР [Германская Демократическая Республика, социалистическое государство, существовавшее до 1991 г.]где-то в начале восьмидесятых годов ХХ века, легко можно было принять за спившихся механизаторов или водопроводчиков.
      – Ну, вздрогнем? – начальник дежурной части поднял стакан. – За МВД?
      – За МВД, – согласились гости и осушили поднесенные емкости.
      – Только вот Петренко с катушек съехал, – пожаловался Чердынцев и убрал бутылку “Ахашени” в сейф.
      Делегаты с Лиговского проспекта проводили остатки вина разочарованными взглядами.
      – Объявил месячник борьбы с пьянством, – майор закурил длинный ментоловый “Salem 100’s”. – Типа, на рабочем месте чтоб никто…
      – Как?! – потрясенно спросил один из гостей. – Новый год же скоро!
      – Да, сегодня ж уже двадцать пятое, – поддержал второй делегат. – Декабря, между прочим…
      Чердынцев задумался.
      События последних нескольких дней напрочь заслонили от него вопрос о новогодних праздниках, традиционно длящихся в России с католического рождества до Старого Нового Года. Хотя, если быть откровенным, для начальника дежурной части Выборгского РУВД, как, впрочем, и для подавляющего большинства его облаченных в мышино-серую форму коллег по всей стране, а также – в некоторых республиках бывшего СССР, праздники мало чем отличались от будней. Разве что к вливаемому внутрь горячительному прибавлялись участие в организации фейерверков, стрельба из штатного ПМа по лампочкам уличных фонарей и более тяжелая, чем обычно, голова наутро.
      В отмеченные красным дни календаря телефон в дежурке разрывался от звонков с поздравлениями от бывших и действующих сотрудников, и с сообщениями об актах мелкого и крупного хулиганства. По поводу первых поднимались тосты, на вторые старались не реагировать.
      Размышления Чердынцева прервал аккуратный стук в стекло “кормушки” и внутрь сунулась всклокоченная голова Соловца…
 

* * *

 
      – Ба-а-а, Макс! – радостно заорал начальник ОУРа, узрев торчавшего в дежурке старого знакомца, с которым они так славно нажирались на ежегодных двухнедельных курсах повышения квалификации. – Виригин!
      – Георгич! – один из гостей вскочил с продавленного дивана. – А мы к тебе!
      Соловец обогнул конторку, ногой распахнул дверь в каморку Чердынцева и заключил собутыльника в объятия.
      – Познакомься, – Макс представил напарника, чью голову украшали три здоровенные шишки и одна ссадина поперек лба. – Любимов…
      – Очень рад! – главный районный “убойщик”, которого некоторые непочтительные граждане из числа заявителей именовали “мелким убоищем”, крепко пожал руку Любимову. – Соловец. Можно просто – Георгич.
      – Жора, – хрипато выдохнул небритый партнер Виригина.
      – А ты, небось, уже подпол [Подпол – подполковник (жарг.)]? – начальник ОУРа подмигнул приятелю, семь лет ходившему в майорах.
      – Уже капитан, – вздохнул экс-майор Виригин. – Жора – тоже… А ты что, Георгич, ничего не слышал?
      – Нет, – сочувственно сказал Соловец. – И давно?
      – С месяц…
      – Э-эх, жи-и-исть, – протянул Чердынцев и ощупал свой погон, на котором пока еще чудом держалась одна большая звезда между двух просветов.
      – Пошли ко мне, – предложил Соловец. – Там все и расскажете… Кстати, а че вы у нас делаете?
      – Батончик, урод недобитый, отправил, – хриплоголосый, пытавшийся бездарно подражать Жеглову в исполнении Высоцкого, Жора Любимов скривился, когда упомянул начальника “убойного” отдела ГУВД Анатолия Павловича Шишкина по кличке “Едрен батончик”, присвоенной ему за привычку закусывать самогон и портвейн “сникерсами”, “твиксами” и “баунти”. – На новогоднее усиление. Поработайте, грит, на земле [На земле – в районе (милицейский сленг)], а дальше поглядим, возвращать вас в Главк или нет… Дегенерат усатый. Ненавижу.
      – Нам надо какое-нибудь раскрытие организовать. – грустно сказал Виригин. – Или два… Лучше всего – нейтрализацию преступной группы. Тогда хоть майоров обратно дадут. Может быть…
      – Организуем, – беспечно пообещал Соловец, ни разу в жизни в глаза не видевший ни одной организованной преступной группы, если не считать сплоченной кучки своих подчиненных в частности и МВД в целом.

С утра принял – весь день свободен

      Несмотря на то, что Виригин и Любимов работали в одном отделе и даже считались напарниками [В российском МВД, в отличие от полиции США, нет традиции объединять сотрудников в пары], лишение их майорских званий произошло по совершенно различным причинам, хотя и связанным с неумеренным поглощением Максом и Жорой спиртосодержащих жидкостей.
      В отделе полковника Шишкина оба оперативника были, в общем то, на хорошем счету.
      Раскрытия они давали – разными способами, иногда весьма экзотическими, но давали, – если, конечно, не обращать внимание на то, что в качестве подозреваемых задерживались совершенно посторонние и не имеющие никакого отношения к расследуемым преступлениям люди, из которых потом с переменным успехом выколачивались “чистосердечные признания”; всегда подносили руководству презенты к памятным датам типа дня милиции; вовремя писали отчеты и протоколы, рисовали красивые графики и схемы, и вообще содержали бумаги в относительном порядке; с заявителями вели себя хоть и по-хамски, но не переходя рамок приличия – не били и не выбрасывали из окна своего кабинета на третьем этаже, как некоторые их абсолютно несознательные товарищи; во время осмотров мест происшествия и обысков в квартирах задержанных не наглели, прикарманивая лишь причитающееся им по чину – водочку с портвешком, деньжат немного, курево да приглянувшуюся мелочевку вроде зажигалки или мобильного телефона; со следователями и прокурорскими работниками вели себя почтительно, старались с ними не ссориться и “Едрен батончика” не подставляли; с коллегами по службе часто не дрались, а если и дрались – то тут же мирились…
      Но два последовавших один за другим отнюдь не прекрасных ноябрьских дня кардинально изменили жизнь обоих майоров.
 

* * *

 
      Первым накосорезил обычно спокойный Виригин.
      В течение рабочего дня опер принял на грудь в общей сложности примерно литр розового портвейна и триста граммов экзотической самогонки из репы, канистру с которой принес знакомый сотрудник из отдела по борьбе с мошенничествами. Под вечер майор в гордом одиночестве направил свои стопы по одному адресу, где, судя по сообщению стукача, проживала дама, могущая дать ценные показания и пролить свет на обстоятельства давно и трудно расследуемого ГУВД убийства крупного торговца говядиной.
 

* * *

 
      Бизнесмена замочили в его собственном автомобиле – бронированном по высшей категории “мерседесе” S-класса, – пальнув по нему подкалиберным снарядом из стадвадцатипятимиллиметровой противотанковой пушки, установленной в кустах напротив ворот дома коммерсанта. Куски немецкого седана вперемешку с обрывками костюмов барыги и его шофера потом собирали в радиусе полукилометра от места уничтожения “кабана” [Кабан – мерседес (жарг.)].
      Убийство, конечно же, сразу попало в разряд “заказных”, а в качестве основных подозреваемых были взяты под стражу повар и секретарь бизнесмена, и парочка наугад выбранных сотрудников мясоперерабатывающего комбината, принадлежавшего конкуренту убитого предпринимателя.
      Дознание шло медленно и напряженно – арестованные отчего-то не хотели облегчить жизнь подчиненным “Едрен батончика” и сознаться в совершении заказухи, требовали адвокатов, орали о каких-то “процессуальных нормах” и вообще вели себя неадекватно по отношению к оперативникам, обзывая тех “козлами”.
      Повар так просто до того обнаглел, что, когда Любимов попытался его отлупить в своем кабинете, дал Жоре сдачи, приковал нокаутированного опера к батарее его же собственными наручниками, сунул в рот “убойщику” кляп из комка документов со стола, спокойно вышел из кабинета и удрал через окно туалета на первом этаже здания ГУВД, объявившись через месяц аж в Швеции, где получил статус “беженца”.
      На все запросы России об экстрадиции “беглого преступника” горячие скандинавские парни отвечали отказом и требовали предоставить доказательства его вины. Их, видите ли, не устраивали присланные Генеральной прокуратурой документы, где обвинение повара строилось на “внутреннем убеждении” следователя и оперов.
      На эту тему главный законник страны, внешне смахивающий на хряка-производителя, даже поскандалил с невысоким и худощавым шведским послом.
      Разговор на повышенных тонах происходил в Кремле, во время одного из многочисленных торжественных приемов, посвященных какой-то очередной экономической инициативе Президента. Генпрокурор наорал на посла, схватил того за грудки, но чуть не описался от испуга, когда в самый разгар выяснения отношений со шведом ему на плечо опустилась рука и голос главы российского государства спросил “Ну, и что у нас здесь происходит?”.
      Хрякообразный законник залепетал нечто невразумительное в свое оправдание, втянув голову в плечи и не оглядываясь, однако встрепенулся, когда вокруг неожиданно засмеялись.
      Позади него стоял отнюдь не Президент, а один из эстрадных пародистов, бывший в то время молоденьким любовником дряхлеющей примы российской попсы.
      Генпрокурор раззявил было пасть, дабы высказать актеришке все, что он думает о таком безответственном поведении эстрадника. Но в последнюю секунду заметил уже настоящего Президента, с доброй улыбкой дедушки Ленина и чекистским прищуром Железного Феликса смотрящего на разворачивающуюся сцену, и перевел все в шутку, громко поздравив пародиста с удачным розыгрышем и про себя пообещав устроить наглецу веселую жизнь…
      Облом Генпрокурора негативно сказался на проводивших расследование операх – по указке из Москвы подчиненных “Едрен батончика” жестоко отымели за “недостаток собранных улик” и пригрозили лишить премиальных, если те за месяц не управятся и не представят “качественных обвиняемых”, которые хотя бы не сбегут и которых можно будет довести до суда.
 

* * *

 
      Дама, к которой поперся Виригин, училась с убитым бизнесменом в одном классе и как-то раз высказалась в том духе, что “не удивлена таким финалом жизни Борюсика”.
      Случившийся поблизости милицейский осведомитель сию фразочку запомнил и доложил своему куратору Максу, ожидая от последнего скромное вознаграждение в размере трех бутылок водки.
      Но не дождался.
      Выделяемые на оплату услуг “барабанов” [Барабан – стукач (милицейский сленг)]суммы пропивались оперативниками еще в начале года, так что к ноябрю о деньгах оставались лишь смутные воспоминания, и как-то материально поддержать своих добровольных помощников можно было только путем привлечения их в качестве процессуального лица при проведении следственных действий. Что Виригин и сделал, отправив осведомителя понятым на осмотр места двойного убийства, случившегося на складе ликеро-водочного завода и являвшегося обычнейшей бытовухой на почве ссоры после употребления крепкой алкогольной продукции – бригада грузчиков-аборигенов не сошлась во мнении с пришлыми экспедиторами насчет необходимости применения военной силы против Ирака и в качестве последнего аргумента убеждения оппонентов использовала ломы и снятый с пожарного щита топор.
      Выгнать следственную бригаду и понятых с завода удалось только через месяц.
      Тридцать дней те скрывались на территории, перебегая от одного штуцера к другому и воруя ящики со спиртным прямо из кузовов подготовленных к выезду в магазины грузовиков…
 

* * *

 
      Путь Макса к однокласснице “Борюсика” был извилист и долог.
      Виригин несколько раз останавливался у ларьков и подкреплялся пивом, сел не в тот троллейбус и уехал на другой конец города, храбро бился на станции метрополитена с дебелой дежурной, не желавшей пускать шатавшегося опера на вверенный ей эскалатор, долго травил в конце перрона станции “Достоевская”, при подъезде к которой его укачало, час искал нужный дом, приставая на улице к шарахавшимся от него прохожим и, в результате, ошибся квартирой.
      Все было бы ничего, если бы за той дверью, в которую позвонил оперативник, не проживал родной младший брат начальника питерского ГУВД Курицына.
      Выглянув на лестничную площадку и узрев там какого-то толстого бухарика в грязной одежде, ожидавший приезда юной любовницы родственник городского Мусорбаши [В переводе с тюркско-жаргонного – “глава правоохранителей”, ©Дмитрий Черкасов™ (прим. редакции)]хотел было в грубой форме послать алконавта, но не успел.
      Виригин, чьи мозги окончательно заклинило в процессе “лакировки” выпитых водки и портвейна пивом, завопил:
      – Попался, гад! От нас не уйдешь! – и ударил визави носком ботинка под коленную чашечку.
      Затем опер схватил согнувшегося от боли младшего Курицына за грудки и втолкнул в квартиру.
      После чего запер дверь, приставил ошалевшему брату начальника ГУВД пистолет ко лбу и начал требовать признательных показаний в соучастии в убийстве мясоторговца, а также – “добровольной выдачи” запаса снарядов к пушке и адресов подельников.
      Курицын– младший вяло посопротивлялся, получил по зубам рукояткой потертого ПМа и дал Максу прямой телефон Мусорбаши, чтобы тот разрулил ситуацию.
      Виригин, в предвкушении “блестящего раскрытия”, немедленно позвонил.
      Как решил перевозбужденный Макс – по номеру главного организатора и заказчика преступления.
      На беду “убойщика”, генерал-полковник Курицын оказался на рабочем месте и в течение десяти минут ошалело слушал доносящиеся из телефонной трубки угрозы в свой адрес, вскрики брата, которого Виригин обещал пристрелить на месте, если “организатор” не явится с повинной, и цитаты из Уголовного Кодекса, коими опер подкреплял свои многоэтажные матерные сентенции.
      Наконец, до Курицына-старшего дошло, что с ним говорит один из работничков отдела полковника Шишкина.
      Генерал– полковник, не прерывая соединения с городской линией, по внутренней связи вызвал к себе “Едрен батончика” и молча передал тому трубку, из которой продолжали сыпаться рубленные бессвязные фразы Виригина. Начальник “убойного” отдела ГУВД едва не скончался на месте от ужаса, и попробовал осторожно и мягко вразумить своего подчиненного.
      Услышав голос “любимого руководителя”, балансирующий на грани потери сознания пьяный Макс страшно обрадовался и решил, что Шишкин, со своей стороны, тоже вышел на “организатора” и сейчас проводит у того обыск. Поэтому, дабы не мешать полковнику колоть “главного преступника”, Виригин бросил трубку и с удвоенной энергией накинулся на “подозреваемого”, не обращая внимания ни на начавший тут же трезвонить телефон, ни на крики на лестнице, куда по прямому приказу Мусорбаши прибыла группа захвата из местного РУВД и блокировала подъезд, ни на вой сирен и всполохи красно-синих огней на улице, ни на передаваемые через громкоговорители предложения немедленно сдаться.
      Потом подтянулся СОБР и для начала вынес железную дверь в квартире этажом ниже.
      Вместе с куском несущей стены.
      Разумеется, сей печальный инцидент случился в силу элементарной ошибки, а не из-за тупости бойцов…
      К тому же, по причине важности мероприятия использовалась взрывчатка. Причем пластида не пожалели, заложив в дверную коробку колбаску граммов на триста.
      Дом вздрогнул, с потолков посыпался мел и все перекрытия просели сантиметров на десять.
      – Руки в гору! – заорали одетые в камуфляж бойцы, и наставили автоматы на голого волосатого хачика [Хачик – “лицо южной национальности”, чаще всего – армянин (жарг.)]лет сорока и длинноногую пухлощекую блондинку, с которой дитя гор только-только собрался слиться в экстазе всего за пятьдесят долларов. – Лежать! Работает СОБР!