Что было дальше - ясное дело. Власта быстренько охмурила тетушкиного сынка, разругалась с мужем, развелась - и стала австриячкой. Годик пожила, выучилась шпрехать на "хохдойче", а потом развелась и с австрийцем. Из Вены пришлось уехать, и пристроилась она на горнолыжный сезон официанткой в гостиничном ресторане. А как известно, горные лыжи - "спорт миллионеров". Вот тут-то Власта и ухватила свою жар-птицу за хвост. То есть хомутнула очень богатенького Буратино, правда, не из Италии, а из Франции, так что скорее Полишинеля или там Гиньоля.
      "Гиньоль", или как его там в натуре звали, незадолго до того овдовел, на баб ему не больно везло, тем более что он уже начинал седьмой десяток, - а Власте еще и 35 не было. В общем, эта международная тварь очутилась в Париже.
      Тут она себя вела намного приличнее - от добра добра не ищут. Тем более что прямых наследников у "Гиньоля", окромя нее, не оказалось, а деньжищ у него было немерено. Правда, старикан от своего большого бизнеса сильно устал и здоровьем ослабел. Само собой, Власта быстро скумекала, что он будет не в претензии, если всеми делами станет ворочать она, стерва прожженная. Образования у нее было - с гулькин нос, но ведь не боги горшки обжигают. В два счета, безо всякой Сорбонны, сообразила, как тут можно делать деньги, и пошла крутиться.
      Постепенно она завела шашни и с эмигрантами разных "волн". Натуральные беляки по большей части к тому времени уже вымерли, но кое-какие есаулы, корнеты и поручики еще ковыляли помаленьку, а бывшие юнкера и кадеты совсем браво смотрелись. Власта именно к ним тянулась, к "первой волне", потому что среди "второй", то есть всяких там власовцев, полицаев и других прохиндеев, запросто могли попасться землячки, которые ее немецкой подстилкой помнили, а среди "третьей", то есть диссидентов-триссидентов, фарцовщиков, спекулянтов и других узников совести, можно было невзначай встретить граждан, которых Власта крепко кинула во время своих послевоенных афер.
      Вначале Власта на тусовках "первой волны" появлялась просто как приложение к своему супругу. А его все бывшие князья и графья страсть как уважали за толстый кошелек. Конечно, добиться от прижимистого француза спонсорской поддержки, взноса в благотворительный фонд и даже краткосрочного кредита под небольшой процент было не так-то просто. Но все очень быстро обратили внимание, что ежели сперва побеседовать с мадам Властой и сделать ей пару комплиментов, то шансы разжиться халявой или одолжить деньжат на приемлемых условиях резко повышаются.
      Один из таких просителей, представившийся как князь Валерий Куракин, вице-президент и генеральный директор компании "Принс адорабль", занимавшейся поставками в Европу тропических фруктов, пряностей, ароматических добавок и фармацевтического сырья из заморских департаментов Франции, сказал в качестве комплимента, что у мадам Власты, несомненно, были аристократические предки, а ее лицо ему кого-то неуловимо напоминает. Князь свой кредит получил, а потом невзначай вспомнил, будто мадам Власта похожа на великого князя Дмитрия Павловича, который в 1916 году совместно с князем Юсуповым и депутатом IV Госдумы Пуришкевичем расправился со "святым чертом" Гришкой Распутиным.
      Власта о своем родстве с фамилией Романовых вспоминать не торопилась. Во-первых, потому, что не видела в этом большого проку - до 1991 года было еще далеко, и никто даже по- думать не мог, что он наступит. Наоборот, в те дни весь мир любовался тем, как янки и их сайгонские приспешники драпают из Вьетнама, хватаясь за хвосты торопливо взлетающих вертолетов. У старичков-белячков даже слезы навернулись - это было так похоже на весенний драп из Новороссийска в Севастополь и на осенний драп из Севастополя в Константинополь в 1920 году! Солженицын даже писал в те годы, будто Америка проиграла третью мировую войну, а натовские стратеги спорили, дойдут ли русские танки до Рейна за 48 часов или только за 49.
      Во-вторых, Власта была не дура и понимала, что покамест еще живы многочисленные аристократы, гвардейцы и прочие белоэмигранты, которые хорошо разбираются в генеалогии.
      Впарить таким туфту нипочем не удалось бы.
      Однако времена изменились. Ушли в мир иной под Гимн Советского Союза Брежнев, Андропов и Черненко, началась перестройка и гласность. Мадам Власта к этому времени овдовела и стала единовластной хозяйкой над многими миллионами долларов и франков. Само собой, что множество молодых и не очень молодых прохиндеев стали увиваться вокруг шестидесятилетней красавицы. Но бывалую аферистку взять на "фуфу" было невозможно, потому как она сама пробилась к деньгам именно таким способом.
      Конечно, Власта понимала, что на тот свет она ничего не возьмет. Детей она не имела и иметь не могла, а потому после ее смерти все солидное наследство неизбежно должно было перейти к родственникам ее покойного мужа, которых оказалось не так уж и мало. Они тоже засуетились вокруг "тетушки", явно надеясь заполучить ее расположение - дескать, отломит в завещании кусок побольше. Но были и такие "родственнички", которые пытались пакостить, даже возбуждали в суде дела насчет того, что, мол, покойный "Гиньоль" был к моменту составления завещания не в своем уме или что Власта слегка помогла ему отойти в вечность.
      Вот тут-то и пригодилась добрая дружба с князем Куракиным, который наряду с пряностями и тропическими фруктами поставлял в Европу кокаин и марихуану. Кроме того, "directeur in-chef" содержал где-то на Мартинике небольшую лабораторию, где разрабатывались синтетические наркотики и изучалось их воздействие на организм человека/Специфика такого бизнеса состояла в высокой конфиденциальности, и у князя имелось некоторое число активных стволов, которые эту конфиденциальность помогали обеспечивать. После того как несколько наиболее неуемных родственников покойного "Гиньоля" ушли из жизни при не очень ясных обстоятельствах, число желающих оспорить права Власты на наследство сократилось до нуля. Претенденты на руку и сердце немолодой, но богатой невесты, сообразив, что жизнь дается один раз, тоже подрассосались. В обмен на эти маленькие услуги Куракина мадам вынуждена была учредить благотворительный фонд помощи индейцам Французской Гвианы, через который "принс Валери" потом помаленьку мыл деньгу.
      Зато в числе лиц, приближенных к Власте, появился князь Серж Мещерский, которого ей рекомендовал Куракин.
      Официально, по соглашению между князем Валерием и Властой, его миссия состояла в том, чтоб ублажать стареющую миллионершу, сопровождать ее на различные элитные тусовки, а также охранять имущество от посягательств. Конечно, Власта прекрасно знала, что берет в дом соглядатая от "Принс адорабль", который к тому же ставит перед собой все ту же цель: заполучить наследство, правда, не для себя лично, а для Куракина. Первоначально предполагалось, что ежели Мещерскому удастся убедить хитрую бабку составить завещание в пользу душки-Сержа, то ему отстегнут десять процентов за услуги, а остальные девяносто отойдут к "Принс адорабль". Поскольку Мещерский был кобель могучий и небрезгливый, то Куракин считал, будто дело в шляпе.
      Но старая пройдоха прекрасно понимала, что ежели она поддастся эмоциям, то проживет гораздо меньше, чем ей отпущено богом. Она подарила Мещерскому пару автомобилей, скромный особнячок на Лазурном берегу, но насчет завещания в его пользу и не заикалась. Более того, стерва вычислила, что договор между "князьями" носит неравноправный характер. А потому стала усердно вбивать клинья между Куракиным и Мещерским.
      С одной стороны, она начала исподволь внушать Мещерскому, что он сущий лох, который может иметь все, но наверняка вынужден будет поделиться с Куракиным. При этом она, словно бы издеваясь, говорила, будто князю Валерию вполне хватило бы и 10 процентов комиссионых. Мещерский, естественно, не стал рассказывать, что предполагается дележ по обратной пропорции, но крепко призадумался.
      С другой стороны, ведьма в приватной беседе сообщила Куракину, что ей бы хотелось оставить завещание на двоих, то есть разделить наследство "фифти-фифти" между "возлюбленным" и "старым другом", а также полушутя, погрозив костлявым пальчиком, попросила не отбирать у "милого мальчика" ни сантимчика из его законной доли. "Иначе, мон принс, - игриво пообещала Власта полиция может кое-что узнать..."
      Вот так этой стерве удалось стравить между собой Куракина и Мещерского. Куракин подумал, будто Мещерский накопил на него компромат, и стал искать, кто и что именно продал Сержу. А Мещерский, узнав от верных людей, что Валерий Васильевич под него копает, подумал, будто тому и десяти процентов жалко стало.
      Серж, вообще-то, к тому времени уже много чего знал о деятельности "Принс адорабль" и понял, что его жизнь повисла на волоске, хотя никакого компромата на Куракина отродясь не собирал. Он уже приготовился рвануть когти, но тут произошло нечто неожиданное: Куракина обнаружили с перерезанным горлом на небольшой вилле, принадлежавшей чете молодых эмигрантов из России, Пьеру и Вере Князефф. Сами молодые, вместе с грудным ребенком, служанкой Любой и некой мадемуазель Элен Шевалье, сотрудницей "Принс адорабль", бесследно исчезли. Спустя какое-то время похожих людей видели где-то на Гваделупе, но дальнейшие розыски ничего не дали.
      Мещерский мог мамой поклясться, что не заказывал Куракина, но кто бы в это поверил? На его счастье, в руководстве фирмы пошли разборки по поводу того, кто будет по жизни "верхним", и Мещерский благополучно улетел из Парижа в Киев, на вильную, самостийную и незалежную Украину. У него там имелись старые друганы. А Власта, которую разборки в "Принс адорабль" никоим боком не колыхали, осталась во Франции.
      То ли от скуки, то ли от приближающегося маразма Власта вспомнила о том, что ей говорил покойный Куракин, - о ее сходстве с великим князем Дмитрием Павловичем. И ею овладела идея-фикс: сделать себя великой княжной.
      До настоящего маразма Власте, конечно, было далеко. Голова у нее варила неплохо, и задумывать авантюры она отнюдь не разучилась.
      К делу превращения в принцессу она подошла глубоко и вдумчиво, можно даже сказать, на научной основе. Сначала она изучила все, что было возможно прочитать об этой персоне, полазила по Интернету, благо не отставала от жизни и прекрасно владела компьютером. Именно из мировой сети она выудила фотографии Дмитрия Павловича и по одной из них, переснятой из "Нивы", заказала художнику-копиисту парадный портрет маслом. На формат не поскупилась - портрет получился примерно 2х1 метр.
      Потом Власта через своих прихлебателей распространила слух, будто она доводится Дмитрию Павловичу родной дочерью, которая не афиширует своего высокородного происхождения. Слухи стали циркулировать среди потомков аристократии, и количество визитов к Власте разных титулованных особ заметно возросло. Конечно, все они замечали портрет Дмитрия Павловича, висевший у Власты в гостиной, и задавали осторожный вопрос, почему Власта выделяет великого князя из прочей когорты Романовых. На это старая кокетка отвечала загадочно: "О, господа, у меня к нему особое отношение!" А когда некоторые замечали, что у нее есть заметное сходство с портретом - оно и вправду просматривалось, за это художнику-халтурщику заплатили лишних 5000 франков! Власта скромненько улыбалась: "Вам виднее, месье..." Наконец, когда какой-то потомок графов Шереметевых решился спросить, не состоит ли мадам Власта в каком-либо родстве с Дмитрием Романовым, она ответила весьма неопределенно: "Пока этот вопрос для меня неясен..."
      Наверно, если бы Власта прямо в лоб объявила: "Я дочка великого князя и прошу обращаться ко мне ваше высочество!", хрен бы ей кто поверил. Но бывалая аферистка прекрасно знала психологию публики, с которой имеет дело. Потому что, ежели кто орет во всю глотку: "Я - царевна!", то ясное дело - самозванка. А вот ежели скромничает и не признается - значит, беспременно настоящая великая княжна!
      Очень скоро отдельные граждане стали в конфиденциальном порядке, лаская старушечье тщеславие, именовать ее "принсесс", а некоторые даже "гран дюшесе", ибо по-французски "принцесса" - это всего лишь "княгиня" или "княжна", а "великая княгиня" приравнена к "великой герцогине".
      Впрочем, конечно, ни о каких серьезных претензиях на престол Власта Дмитриевна и не думала. Она все-таки была слишком опытной авантюристкой, чтоб поверить в то, что православный народ пригласит царствовать бывшую фашистскую подстилку и блатную сыроежку. Навряд ли МВД и ФСБ повыбрасывали ее прежние досье.
      Но тут совершенно неожиданно, после более чем годичного отсутствия, во Францию вернулся Князь, он же Серж Мещерский.
      Князь привез потрясающее известие: оказывается, на одном из российских химзаводов, в бывшем режимном цехе, где раньше производились боевые ОВ, существует некое опытное производство каких-то суперновых синтетических наркотиков или психотропных препаратов, которые якобы способны полностью подавлять человеческую волю и надолго, если не вообще навсегда, превращать людей в биороботов.
      Мещерский узнал об этом через своего давнего кореша - Петро Гнатюка, который давно и плодотворно сотрудничал с братвой из данной российской области. Гнатюк, конечно, и сам был не прочь приобрести эти снадобья, но, как и в известном фильме "Свадьба в Малиновке", у батьки не имелось золотого запаса. Точнее, кое-какие золото-валютные запасы у Петра Тарасовича были, но их не хватало даже на треть от той суммы, которую просили владельцы за свое "ноу-хау". Конечно, Гнатюк предлагал им продать ему посильную партию готового товара, а "ноу-хау" оставить при себе. Ему ответили, что лохов пусть ищет в другом месте. При современном уровне развития аналитической химии на Западе определить формулу препарата и разработать технологию его производства будет нетрудно, даже имея всего один пузырек этого зелья. Впрочем, Гнатюку предложили поискать потенциальных покупателей в дальнем зарубежье, пообещав ему, как посреднику, 10 процентов комиссионных от общей суммы сделки. Учитывая, что областные братки, возглавляемые в те недавние времена великим и мудрым Дядей Вовой, ломили за "ноу-хау" 30 миллионов долларов и говорили, что это предельно низкая цена, но никто не мешает Гнатюку найти покупателя, готового заплатить втрое или вчетверо дороже, Петро призадумался. Наиболее надежный выход на Запад у него был через Мещерского, который жил на Украине по польскому паспорту на имя Юзефа Мизевецкого.
      Князь, хорошо знавший, какие дела крутит "Принс адорабль", быстро скумекал, что на этой сделке можно немало выгадать. Во-первых, выведя преемников Куракина на эту сделку, он сумеет купить себе прощение, если его все еще подозревают в организации убийства "вис-президана". Во-вторых, он прекрасно знал, что если препараты именно такие, как описал Гнатюк, то начинать торг с французами за "ноу-хау" надо не меньше, чем со 120 миллионов баксов. Конечно, дадут эти прижимистые лягушатники не больше чем половину, но и это будет вдвое больше той смешной цены, которую просил Дядя Вова. А поскольку сделка, по понятным причинам, пройдет неофициально, без лишних бумажек и по очень сложной схеме, включающей несколько банков и благотворительный фонд помощи индейцам Французской Гвианы, возглавляемый Властей, то есть шанс отстегнуть в свою и Гнатюка пользу немножко побольше, чем десять процентов. Чуть-чуть, миллионов десять примерно. Даже если Вове и его братве придет 50 "зеленых лимонов", они не будут в претензии - все больше, чем 30. Наконец, в-третьих, можно будет слегка отстегнуть Власте, возобновить отношения и продолжить охоту за наследством "Гиньоля". Конечно, спать с воблой, которой без малого 73 года, это не самый кайф - геронтофилией Князь никогда не страдал! - но перспектива когда-нибудь поиметь не только эти кости и дряблоту, но и разную наличность-недвижимость на сумму в 80 миллионов баксов возбуждала Мещерского покрепче всякой "Виагры".
      Вначале все действительно складывалось удачно. Власта восприняла возвращение Князя с большим энтузиазмом и помогла ему провести мирные переговоры с представителями "Принс адорабль".
      Как выяснилось, на месте Куракина теперь заседает весьма обаятельный месье Жак Саркисян, который с самого начала заявил о том, что новое руководство фирмы после проведения собственного расследования выяснило полную непричастность Мещерского к гибели Куракина. А когда Серж выложил свой главный козырь - выход на сделку по приобретению "ноу-хау" с завода в поселке Советский, то Жак выдал ему все полномочия на ведение переговоров.
      Подключили к делу и Власту Дмитриевну. Возглавляемый ею фонд помощи индейцам Французской Гвианы переориентировался с Запада на Восток и создал дочерний фонд в России под ничего никому не говорящим, но очень красивым названием "Эмеральд" ("Изумруд"), в уставные задачи которого входило оказание помощи лицам, потерявшим здоровье от работы на химических производствах.
      Мещерский не собирался полностью посвящать Власту в курс дела. Больше того, он надеялся, что, заполучив препарат, первым делом испытает его на своей хозяйке. Тогда проблема с завещанием решилась бы очень быстро. Но провести старую пройдоху было невозможно.
      Во-первых, предоставив свою территорию для переговоров Мещерского с Саркисяном, бабка приказала своей службе безопасности - она у нее была весьма профессиональная!- оборудовать ее прослушкой. Поэтому весь доклад Мещерского насчет сделки с Гнатюком и Дядей Вовой Власта прослушала одновременно с Саркисяном. Во-вторых, она прекрасно поняла, что если этот препарат угодит в руки к Мещерскому, то она окажется первой жертвой и отдаст свои 80 миллионов просто так. Наконец, в-третьих, она увидела в этих препаратах свою личную выгоду. Именно известие о снадобьях, превращающих людей в биороботов, породило в ощипанной головенке Власты Дмитриевны безумную, авантюристическую идею: сесть на Руси императрицей!
      ДЬЯВОЛЬСКИЙ ПОРОШОК
      Нельзя сказать, что Мещерский с самого начала поверил в эту идею. Ясное дело - маразм крепчает. Однако, когда Власта пригласила его на беседу тет-а-тет и объяснила, что знает абсолютно все, в том числе и о том, что Князь строит против нее коварные планы, обладатель четырех паспортов подумал было, что жизнь дала необратимую трещину. Тем более что охранники милой старушки были где-то поблизости и вполне могли обеспечить ему вечный отдых от жизни.
      Но "гран дюшесе" оказалась женщиной милостивой. Она сказала, что все понимает и предлагает Сержу подумать над ее предложением, которое сулит неограниченные возможности. Князь сообразил, что это дает некоторую отсрочку от возможного купания в Сене, и терпеливо выслушал все, что Власта придумала насчет своего царственного происхождения. К концу речуги старуха принялась излагать конкретные предложения.
      Они состояли в том, чтоб купить не только "ноу-хау" на препараты, но и весь цех, где они якобы производятся, а затем заняться постепенной обработкой населения матушки-России, которая должна встретить единодушным ликованием новую, законную государыню. За это Мещерскому был обещан титул великого князя и наследника-цесаревича.
      Жулик-рецидивист лихорадочно заработал мозгами. Перспектива в случае согласия сделаться всея Руси самодержцем, несмотря на жуткий авантюризм, выглядела очень даже реальной. Перспектива в случае отказа смайнать в Сену и поплыть по течению в направлении Гавра - даже более чем реальной. Конечно, Князь отказываться не стал.
      Но Власта не верила на слово, потому что прекрасно знала Мещерского. Она заставила его подписать письменный отказ от претензий на наследство "принцессы", в случае если не будет реализовано особое секретное условие, хранящееся в запечатанном конверте. Условие это состояло в том, что Мещерский сможет получить права на все движимое и недвижимое имущество Власты Дмитриевны лишь в том случае, если она на момент смерти будет являться российской императрицей. С точки зрения формально-юридической, подобное условие было вполне законно, но, с точки зрения житейской, выглядело примерно так: "Получишь наследство, когда рак свистнет".
      Наверно, если б Серж к этому времени уже не увидел в натуре нескольких людей, подвергшихся инъекциям таинственного препарата, то предпочел бы отказаться от бабкиных условий. В общем, другой бы, даже узнав, что этот препарат существует, нипочем бы не согласился, а просто попытался бы рать куда подальше, подписав для отмаза нужную бумагу. В конце концов, свет клином на Властиных мильонах не сошелся.
      Но Мещерский был авантюрист божьей милостью. Украсть - так мильон, любить - так королеву. "Любить", конечно, это сильно сказано, потому как Серж Власту любил ровно настолько, насколько положено хорошо оплачиваемому альфонсу. Однако возможность прибрать к рукам не только миллионы, но и ничем не ограниченную власть - прямо-таки пьянила эту забубенную головушку.
      Когда Серж с Гнатюком летом 1998 года впервые приехали в область, где роль "теневого губернатора" выполнял Дядя Вова, их с завязанными глазами усадили в белую "Ниву" и каким-то кружным маршрутом отвезли в некое потайное место, о местонахождении которого Мещерский и сейчас не имел представления. И он, и Петро порядком трусили, опасаясь, что речь пойдет не о продаже "ноу-хау", а попросту о взятии в заложники. Конечно, Серж больше волновался, ибо Гнатюк тут был почти свой человек, а он- "заграничный", за которого, глядишь, хорошие бабки можно срубить.
      Но Вова в данном случае подличать не собирался. Просто ему надо было подстраховаться и соблюсти коммерческую тайну. Предварительные переговоры с Вовиной стороны проводил Туз - правая рука и личный телохранитель областного пахана. Вместе с ним присутствовал еще один тип, которого Мещерскому никак не представляли. Запомнился этот гражданин впечатляющим шрамом в виде буквы V на правой щеке и отсутствием безымянного и среднего пальцев на левой руке.
      Демонстрацию действия препарата проводили в некоем мрачноватом сооружении, напоминавшем не то средневековую подземную тюрьму, не то российское бетонное овощехранилище. Да так оно и было, просто Дядя Вова переделал бывшее овощехранилище в подземную тюрьму. Там он обычно содержал заложников, лиц, упорствовавших в выплате дани или иным образом задолжавших, а также своих же братков, которые подозревались в крысятничестве, подставах, стукачизме и других серьезных нарушениях блатного законодательства. Об этом краткий комментарий дал сам Туз, скромно намекнув, что те, кто сидит здесь сейчас, осуждены на смерть, но Вова из милости своей предложил использовать их в демонстрационных целях.
      Бр-р-р! У Мещерского и сейчас кровь стыла в жилах. Он на всю жизнь запомнил эти бетонные плиты на потолке, цементный, во многих местах потрескавшийся пол и два ряда бетонных столбов, подпиравших потолок. А в промежутках между столбами были установлены поржавевшие уже решетки из толстой стальной арматуры, с проделанными в них тоже решетчатыми дверцами. За этими решетками, в разгороженных бетонными стенками отсеках-камерах сидели шесть человек. Наверху стоял жаркий июнь, а они тут мерзли в телогрейках.
      С Тузом тогда были два жлоба - Филимон и Дрынь, которые принесли две бутылки водки, стограммовую мензурку с клювиком и коричневую аптекарскую банку с притертой пробкой. В банке находился белый порошок, по кондиции нечто среднее между сахарной пудрой и песком. Насыпав пять чайных ложек порошка в мензурку, Туз залил ее водкой, разболтал и перелил раствор в бутылку. Потом еще бутылку потряс, завинтив пробку.
      Поскольку вся эта процедура проходила на глазах обреченных, все шестеро подумали, будто их хотят травануть, и пили зелье без особого энтузиазма. Точнее, очень даже упирались. Поэтому процесс приема раствора проходил бесцеремонно: Дрынь с Филимоном заходили в камеры, где поодиночке были рассажены "испытатели", заваливали их на пол, надевали наручники и насильно раскрывали рты, куда Туз наливал водку из мензурки.
      Пятерым "испытателям" он налил ровно по сто граммов из этой бутылки, шестому, "контрольному" - триста из второй бутылки, в которую порошок не добавляли. Те, которые пили водку с порошком, почти сразу же отключились, а последний вел себя так, как положено человеку, принявшему три стопки на голодный желудок. Пел, хихикал, и так полчаса, пока не очнулись остальные.
      Но именно этому, шестому, пришлось хуже всего. Он хоть и забалдел от выпитого, но не потерял способности ощущать боль и страдать душой. А вот пятеро "подопытных", когда открыли глаза, превратились в настоящих зомби. Правда, не совсем похожих на тех, каких американцы в ужастиках показывают, типа "оживших мертвецов". Нет, эти не помирали, ясное дело. У них внешне почти ничего не изменилось, только лица стали малоподвижные и глаза какие-то бесстрастные.
      Ну а потом начались чудеса. Вот от них-то Серж и ощутил мороз по коже, но в то же время проникся полным убеждением, что сможет когда-нибудь сесть царем на Руси.
      Уже то, как выходили из камер "подопытные" и "контрольный", показало большое различие между ними. "Контрольный", даже будучи под хмельком, понял, что ему предстоят муки, и его только силой выволокли из клетки. А те пятеро вышли сами по первой же команде Туза и встали как столбы, не порываясь никуда бежать и не меняя выражения лиц.
      Для начала отчаянно сопротивлявшегося "контрольного" прикрутили проволокой к решетке, привязали к концу и яйцам контакты от старого полевого телефона, где, чтоб позвонить с такого, надо было покрутить ручку. Ну, и стали до него "дозваниваться". Вроде немного - 50 вольт на звонок, а орал "контрольный" во всю глотку.
      А остальным, уже видевшим, как визжит и корчится их собрат по несчастью, Дрынь просто раздал наручники, и они сами себя пристегнули к решеткам камер. Без слов, без сопротивления - и ни один мускул на лице не дрогнул. И когда их тоже стали по очереди "прозванивать", они даже не дергались. Мещерский, хоть и не был спецом в медицине и биологии, но четко знал еще со школьной скамьи, что от электротока даже лапа, отрезанная у мертвой лягушки, начинает дергаться, потому что мышцы непроизвольно сокращаются. Туз просто сказал им: "Вы не чувствуете тока! Улыбаться!" И они стояли со счастливыми, хотя и немного искусственными улыбками на лице.
      Мещерский не поверил. Он подумал, будто его дурачат - дескать, на первого по-настоящему ток дали, а на остальных нет. Сам лично проверил провода и контакты, покрутил ручку для пробы, чтоб увидеть синюю искорку, прицепил контакты на пытаемых и убедился - разряд был, а эмоций - ноль. Тогда Мещерский решил, что все дело в Тузе. Дескать, он экстрасенс-гипнотизер, типа уже позабытых Кашпировского и Чумака, которые всем мозги пудрили лет десять назад.
      Туз только поржал и приказал Филимону нагреть электрический паяльник. "Контрольный", когда ему накаленное до красноты острие паяльника приложили к груди, взвыл белугой - на месте ожога осталась черная, треугольная ямка - ожог третьей степени. А все пятеро "зомби" продолжали по-дурацки улыбаться, будто их не жгли раскаленным металлом, а гладили влажной тряпочкой. Причем на сей раз Туз вообще ни слова не говорил и даже вышел из овощехранилища вместе с Дрынем, Филимоном и Гнатюком. Так что в роли палача оказался сам Мещерский. Гнатюк клялся и божился, что они отошли метров на пятьдесят по подземному коридору, курили и говорили о футболе. Тем не менее Мещерский и тут не поверил.
      "Ну, хорошо, братан, - усмехнулся Туз, - допустим, я экстрасенс. А ты сам как, петришь в этом деле? В смысле, можешь Филимошу или Дрыня загипнотизировать?"
      "Нет, конечно! - удивленно ответил Серж.- Если б я умел, то такие дела бы крутил - ни прокуратура, ни ментура не раскопали бы!"
      "Короче, ты это не умеешь, - констатировал Туз. - Но думаешь, будто я всему причиной, а порошок просто ради понта в водку добавил. Ладно. Приедешь через три дня. Они от этого кайфа отойдут и станут вполне нормальными людьми. Ни меня, ни Дрыня с Филимоном и даже Гната здесь вообще не будет. Возьмешь с собой пару своих бойцов для охраны, получишь бутылку водки с нашим раствором, запрешься за две двери, облазишь все углы и дырки, убедишься, что ни телекамер, ни микрофонов нет, по которым я могу вас контролировать, - и вперед. Сам выбирай, кого поить, кого нет. Учти, они после порошка подчиняются первому, кто к ним обратится. То есть если ты сам скажешь: "Встать!" - то они будут только тебя слушать. Если же кто-то из твоих корешков распорядится - они будут ему подчиняться до тех пор, пока он не скажет: "Подчиняйтесь Сереге!"
      "А если я им скажу - рвите друг друга на части?" - спросил Серж.
      "Можешь делать с ними все, что захочешь, - ответил Туз, - они уже и так, считай, что жмуры. Уморишь - проблем не будет. Ну, и еще одно. Если ты всю эту мутню затеял только для того, чтоб отлить сто грамм этой заразы и незаметно вынести, - лучше сразу вали отсюда и больше здесь не появляйся. Потому что предупреждаю сразу: после этого "эксперимента" мы такой шмон вам устроим, что дай боже. Мы ведь люди ушлые, все блатные хитрости знаем. И если поймаем - вы отсюда уже ни хрена не уедете".
      Мещерский понял, что так и будет, а потому, когда приехал через три дня, и в мыслях не держал попытку похищения таинственного раствора. Тем не менее шмон и ему, и обоим браткам (которых так же, как и его опять, привезли в "тюрьму" с завязанными глазами) устроили классный. Вплоть до клистира и промывания желудка. Но это было уже после того, как он убедился, что дело вовсе не в том, что Туз - великий экстрасенс, а в том, что невиданными свойствами обладает эта самая спиртовая микстура.
      Повязки им на сей раз сняли где-то в бетонном туннеле, у стальной двери, вроде тех, что бывают в бомбоубежищах, и показали, что если ее запереть изнутри, то снаружи она уже не откроется. Потом вручили бутылку с зельем и ключ от второй двери, располагавшейся непосредственно перед овощехранилищем, метрах в пятидесяти от первой.
      Заперев за собой первую дверь, Мещерский и его ребята досконально осмотрели весь коридор от одной двери до другой, но никакой потайной двери или лаза не обнаружили. Потом открыли вторую дверь и принялись изучать непосредственно "тюрьму", где облазили все стены и потолки, но ничего похожего на телекамеры или микрофоны не нашли.